Мф 19 19 почитай отца и мать; и: люби ближнего твоего, как самого себя.

Мк. 10, 19 Знаешь заповеди: не прелюбодействуй, не убивай, не кради, не лжесвидетельствуй, не обижай, почитай отца твоего и мать.

Лк. 18, 20 знаешь заповеди: не прелюбодействуй, не убивай, не кради, не лжесвидетельствуй, почитай отца твоего и матерь твою.

Фома, 30 Иисус сказал: Люби брата твоего, как душу твою. Охраняй его как зеницу ока твоего.

№120 по согласованию. Фразы предыдущая - следующая.

Это цитата из Лев. 19, 18 ("люби ближнего как самого себя").

Так же в Мф. 22, 39. См. Ио. 15, 17 (любите друг друга). См. заповедь о почитании родителей.

Эта же заповедь появляется в споре с законником, которому предлагается притча о милосердном самарянине.

Кратко о любви Божией - Кротов.

О любви к себе: Мориц. Комментарий Л.Толстого.

Золотое правило этики, любить ближнего как себя, – оно вовсе не золотое, оно позолоченое. А уж что там под позолотою… Есть два прелестных парных изречения, которые могут фланкировать эту пошлую хохму. Одно у Цицерона, другое у Шоу. Цицерон в эссе о дружбе фаркает:

«Что каждый должен относиться к другу так, как относится к себе, — неверно. Как много мы ради друзей делаем такого, чего никогда не сделали бы ради себя! Просить за них человека недостойного, умолять его или резко нападать на кого-нибудь и с жаром его преследовать, — всё это недостаточно прекрасно в нравственном отношении, когда касается нас самих, но становится прекраснейшим, когда касается друзей».

Противоположное фырканье у Бернарда Шоу в «Майоре Барбаре» (к моему изумлению, не могу найти в интернете русского текста): не сметь любить меня как себя! Я – другой!!!

Впрочем, главное возражение совсем другое, эпистемиологическое или говоря проще, гноселогическое. Разве я себя знаю? Любить я себя, наверное, люблю, но какова эта любовь? Я себя люблю или своё представление о себе? Покаяние есть попытка медленно-медленно преодолеть барьер именно между той ложью о себе, которой жив человек, и реальным «я».

Как Туринская плащаница впечатляет своей негативностью, так идея любви для современного человека действеннее, когда вывернута в негатив. Не «люби ближнего как себя», а «ненавидь в себе то, что ненавидит в тебе твой ближний».

Старинные пособия учат покаянию, вводя рубрикацию грехов на «против Бога», «против ближнего», «против себя». Освоить такое деление надо, но надо знать и другое: «Что во мне неприятно Богу – что во мне неприятно окружающим – что во мне неприятно мне». Вот последнее – менее всего повод для покаяния, и не потому, что мне в себе не нравятся проблески света, а потому, что сам в себе я склонен возмущаться комарами, а верблюдов и брёвна пребывают в полной безопасности, я их в себе не замечу.

Мнение Бога обо мне тоже не слишком интересно, потому что Бог милостив. А вот мнение ближнего… Люби мнение ближнего о самом себе, как ты любишь своё мнение о ближнем, – и благо ти будет, и наконец научишься каяться по делу, а не по фантазии, каяться так, чтобы тебе было неудобно. Ближний всегда прав, даже когда он не прав! Конечно, сообщать об этом ближнему не нужно и даже вредно для спасения его души, но про себя это знать нужно.

*

Любить ближнего как самого себя означает любить невидимое в ближнем. То невидимое, что проскользнёт сквозь любое игольное ушко - вот моё "я", которое и любится мною. Я люблю себя вне зависимости от того, мыслит моё "я" или балдеет, злится или млеет, грешит или кается. Современный человек часто ставит под вопрос свою любовь к себе не потому, что современный человек дурее своих предшественников, а потому что представление о любви разрослось и стало, между прочим, лучше. Современный человек не включает битьё в понятие "любовь", а раньше - "кого люблю, того и бью". Себя люблю - бью себя. Сегодня понимаем: если я себя бью, значит, я себя не люблю.

Как возможно себя не любить? Как возможно не только не видеть невидимое в себе - самое ясное в мире невидимое - но и ненавидеть невидимое? Если можно не любить себя, значит, можно не быть собою? Увы, такое бывает, и даже очень часто бывает. Плохая новость: человек теряет себя, человек не есть "я", когда он зависит от чужого мнения, от водки или от карьеры, от здоровья или болезни. Хорошая новость: человек может потерять себя, но не может потеряться. Можно не видеть себя, но нельзя не быть собою. Мусор страстей и страхов, использованные презервативы самолюбия и объедки самолюбования плывут по широкой и могучей реке любви к себе. Вера есть встреча с другой рекой - рекой любви Бога, любви к Себе, такой же широкой и могучей, только не засыпанной мусором и от того кажущейся чужой. Она - не чужая, она - нормальная и нормативная, "образ и подобие Божие" это любовь, и именно любовь к себе, абсолютно неэгоистическая и не самодовольная.

Спаситель есть Любовь - и не только любовь к людям и к Богу, но просто любовь-в-себе и любовь-к-себе. Эта самодостаточность любви и делает её абсолютно свободной в выражении. Если бы любовь скисала без другого, она была бы придатком к другому, а любовь и сама по себе любовь, поэтому и другому она - любовь, а не лекарство, не снисхождение. Спасение и есть переход от любви, оказавшейся в зависимости от другого, к любви-в-себе.

Счастье любви в том, что нас любят не по нужде, нашей или чужой, а от полноты. Если я кому-то нужен, но я никому не нужен. Я нужен всем, если я ни в ком не нуждаюсь, люблю себя и без других, и только тогда я буду любить других по-Божьи. Это открывает вера. Бог - эталон. Он может быть без меня, я могу быть без Него, и любовь в том, что эта возможность вечно не реализуется.

Любовь исходит из невидимого и обращена к невидимому. Моё "я" абсолютно невидимо, невыразимо, необнаруживаемо - и абсолютно "есть". Можно картографировать каждый атом мозга, но это будет карта веснушек, а не "я". Горе человеку, который любит свой мозг, а не себя, который отождествляет себя со своими веснушками. Горе человеку, который считает невидимое несуществующим, а опыт невидимого "я" - иллюзией, потому что он отрекается от самоочевидного, от первичного опыта видения невидимого. Я знаю, что я не только больше суммы составляющих меня элементов, но я не есть ни один из этих элементов. Это не означает, что я неуничтожим - чем сильнее сознание своего я, тем сильнее и сознание хрупкости и уничтожимости "я". Тут религиозный опыт видит различие между Богом и человек, и человек часто протестует, претензию выдвигает к Богу - почему я уничтожим, а Ты - нет? Конкурентов забоялся?

Любовь к себе таких вопросов не задаёт. Ей безразлично, смерть или бессмертие. Она, повторим, могучая широкая река. Возможно, вперед обрыв и водопад, но это не меняет её течения сейчас. Человек умирает, но его любовь к себе не умирает, - в этом трагедия смерти, бесплодная, пустая. Человек сливается с другим, но его любовь к себе не сливается, остаётся и в любви к другому подобием Гольфстрима в океане, - в этом комедия любви, продуктивная, творческая. Воскресение там, где любовь к себе обретает и утраченное было "я", и других, и Бога. Любовь есть прежде всего встречи с невидимым - с невидимым в себе, в других и в Боге.

*

Православный психолог Александр Данилин подчёркивал, что любовь к другому должна быть вторична по отношению к любви к себе. Иное - патология и перерастание любви в страсть. "Когда мы искренне, с абсолютной серьёзностью говорим партнёру: "Я не могу жить без тебя", - то незаметно возлагаем на него ответственность, которая человеку не по силам, ведь в каждом из нас живёт Бог ... Разве можно полностью отвечать за жизнь... бесконечности?" Человек даже без Бога может прожить - и прожить вечно. Тем более, он может прожить без другого человека. Любовь к себе и есть обозначение этой способности - быть центром вселенной, не перекладывая на другого своей свободы, не становясь зависимым (зависимость - подмена любви). Человек, который не любит себя, не сознаёт своей полноценности, своего богоравности, не может любить Бога всем сердцем - он может лишь творить из Бога кумира, не может любить и другого. Кто творит из другого кумира, тот превращает чудо в чудовище. "Лишь когда наши чувства становятся не невротическими, а уверенными и спокойными - чудовища исчезают. Опасность не в любви - опасность в том, чтобы объявить всю свою жизнь подчинённой одной лишь ей, словно единственной богине" (Данилин, 2010, 93). Смущаться себя, стыдиться себя, бежать от себя - это признак греха. Река должна течь в океан - и для этого ей нужно сохранять свой исток, который пополняет её водой. Странно было бы сказать океану: "Я тебя люблю, так наполняй меня водой!" Бог и так наполняет нас - ведь в родник вода поступает с неба. Это надо принять и любить себя, источник всего в себе. Пытаться наполнять с устья, пытаться течь вспять - не чудо любви, а невроз опустошённости.

*

Заповедь о любви к ближнему имеет смысл, помимо прочего, потому что любить дальнего нельзя. Любить можно только очно. Не существует "презумпции любви". Нельзя любить незнакомого человека. Соблазн есть. К сожалению, особенно часто среди "профессионалов любви" - если они себя таковыми считают - христиан. Это не очень опасно, намного опаснее, когда о любви к Вам заявит врач, к которому Вы попадёте на приём. Надо сразу разворачиваться и убегать к другому врачу, который не будет притворяться, что любит Вас. Пусть любит коньяк, медицину, пусть любит своё призвание, деньги, наконец, но только не лично меня. Такого врача самого надо к врачу отправлять.

Хуже врача, который заявляет пациенту при первой встрече о своей любви, только учитель, который заявляет, что любит учеников. Такого учителя не к психиатру надо отправлять, а просто увольнять. Или забирать ребёнка из школы, где "любят детей".

Любить дальнего нельзя, и отсюда столь часты разочарования в "любимом писателе". Любить можно книгу, стиль и писателя как абстракцию.

Разговоры о любви обычно призваны не замаскировать недостаток любви, а замаскировать просто гадость. Если на улице незнакомый человек начнёт Вас обнимать и целовать - сразу хватайтесь за кошелёк. Особенно в административной жизни (в наших условиях, например, в церковном учреждении) - если начинают говорить о любви, значит, сейчас либо выгонят Вас, не выслушав, либо ещё и плюнут в душу, или солгут.

А вот не любить можно и заочно. Ведь "не любить" это лишь псевдоним для "ненавидеть". Ненавидеть можно и давно умерших людей, и живущих за тридевять земель. Это же ненависть! Ненависть есть зло, зло есть небытие, и ему всё равно, хоть ближний, хоть дальний. Ненавидят всегда призрак. Поэтому, кстати, не стоит рассчитывать, что ненависть при личном знакомстве ослабевает. Человек же ослеплён - он и ангела светла примет за кастрюлю с вермишелью. А вермишель он не-на-ви-дит.

Учитель (врач, священник, продавец, следователь, журналист) по определению не видит того, кто перед ним находится. Он общается с человеком в маске, пусть даже это замечательная маска веры. Поэтому "неэтично" профессионалу иметь дело с близким человеком - тут не просто конфликт интересов, тут риск потерять близкого, зафиксировать взгляд на маске. Чужого человека опасно видеть голым, а близкого человека опасно видеть одетым в одежду, предназначенную лишь для посторонних. Любить эту маску, эту роль - нельзя. Можно любить свою работу, которая адресуется к этой роли. Особенно опасно, что внешне тут - близость, может быть, большая, чем в семье. Отсюда трагедии, когда врач влюбляется в пациентку, учительница в ученика, священник в прихожанку. Отсюда и кошмар, когда подследственный начинает верить следователю (так чекисты несколько раз добились "покаяния" от своих узников).

Означает ли это, что можно любить не просто близких, но лишь ближних, интимно близких? Конечно, нет. Просто любовь к близкому - профессионально или конфессионально близкому человеку - есть любовь особого рода. Отличие у неё одно: она не может прекратиться. Вот любовь к мужу или жене подвергается риску погибнуть. А разлюбить ученика нельзя - если это правильная любовь. Внешне - более холодная, вообще не называющая себя любовью, скорее даже, ироничная по отношению к ненормальным отношениям. Во всяком случае, не патологическая, близкая к педофилии любовь к ученику как к существу, которое "чище", "доверчивее", не отгораживается от "чужой" любви. Человек, который полагает, что любовь бывает "чужой", что от любви кто-то "отгораживается", именно путает любовь с агрессией и самоутверждением под разговоры о любви.

Отношения учителя и ученика, священника и прихожанина так же ненормальны, как отношения следователя и подследственного, врача и больного. Не должен человек находиться во власти другого человека, даже если это власть прощать, исцелять, образовывать. Поэтому тут слово "любовь" неуместно и опасно. Ученик не может убежать от учителя (во всяком случае, в идеале и в норме). Прихожанин не должен убегать от священника, больной - от врача. А где нет возможности исчезнуть, там нет и той любви, которая одна заслуживает своего названия и которая есть сила, побеждающая ничто.

Именно власть делает столь сложной любовь родителей к детям и делает столь трудной, почти невозможной, любовь детей к родителям. Родитель слишком любит именно "дитя", которое кажется ему нежным, доверчивым, чистым. Вот чужие люди отвергают мою любовь, а мой ребёнок её принимает! Но ведь это неверно: ребёнок просто не имеет выбора. Его чистота - поверхностная, это чистота бутона, а не цветка, цветок же внутри бутона может очень грязным. Биологи даже предполагают, что улыбки ребёнка, его окраска - защитная реакция против агрессии родителей, чтобы не забыли покормить, чтобы не сердились, чтобы поменьше наказывали. Когда ребёнок взрослеет, защитная окраска сходит. Он делает выбор, и этот выбор приводит к тому, что родители охладевают к детям. Это хорошо знают фотографы: родители платят большие деньги за фотографии детей до 8-10 лет, а потом - перестают умиляться. Проверьте свои семейные альбомы - всегда с этого момента перелом. Любовь же детей к родителям ещё тяжелее даётся, потому что "родителей не выбирают". Поэтому заповедь любить родителей (то есть, запрет их ненавидеть) есть. Запрета ненавидеть своих детей нет - это от человека, к счастью, мало зависит, а то бы люди давно исчезли с лица земли. Поэтому любить Бога - заповедь, а Богу любить людей заповеди нет. Он иначе просто не может.

Невозможность любви к дальнему означает, что невозможна "любовь к Родине", "любовь к партии" и т.п. Более того, если далёкий человек хотя бы может стать ближе, то абстрактные понятия в принципе не могут ни приблизиться, ни ответить на любовь. Любовь же безответной не бывает.

Здесь тайна Бога. Тайна Бога не в том, как можно Его любить, а в том, как Он может любить. Любить Бога нетрудно, только это будет любовь не та, что между людьми, а та, что между человеком и низшими созданиями. Бога можно любить как любят кошку, птицу, как любят Солнце. Они ведь отвечают на любовь - кот мурлычит, птичка щебечет, солнышко греет, а иногда и светит. В общем, не говорят, а сигнализируют. Если так любить человека, это патология, а ведь бывает: внушит себе человек, что его любят, только обстоятельства такие, что ответить на любовь нельзя, а только можно просигнализировать. И начинают всё понимать как сигналы. "Он покраснел - значит, любит, но стесняется". "Она фыркнула - значит, любит и досадует, что не может признаться из-за близости мужа". Принц взглянул на меня три раза...

Как Бог может любить человека, если человек неспособен ответить на любовь Божию, если у человека с Богом нет общего языка? Бог же не будет принимать наши сигналы за знаки любви. Зарезал сто быков - значит, любит... А если Бог любит человека как человек любит кошку, то можно ли говорить, что человек "любит Бога" той же любовью, которой Бог любит человека?

Читая Библию, трудно отделаться от впечатления, что о любви к Богу можно говорить лишь, начиная с Христа. Да, конечно, Бог просит любви. "Возлюби Бога". Только что это за любовь? Та же любовь, что у Соломона к нескольким сотням жён? Нет, это любовь - верность. Любить одного-единственного Бога, а других богов не любить. Бог так хочет любви, что даже не ввязывается в обсуждение того, настоящие ли другие боги или нет. Считай, что Астарта существует, только не люби её, а люби одного Бога.

Явно одно: Бог требует любить только Себя, но сильной любви Он не требует. Пока Ему достаточно такой любви, которая соотносится с нашими представлениями о любви, как та часть, которая во время обрезания обрезывается, с частью, которая остаётся при человеке.

Иисуса любить, конечно, можно. Конечно, любить Иисуса можно только, если знаешь Его. Знать Его можно только, если Он воскрес и если Он, воскресший, рядом с тобою. Каким духом такое возможно! Святым, разумеется...

Вера в Христа делает возможным любовь к Богу - тому же Богу, который так грозен и непонятен в громах и бурях до Христа. Главное остаётся прежним: Бог - близок, Бог - ближе самого близкого и самого ближнего. Он рядом с жертвенником Авраама, Он в доме Лота, Он сидит рядом с Иовом, Он и подталкивает Иова к спору, подкидывает ему вовремя меткие реплики в споре с друзьями.

Как же Бог может любить человека? Да как Он любит Себя. Как самого ближнего. До смерти - и до воскресения.

Проблема вовсе не в любви к Богу. Любить Бога счастье. Решение проблемы, а не проблема. Проблема в том, чтобы любить любящих Бога. Как в отношениях между людьми - мы любим тех, с кем у нас есть что-то общее. Если я люблю собирать марки, я подружусь с другими собирателем марок. Конечно, это будет отнюдь не романтическая любовь, иначе бы клубы филателистов следовало запретить как притоны разврата, так ведь и любовь в выражении "любовь к маркам" - лишь метафора. Ближе к истине отношения между людьми, которые любят одного человека - писателя, священника. Правда, увы, тут вмешивается ревность. Впрочем, и в отношения людей, которые любят одного и того же Бога, вмешивается эта поганка, и тогда те, кто должен был бы крепче любить друг друга, напротив, предпочитают скорее уж с атеистом обниматься, чем с иноверцем или инославным.

Любить Бога означает любить каждого человека вне зависимости от того, чувствуем мы его любовь к Богу или нет. Любить Бога означает любить Бога между собой и другим человеком, как "божественную среду", которая словно воздух даёт мне дышать одним воздухом с другим, передаёт моё слово к другому. Любить Бога означает жить в мире, где решения принимаются не по учебникам этики, даже не по заповедям Божиим, а подпрыгивая на одной ножке, взявшись за руки с Ним, Любимым, и со всеми людьми, которых Он ведь держит так же, как и меня.

*

«Не желай другим того, чего не желаешь себе. Вот и вся Тора», - эта фраза раввина Гиллеля из Талмуда в ХХ веке стала широко известна и христианам, однако, её контекст популяризаторами искажён до анекдота: якобы Гиллель один согласился изложить любопытствующему Закон за то краткое время, которое он мог простоять на одной ноге. Михаэль Дорфман (2007) отметил, что в подлиннике рассказа Гиллель произносит свою фразу в ответ на вопрос человека, которого сам же только что принял в число Израиля; более того, он не ограничился одной фразой, была и вторая: «все остальное – толкования» (означающая, что толкования - нужны), была и третья: «Иди и учись». К христианам это тоже относится!

Нулевая заповедь

Золотое правило этики (оно же одна из главных заповедей) гласит, что надо любить ближнего как самого себе. Иногда это выражают отрицательно ("не делай другому того, чего не желаешь, чтобы делали тебе"). Важно, что эта заповедь стоит на другой заповеди, нигде не сформулированной: "Возлюби самого себя".

Себя надо и можно любить, иначе теряется точка отсчета для любви к ближнему. Про эту заповедь нигде не написано, потому что предполагается (совершенно справедливо), что мы достаточно умеем любить себя, знаем, что это такое и как это делается. Более того, если бы в Библии было написано, что себя можно и нужно любить, это дало бы такой толчок себялюбию и гордыни, что до любви к ближнему уже никогда бы дело не дошло.

Однако если не в Библии и не в катехизисе, то хотя бы в размешлениях над катехизисом (то есть, в этой книге) можно и нужно заметить, что святой и правый бой с самолюбием может привести к тому, что человек станет бояться своей способности любить себя, ударится в крайность — презрение к себе, почитание себя не творением Божиим, а неудавшимся творением Божиим, ошибкой Господа Бога. Это разрушительно и для первой заповеди (любить Бога трудно, если чувствуешь себя Его ошибкой) и для второй (страшно даже подойти к ближнему, если чувствуешь себя преступником и идиотом).

Любовь к себе ценна именно потому, что она - мельчайшая любовь из всех возможных, и потому может служить средством измерения всех остальных. Так платиновый метр — дорогая штука, но эталон миллиметра или ангстрема еще дороже, пускай и не из драгоценного металла делан. Метром можно измерить дом, а сантиметром — человека; значит, сантиметр настолько же важнее метра, насколько человек дороже дома. Благодаря крохотным единицам измерения можно придумать, сконструировать и сделать компьютер и ракету, электронный микроскоп и лекарство.

Об этом свойстве любви к себе писал Серен Кьеркегор: "Никто не будет забыт из тех, кто был велик в этом; но каждый был велик здесь ... — относительно величины того, что он любил. Ибо тот, кто любил самого себя, стал велик через себя. и тот, кто любил других людей, стал велик через свою преданность, но тот, кто любил Бога, стал самым великим из всех" (Страх и трепет. Москва: Республика, 1993, с. 23). Это не обязательно противопоставление: можно любить и себя, и ближнего, и Бога. Более того: невозможно любить Бога, не любя ближнего и не любя себя. Тут через ступеньку не перепрыгнуть. Кто любит себя — любит, по выражению Кьеркегора, "возможное", то есть то, что Богом дарованная творческая мощь может сделать из человека (грех же, поспешим заметить, есть "невозможное" — и "совершенный" грех вовсе не создает какой-либо реальности, ничего не "совершает", как совершает нечто летчик, плотник, крестьянин). Любящий ближнего — ожидает вечного, преображения Царства, заключенного в каждом ближнем. Любящий Бога — ожидает невозможного. "Тот, кто боролся с самим собой, стал еще более велик, победив самого себя, однако тот, кто боролся с Богом, стал самым великим из всех ... Был тот, кто полагается на самого себя и завоевал все, и был тот, кто, будучи уверен в своей силе, пожертвовал всем; но тот, кто полагался на Бога, был самым великим из всех".

Любовь к себе и любовь к ближнему имеют одно общее качество, которое далеко не очевидно: это есть любовь к необычному, к иному, к чужому. Человек может любить себя именно потому, что человек бесконечно глубок и, даже будучи натурой цельной, не раздвоенной грехопадением, все время несет в себе нечто неожиданное для самого себя. Свободная и творческая природа человека означает не только, что человек творит нечто новое вовне себя, неожиданное для окружающих и для Бога (это как раз совершенно не обязательно), но, прежде всего, что человек внутри себя постоянно имеет нечто новое. Разумеется, это ничтожная новизна, это крохотная сдвижка между разными частями души. Этого опыта себя как существа сложного недостаточно для того, чтобы человеку было "хорошо одному", но все же этот опыт и эта сложность существуют и помогают человеку подняться бесконечно высоко к другим и к Богу.

Опыт новизны и инаковости внутри самого себя дает любящему себя человеку минимальный (но именно в силу минимальности — первичный, зародышевый) опыт единства с иным. Любовь к женщине есть распространение этой способности, любовь к ближнему и Богу. Кто любит глубину в себе, кто любит неожиданное в себе, тот способен восхищаться другим человеком именно за то, что другой — иной, непохожий, может сделать нечто, чего собственное "я" сделать не может.

Проповедь Фрейда против заповеди "Возлюби ближнего как самого себя" - великая проповедь. Но не наука. Она основана на чувстве, на предположении, что все болезни от того, что любовь неразрывно связана с ненавистью, и чем более кого-то любишь, тем более накапливаешь против этого человека и раздражение. Столь ненаучный подход к любви Фрейду простителен: он с дурацким своим предрассудком лечил людей, а многие христиане, обладая истинной верой, людей калечат. На язык одного племени эту заповедь перевели как "Чувствуй обиду за другого с такой же силой, как обижаешься за обиду, причиненную тебе". Обида, безусловно, мало кем в европейской культуре воспринимается как часть любви - и Фрейд поставил ее вне любви (ненависть - лишь извращение обиды). А напрасно: можно обижаться, и это неизбежная часть жизни, в том числе любви, естественная часть. Важно не избегать обидчивости, а быть беспредельно обидчивым, тогда обида превращается в полноценное милосердие, как вода превращается в вино, как бесконечные параллельные линии превращаются в одно.

Заповедь о любви к себе легче понять там, где она сопоставляется не с заповедью о любви к Богу, а с заповедью о почитании родителей. Очень жаль, что Фрейд не знал, видимо, о возможности такого сближения. Иисус не говорит, что почитание родителей есть чистый, без примеси фобий и комплексов, восторг. Напротив: заповедь всегда говорит о чем-то спорном. Нет заповеди "не тони", хотя тонущие бывают. Бывают родители, которых легко любить (ну, предположим!), но не бывает родителей, которых легко почитать. Любить себя не легче. Но возможно, и эту маленькую возможность Иисус просит использовать на сто процентов.

1 августа 1826 г. в Валенсии торжественно сожгли учителя Каэтано Риполя по обвинению в иудаизме, так как он утверждал, что суть религии заключается в изречении: "Не делай другому того, что не желаешь, чтобы делали тебе".

Такие неожиданные выводы можно сделать из размышлений о том, чем положительная заповедь (делай другому...) отличается от отрицательной (не делай другому...)

Два поколения спустя Бернард Шоу саркастически писал, что никто не имеет право любить другого как себя, потому что другому, возможно, нужна другая любовь. Шоу, судя по реакции на его личность (не тексты) окружающих, как раз любил других как себя, и это доставляло окружающим массу проблем, потому что себя Шоу любил не слишком.

А может быть, никакой особой разницы между положительной и отрицательной формулами нет? Есть забава: в сетку плотно вдевают множество металлических стержней одной длины так, чтобы они могли двигаться взад и вперед, и с одной стороны прикладывают к образовавшейся массе руку. На другой стороне блока образуется выпуклый отпечаток руки. Можно и лицом надавить. Того же результата можно добиться, вытягивая каждый стержень отдельно на необходимую высоту.

Тянется ли человек к другому от любви или подталкивается к другому благодаря мирному расположению духа, результат один. Человек немножечко Тяни-Толкай (изобретенное Чуковским животное с двумя торсами, смотрящими в разные стороны, и без единого зада).

*

Любовь вообще - менее всего чувство. Любовь к себе - не чувство, которое постоянно следует переживать. Это была бы самовлюблённость, явление ещё менее продуктивное и намного более противное, чем влюблённость в другого. Любовь к себе не надо и воспитывать, развивать. Любовь к себе попросту присутствует в человеке, и достаточно не отрицать её. Любовь к себе не есть и принятие себя, это уже попахивало бы извращением. Любовь к себе, скорее, означает способность к покаянию. Любить себя означает уметь слышать совесть, которая меня же, любимого, обличает - обличает бесстрашно, зная, что я выдержу, ведь я же себя люблю. А вот другого обличать не надо, потому что кто из нас посмеет сказать, что я люблю другого настолько, что имею право попрекать, что могу рассчитать силу упрёка. Пусть уж другой собственной совестью обходится. Самое большее, что я могу, это не участвовать в том, что мне кажется злом.

*

Любовь всегда в готовности служить, а иногда - в готовности, чтобы тебе служили. Иисус три последних и важнейших года жизни был на иждивении самых разных людей. Ему служили - и помазание ног миром самый слабый пример. Он говорил, что "не [для того] пришел, чтобы Ему служили, но чтобы послужить и отдать душу Свою для искупления многих" (Мф. 20, 28), однако с благодарностью принял служение Марии, да и Марфу просил послужить - только не едой, а вниманием. Даже ханжа с удовольствием помоет ноги духовенству в Страстной Четверг, подлинный же святой позволит устроить себе головомойку. Многие готовы ухаживать за умирающим, за страдающим, переламывая себя, но при этом сами мечтают умереть быстро и безболезненно, - значит, тут нет полной искренности, тут нет той симметрии, которая есть в "делай ближнему, что хотел бы для себя". Любовь, если описывать её механически, невозможно без зависимости от другого, как речь невозможна без звуков. Зависимость, конечно, не суть любви, и возможна зависимость без любви, как возможны бессмысленные звуки, не образующие речи. В каком-то смысле любовь есть невроз, только невроз преображённый, как личность с точки зрения обезьяны есть психоз.

*

Одно из речений Евангелия Фомы очень простое, вполне гармонирует с "каноническими" словами Иисуса о любви к ближнему, и при этом добавляет интересный оттенок: "Иисус сказал: Люби брата твоего, как душу твою. Охраняй его как зеницу ока твоего". Не "люби ближнего как самого себя". "Я" расщепляется, и ненормален человек, который никогда не раздваивался, никогда не отчуждался от самого себя, не глядел со стороны на свои взгляды, не оценивал свою жизнь, вертя ее на ладони, словно это бирюлька с блошиного рынка. Патологично раздвоение личности, а удвоение - нормально. Тень ведь отбрасывать нормально?

Как же человек должен "охранять зеницу ока"? Как как - вырвать это самое око, если оно глядит с вожделением на женщину (Мф. 5, 29). Так и с душой - "Сберегший душу свою потеряет ее; а потерявший душу свою ради Меня сбережет ее" (Мф. 10, 39).

Может глаз глядеть с вожделением на самого себя? Нет, конечно. С любовью - другое дело. Так что отождествить себя с собой - означает исчезнуть. Взглянуть на себя со стороны - означает начать жить. Увидеть, что другой - ларец, в котором твоя душа, твое бессмертие, что глаз другого, его точка зрения на тебя и на все - это взгляд, который необходим тебе как видеокамера на космическом спутнике необходима исследователю космоса. По-настоящему видит мир тот, кто видит его одновременно и своими глазами, и глазами других. По-настоящему, вечно живет не тот, кто продлит свю жизнь до бесконечности, а кто живет жизнью бесконечного человечества

*

ЛЮБОВЬ К ТРЁМ ПРОТЕЗАМ

Евангелие Фомы сходно с каноническими. Все они – сокровищница, в которой каждый находит лишь то,что ищет. Если ничего не ищет, то ничего не видит. Это можно назвать целевой установкой, психологической детерминантой, локусом контроля, фильтром восприятия. Ищет человек веры в переселение душ – найдёт её даже в «Отче наш». Ищет человек подтверждения халкидонского догмата – обнаружит его и в апокалипсисе. Не нравится человеку сама мысль о Церкви как о каком-то давлении на его бессмертную душу – и он с отвращением отбрасывает Матфея, Луку, Марка, Иоанна и впивается в Фому. Вот она, где правда-то, которую попы от народа скрывают!

И не имеет значения, что у Фомы среди прочих изречений Спасителя есть такое: «Люби брата твоего, как душу твою. Охраняй его как зеницу ока твоего». Это прочитывается мимоходом, как и Нагорная проповедь. Бабские нюни. Демагогия. Трындёж. Для недоумков – любовь, а для нас, думающих людей – про эфирные тела, сроки конца света, иерархию духов и в то же переселение душ.

Что ж, летите, голуби, к сионским высотам, нам бы тут с братом разобраться, как говаривал Каин Авелю во время редких встреч за родительским столом. Любить как Бог любит меня и любить как свой глаз, свою жизнь, – есть разница? Формально – есть, и не в пользу Фомы, кстати. Потому что «как Бог любит меня» – о, сколько тут высокой мистики про «отдал Сына Своего единородного». Высокой, но тощей, потому что никак не связанной с личным опытом. Никто из нас, к счастью, не имеет ни возможности, не желания посылать своих детей на смерть.

А вот опыт протезирования имеет каждый, начиная с младенца. Потому что «человеческое здоровье» принципиально отличается от обезьяньего, причём в худшую сторону. Мы потеряли шерсть, нам холодно – и одежда есть первый протез. Обувь – второй, заменяющий чудные обезьяньи подошвы. Подвидами этих протезов являются сотни предметов – очки, кардиостимуляторы, искусственные зубы, парики и т.д. и т.п.

Есть ещё третий протез – культура, духовность, религия, называйте как хотите весь тот пёстрый набор, который заменил утраченную обезьянью способность жить, не заморачиваясь никакими вопросами о смысле жизни, сводя общение к вычёсыванию блох и поддержанию иерархических отношений. Нет, конечно и люди могут добровольно опуститься до такого уровня, как и люди могут стать натуристами и обходиться без первых двух протезов. Вот спецслужбы… садомазохистские формы религиозности… А уж недобровольно – тюрьмы, концлагеря…

Заповедь о любви в формулировке евангелия Фомы, хороша тем, что не требует веры в Бога, а требует лишь потребности быть Богом. Хочется видеть всё, быть всевидящим Оком? Для этого нужно иметь миллиарды глаз. Ты их утратил – так вот тебе люди, ближние и дальние, они будут твоими глазами. Ты хочешь жить вечно, всегда и всюду? Вот тебе жизнь других людей – сделай её своей, прими человечество как протез. Не ты – часть человечества (фу, какая муравьиная кислота), а человечество – часть тебя. Ничего, человечество потерпит. Но уж тогда будь любезен обращаться с человечеством не как с абстракцией. Ты со своим глазом как обращаешься? То-то… Чем еврейские образы хороши – и дыхание, и глаза регулируются в первую очередь не сознанием и волей человека, а рефлексами и внешней средой. Они слишком важны, чтобы повиноваться нашим представлениям о мире – они поставляют материал и энергию для этих представлений, для самого нашего существования. Дыхание, конечно, важнее – без него быстро помираешь. Вот люби ближнего так, чтобы, если его обидишь, начинал задыхаться, словно тебе рот и нос скотчем заклеили. А грех – это и есть тот самый скотч…

*

Возлюбить ближнего как себя... Есть одна тонкость - силы откуда взять? Любить иных тяжёлый крест, а я прекрасен без извилин (цитирую по памяти).

Любовь не нуждается в силе, любовь даёт силы. Не "даёт силу" - ну их, эти звёздно-военные верования про какую-то космическую силищу раз и навсегда. Просто силы - на отдельные случаи. Они, конечно, невеликие силы, но всё же именно силы, а не просто удовлетворение от сделанного доброго дела - часто доброе дело такое, что никакого удовлетворения, кроме тоски быть не может. Простейший пример - организация похорон. Не всем же спасать евреев, на которых напали другие евреи, как это сделал милосердный самарянин. На всех добрых людей нас, евреев, не напасёшься. До тоски, однако, хлопоты, а до хлопот - порыв. И вот этот порыв даётся любовью. Конечно, и без любви надо следить, чтобы никто на улицах не валялся, но как же это тяжело без любви. Впрочем, без любви всё тяжело. А на простейший вопрос - "вот я люблю, но мне тяжело делать то-то и то-то любимому человеку" - железным голосом отвечать: значит, можешь любить больше. Человек не может заставить себя любить, любовь, как и вера, сваливается на голову. Человек, однако, может стряхнуть любовь (и веру), а может втирать её внутрь себя, чтобы она из наружного лекарства - влюблённости - стала внутренним. Не человек сочинил зерно, но только человек может вырастить пшеницу.

Что же, неужели тратить драгоценное время, необходимое для любви к ближним, на обихаживание собственной к ним любви? Конечно! Потому время и драгоценно, что его можно занять молитвой об укреплении любви в себе. И не надо бояться, что за молитвой кому-то недодашь. В конце концов, любить ближнего - всего лишь продолжение способности быть ближним Любимому и быть любимым Ближним.

* * *

Не надо бояться любить. Пусть на любовь ответят ненавистью, пусть человек, который ты посадил за свой стол, превратится в свинью и счамкает тебя – люби. Лучше любовь со смертью, чем жизнь без любви. Или, говоря современным языком, лучше разориться из-за любви, чем обогатиться благодаря ненависти. Не боишься Бога и суда – ну и ладно. Но бойся не сказать любви и любимому «да».

А теперь «однако». «Но». Маленькое примечание, которое превращает любовь из пошлого занудства в головокружительное приключение. Есть любовь «да» и есть любовь «нет». Любовь «нет» обычно ассоциируется с любовью к детям – мол, нужно уметь говорить ребёнку «нет». Однако, во всякой любви есть элемент «нет». Ева должна была сказать змею «нет». Не только дети умеют манипулировать любовью, и более всего манипулируют любовью не дети. Манипуляции бывают истероидные и вкрадчивые, садистские и мазохистские, тонкие и толстые. Прибавьте к этому, что мы можем принять за манипуляцию настоящую, подлинную любовь – и приключение готово. Полный «я знаю, что я ничего не знаю», но всё же – действую. Принимая на себя все убытки от возможной ошибки.

Любовь «нет» может и выгнать (убить, конечно, это запредельно, это и для ненависти недопустимо, не то что для любви). Чаще, впрочем, любовь «нет» уходит – на то она и любовь. Уходит, оставив всё любимому. «Как дай вам Бог любимой быть другим». Изгоняет или избегает, но – есть кое-что важнее любви. Это достоинство человека.

Всякая манипуляция спекулирует на том, что ты можешь и должен пожертвовать своим или чужим достоинством ради любви. Ну, чужим – решительно нет, это не обсуждается (хотя далеко не всегда легко провести границу между чужим достоинством и своим, незрелое «я» не выделено из «общего» достоинства). Но как быть со своим? С одной стороны, ну что такое моё достоинство! Жизнь за другого – и то нужно отдавать, а тут какое-то достоинство. С другой стороны, разве без достоинства – это жизнь? Разве Иисус пожертвовал Своим достоинством? Ни на полкопейки! Жизнью – это да, пожертвовал, а достоинство сохранил. В отличие от многих и многих… Сказал «Отче, прости им», а не «Снимите меня, я больше не буду».

Хорошая новость та, что манипуляции любовью, которым следует говорить «нет», распространены отнюдь не широко. Можно даже утверждать, что большинство людей к таким манипуляциям вообще не склонно. Либо любят, либо ненавидит. Бывают, однако, люди, которые сделали манипуляции главным способом выстраивания «отношений» с миром. Что ж, это далеко не самый опасный и далеко не худший из сценариев шизоидности, только очень уж много времени съедают такие сценарии. Распять – мучений на полдня. Оказаться героем сериала «Я тебя так люблю, сволочь, что мало не покажется» – это много дольше. Так ведь и чудеса случаются – люди могут и от такого сценария обратиться и стать нормальными грешниками. Хотя это не так часто бывает как воскрешение из мёртвых.

Когда любовь должна говорить твёрдое «нет», как она должна говорить твёрдое «нет», как не дать манипулировать собой и при этом не начать манипулировать другим, – всё это самое сложное в жизни и в любви. Для людей публичных профессий – политиков, учителей, журналистов, врачей – профессиональная проблема, они доступнее, и манипулятор заводит свою волынку: «Ты публичен – следовательно, ты мой».

Рецепты против манипуляций есть, но доказательств, что ты вовремя и верно используешь рецепты нет и, главное, в принципе быть не может. Иначе это было бы доказательство бытия Божия, оно же доказательство несуществования свободы. Так что – любить, не боясь всё потерять и ничего не приумножить, не бояться самого страшного – попасть в тюрьму, лишиться свободы, стать рабом. Но – стать рабом телом, а не духом, лишиться свободы физической, а не внутренней, попасть в тюрьму, но не стать тюрьмой.

*

Может быть, самое важное, не "любить Христа", "любить Бога", а "любить всех из любви к Богу". Конечно, это не слишком уклюжая перефразировка "любите других, как Бог возлюбил вас", но вот чего Господь не сказал, а мы должны сказать. Любить Иисуса - Машиаха, Помазанника, Спасителя, Господа - означает не фыркать с презрением на тех, кто претендовал и претендует быть машиахом, помазанником, Господом, Спасителем, а прямо наоборот - и их любить. Это Солнце светит так, что Луна, отражающая солнечный свет, - бледная немочь. А Бог светит так, что всякий, на кого падает (и, соответственно, отражается) Его свет - ярче Солнца. Несмотря на низкий коэффициент отражения. Ну как же этому не порадоваться - а радоваться ближнему и означает любить ближнего.

*

Уважает ли себя Бог

Самоуважение – настолько базовая потребность человека, что ее и определить невозможно, как невозможно определить, в чем заключается человечность. Потребность в еде и тепле меряется килокалориями, потребность в пещере меряется квадратными мерами. Самоуважение не меряется, оно само – средство измерения. Как и в случае с другими фундаментальными явлениями, его легче определить апофатически, «от противного».

Может ли самоуважать себя женщина, подвергающаяся групповому изнасилованию? С точки зрения насильников и может, и должна. Они потому и насильничают, что хорошие люди и уверены: женщина в глубине души уважает себя, когда ее используют как сексуальный объект. Она же для секса и создана, она больше всего сексу жаждет, только обязана это скрывать, а мужчины обязаны откупорить эту бутылку и пустить по дружескому кругу.

При этом способность мужчин к самоуважению поразительно низка (что подтверждает гипотезу о вторичном по отношению к женщинам происхождении этого пола). Это очень заметно в больницах. В здоровом состоянии именно мужчины обычно больше говорят о том, что скорее умрут, чем дадут над собой издеваться. «Яду мне, яду!» Правда, хотя в современном мире доступных ядов множество, мужчины часто кричат «Эвтаназии мне, эвтаназии!», пытаясь перевалить на других свои неврозы.  Еще ничего не болит, а крику на Млечный путь. Вместо «я тварь дрожащая или право имею» - «я имею право быть дрожащей тварью».

В больном состоянии, что хорошо известно, именно мужчины с легкостью жертвуют самоуважением. Эта хрупкая субстанция теряется не тогда, когда человеку ставят клизму или подносят утку. Клизма и утка – механика, а не органика. Самоуважение теряется, когда на приеме в больницу дают подмахнуть не глядя бумажку, где больной заявляет, что ему все подробно разъяснили (это до постановки диагноза!), что он на все согласен и никаких претензий даже на небесах предъявлять не будет.

Самоуважение теряется, когда тебе тыкают все, от поломойки до хирурга (хирурги – реже). Когда с тобой не здороваются, как повар не здоровается с овощами, из которых варит суп. В общем, групповое изнасилование оно ведь не только сексуальным бывает. Эротическим оно не бывает, это да, а любым другим – пожалуйста: канцелярским, налоговым, бюрократическим, политиканским… Заведите в современной России эвтаназию – и она превратится в изнасилование, а в современной Германии и предсмертные мучения от рака менее болезненны и разрушительны для человека, чем российское «медицинское обслуживание населения». Унизительнее этой медицины только номенклатурная медицина, почему номенклатура и предпочитает ту же немецкую.

Человек не уважает себя, когда с ним обращаются как с вещью. Неважно, разрешил он это или нет. Есть вещи, которые человек не имеет власти разрешать. Нельзя разрешить себе не быть человеком. Конечно, не здоровье и не медицина основные враги самоуважения, а повседневная жизнь. Грех и есть отказ от самоуважения в обмен на самоуслаждение. Речь не об удовольствии, а об облегчении бытия за счет жизни. Согласился делать работу заведомо плохо (а в этом вся суть постреволюционной России) – потерял самоуважение. Потерял еще до согласия, потерял, когда готовился согласиться. И ладно бы только политика-профессия. Жене изменил, обманул жену, друга, коллегу – все, ты уже предмет и самоуважение от тебя упорхнуло. Украл, позавидовал… Далее везде. Только заповедь о любви к Богу добрая – не соблюл, но самоуважение при тебе. Пусть неверующий, а вполне человек. Это уж Бог так распорядился – у Него ведь тоже есть самоуважение. Точнее, это у нас – тоже…

Как жить, не уважая себя

Человек не может жить без самоуважения, но человек может жить без жизни – «су-щест-во-вать». Прозябать. Тлеть. «А вы свою жизнь проживете как черви слепые живут, ни сказок о вас не напишут, ни песен о вас не споют». Сказок, действительно, не напишут, а песен написано – один цикл Галича про Климегорыча Коломийцева чего стоит.

«Трагедия революции», «катастрофа социализма», - они ведь вовсе не в миллионах расстрелянных. Они еще больше в миллионнах не расстрелянных, но и не живых. Как сказала Керсновская: «Помереть не дадут, но жить не позволят». Так оно, в целом, и до сего дня – сотни миллионов обитантов бывших советской империи живут, не уважая себя. Других тоже, но это второстепенно.

Это – трагедия. Драма в том, что и до революции с самоуважением были большие проблемы. Самоуважение трудно совместимо с коллективизмом, с родовым началом. Женщина, которой внушили, что достойно и праведно ходить с закрытым лицом – это самоуважение? Обычный конформизм.  У мужчин свои заморочки.

Самоуважения и было мало, и есть немного. Стопроцентно его нет нигде, но качественная разница между Первым миром и прочими вовсе не в деньгах. Множество жителей России сейчас получают куда больше американцев, но не уважают себя нисколько – и прежде всего относится к миллиардерам, миллионерам, чиновникам, чекистам и т.п. Но если отсутствие самоуважения у богачей и сильных мира сего – комедия, то у бедняков и слабых – трагедия. Нельзя жить, но жить-то надо! Так и живем.

И ничего страшного! Ну, нет базовой потребности – и что с того? И голодными люди живут, и замерзая живут, и… В общем, человек на одном из первых мест по приспособлению и выживанию. Пускай! Бог милостив!! Только не надо себя обманывать. Не делать вид, что все нормально. Если потребность человека в самоуважении – номер один, но жить трезво – долг человека под тем же номером. Делай что хочешь, только не ври себе, что ты делаешь. Ну, предал… Бог простит! Ну, сподличал… Бог простит! Ну, сдал жизненные позиции… Простит, прощаем, прощай! Только не лги. Тогда появляется шанс на изменение. Если голодный убедит себя, что не хочет есть, то он умрет. Такое возможно – наркомания перешибает даже чувство голода. Бутылка водки не утоляет жажду, зато запросто может убить жаждущего.

Вот и нашлась в декалоге заповедь «самоуважайся» - это старое доброе «не лжесвидетельствуй на ближнего своего». Ведь человек для себя – ближний. Вот и не обманывайся. Это очень нелегко. Вся аскетика нацелена на избавление от самообмана. Кажется, что если потребность – базовая, то она неизбежно, непременно будет удовлетворена, иначе человек умрет. Да нет – прямо наоборот. Вторичные потребности – поесть, выпить, сделать карьеру, насытить похоть – это кажется так неодолимо, что сил нет. Разобьемся, но сделаем! А базовая потребность – её сперва надо раскопать, освободить от заносов, почистить, полюбоваться, вставить на место и – вперед!

Самоуважение и покаяние

На самом деле, действительно, самоуважение – настолько базовая потребность, что жить без самоуважения нельзя. Что же делает человек, которому не просто не за что себя уважать (уважать себя можно и нужно за одно то, что человек), а который должен бы себя не уважать? Он, естественно, создает фальшивые основания для самоуважения. Планета в основном застроена именно фиктивными самоуважениями.

Самый забавный из актуальных примеров группового фальшивого самоуважения (но всякое групповое – лишь сумма индивидуального) – это идеология путинизма. Она одновременно включает в себя гордость за славные традиции ВЧК, красного террора, верности Ленину-Сталину, и гордость за славные традиции Белой Армии, верности Ивану Сусанину и Ивану Грозному. При этом путинизм неверен и красному террору, и белому, изменил и Сталину, и Грозному, потому что главный-то кумир старая добрая Маммона. С героями красными и белыми роднит разве что пристрастие к выпивке, насилию и сквернословию.

Это случай крайний и явный, но ведь, если по совести, кто может уверенно сказать, что его самоуважение – не фальшак? Это все равно, что ответить на основной вопрос философии – сплю я или бодрствую. То, что кажется ясным абсолютному большинству людей, философу представляется неясным – и прав философ. Так и с совестью (а самоуважение есть мир в отношениях со своей совестью). Может, мне лишь кажется, что у меня совесть чистая и спокойная, а на самом деле она просто уже как Ленин в Мавзолее – да, чистая, да, спокойная, только немножко неживая.

Вот на этот случай и существует покаяние. Не извинения перед людьми – очень часто никаких поводов приносить извинения нет. Не публичное раскаяние. Не угрызения совести. Покаяние есть покаяние есть покаяние. Процесс одновременно интуитивный и в то же время страшно рациональный, безмолвный прорыв к точному Слову о себе. Если человек считает такое покаяние заведомо для себя унизительным, значит, он ещё спит и во сне верует, что имеет чистую совесть.

Про «чистую совесть» – это из апостола Павла, и на эту тему есть очаровательная проповедь у великого английского писателя Лоренса Стерна в его великом же и увлекательном романе «Жизнь и мнения Тристрама Шенди». Стерн был еще и священник и свою лучшую проповедь ввинтил в роман. Потому что считал, что вера в свою чистую совесть – главный враг веры в Бога. Может, конечно, он преувеличил, и самоуважение без покаяния – не преступление, но и добродетелью его не назвать. Про самоуважение с покаянием Чехов точно сказал: «За дверью каждого порядочного человека должен стоять человек с колокольчиком и беспрестанно звонить, напоминая, что там, за дверью, есть люди, которым трудно, которые нуждаются в поддержке и помощи». За этой дверью ещё и Бог стоит, и тоже нуждается, и наша собственная душа за ней стоит. На всех не угодишь, но угождение и не требуется – требуется лишь открыть дверь.