Яков Кротов

ИСТОРИЯ РУССКОЙ ЦЕРКВИ В ХХ В.

Историография

Библиография.

По алфавиту упоминаемые авторы, представленные на сайте: Басин. Однорал. Русак.

Предметом историографии является церковная власть, точнее - отношения властей церковных и светских. Конечно, нельзя требовать от историков религиозного чувства, в частности, сознания того, что власть в её земном понимании для Церкви есть нечто второстепенное. Но то, что большинство историков игнорируют психологический аспект, культурный и социальный, - это указывает на отставание российской исторической науки в этой её части.

Человек - единственное существо, способное одновременно заниматься копанием и самокопанием, познанием и самопознанием, верой и изучением истории веры. Более того: раб свободен изучать свободу, свободный изучает историю рабства.

Эмигрантская центр

Игорь Стратонов - Николай Зернов

Эмигрантская крайняя

Иван Андреев Михаил Польской

Тальберг: Император Николай II (1894-1917) всецело воспринял мировоззрение любимого Отца, Царя Миротворца, преклонялся перед покорностью Промыслу Божию Прадеда

Арина Валерьевна Тарабукина. Кандидатская диссертация, СПб., "Фольклор и культура прицерковного круга".

К началу XX столетия завершается процесс формирования синодальной церкви. В эти годы одновременно с возрастанием активности части верующих и "оправославливанием" царствующего дома происходит окончательный разрыв с интеллигенцией. В конце ХIХ века об "обмирщении" и "европеизации" интеллигенции писали Ф.М. Достоевский [Достоевский, 1974, с.178-179] и К.Н. Леонтьев [Леонтьев, 1992, с.168]. А в начале ХХ века В.В. Розанов [Розанов,1990, с.296-301] и Д.С. Мережковский [Мережковский, 1991, с.127-134] утверждали, хоть и с разных позиций, невозможность примириться с позицией церкви. Как нам представляется, именно в это время, время идеологического разделения общества и одновременно роста напряженности, который предшествовал назревающему катаклизму, начинается процесс формирования прихрамовой среды как обособленной части общества.

Нейтральная светская и.

Модест Колеров - Владимир Кейдан -

Осипова Ирина Ивановна. "В язвах своих сокрой меня...": Гонения на Католическую Церковь в СССР:По материалам следственных и лагерных дел. - М. : Серебряные нити, 1996. - 222с. : 8 л. ил. - ISBN 5-89163-005-2.

Анатолий Николаевич Кашеваров Доктор исторических наук, профессор кафедры истории Санкт-Петербургского государственного технического университета. - о ВЦУ

Михаил Одинцов Михаил Шкаровский

*

Юрий Иванов “Уездная идеология”: Религиозно-политическая жизнь российской провинции 1860–1910-х гг. – Иваново: Ивановский госуниверситет, 2001. – 259 с. – 300 экз.елигиозная жизнь уездной России, если брать в расчет внешнюю, общественную роль церковной организации и не затрагивать органические церковные процессы, внутреннюю (мистическую) жизнь церкви, слагалась из нескольких компонентов. Из них важнейшими были участие местных церковных структур в гражданской жизни и их взаимодействие со светскими властями, роль духовенства как особой социальной группы, религиозность населения, как системообразующий фактор уездной жизни с учетом различной роли религии в жизни отдельных сословно-социальных групп, прежде всего крестьянства и провинциальной интеллигенции. Православная церковь сохраняла в провинциаль-52 ном обществе моральный авторитет и была своеобразным символом неструктурированной общности "все как все", что прежде всего проявлялось в отношении к старообрядчеству и иным, неправославным конфессиям. Поэтому специального рассмотрения заслуживают вопросы, связанные с политическими аспектами противодействия официального православия старообрядчеству и сектантству на приходском уровне и влиянием укоренившихся бытовых религиозных традиций на общественно-политическую активность населения.

Александр Журавский, выпускник Московской духовной семинарии и бывший проректор Казанской духовной семинарии

Либеральная церковная

Басин

Возвышенный идеализм шестидесятников, не замутненный левым радикализмом, но пронизанный пламенной верой, определил весь строй личности Александра Вадковского. Вкупе с устной проповедью все эти предприятия были именно благовестием, светом во тьме. Осознание морального императива Евангелия составляет одну из самых характерных черт личности митрополита Антония.

Но митрополит Антоний не может нести личной ответственности за сервилизм обновленцев, их противоканонические действия и предательства. Кроме Антонина (Грановского) и Сергия (Страгородского), у владыки Антония был викарием св. Вениамин (Казанский)

Скованность митрополита Антония в самом главном, в его епископском служении — трагедия этого прекрасного человека. Булгаков, мечтая о церковной интеллигенции, которая соединила бы веру и культурно-социальное творчество, имел в виду мирян, мало мальски свободных от государственного контроля. Ему, деятельному “общественнику”, вчерашнему марксисту, нелепой показалась бы одна только мысль о поиске единомышленников среди высших иерархов государственной Церкви. Известно, что Булгаков был склонен искать живое слово скорее в келье старца-духоносца, нежели в консистории.

Существенным является и другое обстоятельство. Владыка твердо уходил от всякого участия в сиюминутной политике, отстаивая духовную независимость и аполитичность Церкви. Булгаков, с его напряженным исканием синтеза церковности и общественной деятельности, мог этому и не сочувствовать (впрочем, сам же Булгаков был противником создания христианской политической партии). Можно добавить, что люди типа Д. С. Мережковского должны были разочароваться, не найдя у митрополита Антония глубокой заинтересованности религиозно-философскими проблемами, будоражившими в начале века творческую элиту России2.

Вспомним также, что епископы Русской Церкви, в том числе и митрополит Антоний, не смогли дать прямой ответ на вызов истории, брошенный грозными событиями первых пяти лет ХХ в. Произносились проповеди, Синод издавал те или иные документы, но вокруг этих текстов уже была пустота. Церковные власти были неспособны говорить, как “власть имеющий”, а Булгакова и многих его современников, религиозных философов, волновала именно новая роль христианства в истории

*

Смолич, 1964: показывает, что церковь развивалась, пыталась приспособиться.

Полуянов и Соловьёв, 2004. Светская история рассматривается с точки зрения упущенных возможностей: "у предержащей власти был шанс решить многие из социальных, политических и церковных проблем" (Полуянов и Соловьёв, 2004, 3).

Церковные проблемы сводятся к "устранению канонических деформаций, возникших в церковном бытии за долгие века русской истории", "восстановлению канонической соборной структуры", "отказа ... от ставшей чрезмерно тяжелой опеки самодержавного государства" (Полуянов и Соловьёв, 2004, 3). Слово "чрезмерно" указывает на согласие авторов с государственной опекой как принципом. Главная беда - отсутствие собоности (славянофильство) (Полуянов и Соловьёв, 2004. С. 9).

Чтобы высказать простую мысль: власть развращает, высокомерие епископата имеет антихристианский характер, Полуянов и Соловьёв пошли на типичный советский ход: в примечании дали обширную цитату из статьи М.Каллаш 1939 года из бердяевского "Пути" с критикой "господства, основанного на принуждении" (Полуянов и Соловьёв, 2004. С. 22). Заодно вина была перевалена на языческий мир: якобы столкновение с ним изменило Церковь (так трансформировался миф о Константине).

Мифологизация:

Архиерейские отзывы неожиданны, потому что архиереи были самой привилегированной и консервативной, державнической частью духовенства (Полуянов и Соловьёв, 2004. С. 4). Но ведь именно элита часто оказывается в наибольшей оппозиции, ибо она хочет ещё больше власти. Оппозиционность государству исходила в основном из консервативных, а не либеральных посылок, и в этом смысле неожиданной не была.

Решения собора 1917 года "позволили Церкви перенести тяжкие гонения советского времени" (Полуянов и Соловьёв, 2004, 3).

Казенная светская

Фирсов, 1996. Мягко критикует авторов 1920-х гг.: "Считать их в полном смысле слова научными (т.е. идеологическими беспристрастными) вряд ли возможно" (Фирсов, 1996. С. 8). Упрекает авторов, что те акцентировали поддержку монархии Церковью, не уточняя, "могла ли Церковь поступать по-иному и как она трактовала понятие "монархии" (Фирсов, 1996. С. 9). Фирсов не упоминает проблемы внутреннего единства Церкви, не определяет предмет исследования - собственно, этим грешат и остальные авторы. Оправдывает даже таких авторов как Платонов: "Принципиальная критика работ о Православной Церкви, появившихся в 1920-1930-е гг., по нашему мнению, методологически неверна. Они скорее характеризуют эпоху борьбы с религией, которую на протяжении всех предвоенных лет вело Советское государство" (Фирсов, 1996. С. 9). Выделено мной.

Доверяет документам фон Сиверса по внутренним данным!!! См. его очерк о Страгородском.

День оказался далек, но дает ли это нам право винить митрополита Сергия в “политической близорукости”? Как мне представляется, вопрос не имеет однозначно положительного ответа: встреча большевизма и национализма, произошедшая в СССР к середине 1920-х гг., давала надежду тем, кто мечтал, как и В. В. Шульгин, о перерождении власти.

Отвергает саму идею потенции - вполне марксистски - полемизируя с Поспеловским: нет, не было никаких шансов на реформы. "И психологически, и фактически русские клирики не могли быть подготовлены к самостоятельным "ролям" (как их католические собратья). ... В российских условиях надежда на церковное возрождение неизменно связывалась с надеждой на царское "благоволение" (Фирсов, 1996. С. 12). Поддерживает позиция Кертиса ("Куртисса"): Церковь потеряла престиж из-за привычки полагаться на государства. "Однако проблема, думается, заключалась в другом: могла ли Церковь и хотело ли государство (и как) изменить или расторгнуть многовековой друг с другом союз" (Фирсов, 1996. С. 10). Фирсов ставит "вопрос о реальных возможностях Церкви" (Фирсов, 1996. С. 10).

Миф о бессилии Церкви (и всего): "Вполне закономерно, что главная конфессия империи поддерживала "реакционную политику" светской власти, - ведь собственной социальной (как и всякой другой) политики у неё не было, да и быть не могло: самодержавие не терпит двоевластия" (Фирсов, 1996. С. 15). Он считает, что это "вопрос социально-психологического характера" (14) и критикует Пайпса и Солсбери за то, что они просто рассматривают церковь как часть государственного аппарата: "Вопрос, насколько крепок был союз двух "симфонических" властей накануне свержения самодержавия в России до сих пор серьезно не изучен. Как правило, предреволюционная история Православной Церкви писалась без учёта социально-психологических нюансов того времени" (Фирсов, 1996. С. 15).

Якунин Вадим Николаевич
2. Русская Православная Церковь в годы Великой Отечественной войны (статья по перечню ВАК РФ) // Преподавание истории в школе. 2002. № 9. Тольяттинский государственный институт сервиса Доктор исторических наук, член-кор.МСА, автор 9 монографий и более 100 научных статей

О.Ю. Васильева
Ольга Юрьевна Васильева, доктор исторических наук, Институт российской истории РАН

За девять веков формального раскола с Востоком папство пыталось придать своей Поместной Римской Церкви характер Церкви Вселенской. Католическая доктрина утверждала, что Спасение возможно лишь в лоне Римской Церкви, так как только она и есть истинная Церковь Христова. Из такой теории, естественно, проистекали все виды римского прозелитизма и миссионерства.

В Римскую Церковь веками вовлекались отдельные неофиты или захватывались ею целые народы — части других Церквей. Русская Православная Церковь познала плоды уний Флорентийской, Люблинской и Брестской.

Среди историков бытует мнение, что собственно факты и их описание - историография - это еще далеко не история. История - это "правильное" использование фактов для создания концепций, востребованных обществом или властью. С этой точки зрения нет ничего удивительного в постоянном переписывании истории на потребу заказчика. К тому же советская историческая школа больше всего преуспела именно в интерпретации фактов, а не в их тщательном и критическом собирании. Удивительно ли, что, обслуживая светскую и духовную власть, Ольга Васильева утверждает, будто РПЦ приняла решение о вступлении во Всемирный совет церквей в 1961 году абсолютно самостоятельно, а Катакомбной Церкви, не признававшей главенство советской патриархии, в СССР после войны и вовсе не существовало?

*

Из Антона Попова (Архангельск): "Но более серьезным является неприкаянное состояние человека, находящегося в государстве, не обладающего определенной идеологией. В ходе исследования было определено, что в первой четверти ХХ века православие насильно было вычленено из имперской системы. Отказ от поддержки РПЦ со стороны государства, а затем и гонения на ее представителей привело к тому, что православный человек, оказавшись в условиях, в которых он не мог определить своего места принялся за поиск новой “истины”, которую ему и преподнесли большевики.

В современном же российском обществе данный процесс более сложен. Идеология коммунизма перестала существовать как официоз. Но на ее место государством не привнесено ничего нового. В этих условиях активизировали свою деятельность всевозможные секты и религиозные течения, втягивающие порой человека в различные аферы.

В этих условия государство непременно должно первым определить свое отношение к РПЦ".

Казенная церковная историография:

расколы Иоанн Снычев - Дионисий Поздняев - Маньчжурия и Китай.

Свящ. Георгий Митрофанов - примрительно к карловчанам, как и Ореханов

Балашов На пути ... Процесс подготовки к Поместному Собору, который получил движение в 1905 году, был связан с критическим пересмотром различных сторон церковной жизни. Стало ясно, что в Церкви многое должно измениться, иначе ее духовное влияние в обществе неизбежно пойдет на убыль. В ходе открывшейся церковно-общественной дискуссии активно обсуждались, среди прочих, и литургические вопросы -- как в рамках деятельности специальных совещаний и комиссий по подготовке Собора, так и на собраниях духовенства и мирян, а также на страницах церковной и даже светской печати. Разумеется, при этом высказывались самые различные, порой полярно противоположные точки зрения. Затянувшаяся на двенадцать лет подготовка Собора дала русским богословам, пастырям и заинтересованным мирянам возможность действительно всесторонне обсудить предлагавшиеся реформы.

Такое отождествление нередко встречается и в сегодняшней церковной публицистике. Появилось даже неуклюжее словцо «неообновленчество»2, которым иногда характеризуются всякие попытки обсуждения вопроса о каких бы то ни было церковных реформах. Однако нельзя признать, что с появлением в 1920-е годы обновленческого раскола (окончательно прекратившего свое существование более полувека назад) литургическая проблематика навсегда стала запретной или утратила для нашей Церкви актуальность и остроту. Не слишком ли много чести злополучным раскольникам? Их опыты литургических реформ -- большей частью бездарные, скороспелые и безвкусные -- справедливо были отвергнуты церковным народом. Но неужели можно всерьез считать, что тем самым была дискредитирована сама идея живого, творческого развития богослужения и бережного, разумного упорядочения литургической практики?

По мере погружения в массив дореволюционной периодики, в архивные документы, я все более убеждался: голоса из прошлого звучат удивительно живо и актуально. Хотелось бы донести их до сегодняшнего читателя -- с надеждой на пробуждение в нашей Церкви той атмосферы творческой, открытой дискуссии, которая была столь характерна для предреволюционного периода ее жизни, оборванного политической катастрофой России. Аргументы цитируемых авторов нередко повторяются. Тем не менее, во многих случаях хотелось не ограничиваться пересказом, но дать читателю возможность встретиться с живым словом свидетелей и соучастников замечательной, на мой взгляд -- самой интересной, самой творческой поры в нашей церковной истории. Жизнь многих из этих людей оборвалась трагически, нередко -- в самом расцвете их дарований. Стоит выслушать сегодня то, что они успели сказать. В нынешнем процессе соборного воссоздания нашего церковного бытия они должны стать полноправными участниками. У Бога мертвых нет.

Сегодня откровенность высказываний авторов начала XX века может показаться даже шокирующей. Многие теперь считают неблагочестивым и просто неприличным критически относиться к любым аспектам церковной жизни -- а уж тем более к богослужению. Дореволюционное же прошлое нашей Церкви иным мечтателям представляется идеальным воплощением образа «Святой Руси» в виде некоего райского сада или града Китежа, который был внезапно разрушен непонятно откуда взявшейся революцией.

Важно понимать, что приводимые нами подчас очень острые критические оценки принадлежат людям, которые единодушно признавали храмовое богослужение, литургическую культуру в целом драгоценнейшим наследием Церкви и горячо любили его. Именно от того, что любили, они не могли молчать о его недостатках. Боль, а вовсе не сарказм, слышны в их словах.

*

Ореханов обходит молчанием позицию архиепископа Сергия (Страгородского), будущего патриарха, который в своем ответе на вопросник 1905 г. относительно желательности церковных реформ писал, что хотя согласно канонам Архиерейский собор отражает полноту Церкви, но это было верно в эпоху раннего христианства, когда епископов избирал церковный народ, в результате чего епископат пользовался доверием и любовью народа. У нас же, отмечал архиепископ Сергий, епископат назначается­ бюрократически, любовью и авторитетом у народа не пользуется. Следовательно, Собор, состоящий только из епископата, не пользовался бы никаким авторитетом у паствы, и его постановления не имели бы силы. Поэтому в современных условиях рассчитывать на принятие паствой соборных определений может только полностью представительный Собор, в котором правами решающего голоса обладали бы все делегаты, как от клира, так и от мирян.

Пройдя мимо этих многозначительных слов архиепископа Сергия, фактически оправдывающих так называемых церковных либералов, Ореханов все же вынужден признать, что в несозыве Поместного собора виноваты не левые богословы, а Царь и его правительство, пошедшие было на уступки Церкви в момент смуты 1905 года. Стабилизировав же обстановку в стране, премьер-министр Столыпин решил не давать Церкви самостоятельности и свободы, считая ее, по словам Ореханова, важным рычагом власти, в то время как патриаршество и Собор «ограничивали бы влияние государства на дела Церкви»⁴ .

Владислав Цыпин

Бычков. "Самые причины старообрядческого раскола с точки зрения современного историка почти невнятны - почему троеперстие или пути крестного хода вокруг храма могли вызвать такое противостояние" (14). 18: "Уже первые годы нового, ХХ века ярко выявили правоту точки зрения славянофилов. ... развернулась борьба за освобождение Русской Церкви из-под опеки государства" - о том, что славянофилы правее Соловьева понимали, что беда в Синоде, а Соловьев считал - что синод нормален при самодержавии, но считал, что самодержавие ненормально. Критикует Фирсова за "попытку взглянуть на проблемы Церкви извне" (19). призывает по Гумилевскому - цитирует: "Историк Церкви преимущественно должен быть верен правде, а для сего он должен быть искренним христианином". Благодарит Стрельчика, Белавинца, Комарова, Борового.

Крайние

Данилушкин - Регельсон - --

М. Б. Данилушкин, статья которого "И Слово было Бог..." опубликована в газете "Русь Православная" (1999, № 7). Аргументы в пользу ереси имябожничества, приведенные Данилушкиным

остав авторов достаточно разнороден и, видимо, первенство (и общая редактора) принадлежат Мих. Бориславичу Данилушкину (верстка - Марина Борисовна Данилушкина, причем основной текст набран шрифтом без засечек). Кроме того: свящ. Вл. Дмитриев, Мих. Витальевич Шкаровский, Татьяна Кирилловна Никольская, Борис Павлович Кутузов. Том имеет одобрение уч. ком. Синода РПЦ №1784 от 12.12.1996.

Призывы к единству нации. Монархизм: форзацы украшены изображением (фантастическим) Уложенной грамоты 1613 г. Повышенное внимание к орфографии: предисловие набрано по дореволюционной орфографии, остальной текст по новой, но в использованием i в слове мир и v в слове Синод. Всюду используется неологизм "русияне". В качестве источников используется Влесова книга. Большие симпатии старообрядцам ("старшие братья по Вере", С. 16), намеки на то, что поправки в чине крещения "вряд ли ... были сделаны по причине недостаточного профессионализма правщиков" (С. 16). Замечателен перенос конспирофобии на материал XVII в.

Реформа Петра объясняется так: "Главенство Церкви над мирской властью закончилось единовластным упразднением Патриаршества ... Безоговорочная верность Православным традициям сменилась насильно навязываемой "церковной казенщиной", что в свою очередь порождало протест и отвращало от Церкви наиболее образованную часть общества" (С. 51). Теократия как идеал Данилушкина?

С. 7.: "Святая Русь - -начит, освященная, избранная Богом к исполнению особой миссии - быть драгоценным сосудом, в котором сохранится для мира и всех народов, ныне отпавших, чистота и незыблемость Православия".

С. 7. "В годы Великой Отечественной войны православные, национально-патриотические и мессианские идеи (Русский народ - освободитель человечества от германского фашизма) активно использовались советской коммунистической пропагандой взамен прежних абстрактно-интернациональных лозунгов, так и не сумевших привиться на русской почве".

С. 11. "Победа в 1612 году Русского Народного Ополчения (черных сотен) над Поляками и вставшей на их сторону частью Казачества, созыв Всероссийского Земского Собора и воцарение династии Романовых положили конец не только Смутному времени, но и всяким реальным планам открытой католической экспансии".

Позиция активно антисемитская, апология черносотенства (буквально). Ленин именуется "Ульянов-Бланк" (С. 99). С горечью о том, что само правительство помещало формированию русского консерватизма.

Патриархализм: Проханов-де делал ставку "на городской люд, оторванных от своих корней" (С. 81).

Светские авторы

Федоров, 2003 - умеренно либерально, повторяет характеристики Мельгунова: Россия - полицейское государство. Цитаты из Мельгунова слишком обширны - они явно выражают позицию Федорова, но освобождают его от ответственности перед властью. Но повторяет и архиерейский тезис о том, что революция "развязала низменные страсти" (259). В заключении наивно апологетичен: "Не только проповеди, но и сама торжественная обстановка богослужения в храме оказывали сильное влияние на умы и чувства верующих. Для верующего храм служил важнейшим местом духовного общения. Храмы составляли неотъемлемую часть панорамы города и сельского пейзажа". Прямо неверно: "Священник обычно являлся единственным грамотным человеком на селе. Чтобы написать письмо, прошение, составить деловую бумагу, разобраться в присланных межевых планах или подписаться за неграмотных, обязательно звали священника" (275). Миллионы детей прошли в 1890-е гг. обучение в церковно-приходских школах. "При болезнях и невзгодах крестьянин обращался за помощью и советами к своему приходскому священнику" (275). Воздерживается от публицистики: были или нет возможности реформы Церкви. Распутина Федоров даже не упоминает, настолько жёстко он отделяет историю церковных учреждений от "светской".

Полуянов и Соловьёв, 2004. - Полунов А.Ю., Соловьев И.В. Историческое введение. В кн.: Отзывы епархиальных архиереев по вопросы о церковной реформе. Ч. 1. М.: Крутицкое подворье, 2004. С. 3-38.

Федоров, 2003. - Федоров В.А. Русская православная церковь и государство. Синодальный период. 1700-1917. М.: Русская панорама, 2003. 480 с.

Фирсов, 1996. Фирсов С.Л. Православная церковь и российское государство в последнее десятилетие существования самодержавия в России. — СПб.: Издательство Русского христианского гуманитарного института, 1996. — 660 с.