Яков Кротов
К оглавлению дневника
за 2001 год
К предыдущей главе
ТЕНЬ РОССИИ
Оп. с сокращениями: Общая газета, 8 ноября 2001 г.
После большевистской революции поэт Максимилиан Волошин написал: "С Россией
кончено". Так многие тогда писали. А потом многие (но не Волошин) пытались
поверить, что с Россией все-таки не совсем кончено. В 1920-е годы были евразийцы,
поверившие, что большевизм - это наверстывание того, что Россия упустила на
восточном направлении.
Во время Второй мировой Бердяев выступил в поддержку большевиков, против попытки
уничтожить большевиков вместе с Россией. Да и раньше он напоминал, что в революции
был свой положительный смысл, что массы от много освободились, а ко многому
светлому, напротив, приобщились.
Николай Александрович не жил в большевистской России и до самого постановления
о журналах "Звезда" и "Ленинград" не подозревал, что на
место цепей дореволюционных наковали достаточно иных, что приобщение к культуре
масс хотя и произошло, но культурная элита не возродилась. Появилась образованщи-на,
чья сердечная и интеллектуальная недостаточность причиняла массу страданий как
ей самой, так и окру-жающим. Никуда не делись, а только приоделись городские
и деревенские прохвосты, выступавшие от имени народа.
В истории был Чеширский кот, который исчезал, оставляя после себя улыбку -
появился народ, кото-рый исчез, оставив после себя гримасу боли. Потому что
народ не есть просто сумма людей, проживающих на определенной территории, народ
есть люди, принимающие на себя ответственность за эту территорию. Революция
была упразднением отвечающих и торжеством вопрошающих, просящих, выпрашивающих.
Крушение коммунизма как системы господства коммунистической партии многие поняли
как воскрешение России, свободной России. С таким же успехом можно считать отмену
смертной казни воскрешением всех казненных. Крушение большевизма было именно
и только крушением большевизма. Партия, которые возглавили народное недовольство
в 1917-м, потерпела поражение.
Импотенция у Дон-Жуана, однако, отнюдь не означает, что Лепорелло, слуга Дон-Жуана,
тоже импотент. Скорее даже, напротив: когда хозяин уходит в тень, слуга получает
дополнительные шансы на успех. В отсутствие, разумеется, других хозяев - но
когда речь идет о России, конкурентов у коммунистов не было, об этом коммунисты
позаботились. Они только об этом и заботились.
Контрреволюция создала много образов революции, но к концу двадцатого века
популярным остался один: образ Михаила Булгакова в "Собачьем сердце".
Фамилия "Шариков" стала нарицательной. Удача Булгакова, однако, была
в том, что он противопоставил не люмпена Шарикова - профессору Преображенскому,
а люмпена Шарикова с большевиком Швондером - лаборанту Борменталю с профессором
Преображенским.
Двойничество как литературная тема стара. Дон-Кихот, Дон-Жуан, каждый из мушкетеров,
любой герой оперетты имеют своих двойников, слуг, которые передразнивают и обнаруживают
слабости хозяев. Но двойничество как факт человеческой жизни еще старее. Может
быть, весь смысл жизни в том, чтобы не искать смысла жизни вот этой, наличной,
данной, а понять, какова наша истинная жизнь, по отношению к которой мы лишь
опущенные в быт и труд, недомогающие, грешные двойники. Санчо Панса - это обленившийся,
разжиревший, разучившийся читать Дон-Кихот. Или Обломов. Или профессор Преображенский.
Революция сама по себе была делом Дон-Кихотов. Или, в русском случае, Швондеров
и профессоров Преображенских, да и Преобрамужских. Совесть не давала им спать,
страдания Шариковых и Борменталей стучали в их сердце. Швондер был большевик,
но Преображенский был кадет - был, был, каждый порядочный человек должен был
быть кадетом, а Преображенский не шкурник, не Ионыч. У Швондера были идеалы,
у Преображенского были идеалы, а цель у них была одна - чтобы народу русскому
лучше жилось на Руси.
Виноваты или нет идеалисты, что в результате народ исчез, не так важно. Важно
- куда, собственно, народ исчез. А народ превратился в шариковых. Собачья жизнь
кончилась, началась советская власть. Крушение этой власти было крушением хозяев.
Это были уже не Швондеры и не Преображенские, но все-таки персонажи с остаточным
идеализмом в сознании. Осталось очень мало.
Собственно, поэтому крушение большевизма не было чьим-то личным крушением -
просто из сознания ушли последние сомнения в коммунизме. Вера в коммунизм ушла
намного раньше, а тут и сомнения испарились, которые в отсутствие веры давали
иллюзию того, что коммунизм возможен - хотя бы как предмет для сомнений. Швондеры
молниеносно превратились в Шариковых, Преображенские - в Борменталей. И если
освобожденный Прометей - это освобожденный Прометей, то освобожденный Шариков
- это освобожденная тень Прометея. Тень, скушавшая господина своего и желающая
господствовать, господствовать, господствовать. А так же выпить и закусить.
И все - за чужой счет, потому что своего счета у тени нет.
Подлинник-Швондер принимает бесчеловечный, антиправовой закон (например, объявляет
преступлением даже мысль о свержении советской власти). Подлинник-Преображенский
начинает объяснять различие между законом и правом, но старается не мыслить
о свержении советской власти, быть "лояльным". В результате неуклонного
швондеровского проведения закона в жизнь, преображенские прекращают свое земное
существование, да и швондеры потихонечку самоистребляются.
Тени ведут себя иначе: Шариков отменяет швондеровский закон, вводит "как
бы" свободу слова, но при этом шариковы-градоначальники, шариковы-судьи,
шариковы-милиционеры гоняются за свободным словам за кошками. Это не означает,
что они гоняются за свободой очень усердно - ведь и собака за кошкой не гоняется
постоянно. Так, погавкают, загонят кого-то на дерево, кого-то оставят в покое.
Борменталь же, не удосуживаясь почитать книжки по праву, не тратя силы на политическую
борьбу и публицистику, просто стараются быть порядочными, соблюдая шариковские
законы лишь постольку, поскольку это не мешает жить, зарабатывать, защищать
правду. И там, где Швондер и Преображенский движутся вперед, пусть даже "перед"
довольно печальный, шариковы и борментали танцуют бесконечный хоровод, догоняя
и покусывая друг друга.
Настоящий кошмар начинается, когда Швондер принимает не абсолютно злой закон,
а абсолютно добрый. Например, закон о том, что государство возмещает гражданам
всякий ущерб от терроризма. Разумеется, государство не в силах этого сделать.
И в результате благороднейшие из борменталей пытаются вытребовать у государства
хотя бы часть того, что сожгли, взорвали, потопили террористы - не для себя,
для ближних. А шариковы, естественно, разводят руками: ну нет таких денег. И
все при деле.
Старая сказка Андерсена в пост-коммунистической России разыгрывается на новый
лад: хозяина казнили, то тень не умерла. Принцессы тоже нет - она умерла в девяностолетнем
возрасте, не дожив до перестройки, и это ее счастье. Есть тень принцессы, именующаяся
себя матерью наследника русского престола грузинка. Впрочем, тени не слишком
рвутся вступить в брак - ведь в тени друг друга могут существовать лишь люди,
а тени исчезают не только, когда над ними оказывается солнце, но и когда над
ними оказывается другая тень. Более того, полдень - один и длится меньше секунды,
а всяких темных времен, неблагоприятных для мелких теней, куда больше. Солнца
тень как раз не боится, даже очень любит. Не случайно только в теневой России
не жалеют денег на разгон облаков по случаю теневых своих праздников. Краденое
солнце - не обязательно солнце зашторенное. Когда в затененной столице теневой
России солнце разогнано снарядами, а в другом месте России снарядами разгоняют
ненавистную категорию сограждан, -- такое солнце еще более краденое, теневое
солнце.
Тень не случайно боится исчезнуть. Собственно, бояться исчезновения - сама
сущность тени. Человек существо намного более самоуверенное, и для мементо мори
ему нужны отдельные усилия. И человек прав - Бог создал его не для того, чтобы
исчезать. Даже смерть не есть исчезновение - отсюда учение о вечных муках.
Чтобы тень исчезла, прежде всего, не нужно стараться ее уничтожить. Тень этого
чрезвычайно не любит, опасается, принимает все меры, чтобы исчезла не она, а
вы. Она глупая и не понимает, что она - ваша тень. Да-да, проблема в том и заключается,
что всякая тень, которая беспокоит человека, -- его собственная. Чужая тень
- чужие проблемы. Тень России состоит из теней каждого жителя России (которого
пока еще нельзя назвать гражданином - еще одна особенность теневой страны).
И обращаться с тенями надо жестко, но ласково. Или, наоборот: ласково, но жестко.
С тенями не надо разговаривать, -- ведь они не умеют отвечать по определению,
они умеют лишь командовать или, когда нет власти, хныкать. Разговаривать надо
с тем, кого тень поработила. Надо выколупывать собеседника из тени. Не экономику,
а себя самого надо выводить из тени, как своей собственной, так и чужой.
|
