БОГОЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ КОМЕДИЯ
IX ВЕК: БЫТЬ СУПЕР!
См. о теме у Августина.
Спустя четыреста лет после блаженного Августина, воспевшего «блаженного» («felix») императора Феодосия как смиренного домохозяина, признающего первенство и превосходство Церкви, не пытающегося быть богом для своих подданных, англичанин Алкуин (умер в 804 году), придворный богослов Карла Великого, стал потихонечку менять концепцию.
В августе 799 года Алкуин писал Карлу Великому: «Щади смирившихся и усмиряй восстающих». Писал он на латыни (и себя называл Флакком), была это цитата из Виргилия – «Parcere subiectis et debellare superbos», причём Алкуин фразу взял у Августина. Для Алкуина «субъекты» – это христиане, подданные Карлы, их надо «parce», а «супербы» – это поганые язычники. Он даже изящно играет словами, призывая сделать Карла сильнее язычников – «super paganos» (посл. 178). Игра на грани фола — выходит, быть «супер» нехорошо для язычника, но хорошо для христианина. Алкуин, по замечанию Дуайта Олмена, «открыто переворачивает осуждение римского самоутверждения Августином», рекомендует Карлу именно то, что Августин считал уделом одного Бога.
Более того, в своей книги «О добродетелях и пороках» Алкуин перечисляет восемь главных грехов, из которых вытекают все остальные (позднее число сократили до семи и назвали «смертными»). На первое место он ставит гордыню, которая у Кассиана Римлянина — на последнем месте («gula, luxuria, avaritia, ira, tristitia, acedia, vana gloria, superbia» – на первом «алчность»).
Гордыня («супербиа») – это, прежде всего, неповиновение власти. Именно поэтому гордыня – «король пороков и порок королей» (Олман), Исидор Севильский и Григорий Великий называют гордыня «царицей пороков», а средневековые художники изображают гордость в виде королевы на троне или (в Высокое Средневековье) в виде льва. Да, лев — символ Христа, но гордыня и есть подмена Христа.
Алкуин определяет гордыню так, что она становится пороком прежде всего подданных:
«Из гордыни рождается всякое неповиновение … ссоры, ереси, упрямство».
Он отчётливо переступает важную для Августина границу, называя Карла «понтификом», приписывая ему не только власть над материальной частью жизни, но и духовной. Императоры — современники Августина — Грациан и Феодосий от титула «понтифик» сознательно отказались.
В другом письме Карлу Алкуин докладывает, что учит людей «на пользу святой божией церкви для украшения вашей императорской власти». Мелкий правитель (Карл был «Великим» лишь на фоне ещё более мелких вождей тогдашней Европы, а сравнения со своим современником Гаруном аль-Рашидом, Харуном Справедливым, правителем Халифата, не выдерживает нимало) оказывается главой Вселенской Церкви, а те, кто смеют ему противиться — подобны сатане, ангелу, который восстал против Бога. Тут уже отличие античности от Средневековья вполне обнаружено, причём это не отличие язычества от христианства.
Блаженный Августин, конечно, ругал языческих правителей, но исходил из общего с ними ощущения, что земные ссоры — это всего лишь земные ссоры, что самое большое государство — всего лишь дом. Как сказал ар-Рашид, умирая: «Бессмертный, прости смертного!» Нерв христианства — вера в то, что Бог стал человеком — в средневековой религиозности часто превращался в невроз власти, уверенность в том, что Бог спустился с небесного трона, чтобы поощрить и углубить почитание начальства. Выходило даже хуже, чем при язычниках, которые обожествляли императоров, но не повиновение императорам.
Средние века полагали, что даже крохотное государство, коли оно христианское, и есть Град Божий, что даже лачуга бедняка и его семьи — тот самый Небесный Иерусалим, а потому бедняк должен железной рукой пресекать всякую самодеятельность жены и детей как гордыню.
См. гордость, власть.
Внес в доки.
