«Одно тело и один дух, как вы и призваны к одной надежде вашего звания; один Господь, одна вера, одно крещение, один Бог и Отец всех, Который над всеми, и через всех, и во всех нас» (Еф 4:4-6).
У всего есть тень. «Один Бог на небе, один каган на земле!» — такой возглас вложил в уста монголам Чингиз-хана чудесный писатель Ян. Заединщина и тоталитаризм! Павел же не об этом? Не о таком единстве, в котором личность растворяется словно в соляной кислоте, так? А о каком?
Эти слова в православной традиции стали предисловием к рассказу о том, как Господь Иисус исцеляет в синагоге в субботу скрюченную женщину, за что получает нагоняй от церковного старосты (Лк 13:11). Можно на этот рассказ смотреть, идя от общего к частному. Вот Талмуд смотрит на прошлое, исходя из принципа. Какого? Неважно, важно что из принципа. Не могло быть таких глупых начальников синагоги, которые бы не знали, что в субботу исцелять можно. Не мог Моисей всходить на Синай без ермолки, потому что на Синай Моисей без ермолки всходить не мог. Один Бог на небе, одна норма на земле.
Разумеется, не было и никаких исцелений-воскресений, потому что чудес не бывает. Это уже не по Талмуду, а по здравому смыслу, науке и опыту. Вообще не бывает.
Есть общее: «метеоритов не может быть». Из него следует частное: «это не метеорит».
В крайнем случае, можно выторговать метеоризм. Но метеоритов не бывает. Одни звёзды на небе, одна де сиянс академия на земле.
Вот настоящий тоталитаризм духа. Исчезает конкретный начальник синагоги.
Вполне возможно, что этот конкретный начальник синагоге вообще-то не был против исцелений по субботам. Но в эту конкретную субботу он конкретно завёлся, потому что народу куча, шум, а кто будет убирать бинты, пластыри и вату, Пушкин? А может, жена начальника синагоги ему накануне задала взбучку. А может, у него зуб разболелся. Мало ли зубов у начальников синагог! И вот всех исцеляют с их дурацкими болячками, а про его зуб забыли, а ему самому неловко сказать.
Не бывает исцелений! Не бывает.
Но — случаются.
Вот этот союз духа — это вроде эсесесер? Так соединяет, что все и всё исчезают? Неверие, материализм этого боятся, потому что если только дух, ничего материального, то что же остаётся моего, личного, собственного, персонального? Только облачко пара? Капля в океане?
Да, материя важна для личности. Материальная среда — то, без чего мы не можем появиться, без чего мы были бы не мы, а какие-нибудь бесплотные силы. Кто-то, возможно, и не против, вон, популярный сегодня Ювал Харари даже утверждает, что это цель истории, чтобы все люди оцифровались и превратились в кванты информации. Утверждает, но не превращается. За здоровьем следит почему-то. Утверждения свои печатает на бумаге, а не телепатирует.
Любой верующий согласится с этим непоследовательным материалистом, ведь нет материи не от Бога. Материя — это хорошо, это отлично. Если ничего не болит! И даже если болит — лучше пусть болит, чем лечить насморк гильотиной, а простату оцифровкой.
Пожалуй, верующий как раз больше ценит материю, чем материалисты — ведь верующий знает, что возможны и другие, бесплотные, безматериальные варианты, но слава Богу, что мы такие, какие мы. Материя — не наказание Божие, а подарок Божий, увлекательно, интересно, плотно, сексуально, а что она снашивается — так это не материя снашивается, это человек снашивается. Потому что материя — хороша, а человек, увы, не вполне. Материя — отличная штука, Божья придумка, а человек взял, да и того… Хотел подняться, распрямиться, а вышло — скрючился. «Жил на свете человек, скрюченные ножки, и ходил он целый век по скрюченной дорожке». Так материя человеку — это как лекарство. Мы скрюченные, и наши пути скрюченные, но они скрюченные не потому, что материальные, а потому что наши. Материальный же мир остаётся чудом и добром. Мы скрюченные люди в прямом мире, наши скрюченные тропки петляют в просторном, чистом, красивом космосе — поэтому «космос» и называется космосом, тот же корень греческий, что в косметике.
Бог, как сказал один мудрец — кажется, протестант — пишет прямо по кривым линейкам. Потому что линейки провели мы, а тетрадка-то Божия. И очень часто мы как раз линуем тетрадку Божию прямыми линиями, словно решётка тюремная, линиями законов, норм, общепринятых и внешних порядков, а Бог поверх этой решётки рисует жизнь и помогает куститься любви.
Мы используем материю, среду для самодисциплины и дисциплинирования окружающих, превращаем её в тюрьму, а потом заявляем, что бытие определяет сознание. Ну да, если бытие превратить в тюрьму, так будет определять! Правда, какое уж там сознание у заключённых, у лишённых свободы — и у лишивших себя свободы. На самом же деле, материальный мир — это материал для творчества, это среда, помогающая освобождению, любви, вере. Если есть контакт с Тем, Кто создал материальный мир — не всегда осознанный контакт, но контакт.
Скрюченный человек винит во всём скрюченные дорожки. Но приходит Бог, и уже не мы определяемся кривизной окружающего мира, а мир определяется нашим прямым обращением к Богу, прямой связью с Богом, прямым путём жизни в Боге. В бесконечные параллельные переплетаются, кривые распрямляются, скрюченные исцеляются. В этой бесконечности можно и нужно исцелять в субботу, и не только в субботу. Мы боимся заповеди о почитании родителей, потому что боимся быть вечными детьми, что нами родители будут помыкать — боимся потому и тогда, когда помыкаем другими, слабейшими себя. Мы боимся отдохнуть в субботу, потому что боимся остаться без куска хлеба — а боимся потому и тогда, когда ленимся. Мы скрючены от страха. А надо распрямиться, и отдохнуть от серого, скучного труда по скрючиванию мира под себя и присоединиться к чуду сотворения мира Богом, которое продолжается и в этом чуде наша жизнь становится прямо-таки и буквально вечной.