Диссидентская легенда гласит, что однажды Бродскому сказали, что Евтушенко выступил против колхозов. «Если он против, то я за», — якобы ответил поэт, подтвердив тем самым правоту ленинградского суда, разглядевшего в нем антисоветский элемент.
На первый взляд, может показаться, что Бродский выступил в роли одержимого бесом противоречия, но ведь, заметьте, «против» выступил Евтушенко. Бродский противоречил противоречащему, то есть одобрял, но само это одобрение, однако, оказывалось противоречием в квадрате, противоречием намного более антисоветским, чем выступление Евтушенко.
Евтушенко выступил в роли того ангела, который противоречил Богу в оценке Иова. В русском переводе этот ангел назван сатаной, но в подлиннике он — не падший ангел, не бес, а один из служителей Божиих, вхожий к Богу (чего о сатане никоим образом сказать нельзя). Этот ангел — «противник», «обвинитель», но он противник не Богу, а человеку, и обвиняет Иова, а не Творца (в отличие от Иова). Это ангел противоречия, и Евтушенко и был таким ангелом — он сомневался в том, нужны ли колхозы для социализма, почтительно противоречил решениям ЦК. Тогда как бес Бродский не только не противоречил ЦК, но существовал помимо ЦК. А вот этого он (не ЦК, а Совок) потерпеть не мог.
Советская власть погибла, когда стала бороться не только с бесами, но и с ангелами. В диссиденты стали записывать всех, кто противоречил, и в конце концов, как мы знаем, диссидентами оказались все, даже те, кто записывал.
Прочность всякой власти прямо пропорциональна её терпимости к возражающим. Вот в обряде поставления православного архиерея прямо записано, что поставляемый не должен выпендриваться, а должен сказать: слушаюсь и ничесоже вопреки глаголю. Но уж став единожды архиереем, человек получает полное право противоречить тем, кто его архиереем сделал. Епископы, эти земные ангелы, пользуются этим правом вовсю — ни одна религия мира не богата так на споры и конфликты, как христианство.
Сам Творец может найти общий язык с противоречащими Ему — более того, только с противоречащими можно найти общий язык. Поддакивание не есть язык, с одной стороны; с другой — поворачивание спиной, эмиграция есть отказ от языка. Поэтому старинная загадка о возможности спасении чертей не имеет ответа, поскольку является лингвистическим абсурдом. Если бы черт попросил о спасении, он бы спасся, но черт по определению есть тот, кто отказался обсуждать вопрос о спасении и провозгласил себя выше этого понятия.
Прилагая всё это к российской жизни, жалеешь власти, как иные жалеют бесов: ей не противоречат. Более того, на противоречащих ангелы-хранители власти цыкают так, как на Евтушенко не цыкали. Вновь и вновь возрождаются все самые гнусные стереотипы придворной журналистики, одинаковые для всех времен. Всякого сомневающегося объявляют гнусным интеллигентиком, одержимым бесом противоречия, мелочно выискивающим недостатки.
Конечно, земля и небо — две большие разницы. На небе противоречий не боятся, потому что знают цену словам и умеют с ними обращаться, тем более наслаждаясь жизнью в парадоксах, что эта жизнь вмещается в созерцание цельной Истины. Милые противоречат, только тешатся. На небе нет бесовской инаковости, потому что на небе знают цену Иному, знают, что, сколько ни пыжься, хоть ангел, хоть человек, но каждый все равно будет иным, нежели Творец, иным, нежели собрат по роду человеческому или ангельскому. Подчеркивать, что ты иной, упражняться в инаковости, щеголять этим — на небе просто глупо и заканчивается падением ниже земли.
А вот кто упал на землю — то есть всё человечество, как прогрессивное, так и регрессивное, — у того проблемы прямо противоположные. Здесь и сейчас человек боится противоречить, всю жизнь отучается противоречить и избегает тех, кто ему противоречит, пока вконец не помрет, сперва душевно, потом и телесно. Или если уж начнет противоречить, то получается как-то криво и пошло, потому что для того, чтобы противоречить со вкусом, надо быть иным, а вот с этим проблемы. Самое легкое решение — объявить себя иным, поверить в то, что ты не такой, как все. Тут-то тебя и возьмет, кто не поленится, голыми руками. Верить надо совсем в другое, только тогда и станешь не таким, как все.