БОГОЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ КОМЕДИЯ
1836 ГОД: ПУШКИН - ПРЕДШЕСТВЕННИК ПУССИ
См. кощунство - история Девушек в храме, 2012.
5 июня 1836 года Пушкин написал стихотворение «Мирская власть». Оно стало первым из шести замечательных предсмертных стихотворений, причём Пушкин четыре пронумеровал, а двум (последним, написанным в августе) не успел, видимо, определить место.
Довольно кладбищенские стихи, но и то — написаны между двумя дуэлями. Похоже, что первым должно было быть «Когда за городом, задумчив, я брожу»: омерзительны городские кладбища с их рукотворными памятниками, а вот хороши деревенские кладбища, где общий памятник — дуб.
Правда, тут же следует отрицание в виде «Я памятник себе воздвиг» - оказывается, дуб тоже нехорош, а хороша память народная. Это все учили в школе, только толку мало, если не знать, что «Я памятник себе воздвиг» тоже отрицается стихотворением этого же цикла «Не дорого ценю я громкие права».
«Памятник» весь такой про народ, про государство, к которому поэт почтительнейше обращается с просьбой помиловать падших, при этом трусливо-подловато называет «падшими» — восставших, своих милых друзей-декабристов. Всё равно что Сошествие во ад назвать Падением во ад. «Не дорого ценю» любят цитировать (в отрыве от «Памятника») всяческие держиморды — мол, смотрите, Нашевсё ненавидел народ, демократию, ООН, права человека, а лишь мечтал «По прихоти своей скитаться здесь и там, // Дивясь божественным природы красотам».
Да что ж это такое — Пушкин автостопщик, что ли?! В детство впал? Смотреть на кактус - «вот счастье, вот права»? А на цензуру ему, видите ли, наплевать — Пушкину, в 1836 году, когда в качестве издателя журнала он впервые почувствовал удавку цензуры не только на своей шее?
Кактус, конечно, тут ни при чём, и специально для любителей пококетничать эгоизмом Пушкин в центре этого стихотворения учудил отрицание отрицания. Кредо эгоизма: «Никому // Отчёта не давать, себе лишь самому // Служить и угождать» — но перед ним прелюбопытное «мы»: «Зависеть от царя, зависеть от народа — // Не всё ли нам равно?»
Это кто же такие «мы»? Да всё человечество, за вычетом тех, кто смеет требовать от других служения, угождения и зависимости. «Мы» - это все, говоря языком Канта, совершеннолетние, взрослые люди, а вовсе не холуи деспотизма, издевающиеся над идеей свободы. Это «мы» объединено не насилием, а силой каждого, это «мы» приватное, частное, куда всякой власти вход запрещён.
Два стихотворения в комментариях не очень нуждаются — переложение «великопостной» молитвы Ефрема Сирина и жутко об Иуде. Впрочем, не пропадать же замечанию Сергея Давидова об аллитерации на «пр» и «ад» (и перевёртыш - «да») там, где речь идёт об Иуде. Тут и смрад, и глад, и владыка ада...
Эти два стихотворения стали особенно популярны в России с тех пор, как государство вернулось от дурно понятого марксизма к не менее дурно понятому православию. Вот, мол, какой набожный был Александр Сергеевич.
А вот что подверглось жёсткой цензуре, так это «Мирская власть». Между тем, написано — первым из цикла (поставлено четвёртым по порядку). Актуально до жути — оно про кощунство, про святотатство. Не про те выдуманные святотатства, за которые людей сажают в тюрьму, а про единственное подлинное святотатство — когда царство кесаря крадёт Царство Божие («тать», на всякий случай, «вор»; на всякий случай - «депутат» от другого корня).
Стихотворение высмеивает реальный обычай: в Казанском соборе на Страстную пятницу выставляли караул стеречь Распятие. Распятие названо деревом крестным, что связывает стихотворение и с кладбищенским дубом, и с деревом Иуды. Комментарий Сергея Давидова:
«В первом стихотворении Иуда предает Христа, а после смерти сатана предает Иуду; во втором Христа и земной символ распятия предает мирская власть. Таким образом, Иуды, «всеМИРный враг», сопряжен с «МИРской властью» более, чем просто аллитерацией. …
Разоблачая святотатство мирской власти, Пушкин прибегает к ироническим сравнениям и метафорам, в которых священные предметы оскверняются словами низшего ряда. … «Крыльцо» сопоставляется с «крестом», «Божество» снижается до «градского правителя», «две жены» заменены «двумя часовыми». «Распятие» называется «казнью», сравнивается с «казенной поклажей». Звук последних слов вызывает ассоциацию с Казанским собором, в котором произошло это постыдное событие».
Мы зрим поставленных на место жен святых
В ружье и кивере двух грозных часовых.
К чему, скажите мне, хранительная стража? —
Или распятие казенная поклажа,
И вы боитеся воров или мышей? —
Иль мните важности придать царю царей?
Иль покровительством спасаете могучим
Владыку, тернием венчанного колючим
Князь Вяземский, указавший на караул в Казанском соборе как повод для стихотворения, о похоронах самого Пушкина заметил, что власть, боясь «демонстраций», послала жандармов стеречь их:
«Против кого была эта военная сила, наполнившая собою дом покойника в те минуты, когда человек двенадцать его друзей и ближайших знакомых собрались туда, чтобы воздать ему последний долг?»
Вяземский тоже не прост — не написал «двенадцать человек» - их, наверное, было больше, но специально употребил число, совпадающее с числом апостолов до предательства Иуды. Только вот среди почитателей Пушкина не было предателя.
Что, собственно, «постыдного» в почётном карауле у Распятия? Чем богаты, тем и рады. Государство российское богато силовиками, оружием. Между прочим, логика ровно та же самая, что в гимне «Иже херувимы», где предлагается встретить Бога «дориносима» - то есть, как встречали византийских басилевсов вооружённые копьями стражники.
Может, есть государства, где Бог находится в ведении министерства культуры или сельского хозяйства, но в России Бог принадлежит военному ведомству. Казанский собор — в честь военной победы — не над Наполеоном, собор освящён в 1811 году, а над Казанью, ведь Казанская икона есть именно символ завоевания Татарстана. Впрочем, Казанский собор быстро стал памятником и победе над Наполеоном, как в Москве - храм Христа Спасителя.
Когда в 2012 году в храме Христа Спасителя четыре девушки призывали патриарха поверить в Бога, а Богородицу — прогнать царя-ирода, они повторили ровно то же, что писал Пушкин. Ложь и насилие у Креста — кощунство, богохульство и святотатство. Протест против лжи и насилия — не кощунство, не богохульство, не святотатство.
Между прочим, весь пушкинский «каменностровский» цикл был опубликован лишь через двадцать лет после написания.
Чем вдохновляется царство кесаря, беря Бога под охрану, откровенно сформулировал помянутый патриарх в речи 24 марта 2012 года:
«Ну что должно было бы быть в земле нашей, которая самим фактом своего существования во многом обязана Церкви Православной и вере православной, подвигавшей народ наш на величайшие подвиги — в том числе на защиту Отечества в 1812 году? Ведь во имя сей победы и был воздвигнут Храм Христа Спасителя. ... Призываю вас усилить молитвы о стране и о народе нашем, ибо нет у нас будущего, если перед святынями великими мы начинаем глумиться».
В этой речи была и прямая ложь - якобы в храме Христа Спасителя осквернили "частицу ризы Господней" - нет, к этому артефакты девушки даже не приближались. Главное же тут — инверсия. Не «великие святыни» (казённый оборот), а «святыни великие» - почти пушкинский слог, как сказали бы Ильф и Петров. Не «наш народ», а «народ наш». Патриарх выступает как поэт, бьёт на чувства. Но в сухом остатке — обычный милитаризм и имперализм: главное - «страна» и её «будущее». Христа нельзя обижать, а то Он обидется и тогда армии («народу») не будет побед, и Москву завоюют грузины, чеченцы, американцы, китайцы, поляки, евреи. Так что скорее часовых ко кресту.
Поэтому и не проповедует кремлёвское православие Христа, боится упоминать Его, разве что в словосочетании «храм Христа Спасителя», - ведь Христос, как Он сам сказал, принёс на землю не мир, но меч, и с этим-то мечом-кладенцом и послана армия российская «до концов вселенной». Русь Святая, храни веру православную в чемоданчике ядерном!
