Мф. 21, 19 и увидев при дороге одну смоковницу, подошел к ней и, ничего не найдя на ней, кроме одних листьев, говорит ей: да не будет же впредь от тебя плода вовек. И смоковница тотчас засохла.

Мк. 11, 13 и, увидев издалека смоковницу, покрытую листьями, пошел, не найдет ли чего на ней; но, придя к ней, ничего не нашел, кроме листьев, ибо еще не время было собирания смокв. 14 И сказал ей Иисус: отныне да не вкушает никто от тебя плода вовек! И слышали то ученики Его.

19 Когда же стало поздно, Он вышел вон из города. 20 Поутру, проходя мимо, увидели, что смоковница засохла до корня.

№130 по согласованию. - Стихи: предыдущий - последующий.

Комментарий Ефрема Сирина.

Хорош святой!

Начиная с XVIII, самое раннее, столетия, это место Евангелия стало вызывать проблемы: святость - это кротость и близость к природе, а Иисус тут злится и портит дерево.

Часто христиане принимаются доказывать, что святость - не обязательно кротость, во всяком случае, по отношению к природе. Невозможно гневаться на крапиву!

Не слишком убедительное объяснение. Во-первых, кто пропалывал свой огород, тот знает, что это невозможно делать бесстрастно. Конечно, нельзя не сердиться на крапиву, на колорадских жуков и на природу в целом.

Природа только кажется гармоничной - пока мы на её пузе отдыхаем. Начнём работать - ощутим, что природа не просто сопротивляется человеческим усилиям, а она ещё и лукава: вроде бы и податлива, вроде бы не сопротивляется, а как заманит - так и начнутся неприятности.

Во-вторых и главных, Иисус сердился и гневался. Это уж проблема христианских проповедников, которые в эпоху сентиментализма изображали Иисуса сентиментальным. На заклание Иисус шёл молча, но это был один день из тридцать лет Его жизни. В остальные дни Он отнюдь не молчал, проклинал, плакал, шутил. Кто призывает к святости бесстрастия, пожнёт не святость, а истероидную, искалеченную психику, в которой потребность в эмоциях бурных будет реализована уродливо, лживо, и вот здесь-то и превратится в грех.

Не грех дёрнуть ногой, когда по коленке ударили молоточком - это рефлекс. А вот если пытаться не дёргать ногой в этот момент, то человек станет сердиться на своё бессилие. Так и появляются бесстрастные великие инквизиторы, особенно изуверские тем, что казнят людей бесстрастно. Так что хорошо не бесстрастие, не "безгневие", хороша святость, близость к Богу. Иисус - хорош не потому, что бесстрастен, а потому, что Он - Бог.

Не фига вам!

Смоковница - вот она-то хороша. Смоквам (фигам) было ещё не время (они созревают к 1 июня), но уже было пора появиться завязям, незрелым крохотным смоквам. Впервые на это обратил внимание в 1960-е г. В.Кристи, шотландский пастор, живший в Палестине: в последнюю неделю марта на смоковницах появляются листья и крошечные зеленые завязи будущих смокв. Арабы в Палестине называют их "такш", иногда их едят - кисленькие. Без них не будет и смокв. Их-то Иисус и не нашёл. В каждой крестьянской культуре есть свои казусы, когда происходит сбой в программе и из нескольких признаков плодовитости вдруг один исчезает, так что и прочие теряют смысл.

Марк добавляет, что не наступило "время собирания смокв". Тут стоит слово "кайрос" - скорее "эпоха", чем "сезон". Марк далеко не просто: "время" тут - время веры, когда Израиль должен принести, наконец, долгожданный плод, ради которого и была затеяна тысячелетняя возня с Авраамов, Обетованной землей, Давидом. Но - не приносит. Не фига себе! Или, что в русском языке абсолютно то же, фиг вам. Что характерно, в любом случае реальной фиги нет. Недаром в греческом "сикофант" - показывающий фигу или смокву (в Евангелии именно "сика") - означало лжесвидетеля, клеветника.

Антисемитское толкование

Древние обычно толковали это место аллегорически - под смоковницей понимая иудеев, Израиль, Иерусалим. Современное понимание тоже аллегорично, только под смоковницей мы видим прежде всего себя. Кажется, что это вроде притчи о талантах, что Иисус призывает нас к творчеству, к делам веры и т.д. и т.п. Аллегоризм один заменяется другим - ибо, несомненно, сам Иисус здесь действовал в высшей степени аллегорически, и именно на таких Его поступках основывалось позднейшее юродство. Древние толкования, безусловно, точнее современных отражают первоначальное восприятие слов Иисуса. Это мессианское событие. Оно недаром идет сразу за входом в Иерусалим, перед ясно мессианистской притчей о работниках, убивших сына хозяина. Дерево, конечно - аллегория народа, который должен был бы принести плоды и который их не приносит.

Аллегория эта отнюдь не акварельная картинка. Здесь зияет пропасть - но зияет незаметно, так что ощутить ее заставляет прежде всего разум и логика. Ведь, казалось бы, Сам Иисус - плод Израиля, кровь от крови и плоть от плоти Пречистой. Ведь Евангелие начинается с родословия Иисуса Христа, Сына Давидова. О каком же бесплодии Израиля - или Иерусалима - может, казалось бы, идти речь? Христос - вот плод, вот дело, вот исполнение Завета.

Но исполнение - Божие. Таинственно: как может быть едина Троица? Но не менее таинственно: как может плод не принадлежать дереву? Однако, вот: Иисус есть плод Ветхого Завета, есть плод Израиля, от корня Иессеева, и все же Израиль - бесплоден. Ибо его плод не имеет соединения с деревом - соединения в вере. Это действительно плод Духа Святого, который восполнил огромную недостачу, отсутствие веры и творческой силы Израиля. Если бы речь шла только о неспособности израильского народа без Духа дать миру Спасителя. Родить Христа не может ни один народ! Дух здесь не столько восполняет нашу немощь, сколько делает то, что принципиально не человеческое дело. Бог обещал спасение - Он его и дает, не требуя, чтобы мы родили спасение.

Израиль, однако, не дает и веры! Иисус находит в Израиле веру (впрочем, у неизраильтян Он находит веру еще большую), но Он не находит веры Израиля как целого. Трагедия ли это? Да. Спаситель недаром плачет над Иерусалимом. Ему мало апостолов, мало семидесяти - Ему нужен весь Израиль. Мы готовы удовлетвориться малым остатком (при условии, конечно, что мы-то - в нем), Бог - нет. Пророки, впервые донесшие людям ту простую истину, что спасется не весь Израиль, не смогли, пожалуй, передать трагизма этой истины - трагизма для Бога. Он-то в обетовании и Завете хочет совсем другого - чтобы все спаслись.

Неудача Израиля, неудача всех последующих народов войти в Царство именно народами, кучей - это триумф человека, это победа личности над коллективом и даже над соборностью. История словно обдирает огромную безликую массу, заставляя каждого из нас быть личностью, единственно могущей дать ответ на Евангелие.

Апостолы, конечно, не восприняли происшествие со смоковницей как экологическое хулиганство - по той простой причине, что природа тогда воспринималась не как нечто одушевленное и драгоценное. Они не восприняли этот урок Христа и как урок лично себе - ибо личного в людях той эпохи было еще очень и очень мало, оно только рождалось, и рождалось прежде всего - в исповедании веры, революционной и противной народу своему. Они восприняли проклятие смоковнице как еще один урок Израилю. Но мы, конечно, не имеем на это право.

Революция произошла. За две тысячи лет появилась на свет личность, которая еще и до и без исповедания веры является вполне самоценной и достаточно независимой от своего народа. И правильно мы ощущаем себя, а не свой народ на месте смоковницы. На собственной шкуре все это куда ужаснее. Ведь это и есть загадка соотношения веры и дел. Но ужас начинается не тогда, когда есть "вера" и нету дел. Это не ужас, а просто лень, а когда лень, то и ужасаться лень. Ужас начинается, когда дело совершено, совершено через нас или, лучше сказать, не без нашего участия - а в мире много добра, в котором есть и капля нашего меда - а у нас нет веры, которая по всем законам должна была бы быть. Нет ничего хуже добра без доброты, дел без веры. Вера без дел мертва, но дела без веры - более, чем мертвы, они живы, но живы жизнью вампиров. Пока мы воспринимаем рассказ о смоковнице как призыв к деловитости - мы спокойно сокрушаемся. Но Христос всегда глубже, чем нам хотелось бы. Он зовет к вере - какое тут может быть спокойствие! Ибо вера не выдавливается из нас, какими бы деловыми мы ни были. А без веры - никакие плоды наши не являются нашими и могут проклясть нас в любой момент, как проклял Иисус дерево - а фактически, народ Своих отцов - и мы будем прокляты.

0. Смоковница - это смоковница

Евангелие многим непонятно: переводом, упоминанием давно исчезнувших обычаев и учреждений, смыслом некоторых вполне ясно переведенных мест. Евангелие непонятно многим, но становится священно для тех, кто просит разъяснений у профессоров, ангелов, у Духа Святого. Матерь Божия не постеснялась спросить Ангела: "Как это будет...", и апостолы почти никогда не стеснялись спрашивать Спасителя, если чего-нибудь не понимали (единственное исключение - когда Иисус заговорил о Кресте, и они спрашивали друг друга, хотя так, что Он сразу заметил их недоумение). Непонятливые рыбаки превратились в апостолов - понимавшие все остались ловить рыбу.

Проклятие бесплодной смоковницы - одно из самых непонятных мест Евангелия, непонятных не переводом или нашим неведением о времени созревания смокв. Оно непонятно именно потому, что в Евангелии разъяснены все обстоятельства этого проклятия. Последние дни жизни Христа. Торжественный вход в Иерусалим. Иисус живет на границе города с окружающим миром, стремится к Святому городу и вновь и вновь уходит из него. В понедельник, на следующий день после торжественного входа в Иерусалим, Иисус опять входит в Иерусалим, уже не торжественно, на дороге подходит к смоковнице начинает искать на ней плодов. Ученики переглядываются в неудомении: в это время года на смоковнице какие плоды... Иисус уходит, говоря смоковнице: "Да не будет же впредь от тебя плода вовек". Во вторник Иисус идет той же дорогой, и ученики видят, что смоковница засохла. Матфей напишет: "тотчас", потому что для дерева несколько часов - это мгновение, оно не может погибнуть так быстро.

Есть один способ не встретить Христа: это размышлять о происшедшем со смоковницей как о происшедшем исключительно со смоковницей. Дерево! Это нормально-райская человеческая реакция, реакция глубоко религиозная, поскольку это реакция человека - царя природы, поставленного надзирать за райским садом, ухаживать за ним, беречь каждую былинку.

Однако ни в коем случае не надо делать напрашивающегося хода мысли и упрекать Христа за гибель смоковницы, как мы упрекаем школьника, ломающего березку. Христос вочеловечился, но Христос - Бог, Богочеловек. Он стал человеком не для того, чтобы заниматься садоводством. Его религиозное призвание - совершенно иное. Воскресший Иисус, которого Мария Магдалина приняла за садовника, сказал ей: "Не прикасайся ко Мне" (Ио 20, 17). Объясняя это, св. Максим Исповедник замечает, что, назвав Бога - Садовником, душа принимает "Слово только за Творца того, что возникает и гибнет, как овощи" (ср.: Творения, кн. 1, М., 1993, с.206). "Ради них и к ним пришло и снизошло Слово", - считает такая душа, и потому "недостойна духовного прикосновения к Слову, а поэтому ищет Его в явленных вещах; она знает Его только как ставшего плотью ради нас, но не ведает подобающим образом Его как Бога, рожденного от Бога Отца" (там же).

Нетрудно усмотреть в Евангелии жестокость в отношении Христа к нашему миру. Что смоковница! Что изгнание торгующих! Одно то, что Христос отказался - хотя мог - накормить всех голодных, исцелить всех больных, дать всем бессмертие просто так, гуртом - это разве не жестоко? Что Он вообще не изгнал смерть и увядание из мира - не жестоко? Жестоко - но лишь с точки зрения человека, который готов отречься от своей человечности, от свободы в себе, человека отчаявшегося, который не верит, что в его силах сделать шаг. Ребёнку кажется жестоким, что родители ждут, когда он пойдёт, не дадут вечно ползать. Такая "жестокость" есть следствие самой природы Бога, спасающего мир именно отказом творить добро гуртом и оптом, в громе и молнии, спасает мир необычно для мира. Слово Божие пришло в мир смерти не для того, чтобы убивать - но и не для того, чтобы предотвращать убийства, но чтобы умереть и победить смерть Собою. Христос иссушил смоковницу не для того, чтобы восторжествовать над смоковницей, но чтобы восторжествовать над смертью - ее гибель Он превратил в средство научения людей. Так рубят дерево, чтобы сделать учителю указку. Так убивают дерево, чтобы сколотить Крест.

I. Смоковница - это "они"

Первая реакция учеников, однако, не религиозная, а физиологическая. "Как это тотчас засохла смоковница?" Ничего в душе не шевельнулось, просто выпучились глаза. Реакция вторая остается невысказанной - это зависть: я тоже так хочу. Господь такое движение сердца видит и не начинает объяснять, "как это тотчас засохла смоковница", а отвечает зависти. Иисус не одергивает учеников, не говорит о том, что чудеса творит один Бог, что чудотворец не тот, кто творит чудеса, а тот, кто чудеса вымаливает. Все это будут веками твердить умные и благочестивые проповедники, которых никто и не слушает. Иисус же провоцирует учеников: "Если будете иметь веру и не усомнитесь, не только сделаете то, что сделано со смоковницею, но, если и горе сей скажете..." и так далее. Спасителю главное - чтобы вера стала частью человека, частью осязаемой, и для этого Господь сопрягает ее с мурашками по коже, с жаждой чуда, счастья, власти. Он не боится развратить людей, ибо знает: кто возьмется за веру хотя бы ради чудес, тот будет верить и без явных чудес. Рыбак, которому возмечталось двигать горами, бабка, которой хочется командовать хотя бы пацанятами в храме, интеллигент, который жаждет смысла жизни, - все они могут пойматься на эту приманку.

Войдя в Царство Божие уже здесь, на земле, человек ведет себя на первых порах по-прежнему грубо и, что самое печальное и самое естественное, использует полученное сокровище веры прежде всего для нападения. Так получилось и с притчей о бесплодной смоковнице. На протяжении многих веков, а, пожалуй и тысячелетия с лишним, эта притча толковалась как осуждение дохристианской веры и подбадривание веры христианской. Церковь осудила оригенизм и Оригена, но именно Оригеново понимание этого места - как осуждающего Иерусалим, иудеев, синагогу - господствовало в Церкви. Смоковница есть ветхозаветная Церковь, Израиль, которая должна была бы принести плод - веру в Иисуса - Сына Божия, но которая отвергла Спасителя. "Смоковница означает синагогу иудейскую, которая имеет одни только листья, то есть видимую букву, но не имеет плода духовного" (Феофилакт Болгарский, 191). Это толкование, следует подчеркнуть, совершенно соответствует тексту, этот смысл вложен был в Евангелие Иисусом. Притча недаром разыграна Им перед распятием - она стоит в одном ряду с другими притчами об отвержении Мессии теми, кто должен был бы Его принять (притча о талантах, о двух сыновьях, о злых виноградарях). Другое дело, что Христос не был антисемитом, а многие из христиан оправдывали новым религиозным откровением свою совершенно нерелигиозную ненависть к еврейскому народу. Евангелие в этом виновато не более, чем если бы человек перестал чистить зубы под предлогом, что "не входящее в уста оскверняет человека".

Мог ли Христос - Господь и Бог - предусмотреть такое извращение Евангелия? Безусловно, да. Мог ли Он как-либо не допустить такого извращения? Безусловно, нет! Это все равно что не допустить грехопадения Адама и Евы. Жаждущий ненависти будет ненавидеть, какими бы оговорками ни сопроводил Иисус Свои слова. Бороться со свободой ненависти оговорками и уточнениями - не Божье дело.

Господь действует иначе. Он встраивает в притчу дополнительный смысл, на первый взгляд - тоже легко могущий питать черносотенство, антисемитизм, агрессию. Это убеждение христиан во всесилии веры, которая может, оказывается, не только могуче прощать, но и могуче карать. "Поелику Господь часто совершал чудеса, и всегда на пользу всем, а ни одного чуда не сделал в наказание; то, дабы кто-нибудь не подумал, что Он не может наказывать, Он показывает здесь и эту силу, впрочем не на людях, но, по человеколюбию Своему, на дереве, подобно как и прежде сего на стаде свиней" (Феофилакт Болгарский, 190-191). Бьют дерево, чтобы испугались люди, иссушают иерусалимскую смоковницу, чтобы содрогнулись жители Иерусалима. Опять проклятый антисемитский привкус! А христианам - очень хорошо: они должны ничего не бояться и быть смелыми (Иоанн Златоуст). Притча о смоковнице оказывается чем-то вроде плаката в солдатской казарме: противный и скрюченный от злости противник с безобидной (бесплодной) пукалкой в руке - и могучий Воин Христов, бесстрашно идущий в бой. Земная жизнь христианина - краткое затишье перед боем, перекур перед Страшным Судом. Пока можно с мужиками из окопов по ту сторону фронта и шутками перекинуться, и полюбить их как самого себя - потом с ними разберемся.

Христианство с его всемогуществом было бы, следовательно, страшной вещью. Но христианство есть не вещь, а Христос. Господь зовет к вере не в Свои слова, а в Себя - поступая ровно противоположно земным проповедникам. Мы часто вцепляемся в эту веру ради своей корысти, но вера сильнее корысти и изгоняет ее из нас. Одно поколение христиан за другим вглядывается в Иисуса, вчитывается в Евангелие, год за годом вглядываемся и вчитываемся в Откровение мы сами, и вдруг оказывается, что Иисус пришел дать не отсрочку Суда, а Самого Себя, Судию, в наше распоряжение. Тот Иисус, в Которого мы веруем, не отсрочивает проклятие, а не может никого проклясть. Он кроток и смирен сердцем не до поры-до времени, а по самой природе Своей. Так обнаруживается, что Новый Завет есть высшее откровение о Боге - не как о существе, способном к временной снисходительности ради вербовки Себе дополнительных сторонников, а как о бесконечном снисхождении любви. Это - последнее откровение, потому что осмыслить его, вписать в богословские схемы и книги человечество не в силах (в отличие от откровения о Боге-Абсолюте, Боге всемогущем и грозном). Переживать, познавать, воплощать в себе Откровение о Боге-Любви человеческое существо способно бесконечно - и как это замечательно: разжимается рука, выпадает оружие, стихает загнанная в глубь души до Страшного суда ярость. Берешь в руку Евангелие и перечитываешь: нет, не судить пришел Господь, а спасать - и как же раньше я не увидел по Его глазам, что Он не судящее, а милующее существо, что Он не выше меня, а бесконечно ниже, что Он пришел не сбросить меня, а подхватить на руки.

II. Смоковница - это "я"

Господь дает новую веру, которая ложится краеугольным камнем под дом нашей души. Сперва ничего не меняется - а затем оказывается, что камень веры покрупнее, чем остальные камни фундамента. Дом души начинает перекашиваться, подстраиваться под камень веры, и постепенно меняется все наше существо. Мы вырастаем до Христа Смиренного, Избавляющего прощением, а не осуждением, и обнаруживаем, что бесплодная смоковница - мы сами. Тогда кончается христианское детство, ветхозаветно бунтующее против Ветхого Завета, пытающееся побороть жестокость иудейского фарисейства жестокостью христианского ханжества, тогда начинается зрелость христианина. Логически это абсурдно: как можно признать себя бесплодной смоковницей - неужели мы прокляты Христом, неужели мы хотим быть прокляты, неужели мы жаждем отчаяния? По логике так, а по вере - спасается только тот, кто нуждается в спасении отчаянно. Фарисеи прокляты за бесплодие, но спасется лишь тот, кто признает себя бесплодным фарисеем. Так начинается мощная и, слава Богу, постоянная христианская традиция видеть в бесплодной смоковнице христианство.

Вот владыка Иоанн Сан-Францисский говорит, что если в священнике появляется честолюбие - это "нарушение Христова пути в жизни иерея, признак иссыхания его смоковницы" (Иоанн [Шаховской], архиеп. Листья древа: Опыт православного духоведения /Философия православного пастырства/. Нью-Йорк: Ихтис, 1964, с.61). А вот он и об архиереях выражается: "Служители Твои поливают проклятую Тобою смоковницу, чтоб пышнее росли ее листья" - это о "суетном и шумливом церковничестве", "когда дух законничества и беззакония побеждает Евангелие Твое на учительных верхах Церкви (с. 381). Вот протестант Уильям Баркли толкует Евангелие: "Иисус использовал урок смоковницы, чтобы сказать иудеям, а также и нам, что бесполезность влечет за собой гибель, и вероисповедание без соответствующего поведения и соответствующих поступков обречено также на гибель" (Толкование Евангелия от Матфея, Скотдейл, 1986, том 2, с. 280).

"А также и нам" - в этих простых словах повторен подвиг Спасителя: Христос соединил божественную Свою природу с чужой, человеческой - христиане соединяют свою, новозаветную природу с природой ветхозаветной, святые отождествляют себя с грешниками - и только благодаря этому становятся святыми не в грешном, фарисейском смысле слова, а в подлинном, Божием. Стать грешником, как стал им Христос, - то есть всецело и совершенно сострадать и сочувствовать грешному человеку, не становясь грешным. Только так мы спасемся сами и покажем человеку, что он может быть самим собой без греха, что грех - лишнее и противочеловеческое в нем. Это все равно, что стать бесплодной смоковницей - и приносить плоды.

Бесплодная смоковница - образ, насыщенный несправедливостью, если мы примеряем этот образ к другим, и образ абсолютно справедливый, едва мы примерим этот образ к себе. Справедливо ли требовать плодов, когда не приспело их время? Несправедливо - в мире сем, где свой календарь плодоношения, свой ритм. Поступок Иисуса, который ищет смокв не во время смокв, - это эксцентричный поступок. Но Благая Весть и заключается в возвещении: центр жизни - не в мире сем, спасение именно в полагании центра во Христе, христианин не может не быть эксцентричным. То, что я до сих пор считал центром и нормой, - неправильная норма и ложный центр. Говорить, что у смоковницы есть какое-то "свое" время для плодоношения - очень справедливо с точки зрения черта, с точки зрения смокв, с точки зрения человека, у которого тоже ведь на все "свое" время, - но очень глупо и несправедливо с точки зрения Бога. Он-то знает, что есть лишь одно время - Божие, что весна и лето наступают не когда земля обращается к Солнцу бочком, а когда душа обращается к Богу. Однако "обращение к Богу" - это еще мягко сказано, антропоцентристски, а на самом-то деле все-таки это Бог обращается к человеку, а человек лишь отвечает - или не отвечает. Не смоковницы проходят мимо Христа, а Христос - мимо смоковниц, и не смоковницам решать, когда им плодоносить.

Так, возмутившись несправедливостью Творца: Бог нарушает естественный ход времени - мы, если добросовестно подумаем, должны возмутиться и несправедливостью собственной: а кто дал нам право считать привычный нам ход времени "естественным"? Это ли не кощунство и богоборчество? Кто слишком рьяно защищает право смокв на "их" время, тот и в своем ежедневнике не найдет времени для встречи с Богом. Смена времен года - не Богом сотворена. Сезоны, циклы зарождения, расцвета и увядания - это лишь механизмы, которыми смерть осуществляется в природе, Бог же "смерти не сотворил", хотя и господствует над нею, хотя и победил ее, и приспособил для нашего существования вне Рая. Говорить Богу, что сейчас мне "не время" радоваться, любить, молиться - это все равно что говорить, что "среда заела", что Бог не властен над моей жизнью, или, во всяком случае, природа властвует над нею больше Бога.

Если "смоковница - это я", то самая большая несправедливость в том, что ей "вовек" запрещено приносить плоды. Здесь пахнет адской вечностью. Зачем навеки проклинать смоковницу - не сейчас, так позже она все равно принесет те же смоквы? Зачем навеки отправлять людей в ад - поместите их в рай, неужели они тогда чего-нибудь хорошего не сделают? Нет, говорит Господь проклятием смоковницы - не хорошему Я полагаю предел, а злому. Добро всегда своевременно, всегда идет в ногу с Богом (чего не понимают и те, кто слишком торопится в духовной жизни и берет на себя сверх меры, и те, кто боится "не успеть" сделать добро). Проклятие смоковницы не означает, что мы не можем попросить у Бога отсрочки, и обычно как раз Господь замедляет Свой ход ради нашей немощи, даже если стесняемся на нее намекнуть. Но иное дело - когда Бог обратился к нам, когда Он готов сотворить, если надо, чудо, а мы стоим, бесчувственные, как дерево. Тогда внутри нашей души происходит нечто страшное, ибо нужно не безразличие, а активное зло, чтобы противостать Христу и Его благодати, Его молитве к нам. Кто не принес плодов, когда об этом просил Господь - тот принесет, когда захочет осуществить свою волю, плоды ядовитые. Но когда в нас зреет зло, Бог хирургически быстро вырезает зародыш. Перед тобой стоит Творец - а ты, вместо того, чтобы попросить у Него недостающих соков, молчишь и тянешь какие-то иные соки в себя - это означает, что ты носишь в себе нечто, чему чужды вера, благодать и надежда.

III. Я - это Он.

Нулевая степень духовной жизни - думать о бесплодной смоковнице лишь как о дереве; тогда наши думы превращаются в бесконечный клубок неразрешимых недоумений - ведь Христос прав только, если обращается к свободному существу, а какая свобода может быть у дерева. Первая степень духовной жизни - думать о смоковнице как о враге твоем и Христовом. Ступень вторая - самому встать на ее место. Благодаря тому, что в культуре, которую веками насыщало христианство, даже у неверующих Христос есть первое, что вспоминается при слове "вера", нам сравнительно легко (легче, чем апостолам) представить себя смоковницею, смириться до отождествления с деревом. Тогда мы перестаем беспокоиться о смоковнице, но зато начинаем беспокоиться о себе. Полная разгадка, ясность и спокойствие наступают, когда мы додумаемся поставить себя на место Христа - не заменить собою, своей пакостной и злобной натурой Иисуса, а стать Им.

На смоковницу не нужно глядеть сверху вниз, с готовностью испепелить ее либо пожалеть, но во всяком случае - хозяйски. Господь глядит на смоковницу так же, как Он глядит на каждого из нас: снизу вверх, из глубины смирения, как проситель глядит на высоко посаженного чиновника. Нам жалко смоковницу как мальчишку из третьего класса, которого попросили решить задачу десятого - а на самом-то деле его просят лишь улыбнуться. От смоковницы не требуется ни естественного, ни сверхъестественного, от нее требуются лишь вера и молитва, и не требуется, а выпрашивается, вымаливаются Христом как последним нищим. Иисус верит в то, что бесплодие может уверовать и родить, а мы, бесплодные, в такую веру не верим, хотя вся Библия пронзена рассказами о женщинах, по летам бесплодных, по молитве и вере - рожающих. Иисус умоляет нас поверить, а мы ссылаемся на то, что плодоносить рано, утомительно или просто не хочется. Иисус убеждает нас, что поверить так же легко, как бросить нищему подаяние, а мы убеждаем его, что поверить так же трудно, как пожать нищему руку. Христианский Бог - жалкий и бедный нищий, которого все уговаривают потерпеть, пока бесплодная смоковница начнет плодоносить и который нуждается не в плодах - в любви.

Место Христа - место милосердного Бога. Проклятие бесплодной смоковницы потому мешает нам встать на это место, что нам трудно поверить в то, что Иисус проклинающий и Иисус милосердный - одно и то же существо. Нищий, который может проклясть,- разве нищий, разве смиренный?

Следовать за Христом - значит следовать от человеческого представления о проклятии к божественному. Для человека проклятие - это способность использовать веру для нанесения зла, и именно зловредностью проклятие доказывает всемогущество веры. Так проверять всемогущество могут лишь падшие, злые твари. Ничего удивительного: человек знает, что мир - Божий, что добро в нем - основа и закон, и поэтому именно злом проверяет человек свою свободу и силу, в том числе и свободу и силу своей веры. Добро закономерно в мире, зло - всегда свидетельствует о том, что чья-то воля возобладала над самой могущественной волей, над волей Божией. Ради такого свидетельства о зле протыкают иголками восковые куколки, шаманят с жабьими лапами, произносят семиэтажные заклятья. Исполнившееся благословение не поразит никого, исполнившиеся проклятье впечатлит всякого, - вот лучшее доказательство того, что мир сотворен Богом и сатана случаен в нем, как случаен нищий в покоях принца.

К человеку, мерящему силу веры проклятиями, а не благословениями, обращается Христос - и две тысячи лет назад, и сегодня. "Если будете иметь веру и не усомнитесь, не только сделаете то, что сделано со смоковницею, но, если и горе сей скажете: "поднимись и ввергнись в море", - будет". Проклятиями, возможностью разрушить приманивает Господьк Себе. Это говорит плохо не о Нем - о нас. Так червячок на крючке говорит о том, что любят рыбы, а не рыбак. Насколько успешна была приманка Христова, видно из того, что уже много лет (и десятилетий, но, к сожалению, не веков) христиане смущаются этим местом. Мы пришли к Христу с надеждой, что сможем проклинать - но когда мы увидели, к Кому мы пришли, проклинать расхотелось и, более того, стало противно. Это не означает, что не было в истории христиан, которые пользовались языком Евангелия для проклятий - это означает, что Христос не для того дал нам этот язык. Чем больше мы веруем, тем менее мы проклинаем. Господь есть абсолютная вера - и абсолютное отсутствие проклятий.

Проклятие недопустимо, и возмутительно проклятие бесплодной смоковницы, но именно происшествие с бесплодной смоковницей учит нас вере, которая изживет потребность и возможность проклятия. Таков путь, которым перестраивает нашу душу Евангельское слово. Возмутить нас несправедливостью Бога, заставить нас переживать - чтобы увидеть, насколько нет несправедливости в Боге, насколько несправедливость заключена лишь в наших представлениях о Боге.

Когда мы поймем, что в происшествии со смоковницей - как и во всей нашей жизни - вовсе не смоковница самое главное и интересное, вовсе не ее (наши) плоды в центре стоят, а Христос. Он - Тот, на Ком мы сосредоточиваемся, в Ком находим успокоении от всех недоумений, Он, открывающийся нашей вере и нашей молитве, обнимает нас, и тогда мы понимаем, чего хочет Спаситель, шаря среди листьев. Не смоквы ищет он среди листвы! Неужели человек, который говорит нам "доброе утро", хочет знать нашего мнения об утре? Нашу веру нащупывает Господь, нашу любовь Он ищет.

Чудо со смоковницей есть то самое, обещанное Спасителем, "знамение Ионы пророка" (Мф. 16,4). Иона огорчился, когда погибло растение, под которым он предавался благочестивым размышлениям, и приписал гибель растения воле Божией: ишь, "навел Бог знойный восточный ветер" (Ион. 4,8). Бог не стал объяснять, как ветер соотносится с Божьей волей. Бог даже не стал говорить Ионе того, что глубокая скорбь вызвана вовсе не состраданием к живому растению, а обычнейшим эгоизмом: "солнце стало палить голову Ионы так, что он изнемог". И нам Бог не говорит, что романтическая скорбь по смоковнице всегда прикрывает скорбь по себе, какую-то ненормальность не в Божиих, а в наших собственных отношениях с творением. Бог принимает на себя всю вину, но шепчет, как шептал Ионе: "Ты сожалеешь о растении, над которым ты не трудился и которого не растил ... Мне ли не пожалеть Ниневии...?" (Ион. 4, 10-11). Человек от сердца жалеет былиночку и от ума жалеет человечество. Бог, наоборот: от сердца жалеет человечество и ради спасения человечества готов стать человеком и топтать траву, иссушать смоковницы, восседать на осле, как это ни обременительно для бедного животного и ни странно для Бога.

В самом начале Евангелия - еще до начала собственно Благой вести - мы встречаем Иоанна Предтечу, говорящего о Спасителе как о Дровосеке, Который совсем близко - и топор Его уже лежит у корня дерева. Дровосек, топор - это ли Благо? Нет, благо - это конец Евангелия, это Иисус, тот самый Дровосек, стоящий перед бесплодной смоковницей. Никакого топора нет в Его руках, и у корня никакого топора — Он противостоит злобному и гнилому существу Самим Собой, Своим путем к распятию, Своей смертью и воскресением. Рядом с Небесным Дровосеком мы бы не посмели встать. Но благая весть в том и заключается, что Иисус хочет, чтобы не просто не боялись, не просто каялись, а чтобы мы сами встали вместе с Ним перед бесплодием, леностью и пустоцветием, сами противостали злу самими собою, не оружием и не силой, а лишь Словом Евангелия, лишь крестом, лишь смирением и унижением. Вместе со Спасителем покинем мы смоковницу и уйдем - не в пышные сады, а на лысую Голгофу, уйдем в бессилие смерти, и только через неё в воскресение, и в вечную жизнь в Его Царстве.