Свобода России
Свобода России
В России нет настоящих общественных организаций не с тех пор, как государство присвоило себе право создавать организации, называемые общественными, что стало сразу после прихода Ленина к власти и составляет суть ленинистской власти.
Общественных организаций нет с тех пор, как люди поверили, что только государственные общественные организации это настоящие общественные организации.
Дело не только в большевистском опыте, когда всякая самоорганизация рассматривалась как экстремизм, наказывались, а народ загонялся в независимые от общества общественные организации. Проблема восходит к дореволюционным временам. Университеты, научные общества в Западной Европе создавались снизу и боролись за свою автономию — в России их насаждали сверху.
Впрочем, когда-то и на Западе «общественное» насаждалось сверху — сверху насаждали Церковь и в России, и в Галлии, и в Швеции. Запад изменился — точнее, Запад был-был Востоком, да перестал им быть. Значит, всё не так безнадёжно, как кажется тем, что в тоске по демократии первым делом обращается к деспотическому правительству с просьбой организовать крепкое, независимое, неправительственное демократическое движение.
Кстати, тут всегда, словно поросячий хвостик, присутствуют тридцать серебреников. Если бы люди просто были непрактичные и пассивные! Однако, они очень даже практично конвертируют свою неумелость в реальные — казённые, то есть, украденные у других жителей страны — деньги. А в чём еще смысл всех этих союзов писателей, союзов михалковоидов, союзов журналистов? Бесплатно лечиться в хорошей поликлинике, куда другой житель Москвы покупает медицинский полис в две-три тысячи долларов.
Впрочем, не будем циниками. Иуда предал бы Христа и «за бесплатно». Может, он бы даже доплатил Каиафе. Предательство лишь внешне — пассивный акт, наёмничество, внутренне же оно всегда активно. Предатель верит, а то и верует. Именно против такой веры сочинено «Не верь, не бойся, не проси». Именно такая вера двигала одним советским сатириком, когда он заявил весной, кажется, 1985 года: «Я верю Горбачёву!» И за ним ломанулись… Верующие…
Веря Горбачёву, заводили кооперативы, фермерские хозяйства, банки без правовой базы. Веря Ельцину, уходили с госслужбы в рынок, не защищённый судом, брали независимости, сколько хотели. Веря Путину… Впрочем, надо отдать должное Путину: уж он веры не просил. А ему всё равно и верили, и веруют с такой силой, что боярыня Морозова отдыхает…
Итог кровавый. То, что сидит миллионер, который верил Путину и с ним дела делал, — наименьшее из зол. Сидеть у параши неприятно, но всё-таки живой и есть, что вспомнить. Десятки же тысяч людей расплатились жизнью за чужую «веру в перестройку». Тем не менее, не только в России есть масса верующих в то, что «распад СССР был бескровным». Да не было «бескровно»! И «распада» не было — была борьба народов за освобождение от деспотизма, и борьба далеко не всюду увенчалась успехом.
Поменьше веры, это я как верующий говорю! Верить надо в Бога, а во всё остальное верить опасно, причем не столько для нас, сколько для других. Не надо верить в то, что Кремль может помочь автомобилистам организоваться. Не надо верить в то, что мелкому бизнесу дадут льготы. Не надо верить в то, что людоед, накушавшись или, напротив, оголодав, перестанет быть людоедом. Эта вера губительна, потому что человек, верующий в начальство, идущий к начальству, уходит от другого человека, равного себе. Между тем, только горизонтальный контакт продуктивен — и это не предмет веры, это точное и проверенное знание.
Не надо верить, что деспотия реформируема и надо лишь ей побольше жалостливых челобитных написать. Не надо верить жэковскому слесарь, что он всё сделал хорошо, если не даёт бумаги, надо требовать бумагу. Не надо верить, что назначенный сверху губернатор окажется вменяемым. «Доверяй, но проверяй» — это про отношения с равными себе, а с властью иной принцип: «Не доверяй и проверяй!»
Не надо верить создателям всяких «оппозиционных» партий, которые много говорят, однако, не научились, подобно американским политикам, хотя бы делать вид, что им интересны мы, избиратели. Надо организовываться самим, и чётко, по-деловому организовываться, не доверяя никаким политтехнологам. Хотя за такую организацию начальство не платит, скорее уж сам заплатишь, и не только деньгами. Но лучше заплатить за свободу, чем бесплатно верить рабовладельцу.
Надо проверять каждую запятую в финансовых отчётах своих единомышленников — и, кстати, надо требовать эти финансовые отчёты. Не надо идти на компромиссы с беззаконием, это лишь углубляет беззаконие, надо требовать — не просить, а требовать — прекращения произвола. Конечно, пойдя на компромисс с беззаконием, можно получить неплохую выгоду, даже очень неплохую — но тем звучнее и глубже будет последующий обвал. Судьба миллионера у параши покажется завидной. Собственно, господствующее в России нытьё и есть результат того, что люди расплачиваются за «я верю начальству».
Всякая ложная вера — а вера в добрый потенциал начальства есть ложная вера — углубляет отсутствие в человеке человечности. Жизнь и на Марсе, и в России возможна лишь тогда и в той степени, в которой человек отказывается от ложной веры и обращается в веру истинную: верует, что надо проверять, что надо требовать, что надо не углубляться в отсутствие, а подыматься с колен в присутствие, в демократию, в ответственность и зрелость. Я царь! Ты царь! Давай царствовать вместе, а не вместе кланяться царям.
«Я мечтаю о том, — сказал Сергей Ковалёв в феврале 2006 г. — что … новая русская «Солидарность» сядет с властью за один круглый стол. И не будет искаться никакой компромисс. Предмет мирных переговоров будет следующей: мы готовы обсуждать с вами условия вашей мирной капитуляции. Пойдите вон. Это и есть то единственное, о чём с этой властью можно говорить».
I have a dream, как говорил Мартин Лютер Кинг… Проблема в том, что Ковалёв предполагает: оппозиция объединится «в результате того давления власти, которое та планомерно оказывает на гражданское общество». Нет, власть давит не на гражданское общество, а на разрозненные группы, не имеющие ни идеалов, ни стремления обрести идеалы. Толпа солдат — не гражданское общество, как ни дави на солдат генералы. В чём и отличие России от Польши. Лопнуть власть может — как горбачёвская — но вступить в переговоры не может, как не может немой декламировать. Поэтому нужно потихонечку организовываться, но не для переговоров с властью, а для того, чтобы стать властью. Прежде всего — избавляться от милитаризма в сознании, от всех этих «хорошо бы на Украину без визы», «а чего это ты не в ногу», «кто не с нами, тот против нас» и пр. Что до «подите вон», то это, конечно, мечты. О безоговорочной капитуляции переговоров не ведут — просто выгоняют вон и точка. Либо угрожают убить, но ведь было бы стыдно угрожать убийцам стать им подобным.
Многое изменилось в российской политике с советских времён, начиная с того, что политика, собственно,. появилась. В оппозиции теперь люди с опытом большого бизнеса, сидевшие в премьерах, ворочавшие миллиардами долларов, а теперь миллионами ворочающих же, но ведут себя именно в политике словно первоклассники. Когда эти люди заводят бизнес, то наверняка просчитывают все, самые плохие варианты развития событий, по возможности «закладываются», подстраховываются на будущее. А тут — собрались выдвигаться в президенты и не предусмотрели простейший вариант: а вдруг номенклатура будет мешать? Вдруг не даст снять зал? Вдруг то, а вдруг сё? Такая легкомысленность объяснима, видимо, тем, что политика — настоящая — оказалась вовсе не тем, к чему эти люди привыкли, а привыкли они к интригам. При первом же препятствии оказалось, что запасных вариантов нет ни у кого из богатых и с опытом властвования в 1990-е. Запасные варианты оказались только у бывших диссидентов с опытом 1970-х.
Слабым местом политики, таким образом, оказались не чужие, а свои, и не институты, а люди — самонадеянные, легкомысленные, а может, и трусливые. Чекисты, которые приходили к директорам заведений с залами и угрожали, не трусливы. Они — простые палач, выполняющие то, за что им платят. Тот же Немцов хвалился, что спас чекистов, выделяя им жильё бесплатное. Сеющий бесплатную квартиру для чекиста пожал чекистскую десницу и ухнул… А вот тихие русские женщины, которые — ни одна! — не решилась исполнить свою работу, свой долг, и пренебречь абсолютно противозаконными приказами чекистов… Те самые учительницы, на плечах которых лежит фальсификация выборов. Чего испугались? Не стали бы их убивать. Уволить — да, наверное, уволили бы… Так что, не на гнусном капиталистическом западе, а в России, хоть до 1990 года, хоть после, увольнение — словно смертный приговор? Неправда! Есть жизнь и после увольнения!
Люди, которые не позаботились подстелить себе соломки… Люди, которые подстелили себе соломки слишком много, так что не могут теперь слезть с неё, не решаются рискнуть и пойти наперекор деспотии… Всех их объединяет одно: своеобразное отношение к будущему. Будущее для них не существует. Они хотят вечно длить настоящее. Одни боятся потерять должность. Раз боятся, то просят, а не получив, увядают навсегда. Так что остаётся упражнение номер один: научиться делать без надежды на власть малое, потому что из искры может что-то разгореться, а из объедков с барского стола не может.