Мф. 5, 48 Итак будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный.

Лк. 6, 36 Итак, будьте милосерды, как и Отец ваш милосерд.

№50 по согласованию. Фраза предыдущая - следующая.

См. милосердие. Жизнь по Евангелию.

Л ука, передавая Нагорную проповедь (которая у него, кстати, произносится под горой), говорит о том, что человек может сравняться с Богом в милосердии. Матфей в этой же фразе говорит о совершенстве. Оба имеют в виду нечто, очень далёкое от наших представлений и о милосердии, и о совершенстве: прощение. Это очевидно, прежде всего, из примеров.

То, что русский язык имеет в виду под милосердием, соответствует, скорее, "милости", "милостыни". Разница большая. Прощают тех, кто сильнее меня, кто равен мне. Прощают того, кто дал мне по шее. Милостыню дают тому, кто просит.

Различие идеально описано Пушкиным в "Дубровском". Вот мстители поджигают избу с приезжими судьями, те гибнут. Кузнец, помогающий Дубровскому, видит:

"Кошка бегала по кровле пылающего сарая, недоумевая, куда спрыгнуть - со всех сторон окружало ее пламя. Бедное животное жалким мяуканием призывало на помощь. Мальчишки помирали со смеху, смотря на ее отчаяние. - Чему смеетеся, бесенята, - сказал им сердито кузнец. - Бога вы не боитесь - божия тварь погибает, а вы с дуру радуетесь - и поставя лестницу на загоревшуюся кровлю, он полез за кошкою. Она поняла его намерение и с видом торопливой благодарности уцепилась за его рукав. Полуобгорелый кузнец с своей добычей полез вниз. - Ну, ребята, прощайте, - сказал он смущенной дворне, - мне здесь делать нечего. Счастливо, не поминайте меня лихом".

Схожий случай описывали в 1990-е годы журналисты: молодой танкист, уничтожив чеченский дом с детьми и женщинами, вылезает из танка и подбирает уцелевшего чудом.

В одичавшей России только такое милосердие и допускается, хотя лишь в ограниченных размерах. Помогают лишь тем, кто ниже и слабее, кто неопасен: детям, старикам, больным. Все попытки демократизации упираются в нежелание жителей (которых трудно назвать гражданами) давать деньги политическим деятелям, настоящим, а не подставным, конечно. Что бы сейчас было с миром, если бы в XVII-XVIII веках англичане, французы, американцы ждали, когда монархи подобреют, а не помогали бы деньгами - часто и жизнью, но уж этого требовать нельзя - тем, кто выступал за свободу?

Где были бы христиане, если бы самые первые верующие не жертвовали деньги для организации богослужения? В современной же России люди пошли в храм только, когда им чиновники предоставили бесплатно землю, здания. Да и то ещё жалуются - мол, их заставляют архиерею что-то платить, журналы ненужные патриархийные покупать.. Что все эти "откупа" не покрывают и тысячной доли того, что они имеют "на халяву", в голову не приходит. На тех, кто платить за свою веру сам, косятся как на ненормальных, "сектантов". Свобода и самостоятельность оказываются ересью. Это ересь здоровья. Большинство "советских жителей" считают себя слабыми, больными, несчастненькими мизераблями, которые имеют полное право и получить что-то на халяву, да и украсть при случае, как у государства, так и у ближнего. Ближний всегда кажется здоровее и благополучнее себя.

Это не означает, что не надо милостыни к больным и нуждающимся. Иисус не призывал к милостыне, а лишь объяснял, что ею не надо щеголять, потому что жизнь была нормальная и милостыня была нормой. Вот милосердие как прощение и тогда было редкостью.

*

Люди боятся совершенства не потому, что оно невозможно, а потому, что оно возможно и дано в опыте, и данность эта неприятна. "Совершенный механизм"... "Совершенно прямая линия"... Совершенство - это законченность, а законченность это, прежде всего, конец. Смерть. Совершенство - нечто мертвенное. Законченности не любили всегда, было суеверие: хотя кусочек работы должен остаться недоделанным. Правда, это суеверие годится лишь для мастеров высокого класса, а большинство людей такое делает, что доделано или недоделано - не очень-то и разница заметна. С развитием индустрии именно неспособные к совершенству люди получили возможность изготавливать совершенные вещи. Компьютер дает возможность изобразить на листе бумаге совершенный курсив. Тут уже совершенство стало пороком, цениться стала ручная работа - разумеется, если руки растут из нужного места. Совершенство - это гладкость, с которой соскальзывает все - не только грязь, а вообще все. Совершенство - это бездушное взирание на несовершенное. Спасибо машинам: своим совершенством они помогли понять, каково совершенство Бога - оно абсолютно другое. Богу не нужны совершенные люди, люди, какими их изображают изготовители рекламы. Были бы нужны такие - настругал бы, точнее, обстругал бы. Херувим - это человек, обточенные до совершенства. Но Богу более нужны люди, совершенные не как твари, а как Творец - совершенные до того, что от них не отскакивает, не отчуждается, а, наоборот, к ним льнет жизнь, даже враждебная, даже нечистая, даже греховная, льнет - и не может запачкать совершенства, но может спастись постольку, поскольку выдерживает соприкосновение с Духом Божиим. Лучше несовершенство с Богом, чем совершенство без него - вот и вся притча о том, как блудный сын ушел из мытарей...

*

Одна из главных помех милосердию - неуверенность в том, что другой нуждается "действительно". Скупость может дольше любого немецкого философа обсуждать вопрос том, что такое эта "действительность". Если человек просит денег на операцию, а у него дача есть? Он её не продаёт, хотя продал бы - и хватило бы на операцию. А если дачи нет, но есть квартира? А если квартира двухкомнатная, почему ему не сдать комнату?

В начале 1990-х годов в России многие люди "наверху", не краснея, говорили в мгновение обнищавшим учителям и профессорам, что им следует продать квартиру в центре и уехать... в Чертаново, а то и подальше.

Пределов этой логике нет. Допустим, человек продал дачу, машину, квартиру, и вот бездомный бродяга просит на хлеб - но ведь у него ещё не все зубы выпали, ещё какие-то мускулы видны... Пусть грузчиком поработает!

Беспредел начинается, когда человека, у которого сейчас "действительно" ничего нет, начинают попрекать прошлым. "Ты всё пела..." Ходил по ресторанам, спускал все свои тысячи долларов на пейнтбол и поездки в Турцию? А теперь просишь двести тысяч на операцию? Иди с Богом!

Впрочем, один предел жестокости существует - своё "я". Тут, конечно, начинаются совсем другие рассуждения... На этом стоит вся система грантов для учёных, кредитов для бизнесменов: именно потому, мол, что я уже образованный - дайте ещё образовываться; раз я уже заработал - дайте ещё заработать.

*

*

Справедливость и милосердие, закон и вера, ненависть и любовь, - не полюса жизни, не диалектическое какое-то единство. Они соотносятся как игровое и подлинное, закрытое и бесконечное.

Есть детский аттракцион: на площадке ездить в автомобильчиках. Главное удовольствие дети получают не от езды, а от столкновений. Правила не запрещают сталкиваться, они лишь поддерживают порядок, при котором столкновения не убийственны. Закон и есть способ поддержания порядка внутри беспорядка, смысла внутри бессмыслицы, дружелюбия внутри ненависти. Столкновение ведь есть символическое убийство и не совсем символическое удовлетворение ненависти.

Трагедия справедливости в том, что она возможна лишь на ограниченном пространстве, на автодроме. Там, где пространство разомкнуто и человек идёт к цели, справедливость никогда не может быть полной. В конце концов, на улице двигаются и к цели, и от цели. Цели волен сам определять себе цель. Такая свобода страшно ценится для себя и с трудом принимается, когда она у другого. На улице выше справедливости стоит милосердие - готовность уступить другому, решимость ни в коем случае, никогда не пользоваться правилами, разрешающими обгон, не рисковать чужой жизнью.

Замкнутое пространство ослепляет человека. Тут буквально "нет выхода" - основной мотив греха. "У меня не было другого выхода", - говорит человек, который решил, что жизнь замкнута и ограничена. Ограничения каждый придумывает разные, но смысл их один: всё конечно, кругом стенка, толкай другого, пока он не толкнул первым. Наиболее утончённые натуры толкают другого под предлогом защиты слабых. Танком слезинки утирают.

Милосердие открывает мир, каков он есть. В этом мире есть множество противников - людей, которые движутся не к той цели, которую ты считаешь верной. Это не повод выезжать на встречную полосу, и уж вовсе не повод превращать жизнь в улицу с односторонним движением. Именно к этому стремится фанатизм, согласный разве что терпеть правых и левых среди тех, кто едет в одном направлении. Впрочем, такая терпимость поддельная и тяготеет к превращению жизни в царскую дорогу, по которой рабы несут паланкин с самым умным.

Любовь способна нарушать правила. Прежде всего, она отказывается колесить по замкнутому пространству. Онако, и на дороге милосердие нарушает правила - притормаживает. Часто такое нарушение доставляет окружающим неудобства, но они мирятся с ними, если видят, что это по любви. Ведь любовь случается с каждым, любви хочет каждый. В конце концов, само существование дороги - проявление не закона, а любви. Закон создал бы трубу, по которой можно лезть в одном-единственнмо направлении. Любовь создаёт бесконечность, паутину, сеть - но такую сеть, которая не пленяет, а освобождает.

*

Растасканный на лозунг призыв завершает собой призывы, которые как положены Христом, так и лежат, никто к ним не прикасается: подставлять щёку, делать врагам добро, отвечать на зло добром. Лозунг кажется тривиальным, пока мы не спросим себя, могут ли быть у Бога враги. Хорош ли Бог, справедлив ли Бог, если Он всерьёз считает Своими врагами тех, кого Сам и сотворил? Враги ли программисту программы его? Человеку враги домашние его, Богу враги - люди (и только люди), следовательно, люди - домашние Бога. Мы Его семья. Это означает, что либо Бог - крайне далёкий от совершенства шизофреник, который не отличает созданный им воображаемый мир от реальности, либо Бог даже выше совершенства, способный творить так, что творение оказывается совершенным, родным Богу, хотя и остаётся "ниже" Его во всех отношениях.

Теодицея - оправдание Бога - есть всего лишь отражение вопрошания человека о самом себе, скептическое: "А точно ли есть зло как реальность? Реальности-то, кажись, вовсе и нет". Человек подобен Пигмалиону, который превращает себя в мраморную статую и думает, что это проявление любви. Бог есть Пигмалион, который любит до того, как сотворит, любит не за красоту, а за реальность и жизненность.

Человек без Бога запутан в иерархии. Творение менее совершенно, чем творец? Или создатель не только может, но и должен быть лишь ступенькой в эволюционной лестнице, так что подлинное созидание всегда ведёт к появлению чего-то высшего, превосходящего созидателя? Оба варианта пессимистичны. Если творение ниже творца, то мир обречён на гниение. Если выше, то обречён творец - обречён стать мусором, обречён на непонимание, на растерянное смотрение вслед возносящемуся сверхчеловеку (или сверхмашине, тут уже есть лишь "сверх", а сущность непостижима). В обоих случаях - какая уж тут любовь-морковь!

Открытие Бога всё ставит на места. Человек подобен Богу тем, может быть совершенен, может любить и, кстати, может быть любим. Не "должен быть любим", как подсказывает эгоизм, а именно "может". Человек создан для бесконечного возрастания в совершенстве - причём, все люди таковы. Человек создан Богом, чтобы быть Богом - не стать, а именно быть, легко, естественно, непринуждённо. Трудно быть Богом только, когда хочешь быть Богом, ибо Богу несвойственно хотеть быть Богом. Бог хочет, чтобы другие имели всё, что имеет Он, включая свободу и творческие возможности. Всех окружающих Он воспринимает не как марионеток, а как равных Себе - в отличие от человека, который даже Бога пытается сделать марионеткой, не говоря уж о близких, дальних (да и сам охотно становится марионеткой, инфантилизма ведь никто не отменял).

Религиозный опыт должен изумлять, подавлять, заставлять трепетать, чувствовать свою малость. Бога нужно превозносить, прославлять, перед ним Нужно поклоняться. Человек не есть Бог, люди не боги. Так должен говорить человек себе и другим людям. Только надо внимательно слушать и исполнять заповедь Божию и превозносить Бога, чтобы возносить с Ним других людей. Не потому, что люди - боги, а именно потому, что люди - не боги, а всё-таки стоят на бесконечном пути, который Бог проложил внутри Самого Себя.

*

«Совершенство» формально – калька греческого слова, которое и в Евангелии, но произошло некоторое смещение смысла. То, что в греческом обознает приход к цели, в русском стало обозначать, скорее, отсутствие цели, даже ненужность цели. «Совершенный покой». Совершенный покоится на диване, ему незачем вставать, цель достигнута. К Богу это, увы, относится не только в представлении многих русских. «Почил от трудов». «Штык в землю».

Исчез базовый смысл слова, который ближе к «цельности». Не та цельность, которая «отсутствие частей» - как телефон из цельного куска мрамора у старика Хоттабыча, а цельность творческая, цельность устремлённости, прорыва в бесконечность.

Примером совершенства Господь Иисус выбирает солнце. Рискованный и редкий для еврея ход. Слишком часто Солнце использовалось для обозначения божества у язычников. Это уравновешивается тем, что Господь рисует Солнце не благостно посылающим лучи на фараона, а безрассудно рассыпающим свет любому – и грешникам, и праведникам. Совершенство не в том, чтобы точечно поливать добро и лишать благодетельной влаги зло, а давать дождь и злым, и добрым. Совершенство в умении принять другого целиком – ведь Бога другим является всё человечество. Мы сами не хотим такого совершенства – мы хотим совершенства, при котором одни черты характера выпалываются, другие поощряются. А Бог – как в притче о сорняках и пшенице – предпочитает, чтобы ничего не выпалывалось. Не потому, что зло и сорняки нужды для роста добра, а потому что Он не хочет понапрасну причинять боль человеку. Нетрудно вырвать гнилой зуб – а что пользы, если человек не перестанет жрать сахар и курить. Сорняк в поле вырвать – плёвое дело, а вот порок в человеке искоренить – это ж как резать по живому. Совершенство, святость, жизнь не в том, чтобы отсечь лишнее, вырубить человека из камня, а в том, чтобы оживить камень, поощрить рост. Давать и, что часто труднее, принимать. А мы из всего Евангелия лучше всего помним про отделение овец от козлищ. Так ведь это же не про то, что есть овцы и козлища, а про то, что не надо, будучи человеком, вести себя как козёл! Ты человек – человечествуй!

За православным богослужением этим словам Спасителя предшествует чтение из послания к римлянам: «Весьма желаю увидеть вас, чтобы преподать вам некое дарование духовное к утверждению вашему, то есть утешиться с вами верою общею, вашею и моею» (Рим. 1, 11-12). Вера, оказывается, не только, чтобы ею упиваться в одиночку, не для того, чтобы её втюхивать другим, а чтобы она переливалась между верующими. Потому что верить в Бога трудно, когда не веришь в человека – в себя, в ближнего. А как верить в другого? Это даже труднее, чем веровать в Бога. В Бога веруешь, хотя доказательств Божьего бытия нет, а в человека веруешь, хотя доказательства человеческой подлости налицо. Общее же одно у веры в Бога и у веры в человека – обе не по доказательствам веруются, а по благодати, открывающей реальность общения. Благодати зло в человеке не помеха, невидимость Божия – не помеха. Она дарует совершенство общения ещё до совершенства мира, до победы над злом, до Второго пришествия. Совершенство – в изобилии жизни, а не в строгости, не в порядке.

Глядеть на мир, принимая за главное отношение мира к нам – кто нас кормит, тот хороший, кто нас бьёт, тот плохой – это не человеческое, это животное, даже геологическое, неодушевлённое. Бог показывает, как надо – Он приходит к нам, хотя мы Его бьём и распинаем, оскорбляет и не даём Богу любви – а наша любовь для Бога как для нас счастье. И Бог – не просто учитель и пример, Он – единственное пространство, внутри которого возможно преодоление отчуждённости, внутри которого даже зло в любимом человеке не убивает, не смущает, потому что совершенство Божие влечёт в могучий и вечный полёт, в котором неинтересно даже думать о зле, и уж подавно невозможно участвовать в нём. Враг, конечно, перед нами, и тут как раз заканчивается гуманизм и начинается христианство. Не просто терпеть, не просто милосердствовать, принимать меры и так далее – а быть совершенным, быть цельным, быть вечным и с Вечным, прощая врагов, которые не ведают, что творят, и радуясь Богу, в котором мы можем творить Божьи дела.

(По проповеди в субботу 6 июня 2015 г.)