Богочеловеческая комедия
СОЛДАТ В ОВЕЧЬЕЙ ШКУРЕ
См. Лисовой. Милитаризм.
Россия есть империя в пацифистской шкуре. Это характерно для империй, которые сделали своей идеологией христианство.
Австро-Венгерская империя считала себя миротворческой, что изящно высмеял Музиль в романе "Человек без свойств". Николай Второй выступал с пацифистскими призывами. Так на рубеже XIX-XX
столетий милитаризм перехватывал лозунги зарождавшегося пацифизма, чтобы натянуть очередную пацифистскую шкуру
на прежнее содержание. Классический новояз.
В очередной раз такое убийство пацифизма и присвоение себе его шкуры было произведено в России в 1990-е годы.
Государственный "научный фонд" профинансировал издание книги "Миротворчество в России: Церковь.
Политики. Мыслители" (М.: Наука, 2003). Авторы книги в основном академические исследователи, пишущие вполне
объективно. Но предисловие составлено из академического же текста Е.Л.Рудницкой и православно-имперского фельетона
Николая Лисового. Хорошо заметно, где кончается текст Лисового
и начинается текст Рудницкой (стр 13, 3 строка сверху).
Лисовой начинает с "анализа" Евангелия. В сборнике о миротворчестве он объясняет. что "Спаситель
ни разу, ни в одном случае не оставил безусловного и прямого запрещения христианину носить и употреблять меч"
(6).
Конечно, в Евангелии есть такой прямой и безусловный запрет, и Лисовой его цитирует: "Царство
Мое не от мира сего; если бы от мира сего было Царство Мое, то служители Мои подвизались бы за Меня"
(Ио. 18, 36 - у Лисового опечатка, указана глава 17). Лисовой
перетолковывает это так, что противление силой - "явление абсолютно нормальное для царств мира сего,
т.е. всех царств на земле". "Царство Христово" таким образом оказывается точным подобием
коммунизма - идея, которая не имеет права определять текущую политику и поведение личности, "негасимый
маяк", который отодвигается одновременно с линией горизонта. Слова же "не мир, но меч" (Мф.
10, 34) сопровождаются комментарием:
"Сколько бы усилий ни предпринимали позднейшие экзегеты для "духовного",
"аллегорического" толкования этого места, смысл его прозрачен и не подлежит перетолкованию. Какой-то
"меч" Спаситель, безусловно, принёс на землю".
Совсем нетривиальный характер приобретает
дискурс Лисового, когда он отмечает, что в России фальсифицировали перевод послания Константинопольского патриарха
и Синода еп. Сарайскому Феогносту 1276 года. Феогност спрашивал: "Аще поп на рати человека убиет, достоит
ли ему служити?" Патриарх отвечал "не достоит", но в древнерусских рукописях всюду
"не" было опущено. Лисовой не осуждает фальсификацию, а считает, что она выражает позицию Церкви:
"Даже священнику можно!" (С. 9).
Употребление военных метафор ап. Павлом, и почитание воинской доблести в средневековой Руси оказываются доводами
в пользу войны. Даже почитание сотника, который участвовал в казни Христа - доказательство, что "христианам-воинам
оставаться в своём воинском звании" (С. 7). Между тем, сотника "Лонгина" почитали (во всяком
случае, до появления"неосоветского православия") не за то, что он выполнил приказ распять Христа,
а за то, что раскаялся и после этого оставил военную службу.
