Оглавление книги
Ио. 5, 11 «Он отвечал им: Кто меня исцелил, Тот мне сказал: возьми постель твою и ходи».
№45 по согласованию. Фраза предыдущая - следующая.
Какой поганец этот исцелённый! В лучшем смысле слова – «паганус», то есть, «язычник». Язычество – замечательная штука. Христианство и иудаизм на 99% состоят из язычества.
Язычество есть колоссальный духовный прорыв и принятие неимоверного откровения: есть невидимый мир. Язычество есть вера – вера, которая ежеминутно отвергает нашёптывание: да нет ничего, есть лишь твои неврозы и неврозы твоих близких и соотечественников. Язычество открыло молитву и обряд, жертвы и поклонение. Язычество победило «веру в глубине себя» - это постоянное предательство Бога и человечности, когда источник засыпают «интимностью», слово – немотой. Именно язычник вышел из себя и заговорил о том, о чём нельзя говорить, потому что стыдно и потому что слов нет. Заговорил о Боге, стал молиться Богу вместе с другими. Честь и слава язычеству. И всё бы хорошо, да одно нехорошо: одно скрыто за многим. Язычество лучше знает вездесущие Бога, чем самого Бога. Язычество хорошо знает, что нет жизни нет от Бога, но не знает, что Бог и Сам – живой.
Вот почему исцелённый Иисусом так легко предаёт своего благодетеля. Это ведь предательство. Достаточно сравнить с тем, как разговаривал с ханжами исцелённый Иисусом же слепец. Тут предательство похлеще иудиного – не просто свалил на Иисуса собственную кровать, но ещё и не поленился сбегать, сообщить имя Иисуса после второй с Ним встречи. А что тут такого?! Ханжи тоже люди! Ни одна блоха не плоха!! И этот кустик розочек Бог, и та сныть тоже. Таково многобожие на практике. Пантеизм кажется чудесной штукой, пока не поймёшь, что ведь для пантеиста и каждый человек – божество, будь он хоть трижды палач при исполнении. Беда язычества не в том, что оно всюду видит Бога, а в том, что оно не видит, что Бог не всюду наслаждается жизнью, кое-где Бог мучается и умирает.
Кровать – матрас, подстилка – тут всплывает не случайно. Не случайно Иисус говорит и «больше не греши, хуже будет». Он знает, что исцелённый согрешит – согрешит доносом. Расслабленный физически выздоровел, духом остался паралитик. В конце концов, вообразим себе ситуацию: бассейн, периодически превращающийся в джакузи. По краям паралитики, слепые, калеки. Что сделают нормальные люди? Договорятся об очереди. Устроят греху гордыни офсайд, так сказать. Пусть на следующее закипание воды в неё прыгает Абрам, а я полежу, и все полежим. Кто умеет ходить, поможет Абраму, он же слепой, может прыгнуть совсем не туда. Вместо этого – в какой же ад превращались борта бассейна, когда все эти бедолаги устраивали между собою соревнование.
Иисус исцелил паралитика от паралича тела, но не от паралича духа. Тут Иисус бессилен. Поэтому и приказал носить кровать – как клеймо. Рано или поздно дух опять свалит тело оземь.
В православной традиции вместе с этим рассказом читают о чуде исцеления паралитика Петром. Там – встал и встал. И кто глядел на исцелённого, видел Христа, становился верующим. Так было и с воскрешением Лазаря. Иисус явно не просто «вернул его к жизни». Сам Иисус после воскресения Своего стал отчётливо другим – более живым, чем прежде. Точнее, по-настоящему живым. Таким живым, каким бы хотел быть каждый человек, и каждый знает, что жизнь, какой живём, она неполноценная. Людям не нужна бесконечная, вечная жизнь – людям нужна жизнь высшего качества. В это качество и бесконечность входит, но не она одна. Главное в жизни – живость. Вот преподобный Амвросий Оптинский – был жовиальный учитель, стал жовиальный монах, и вдруг во время снежной бури промёрз так, что остаток жизни – полвека – провалялся в кровати. Тут-то он и ожил. Расслабленный? К нему шли за жизнью, погреться и ожить, и министр Дмитрий Толстой, и публицист Константин Леонтьев, и Лев Толстой пару раз забегал, но не впечатлился – сам был достаточно живой.
Воскреснуть из мёртвых – чудо, стать живым – больше чуда, это норма. Чудеса случаются, норму надо искать днём с огнём, чтобы не напороться на подделку. Весь конфликт из-за субботы – именно о том, что жизнь есть недосягаемая для человека норма. Ведь суббота – не обряд, как литургия – не обряд. Суббота – просто жизнь, как литургия – просто жизнь вечная, жизнь Божия, которой Бог кормит человека. Кровь – жизнь Иисуса, причастие этой Крови – жизнь моя. Но литургия лишь воспроизводит то, что есть и в субботе. Бог не только во всём (это знает и язычество). Бог есть Бог и тогда, когда Он уходит ото всего, когда Он словно умирает для всего.
Этот уход Бога от всего и есть суббота, покой, тишина – не тишина кладбища, а тишина жизни, тишина сверхзвукового полёта, которая ничего не слышно, потому сам звук отстаёт и с одышкой прислоняется к стенке отдышаться. Вечный покой – не вечная расслабленность, а вечная суббота, когда совершается самое важное, творится любовь, единение, смысл. Вечная жизнь и есть победа над параличом суеты, над параличом многобожия и идолопоклонничества, над параличом властности и могущества, победа Царства Небесного, победа субботы надо всем, что пытается ограничить жизнь понедельником.
