|
См. гуманизм. См. движение "Пригляди за полицейским". См. о христианстве и правах человека.
Формула «мир, прогресс, права человека» страшно банальна, особенно в первой части. Банальна математически – слишком часто о защите мира говорилось в советское время. Между тем, формула не так проста. Во-первых, из трёх компонентов два последних – лишние. Если стремиться к миру и добиться мира, то прогресс и права человека заработают сами собою. Во-вторых, формула очень иерархична: мир важнее прогресса и прав человека. Мир – первый ингредиент (О'Генри назвал мясо – первым, картошку – вторым, а луковицу – третьи ингредиентом жаркого). Правозащитное движение сбоит, когда лук заменяет мясо. Идеальные правозащитники – Гавел, да и тот же Сахаров, потому что в них был концентрированный внутренний (и внешний) мир. Большинство же правозащитников не мирного духа, а унылого. Во всяком случае, такова традиция, сформировавшая в 1970-е.
Неявно и то, что в словосочетании «защита прав человека» опущено важное слово. Самое важное часто опускают как абсолютно понятное. «В комнату вошёл человек в галстуке», - знаменитый пример Стругацких (опущены трусы, майка, брюки, рубашка). «Защита прав человека» всегда – защита прав другого человека. Этого не чувствуют те, кто обвиняют идею прав человека в поощрении эгоизма, индивидуализма и атомарности. Есть люди, конечно, защищающие свои права – это индивидуалисты и эгоисты. Таковы всевозможные консерваторы и реакционеры, защищающие своё право определять смысл слов, руководить обществом в целом и всякими разными людьми в частности. Правозащитники же защищают не свои права, а чужие, этим освящены и человечны, диалогичны и коммуникативны. Да и не обязательно быть правозащитником: защищая своё право на жизнь, человек защищает не "своё", а "общее". Вот право повелевать не может быть общим, оно подразумевает противопоставление учителя и учеников. А право на труд, жизнь, здоровье, одно на всех.
*
ПРАВА, ОБЯЗАННОСТИ, СВОБОДА
Единство прав и обязанностей существует не всегда. Более того: вполне "права" - лишь те права, которые не связаны с правами. Идея прав как чего-то, что выдаётся взамен исполнения обязанностей, есть идея механическая и детская, магическая. При этом дети - эталонный пример прав без обязанностей. Они обладают всеми правами человека (на жизнь, здоровье, телесную неприкосновенность, достойные условия) и при этом не имеют ни малейших обязанностей - ни перед родителями, ни перед кем.
Патриархальное сознание этого не понимает и в этом инфантильность патриархата. Деспотизм (а патриархальное сознание есть подвид деспотизма) рассматривает детей как миниатюрных взрослых, а взрослых - как увеличенных детей.
Отдельно стоит заметить, что права и обязанности никоим образом не связаны со свободой. Изобилие прав у ребёнка не делает его свободным. Он несвободен просто в силу зависимости от взрослых. Сами права делают его несвободным, потому что самостоятельно реализовать свои права ребёнок не может. Человек, загруженный всевозможными обязанностями, а иногда при этом абсолютно бесправный, тем не менее, может быть свободен. А может быть и рабом или, что ещё ужаснее, лакеем. Так что, хотя иногда язык употребляет "права" и "свободы" как синонимы ("экономические права" являются одновременно "экономическими свободами"), эта синонимичность актуальна лишь на уровне общества, но на уровне личности связи между правами и свободой (не "свободами", а именно "свободой") нет. Это, собственно, и делает свободу возможной, вероятной, бывающей в самых ужасных условиях.
*
Права человека противоположны не бесправию, а насилию. Это не тривиально. Это выражено в Декларации прав человека 1948 года: "Необходимо, чтобы права человека охранялись властью закона в целях обеспечения того, чтобы человек не был вынужден прибегать, в качестве последнего средства, к восстанию против тирании и угнетения". Демагоги, заявляющие, что права человека сводятся к обязанностям человека (религиозные демагоги добавляют, что все права - у Бога), предпочитают не замечать тирании. Это было бы самоубийством - ведь демагогия это тень тирании. Демагогия, в крайнем случае, пытается убедить человека, что тирания сама по себе не вынуждает к бунту. Безусловно вынуждает!
Человечность требует бунтовать, отвечая на насилие - насилием - это та человечность, которая идентична животному в человеке. Но без животного человечность невозможна, как невозможно зрение без электрических импульсов.
Кротость, борьба со злом ненасилием - это не "последнее средство". Это вообще не "средство", это - цель человека. Это выше и насилия, и свободы, и прав человека. Но "выше" означает кроткое отношение не только и не столько к насильникам, сколько - прежде всего! - к тем, что сопротивляется насилию силой. Ведь бунт ненормален, агрессия ненормальна, человек рискует потерять свою жизнь. Насильник - не рискует, во всяком случае, не желает рисковать, изначально и сознательно рискует лишь бунтующий против насилия. Поэтому с таким возмущением реагировали "верхи" на казни королей и царей.
Идея прав человека освобождает сам закон от тирании - как от тирании государственной, так и от тирании семьи, соседа, учителя, коллеги, священника. Так что каждый раз, когда на права человека нападают, когда их отрицают, когда над ними издеваются, можно быть уверенным: это бунтует против закона неудовлетворённая жажда тиранства.
ПРАВО ЧЕЛОВЕКА ГЛАЗАМИ ВЛАСТИ
Постановление о правах человека, принятое архиерейским собором РПЦ МП в июне 2008 года, помимо традиционных для религиозного (не только христианского) фундаментализма тезисов (запрет абортов, эвтаназии и т.п.) содержит несколько любопытных богословских идей, заслуживающих анализа.
Самое яркое – обоснование примата общества над личностью ссылкой на Быт. 2, 18, причём ссылка сделана дважды. «Творец вложил в человеческую природу необходимость общения и единения людей, о чем Он сказал: "Не хорошо быть человеку одному" … В человеческую природу Богом заложено стремление индивида к общинному существованию».
На самом деле, слова Священного Писания говорят о необходимости создать женщину, - не государство, не общину. Толкование Архиерейского собора ставит государство, семью и архиереев на место жены, что само по себе всего лишь пикантно.
Библия далее говорит о том, что женщина будет мужчине «помощником». Между тем, архиерейский собор однозначно провозглашает коллектив не помощником человека, а начальником. «Общинное существование», «общение и единение», - слова прекрасные, только они уместн в устах анархиста, либертарианца, баптиста, наконец. «Общение и единение» прямо противоположно тому, что пытаются основать авторы на этих словах: где общение и единение, там не нужна «вертикаль власти», там не нужен надзор коллектива (то есть, начальников, претендующих говорить от имени общины). Реально документ отбирает все права и у личности, и у общины, оставляет им лишь обязанность повиноваться государству и примкнувшей к нему архиерейской фаланге.
Идея прав человека в документе возводится к творению человека по образу и подобию Божию. Однако, истолкование «образа и подобия» дано абсолютно безграмотное: якобы подобие Божие «достигается через преодоление греха, стяжание нравственной чистоты и добродетелей». Таким образом, подобие Божие есть этическое совершенство. Однако, нельзя сказать о Боге, что Он высоконравственное существо. Подобие Богу в человеке, по традиционным толкованиям Святых Отцов, заключается в свободе человека, в его способности любить. Этическое совершенство не есть святость (фарисеи были совершенны, насколько это возможно). Призыв Иисуса быть совершенными, как совершенен Бог, говорит не о возвращении к «образу и подобию Божию», а о бесконечно большем – о преображении, «обожении».
Если права человека ставятся в зависимость от этичности его поведения, то права человека исчезают. Ведь именно с православной точки зрения «нет человека, иже жив будет и не согрешит». Святость лишь в том, чтобы это смиренно признать.
На самом деле, православная традиция, заложенная Владимиром Соловьёвым, обосновывает права человека на образе и подобии Божием в человеке, но при этом образ и подобие Божие понимаются как жизнь. В человеке есть, помимо животного, материального начала, Дух Божий, и именно это делает его не просто живым животным, но живым человеком. Этот Дух Божий есть и в душевнобольных людях, и в людях, которые лишены полностью или частично каких-то интеллектуальных, волевых, физических дарований. Права человека основываются на том, что человек – жив. У мёртвых нет прав (право хоронить близких есть право живых, в России, к сожалению, нарушаемое сознательно и злостно). Поэтому есть права у зародыша, который не обладает никаким нравственным обликом. Поэтому есть права у преступников, чужаков, иноверцев, носителей иной морали и т.п.
Не случайно документ игнорирует проблему смертной казни, которая в Европе однозначно решена христианами всех конфессий: смертная казнь нарушает право человека на жизнь. Архиереи же лишь пожелали оставить за собой право «печалования» - то есть, ходатайствовать за осуждённых на казнь. Но это есть именно отрицание права преступника на жизнь, утверждение лишь своего права миловать и прощать.
В остальном же документ может шокировать человека, в том числе, скажем, православного грека или православного американца, который не следит внимательно за нравами кремлёвских архиереев. Упоминаются некие «преследования», которым подвергаются верующие люди, не принимающие чего-то, что пропагандирует реклама (детали не называются). Оправдывается убийство на войне как «положение души за друзей своих» - хотя, кажется, на войну идут прежде всего убивать, а не быть убитым. Идёт замыленная антизападническая пропаганда («Под предлогом защиты прав человека одним цивилизациям не следует навязывать свой уклад жизни другим»).
Отделение Церкви от государства легко преодолевается утверждение права некоего «общества» определелять «содержание и объем взаимодействия государства с разными религиозными общинами в зависимости от их численности, традиционности для страны или региона, вклада в историю и культуру, от гражданской позиции». Каким путём – не указано, но ясно, что не через выборы или референдум. Так что в итоге это право номенклатуры назначать одну религию – с «правильной» гражданской позицией – любимой.
С правом на свободу слова покончено одной фразой: недопустимо «надругательство над святынями».
С правом на свободе совести покончено провозглашением права Церкви попекаться «о тех, чьи права, свобода и здоровье страдают из-за действий деструктивных сект». Поскольку определить, что такое «деструкция», «секта» невозможно, и на деле за прошедшие десять лет в деструкивных сектах побывала и Армия Спасения, и мормоны, и сайентологи, постольку никто не может считать себя в безопасности. Моргнёт начальство – и начнут бороться с католичеством, которое своим культом папы разве не нарушает свободу совести русского человека?!
Документ можно было бы смело квалифицировать как кошмарный, смертельно опасный для общество и позорный для Церкви, если бы не одна маленькая деталь – цена ему полкопейки в базарный день. Как и социальная концепция РПЦ МП, принятая несколько лет назад, это обычная канцелярская отписка, исполнители и заказчики которой придают ей не больше значения, чем пожеланию «будьте здоровы». Чихнёт начальство в другом смысле – будет другая концепция прав человека. Может, более демократичная, может, менее, но точно такая же пустотелая и циничная. |
