Лк. 15, 13 По прошествии немногих дней младший сын, собрав все, пошел в дальнюю сторону и там расточил имение свое, живя распутно.

№108 по согласованию Фразы предыдущая - следующая. Иллюстрации.

«Если бы блудный сын разумно расходовал выданные Отцом деньги, он бы и не подумал вернуться». Симона Вайль.

В притче о блудном сыне обычно иллюстрируют лишь её заключение, описывают возвращение сына. Блуд и так много описывают. Однако, знаменитый автопортрет Рембрандта с женою на коленях, иллюстрирует именно то, как блудный сын блудил. Но сам-то Рембрандт вовсе так не блудил, и шпага заёмная, и шляпа с пером бутафорская. Нельзя даже утверждать, что он мечтал так погулять, потому что мало ли кто что изображает: Пушкин писал стихи и от имени мусульманина, и от имени христианина, а кем он был на самом деле, и Богу-то вряд ли понятно. На картине Рембрандта три ярких круга: его лицо, лицо супруги и вполне сопоставимая по размеру ладонь гуляки, обхватывающая даму самым неприличным образом. Через двадцать лет в "Возвращении" многое изменится, но ладонь останется - даже более того, станет две ладони отца, положенные сыну на плечи, возмущённо сжатые ладони старшего сына. Останутся и глаза Саскии - величественно-снисходительные глаза женщины, которая никогда не участвует целиком в мужских похождениях. Не потому, что женщина особо чиста и не может блудить, а потому что женщина и блудит по-своему, и удовольствие получает не от того, что какой-то самовлюблённый идиот её тискает. Впрочем, Рембрандт, вполне возможно, полагал, что передаёт взгляд влюблённой женщины. Возможно, это и есть влюблённая, даже любящая женщина. Но это не облегчает, а утяжеляет вину блудящего мужчины, потому что он затаскивает саму любовь с собою в болото.

*

«Блуд» – всего лишь движение. На греческом тут слово, которое покрывает не только сексуальный аспект, как в русском (собственно, и русское ужалось до прелюбодеяния не сразу, а потом уже фонетика включилась – кажется, что «блуд» просто сокращение от «преблудодеяния»). Корень у греческого слова тот же, что в слове «спасение» – «сот» («Сотер» – «Спаситель»). Под этим – чёткое сознание того, что человек не облако, которое непременно должно выбраться из штанов, что жизнь человека – это созидание пути, а не расплывание в космосе. Отсюда и метафора пути узкого и пути широкого.

Широкая дорога – это ведь всего лишь несколько узких. Чем плоха широкая дорога? Чем плохи выбор, разнообразие? А чем плоха иголка, в ушко которой может легко пройти верблюд или хотя бы канат из верблюжьего волоса? Ею не зашить дырку! У человека в душе не только, как выразился Бердяев, «дырочка, ведущая в бесконечностЬ». Это маленькая дырочка, через которую в нас сочится жизнь, а в основном человеческая душа вызывает оторопь, если на неё глядишь трезвым взором – она прямой дуршлаг. Совесть в дырах, интеллект перфорированный, в общем – если светить через такую душу фонариком будет прямо планетарий. То ещё звёздное небо… Всё, что через дырочку вечности втекает, через все эти дырищи утекает. Свобода поставить сразу на красное и черное, на чёт и нечёт, на все числа – это уже смерть, а не свобода. Смерть и есть триумф блуда, предельный уход от цели, бесцелье как абсолют.

Иисус, впрочем, жалеет блудного сына – весь Его гнев обрушивается на старшего. Это предпочтение слабого, младшего характерно для Библии, начиная с Авеля, как и ненависть к ханже. Этим Библия, откровение Божие в одежде человеческих слов, противоположна «преданиям старцев», анти-откровению ханжества и фанатизма, будь то предания талмудические либо христианские, которые суть человеческие слова в шкуре убитого Откровения.

Бог снисходителен к младшим, потому что для Бога человечество – младший сын, а старший – это тот закрытый для нас деятель, «падший ангел», на которого мы норовим переложить вину, начиная с грехопадения, и который всё пытается нас уверить, что Отец – зло. Хорошая новость: наш старший брат закрыт для нас достаточно, чтобы мы могли жить. Плохая новость: наш старший брат закрыт для нас не настолько, чтобы мы могли жить беззаботно. Впрочем, точно ли это плохая новость?..

Старший сын не блуждает. Он идёт узким путём спасения. Идёт, сжав зубы, ненавидя Бога, ненавидя этот путь, вообще всех ненавидя и мечтая отомстить когда-нибудь. Насколько он поражён злобой, видно из того, что при звуках веселья его первая реакция – подозрительность. «Что там плохого происходит?!» Радость для него – всегда чужая, опасная. Он не пошёл на совет нечестивых, однако, он и к Богу не идёт. Зачем ему Бог? Бог начётчикам так же чужд, вреден и подозрителен, как Маркс для марксистов, Кампанелла для коммунистов.

Занудный сын – на узком пути спасения, но этот путь он перегородил шлагбаумом, превратил в тупик, в котором ни прилечь, ни сесть, а только стоять навытяжку. Бог тут просто не уместится, всё малое место этого суженого сознания завалено филактериями и фелонями. Бог, конечно, и в публичный дом не уместится, но из публичного дома всё-таки человек либо сам выходит, либо его выгоняют, когда деньги кончатся.

Не надо себя превращать в невротика, твердить, что я, мол, блудный, потому что то и сё… Лишнее себе позволял. Блуд не в лишнем, а в нехватке – в нехватке Бога. Поэтому не стоит пытаться разделить в себе грехи старшего ребёнка от грехов младшего, это всё один комок, человек одинаково задыхается, провалившись в выгребную яме или оказавшись в стерильном скафандре без кислорода. Покаяние вообще не самоанализ, а – бух на колени. Ведь в подвале мироздания живём, чем выше задираем голову, тем больнее трескаемся, а когда опустимся на колени, вдруг видим под потолком узенькое окошко – и там небо, небо, небо…