Мф. 7, 1. Не судите, да не судимы будете.

Лк. 6, 37 Не судите, и не будете судимы; не осуждайте, и не будете осуждены; прощайте, и прощены будете;

№50 по согласованию (Нагорная проповедь).

Фразы предыдущая - следующая. См. суд. Ср. "что свяжете на земле".

Комментарий Бонхёффера. Ср. Рим. 14, 9.

Легко сказать - не судите, не осуждайте, прощайте. Сам-то разве не судил? Либо Иисус считал, что не судит, когда называет фарисеев всякими нехорошими словами, либо Иисус считал, что, осуждая фарисеев и прочих, соглашается быть судимым и, между прочим, осуждённым на казнь. Но почему мы говорим "Страшный суд", а не "страшное суждение"? Потому что страшно не суждение, а приговор. В быту, в жизни обычно сперва - приговор, потом рассуждение и длинное перемывание косточек. Вот это и есть "предрассудок", неясность мысли, "сатана играет нами, когда мы мыслим нечётко", против которого - наука, рассудок.  Разум приводит точно туда же, куда Христос: любое суждение должно быть условно, должно содержать в самом себе возможность изменения. Не потому, что абсолютной истины не существует, а потому что истина - абсолютна, а потому не может быть выражена в относительном. Слова же, суждения - всегда относительны, потому что язык создан не для выражения истины, а для общения людей. По сей день этого не могут понять те, кто ищет в религии спасения от относительности, "релятивизма".

Бог спасает от греха, а с относительностью Он просит нас уж как-нибудь примириться. Тем более, что это не относительность временного, которое обречено на умирание, истлевание в силу своей греховность. Это относительность временного, входящего в бесконечность, обрететающего свой подлинный статус в гармонии с другим и другими. Эта относительность утверждает не отсутствие абсолютного, а присутствие абсолютного в человеке и только в человеке - из всех творений. Что аборт, смертная казнь, война, - грех, это абсолютно. Но что мужчина, настоявший на аборте, палач, солдат - лишь относительно определяются своим грехом, это тоже абсолютно. Осуждать грех, не осуждая грешника? Невозможно, вздор. Осуждать грех, не считая кого-либо грешником - вот это возможно, это исполнимо. Считай другого любимым человеком - любимому ведь любой грех простителен?

Если очень зудит кого-то считать грешником - пожалуйста, упражняйся на себе. Это, при всей искренности, будет всего лишь игра.

"Не судите" не означает "не мыслите", а именно так это часто понимают. "Не судите" не означает "сдавайтесь на милость подлости и лжи, стройте с деспотами, помогайте сооружать эшафот, затыкать кляпом рты пророков".

"Не судите" означает "мыслите сильнее, глубже, строже, рациональнее и добрее". "Не судите" означает "всегда допускайте вероятность, что Вы ошибаетесь в своих суждениях".

*

"Не судите, да не судимы будете", - образец слов, которые в зависимости от неслов бывают то Христовыми, то антихристовыми. В августе 2005 года "верховный суд" России постановил отменить оправдательный приговор, вынесенный судом присяжных. Оправдательный приговор вынесли военным, убившим мирных российских граждан в угаре "наведения конституционного порядка". Оправдали по приказу власти (отменили приговор по приказу той же власти, которая решила немножко поиграть в правосудие). Примечательно, что основанием для отмены приговора стал то, что судья в обращении к присяжным процитировал эти слова Христа, дал им понять, что желательно оправдать "воинов". "Не судите" действительно взрывают основные принципы человеческого правосудия. Беда не в том, что эту заповедь изредка пускают в ход, а в том, что она не постоянно в ходу. Благая весть в том, что всё-таки на скамье подсудимых - не Бог, не другой, а я.

*

«Менее всего в любви милосердия. Одна из ее особенностей в том, что и малейшее имеет значение и ничто не остается забыто» (Канетти Э. Человек нашего столетия. М.: Прогресс, 1990. С. 295). Понятно, что такое может легко привести к оправданию смертной казни и ада – и всякий казнящий оправдывается любовью. Так к греху убийства прибавляется кощунство. Не забывается не для мщения - для любви, для постоянного и напряженного прощения. *

Единственная лазейка, которая просматривается: если уж мы судимы, эта заповедь не работает. С подсудимых спросу нет, с заключенных тем более. Эта заповедь - для свободных людей, не для осужденных. Поэтому когда деспоты призывают к смирению, когда палач, готовясь опустить топор, призывает не судить, -- это бред и кошмар (увы, нередкий). Не судить так же невозможно, как не вступать в брак, не есть, не делать карьеру. Но именно невозможное только и интересно как возможность, поэтому люди постятся, отказываются от постов, дают обет безбрачия. Тем не менее, есть благородство в том, чтобы не судить даже тогда, когда ты имеешь на это право, и есть мудрость в том, чтобы не судить, когда ты обязан это сделать. Кто судит -- помогает истине приблизиться к человечеству, кто отказывается осуждать -- тот дает возможность истине жить в себе.

  *

Иосиф Бродский (Разговоры с Волковым, с. 311) по поводу этих слов заметил: "Это вообще-то не про коммунальную квартиру сказано, это про несколько более высокий уровень". Он имел в виду, что советских людей можно и нужно судить. Забавно, но многие комментаторы полагают, что Нагорная проповедь - как раз о "коммуналке", об отношениях в семье, и что эти заповеди не подлежат переносу на социум. То есть, можно осуждать жену, но не начальника. С точки зрения философии языка ни малейшей разницы, однако, нет.

Современные теоретики лингвистики подозревают, что любое слово (тем более, суждение) есть суд над говорящим, который уже фактом произнесения слова порабощает себя определенному взгляду на мир. К примеру, диссиденты, требуя признания себя политическими осужденными, признавали, что они все-таки преступники. Последний пример, конечно, неудачен: диссиденты не соглашались признать себя преступниками, они отказывались признавать себя уголовниками. Добившись этого, они бы пошли дальше и потребовали бы (и требовали) не признавать себя преступниками вообще. Но суть верна: осуждая тираническую власть за беззаконие, честный человек действительно осуждал себя на гонения и суд. Подозреваю, что эти слова надо сопоставить со словами о том, что всякий грех простится (а значит, и осуждение), кроме хулы на Духа. Лишь осуждение Бога есть бесповоротный абсурд, потому что если человек верит в Бога, то он не может осуждать Бога, а если человек не верит в Бога, то ему некого осуждать. Как ни странно, эту абсурдную позицию занимают довольно многие люди, убежденные, что Бога нет, потому что они плохо живут.

*

Невежда будет призывать вообще не думать. Подлец будет призывать не судить начальство, а только бунтарей судить. Психолог же объяснит: существует оценочный контроль (Леви, 2010, 109). Мать контролирует ребёнка не тем, что распоряжается его ресурсами. Ребёночку может быть сорок лет, а он всё зависит от матери - точнее, от мнения матери, от её оценок. Мать боится, что без её оценок ребёнок скатится на дно. Ребёнок верит, что без оценок мамы скатится на дно. А он уже давно на дне - не социальном, конечно, а душевном. Хочешь спасти человека - не спасай его, а дай ему свободу спастись. Боишься, что без тебя бедолага слепой скатится в пропасть? А ты не бойся, ты прозри - и бедолага не слепой, и пропасти никакой в двух световых годах нет. Ему ничего не грозит, тебе грозит с твоими оценками... Не цените, да бесценными будете. "Любить иных - тяжёлый крест" - это стихи поэта, который не одну жену сменил, вот и приустал. Правильнее сказать: "Любовь иных - тяжёлый крест".

Что Иисус сказал Гилберту

Честертон пошутил о людях, призывающих не осуждать, но судить: "Мы вправе быть жестокими, но не вправе быть хорошими" (Милосердие Арнольда Беннета, Собрание сочинений, СПб.: Амфора, 2000, с. 401).

Другое дело, что Честертон тут же ударился оземь и обернулся ханжой гегелевского типа: "Осуждение -- это комплимент. Осуждая человека, мы льстим к нему, взываем к свободной воле творца собственной души. ... Называя человека трусом, мы спрашиваем его, как мог он стать трусом, когда способен стать героем. Называя его грешником, мы признаем, что он способен стать святым" (там же, 402).

Отсюда полшага до утверждения, что преступник сам хочет, чтобы его повесили. Честертон делает шаг в другую сторону, приводя такой пример допустимого осуждения: "Завидев миллионера на званом обеде, вы (вполне резонно) приветствуете его восклицанием "Мерзавец!"

Причем Честертон, в отличие от большинства людей, имел возможность на званом обеде встретить миллионера и не сказать ему "Мерзавец".

Конечно, Христос знал слова Честертона: "Осуждая человека, мы признаем за ним право выбора" (403). И все-таки ответил: "Не судите". Отказываясь осуждать человека, мы признаем право выбора за собой -- выбора между прощением и непрощением.

Но только если не осуждать, то и не судить, не судить, вопреки возможности потащить в суд и добиться мщения, не судить, хотя силы есть (большинство из нас не судит, потому что сил нет и правосудия нет). И такое, между прочим, бывало и составляет саму суть истории Церкви.

* * *

Не судить - чтобы не быть судимым. А разве есть третий вариант?

Начинает человек подсудимым. Ребёнок всегда - обвиняемый, всегда во всём виноват, никогда не может оправдаться. Его единственные адвокаты - его родители, но они же его прокуроры, судьи, надзиратели и палачи. Потом родители делятся этими полномочиями с учителями, отчего ещё тошнее, а ведь может ещё и высшее образование случиться, которое есть высший суд, к тому же как бы добровольный. А в чём "доброта" воли? В том, чтобы потерпеть, помучаться несколько годков, зато получить право судить других, от вселенной до, опять же, своего ребёнка. Впрочем, и без диплома судят. Возраст - сам по себе диплом. Взрослый - значит, могу и должен судить.

Правда, есть ещё старость. Возвращение детства. Впрочем, бесправия в жизни так много, что не обязательно состариться, чтобы впасть в положение вечно обвиняемого. Так ведь ещё есть и такие старики, которые умудряется оставаться судьями. Своеобразный способ омоложивания - ввергнуть других в детство, и на взрослых "робят" покрикивать.

Особенно ужасны точки перехода. Любимая мама вдруг оборачивается бабой-ягой. Именно - вдруг, внезапно. Учитель учил, учил, учил, давал - и вдруг он экзаменатор! Это ж как из царевны-лягушки в акулу превратиться!!

Неужели Богу это так нравится, что Он хочет сделать подобное развлечение Своей монополией? Вы не судите, Я Сам! Vos ego!!! - как античный Нептун. А мы у него рыбёшки...

А может, это нам так нравится быть судьями, что мы и сами согласны побыть подсудимыми, чтобы потом покуражиться над другими, и Богу это приписываем? Он отдал Сына на суд и крестные муки, чтобы потом иметь моральное право судить и распинать? И как Ему нас разубедить? Как Богу лечить садомазо?

Словами, как ещё. Вот Он и говорит - вырвитесь из круга "подсудимый-судья". Воскресение - не переход со скамьи подсудимого в кресло судьи, а победа над судом как таковым. Не судом побеждается смерть, а отказом судить.

Бог - единственный взрослый в полном, кантовском смысле слова. Единственный, кто ни за чью руку не держится (что нетрудно) и никого за руку не тащит (а вот это людям невозможно).

Не судить - всё равно, что "не думать о белой обезьяне". Невозможно не судить, если Бог не даст любви. Без любви само неосуждение превращается в суд - тяжёлый, угрюмый, апофатический... Любовь одна вырывает из потока времени в вечность, где нет ни мук осуждённости, ни ещё горших мук судейства.

Что же тогда слова о вечных мучениях? Так это как раз единственные слова, которые могут хоть как-то привести в чувство и садистов, и мазохистов - потому что мучений хотят и те, и другие, но чтобы вечных - нет, этого те и другие не хотят. Вечность лишает изувера главного удовольствия - антракта, воспоминания о том, что было и предвкушения следующего акта. Ведь вечность - не бесконечность, вечность не повторяет цикл "потребность - удовлетворение - удовольствие", а ликвидирует его. Так что главное - успеть вырваться из этого цикла до вечности, чтобы вместе с ним не ликвидироваться.

*

«Не судите, да не судимы будете» - заповедь, обращённая к судьям, а не к подсудимым, не к тем, кто сочувствует подсудимым. Было бы ведь странно увещевать человека, к которому в дом залез грабитель, не красть, или мужа, которому изменяет жена, призывать не прелюбодействовать. Если обворованный полезет воровать, если обманутый начнёт обманывать, тогда, и только тогда… Впрочем, всё равно это будет не «не кради» и не «не воруй», а «не мсти». И как «не мсти» на языке Откровения звучит «оставь мщение Богу», так «не судите» означает «оставь суд Богу». Христос запрещает судить не потому, что Сам не судит, а именно потому, что Он – Судия.

Можно ли считать судом и осуждением вопль избитого? Плач обиженного? Причитания разорённого с пожеланиями всяческих бед разорителю? Конечно, нет, и тут граница между Евангелием и ханжеством. Евангелие говорит: «Ты несчастен, Бог за тебя вступится». Ханжество говорит: «Ты греховен, не вступайся ни за кого». Евангелие – благая весть для замученных, ханжество – благая весть для мучителей. Грешите, а мы заткнём рот жертвам греха.

Человек должен в первую очередь думать о своём грехе, а о грехе чужого – во вторую очередь. Но нет, не должно быть очереди за справедливостью! Справедливость не противоположна милосердию, она – часть милосердие, условие милосердия. Мудро сформулировал это генетик Владимир Эфроимсон:

«Одним из ограничителей альтруизма несомненно является параллельно развивающееся чувство справедливости. Альтруизм предполагает известную взаимность, иначе альтруист подвергается постоянной, убийственной эксплуатации, альтруизм одного воспитывает и поощряет неограниченный эгоизм эксплуататора, комбинация губительна и для индивида, и для группы в целом. Поэтому неудивительно, что альтруистические эмоции оказываются в психике человека (а отбор создает и нервные связи и координирующие центры) связанными с обостренным чувством справедливости».

Что же, самосуд? Это если Бога нет. Всё человеческое правосудие есть линчевание, по большому счёту. Но требование справедливости, обращённое к Богу, есть право подсудимого и обязанность сочувствующих ему. Конечно, подсудимый может отказаться и промолчать, как Христос промолчал. Промолчать промолчал, но на кресте – простил, а если простил, то сперва и осудил, нельзя амнистировать, не осудив. Это – святость, а когда Пётр промолчал, отрёкся - это трусость и предательство. За себя прощай, за другого – требуй Бога. Оправдывать предательство смирением, - подлость. Слабостью простительнее, страхом простительно, а «я грешен, а потому не имею права критиковать решения суда» - непростительно, смертный грех. Этот грех породил и Освенцим, и Гулаг, и инквизицию.

Грешен – да, но грех из простительного становится смертным, когда не вступаешься за осуждённого. Вступаться ли за справедливо осуждённых? Хорошо, что мы договорились хотя бы насчёт осуждённых несправедливо! Начнём с малого, с ветхозаветного, с арифметики справедливости. Будем вступаться за несправедливо осуждённых родных, единоверцев, соотечественников, однопольцев, разомнём мышцы сердца и – вперёд: увидим, что не делятся люди на своих и чужих, а если делятся, то сердце это деление преодолевает. Как быть с сексуальными маньяками, серийными убийцами? Давайте сначала определимся, как быть с маньяками суровой справедливости, серийными судьями. Преступно откладывать помощь несправедливо осуждённым до поры, когда решим вопрос со справедливо осуждёнными. Между тем, абсолютное большинство осуждены несправедливо – либо вовсе невиновны, либо наказаны неадекватно. И с этим надо разбираться, а не ограждать так называемое «человеческое правосудие», коррупцию и деспотизм извращённым толкованием слов «не судите, да не судимы будете». Эта заповедь – для победы над царством кесаря, а не для защиты царства кесаря, любой земной власти и силы от критики.

"Не судите" (с) Христос. "Не судите начальников" (с) Сатана.

*

Как чемпион по осуждению ближних скажу так: свобода слова именно есть свобода судить и осуждать. Свобода слова есть свобода частного человека говорить и выбирать, кого слушать, а кого не слушать. Свобода слова противостоит не кротости и смирению, а государственной несвободе, когда кто-то посторонний решает за меня, что мне читать, слушать, говорить. И призывы не осуждать - это ко Христу, когда Он называет фарисеев "порождения ехиднины".

А как же "не судите, да не судимы будете"? А это именно о том, от чего большинство людей, включая христиан, отказаться не готовы - это о суде. О системе правосудия - и ударение здесь на слове "система". Свобода суждений - свобода частного лица. В Царстве Божием - которое, изволите видеть, приблизилось - нет судов, есть только амнистии. А если лично человек не осуждает, кроток и тих, но в суд на врага подаёт и посажения в тюрьму врага добивается, то грош цена такому неосуждению. В этом смысле не то что "христианство на Руси не проповедано", а оно еще во всём мире и не начиналось почти.

*

«Не судите» означает, в числе прочего, одну простую вещь: не демонизируйте. Любая агрессия начинается с демонизации ближнего. Как в притче: жил-был царь, у него был сын, и этот сын пошел в далекий путь и по дороге очень захотел есть. Но с собой еды у него не было, на пути не было никакого жилья, и только уже затемно он увидел дом. «Наконец-то! - сказал в сердце своем царский сын. - Я подойду и постучу, и разбужу хозяина, и тот злой от того, что его разбудили, откроет и спросит, что мне надо, и я попрошу поесть, а он закричит, что много вас тут ночами шляется, а нормальные люди в своих кроватях спят»... Тут царский сын как раз и подошел к дому, постучал, хозяин открыл дверь, и царский сын ему в лицо крикнул: «Ну и иди спать, я лучше с голоду умру, чем у такого хама кусок хлеба возьму!»

Демонизация ближнего всегда сопровождается ангелизацией себя. Как в притче о царе, который хотел напасть на соседнее царство и потому по утрам убеждал себя, что сосед его педофил, вестофоб и эгоист, а вечерами убеждал себя, что лишь он, будучи самым близким соседом, самым умным соседом, самым сильным соседом может и должен исправить ближнего. Дело кончилось завоеванием, а свет сказал, что это безобразие, но царь решил, что просто большинство людей не разбираются в ситуации, политизированы и бессердечны.