Богочеловеческая комедия. Эссе.
1357 год. Епископ Фицральф: негативные последствия нищенствующей святости
См. спиритуалы, бедность.
Две проблемы дискутировались в Католической Церкви в XIV столетии. Соединимы ли святость и собственность и соединимы ли святость и жизнь.
Святость и собственность соединимы, - утверждали доминиканцы, часть францисканцев и, в конце концов, римские папы. Нет, - возражала часть францисканцев, среди которых были в разгар дискуссии и генерал ордена Михаил Чезенский со знаменитым и в наши дни Уильямом Оккамом (в русском переводе романа Умберто Эко «Имя Розы», где появляется Михаил, название городка, где он родился, ошибочно дано как «Цезена»; конечно, он и не совсем Михаил, а Микеле, Микеле Фуски).
«Часть францисканцев» - это, прежде всего, сам Франциск Ассизский, который ушёл с поста руководителя ордена именно потому, что не видел способа разрешить противоречие между послушанием нищему Христу и послушанием богатому Папе. В начале XIV века символом «фратичелли» или «спиритуалов», как стали называть сторонников нищеты, стал Пётр Олива (ум. 1298). Папа Климент V относился к спиритуалам благосклонно, в 1313 году выпустил буллу «Exivi de paradiso», которой францискам запрещалось владеть собственностью и, что важнее, Папа соглашался принять на себя владение францисканской собственностью, объявив францисканцев только её пользователями.
Следующий папа, Иоанн XXII, занял противоположную позицию. Он даже изволил пошутить – мол, смешно, что любой кусок хлеба, который жуёт францисканец, считается собственностью Папы. 30 декабря 1317 г. Папа издал буллу «Святая римская католическая церковь», осудившую спиритуалов. 7 мая 1318 года в Марселе были сожжены четверо спиритуалов, несколько десятков фратичелли нашли убежище на Сицилии. Сохранилось «Наставление инквизиторам» Бернарда Ги 1321 года, в которой спиритуалы именуются бегинами и из которой очевидно, что на юге Франции за спиритуалами шла настоящая охота. Тем не менее, в 1320-е годы и Михаил Чезенский, и Оккам находились в Авиньоне и, видимо, даже не были в тюрьме, как полагали раньше. Только в 1328 году дошло до того, что они бежали, опасаясь расправы, и нашли убежище у императора Людвига Баварского.
Иоанна XXII его современник и враг флорентиец Виллани обвинял в жадности – якобы Папа оставил после себя 25 миллионов флоринов, тогда как на самом деле речь шла о 750 тысячах флоринов, примерно 50 миллионов долларов на 2012 год. Отнюдь не безумная сумма. В наши дни Ватикан беднее среднего американского университета, что бы ни говорили параноики от атеизма.
Симпатии современного человека (в том числе, христианина – среди христиан встречаются вполне современные люди) в этом споре, конечно, на стороне идеалистов-бессеребренников. Но лишь до момента, когда мы задумаемся – а что, разве деньги зло само по себе? Есть деньги – плохой человек, нет денег – хороший человек? У спиритуалов, между прочим, был и другой, противоположный тезис: деньги должны быть чистыми, и только честный человек имеет право быть богатым. Эдакий ветхозаветный, он же кальвинистский взгляд: праведник плодоносит как финиковая пальма, а ежели ты бедняк, то это Господь тебя за грехи обездолил.
Бессеребренники это очень симпатично, но вот второй диспут XIV столетия, в Англии. Английское духовенство резко выступало против нищенствующих орденов. Конфликт этот в смягчённой форме был и в других странах, и в другие века, но достиг апогея в текстах епископа Армы (с 1347 года) Ричарда Фицральфа. Ирландец, окончил Оксфорд и вошёл в британскую правящую элиту. Бывал королевским послом, у себя в епархии не появлялся иногда годами. В его распоряжении было несколько дворцов, но он завалил их книгами. Хотя за престиж своей епархии умел постоять. Арма – древняя столица Ирландии, Дублин возвысился только после вторжения англичан. Фицральф добивался от папы права носить титул «примас всей Ирландии». Папа Иннокентий VI уже после смерти Фицральфа такое право епископам Армы дал, но одновременно даровал епископам Дублина титул «примас Ирландии». Точно так же в Англии епископ Кентерберийский – примас всей Англии а Йоркский – примас Англии. Любопытно, что в те же годы схожий конфликт был между митрополитами Киева и Москвы.
В 1357 году Фицральф выступил в Лондоне с семью проповедями-лекциями, в которых обличил «нищенствующих братьев» в алчности. Нищенствующие братья добились его вызова на папский суд, и 13 ноября 1357 года еп. Ричард повторил свои обличения перед лицом Папы и кардиналов.
«Братья», кстати, - это не только францисканцы («серые братья») и доминиканцы («чёрные братья»), но и менее известные в России кармелиты («белые братья») и августинцы («остинские братья»).
Ещё кстати: «нищенствующие» в английском языке «begging». То же самое «бег», «вымаливание» звучит в названиях «бегины», «бегинки», «беггарды». Противники бегинов (под которыми имели в виду и спиритуалов) и беггардов старались возвести их наименование к имени какого-то туманного персонажа, лишь бы затушевать простейший факт: «вымаливатели» - это массовое движение, очень разнообразное, которое церковная иерархия пыталась разделить по признаку лояльности себе, любимой. Нелояльных объявляли еретиками.
Формально Фицральф сделал акцент на том, что Иисус был бедняком, но не был попрошайкой, никогда не «beg» и никогда не учил «to beg». Что святая правда.
Фицральф был достаточно архиерей, чтобы не говорить главное: за вывеской «Нищета» давно уже не было никакой нищеты. Между тем, именно в этом – в коррупции, в предательстве первоначального идеала – обвиняли «нищенствующих» в народе. Около 1362 года в знаменитом «Видении Петра Пахаря» говорилось:
«Я нашел здесь братьев всех четырёх орденов: они поучали народ к собственной выгоде, толковали Евангелие по своей воле, из корыстолюбия, прикрытого рясой».
Через двадцать лет Чосер в «Кентерберийский рассказах» вывел нищенствующего монаха жадным гордецом, со свиными костями под видом реликвий, а приходского священника – человеком, «богатым святыми мыслями и трудами», человеком учёным, подлинно проповедующим Евангелие, под громом и дождём самоотверженно обходящим деревни своего прихода.
Фицральф делал акцент не на корыстолюбии «нищенствующих». В конце концов, приходское духовенство тоже получало деньги с прихожан. Его главная идея: «Исповедоваться у приходского священника предпочтительнее и полезнее для спасения души, чем у нищенствующих монахов» (Городцев, 1917, 17). Доводы просты: приходской священник живёт с десятины, а не с платы за конкретную исповедь, поэтому он легко может и не дать отпущения грехов, в деньгах он не потеряет. Но главное: приходской священник лучше знает человека. Под видом милосердия бродячие проповедники разрушают ткань общинной жизни и поощряют моральную распущенность:
«В моем собственном диоцезе Армы есть до двух тысяч людей, отлучённых от Церкви за преднамеренные убийства, бандитизм … и все они получают таинства наравне с другими, потому что получили отпущение грехов от братьев» (Scott Ch. Archbishop Fitz Ralph of Armagh – A Precursor of the Reformation // Churchman 002/6 1880).
Некоторые претензии Фицральфа претенциозны – например, когда этот библиофил жалуется, что монахи скупают все книги, поднимая на них цены, так что приходское духовенство остаётся без литературы, а он сам вынужден обшаривать монастырские библиотеки в поисках нужного текста. И уж, наверное, не монахи, а Чёрная смерть – причина сокращения студентов в университетах. Цифры, однако, ценные: «В моё время в университете Оксфорда было 30 тысяч студентов, теперь не наберётся и шести тысяч». «Моё время» - Фицральф был канцлером Оксфорда в 1333 г., чума началась в 1348 году.
Спор шёл, конечно, не о деньгах, а о чём-то много более глубоком. Противопоставление приходского духовенства и нищенствующих братьев было искусственным: между приходским священником и паствой всё равно был барьер, сохраняющийся во многом по сей день. Во-первых, приходское духовенство к XIV веку на Западе было уже вполне монашеским в отношении брака. Говорить о «понимании» паствы священником, принципиально отказавшегося от брака, невозможно. То же самое в отношении денег. Приходское духовенство, епископы, вплоть до Папы, точно так же, как и нищенствующие братья, признавали деньги злом – как признавали злом брак. Конечно, осуждение денег и семьи было облечено в пышную риторику, но это было именно осуждение, отношение к тому, что для нормального человека было самым главным в жизни, как к постыдной слабости. Подробно говорить об этом нужды нет, потому что это и до сих пор так – у римо-католиков.
Презрение к деньгам и браку обосновывали Евангелием, в котором такого презрения вовсе нет. Нет в нём и похвалы в адрес денег и брака, они в этом не нуждаются. Есть предостережения, чтобы эти ценности не стали идолом. Есть, более того, сама идея Царства как принципиального новой жизни – но нигде эта жизнь не рисуется в виде монастыря.
Другое дело, что то отношение к деньгам и браку, которое господствовало и во времена Иисуса, и в XIV веке, да ещё и в начале ХХ века господствовало, и сейчас широко разлито среди людей, - это отношение варварское, манипулятивное, извращающее идею и брака, и денег. В этом смысл отношение христиан к деньгам и браку можно сравнить с отношением луддитов к станкам. Сломать, уничтожить, отказаться, потому что это – угроза привычной жизни. Да, угроза, но зачем же станки ломать? Надо просто начать новую жизнь. Но это оказалось делом не одного поколения и даже не одного тысячелетия.
В глубине вопрос денег и брака есть вопрос свободы. Свобода есть возможность самостоятельно распоряжаться своей жизнью – и браком, и деньгами. Это свобода выбора, она же и свобода выборов. Совершенно не случайно и спиритуалы, и Уильям Ленгленд, говорили о необходимости прозрачности и демократического контроля в Церкви и в жизни вообще. У Оккама это выражалось в консилиаризме – учении о том, что Папа подотчётен собору. Всё равно, как если бы в сталинской России потребовали не декларативной, а реальной подотчётности диктатора съезду компартии. У Ленгленда источник власти – община. «Власть общин» поставила на царство короля, так и в Церкви так должно быть – кардиналы и курия лишь «захватили власть избирать папу».
Конечно, люди XIV века даже не помышляли о том, что свобода не ограничивается возможностью избирать себе правителя, церковного и светского, что свобода может быть и возможностью обходиться без церковного правителя, вообще не веровать, обходиться без религии, а может быть – страшно сказать даже и в начале III тысячелетия – обходиться и без государства. Во всяком случае, без государства, спущенного сверху. Всякая власть должна расти снизу. Ангелы не должны руководить людьми – и к тем, кто пытается быть ангелами, отказываясь от денег и секса, это в первую очередь относится. Они ведь ещё и от выборов отказываются – точнее, придают высшее, мистическое, культовое значение собственному выбору – ах, я выбрал безбрачие, бедность, следование Христу – и отвергают выбор других, которые, глядишь, предпочли бы видеть своим пастырем другого. Или другую.
Фицральфа протестанты записывают в свои предшественники. О нём даже сложили легенду, будто он перевёл Евангелие на ирландский язык. Это чересчур. В страшном сне Фицральф – или Окккам, или Микеле ди Чезена – не одобрили бы женатого духовенства, тем более – духовенства замужнего. Выборы Папы – да, но выборы выбирающих Папу – нет. До протестантизма тут ещё скакать и скакать. Только они скакали немного в другом направлении – не к протестантизму, не к идеальной организации религиозной сферы человечества, а к большей человечности там, где преобладает безличность, к творчеству там, где преобладает распределение, к любви там, где правит манипуляция.
Фицральф умер в Авиньоне в 1360 году, накануне отъезда на родину. Десять лет спустя его останки перевезли в Ирландию, тут вплоть до середины XVI века его почитали как святого.
