Прозелитизм — слово из языка ненависти, оно подразумевает, что любой переход есть предательство, которое совершается под внешним давлением. Обычно такая позиция — проявление «готтентотской морали», по которой обращение в мою веру — хорошо, а обращение из моей веры — плохо.
Такой непробиваемый эгоизм не представляет нравственной проблемы. Однако, в истории русского христианства есть казус о.Александра Меня. Образец экуменизма и толерантности, он в начале 1970-х годов написал открытое письмо, в сущности, соборное послание в связи с переходом одной прихожанки к пятидесятникам. Пятидесятники эти экуменизмом не отличались, считали, что у православных благодати нет — и прихожанка перестала причащаться у православных и стала на них косо смотреть. Несколько их было, таких «случаев», когда, как выразился Мень, «люди, побывав у инославных, разрывают братское и евхаристическое общение со своими».
Приговор, вынесенный о. Александром, был очень суров:
«Это и измена по-человечески и акт, направленный против Христа, против Его воли. Это вносит разделения, смуты, соблазны, отбрасывает дело единства назад в века соперничества, упрёков, борьбы и поношений».
Более того, Мень сделал даже «оргвывод»:
«Для своих прихожан я не считаю допустимым общаться в молитве с теми конкретными общинами, которые не соблюдают строгого экуменического принципа и правила: «никакого прозелитизма». ... Человек, бросающий свою церковную общину (ссылаясь на личные вкусы, на прочитанное в книгах, на недостатки церковные и пр.) является, пусть и невольным — но врагом дела Христова».
Этот текст Меня часто цитировали в 2000-е годы те, кто заявлял себя продолжателем его «дела» и считал необходимым обличать православных, ушедших из Московской Патриархии — к католикам ли, к православным ли других юрисдикций и т.п. «Враги дела Христова» — крепко припечатано!
Нетрудно заметить противоречие в тексте Меня. С одной стороны, он критикует инославных, которые занимаются прозелитизмом. С другой стороны, он критикует «своих», которые покидают общину. Понятно, что эти два множества не обязательно совпадают. И в истории прихода Меня были часты случаи, когда из общины уходили (к католикам, к протестантам) безо всякого «зазывания». Уходили по разным причинам, иногда сугубо негативным, но чаще, конечно, потому что в другой общине что-то больше понравилось. «Конечно» — потому что вообще психология человека устроена так, что одних негативных мотивов чаще недостаточно для выбора.
То, как Мень описывает «предателя», как раз и помогает понять, что человек, ушедший к пятидесятникам, вдохновлялся позитивным импульсом: он у них глубоко пережил встречу с Христом в Духе Святом. Этому о.Александр мог противопоставить лишь очень странное заявление:
«Каждый человек, который пережил истинное обращение (в нашей Церкви), может и должен считать себя получившим духовное крещение и дар Духа. Если люди этот дар не развивают, то причина в них самих».
В этой фразе слово «истинное» несовместимо со словом «должен». Истина самоочевидна — как и её отсутствие. Если человек пережил духовное крещение уже после православного крещения, — что ж тут сделаешь? Сердцу не прикажешь! «Сам виноват, что не развивал» — слишком агрессивно, слишком неотразимо, чтобы быть правдой и чтобы быть достойным о.Александра Меня.
В конце концов, в приходе самого Меня было достаточно людей, которые до этого были в других приходах или у инославных, но только у Меня получили «дар Духа». Что ж, их тоже надо было бы отсылать прочь с назиданием — мол, сами виноваты, можете и в своей конфессии, и в старой общине сполна благодать стяжать, нечего перебегать?
«Юпитер, ты сердишься, значит, ты не прав». Мень был не прав логически, но эмоционально и исторически понять и оправдать его можно, должно. Ведь «дело», которому посвятил себя Мень, было из разряда безнадёжных по-человечески дел. Создать в стране господствующего атеизма, где все религии выдрессированы в духе казёнщины, где «аппаратчики» и их дух вытеснили Духа Святого из Церкви — это невозможно! Тем не менее, Мень сумел многое сделать. Однако, он не мог не досадовать на тех, кто нарушал «водное перемирие» — во время засухи не нападают друг на друга. Полезно помнить, что, если к пятидесятникам у него были претензии, но, например, к духовенству собственной конфессии у него претензий не было. Они были за горизонтом, эти порождения номенклатурного разума. Они не заслуживали даже названия «врагов Христовых». Даже не волки в овечьих шкурах, а просто чучела волков в овечьих шкурах.
Сразу после гибели Меня, однако, именно такое чучельное православие оказалось самым востребованным. В новом контексте обличения Меня стали прилагать к его лучшему другу — священнику Глебу Якунину. Мол, не подчинился требованиям церковного начальства, пусть несправедливым и антицерковным, значит — «враг дела Христова», ослабляющий Церковь. Да чучело нельзя ослабить! Его можно одеть в ризы из чистого золота, настроить для него тысячи гламурных храмов, но всё равно это будет чучело.
Именно те люди, которые объявляют «предателями дела Христовых» тех, кто всего лишь ушёл из казёнщины, предают если не Христа, то дело о.Александра Меня. Это было дело возрождения веры — дело, начатое ещё Владимиром Соловьёвым. Возрождение веры там, где всё заполонили суеверия, идолопоклонство, невежественная агрессивность. Что до прозелитизма, то сказать, что Московская Патриархия после 1990 года занимается прозелитизмом, означает сильно преуменьшить происходящее. Не прозелитизм, а наглое, с помощью всей силы государственного аппарата выкручивание рук, мозгов и сердец. Под лозунгом, конечно, единства — церковного и национального. Уж какой там интеркоммунион, в котором Мень в отчаянии отказал тем, кто и сам уже не захотел с ним причащаться!