БОГОЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ КОМЕДИЯ
XII ВЕК: ИСЛАМ И ХРИСТИАНСТВО У ИСТОКОВ НАУКИ
См. ислам, наука.
Ислам, разумеется, не является, вопреки исламофобам, массовым наваждением, сектой, которая зазомбировала миллионы людей и расползается по планете словно раковая опухоль, насаждая единомыслие и рабью покорность самым крайним фанатикам религии. Более того, ислам в определённом смысле — воплощение европейского идеала свободы. Анархисты и либертариане мечтают, мусульмане — живут в этой мечте.
Ислам изначально сложился в сильнейшей оппозиции всякой государственности. Христианство по сей день не может освободиться от озабоченности государством, видит в царстве кесаря (которое распяло Христа) нечто, что «можно использовать», «к вящей славе Божией» - отчего вновь и вновь оказывается в исключительно антихристианском положении, благословляя преступления государства. Ислам же постоянно видит в государстве нечто глубоко подозрительное, и любые троны, шейхи, правительства для нормального мусульманина не «власть от Бога», а соблазн с искушением.
Это не означает, что мусульмане — вроде хиппи. Ислам поощряет не персонализм, не индивидуализм, а — партикуляризм. Человек — частное лицо не в европейском смысле, а в коллективистском. Человек свободен от государственной опеки и силён благодаря своей включённости в семью, причастности к мощному целому. «Семья» - это не жалкие три-четыре человека, и даже не папа с мамой плюс ещё двадцать детей. Семья — это род, клан, включающий совсем не родственников. В европейской античности этому соответствует «фамилиа» у римлян, «дом» у иудеев. Род вырастит, поддержит, защитит в трудную минуту, протянет руку помощи за тридевять земель. В такой культуре немыслимо утверждение, что «семья — ячейка общества», «семья — государство в миниатюре». Скорее, государство — раздутая семья, но ислам ревниво следит, чтобы государство семьёй не становилось.
Платить за коллективизм, конечно, придётся. Русскому человеку это очень понятно — ведь крестьянский «мир» был очень похож на исламский мир. Человек опекали и поддерживали, если только он был «такой, как все». Жесточайший социальный контроль на самом действенном — домашнем — уровне. Мечта (к счастью, недосягаемая) всех диктаторов.
Маленький пример. Ислам очень напоминает православие своим отношением к праву. Все знают, что у мусульман есть муфтии, выполняющие функции судей. Мало кто знает, что мусульманин может обращаться к разным муфтиям — совершенно как православный юноша может обращаться к разным старцам, перебирая их словно чётки в поисках желанного им совета. Формально это не рекомендуется, но ведь потому и не рекомендуется, что практикуется. Ну хочет джентльмен жениться, а старец не велит — что ж, ищем другого старца. Конечно, православная иерархия хотела бы навести порядок наподобие государственного — приказали, исполняй, в крайнем случае, подай апелляцию по начальству, но не ищи альтернативного судьи. Не удаётся навести такой порядок — потому что Церковь, которая апеллирует к коллективу (семье, роду, народу) как высшей ценности, всегда будет авторитетна менее этого самого коллектива. Иерарх нахмурится, а народ пожмёт плечами — и поиск «правильного старца» продолжится.
У коллективизма есть и более значительные последствия. Исламская традиция ориентирована на частное лицо. Когда в Европе XII века активно формировались разнообразные «корпорации» (от латинского «тело») - университеты, коллегии, цеха — обладавшие своим «лицом» - юридическим лицом, в исламском мире для закона существовал только конкретный человек. Вот где представление о Церкви как Теле сыграло важную роль. Современное научное сообщество, современные корпорации так и несут на себе разнообразные следы происхождения из веры в то, что люди могут и должны быть объединены не в семье, не в роде или клане, а в некоем особом «теле». Вся история Европы, начиная с XII века — это история «коллективных тел», корпораций религиозных и светских, прежде всего, конечно, городов. В исламе и по сей день города или университеты не имеют статуса «лица» с юридическими правами (см. Huff, 2003, p. 84, обзор литературы по этой теме).
А вот существенное следствие из этого «партикуляризма»: быть учёным тяжело и опасно. Приходится конспирироваться. Западного интеллектуала опекало папство — через органы университетской корпорации. Исламские интеллектуалы вынуждены были шифроваться. Очень чётко об этом писал Аверроэс (Ибн Рушд, ум. 1198). Знание следует скрывать от непосвящённых: определённые темы зашифровывать символами и аллегориями, воздерживаться от очевидных умозаключений, приписывать свои взгляды великим авторитетам и т. п.
Конечно, в Европе тоже так поступали — ведь коллективизм был первичной реальностью и в Европе. Надписать опасную проповедь именем Златоуста — нет проблем. Слукавить — да пожалуйста. В общем, жителей России этом хитростям учить не надо, любой алхимик, шифровавший свои открытия в аллегорических баснях, может позавидовать изощрённости русских учёных, ищущих истину между кнутом и пряником. Да и на Западе коллективизм и был, и остаётся — к сожалению, прежде всего в религиозных сообществах. Конечно, уже нет средневекового недоверия к «простецам», запрета «непосвящённым» читать Библию, но всё же высокомерное отношение «жрецов» к «профанам» встретить можно даже у протестантов, а уж о православных и католиках что говорить...
Академическое сообщество, научное сообщество — не идеальное сообщество. Оно тоже коллектив. Тем не менее, это сообщество сознаёт свои слабости и выработало определённые механизмы коррекции, начиная с самых простых принципов: будь краток и ясен, выноси свои идеи, открытия, результаты на всеобщее обозрение. Риск передать знания и концепции в руки невежды меньше риска замыкания в информационном гетто. В «тело науки» может войти любой, условия приёма прозрачны, конкуренция точно такая же, как в «теле бизнеса», «теле управления». Да, человек лишается защиты «кружка», «клана», - даже намёки на них подлежат изгнания из академической корпорации. Так ведь человечность не в том, чтобы обменять истину на безопасность, а в том, чтобы быть личностью.
