В связи с Лениным опять оживились споры, какое у него было «дело», правый он или левый. Напоминаю, есть чудесный сайт thepoliticalcompass, правда, на английском, но у него есть и подражатели на русском — наверное, и на украинском? Есть? Там главная идея, что правое и левое вторично по отношению к насилию. Насильственный правый и насильственный левый ближе друг к другу, чем к правым и левым, которые против насилия. То есть, Ленин ближе к Гитлеру, чем к Ганди. А что у них за взгляды — а какая разница, если первые двое стреляют в меня, а Ганди нет.
Но и «насилие» это ещё не вполне ясный критерий. Мне кажется разумным глядеть на права человека, на жизнь, на политику как на общение, коммуникацию. И тогда все права и свободы оценивать с этой точки зрения. Рузвельт и Черчилль как главнокомандующие убили миллионы немцев — что ж, они равны Ленину и Гитлеру? Нет, потому что мы люди, а не просто амёбы, и существует ложь как убийство. Ленин, Гитлер, Сталин лгали в сотни раз более Рузвельта и Черчилля, поэтому они одного поля ягоды, а Рузвельт и Черчилль всё-таки политики свободных стран, демократических.
Ленин, может, и провозгласил право на полную свободу слову, а что толку, если он солгал? Права, свобода, счастье, достижения измеряются в первую очередь не количеством чугуна на душу населения, а количеством правды, потому что ложь делает душу населения бездушной.
Лгут политики и в свободных странах, и в тоталитарных. В свободных, потому что есть выборы, хочется подстроиться под избирателя, в тоталитарных, потому что выборов нет и надо врать, чтобы это замаскировать. Есть, однако, качественная разница: там, где выборы, есть возможность не выбирать лживых политиков, и прогресс в этом отношении бывает, что бы ни говорили циники и лживые политики. Там, где выборов нет, прогресса не может быть в принципе. Потому что есть выборы, есть обратная связь. Любая обратная связь продуктивнее отсутствия обратной связи — для коммуникационной системы. Тоталитаризм есть монолог, он напрочь уничтожает обратную связь. Этим он отличается от деспотизма, который позволяет хотя бы пищать.
Вот почему различие не между социализмом и капитализмом как экономическими практиками. Различие в коммуникации. Для одного выборы — обратная связь важнейшего рода, настолько важная, что к выборам должны допускаться и нищие, и безграмотные. Прямые, тайные, всеобщие. Для другого — не платишь, не избираешь. Не доктор наук — не голосуешь.
Деньги и знания, конечно, это форма коммуникации. Конкуренция на рынке за покупателя или конкуренция учёных в познании, коммуникация. Но очень несовершенная. Выбирая товар, не выбирают того, кому доверяют свою жизнь. Когда же богач начинает распоряжаться армиями, он отбирает то, что столь успешно продал на рынке: жизнь, свободу. Тут пропасть между анархией князя Кропоткина и либертарианством мистера Твистера. Либертарианин уверен в праве богача (богатство доказывает его способности) создавать частную армию. Богач платит бедняку — и бедняк идёт убивать. Так даже и в современной Америке, хотя в смягчённой форме. И не надо искать, как бы заставить воевать всех, надо стремится, чтобы армий не было.
«Насилие» не вполне ясный критерий, и не только потому, что ложь — насилие, очевидное не для всех. Например, я имею право убивать? Нет, потому что убить означает уничтожить собеседника, а нет собеседника — нет общения. Можно сформулировать проще: я не могу убивать, потому что я не хочу быть убитым. Но это кажущаяся «простота». А почему я не хочу быть убитым? Иногда ведь могу и хотеть? Например, самоубийство? Имею я право покончить с собой, не боясь, что, если мне это не удастся, меня отправят в тюрьму, лишат свободы, как это было ещё в недавние времена? Да, я имею право покончить с собой, но я должен знать, что это вздор и глупость. Единственное, обычно тут такое оправдание, что я не хочу жить маразматиком, не способным к общению. Но как определить, когда я маразматик... Лучше воздержаться. Что до эвтаназии, то с этим правом сложнее — моё право на безболезненную смерть не означает чьей-либо обязанности мне эту смерть устроить.
Эвтаназия и аборты — крайние случаи. Аборт — речь идёт о моём теле или нет? С точки зрения общения, ответ прост: оплодотворённая яйцеклетка к общению неспособна, как и печень. Она не субъект коммуникации. Но осторожно: а пьяные? А сумасшедшие и душевнобольные? Мало ли кто не субъект коммуникации! Приходится определять коммуникацию с некоторым запасом. С определённого момента зародыш уже именно субъект коммуникации, он уже начинает общаться, как и я в своё время общался. Он копошится, и я копошусь три четверти жизни.
Другое дело, что я для себя имею право решить, что и через секунду после оплодотворения зародыш — полноценный человек. Пожалуйста, я имею право не делать аборт. Но запрещать другому — права не имею. Обязан ли я платить за аборт другого? Налогами? А другой своими налогами оплачивает мои позиции? Налоги вообще — это что? Деньги на то, в отношении чего все согласны? Конечно нет. Это форма коммуникации, диалога, даже спора. Политика — это огромная, всеобщая коммуникация, грандиозная система обратной связи через выборы, митинги, просто разговоры. Любые ограничения здесь — не только «запрет экстремистских высказываний», но и всевозможные режимы «секретности» это массовое самоубийство, растянутое во времени.
Но это крайние случаи. Есть более «простые». Я имею право не быть убитым? А как же! Я же исчезну как субъект коммуникации! Увы, это простота кажущаяся. Она означает, что нельзя использовать налоги для организации армий и ведения войн, даже не полицию с оружием. Нельзя разрешать производить оружие, не говоря уже о покупке и продаже. Все разговорчики о том, что убивает не оружие, а люди, демагогия — пусть убивают меня голыми руками, у меня всё-таки резко вырастут шансы на выживание, чем когда какой-то мошенник, пробравшийся в президенты, носит при себе ядерный чемоданчик. Голыми руками меня Путин не возьмёт, уверяю, я бегаю быстрее его.
Большинство прав коммуникационны и поэтому относятся и к детям, и к взрослым. Право говорить на родном языке. Право покупать книги, газеты, фильмы на родном языке. Покупать! С чиновниками, так и быть, на государственном языке — я бы предпочёл один для всего мира, например, валлийский. Но никаких квот и никакой цензуры на то, что люди используют между собой. Конечно, это подразумевает, что существование государств вообще ненормально, тяжёлое наследие палеолита, разросшиеся до онкологии стаи. Должно быть единое человечество с миллионами языком. Да, с миллионами! Потому что нет «русского языка», есть сотня «русских языков». И есть право учить много языков, оно же — нет, не долг, но наслаждение и удовольствие. Говорить на иностранном языке — это же как секс, не случайно же говорят «овладел иностранным языком».
Яркий пример — право на имя. Родители могут назвать меня как угодно, их право, и моё право будет назвать детей как угодно. Но как только ребёнок может сказать, что он желает именоваться так-то и так-то — его право. Я имею право говорить ребёнку о Боге? Да. Но как только ребёнок может сказать, что не хочет, чтобы ему говорили о Боге или водили в церковь, — его право. И я в детстве должен иметь такое право.
Право на имя далеко не очевидно, доказательство тому споры вокруг того, что считать браком. Кого считать мужчиной, кого женщиной, кого гермафродитом. Особенно яро требование считать браком лишь союз во имя деторождения отстаивают персонажи, поклявшиеся не вступать в брак и не иметь детей вообще. Так вот: любой человек имеет право называть себя как угодно, и окружающие обязаны это принимать. Ведь к нему же надо обращаться по имени, чтобы установить коммуникацию! Конечно, и он не имеет права определять за других, как им называться. Хочет быть восьмиполым девятиполом, стоящим в браке с гаремом тринадцатиполовых половиков, пусть будет. Разумеется, все права, которые есть у тех, кто называет себя мужчиной и женщиной, состоящими в браке, есть и у него. Вот денег из казны — нет, не видать ни тем, ни другим. Дискриминации быть не должно, привилегий тоже. Если разрешено усыновлять, то всем, не разрешено, то всем же.
Имею я, сочинив текст и поместив его в интернет в открытый доступ, написать, что запрещаю его чтение атеистам? Имеет право атеист-булочник спрашивать меня, не верующий ли я, чтобы решать, продаст он мне хлеб или нет? То-то... Но и в наши дни многие люди исповедуют двойной стандарт, объясняя его тем, они правильно думают, а другие неправильно. Это люди анти-коммуникации, люди монолога, не чувствующие, что другой — не кукла, а точно такой же человек.
С точки зрения коммуникации, Ленин и Сталин — близнецы. Оба уничтожали коммуникацию изо всех сил. Прежде всего, оба лгали. Оба провозглашали идеалы, но им не следовали и прикрывали ссылкой на идеалы людоедство. О чём тут говорить? Вот почему князь Львов — это хорошо, это расширение свободы, а князь тьмы Ленин — это плохо, это ликвидация свободы и свобод, пусть и под благовидным (как некоторым кажется, но не мне) предлогом. Ленин арестовывал — Сталин продолжил. Ленин ликвидировал выборы и свободу слова — Сталин продолжил. Ленин завоёвывал одну страну за другой, называя это «освобождением» — Сталин поступал так же. Ленин не давал свободно торговать и производить товары, только в мелочах, вынужденно уступая — Сталин поступал так же. Вот и весь сказ. Оба, знаете, ли, усатые. Но мы и сами с усами!