Кулак в России больше, чем кулак. В России раскулачивали не только мироедов, но и бедняков. Кулаками объявляли не тех, кто богаче других, а тех, кто свободнее других. Духом свободнее, конечно, — к началу раскулачивания уже никакой другой свободы в России не было.
Прошло почти сто лет с начала раскулачивания, а ведь оно не закончилось. Вот идут по улице , извините, «опопричники». От слова «ОПОП» — «общественный пункт охраны порядка». Когда единоросссы именовались большевиками, а ватники совками, опопричники назывались дружинниками. Совершенное обычные частные лица — члены правящей партии, нынче не РКП, а ЕР, но программа прежняя. Идут примкнувшие к ним филантропы и благодатели. Видят на лужайке в общественном парке бездомных бродяг-выпивох. Подходят и прогоняют, поигрывая увесистым аргументом — кулаками.
На поверхности малая патология. Если бездомные нарушают закон, — вызывайте полицию. Конечно, этот закон и эти полицейские на самом деле — инструменты мощного антиправового строя, которые убивают и калечат куда больше людей, чем все преступники России, вместе взятые. Но опопричники придерживаются другой точки зрения — собственно, ОПОП и создан при полиции, они её помощники, и помощь — информационная. Увидел правонарушение — вызывай. Ну, это мелочь, конечно. Не расстреляли на месте по революционной совести, и слава Богу!
Под малым, под нарушением права — патология души. Один из вдохновителей и организаторов таких зачисток объяснил, что действует по принципу «свобода твоего кулака заканчивается там, где начинается моё лицо». Выпивоха в парке — для него кулак.
В древней Руси по такому же принципу большинство населения именовалось смердами. Так бояре, ходившие в меховых шубах даже летом, обозвали крестьян, которые ходили в зипунах и, простите, смердели овчиной. Для бояр запах овчины был кулаком в лицо. Я иду, а он мне воняет!
Сегодня в России кулак — это и тот, кто смеет вонять мне в лицо, кто смеет мне в лицо тыкать свой фиолетовый гребень или стекляшку в пупке, да просто нагло смотреть в глаза. Наглый взгляд — удар в самое моё сердце!
Эх, где те времена, когда по улицам нельзя было в шортах пройти — только по пляжу. Когда каждый сверчок знал свой шесток, каждый кулак был на каторге, а каждый мальчишка при виде взрослого отдавал честь, деньги и всё-всё-всё!!!
Эти времена позади, но эти времена и впереди! Вот раскулачим всю эту сволочь, и опять воцарится благорастворение людей!
Единственное, что изменилось в этой патологической душе с времён большевизма, — она стала как бы православной. Оправдывая свою борьбу с кулаками (в число которых попали, кстати, иностранные миссионеры — каждая проповедь корейца или американца в России есть удар в нашу веру!), теперь объясняют не от Ильича, а от Павла:
«Но я писал вам не сообщаться с тем, кто, называясь братом, остается блудником, или лихоимцем, или идолослужителем, или злоречивым, или пьяницею, или хищником; с таким даже и не есть вместе».
И делает вывод: «Вы считаете, что помогать человеку оставаться всем тем, о ком пишет Апостол — это не грех?»
То есть, защищать право быть бродягой-пьяницей означает совершать грех помощи грешнику!
Заметим, что в списке апостола не только пьяницы, но и «злоречивые», «лихоимцы» (коррупционеры), и «блудники» — ну, кто из мужиков не блудник? То есть, очистив социалистический город от бомжей, возьмутся за очистку от блудников, матерщинников — впрочем, к «злоречивым» относятся не только матерщинники, но и хулящие власть, не так ли? Впрочем, опыт показывает, что лихоимцы могут спать спокойно — ведь они власть предержащие. А на власть добровольные инквизиторы не покушаются, они её чтут и в ней соучаствуют. В общем, сажать будут избирательно. И это единственные реальные выборы в пост-революционной России — выбирают, кого посадить надолго, а кого не очень надолго.
Понятно, что апостол Павел ко всему этому отношения не имеет. «Не сообщайтесь» — это вам не рейды опопричников. Но это мелочь, интересная только для тех, кто превращает христианство в ленинизм как брюки — в шорты.
Важнее другое. Изречение «свобода твоего кулака… моё лицо» плохо в принципе. Не потому, что слишком легко безгранично истолковать существование другого как «кулак» и ещё безграничнее считать своим лицом весь земной шар. Свобода не кулаками меряется. Свобода меряется объятиями. Свобода моих объятий заканчивается там, где другой не желает обниматься. Это плохая новость? Что ж, закончим хорошей: свобода чужих объятий заканчивается там, где начинается моя свобода не обниматься. А уж объятия сатаны или Христа, — каждый решает сам.