1910-е гг.
Библиография.
*
Советскость самодержавия. - Епископат: церковная номенклатура. - Февральская революция - Революция и церковь.
*
Cм. Голлербах о "Пути".
*
СОВЕТСКОСТЬ САМОДЕРЖАВИЯ
Лживость
Дурылин передавал воспоминание фрейлины Софьи Тютчевой (1870-1957), воспитательницы дочерей Николая II, как девочки ей объясняли, почему им нравится Распутин. "Одна из двух старших" сказала:
"Когда мы, papa или mama спрашивали у нашего духовника, как нам поступить, нам всегда отвечали: "Как будет угодно Вашему Высочеству". ... Так целый ваш митрополит [Антоний Вадковский] отвечал: "Как будет угодно Вашему Высочеству". А он нам прямо говорит" (2006, 272).
Девочки, конечно, не имели в виду, что Распутин "говорит", кого назначить министром - этого не было, вопреки мифу. Что было - было ещё хуже и называлось просто "самодержавие". Деспотизм сам создаёт трусливую церковь (и трусливое общество), а потом жалуется, что смелых нет.
Ущемление свободы совести
Проханов, 162 в начале 1910-х вновь начала свирепствовать цензура. "Одна из статей, опубликованная в моем еженедельнике "Утренняя звезда" в 1912 году послужила причиной вызова в суд, который приговорил меня к штрафу ... Из многих мест России я начал получать письма, описывающие серьезные трудности с Богослужением. Подул ветер преследований, напоминая нам снова о старых временах страданий"
ЕПИСКОПАТ: ЦЕРКОВНАЯ НОМЕНКЛАТУРА
*
Зеньковский, критикуя митр. Антония Храповицкого и вообще епископат, говорил о "архиерейском деспотизме": "То, что в их устах называлось "свободой Церкви" означало фактически свободы епископата, который не хотел считаться с иным церковным мнением, чем он сам имел. Как член Церкви, как преданный сын ее, я очень глубоко ощущал это неуважение епископов к церковному народу" (Воспоминания, 115).
ФЕВРАЛЬСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ
*
Проханов, 171: на выборах в Учредительное в 1917-м году "Наша группа христианских демократов с кандидатом И.С.Прохановым получила больше голосов, чем социал-демократическая партия (меньшевики) с их кандидатом Плехановым" .
РЕВОЛЮЦИЯ И ЦЕРКОВЬ
Милая цитата из дневника Ю.Готье: "Кругом говорят, что козел революции обломает рога о церковную ограду. ... Боюсь, что нет" (Готье Ю.В. Мои заметки // Вопросы истории. 1991. №9-10. - С. 164).
*
Русская революция и её гонения на Церковь были элементом случайным. Главное, считал Дурылин, христианство делается "не столько внутренно-ненужным, - сколько нелюбопытным. ... Что же, что случилось?
- Ничего не случилось, - отвечают батюшки. - Ничего. Просто пришли большевики, а то всё было бы хорошо. Стоит только прогнать большевиков, и опять будет всё хорошо: народ придёт и после обедни так сладко будет пить чай с пшеничными пышками.
- Нет, не придёт, - возражал в дневнике Дурылин 1 января 1927 года, - и не понесет муки на пышки. И говорить, что "всё от большевиков" - значит утверждать, что зима пришла оттого, что снег пошёл".
См. о победе Луначарского в диспуте на Преображение 1918 года.
*
Монография Бабкина 2007 г. основана на огромном фактическом материале, и хрестоматия, которую он выпустил за год до монографии, это бесценное собрание документов. К сожалению, автор не всегда успевает подвергнуть собранные материалы источниковедческому анализу. Безо всякого комментария Бабкин цитирует слова Тальберга о том, что некие иерархи были масонами. Между тем, ему следовало либо ознакомиться с научными исследованиями по этому вопросу (начиная с монографии Авреха), либо не трогать столь острой темы. Бабкин часто цитирует мемуары Жевахова - и часто принимает его утверждения за чистую монету. Когда Жевахов пишет, что митр. Владимир Киевский отказался выпустить воззвание в защиту монархии, потому что был обижен из-за перевода в Киев, проверка сообщения затруднена. Однако, и в этом случае следовало бы выяснить, насколько близок был Жевахов с Богоявленским, когда митрополита могли просить о выпуске этого воззвания (монархия была так внезапно свергнута, что трудно себе представить, когда такое воззвание могло быть выпущено).
Когда же Бабкин на основании того же мемуара Жевахова утверждает, что католическая иерархия выпустила воззвание, запрещавшее католикам участвовать в революционном движении, что все католики повиновались этому распоряжению, тут уже долг исследователя проверить, был выпущен такой документ (что абсолютно нетрудно). И уж вовсе понятно, что никто не выяснял, все ли католики воздерживались от участия в революционном движении. Утверждение Жевахова - классический образец пропаганды, интересный лишь в этом качестве.
В то же время Бабкин убедительно показывает фантастичность "мемуаров" Г.Граббе о Февральской революции.
*
Самое ценное - архивный документ. Вот Бабкин цитирует: 28 апреля 1917 г. архиепископ Никон (Рождественский) назвал архиепископа Сергия (Страгородского) «тряпкой, сдающей наши позиции», а кто-то (он не указывает, к сожалению. имени) назвал Страгородского "тряпкой" за уступки Февралю.
Между тем, оценки эти интересны, но несправедливы: Страгородский, видимо, был искренним либералом и в свержении самодержавия ничего ужасного не видел.
*
Бабкин выдвигает как главный тезис "о наличии скрытого противостояния воинствующих клерикалов императорской власти, о существовании побудительного мотива революционной деятельности духовенства: лишь после свержения последней священство могло (и смогло) присвоить харизматический титул «помазанничества». Это, конечно, обнаруживает сугубо формальное и поверхностно-формальное ознакомление исследователя с таким сложным явлением как религиозная психология. Достаточно маргинальная, интересующая лишь немногих публицистов (не богословов) концепция "священства и царства" вырывается из контекста и получает несвойственное им значения как якобы основной для поведения духовенства концепции.
"Патриарху Тихону харизматический конкурент по идеологическому лидерству в лице Николая II был не нужен", - пишет Бабкин. Это утверждение повисает в воздухе: ведь необходимо сперва доказать на реальных фактах, что идея "идеологического лидерства" владела умами не только монархистов конца ХХI века, но и людей 1917 года. Доктрина "священства и царства" не может быть интерпретирована в терминах "идеологического" либо какого иного лидерства, это навязывание средневековому дискурсу психологии даже не модерной, а парткомовской (Бабкин здесь оказался в плену у сугубо идеологических текстов свящ. В.Асмуса, имеющих вид исторического исследования).
Совсем неуместна в историческом исследования даже постановка вопроса о том, мог ли Синод иначе отреагировать на падение монархии: исследователь оказывается участником давно отшумевших споров, причём - в случае с Бабкиным - участником, не слишком заинтересованном в предмете обсуждения.
Нетривиальные наблюдения Бабкина: духовенство не шло пассивно за революцией, оно часто опережало революцию в неприятии монархии. Из архиереев не более 7% оказались монархистами, готовыми отстаивать свои убеждения (например, отказавшимися убирать из церковных магазинов монархическую литературу и портреты царя - из консисторий и своих кабинетов). Съезд вятского духовенства 1917 года: за республику 82%, за монархию 15%.
Приходское духовенство огромным большинством было против установления патриаршества, видя в нём усиление "вертикали власти" архиерейской. Единственное исключение - духовенство Якутской епархии, да и там патриарха хотели видеть сугубо декоративной фигурой.
Существенно различие позиций между духовенством и мирянами в вопросе о войне: в столицах население было против войны, духовенство же всюду было за продолжение войны. Как священник Харьковской епархии, с прискорбием отмечу, что у Бабкина приводится именно резолюция харьковского духовенства с поддержкой идеи войны до победного конца. Вот и поддержали - до победы большевизма... Впрочем, мотивация была любопытная: надо соблюдать договора, не подводить союзников.
Духовенство стало переходить в оппозицию Временному правительству после того, как 20 июня 1917 г. у Церкви были изъяты школы (организовывавшиеся, стоит помнить, на государственные, а не церковные деньги). Так же духовенство возмутилось постановлением 14 июля 1917 года «О свободе совести», которое давало возможность всем после 14 лет свободно выбирать вероисповедание. Стало возможным быть вообще неверующим - "вневероисповедным". На практике школы остались в ведении Синода.
Одновременно духовенство переставало перечислять деньги архиереям - вопрос об этом был перенесен Синодов на решение Поместного собора. Против же священников поднялись церковнослужители, и против всего духовенство - миряне. Крестьяне захватывали не только земли помещиков, но и духовенства. Все были недовольны тем, что мало имеют и много дают. У всех появилось ощущение, что свобода не так уж выгодна - ведь ею стали пользоваться и нижестоящие.
25 марта 1917 г. Временное правительство выпустило постановление, которое освобождало от поражения в правах лиц, покидавших духовное сословие. Многие священники не замедлили этим воспользоваться, хотя точное количество неизвестно.
"Духовенство РПЦ, получая щедрые бюджетные дотации от царского правительства, не стремилось получить финансовую независимость от государства, не стремилось «отделиться» от него, но лишь несколько «отдалиться» за счет получения себе полной свободы в управлении" (Бабкин, 2007, с. 380). Такая же концепция "отделения Церкви от государства" сохранялась и в 2000-е годы. Кратко её выразил герой "Собачьего сердца": "Я без пропитания оставаться не могу. ... На учет возьмусь, а воевать - шиш с маслом".
К концу апреля 1916 г. в России было 2 миллиона дезертиров. Всего в армию было призвано 16 миллионов, из них к 1916 г. 2 миллиона уже погибли, были ранены, попали в плен.
*
Митр. Владимир, считал В.Зеньковский, был скорее всего убит "несколькими послушниками из самой же Лавры, которые ограбили митрополита" (Зеньковский, Воспоминания, 42).
*
*
Алексей Васильевич Селиванов (1851-1915), зоолог, чиновник, дослуживший до поста управителя государственным имуществом во Владимирской и Рязанской губерниях, энтузиаст истории Рязани, основатель Рязанской учёной архивной комиссии, писал в своей духовной:
"Завещаю своим обоим сыновьям более всего любить людей, любить всех без различия сословий, положений, вероисповеданий и национальностей. Будьте патриотами, любите Россию, но не в "исконно-русском" смысле. Россия включает в свой состав множество народностей, а поэтому патриот настоящий должен заботиться, чтобы всем было хорошо. Человеко-ненавистничество, так распространённое у нас, несовместимо с христианством. Любя Россию, мы должны желать распространения христианства, а не языческих воззрений, мы должны осуществлять то, чему учил Христос, а суть его учения - любовь к людям (без всяких исключений и ограничений). Но это не есть безразличие ко всем. Мы можем (это вполне естественног( любить своих родных более, чем посторонних, великороссов более, чем евреев. Но если мы не допускаем во имя справедливости, чтобы ради любви к родным мы могли бы обижать чужих, отнимать у последних то, что им принадлежит, и отдавать своим - так не справедливо лишать прав инородцев ради выгоды своих соплеменников. Семья, род, племя, государство, человечество - вот этапы, по которым каждый должен восходить от более интенсивного, но эгоистического чувства, к менее интенсивному, но более возвышенному альтруистическому идеалу, указанному нам Христом. Ослабление интенсивности не должно способствовать угашению этого альтруистического чувства. Нам может быть трудно исполнить этот идеал Христа, но мы должны к нему стремиться, любить всех, даже врагов наших" (11 февраля 1911 г. Оп.: Чумичева Е.В., Шапилова Е.В. Малоизвестные документальные и фотоматериалы А.В.Селиванова (1851-1915) в фондах Рязанского музея-заповедника // Труды Рязанского историко-архитектурного музея-заповедника. Вып. 2. Рязань, 2004. С. 58).
Это характерно имперская толерантность, в которой главный три мотива: любовь к другому ради единства страны, ради гуманистического альтруизма, ради Христа.
*
Психология чиновника: Зеньковский считал, что надо обеспечивать "насколько, конечно, это отвечает церковному уставу" всем движениям возможность участие в церковном соборе, но делал тут же оговорку (собственно, выражение "насколько отвечает уставу" - тоже оговорка, вполне обесценивающая "толерантность"): "Что не относится, конечно, к отпавшим от Церкви живоцерковникам, обновленцам и даже митр. Евлогию, - подлежащим, прежде всего, церковному суду)" (Воспоминания, 107).
*
Появление Временного правительства было событием неслыханным не только политически, но и стилистически. При общем энтузиазме, православное духовенство обнаружило некоторый скепсис, поиздевавшись именно над этой стороной революции через анекдоты (вряд ли имевшие под собой реальную основу):
"В церквах стали возглашать: «Временному Правительству многая лета»! Как будто временное хотели сделать вечным... Рассказывали, что один дьячок, вместо, «Господи! силою Твоею возвеселится царь» (Псал. XX, 2), начал читать за богослужением: «Господи! силою Твоею возвеселится Временное Правительство»" (Шавельский, 1, с. 11).
Опознать во "временном правительстве" нечто противоречащее христианскому духу составители анекдотов смогли, а вот что традиционное многолетие Николаю Романову именно как помазаннику Божию - тоже попытка "временное сделать вечным", осталось незамеченным.
Шавельский рассматривал большевизм не как попытку модернизации, а как возвращение к средневековью - и указывал на то, что это возвращение начал уже Николай II своей политикой в культуре, когда предпочтение отдавалось стилистике XVII века, что резко противоречило эстетике начала ХХ столетия:
"В этом отношении особенного внимания заслуживает любимый царский Федоровский собор в Царском Селе. Собор этот рабское, иногда грубое и беззастенчивое подражание старине. ... вся иконопись, всё убранство Собора, не давшие места ни одному из произведений современных великих мастеров церковного искусства — Васнецова, Нестерова и др. — представляются каким-то диссонансом для нашего времени. Точно пророческим символом был этот собор, — символом того, что Россия скоро, во время разразившейся над нею бури, стряхнет с себя всё «новое», современное, сметет всё, что было достигнуто за последние века гением лучших ее сынов, трудами поколений, всей ее историей, и вернется к 16 или 17 веку. Еще резче, пожалуй, бросается в глаза эта дань увлечения стариной в величественном Кронштадтском соборе, освященном 10 июня 1913 года в присутствии почти всей императорской фамилии, почти полного состава членов Государственного Совета, Государственной Думы, всех министров и множества высших чинов" (1, 52-53).
*
"Через день или два после 25 октября, поступает в Совет Церковного Собора предложение одного из митрополитов (Платона) : просить новую (большевистскую) власть немедленно передать Церкви для религиозно-просветительных целей все кремлевские дворцы и арсенал, тотчас очистив последний от находящихся в нем материалов", - вспоминал Шавельский (2, 174).
*
Шавельский защищал диссертацию в 1910-м году о "воссоединении униатов" в 1830-е годы, и считал, что насилие, проявленное при Николае I, было неблагоразумным (законность насилия он не оспаривал). Поэтому в 1914-м году Шавельский предлагал не позволять митр. Антонию Храповицкому загонять греко-католиков в "православие", а, вопреки канонам, "совершать богослужение, требы для ещё не присоединённых к православию униатов, венчать их, крестить их детей". Тем не менее, Синод благословил политику активного прозелитизма, Храповицкий, перенесший свою резиденцию во Львов, рапортовал о десятках тысячах "воссоединённых", которые, однако, все вернулись в греко-католичество, когда в мае 1916 года немцы вошли в Галицию. "Что обстановка, совершенно исключительная, требовала, чтобы икономия церковная разрешала в данном случае действовать, считаясь не с буквой, а с духом, не с формою, а с высшей правдой и христианской любовью, — это тогда не было ни понято, ни принято во внимание", - комментировал Шавельский в мемуарах (1, 167)
*
Поражает имперское сознание Зеньковского. Он не считает себя националистом, его возмущают "грубые и крайние заявления П.Б.Струве против украинского движения" (Воспоминания, 32). Но сам он исходит из того, что независимость Украины невозможна, и что Россия будет воевать за Украину до победного конца.
*
Еп. Трифон Туркестанов был редким для России и дореволюционной, и современной, типом епископа-интеллигента. Он был интеллигент и формально - как считались интеллигентами все хорошо образованные люди, в том числе, офицеры и аристократы. Он был интеллигент и в том более метафорическом смысле, в каком говорят об "интеллигентости" как святости до сих пор. Любитель театра, любитель писать стихи, не подвергавший сомнению авторитет Дарвина (его биограф, напротив, антиэволюционист).
Такую интеллигенцию ненавидело духовенство, считая её причиной крушения патриархального строя (а она была лишь результатом промышленной революции). Не приняло оно и еп. Трифона - как не приняло и другого интеллигента-князя, Ухтомского. Туркестанов жаловался в 1917-м году новоизбранному патриарху Тихону на поношения "от людей и части московского духовенства" (Туркестанов, 172). Туркестанов смел сказать об актёре "выше всякого монаха" - и именно потому, что тот был хороший актёр.
Возможно, ненависть к Туркестанову была вызвана тем, что он прекрасно сочетал интеллигентность, любовь к театру, сочинение акафиста в стиле надсоновской сентиментальности - с абсолютно подлинным и детально проработанным обрядовым благочестием. Оказалось, что ничто внешнее не гарантирует от проникновения "модернизма" - ни ученичество у Амвросия Оптинского, ни долгие уставные богослужения, ни барочный церковнославянский язык проповедей. И это может быть лишь овечьей шкурой на волке, а значит - надо "присматриваться", надо напрягаться, то есть, делать именно то, от чего убегали многие люди в "тихую гавань церковную".
*
Особенности «религиозного возрождения» начала ХХ века ярко проявляются в их массовом варианте – у Александре
Грина. Тут все очень упрощено, - отголоски мистического анархизма и теургизма и пр. У него чудо, конечно, очень
материалистическое понятие ("рукотворное чудо"). Тогда это вдохновляло. Сейчас вызывает скорее испуг
- нагляделись алых парусов, выкрашенных в крови. Почему-то всегда в чужой. Все, что есть у Грина, прекрасно,
плохо, чего у него нет - абсолютно двумерный автор, весь его романтизм нарисован на плоскости, это оптический
обман, красивое, но нарисованное небо. А все-таки правда за тем же Чеховым, у кого небо серое и низенькое, зато
настоящее. Пардон, конечно, с Чеховым никому сравнения не выдержать, но сравнивать ведь надо с эталоном, верно?
*
Консерватизм и либерализм обесцвечиваются при погружении во власть. Свящ. Георгий Шавельский, руководивший
военным духовенством России во время Первой мировой войны, считался либералом: он выступал против Распутина,
против невежественного фанатизма Восторгова, против долгих служб, абсолютизации канонов и рутинных традиций,
сосредоточенности на чудесах, пророчествах и знамениях. Услышав о желании солдат приобрести старинную икону
Николая Чудотворца, он предлагал вместо этого заказать икону Спасителя у Васнецова (2, 115).
Однако в вопросе о ликвидации украинских "униатов" он отличался от "консерваторов" лишь
методами. Его оппоненты в политике - митр. Евлогий, митр. Антоний - предпочитали действовать насилием, требуя
от греко-католиков формального присоединения к РПЦ под угрозой оружия. Шавельский же считал, что присоединение
к православию - не таинство, что нужно быть гибче:
"В униатские приходы, оставшиеся без священников, либо убежавших в глубь Австрии, либо
заключенных за русофильство в тюрьмы, либо казненных австрийцами, необходимо командировать самых лучших, идейных,
образованных и бескорыстных наших священников, обеспечив их казенным содержанием в размере получаемом полковыми
священниками. Когда тот или другой униатский приход согласится принять нашего священника, последний должен
крестить, венчать, хоронить, — словом, совершать все духовные требы для этого прихода и отправлять богослужения
в приходской церкви, не принимая никакого вознаграждения от прихожан за свои труды, идя навстречу всем их
духовным нуждам и в то же время ни слова не говоря о воссоединении, а тем более — не требуя от обращающегося
к нему за совершением требы униата предварительного присоединения к Православной Церкви. ... В душе простецы-униаты
верили, что они одно с нами; наших священников они не чуждались, благодатью нашей церкви не брезгали. Предложение
отказываться от своего и присоединяться к нам многих из них смущало и удивляло. — Мы думали, что по вере мы
— одно с вами, что храним, как и вы, веру дедовскую. Теперь вы говорите, что мы не то, что вы. Тогда, что
же такое вы? Так рассуждали иные униаты, когда им предлагали отречься от унии и присоединиться к православию"
(Воспоминания, 2, 35-36).
"Либерального" в такой позиции была только готовность пожертвовать канонами. Впрочем, в других ситуациях
и православные "консерваторы" исповедовали вполне иезуитский метод Шавельского: "Надо было
придать делу такой вид, будто бы униаты пользуются нашими священниками по крайней нужде, не имея своих и не
будучи в состоянии иным каким-либо образом удовлетворить свои духовные нужды. Наша конечная цель при такой прикровенности
нисколько не пострадала бы" (2, 36).
Шавельский так же, как и консерваторы, был антисемитом, только его антисемитизм был смягчён оговорками о том,
что он - против антисемитизма. Он требовал (безуспешно) от императора прекратить во время войны работу кинематографа
- "школы разврата", панически боялся и умножения "сект". "Нормой" была для него
централизация - существование равноправных епархий, не управлявшихся сверху, как на юге России в 1918 году,
было для него анархией (2, 329).
Шавельский критиковал Синод за то, что огромные средства расходовались лишь на содержание архиереев, украшение
храмов, а не на образование и миссию: "Тем тяжелее думать об этом, что печальный опыт прошлого едва
ли можно будет использовать в будущем, так как едва ли когда-либо русская церковь будет иметь столько богатств,
сколько она имела в канувшее в вечность время" (2, 159). Впрочем, в 2005-м году время колоссального
наплыва денег и одновременно колоссалльного имущественного расслоения в среде духовенства и использования денег
на поддержание внешнего блеска вернулось.
*
*
В декабре 1916 года глава военного духовенства Шавельский выступал перед отказывавшимся воевать солдатами с большим успехом. В мае 1917 года он обращался к солдатам совершенно так же, но его едва не растерзали. Шавельский приписал различие тому, что "революционные мудрецы уже успели развратить фронт" (2, 277), но не тому, что в декабре 1916 года солдат сдерживал страх наказания, а в мае 1917 года - нет. Он с гордостью и удовлетворением описывал, как 25 декабря 1916 года вдохновил проштрафившихся солдат геройски умереть в бою (и через два "этот батальон доблестно участвовал в атаке, во время которой многие, несомненно, смертью искупили свой грех"). При этом Шавельский упоминает, что солдаты в декабре 1916 года были разоружены, но словно не придаёт этому факту никакого значения, полагая своё красноречие причиной их покорности (2, 276).
*
*
Шавельский, которого ненавидели многие священники и архиереи за "либерализм", резко критиковал "развращающее влияние кинематографа", просил Николая II "обуздать" кино, тот согласился, но ничего не предпринял (2, 111). В декабре 1916 г. Шавельский просил поручить жандармской полиции следить за тем, чтобы солдаты не посещали "сектантских собраний" (2, 271) - потому что "съезд военного духовенства Юго-Западного фронта с несомненостью установил факт разлагающего влияния киевских и других сектантов на дух наших войск" (2, 270).
Шавельский в 1920-е годы обвинял "сектантов" в подготовке революции:
"Происходивший под председательством главного священника фронта, прот. В. Грифцова,
в августе 1916 года, в г. Киеве, Съезд военного духовенства Юго-западного фронта с несомненностью установил
факт разлагающего влияния киевских и других сектантов на дух наших войск. Более того, он обратил внимание
на вызывающее поведение некоторых сектантских вожаков, открыто проповедывавших близость революции и грозивших
православным священникам теми ужасами, какие они переживают ныне. — Недалеко то время, — говорил, например,
один сектант Киевскому миссионеру прот. Савве Потехину, убитому потом большевиками, — когда вы, как древний
пророк, будете скрываться в расселинах скал и дуплах деревьев, а вас будут потом перепиливать пилами"
(2, 270).
Шавельский рассуждает как герой. Герой притчи, который сидел на суку и пилил его, а проходивший мимо прохожий
предупредил: "Упадешь!" Пильщик допилил, упал, поднялся и с опаской сказал о прохожем: "Шаман!"
Все социальные, экономические, политические причины трагедии, в которой виновата была и недальновидная политика
господствующего класса, не замечаются, и виновником объявляется именно тот, кто эти причины видел и предупредил
о неизбежном. А ведь Шавельский, в отличие от многих эмигрантов, резко критиковал дореволюционное правящее сословие
за слепоту и нежелание что-либо менять, бороться с социальной неправдой. Любопытно, что "интеллигенция"
для Шавельского - все образованные люди, в том числе, аристократы и капиталисты.
*
Дело Варнавы Тобольского: Шавельский.
Заметка Флоренского
о смерти большевика от несчастного случая написана с "претензией", почти
в духе Шкловского. Самое главное самым кратким образом сказано: нечестивцу-де
нечестивая смерть. И посмертное вскрытие. Ужас-то какой... С таким же успехом
можно утверждать, что за злобствование Флоренского судьба наказана гибелью такой,
что смерть комиссара - просто ангельская кончина. Так обнаруживается уже в первые
годы после революции взрыв суеверий - и не среди "простой чади", а среди
интеллектуалов-неофитов. Флоренский наступает на те же грабли, что Честертон и
Гюисманс: видит во Христе воплощение мстительного божества, путает силу и агрессию,
славу Божию и наказание Божие.
*
Шавельский о Саблере как обер-прокуроре.
Шавельский в мае 196 года в разговоре с митр. Петербургским Питиримом: "Какой это страшный вопрос — вопрос
о Распутине. Это самый страшный из всех вопросов нашего времени. Его необходимо разрешить, надо разрешить как
можно скорее и разрешению его должна помочь Церковь. ... о настанет пора, когда спросят, что сделала Церковь
для разрешения этого вопроса" (2, 26). Шавельский 17 марта убеждал Николая удалить Распутина.
*
Шавельский 2, 29: В августе или сентябре 1916 года ген. Алексеев однажды прямо сказал Государю:
— Удивляюсь, ваше величество, что вы можете находить в этом грязном мужике!
— Я нахожу в нем то, чего не могу найти ни в одном из наших священнослужителей.
*
Шавельский против Восторгова - о его курсах отзывается: "Пастырские курсы прот. И. Восторгова, наплодившие
неучей священников" (2, 30).
*
В октябре 1916 года в Ставку была торжественно привезена Владимирская икона. можно ли считать падение монархии
результатом молитв перед этой иконой?
Алексей Ухтомский, делегат Собора 1917 г., положительно о Тихоне как человеке
"смирном", критически о патриаршестве: "Единственное внятное
слово, которое ей [иерархии] удалось - да и то с перепугу от большевистских пушек
- это "па-па-патриарх" (81).
"Официальные заправилы церкви, с владыками и миссионерами
во главе, отнюдь не расположены что-либо изменять в отношении церковного народа;
наоборот, спасение видится им всё еще в обеспечении и монополизировании власти
у иерархий; слышатся чьи-то католические мотивы, которых так боялись старые славянофилы,
- что иерархи и есть исключительно "поучающая церковь", тогда как народу
остаётся только слушать, чему его учат попы и архиереи" (Кузьмичев Игорь
Сергеевич. А.А.Ухтомский и В.А.Платонова: эпистолярная хроника. СПб.: Звезда,
2000. 82).
В 1914 г. - антинемецкие рассуждения об одичании без Христа (хотя бы и протестантского).
Критически в 1917 г. о национализме 1914-го:
"Вступили мы ... в войну против Германии и Австрии с очень
высокими идеалами - защиты угнетённого народа сербского против угнетателей, в
то время как в своей внутренней жизни сами продолжали угнетать свой родной русский
народ. ... В лице Вильгельма и вильгельмовщины вызывает возмущение и осуждение
тот самый аристократический немецкий абсолютизм, которым пропитана и вся русская
государственность" (Кузьмичев Игорь Сергеевич. А.А.Ухтомский и В.А.Платонова:
эпистолярная хроника. СПб.: Звезда, 2000. 175).
Журнал "Вопросы истории" (№3, 1999) из номера в номер публикует донесения Л.К.Куманина
из Министерского павильона Госдумы 1910-х гг. — довольно объективный летописец
думской жизни. Не сиюминутный только интерес составляют известия о том, как 9
февраля 1913 г. "русская национальная фракция" предлагает принять сразу 8 законов
о дополнительном финансировании из казны церковных школ и духовенства. Председатель
Госдумы В.Родзянко "имел счастье" получить аудиенцию у царя 18 февраля, — и сколько
этому предшествовало, и как это обсуждалось (Родзянко считал важнейшим, что "Правительство,
Гос. дума и Гос. совет напоминают в данный момент то смешение языков, которое
в библейские времена завершилось крушением Вавилонской башни", с. 17), но на его
жалобы Николай ответил: "Хорошо, я это запомню" (С. 19). Родзянко передал жалобу
священника Михаила Дмитриева, которого духовное начальства травит за то,
что в бытность его депутатом Третьей думы он не проявил должного "патриотизма"
и вывел из этого вообще "о ненормальности и недопустимости в отношении православного
духовенства примененных правителственною властью избирательных приемов", царь
изволил подробности дела Дмитриева "записать в Свой блокнот" (19). Родзянко подробно
остановился на письме из Царицына за подписью 1200 человек, которые обличали Распутина
как "большого распутника" — обер-прокурор Саблер-де отказался рассматривать проблему
Распутина, а Дума и вовсе ее давно не рассматривает. Родзянко напал на Саблера,
"напомнил, что вопрос о методе действий обер-прокурора Саблеа при проведении избирательной
кампании вызвал всеобщие осуждения, и даже член Думы Маклаков сказал крылатое
слово, что он "стадо христово — обратил в избирательное стадо". Государь улыбнулся
и сказал, что Он в этом случае солидарен с ... Маклаковым" (22). И уже на следующий
день Куманин целиком переписывает еще одну жалобу священника, тоже бывшего дпутата
Третьей думы, Макария Сендерко из Жмеринки Подольской епархии, члена фракции
прогрессистов, который жалуется на то, что его послали "в заточение на месячную
епитимью" за то, что он "во все время пребывания своего в Гос. думе состоял в
левых партиях, стремящихся к ослаблению православной церкви и влати Самодержца
Всероссийского" (С. 23); "корреспондировал, несмотря на сан священника, в Каменецкой
еврейской газете" (с. 24). Суд, конечно, был "без следствия, без ведома и выслушания
обвиняемого" (с. 24). "Это правда, что консистория хотела ограничиться "строгим
выговором", а архиерей лично от себя приожил месячную епитимию. И то правда, что
отказали выдать копии всего делопроизводства. Губернатор крайне недоволен решением:
он ожидал для меня не более, как дружеского предостережения против участия в левой
газете" (. 24).
А.А.Искендеров. Российская монархия, реформы и революция. Вопросы истории,
1999, №3. Автор описывает начало Первой мировой войны, подчеркивая, что оно было
отмечено церемонией приема в Зимнем дворце 2 августа в 3 часа дня: в Георгиевском
зале собрались тысячи представителей высшего общества, из Казанского собора доставили
икону Казанской Богоматери в знак преемственности с Кутузовым. Был зачитан царский
манифест ("Следуя историческим своим заветам, Россия, единая по вере и крови с
славянскими народами, никогда не взирала на их судьбу беучастно ... С глубокою
верою в правоту нашего дела и смиренным упованием на Всемогущий Промысел Мы молитвенно
призываем на Святую Русь и доблестные войска наши Божие благословение". Царь на
Евангелии поклялся не заключать мира, "пока последний неприятельский воин не уйдет
с земли нашей" (83). И враги России, и она сама понимали, что срана не готова
к войне. Автор целиком публикует записку П.Дурново от фервлая 1914 г. (критика
сближения с Англией), бывшего против войны с Германией и предсказывавшего, что
в случае поражения "Россия будет ввергнута в беспросветную анархию" (С. 99) —
и Германии грозят не меньшие потрясения. Искендеров так и не объясняет, почему
же Германия и Россия развязали войну, хотя сознавали ее пагубность, зато подчеркивает,
что неуспех России (проявившийся уже в Прусской операции) был вызван и технической
неподготовленностью, и отношением к своим солдатам как к пушечному мясу, расчетом
на молниеносную войну.
Татьяна Рябова (Брянск, "Российские либералы послереволюционного периода о
духовных ориентирах развития страны", ОНИС, №1, 1999) анализирует идеи С.Франка,
П.Новгородцева, Е.Трубецкого, особенно религиозного аспекта их либерализма. Трубецкой
говорил о мировой эволюции к богочеловечеству, с признанием безусловного достоинства
человека и основанной на этом достоинстве индивидуальной свободе. Назначение свободы
— быть крыльями разума, помогать человеку проявлять свои творческие способности
и достигать всеединства вопреки противоположным тенденциям в человеке. Новгородцев
подчеркивал специфику русского православного сознания: у католика на первом плане
авторитет церкви, у протестанта личность и свобода, ответственность, у русского
— любовь, и не просто как проявление нравственной воли, а как связь человека с
человечеством. Православие стоит посередине между католической крайностью обмирщения
Божественного идеала и протестантским отречением от него. Россия и должна примирить
конфликтующие христианские нправления. С.Франк видел своеобразие русского духа,
в том, что не "я", а "мы" составляем основу духовной жизни. Запоздалое развитие
культуры секулярной, основанной на личной свободе, привело к тому, что относительные
понятия права, государства, морали воспринимаются лишь через призму идеи абсолютной
истины, как вторичные. Падение монархии и веры обнажило вакуум. Рябова полагает,
что общим у этих либералов был мотив "общечеловеческого".
С началом войны большинство духовенства в думе примкнули к прогрессистам.
В 1916 - 46 депутатов от духовенства подали царю прошение об освобождении Церкви
от опеки государства - оставлено без ответа.
Февральская революция
Фирсов С.Л. Революция 1917 года и попытки "демократизации" русской
церкви. В кн.: Церковно-исторический вестник. 2000. №6-7. С. 196-208.
Скептичен к политике Вр. прав-ва. Мысль о том, что синодалы могли воспротивиться
Львову, не рассматривается. Поддерживает Смолича: революционная власть оказалась
"фальшивой" - т.е. такой же, как предыдущая. 4 марта Львов приходит
в Синод, 6 Синод отправляет на покой Питирима Окнова "согласно прошению"
(199). 7 марта Синод увольняет "согласно ранее поданному прошению" Варнаву
Накропина - прошение действительно лежало уже год, с февраля 1916. 6 марта из
Ялуторовска (который Фирсов почему-то называе5т "некий город") отправили
телеграмму в СПБ. на имя председателя совмина с просьбой снять губернатора и епископа
как ставленников Распутина. Варнаву отправили настоятелем Высокогорской пустыни
Нижегородской еп. с годовым окладом в 1 тыс. р., на его место - Гермогена Долганева.
Но лишь 29 июля Карташев доложил прав-ву о решении с просьбой утвердить.
Синодалы все-таки нашли в себе силы 9 марта направить Львову послание (Страгородский,
Беллавин, Стадницкий, Ермаков, ЛЕвицкий, Богоявленский) с отказом принимать на
себя ответственность за действия правительства. Львов заявил, что полноту власти
передаст лишь собору. В этот же день синодалы встретились с Родзянко, требуя независимости,
но безрезультатно, а меньшинство - Страгородский во главе - решили идти на компромисс
с новой властью. 12 марта в прессе появились слухи, что синодалы намерены коллективно
подать в отставку. Но этого не произошло, а 14 апреля Врем. прав-во всех отправило
в отставку - кроме Страгородского. Правительство особенно подчеркивало "распутинскую"
репутацию Питирима СПб. и Богоявленского. В новый синод ввели четырех белых священников
(Любимова - его дневник о синодских заседаниях оп.: Росс. Церковь в годы революции.
М., 1995) и др. К Страгородскому добавили Платона Рождественского, Агафангела
Преображенского, Андрея Ухтомского и Мих. Богданова.
Группа 32-х (точнее, некоторые ее члены) революцию приветствовали с призывом
созывать Поместный собор.
Львова обвиняли в том, что он "переуволил многих архиереев" (Евлогий,
267). "Многие" - это 12: Макарий Московский, Питирим СПб., Антоний Харьковский,
Иоаким Нижегородский, Тихон Калужский, Серафим Тверской, Макарий Орловский, Алексий
Владимирский, Амвросий Сарапульский, Исидор Балахнинский, Варнава Тобольский,
Василий Черниговский. Из них: Исидор - с 1911 был снят с управления епархии за
предосудительное поведение, распутинец с 1916 г., отпевал Распутина, 8 марта снят
с управления м-рем в Тюмени. За дружбу с Распутиным снят и Макарий Гневушев, которого
Распутин якобы покрывал даже за уголовные преступления (Лемешевский). Серафим
Тверской (Чичагов) и Алексий Дорожницын - удалены постановлениями съездов духовенства
и мирян за не в меру суровое управление.
См.: Фруменкова Т.Г. Высшее православное духовенство России в 1917 г. // Из
глубины времен. 1995. №5. Из СПб., подсчитала по канцелярии Синода: в 1917-м заменили
20 глав епархий из 67, с назначением высоких пенсий (до 2 тысяч). Официально увольнялись
по их прошениях. По ее подсчитам 35 епп из 67 конфликтовали с духовенством, властями
и мирянами. Всего из почти 150 епископов удалены были ок. 40 человек. Анализа
того, сколько из уволенных были "жертвами" (выражение Фирсова), п.ч.
не были против властей, а сколько были реакционерами, у Фирсова нет.
Демократические принципы избрания были не так уж плохи:народ скинул Богоявленского,
но он же избрал Беллавина и Казанского. 5.7.1917 Синод издал определение о порядке
избрания епархиальных епископов - в основном по петербургскому образцу. Определением
№2668 от 1-5 мая Синод расширил (немного) права духовенства и мирян в церковном
управлении - право избирать кандидатов на священство, благочиние и пр. Перевыборы
епископов не дали сенсационных результатов. Титлинов считал, что уже в начале
августа 1917 г. прошел резкий сдвиг церковной среды вправо.
Мифологизация собора 1917 года:
Павел Адельгейм: поместный Собор Российской Православной Церкви 1917-18 годов, возродивший древние нормы церковной
жизни, основанные на её единстве, святости, соборности и апостольстве. Значение Поместного Собора и его реформ
до сих пор не вполне осознано и оценено. Для достойной оценки требуется время и зрелость церковного сознания.
Собор возродил дух древнего благочестия в Российской Церкви, благодаря которому она устояла в испытаниях. Он
объединил лучшие и живые силы для обновления церковной жизни, восстановил основы её соборного устройства и провёл
глубокую реформу церковного управления. Соборные реформы не внесли в церковную жизнь новшеств. Они очистили
церковные традиции от застаревших заблуждений и издержек синодального периода и возвратили Церковь к её каноническим
нормам. ( http://portal-credo.ru/site?act=authority&id=139)
1918, весна - борьба митингов в Касли, убийство священников - см. св. Петр.
Термин "бывшие люди" большевиками использовался официально и даже в виде аббревиатуры: например, в приказе об аресте церковных оппозиционеров села Гора под Орехово-Зуево 1930 г.: "Арестовать нужно весь причт этой церкви и чл. церковного совета, из б.людей, кулаков, монахов и т.д." (Шкаровский, 1997, с. 226).
Я ко всему привычный, но когда митр. Платон в 1918 г. заявляет, что "Украинская церковь не имеет авторитета апостольского основания ее, что давало бы ей бесспорное право на автокефалию", я всё-таки вздрагиваю. Во-первых, куда вдруг делся ап. Андрей? Или он основал Русскую Церковь? Во-вторых, с каких пор автокефалия связана с апостольской проповедью? Нет, положительно, хорошо быть митрополитом - говори что хочешь, никто тебе не возразит. При этом Платон был митрополитом Грузии - которой тоже отказали в автокефалии и бойкотировали её до 1943 года. Вот, что говорится, Бог Церковь метит. Ну не признавали бы Украину - ладно, так ведь ещё и Грузию, которая христианством постарше России и Украины вместе взятых!
*
Анонимный мемуарист-священник упоминал, что в 1920 году «повод к борьбе с властями, по причине изъятия актов гражданского состояния, многие священники и миряне не одобряли, считая его ничтожным» («Во власти Губчека», 22). |
