Яков Кротов

ВЕРА И ЗНАНИЕ: ОПТИМИЗМ И ПЕССИМИЗМ?

Разнообразие культур атеисты часто считают доказательством того, что все этические нормы условны. С таким же успехом разнообразие форм письменности можно считать доказательством того, что речи не существует. Раз Толстой написал не один роман, а несколько, значит, у Толстого не было идеалов. Разнообразие не опровергает, а, напротив, подтверждает возможность абсолюта. Всего лишь возможность, разумеется - абсолют не может быть доказан, иначе бы он не был абсолютом.

НЕПОЗНАВАЕМОСТЬ ХРИСТА

Протестантские миссионеры - из тех, которые попроще - любят щеголять противопоставлением слов "знать Бога" и "знать о Боге". У протестантов это восходит к эпохе, когда Лютер был в глазах большинства теологов всего лишь недоучкой. Тезисы это ведь лишь самое начало многотрудной богословской жизни... На высокомерие теологов Лютер отвечал высокомерием. Его современник Эразм, вообще не кончавший университетов (хотя есть университеты в честь Эразма) отвечал благодушным ехидством.

Противопоставление, впрочем, много древнее. В Евангелии оно есть ("благодарю Тебя, Отче, что открыл это наивным и скрыл от мудрых"), но и там оно уже повтор более древней традиции. Может, и Каин прежде всего думал о себе как о теологе и был, подобно Сальери, возмущен тем, что Авель, не сидевший ночами после основной работы над сочинениями о Творце, тем не менее то и дело выдает изящные и меткие афоризмы о Боге, куда более весомые, чем тяжеловесные каиновы витиеватости.

Проблема вообще не в знании. Проблема в Боге. Бог непознаваем. Нельзя ни "знать Бога", ни "знать о Боге". Только важно помнить: ровно то же справедливо в отношении любого человека. Непознаваемость человека - существенное измерение богоподобия. Когда мы говорим "я знаю о существовании Петра" - это метафора. Мы знаем о существовании слова, которым обозначают некоего человека, но о самом этом человеке ничегошеньки-то мы не знаем, даже если прожили с ним полвека. Тем более, кощунством было бы считать, что мы "знаем Петра" или "я знаю себя". Ишь, дельфийский оракул не знал себя, а Вася Пупкин себя познал между пивом и вторым пивом!

Простенький призыв "познать Христа" опасен не тем, что человек возомнит о себе, будто он познал Непознаваемого Творца мира (Творцу наплевать), а тем, что человек возомнит, будто он может знать Васю Пупкина, Катю Супкину и самого себя на закуску. А может знать - может и командовать. Что мы и видим - не только у протестантов, да и не только у христиан. Идиотизм взрослости, когда человек решил, что знает жизнь и начинает руководить процессом. А жизнь - включая Бога и людей - скорее уж, та самая крынка с молоком, куда попала лягушка и стоит перед выбором: либо лакомиться молоком и тонуть, наслаждаясь, либо дрыгать лапками и превращать молоко в сметану и масло.

На самом деле, лягушек бросали в молоко, чтобы то не скисало. Лягушки вообще не пьют, жидкость просачивается в них через поры. Зато лягушки покрыты своеобразным дезинфицирующим составом.

Знание - великая вещь, великое занятие, но велико оно лишь в очень специфической сфере, наукой именуемой. Где люди, где Бог, - там знание всегда в гостях, всегда средство, а часто и просто бесполезное украшение. Зато там любовь - которую в науку нельзя пускать даже в качестве гостьи или украшения. И сперва любовь к человеку, потом любовь к Богу (люби Бога как любишь себя и ближнего, не наоборот), а знание оставим паспортисткам, секретным агентам и считывателям электронных карт.

"Моё знание пессимистично, моя вера оптимистична". Ещё один яркий пример ложного противопоставления веры и знания. Знание не так уж пессимистично, вера не так уж оптимистична. Знание всегда напоминает о своих границах, о том, что мы знаем далеко не всё - и это даёт надежду. Пессимизм характерен не для знания, а для фанатизма и догматизма, которых и в знании полно, не только в вере.

Знание всегда принципиально открыто, незавершено, неполно и потому оптимистично. Этим оно отличается от полузнания, наивного, циничного, грустного или агрессивного в зависимости от прочих обстоятельств.

Вера всегда принципиально закрыта. Человек не в силах себе представить, что Бог может что-либо добавить к Своему Откровению. И это откровение человек принимает с трудом, под напором Духа. Каждый раз, уступив Духу, мы постановляем: "Больше никогда Духа не будет!!!" Это - оптимизм? Самый беспросветный пессимизм. Никогда, мол, Бог ничего больше о Себе не откроет и Себя не проявит. Радоваться этому может лишь не очень здоровая психика - та же, которая считает полузнание концом пути.

Не может быть оптимистична именно вера христианина. "Держи свой ум во аде и не отчаявайся" - знаменитый девиз св. Силуана Афонского. Надо сохранять надежду, даже считая себя обречённым на ад. Надежду - да, но не оптимизм. Надежда так же отличается от оптимизма как уголь от алмаза и так же практичнее в личной жизни. Алмазом не согреешь дом, - всё равно придётся продать и купить уголь. Так что бриллианты лучший друг девушки лишь потому, что с ними можно без труда расстаться. Оптимизм даже хуже, потому что расставание с ним не означает обретения надежды, и очень часто оптимизм мешает надеяться.

Знание и вера (нормальные, не запаянные) одинаково просвещают. Беспросветен мир для оптимиста, который вдруг увидел - оснований для оптимизма нет. Беспросветен мир для верующего, который вдруг увидел - Бог меньше и слабее зла. Подлинная вера и подлинное знание говорят: да, мир во зле лежит, да, большинство людей занимаются не тем, чем могут и должны, да, всё катится в пропасть. Евангелие формулирует это: "Свет во тьме светит". Крошечная точка света в огромной чёрный дыре - это беспросветность? Конечно, нет! Именно крошечный свет и есть просвет.

Никогда не придёт к настоящей надежде тот, кто цепляется за надежды ложные. Иллюзии утратятся, воцарится отчаяние. Необоснованный оптимизм ударится озень и превратится в столь же необоснованный пессимизм. К счастью, потрясения, развеивающие иллюзии, случаются не так уж часто. Бог милостив и не спешит с уроками. Тем не менее, в минуту отчаяния, когда кажется, что всё вокруг плохо, надо самому взять учебник, перечитать условия задачи, понять, что задача не имеет решения - при таких-то исходных данных - и вот после этого, избавившись от поверхностного благодушия, прыгнуть в пропасть подлинных, глубоких веры и знания. Да, большинство проблем не имеют решения, вопреки заявлениям ханжей и просто наивных людей. Это плохая новость. Благая же весть в том, что жизнь, реальность, бытие не исчерпываются проблемами и в принципе подлежат не решению, а проживанию, причём вечному - и эта-то вечность жизни для человека труднее всего, потому что только человек способен к вечности.

* * *

В 1953 году Роберт Шекли написал рассказ «Задать глупый вопрос». На русский язык рассказ перевели через четверть века и озаглавили почему-то «Верный вопрос». Идея рассказа проста и навеяна, очевидно, знакомством с идеями Роберта Винера, создававшего тогда кибернетику. Построить идеальный компьютер, который знает все ответы, возможно. Невозможно знать вопросы к этим ответам. Те вопросы, которыми задаются люди, - не настоящие, а ложные, будь то «сколько ангелов умещается на кончике иглы» или «сколько будет дважды два». Во всяком случае, действительно идеальный компьютер видит ложность вопросов, которые обычные, ограниченные человеческими предрассудками компьютеры считают разумными. Настоящий, верный вопрос человеку покажется глупым, потому что человек, даже самый рациональный, отягощён предрассудками. Возможно, сама рациональность (как и иррациональность) есть предрассудок.

Винер писал о том, что компьютер подобен мельнице: если в жернова засыпают пшеницу, на выходе будет пшеничная мука, не ржаная. Шекли позволил себе пофантазировать – а если всё-таки изобретут компьютер, который не будет просто мельницей? С подлинно свободным мозгом человек разговаривать не сможет, ибо сам-то несвободен.

Дуглас Адамс спустя четверть века после появления рассказа Шекли повернул ту же идею чуть иначе: идеальный компьютер не отказывается отвечать, отвечает разом на все вопросы, которые только можно задать, но ответ – число 42. Почему? Каким боком это число отвечает хотя бы на вопрос, сколько будет дважды два и когда потухнет Солнце? Но это совсем отдельный вопрос, для решения которого надо создавать отдельный, ещё более идеальный компьютер.

Учёный, который ждёт от науки ответов на свои вопросы, так же иррационален, как верующий, который не ждёт ответов от Бога. Впрочем, многие людей упорно путают науку и знание, науку и технику, и полагают, что мотоцикл или противозачаточные таблетки – великолепный ответ на весьма важные вопросы. Такие люди способны даже прожить жизнь и не понять своей ошибки.

Знание, наука и техника напоминают христианское «царство, сила и слава». Именно в таком порядке. Легко спутать сияние, которое источают технические чудеса, с силой науки и с правлением знаний. Только полезно помнить, что слава техники с наукой прямо не связана, как слава Моцарта никак не связана с появлением науки об акустике. Точно так же не связана эта слава с царствованием Габсбургов – весьма достойных и просвещённых монархов. Не связана и не может быть связана. Моцарт – Ньютон музыки (и наоборот). Это сила в чистом виде. Конечно, её можно использовать для повышения надоев – великолепное техническое достижение. Так и силу тяготения можно использовать в самых разнообразных целях, только наука обратит на это столько же внимания, сколько ветер – на ветряные мельницы. Наука роняет знания, как птицы роняют перья, техника из этих перьев делает подушки, но всё же птицы – не для подушек.

*

Вера и поиск совместимы, потому что Бог бесконечен. Так совместимы любовь и познание любимого. С одной стороны, я, конечно, знаю любимую женщину. Но с другой стороны, именно потому, что я её люблю, я знаю, что познать её до конца абсолютно невозможно.