Мф. 1, 13.  Зоровавель родил Авиуда; Авиуд родил Елиакима; Елиаким родил Азора;

Лк. 3, 27 Иоаннанов, Рисаев, Зоровавелев, Салафиилев, Нириев,

№3 по согласованию. - Стих предыдущий - последующий.

См. оглавление истории до Христа.

У Матфея и Луки есть отдельные расхождения в генеалогии Иисуса времён самостоятельности Израиля, но они - мелочь по сравнению с тем, что родословия после переселения в Вавилон, родословия после Зоровавеля не совпадают абсолютно. Причём у обоих явный недобор предков: у Матфея между Зоровавелем и Иосифом 9 человек, у Луки - 12. А речь идет о пяти веках! Филологи обычно пытаются сократить перечень Луки, но историки, более трезво смотрящие на возможности мужского организма, предпочтут, думается, как-нибудь растянуть список Матфея. В идеале было бы попросту соединить оба списка, как соединяют две колоды карт. Тогда как раз вышло бы вполне реалистическое для пяти веков количество предков, по четыре за сто лет, - а ведь средним возрастом деторождения для того времени считается именно 25-летний. Конечно, для сокращения числа предков достаточно трех-четырех гулён, которые рожали себе наследников (или считали, что родили) лет в шестьдесят-семьдесят. Стоит ли напоминать, что ни одному из праотцов Иисуса, начиная с Адама, не дали бы гражданского современного "иудаистского" Израиля, потому что у них не доказано наличие матери-еврейки, а очень у многих прямо доказано обратное? Впрочем, грешно смеяться над материалистами, тем более, над материалистами в религии. Дух Божий требует верить, что даже фанатики в лапсердаках, равно как и фанатики без лапсердаков, но с семью просфорами, всё-таки - потомки Авраама. Хотя видимые факты свидетельствуют, надо признаться, об обратном: отношение верующих во Христа к израильтянам сегодня не может игнорировать фактические различия между иудаизмом первого века и двадцатого. Но игнорировать придётся. Для фактов это плохо, для людей хорошо.

* * *

Зоровавель родился после переселения евреев в Вавилон - имя-то его означает "родившийся в Вавилоне" - значит, не ранее 597 года. Пусть будет 560 год. Во всяком случае, в 520 году он - "князь", возглавляет тех, кому было разрешено вернуться в Иудею, к нему обращается пророк Аггей, именуя "правителем Иудеи". Аггей видит в Зоровавеле того, через кого Бог низвергнет царства; при этом рядом с Зоровавелем всё время Иисус - "великий иерей". "Буду держать тебя как печать", говорит Бог о Зоровавеле - интересно, какая печать при этом имелась в виду? В Вавилоне были распространены цилиндрические, которые катали как катушки. Это далеко не мощные печати, которые неподвижны вместе с рукой владельца, это печати-крутилки, и себя представить в таком положении немного страшно. Были и печати-печатки, на перстнях.

Понятно, почему иудеи-фундаменталисты предпочитают не подыматься выше фундамента - то есть, Пятокнижия. Ведь иначе придётся решать вопрос о том, как понимать пророчества, в том числе Аггея. Это были ложные пророчества? Бог обманул, пообещав, что потрясет небо и землю, прославит восстановленный храм, что придёт "Желаемый всеми народами" (Агг. 2, 7)? И как примирить безошибочность Библии с тем, что не было отнюдь единодушного желания "всех народов", а многие из "всех" даже не подозревали, что нужно кого-то там ожидать и желать?

Неужели Бог, подобно Аггею и Зоровавелю, не подозревал, что народы беспокоятся совсем о другом. На глазах Зоровавеля произошло крушение Вавилонской империи (бедный Валтасар!), Кир создает новую империю в Персии - империю Ахеменидов; один из его преемников Дарий, едва захватив престол, и разрешает восстановить Храм. Греки не думают ни о каком "Желанном", - у них процветает вертикаль власти во главе с тираном Писистратом. У кого есть силы думать, те думали о математике: шестой век - век Фалеса Милетского, он умер, когда Зоровавель был подростком. Знали в Иерусалиме, что где-то на севере вычислили диаметр Солнца и Луны? Правда, тиран Гиппарх был одновременно ещё и отличным астрономом, но это не спасло его от заговорщиков - убили.

Больше всё-таки жалко не политиков и учёных, а поэтов. Политика и наука хороши, если добиваются повторяемости результатов. Поэзия хороша неповторимая. Вот в 550 году умер Эзоп - и кормились им многие, из них же Крылов и Амвросий Бирс весьма неплохи, но не смогли к басням Эзопа приписать неповторимое. Спаситель-то зачем нужен: чтобы всё хорошее повторялось до бесконечности, чтобы жизнь наконец перестало лихорадить - или чтобы произошло что-то неповторимое и вообще началась такая жизнь, где не будет никогда ничего старого, но только новое? Вечность есть торжество неповторимости. Но и тогда, и сейчас желает человек повторяемости, стабильности и предсказуемости, кто это пообещает - тот и Желанный. Только настоящий Желанный - Его не люди желают, а Бог. Бог не лжёт, Он просто описывает мир со Своей точки зрения. И с этой точки зрения Зоровавель, к счастью, есть Христос - как и всякий человек. И если глядеть с неба - или изнутри - жаждут Неповторимого все - и получат все.

* * *

Что предок Иисуса Зоровавель восстанавливал Храм вместо с первосвященником Иисусом - совпадение, ничего не прибавляющее к вере. Приятно читать, как Бог через пророка Аггея буквально подбадривает: "Ободрись ныне, Зоровавель, ободрись, Иисус". Любопытно, что для Бога завет и Дух - одно: "Завет Мой, который Я заключил с вами при исшествии вашем из Египта, и дух Мой пребывает среди вас: не бойтесь!". Но что интересно в самом буквальном смысле: странное рассуждение Зоровавеля: раз чистое не может освятить нечистое, а нечистое, напротив, может осквернить святое, - следовательно, евреи согрешили и должны восстанавливать Храм. Для христианина часто непонятна и первая посылка: как это святое не может освятить того, с чем соприкоснётся? А обряды освящения - от дома до самолёта? Правда, у евреев не было этих обрядов освящения, но у них и самолётов не было, так летали... на колесницах. Аггей ставит проблему не абстрактно, а до ужаса телесно: не вообще "чистое", а кусок жертвенного мяса, не вообще "нечистое", а тело мертвеца. Жертвенное мясо не может сделать святым, например, хлеба и вина, если с ними соприкоснётся. А вот если человек, дотронувшийся до покойника, прикоснётся к вину и хлебу, они осквернятся. Экая же сила у зла и экая слабость у Бога! К чему тогда строить Ему Храм? Логика тут есть только, если понять - строя каменный Храм, иудеи готовили совсем другой Храм - Тело Христово. Это Тело, разрушенное, убитое и воскресшее - единственный Храм во вселенной. Когда Иисус прикасается к хлебу и вину - а Он прикасается каждый раз во время воспоминания Тайной Вечери - тогда объединяется то, что было противоположным: убитый, мёртвый прикасается к вину и хлебу, делает их подобными себе, но не оскверняет их, а освящает, ибо этот Убитый - ожил, этот Мертвый - воскрес.

* * *

Зоровавель был ровесником многих выдающихся людей. Его эпоху вообще часто называют "осевым временем" - правда, "ось" выходит весьма толстая, потому что ее нужно продлевать о Христа. Не может не завораживать, что Будда (563-479), Пифагор (570-490) и Конфуций (551-479) были современниками. А ведь современником Зоровавеля был ещё и Гераклит (550-480). Но все знают Пифагора и почти никто - Гераклита. Так ведь не Пифагор знаменит, а его брюки! Так приходит мирская слава... Некоторое утешение составляет то, что царя Дария (ум. 486), уничтожившего Вавилонскую империю, изволившего вернуть часть евреев в Иерусалим, тоже мало кто знает. Так мирская слава проходит. А кто - кроме горстки жителей Индии - знает Махавира (ум. 477)?

Человек скорее пойдёт на то, чтобы слегка подтасовать факты и объявить современниками Заратустру, который жил лет на сто раньше вышеперечисленных господ, и Лао-цзы, который жил лет на триста позже. И кто-то кого-то смеет обвинять в постмодернизме! Да классические историки первые показывают примеры недопустимо вольного обращения с фактами. Особенно завораживает, впрочем, что они друг о друге даже не подозревали. Но ведь здесь налицо методологическое заблуждение. Подобное совпадение было бы чудесным, если бы мы были уверены, что человечество хорошо знает своих героев. Опасный пессимизм!

Утверждение, что талант всегда пробьёт себе дорогу, легко оправдывает тех, кто прибивает талантливого человека ко кресту. Если талант - сойдёт с креста, разве не так? Может быть, и сегодня есть люди вполне равные и Будде, и Пифагору, и Конфуцию. Ясно, что они почти наверняка - не на радио, не на амвонах, не в академиях, вообще не в устоявшихся структурах. Почти наверняка они и не в их жалких пересмешниках - маргинальных группках, ещё более испорченных высокомерием и агрессивностью. "Почти наверняка" - потому что кто ж их знает... Иисус тоже жил - если глядеть с неба - среди весьма секстантски настроенного народца, полагавшего себя пупом земли. И Он любил этот народец, как, впрочем, и все народы. С неба-то мы все маргиналы. Просто одни понимают, что находятся в изгнании, другие полагают, что они уже вернулись на родину, третьи гоняют, кого могут. Иисусу есть что что сказать и что дать всем.

* * *

Сын Зоровавеля мог родиться уже и после возвращения отца на родину, после того, как он в расцвете сил принялся реставрировать Храм (из книги пророка Аггея очевидно, что Храм не был вообще уничтожен - он стоял, но в недостойном Бога виде). Если Риса (или Авиуд) родился в 510 году и умер - не будем скупиться - в 430-м, то он был современником людей, которые для современной европейской культуры означают больше Будды или Конфуция: Геродот, Софокл, Фидий. Греческие города борются с персами и, в отличие от евреев, отстаивают свою независимость. Ксеркс посрамлен... Рим - свободный город, от монархии, во всяком случае. А у евреев одна головная боль: как бы отстроить Храм. В то самое время, когда Афины и Спарта заканчивают междоусобную войну - в основном, потому что Артаксеркс I вмешался на стороне Спарты, Неемия выпрашивает у Артаксеркса наместничество на родине предков - "в город, где гробы отцов моих, чтоб я обстроил его" (Неем. 2, 5).

То, что Геродот делает пером, Неемия делает топором - увековечивает память предков. Греки возрождаются - или, точнее, формируются - в сознании свободы, которую сами добыли, евреи формируются - ибо нельзя же всерьёз говорить о "возрождении", когда десять двенадцатых народа растворились и исчезли - евреи формируются заново в рабской зависимости. Впрочем, и там, и там настоящей, личной свободы немного, и в следующем поколении греки казнят Сократа, который и сам не был большим либералом. Возможно, Иерусалим был более свободен, чем Афины - хотя бы потому, что царь был далеко, и когда евреям стали угрожать самаритяне, обе стороны и не думали обращаться за защитой в столицу, в Сузы. Это вам не Римская империя, а Персидская: ей налоги важнее мира.

"Восстановить Иерусалим" для Неемии - не только строительство зданий и стен, но строительство народа, и на первом месте для него - борьба с рабством. Он, правда, заботится лишь о том, чтобы в рабстве у евреев не были евреи, но, извините, у русских были русские в рабах - и никто этим не смущался. Даже до сего дня.

Кстати, у русских никогда не было и энтузиазма восстанавливать уничтоженный монголами Киев - предпочли переселиться в северные леса и тут начать строить с нуля то ли третий Рим, то ли четвертый Иерусалим, но уж точно не второй Киев. А главное: реформаторы бывали и в России, но кто из них мог, как Неемия, похвастаться, что во всё время своего реформаторского правления не получал положенного жалованья, а наоборот - свои средства докладывал в общегосударственную казну. Русские реформаторы похожи на предшественников Неемии: "Даже и слуги их господствовали над народом". "Я же, - без ложной скромности подчеркивал Неемия, - не делал так по страху Божию" (5, 15). А в России - сплошь и рядом цари, хотя бы и реформаторы, валят ответственность на псарей, поручая им господствовать над народом. И народ не против - ведь и он получает право на безответственность. Так что из России с любовью смотришь на Неемию, который хотя бы лично был деятельный, ответственный, щепетильный и порядочный, в отличие как от русских консерваторов, так и от русских либералов. "Хотя бы" - потому что строил он не столько мир, сколько мирок.

* * *

Отец Александр в сугубо академической справке о книге Неемии вдруг стал рассуждать о взаимоотношениях закона и благодати: с одной стороны, Неемия "подчас" шёл вопреки универсализму великих пророков и тех своих современников, которые написали книги Руфи и Ионы. Меры, огораживавшие народ от влияния язычников, огородили народ и от Спасителя. С другой стороны, без этих мер не мог бы родиться Спаситель - негде было бы Ему появиться на свет, если бы евреи жили, как сегодня в России большинство верующих живёт: не ходя в храм, не строя Храм, но рассчитывая, что в нужный момент под боком окажется и поп, и дароносица, и доброе слово. "В итоге плоды деятельности реформаторов оказались действенными. С одной стороны, они сформировали церк. строй иудейства, к-рый сделал возможным последующее развитие Общины, а с другой — они сделали ее невосприимчивой к духу евангел. свободы, изолировав ее от мира и подчинив уставному благочестию".

Правда, одна фраза отца Александра звучит совершенно не "по-александровски": " Когда человек оказывается неспособным пойти на риск свободы, он должен подчиниться правилам и канонам". Такое простое, такое логичное утверждение - но простота его лукава. Это простота инквизиции.

Потому что кто будет определять способность человека "пойти на риск свободы"? Если каждый сам себя судит, то, по совести, должен признать себя неспособным к свободе, нуждающимся в законе. Если другого судить - щепетильность, смирение должны признать другого способным к свободе.

Где золотая середина между скрягой, который не пустит на порог своего дома беременную Марию, потому что жалко ковров, и пьяницей, который не пустит на порог своего дома беременную Марию, потому что пропил и ковры, и дом?

Рожать в чистом поле не годится, рожать в Святая Святых Соломонова Храма - такое даже отчаянному ханже не придёт в голову додумать к Евангелию.

Известно где - в хлеву рождается Спаситель. "Хлев" - не то, что имеется в виду, когда русская мать говорит своему сыну: "У тебя как в хлеву". У хорошего хозяина в хлеву и родить нестрашно.

Закон формирует способность быть человеком, но человечность нарушает Закон. Лишь Дух, лишь благодать отличает нарушение Закона ради эгоизма и гордыни от нарушения Закона ради любви. Формально Бог - такой же преступник, как убийца. Иисус - убийца. Он убил не служителя Закона, что считается тягчайшим преступлением, а сам Закон. Он открыл, что и всякий судящий есть убивающий.

Закон это подтвердил. Закон убил Христа. Давшего Закон убили судящие по Закону.

Закон не воскрес, в отличие от Христа. Прибегая к абстрактным правилам, канонам, нормам как к Закону, христианин прибегает к мёртвому идолу. Иисус - вот Закон для христианина. Вот почему Рождество - праздник: приходит Тот, без кого не выбраться из самоубийственной противоположности формы и содержания, закона и благодати, справедливости и милосердия.

*

Внук Зоровавеля Иоханан мог прожить столько же, сколько Демокрит? Тем более, что Демокрит имел дело с атомами, а где атомы, там энергия атомная, там, глядишь, и радиация... Но все-таки прожил девяносто лет. Предположим, что Иоханан прожил восемьдесят: родился в 460 году и умер, как Демокрит, в 380-м. Золотой век Греции - Иоханан (Иоанн) был современником (и ровесником) Софоклу, Аристофану, Сократу. Словно соперничая с евреями, греки отстраивают Акрополь.

Знали греки, что Неемия восстанавливает роскошный храм в Иерусалиме? Было тут соперничество? Это как вопрос, знал Пушкин, что есть такой Серафим Саровский. Может, и знал, но молчал. Любопытно, что никто не спрашивал, знал ли Серафим Саровский про Пушкина - как-то очевидно, что не знал, что чем более религиозен человек, тем больше ему по барабану жизнь, чем святее, тем бесплотнее. Что далеко не доказано. Евреи про Грецию молчали, во всяком случае, не потому, что уж очень были святы. Они не вели летописи, потому что им было нечего о самих себе написать, не то что о греках. Ханжеству всё неинтересно.

О еврейских погромах в Египте мы знаем не из Библии, а погромы были не шуточные - в 410 году, когда Иоханану было уже полвека и он, предположим, был уже счастливым отцом маленького Иуды. Другое дело, как Иоханан относился к своим египетском единоверцам. Ведь египетские евреи почитали не только Бога, но и ханаанскую богиню Анат, за что им здорово досталось уже от Иеремии (гл. 44). Правда, евреи ХХ века оплакивают же погибших в гитлеровских лагерях, хотя многие среди погибших были, строго говоря, неверующими. Смерть часто используют для манипуляции покойником: был бы он жив, его бы и на порог не пустили как предателя веры, а так - погиб, и его символически вносят в дом, устраивают в память о нём мемориал: мол, мы тут пострадали за веру. Так православные иуды ХХ века, в 1960-е гг. отрекавшиеся от исповедников веры, отмывались в 1990-е гг. разговорами о том, как "нас" гнали.

Софокл прославился тем, что увеличил количество актёров с двух до троих. Гордыня - в том числе, национальная - идёт в противоположном направлении, стремится сократить количество людей до одного: себя, конечно. Всё доброе приписать себе, всё злое вытеснить, перенести на других и утопить в небытии. Библеисты предполагают, что кто-то из современников Иоханана написал мидраш (притчу) о пророке Ионе, этот милый фельетон против эгоизма в религии. Ведь это не Бог, а Иона хотел гибели Ниневии - да гибели всего мира, Ниневия в этой притче просто символизирует всё человечество, упрямо коснеющее в грехе. Без человечества легче: вот я, вот Бог, и третий лишний.

Когда Бог удивляется: неужели Ионе не жаль большого города, - Бог просто не понимает, что Ионе не нравится именно то, что Ниневия - большой город. Как кто-то смеет быть больше меня! Богу хорошо, Он не страдает агарофобией, не боится толпы, потому Бог Сам большой. А я-то маленький. Но если не будет Ниневии - или Москвы, или Рима, или Хиросимы - я буду побольше. Не будет никого - я буду всем!

Иона не чувствует: Бог не потому не боится ниневитян, что сам велик, а потому что сам любит. Книга Ионы указывает, как избавиться от гигантомании, агарофобии, эгоизма и пр. Иисус назвал это лекарство "знамением Ионы". Нужно сесть на солнцепеке, помучаться от жары, а потом накрыться лопухом - и полюбить человечество, как полюбишь этот лопух. Так побеждается базаровщина: ах, я умру и из меня будет лопух расти. Да, из меня будет лопух расти - и как это символично и практично! Аллилуйя! В конце концов, мучения Ионы, заснувшего на солнцепеке, - тоже "подражание Христу". Ровно настолько комичное и миниатюрное, насколько неприлично уподоблять свои мучения - мучениям Иисуса. И не потому Иона понял Божью любовь, что сам испытал любовь, полюбил лопух, а потому Иона полюбил лопух, что разделил хоть немножечко Божье страдание о человеке.