Мф 16, 14 Они сказали: одни за Иоанна Крестителя, другие за Илию, а иные за Иеремию, или за одного из пророков.

Мк. 8, 28. Они отвечали: за Иоанна Крестителя; другие же - за Илию; а иные - за одного из пророков.

Лк. 9, 19 Они сказали в ответ: за Иоанна Крестителя, а иные за Илию; другие же [говорят], что один из древних пророков воскрес.

По согласованию №85. Фразы предыдущая - следующая.

Есть у людей фантастическая способность превращать звуки в слова, а есть греховная способность превращать слова в текст. Чего ожидает Иисус, когда спрашивает, кем Его считают люди? А чего ожидает любой человек, когда он смотрит на другого? В чём смысл жизни, не вопрос - в чём смысл двух жизней, встретившихся лицом к лицу? В том, чтобы другой назвал тебя твоим настоящим именем. Теоретически это невозможно, потому что имя настоящим не бывает - настоящим бывает лишь носитель имени. Практически это очень возможно, потому что имя не камень, имя не носят, имя как электричество, оно существует меж двух полюсов. Смысл существования двух людей в том, чтобы между ними возникло это электричество имени, осветило обоих.

В этом смысле вера есть всегда "исповедание" - обнаружение Бога, Который ждёт от тебя, чтобы ты обратился к Нему по имени, Который и тебя называет твоим именем, единственно возможным в это мгновение. У этого исповедания есть другое название, собственно имя - любовь. Кто любит, тот и находит имя любимому. Иисус не энциклопедию имён Своих пишет, Он ищет любящих. Вот и спрашивает, как Его называют. Скорее всего, судя по последующему разворачиванию событий, Он хотел, чтобы ученики ответили: "А наплюй, какая разница, как Тебя другие называют, важно - как мы Тебя называем". Вместо этого апостолы начинают перечислять, и это наводит тоску. Все имена заёмные. Чужие. Так недолго обклеить ярлыками до удушения. Кстати, именно так поступают те граждане, которые просят называют себя Христами - они всего лишь ярлык присваивают, прошлогодний снег себе под лыжи кладут.

Иисус, выслушав, переходит в нападение и спрашивает учеников, какое имя они Ему припасли. Тут и выступает Пётр. Традиционно толкуют так, что Пётр говорит "от имени всех". Да не бывает у "всех" имени! В этом и трагедия католицизма - не католичества! Превратить подвиг любви Петра, который посмел выскочить и завопить от себя что-то совершенно бредовое, - превратить этот святой бред любви в позолоченную вывеску, которая вешается на шею каждому очередному римскому папе, выступающему от имени и по поручению... Трагикомедия.

Пётр любит и лепит: "Ты Христос!" Высоко свистнуто - так ведь по любви же! Конечно, коли уж имя это произнесено, выбросить его нельзя, только кто любит Христа - тот найдёт Ему ещё и другое имя, тайное, которым лишь этот любящий будет пользоваться. Да и не имя Христу теперь, после Воскресения, надо искать, а собственное имя. В праздник Петра и Павла в дополнение к этому рассказу Матфея читается отрывок из Павла, когда тот сперва хвалится своими подвигами и страданиями за веру, а потом вдруг рр-раз - и всё это отбрасывает в сторону и описывает себя настоящего, побывавшего на седьмом небе - но описывает-то словно со стороны, описывает, не называя себя по имени!

Вот счастье: перечислить все имена, которые называли Иисуса, которыми сам назывался, и, ухватившись за эти имена, потянуть их вниз, сдирая с жизни, как сдирают со стены толстый слой старых обоев, которые годами клеили друг на друга ленивые мастера... Тут и рождается безымянность свободы, безымянность встречи, в которой воскресает возможность назвать Любимого и услышать от Него призыв к себе - узнать, за кого Бог почитает тебя, какое имя Он тебе даёт, неслышное, не из звуков имя, а из благодати. Счастье есть обретение того собственного имени, которое только Другой может дать.