Журнал "Коммерсантъ Власть" №4 от 10.02.1998, стр. 8
В конце января Борис Ельцин заявил, что уже выбрал себе преемника. Не слишком умные политики заволновались: кто же? Умные понимающе вздохнули и притихли. Потому что слова Ельцина означают только одно: преемником будет он сам.
Конец прошлого года был ознаменован тем, что власть стала ускользать из рук Бориса Ельцина. И правительство быстро это почувствовало. На первой в 1998 году встрече руководства правительства с президентом предельно осторожный Виктор Черномырдин позволил себе в присутствии журналистов перечить главе государства.
Спор с президентом сам по себе не является криминалом. Но, согласно неофициальному кремлевскому этикету, во время публичного президентского разноса чиновнику любого ранга должно потупить взор и молчать. Отвечать можно лишь тогда, когда из президентского кабинета будут удалены телекамеры.
В том, что Черномырдин нарушил незыблемое прежде правило, виноват сам президент. Он переборщил с ролью отца нации, свысока взирающего на то, как правительство пытается вытащить экономику страны из кризиса, сражается с задержками зарплат, пенсий и проч. Кабинет же во главе с премьером возомнил, что реальная власть теперь принадлежит ему.
Даже Борис Немцов, привыкнув к роли президентского любимчика, стал позволять себе всуе поминать имя Ельцина. Сначала в кулуарах: "Вызвал меня к себе и говорит: мол, надо учителям через три месяца все заплатить. Я отвечаю, что не сможем. А он — все, разговор окончен. Ну, что возьмешь — царь-батюшка!"
Вроде бы лояльно, но звучит как-то очень уж панибратски. Позднее Немцов стал поминать Ельцина и прилюдно. И совсем уж запредельным нарушением дворцового этикета стали радиорассуждения Немцова о шансах Черномырдина и Лужкова на выборах 2000 года. Это при живом-то президенте!
Впрочем, справедливости ради надо отметить, что правительство последним стало вести себя с гонором. Пионерами были лидеры регионов. Всегда подчеркнуто лояльный президенту Юрий Лужков позвал к себе в команду Шамиля Тарпищева, удаленного из Кремля за дружбу с Коржаковым. Словно в пику Ельцину Лужков дал Тарпищеву ту же должность, что теннисист имел в Кремле,— советник по спорту. Лужков не побоялся поддержать другого кремлевского изгнанника — экс-директора ФПС Андрея Николаева. Не успели еще на указе об его отставке высохнуть президентские чернила, как Лужков взял его под свою опеку, помогая стать депутатом Госдумы — хотя и негласно, но достаточно активно, чтобы это стало известно в определенных кругах.
Фронда высокопоставленных чиновников сопровождалась изменением настроений в среде аппаратчиков рангом пониже. Самым ярким свидетельством ослабления власти президента стало изменение маршрута региональных начальников, приезжающих в Москву. Несколько месяцев назад в президентской администрации обратили внимание на то, что губернаторы, которые, явившись в столицу, прежде первым делом спешили в Кремль или на Старую площадь, теперь первый визит наносят в Белый дом. И только потом появляются в администрации президента.
Президентский ответ
Вынести такого, конечно, не мог ни Ельцин, ни его администрация. Сначала в контратаку поднялся Валентин Юмашев. Он не ограничился "нашептыванием" президенту и манипуляциями с обзорами прессы, как это делало в подобных ситуациях прежнее окружение Ельцина. Он пошел дальше — предложил президенту создать некий контрольно-наблюдательный совет при администрации, который приглядывал бы за действиями кабинета. И Юмашев, можно сказать, своего добился — этот орган упомянут в готовящемся послании президента Федеральному собранию.
Пока суть да дело, администрация президента учредила еще одну замечательную структуру. В конце января Ельцин подписал распоряжение "О поддержке деятельности межрегиональной общественной организации 'Совет доверенных лиц президента Российской Федерации на выборах 1996 года — `Гражданское согласие`'". Доверенным лицам предписано информировать главу государства "о деятельности федеральных органов государственной власти, органов государственной власти субъектов Российской Федерации и органов местного самоуправления", а также содействовать "консолидации прогрессивных сил общества, проведению избирательных кампаний на всех уровнях".
Курировать эту структуру будет замглавы администрации Виктория Митина, бывшее "главное доверенное лицо" Ельцина на выборах. И Митина не скрывает, что главной целью своей работы считает создание в администрации предвыборного штаба.
Однако лучшее доказательство того, что Ельцин по-прежнему в силе,— его личное участие в кампании по возвращению былого влияния. Вот президент и начал свою любимую игру в "отказ от нового президентского срока" и "подготовку преемника".
Президентский детский сад
На самом деле, обещая назвать преемника, Ельцин фактически угрожает этому человеку. Ведь все предыдущие попытки президента обзавестись наследником заканчивались закатом политической карьеры того, кто претендовал на эту роль. И все "кандидаты в преемники" прекрасно знают, что как только Ельцин начинает превозносить достоинства того или иного лица из своего окружения, это означает если и не политическую смерть, то по крайней мере забвение фаворита.
Вспомним их поименно. Первым в этом ряду стоит Сергей Шахрай (кстати, выражение "президентский детский сад", наиболее точно отражающее суть игры Ельцина в преемничество, приписывается именно ему). В 1993 году Ельцин, впервые заговорив о человеке, который сменит его в Кремле, заявил, что как минимум 10 политиков могут побороться за звание преемника. Сам он при этом не скрывал, что симпатизирует молодому и умному вице-премьеру Шахраю. Шахрай заторопился — в том же году создал свою Партию российского единства и согласия, которая, видимо, должна была обеспечить ему приход к власти. И совершил ошибку, которую Ельцин не прощал ни одному своему фавориту,— стал вести себя так, как будто уже стал кандидатом в президенты. Окружение президента не преминуло в соответствующем духе проинформировать шефа. Ельцин рассвирепел. А Вячеслав Костиков обвинил Шахрая в "политической капризности" и увлечении "личной политикой".
Президент лично вбил последний гвоздь в кандидатский гроб Шахрая. На одной из программных пресс-конференций Ельцин заявил, что следующий президент должен быть "по крайней мере, высокого роста".
Высоких около Ельцина тогда было двое — Шумейко и Сосковец. Первый недолго продержался под покровительством президента — начал быстро "бронзоветь", что было моментально отмечено недругами. Председателя Совета федерации слишком часто стали обсуждать как чуть ли не соперника Ельцина на выборах; а он стал слишком широко улыбаться в ответ на вопрос "Не собираетесь ли вы быть президентом?". Карьера Шумейко закатилась сама собой — его председательство в Совете федерации закончилось, и "по крайней мере, высокий" Шумейко был забыт.
У Сосковца было больше оснований надеяться на президентское кресло. Как в свое время рассказывал потрясенный очевидец, на одной из встреч Ельцина с тогдашним премьер-министром Белоруссии Вячеславом Кебичем, в самом конце на редкость дружеского ужина, Ельцин вдруг воскликнул: "Вот — будущий президент России!" — и ткнул пальцем в Сосковца. Последствия не замедлили себя ждать — первый вице-премьер стал ходить по Белому дому как настоящий хозяин.
Сосковцу, не в пример Шумейко, в таком состоянии удалось продержаться довольно долго. Но и с ним Ельцин расстался в июне 1996 года — как и со столь же непомерно раздувшимися Коржаковым и Барсуковым.
Следующим воспитанником кремлевского детсада стал Александр Лебедь. Когда в июне 1996 года Ельцина спросили о возможном преемнике, он почти дословно повторил слоган из предвыборного ролика Лебедя: "Есть такой человек. И вы его знаете". Более прозрачный намек придумать трудно. После того как Лебедь стал секретарем Совета безопасности и лично подавил ряд то ли придуманных, то ли реальных путчей, казалось, что вопрос преемника решен. Больше всех в это поверил сам Лебедь.
Он не понял самого главного — преемник должен держаться в самой тени Ельцина, которого отлично характеризуют слова, сказанные о Теодоре Рузвельте: "Он терпеть не может свадеб и похорон, потому что не может быть на них главным действующим лицом".
Лебедь же позволил себе стать слишком публичным политиком. По оценке одного из старожилов администрации президента, Лебедя стало "слишком много". Фактически Лебедь повел себя не как осчастливленный подчиненный, а как равноправный партнер президента. А этого Ельцин терпеть не может.
"Лебедь напрасно употребляет в присутствии Ельцина местоимение 'я'",— заметил один из сотрудников ельцинского штаба в тот день, когда президент назначил генерала секретарем СБ. Следующая его реплика прозвучала пророчески: "Если Лебедь не поймет этого, он наверху не задержится".
Последний год роль наследника при президенте играет Борис Немцов. Поначалу он подавал большие надежды. Переехав в Москву, первый вице-премьер старался не выходить из тени президента и все свои инициативы выводил непосредственно из распоряжений Ельцина.
Сломался Немцов после очередного прозрачного намека президента. В сентябре прошлого года Ельцин снова сказал, что не пойдет на третий срок — и набросал очередной портрет преемника. Таковым должен стать "молодой, энергичный демократ". После этого первый вице-премьер, как и Лебедь, стал злоупотреблять местоимением "я".
Реакция последовала незамедлительно. "Вы посмотрите, как стремительно снижается рейтинг Немцова! — злорадно говорили журналисту Ъ в администрации президента.— В апреле ему, согласно опросам, доверяли 45% россиян, а теперь только 24%. Падает рейтинг-то!"
Президентское хобби
Судьба большинства претендентов на роль преемника президента со всей очевидностью демонстрирует: объявление наследника нужно рассматривать как сигнал к его уничтожению. И если в ближайшие месяцы Ельцин действительно назовет конкретную фамилию, то это будет означать только одно — он твердо решил принять участие в выборах 2000 года и, естественно, победить в них.
Псевдонаследник немедленно окажется в кольце обиженных конкурентов, которые всеми силами постараются натравить на него mass media. Его вынудят взять на себя непосильные обязательства, заставят совершать ошибки, будут вставлять палки в колеса. Одним словом, сделают все, чтобы доказать — преемник не готов и не способен занять главный кабинет Кремля. И, разумеется, в ненавязчивой форме сообщат об этом Ельцину. (Как совсем недавно рассказывал Ъ один сотрудник администрации Ельцина, настроением президента управлять очень просто: "Достаточно положить на видное место на столе президента нужную газетную статью или погромче включить телевизор".)
И президенту ничего не останется, как признаться в том, что он глубоко разочаровался в своем преемнике. Можно не сомневаться, что к этому времени в массовом сознании укрепится мысль о безальтернативности кандидатуры самого Ельцина. Общественность убедят в том, что уж если политик, выбранный самим Ельциным, не смог стать достойной ему заменой, то никто, кроме действующего президента, не удержит страну на краю пропасти. Чем это все закончится, угадать нетрудно: массовые обращения граждан к президенту с просьбой выдвинуть свою кандидатуру на третий срок, решение Конституционного суда о том, что второй срок Ельцина следует считать первым и т. д. и т. п.
Если бы Ельцин действительно хотел воспитать себе преемника, то никто, кроме них двоих, не знал бы об этом. Ельцин не стал бы поручать ему таких рискованных поручений, как, например, жилищно-коммунальная реформа. Кандидат в преемники должен либо не отвечать ни за что, либо решать самые эффектные и однозначно решаемые задачи. К выборам избранник должен был бы подойти с имиджем удачливого и опытного политика, за которым нет ни поражений, ни вызывающих кривотолки побед вроде примирения с Чечней. Он не должен быть замешан в скандальных делах, должен быть примерным семьянином и главное — он просто обязан никому не говорить о том, что он наследник. И только в начале 2000 года впервые заявить об этом открыто.
Слова Ельцина о том, что его нынешний преемник "об этом пока не знает, но мечтает", выдают истинные намерения президента. Уже после заявления Ельцина о преемнике сотрудник ельцинского предвыборного штаба двух призывов — 91-го и 96-го годов,— который, скорее всего, займется тем же и в 2000-м, сказал корреспонденту "Ъ": "Дед Борис выигрывал все выборы, в которых участвовал. И делать это ему нравится больше всего в жизни".
А кто же откажется от того, что любит больше всего в жизни?