Борис Алексеевич Тихомиров — кандидат богословия, доцент кафедры Священного Писания Санкт-Петербургской Духовной Академии и Семинарии. В сферу научных интересов Б. А. Тихомирова входит исследование истории перевода Библии на русский язык.
Работа «К истории отечественной Библии» была опубликована в 2006 г. и посвящена 130-летию Синодального перевода, который до сих пор остается наиболее употребительным русским переводом и с ним прочно ассоциируется само название русской Библии.
Начало отечественной библейской традиции восходит к славянскому переводу Священного Писания, выполненному свв. братьями Кириллом и Мефодием во второй половине IХ века в связи с их миссионерской и просветительской деятельностью в западных славянских землях. Славянская Библия стала первой национальной Библией на Руси, почти 900 лет оставалась единственной, по настоящее время продолжает находиться в исключительном литургическом употреблении в Русской Православной Церкви. Ее история насчитывает несколько основных изданий, в целом определивших и сформировавших ее облик.
Хронология изданий: Геннадиевская Библия 1499 г., Острожская 1580–1581 гг., Московская 1663 г., наконец, Елизаветинская 1751 г., очевидно демонстрирует их последовательную преемственность, не оставившую ни один век российской истории, начиная с XV, без своей «библейской занятости». Она же подводит и к следующей точке отсчета — работе над русской Библией. Действительно, практически весь XIX век прошел для церковной и общественной жизни России под знаком перевода Библии на русский язык. Можно определенно сказать, что в этом переводе нашли выражение важнейшие религиозные ожидания и чаяния столетия.
Основные этапы переводческой работы четко датируются:1816–1826 гг. — перевод под эгидой Российского Библейского общества как первое официальное начинание; 1826–1856 гг. — период запрета и частные переводы, среди которых нужно отметить прежде всего труды прот. Г. П. Павского и архим. Макария (Глухарева); 1856–1876 гг. — завершение работы и издание Синодального перевода.
Наличие библейских книг на славянском языке при крещении Руси в 988 г. в значительной степени обеспечило успешность христианской миссии в нашем Отечестве. Новый христианский народ сразу обрел доступ к Откровенному источнику избранной им религии на близком, достаточно понятном языке. Молодая Церковь оказалась в выгодной ситуации, тогда как народы Западной Европы вплоть до Реформации могли пользоваться Библией только в переводе на латинский язык, давно недоступный для большинства паствы Западной Церкви. В этом отношении значение трудов свв. Кирилла и Мефодия по переводу Библии на славянский язык трудно переоценить.
Первая полная славянская Библия на Руси появилась, однако, только в 1499 г. (до того времени библейские тексты были разрозненны и существовали в различного рода сборниках). По имени своего издателя, архиеп. Новгородского Геннадия (Гонзова), кодекс получил название Геннадиевской Библии. Это было рукописное издание, хотя на Западе книгопечатание было уже достаточно распространено. Основу издания составили богослужебные, четьи, толковые списки, представлявшие переводы разного происхождения. Издателям не удалось найти славянские переводы многих ветхозаветных книг, так что пришлось делать их заново. Переводили с латинской Библии — Вульгаты. Обращение к Западной Библии, то есть отход от греческого текста Семидесяти Толковников, изначальной основы славянских переводов Ветхого Завета, объясняется отсутствием у сотрудников архиеп. Геннадия достаточных знаний греческого языка и соответствующих списков, а также активным участием в издании монаха доминиканца Вениамина. Состав и порядок расположения книг Ветхого Завета в издании соответствовал Вульгате; согласно с Вульгатой была проведена и разбивка текста всех книг сборника на главы. Латинская Библия, таким образом, стала одним из основных образцов издания, и в Геннадиевском кодексе осуществился своеобразный синтез западной и восточной библейских традиций. Геннадиевская Библия в значительной степени определила дальнейшую судьбу Библии в России, причем не только славянской, но и русской, — в целом закрепив состав сборника библейских книг и обусловив эклектизм практически всех последующих изданий.
Первое печатное издание славянской Библии, Острожская Библия, было предпринято в 1580–1581 гг. князем К. К. Острожским в связи с его заботой о судьбах Православия в западнорусских землях (владения князя входили в состав Речи Посполитой). Образцом Острожскому изданию послужил список полученной из Москвы Геннадиевской Библии. Необходимо отдать должное издателям, установившим несоответствие обретенной ими рукописи греческому тексту Семидесяти («разнствия и развращения библейских списков»). Предпринятые исправления, однако, были выборочными и крайне непоследовательными. В порядке следования книг, делении текста на главы, составе отдельных книг сохранилась почти полная ориентация на Вульгату.
Первая печатная Библия в Московской Руси (Московская Библия) появилась только в 1663 г. и получила у современников название «Первопечатной». Хотя в церковных кругах давно обсуждался вопрос о необходимости провести ревизию славянской Библии и согласовать ее текст с греческим, издана Московская Библия была как простая копия Острожской Библии, с немногими орфографическими исправлениями.
Последовательное исправление славянской Библии по греческому тексту было осуществлено только в XVIII в. Указом Петра I от 14 ноября 1712 г. повелевалось «издать печатным тиснением Св. Библию на славянском языке; а прежде тиснения прочесть ту славянскую Библию и согласить во всем с греческою семидясити переводчиков Библиею». К поставленной задаче петровские справщики отнеслись довольно смело, кроме греческого текста учитывая Вульгату и еврейский, масоретский, текст как оригинал Ветхого Завета.Труд справщиков был окончен в 1723 г., и на следующий год последовало Высочайшее разрешение приступить к печатанию. Преждевременная кончина Петра I, однако, надолго остановила издание.
В каждое последующее царствование возвращались к этому вопросу. Он ставился и при Екатерине I, и при Анне Иоанновне, но только в 1751 г., при Елизавете Петровне, долгожданное издание увидело свет, получив название Елизаветинской Библии. Насчитывается не менее шести комиссий, занимавшихся подготовкой этого издания. Каждая очередная комиссия начинала работу заново, вначале пытаясь освоить материал петровской справы, часто этим и ограничиваясь. На определенном этапе были обнаружены значительные расхождения текста петровских справщиков с греческим текстом. Справщиков обвинили в нарушении воли императора Петра Великого. Принципиальным представляется запрос, который был направлен Синоду председателем созванной в 1736 г. четвертой комиссии архим. Стефаном (Калиновским). Архим. Стефан просил разъяснить, каким именно греческим текстом следует пользоваться для исправления, поскольку «в разных кодексах и экземплярах немалые разности и несогласия находятся». Им впервые было обращено внимание на факт разночтений в самом греческом тексте — проблему, которая предшествующими справщиками, видимо, еще не вполне осознавалась. Окончательно был принят следующий принцип редактирования:при расхождении греческих источников предпочтение отдавали варианту, присутствовавшему в большинстве греческих текстов; исходный вариант Первопечатной не меняли при его подтверждении хотя бы одним греческим источником.Таким неоднозначным путем и достигалась главная цель издания — последовательное приведение славянского библейского текста в соответствие тексту греческому.
Елизаветинская Библия 1751 г. подвела итог растянувшейся на два с половиной столетия издательской работы. Что же было достигнуто? За стремлением согласовать славянскую Библию с переводом Семидесяти очевидно усматривалась надежда обрести ясный библейский текст. Предполагалось, что именно таков текст греческий,незыблемый авторитет которого утверждался его употреблением в Древней Церкви. Вскрытые при подготовке Елизаветинского издания серьезные проблемы самого греческого текста поставили издателей, по сути, в тупиковую ситуацию. Ложной оказывалась сама исходная посылка осуществляемого редактирования. Последовательная правка по Септуагинте не устраняла темноту славянского текста, поскольку от темноты не был свободен и греческий текст. Собственно, Елизаветинское издание, как и предшествующие, осталось далеким от исполнения главного требования к любому библейскому переводу — быть ясным (по выразительным средствам языка) текстом Божественного Откровения.
Общедоступной не была ни первая напечатанная Острожская Библия 1581 г., ни Первопечатная Московская 1663 г. Даже долгожданное издание 1751 г. не смогло решить проблему очевидной нехватки экземпляров Свящ. Писания. Их дефицит ощущался даже в системе духовного образования.Так, церковный историк XIX в. П. В. Знаменский отмечал: «Вместо славянской Библии в семинариях употреблялась более доступная, хотя тоже довольно редкая, латинская Вульгата; пользование ею было тем удобнее, что и лекции и оккупации [учебные занятия] по богословию были на латинском же языке. Славянская Библия была большой редкостью, почти недоступной для частных лиц и духовенства, слишком дорогой и для семинарской библиотеки даже после издания ее в 1751 г. Неудивительно, что изучения Свящ.Писания вовсе не было не только в семинариях, но даже и в академиях. Между духовенством о чтении Свящ. Писания и речи не было . Издание 1751 г., как известно, в первый раз только познакомило с Библией русскую публику, но число экземпляров, выпущенных в свет, было слишком недостаточно для удовлетворения потребностям не только народа, но и служителей Церкви, кроме того, каждый экземпляр стоил 5 р., большой тогда суммы денег». Ненормальность подобного положения устранялась крайне медленно, в чем удостоверяет сообщение Знаменского о ситуации с экземплярами Свящ. Писания в духовных учебных заведениях в 1818 г.: «...в богословском классе [высший класс] Казанской Академии ни у одного студента не было Библии, да и казенная имелась только одна». Это свидетельствует о том,что «техническую» проблему доступности славянской Библии тиражи второй половины XVIII — начала XIX вв. решить не смогли. Библия оставалась на периферии религиозной жизни вплоть до XIX столетия. От нее оказались дистанцированными и клир, и общество.
И самое существенное — за длительными стараниями привести славянский текст в соответствие переводу Семидесяти была совершенно упущена проблема понимания самого славянского языка, который к XVIII в. уже окончательно утратил свою коммуникативную функцию. Совместно все эти факторы — наличие не проясненных Елизаветинским изданием темных мест в славянском тексте, недоступность языка, очевидный дефицит экземпляров при их значительной стоимости, отсутствие традиции домашнего чтения — фактически ограничивали употребление славянской Библии рамками богослужебного пользования.
Первые попытки русского перевода Свящ. Писания относятся еще к XVII в. В 1683 г. дьяк Посольского приказа Авраамий Фирсов перевел на русский язык Псалтирь с польской протестантской Библии 1663 г. Перевод Фирсова не был одобрен к изданию патриархом Иоакимом. На рубеже XVII и XVIII вв. Новый Завет на русский переводил в Лифляндии пастор Э. Глюк. Первый его перевод пропал в связи с событиями русско-шведской войны. Работа была продолжена Глюком в Москве по личному указанию Петра I. Однако и этот перевод был утерян после кончины пастора в 1705 г. В 1794 г. вышел труд архиеп. Мефодия (Смирнова) «К Римляном послание св. ап. Павла с истолкованием», где параллельно славянскому тексту была представлена русская версия послания. Он стал первым изданным русским переводом библейской книги. В самом начале XIХ в. вопрос о русском переводе был поднят обер-прокурором Св. Синода А. А. Яковлевым (1802–1803 гг.). Однако осуществить такой перевод удалось лишь с открытием в России Библейского Общества.
Первое библейское общество было образовано в Великобритании в 1804 г. — «Британское и Иностранное Библейское Общество» (British and Foreign Bible Society). Главной целью Общество ставило осуществление переводов Библии на языки народов, к которым обращена христианская миссия, их издание и распространение по доступной цене. Возникнув в протестантской среде, Общество, тем не менее, с самого начала рассматривало собственную деятельность гораздо шире, как общехристианскую, и активно пропагандировало свои идеи. В критическом для судеб Российской империи 1812 г. в Санкт-Петербурге состоялась встреча эмиссара Общества пастора Дж. Патерсона с высокопоставленным и влиятельным государственным сановником князем А. Н. Голицыным. Она стала судьбоносной.
Казалось бы, события 1812 г. не должны были способствовать отвлечению внимания государственных мужей от насущных военных забот на библейские проекты. Тем не менее, информация о Британском Библейском Обществе и его деятельности вызвала живой интерес у Государя. Во время Отечественной войны произошло личное «библейское обращение» Александра I. Чтение Библии (во французском переводе) стало для него неизменным ежедневным занятием, основанием постоянных духовных раздумий и о судьбах России, и о предназначении своего царствования. Взгляды Общества казались привлекательными и в связи с общей концепцией просвещения народа как одного из предполагаемых Александром путей к широкому реформированию России. «Синхронность» появления Библейского Общества в России с определенными настроениями и ожиданиями Государя по существу была воспринята как ответ на них.
Днем основания Библейского Общества в России можно считать 6 декабря 1812 г. — в этот день император Александр I утвердил доклад кн. А. Н. Голицына о целесообразности открытия в столице империи Библейского Общества. «Правилами Общества» определялись следующие его задачи: «...способствование к приведению в России в большее употребление Библий <...> без всяких на оное примечаний и пояснений; <...> обитателям Российского государства доставлять Библии <...> на разных языках, за самые умеренные цены, а бедным без всякой платы; <...> доводить Библию до рук азиатских в России народов из магометан и язычников состоящих, каждому равномерно на его языке...». Декларировалась принципиальная внеконфессиональность Общества, его открытость для представителей всех вероисповеданий. На первом собрании Библейского Общества в Санкт Петербурге 11 января 1813 г. присутствовали официальные лица всех основных христианских Церквей в России. Президентом Общества был избран кн. А. Н. Голицын. Членство Александра I изначально определило престижность Библейского Общества, поставило его в самый центр политической жизни России, проводимых Александром реформ. 4 сентября 1814 г. открытое в Санкт Петербурге Библейское Общество получило название Российского Библейского общества (РБО). С 1815 г. основываются его отделения в провинциях империи. Организуется переводческая и издательская работа. Свящ. Писание (начинали с Нового Завета) переводили на калмыцкий, бурятский, чувашский, марийский, удмуртский, татарский... За все время издательской деятельности Общества тиражи переводов библейских книг составили свыше 876 тыс. экземпляров на 29 языках, из них на 12 языках впервые. Практически сразу после своего образования Общество приняло участие и в распространении славянской Библии. Закупались издания, оставшиеся у Св. Синода от предыдущих тиражей, с целью последующей распродажи за минимальную плату или для бесплатной раздачи бедным. В 1814 г. было принято решение о печатании славянской Библии. Все финансирование осуществлялось только за счет добровольных пожертвований. Фактически в ведении РБО сосредоточилась вся работа по изданию Библии в пределах Российской империи.
После успешного начала деятельности Библейского Общества не мог не встать вопрос о русском переводе Библии. Его идея давно «витала в воздухе». В связи же с активностью РБО складывалась парадоксальная ситуация: при очевидной недоступности Свящ. Писания для большинства православного населения Российское Библейское Общество, членами которого в большинстве состояли православные, от Императора и высших сановников государства до ведущих иерархов Церкви, занималось переводом, изданием и распространением Свящ. Писания прежде всего среди иностранных подданных и национальных меньшинств.
Определяющей в решении вопроса о русском переводе Библии стала воля правящего монарха. В конце 1815 г. после триумфального возвращения в Россию Александра I ознакомили с обширной издательской деятельностью Общества. Тогда «по собственному движению сердца» он «изустно повелел президенту Российского Библейского общества предложить Святейшему Синоду искреннее и точное желание Его Величества доставить и россиянам способ читать Слово Божие на природном своем российском языке, яко вразумительнейшем для них славянского наречия, на коем книги Свящ. Писания у нас издаются». 28 февраля 1816 г. кн. А. Н. Голицын докладывал на Синоде волю Государя. В Высочайшем Волеизъявлении, в частности, подчеркивалось: «Его Императорское Величество, как внутренним Божественным достоинством Свящ. Писания, так и самыми опытами убеждаясь в том, сколь полезно чтение оного людям всякого звания, для преуспеяния в благочестии и благонравии, на коих зиждется истинное благо людей и народов; и по сему обращая внимание на действия Российского Библейского общества, с прискорбием усматривает, что многие из россиян, по свойству полученного ими воспитания, быв удалены от знания древнего словенского наречия, не без крайнего затруднения могут употреблять издаваемые для них на сем единственно наречии священные книги, так что некоторые в сем случае прибегают к пособию иностранных переводов, а большая часть и сего иметь не может <...> Его Императорское Величество находит <...> чтоб и для российского народа, под смотрением духовных лиц, сделано было переложение Нового Завета с древнего славянского на новое российское наречие, каковое преложение и может быть издано для желающих от Российского Библейского Общества вместе с древним славянским текстом <...> Само собой разумеется, что церковное употребление славянского текста долженствует остаться неприкосновенным». Св. Синод поручил организацию перевода Комиссии Духовных Училищ. Сам перевод осуществлялся учеными силами Духовных Академий. РБО взяло на себя его редактирование и издание.Так началась история русского перевода Библии.
Легко угадываются «теневые» фигуры, стоящие за принятым Александром I решением — его близкий, доверенный друг кн. А. Н. Голицын и ректор Санкт-Петербургской Духовной Академии архим. Филарет (Дроздов), в будущем знаменитый Московский святитель. Многое говорит о самой активной роли свят. Филарета в этом деле. Именно он настоял на том, чтобы Общество приняло на себя попечение об издании и распространении славянской Библии: «да не отнимется хлеб чадом», им был составлен текст Указа Императора, ему принадлежала и концепция перевода Нового Завета, представленная в определении Комиссии Духовных Училищ от 16 марта 1816 г. Это были конкретные правила перевода, по сути — инструкция для переводчиков. Важно, что здесь оригинальный греческий текст Нового Завета прямо рассматривался как основа для русского перевода, в отличие от предложенного в докладе Голицына простого «переложения Нового Завета с древнего славянского на новое российское наречие». В правилах, определявших текстуальную основу нового перевода, отдельно подчеркивалось: «...11) греческого текста, как первоначального, держаться в переводе преимущественно перед славянским..; 12) величие Свящ. Писания состоит в силе, а не в блеске слов; из сего следует, что не должно слишком привязываться к славянским словам и выражениям, ради мнимой их важности...»
Работу организовали следующим образом. В структуре РБО был создан особый Переводной Комитет. В состав Переводного Комитета, редактировавшего библейские переводы, вошли ведущие иерархи Русской Православной Церкви, члены Св. Синода, во главе с первенствующим его членом митр. Новгородским и Санкт-Петербургским, а также несколько светских лиц из РБО. Ответственным за исполнение проектов перевода был назначен свят. Филарет. Комитет, действительно, был рабочий: здесь переводы проверялись, обсуждались и редактировались. При этом конечный вариант перевода рассматривался участниками издания как результат коллективной деятельности Переводного Комитета. Самую активную роль в работе Комитета играл прот. Г. П. Павский, ставший фактически главным редактором всех выполняемых переводов.
В 1819 г. было издано Четвероевангелие; в полном составе Новый Завет вышел в 1821 г. Текст располагался в двух параллельных колонках: слева — славянский, справа — русский. В 1823 г., после утверждения Государем доклада пастора Патерсона Комитету Библейского Общества о целесообразности по причинам финансовой экономии и удобства в пользовании издавать русский перевод отдельно, последовала первая публикация Нового Завета без славянского текста.
Издания Нового Завета включали два предисловия: 1) «Возглашение к христолюбивым читателям» к Четвероевангелию 1819 г., повторяемое затем во всех изданиях новозаветных текстов; 2) отдельное прибавление «К христолюбивым читателям. По случаю издания всего Нового Завета на одном Русском наречии» к изданию Нового Завета 1823 г. Оба предисловия были составлены свят. Филаретом. В первом аргументировалось само начинание русского перевода как отвечающее древней христианской практике. Указывалось, что перевод Свящ. Писания освящает тот язык, на который он делается, что произошло со славянским. Необходимость русского перевода обосновывалась «таким удалением» обиходного языка от славянского, что славянский сделался «мало понятным». Отмечалось, что требуется «от времени до времени возобновлять перевод, сообразно с состоянием сего языка в его народном употреблении». Предисловие включало текст Указа Императора от 1816 г. Более краткое второе предисловие, по сути, дополняло первое. Оно, в частности, отвечало на вопрос о расхождении версий славянского и русского переводов, подчеркивая, что издатели «с возможной точностью держались подлинника греческого по древнейшим и вернейшим его спискам, из которых свв. Отцы выписывали Евангельские и Апостольские слова в свои сочинения». В посвящениях, предварявших каждое издание, значилось: «По Благословению Святейшего Правительствующего Всероссийского Синода». Всего в рамках проекта РБО было осуществлено 22 различных издания Нового Завета, общим тиражом более 100 тыс. экз.
В 1820 г. «рабочим порядком» приступили к переводу Ветхого Завета. Комиссия Духовных Училищ постановила распределить перевод Ветхого Завета между тремя духовными академиями: Санкт Петербургской, Московской, Киевской. В отличие от проекта по переводу Нового Завета, не последовало никаких официальных постановлений, выражающих концепцию перевода. Тем не менее по характеру осуществляемых переводов и их редактированию в Переводном Комитете можно говорить об основных правилах, которыми руководствовались переводчики. Все переводы делались с еврейского текста. При редакторской правке в Переводном Комитете русский перевод дополнялся версиями греческого перевода Семидесяти, варианты которого помещались в окончательном тексте в квадратных скобках. Отдельные места, однако, могли переводиться прямо с греческого, как это было сделано с рядом стихов Псалтири. Решение издателей положить в основу русского перевода Ветхого Завета масоретский текст нужно признать смелым и радикальным выбором, изначально декларировавшим независимость русского перевода. Таким образом удалось отстраниться от проблем текста Семидесяти, в свое время поставивших в тупик справщиков Елизаветинской Библии.
В 1822 г. в русском переводе была издана Псалтирь. Приоритет, отданный Псалтири, объясняется ее исключительной значимостью в христианской литургической традиции, авторитетом этой ветхозаветной книги как наиболее известной и читаемой в народе. Из книг славянского Ветхого Завета только Псалтирь печатали отдельными тиражами, и в этом отношении издание русской Псалтири соответствовало прежней практике. Перевод был выполнен прот. Г. Павским. Псалтирь стала «пробным камнем» перевода Ветхого Завета. Публикация предварялась обращением «К христолюбивым читателям», составленным свят. Филаретом. В нем в осторожной и взвешенной форме оговаривались особенности еврейского и греческого текстов Псалтири, мотивировалось предпочтение, отданное еврейскому тексту: «Не трудно всякому рассудить, справедливо ли поступлено, что в составлении перевода обращено было внимание на подлинник. В тех местах, где в еврейском подлиннике встречались слова, более или менее отличные своим значением от слов греческого перевода, и где слова еврейские в сравнении с греческими представляли более ясности и без сомнения, обязаны были с особенною точностию держаться слов еврейских». Обращение было подписано тремя синодальными архиереями во главе с «первенствующим» в Синоде митр. Санкт-Петербургским Серафимом (Глаголевским) и повторялось во всех тиражах Псалтири. Печатался только русский текст, поскольку параллельное издание в данном случае продемонстрировало бы значительные отличия славянского и русского переводов. Публикация имела очевидный успех. За два года было осуществлено 13 изданий Псалтири в Санкт-Петербурге, тиражом более 115 тыс. экз., и два издания в Москве по 5 тыс. экз. Псалтирь стала в рамках проекта РБО первой переведенной ветхозаветной книгой и единственной, поступившей в продажу.
В 1824 г. был готов тираж Пятикнижия. Первоначальный план издания, однако, был изменен решением опубликовать полную русскую Библию в пяти томах, по примеру некоторых изданий славянской Библии. Согласно ему объем первого тома определили в количестве первых восьми книг Библии. Книги Иисуса Навина, Судей и Руфь добавлялись к уже сделанному изданию.
Издания первых переводов РБО были встречены практически со всеобщим энтузиазмом, успех был безоговорочный. Известны самые благожелательные отклики многих правящих архиереев Православной Церкви на его появление. Очень проникновенно глубинную суть как самого Свящ. Писания, так и его нового перевода передает высказывание архиеп. Минского Анатолия (Максимовича): «Сколь не сближен славянский язык с российским в церковных книгах наших, но многое для многих оставалось непонятным даже и в Евангелии по непривычке к славянским изречениям: и от того святая истина не могла действовать на сердца читателей в полной своей силе. Ныне и сие препятствие разрушено. Да кажется язык живой и приличнее Слову Жизни. Слыша сие слово на языке нашем,тем паче можем убедиться, что Бог говорит к нам. Да будет сей новый плод трудов Библейского Общества знамением новой благодати и силы Божией во спасение Россов». Начало переводческой работы не доносит ни одного отзыва со стороны духовенства, содержавшего неприятие перевода как такового.
В судьбах и РБО, и русского перевода 1824 год явился отчетливым временным водоразделом, знаменовавшим окончание фазы успешной деятельности. 15 мая 1824 г. в результате придворных и околоцерковных интриг неизменный энтузиаст библейского дела и проводник интересов Общества кн. А. Н. Голицын был вынужден оставить пост его президента. Место Голицына занял первенствующий тогда член Св. Синода митр. Новгородский и Санкт-Петербургский Серафим (Глаголевский). Все действия митрополита с этого времени были направлены на развал библейского движения и прекращение проекта русского перевода Библии. Готовый к распространению десятитысячный тираж Восьмикнижия так и не увидел света. В конце 1825 г. его экземпляры были сожжены на кирпичном заводе Александро-Невской лавры. Этим завершилась работа РБО по переводу и изданию русской Библии. Переводы остальных книг Ветхого Завета, которые успели сделать в рамках проекта, в печать уже не пошли. Необходимо отметить, что сам Александр I, несмотря на неоднократные петиции, решительно противился закрытию Общества, которое считал своим детищем. Номинально РБО просуществовало еще до 12 апреля 1826 г., когда оно было закрыто на основании наложенного на соответствующее совместное представление его президента и Киевского митр. Евгения (Болховитинова) Высочайшего рескрипта уже нового императора Николая Павловича. Свернутыми оказались все переводческие программы Общества.
Причины отставки Голицына и закрытия РБО подробно рассмотрены в историческом исследовании А. Н. Пыпина. Инициатором действий по удалению Голицына с ведущих государственных и общественных должностей нужно признать графа А. А. Аракчеева, из-за личных амбиций стремившегося отдалить Голицына от Государя. Как к РБО, так и к русскому переводу он изначально был индифферентен. Другое отношение, однако, было у его сподручных.
Если не поминать всех участников драмы с РБО, среди которых были лица, действовавшие из чисто конъюнктурных соображений, откровенно патологические личности, в деле закрытия Общества и прекращения русского перевода необходимо отметить «особые заслуги» адмирала А. С. Шишкова, занявшего кресло Голицына в Министерстве Народного Просвещения. Он стал главным «локомотивом» и идеологом «антирусской» кампании, вдохновителем всех начинаний «партии сторонников обратного хода» (выражение свят. Филарета Московского). Лидерство Шишкова при марионеточной роли митр. Серафима в действиях против РБО и русского перевода убедительно демонстрируют воспоминания адмирала: «Того же числа [3 ноября 1824 г.], в 6 часов по полудне, отправились мы [с Аракчеевым] к митрополиту. Я начал говорить, что хотя никаких гласных повелений о прекращении Библейских Обществ не дано, однако ж с самой перемены Министерства Просвещения намерение склонилось уже к тому, чтоб нигде о них не упоминать. Каким же образом здесь в Петербурге, под его [митр. Серафима] начальством, продолжают издавать об них известия и превозносить их похвалами, тогда как в цели и распространении оных открывается явный вред? <...> После сего суждение обращено было на „Краткий Катихизис“, Архиереем Филаретом написанный и Синодом утвержденный. Митрополит защищал в нем перевод молитв, и вообще все переводы Свящ. Писания с Славенского (как все, незнающие языка своего, журналисты говорят) на Русский язык, утверждая, что многие Славенского языка не разумеют. Тут не мог я сохранить своего хладнокровия. <...> Напоследок, по долгом прении, общее заключение было такое, что Библейские Общества должно прекратить, перевод Священных Писаний на простое наречие не выпускать и Краткий Катихизис «остановить». Это свидетельство наглядно показывает, как и кем решалась судьба Библейского Общества. Неожиданное для себя назначение на пост министра Шишков, похоже, воспринял как призыв стать спасителем Отечества от заговора революционеров, неизменной частью которого для него была деятельность РБО, воспринимаемая им не иначе, как подрыв православной веры и, соответственно, устоев государственного строя.
После отставок Голицына русский перевод Свящ. Писания стал настоящим «камнем преткновения и камнем соблазна». С началом «новых» настроений не замедлила последовать не менее солидарная обратная реакция и в отношении к переводу. На диаметрально противоположный поменяли свой взгляд и многие церковные иерархи. Как разительную можно констатировать смену позиции митр. Серафимом, чья подпись стоит под предисловиями ко всем изданиям русского перевода. Его ближайшим соратником по выполнению планов закрытия РБО и прекращения русского перевода стал Киевский митр. Евгений (Болховитинов), в 1819 г. вполне благожелательно отзывавшийся о переводе. Противники перевода стали связывать с ним целый ряд негативных явлений религиозной и общественной жизни. В 1824–1825 гг. аргументация против русского перевода в значительной степени совпадала с аргументацией против самого Общества. Деятельность РБО по русскому переводу и изданию Свящ. Писания стала прямо представляться важнейшей частью протестантского заговора против Православной Церкви. Шишков подкреплял этот тезис тем, что таким образом «уничтожался тот язык, на котором в церквах производится служба и читается Евангелие». Ректор СПбДА еп. Григорий (Постников) в письме к свят. Филарету (Дроздову) от 13 июня 1824 г. писал: «О Библейском Обществе говорят, что оно учреждено для того, чтобы ввести реформацию. Что вы ни скажете в опровержение, вам представят в доказательство список с какого нибудь английского или немецкого или французского листка какого нибудь писателя, который говорит, что самый надежный способ распространить реформацию есть раздача Библии...». Шишков настойчиво выступал против «монополизации» изданий Библии Обществом, требуя вернуть ее Синоду. И хотя и в решительных заявлениях Шишкова, и во вторящем ему «торжествующем» восклицании митр. Серафима (в связи с отставкой кн. Голицына) о том, что «Библию станем печатать опять только в Синоде», очевидно звучит ревность об ущемленных правах правящего органа Православной Церкви, вряд ли их нужно связывать с действительной заботой о библейском деле. (В этом отношении более чем выразительным представляется следующее сравнение: за 10 лет, с 1814 по 1824 г., РБО осуществило 15 изданий полной славянской Библии общим тиражом 118 тыс. экз., тираж отдельных изданий славянского Нового Завета составил 140 тыс. экз.; после закрытия РБО первое издание славянской Библии последовало только в 1839 г. (!), следующее — в 1855 г..) В свое время взятие Обществом на себя изданий славянской Библии не только не вызвало возражений со стороны Св. Синода, но скорее было воспринято как освобождение от обременительной обязанности. Это требование можно понимать как направленное прежде всего против русского перевода, прекратить печатание которого Шишков намеревался путем ведомственной смены издательства...
Шишков определил и идейную позицию неприятия русского перевода как такового. Она прозвучала в связи с его теоретизированием по поводу славянского языка и языкознания. Еще до появления в Санкт-Петербурге эмиссаров Британского Библейского Общества, тем более каких либо решений о русском переводе Библии, в 1810 г., на годичном собрании Российской Академии Наук Шишков выступил с торжественной речью, где высказал тезисы о едином славяно-русском языке и его уникальности в качестве языка Свящ. Писания. Второе издание этой речи в 1825 г., как раз в самый разгар противостояния с Обществом и борьбы с русским переводом, нужно рассматривать уже программным заявлением нового министра Народного Просвещения в отношении русского перевода Библии. Более рельефно теоретические и идеологические взгляды по этим вопросам представлены в его Записках этого периода. Прежде всего Шишков не признавал существование русского языка как самостоятельного и отдельного от славянского: «Язык у нас Славенский и Русский один и тот же. Он различается только (больше, нежели всякий другой язык) на высокий и простой. Высоким написаны Священные книги, простым мы говорим между собой и пишем светские сочинения, комедии, романы и проч. Но сие различие так велико, что слова, имеющие одно и то же значение, приличны в одном и неприличны в другом случае». В развитие этой языковой дилеммы славянский и русский разделялись им как «высокий язык, сделавшийся для нас священным» и «простонародный», «язык Церкви» и «язык театра», «язык веры» и «язык страстей». Действительно, для Руси славянский как литературный язык изначально сформировался именно на Свящ. Писании. Эта данность послужила для Шишкова основанием постулировать существование неразрывной, органической связи между славянским языком и Библией. Более того, славянский язык по своим выразительным свойствам, согласно Шишкову, идеально приспособлен для передачи богооткровенных истин Библии, причем, столь совершенными возможностями не обладает ни один современный европейский язык: «Мы показали отчасти богатство мыслей, заключающихся в словах наших; видели превосходство их перед словами других языков. Из сего краткого показания можем посудить, какая разность в высоте и силе языка долженствует существовать между Свящ. Писанием на Славенском и других языках: в тех сохранена одна мысль; в нашем мысль сия одета великолепием и важностию слов». Славянская Библия уникальна не только среди других переводов Свящ. Писания, но предпочтительнее даже его оригинальных текстов, поскольку «еврейский сегодня никто не знает».
Подобные представления о исключительности славянского языка, утверждение его сакрального характера делали для Шишкова перевод Библии на русский язык недопустимой профанацией Свящ. Писания, от которой, по его мнению, оставался один шаг и до покушения на незыблемые устои государственного и общественного строя: «В прежних письмах моих имел я честь объяснить Вашему Сиятельству [Шишков обращается к Аракчееву] о продолжающихся и ныне покушениях и стараниях продолжать собрания Библейских Обществ и распространять не переводы, а, так сказать, перекладку Свящ. Писаний с высокого и важного языка на простонародное наречие: два сильнейшие орудия революционных замыслов»; «Переводы Свящ. Писания с высокого языка (называемого Славенским) на простой, в общежитии употребляемый язык (называемый Русским), под предлогом лучшего разумения церковных книг придуманы для уменьшения их важности и поколебания Веры»; «Чтение Свящ. книг состоит в том, чтобы истребить Правоверие, возмутить отечество и произвесть в нем междоусобия и бунты <...> Переводы Свящ. Писаний на простое наречие и распространение их в неимоверном количестве экземпляров есть также одно из средств, придуманное в Библейских Обществах к поколебанию Веры». Перевод Свящ. Писания непременно, согласно Шишкову, должен привести и к переходу церковного богослужения на русский язык, о чем нельзя и «подумать без ужаса»: «Подобная мысль [славянский язык перестал быть понятным] поведет нас к заключениям, что и всю церковную службу должно переложить на простонародный язык».
Такая позиция решительно отрицала саму возможность перевода как такового и в конечном итоге вела к тупиковой ситуации, в которой в свое время оказалась Католическая Церковь в связи с запретами использовать какой либо библейский текст, помимо латинской Вульгаты, и читать Свящ. Писание мирянам. В пафосе своего неприятия русского перевода и в борьбе за чистоту веры Шишков, по существу, договаривался и до прямого запрета на чтение Слова Божьего: «В напечатании столько Библий, чтобы каждый в Государстве человек мог ее иметь (так сказано в Отчетах). Что ж из этого последует? Употребится страшный капитал на то, чтоб Евангелие, выносимое с такой торжественностью, потеряло важность свою, было измарано, изодрано, валялось под лавками, служило оберткою каких-нибудь домашних вещей и не действовало более ни над умами, ни над сердцами человеческими». Так отвергался основной тезис Библейских Обществ о том, что Слово Божие для каждого верующего должно быть доступно на понятном, родном языке...
В результате, сочетание частных амбиций, страха, консерватизма и некоторых «научных» воззрений привело к официальному неприятию русского перевода Свящ. Писания в последние годы царствования Александра I и на всем протяжении правления Николая I.
10 лет русского перевода Библии завершились периодом тридцатилетнего забвения его дела в официальных инстанциях. О переводе не принято было вспоминать публично. Имя Российского Библейского общества не фигурировало в монографиях и статьях об эпохе Александра I вплоть до конца 60 х. Тем не менее дело русского перевода Библии не угасало. Оно было подхвачено трудами двух подвижников этого не самого благоприятного для русского перевода времени — прот. Г. П. Павского и архим. Макария (Глухарева). Их переводческую деятельность нужно рассматривать как продолжение проекта Библейского Общества, своеобразным перекидным мостом от почина РБО к Синодальному переводу.
Имя прот. Г. П. Павского (1787–1859) можно уверенно поставить среди самых выдающихся представителей как церковной, так и светской учености первой половины XIX столетия. Весь его послужной список свидетельствует о нем как о человеке неординарных дарований. Он был первым в разрядном списке выпускников первого набора Санкт-Петербургской Духовной Академии (1809–1814 гг.); звание магистра получил за курсовое сочинение на тему: «Обозрение книги Псалмов, опыт археологический, филологический и герменевтический», которое нужно признать первым отечественным опытом библейского критического исследования; профессор Академии по классу еврейского языка, доктор богословия и основатель школы русской гебраистики; профессор Санкт-Петербургского Университета по кафедре богословия; один из директоров РБО, член Переводного Комитета, переводчик и редактор русского перевода Библии; законоучитель Наследника престола, будущего императора Александра II; действительный член Императорской Академии Наук; лауреат научных премий и кавалер ряда орденов Российской империи... Столь блестящая карьера не обошлась, однако, без своей ложки дегтя. В 47 лет, в расцвете творческих сил, в результате интриг о. Герасим был вынужден оставить все свои посты и должности, полностью отойти от общественной деятельности. Уже к концу жизни прот. Г. Павский был принят в действительные члены Академии Наук за поистине уникальный по составу и приложению сил четырехтомный труд «Филологические наблюдения над составом русского языка» — результат его многолетнего затворнического «покоя». Здесь ему принадлежит заслуга первого научного описания категории вида русского глагола, бывшего камнем преткновения для всей предшествующей грамматической мысли, начиная от Ломоносова. По словам В. Г. Белинского, он один стоил целой Академии Наук.
Особой заслугой о. Герасима нужно признать его деятельность по переводу Свящ. Писания на русский язык. Среди изданных Библейским Обществом переводов непосредственно ему принадлежат переводы Евангелия от Матфея и Псалтири. После возведения Филарета (Дроздова) в 1817 г. в святительский сан и удаления на кафедру в 1819 г. Павский становится основным редактором перевода. Его роль в осуществлении перевода ветхозаветной части Библии нужно признать ведущей. В своих воспоминаниях он отзывался о себе как о переводчике всех осуществленных в рамках проекта РБО переводов Ветхого Завета. Это высказывание, по всей видимости, нужно рассматривать в связи со значительным объемом вносимых им редакторских корректур, что позволило Павскому заявить о себе как о переводчике.
Переводческая работа прот. Г. Павского над текстом Свящ. Писания не ограничивалась участием в проекте РБО и не закончилась с его прикрытием. Перевод был неизменной частью его учебных занятий со студентами по классу еврейского языка и домашних проработок. Учебный, можно сказать, рабочий, характер этих переводов очевиден. Они включали исторический и экзегетический комментарий, могли предполагать свое, особое построение текста. С этими переводами Павского было связано и отдельное синодальное расследование, которое наглядно демонстрирует официальную позицию того времени в отношении русских переводов.
События разворачивались следующим порядком. В конце 1841 г. на имя трех митрополитов: Санкт-Петербургского Серафима (Глаголевского), Московского Филарета (Дроздова) и Киевского Филарета (Амфитеатрова) поступил анонимный донос о хождении в среде студенчества духовных академий, а также священства литографированных экземпляров русского перевода учительных и пророческих книг Ветхого Завета. Автор доноса (достоверно известно, что им был иеромонах Агафангел (Соловьев), тогда бакалавр Московской Духовной Академии), радея о русском переводе Слова Божьего, тем не менее резко отрицательно отозвался о литографированных вариантах перевода как «богохульных», как «искажающих смысл речей пророков», а о переводчике (имя не называлось, хотя нет сомнений, что автору доноса оно было хорошо известно) как о «новом Маркионе». Киевский митр. Филарет, в это время уже противник русского перевода, известил о доносе обер-прокурора Св. Синода графа Н. А. Протасова (1836–1855 гг.). Так было положено начало синодальному разбирательству о «сем нечестивом творении». Св. Синодом назначается ряд следственных комиссий по ведению данного дела. Первую такую комиссию возглавили Филарет Московский и Филарет Киевский. Результаты расследования быстро показали, что переводчиком был Павский, учебные переводы которого по классу еврейского языка способом литографии размножили студенты XIII (1835–1839 гг.) и XIV (1837–1841 гг.) курсов Санкт Петербургской Духовной Академии. Литографии получили достаточно широкое распространение и за пределами столицы, дойдя и до Московской Академии. Интерес к ним был большой и, безусловно, выходящий за прагматические рамки учебных задач. Он очевидно свидетельствует о живой потребности Слова Божьего, жажде прикоснуться к источнику Откровения и на понятном, и на родном языке. Варианты перевода оказались на руках не только у студенчества, но и у духовенства, и даже у некоторых архиереев. Примечательно, что Павского не стали обвинять по самому факту перевода. Действительно, прямого официального запрета на русский перевод после закрытия РБО не последовало. Скорее пытались замалчивать саму тему перевода. Основные обвинения, предъявленные Павскому, основывались на его кратких комментариях и на нетрадиционной компоновке текста, опиравшихся на выводы современной ему западной библеистики. В вину вменили отход от церковной традиции в понимании основных пророчеств Ветхого Завета, искажение основных христианских истин, посягательство на церковные традиции и устои. Три раза письменно были сняты показания с Павского. Формальными объяснениями не ограничились — ловили на слове. Пришлось сознаваться в заблуждениях, каяться и отрекаться. Подробно были прослежены пути каждой литографии перевода и выяснены имена владельцев. Практически все они были изъяты и, за исключением единичных экземпляров, поступивших на хранение в Синод, уничтожены. Одна комиссия сменяла другую. Дело завершилосьтолько в 1844 г. «келейным испытанием искренности раскаяния прот. Павского», которое исполнил епископ Полтавский Гедеон (Вишневский). Павского оставили в покое (и на покое), хотя разбирательство могло грозить ему самыми серьезными последствиями, именно ссылкой в монастырь.
В состав литографированного перевода прот. Г. Павского входили следующие библейские книги: Иова, Притчей Соломоновых, Екклесиаста, Песни Песней, Исаии, Иеремии, Иезекииля, Даниила, 12 малых пророков. Перевод был сделан строго с еврейского, масоретского, текста. В данном случае последовательно проведена позиция Павского о переводе ветхозаветных книг. Он был решительным сторонником «чистого» перевода с еврейского текста. Концепция перевода РБО была несколько иной. Она исходила из осторожной позиции свят. Филарета (Дроздова), стремившейся сгладить неизбежный при обращении к еврейскому тексту разрыв русского перевода со славянской Библией. Уже при изданиях Псалтири в связи с этими разногласиями возникла конфликтная ситуация, когда Павский в обход Переводного Комитета пытался исправить ряд мест отредактированного Комитетом русского перевода в сторону соответствия оригинальному еврейскому тексту. Для него текстовая эклектика в переводе была принципиально неприемлема. «Это ни то, ни се, — высказывался Павский, — ни еврейская, ни греческая Библия». Но если при работе в РБО Павский был вынужден следовать официальной позиции, в своих домашних и учебных переводах он полностью оставался верен своим убеждениям.
Труд Павского стал первым опытом большой и длительной работы над русской Библией и, не умаляя роли других делателей на этой ниве, нужно признать его уникальность. При отсутствии установившейся терминологии, более или менее твердых принципов перевода осуществить практически в одиночку и почти в полном объеме перевод Ветхого Завета! Остается только присоединиться к высокой оценке, которую дает работе Павского И. А. Чистович: «Это был первый опыт перевода священных книг Ветхого Завета на русский язык, сделанный ученым, владевшим в превосходной степени знанием еврейского и русского языков. Ни до него, ни после него не было ученого, профессора, так счастливо и в такой мере соединившего знание еврейского языка со знанием языка отечественного. Последующие переводчики, так или иначе, больше или меньше, опирались на его труд, и мы не знаем, чтобы кто-нибудь из них отказал ему в существенных достоинствах». Когда в начале царствования Александра II, воспитанника Павского, возобновилась работа над русским переводом, было принято решение об издании переводов первой половины века. Рукописные переводы Павского печатали в «Духе христианина» в 1862–1863 гг. Вышли его переводы 3 и 4 книг Царств, 1 и 2 Паралипоменон, Притчей Соломоновых. По причине закрытия журнала издание перевода ограничилось только этими книгами.
Архим. Макарий (1792–1847) знаменит среди церковных деятелей ХIХ столетия прежде всего как выдающийся миссионер, основатель и первый руководитель Алтайской миссии (1830–1843 гг.), а также переводчик Свящ. Писания. Прот. Г. Флоровский отозвался о нем как об «одном из самых замечательных людей эпохи», а о деятельности Алтайской миссии как об «одном из самых героических и святых эпизодов в нашей истории». Выпускник II курса Санкт-Петербургской Духовной Академии (1814–1817 гг.), он был учеником и свят. Филарета (Дроздова), и прот. Г. Павского. Годы его обучения в Санкт-Петербурге были годами энергичного становления Российского Библейского общества и первым опытом русского перевода Библии. Однако обращение архим. Макария к теме перевода Свящ. Писания на русский язык произошло много позже не только его петербургского периода, но и закрытия РБО. Побудительными причинами его переводческой деятельности стали практические задачи молодой миссии. После опыта первых переводов Свящ. Писания на одно из местных наречий, о. Макарий обращается к русскому языку, рассматривая его языком христианской миссии среди «инородцев». При этом саму миссию Русской Церкви архим. Макарий понимал предельно широко — как миссию к язычникам, иудеям, мусульманам, и, наконец, к самим православным русским, христианскую образованность которых он находил ниже всякого допустимого уровня.
К мыслям о необходимости перевода архим. Макарий пришел в 30-е годы. В письме от 23 марта 1834 г. он поделился ими с митр. Филаретом (Дроздовым). По форме написания письмо представляет собой почти официальный, программный документ, богословско-идеологический трактат с обоснованием необходимости русского перевода Ветхого Завета. Архим. Макарий настаивал на переводе, поскольку славянский язык «непонятен простому народу»; «перевод РБО незавершен, так как не охватывает Ветхий Завет»; «европейские народы давно имеют Свящ. Писание на своих языках»; русский перевод необходим всем многочисленным народам, живущим на территории Российской империи; «даже магометане имеют Коран на российском наречии»... Его возражения противникам перевода не лишены изобретательности и убедительности. Он предлагает издание специального журнала при Санкт-Петербургской Духовной Академии, где бы предварительно публиковались варианты переводческих трудов (когда в конце 50-х гг. работа по переводу будет официально возобновлена, предварительные журнальные публикации станут ее органической составляющей). Ответа не последовало. Уверенность в неотложной необходимости перевода, которую не рассеяло упорное и красноречивое молчание иерарха, заставила о. Макария обратиться к официальным церковным и светским властям...
В переписке в полной мере проявился характер архим. Макария, который в значительной степени объясняет феномен появления его перевода в период забвения и замалчивания почина 20-х гг. Весь жизненный путь о. Макария предстает единым, неутомимым духовным поиском и борением. Он неустанно искал свое христианское призвание и предназначение. В этом поиске он шел поистине «узким путем», на всех его этапах отличавшимся полной самоотдачей избранному делу, бескомпромиссностью и самоотверженностью, чуждостью и неприятием какой бы то ни было конъюнктуры. И предпринятый им в одиночку перевод Свящ. Писания на русский язык, ставший важнейшим делом его жизни, предстает закономерным итогом его христианской позиции. Остается только преклониться перед мужеством этого человека, бросившего открытый вызов официальной негативной позиции, последовательно и до конца отстаивавшего свои убеждения.
Видимо, устав ждать, что столь нужный для дела миссии перевод когда-либо будет санкционирован церковными властями, архим. Макарий в 1837 г. приступает к нему самостоятельно. Перевод Книги Иова, свой первый переводческий опыт, он отсылает в Комиссию Духовных Училищ для его издания. В следующем, 1838 г., отправляет свой перевод Книги Исаии. Их судьба была предрешена самой ситуацией — оба перевода были сданы в архив Св. Синода.
Только после этого публичного заявления о переводе пришел ответ от митр. Филарета на послание трехлетней давности: «Беседу с вами начать надобно, кажется, с мыслей ваших о полном переводе Библии на русское наречие. Вы употребили немало труда на изложение сих мыслей, но посев ваш пришел не на готовую землю и не во время сеяния. Сомнения о полезности перевода, доселе сделанного, и прекословия о достоинстве его или не прекратились, или возникли вновь, так что продолжение сего дела более угрожало бы умножением сомнения и прекословий, нежели обнадеживало бы умножением плода духовного...». Вежливая и осторожная попытка дать понять отцу архимандриту всю несвоевременность его начинания. Действительно,предпринятый о. Макарием перевод, его открытое заявление о начале работы над ним прозвучали резким диссонансом официальному настрою.
Поездка в столицу в конце 1839 г. познакомила о. Макария с литографиями перевода ветхозаветных книг с еврейского текста прот. Г. Павского. Их он начинает активно использовать при работе над собственным переводом. Отредактированный по литографиям Павского перевод книг Иова и Исаии он посылает уже не в Комиссию Духовных Училищ, но непосредственно в Св. Синод, сопровождая его и этому адресату пространным проектом о русском переводе Библии. В нем нет принципиально новых аргументов, но тональность существенно иная. Голос о. Макария возвышается до грозного гласа ветхозаветного пророка, ревнующего о деле Божьем, в служении Которому нет и не может быть никаких компромиссов. Он возвещает, что сделанные в недавние годы переводы Свящ. Писания на русский язык (подразумеваются переводы под эгидой РБО) — величайшее благословение Господне России; оставление этого богоугодного начинания — величайший грех и нечестие, за которые Россию постигли нынешние многочисленные бедствия, как то: петербургское наводнение 1824 г., безвременная кончина императора Александра I, бунт декабристов, голод, пожары...
«Мягким» ответом Св. Синода на все эти «омрачающие церковное спокойствие слова без смысла», недопустимое нарушение субординации (писал он непосредственно и на имя Государя Николая Павловича!) стало наложение епитимии, которую о. Макарий отбывал, по существовавшей тогда практике, в доме своего правящего архиерея. Впрочем, и это наказание он использовал для переводческой работы, найдя в библиотеке Томского епископа Афанасия (Соколова), своего бывшего ученика, необходимые книги и пособия.
Нужно отметить, что архим. Макарий никогда не был одинок в своей работе. Вызывая в официальных инстанциях только гнев и раздражение, он нашел широкую поддержку в самых разных кругах общества. Своим авторитетом священника и личной увлеченностью ему удалось привлечь к труду по переводу многих лиц из своего обширного окружения. Близкие и просто знакомые люди, сочувствовавшие о. Макарию, переписывали варианты переводов. Одна из его духовных дочерей на пятом десятке лет стала изучать французский, немецкий и английский, чтобы помощь в переводе была более действенной. В деле перевода он пользовался даже содействием ссыльных декабристов: М. А. Фон-Визина, П. С. Бобрищева-Пушкина, Н. П. Свистунова — они переводили для о. Макария современные библейские комментарии. Были у него помощники и среди духовенства: свящ. Н. Лавров, прот. Е. Остромысленский... По сути, он организовал целый переводческий коллектив, и под его началом работал штат сотрудников.
Переводил архим. Макарий только Ветхий Завет, рассматривая свою работу продолжением и завершением перевода Библейского Общества. При этом он принципиально избирает еврейский, масоретский, текст как основу перевода. В этом архим. Макарий полностью солидарен со своим коллегой по переводу и учителем прот. Г. Павским. Предпочтение еврейскому тексту он обосновывает во всех своих посланиях, начиная с письма к свят. Филарету. Аргументация его позиции достаточно многопланова. Прежде всего, еврейский язык для Ветхого Завета — это язык «оригинала»: «Молим даровать нам полную российскую Библию на российском наречии, верно переведенную с оригинальных языков еврейского и эллинского». В этом выборе проявляются ожидания и чаяния получить в русском переводе ясный и понятный текст Библейского Откровения, «Библию, которая сама себя изъясняет». Здесь — ожидание обретения тайны Откровения, не только «сокрытой от веков и родов», но и затемненной непонятным языком и непрямым переводом славянской Библии: «многие места в пророческих книгах Ветхого Завета усердные христиане знали бы наизусть, если бы сии книги были столь доступны для общего разумения на российском наречии, как они вразумительны на других новейших языках в переводе с еврейского ...». Перевод с еврейского для архим. Макария имел также миссионерское значение именно в широком понимании им задач христианской миссии: «Вот богодухновенная Библия Ветхого Завета на российском наречии в переводе с еврейского, читайте ее бедным евреям; и когда они с удовольствием будут видеть, что Библия наша совершенно сообразна с их Библией, тогда вы [миссионеры] открывайте им, каким образом Иегова ведет их рукою Моисея и пророков к Иисусу...».
Перевод архим. Макария демонстрирует генетическую связь с осуществленными до него переводами РБО и прот. Г. Павского. На зависимость своего перевода от перевода Павского вполне определенно указывал сам о. Макарий: «Я за учителем моим по Еврейской Библии следовал как ученик, а не как невольник, и не все мнения его принял за самые верные, но в некоторых местах удержался на других основаниях...». Видимое сходство обнаруживает перевод архим. Макария и с переводом Восьмикнижия РБО. Несмотря на то что его тираж был уничтожен в большем своем объеме и не имел публичного распространения, в узком кругу он определенно был известен. Со значительной степенью уверенности можно предположить, что экземпляром данного издания располагал и архим. Макарий. Можно отметить незначительные стилистические отличия в подборе отдельных слов. Перевод архим. Макария также не содержит характерных для Восьмикнижия РБО вариантов текста Семидесяти, в большей степени ориентирован на еврейское произношение имен собственных.
Перевод архим. Макария нельзя признать завершенным. Его письма и свидетельства его сотрудников показывают, что перевод постоянно редактировался. Его мечтой было окончить свою переводческую эпопею в Святой земле, где он намеревался обосноваться в пещере бл. Иеронима. Прошение в Св. Синод о разрешении на поездку, поданное в конце 1842 г., было удовлетворено только в 1847 г. Буквально накануне, когда все уже было готово к отъезду, он занемог...
Говоря о значении перевода архим. Макария, необходимо прежде всего отметить, что даже в незавершенном виде это практически полный перевод Ветхого Завета (исключая Псалтирь, как изданную РБО). В этом отношении он объемлет и перевод РБО, и перевод Павского и шире их обоих вместе взятых. Таким образом, перевод о. Макария предстает логическим завершением переводческой работы его предшественников. Он довел до конца дело РБО и прот. Г. Павского, так что можно констатировать, что в России уже в первой половине XIX в. был осуществлен полный перевод Библии на русский язык. История милостиво отнеслась к памяти о. Макария. Заслуги его миссионерских трудов увенчались ореолом святости — на Юбилейном Архиерейском Соборе в августе 2000 г. архимандрит Макарий (Глухарев) прославлен как общечтимый святой. Достойный христианского пастыря путь и достойное признание. Не кануло в неизвестность и переводческое наследие преподобного. Перевод Ветхого Завета архим. Макария был издан в «Православном обозрении» за 1860–1867 гг. Российское Библейское Общество в 2000 г. переиздало его перевод Пятикнижия.
Официальный проект перевода получил продолжение и завершение в существенно иную для России эпоху, при императоре Александре II. К этому времени с исторической сцены сошли все основные инициаторы закрытия проекта РБО, кардинально поменялись и политические, и общественные настроения. В этой новой ситуации неизменный сторонник русского перевода Библии митр. Московский Филарет (Дроздов) нашел возможность снова поднять вопрос о русском переводе Библии. Переломной вехой в истории перевода стал 1856 год.
События развивались следующим образом. По случаю коронации императора Александра II в 1856 г. в Москве состоялось торжественное собрание Св. Синода. На нем Синод единогласно высказался за возобновление перевода Свящ. Писания на русский язык. Проект определения Синода по этому вопросу составлял Московский святитель уже после отъезда синодального собрания из Первопрестольной. Необходимость возобновления перевода обосновывалась тем, что «...язык славянского перевода Библии, общевразумительный и общеупотребительный в свое время, не таков уже в настоящее время по своей древности; <...> в славянском переводе Библии есть многие места, в которых состав речи невразумителен и которые требуют сличения с первоначальными текстами — еврейским и греческим; <...> пособие русского перевода нужно многим и из приходского духовенства; <...> дело перевода Свящ. Писания на русское наречие и издание онаго [перевод РБО], не по рассуждению Св. Синода, но по причинам официально не объясненным, приостановлено; <...> дальние алеуты с благословением Св. Синода пользуются некоторыми книгами Св. Писания на своем общевразумительном языке, а православные россияне только мимо сего благословения и незаконно могут удовлетворять подобной потребности...» Собственно, в Проекте повторялась основная аргументация Указа 1816г ., санкционировавшего первый русский перевод. Предлагалось тщательно пересмотреть перевод Нового Завета, выполненный РБО, перевод Псалтири исправить через сличение еврейского и греческого текстов, новые переводы апробировать предварительным изданием в церковной периодике... Потребовалось, однако, два года для окончательного утверждения данного синодального решения.
Новый обер-прокурор Св Синода генерал лейтенант граф А. П. Толстой (1856–1862 гг.) достаточно настороженно отнесся к полученному Проекту. Под именем «Записки», то есть как частное мнение Московского святителя, Толстой передал Проект для него лично близкому и авторитетному в делах Православия митр. Киевскому Филарету (Амфитеатрову). В своем ответе Киевский митрополит выступил решительным оппонентом перевода. Последовавшая переписка обер прокурора и Филарета Киевского, возражения Филарета Московского стали первой полемикой, развернувшейся вокруг нового русского перевода.
Все рассуждения и аргументация отзыва Филарета Киевского на «Записку» направлены против перевода. Его основные антитезисы: русский язык проигрывает славянскому по выразительным возможностям; перевод Библии на русский язык угрожает всему строю славянского богослужения; проблема непонимания славянского языка решается не переводом на русский, но прилежным изучением славянского; славянский перевод являет собой связующую нить к единству политически разобщенных славянских народов; русский перевод начала столетия был инициирован «в Англии, гнездилище всех ересей, сект и революций», его идея была «принята,первоначально, не в Святейшем Синоде, а в канцелярии обер-прокурора <...> на нем не было благословения свыше»; перевод на русский язык неприемлем, потому что это перевод на «частное наречие одноплеменного народа»; «если переводить на русское наречие, то почему же не перевести потом на малороссийское, на белорусское и проч!»; в конце концов «если бы ты и не понимал того, что содержится в нем [славянском тексте], от самого чтения ты получаешь великое освящение»... Вместо русского перевода Филарет Киевский предлагал «оставить навсегда неприкосновенным основной текст славянского перевода <...>, как освященный древностью и переданный нам от святых славянских апостолов — Мефодия и Кирилла....», ограничившись лишь редактированием отдельных мест; издать толкования святых отцов, различные пособия для улучшения обучения славянскому языку...
Митр. Филарет (Амфитеатров) просил гр. А. П. Толстого представить его мнение непосредственно Государю Императору в расчете, что начинание Синода будет в зародыше остановлено Высочайшим рескриптом: «Одно державное слово его прекратило бы дело решительно». Позже он писал Толстому: «Поручаю Вашему благоразумию и усердию к святой Православной Церкви и Отечеству употребить сие сведения к сохранению неприкосновенности родного нам славянского текста Свящ. Писания, который я в глубине души моей почитаю отечественною святынею нашею».
Александр II предложил мнение Киевского митрополита на обсуждение Синоду, с предварительным знакомством с ним Филарета Московского. Московским святителем был составлен ответ, в котором детально обосновывалась несостоятельность положений отзыва Филарета Киевского. Так, соглашаясь, что «славянский язык преимуществует важностью», святитель указывал, что главным требованием к переводу должна быть его ясность; как подтверждает опыт, даже приходское духовенство недостаточно понимает славянский перевод Свящ. Писания; опасения, что с переводом на русский Свящ. Писания будет вытесняться славянский язык устраняется его неприкосновенностью в богослужебном использовании; единство с остальными славянскими церквами не нарушится, поскольку богослужение остается неизменным на славянском; отдельные исправления языка славянской Библии не могут решить проблему понимания, поскольку «введение в славянский текст новых слов сделает язык Библии таким пестрым, что он не будет ни славянским, ни русским и будет не привлекать, а отталкивать читателей <...> неясность останется и после сего исправления»; высказывания Киевского митрополита о переводе РБО искажают исторические факты, о чем свидетельствует его же письмо тридцатилетней давности... Ответы Московского святителя датируются июлем 1857 г.
В это же время в периодической печати появляется ряд анонимных статей, очевидно направленных на создание общественного мнения против перевода. Они не содержат ничего принципиально нового в сравнении с отзывом Киевского митрополита. По сути это публичное озвучивание его рассуждений. Отдельные пассажи этих статей достаточно красноречиво характеризуют мировоззрение их авторов: «Перевод с нынешнего еврейского на русский народный язык поколеблет Православие на Руси»; «Простолюдины на славянском языке слышат только святое и назидательное. Умеренная темнота сего слова не омрачает истину, а служит ей покрывалом и защищает от стихийного ума. Отымите это покрывало, тогда всякий будет толковать об истинах и изречениях Писания по своим понятиям и в свою пользу. А теперь темнота заставляет его или просто покоряться Церкви или просить у Церкви наставления»...
Возникшая полемика ни с той, ни с другой стороны не содержала в себе ничего принципиально нового в сравнением с теми воззрениями, которые высказывались еще в первой половине ХIХ в. в связи с переводом РБО. Так, оппоненты перевода очевидно повторяли основные суждения адмирала Шишкова, демонстрируя полное согласие с его позицией.Разве впрямую не реанимировались идеи по канонизации славянского перевода, вынашиваемые в окружении гр. Протасова. При этом оберпрокурор Синода гр. А. П. Толстой явно принял и отстаивал позицию Киевского митрополита. Тем не менее, в отличие от ситуации с первым переводом, когда мнения как его энтузиастов, так и противников насаждались путем авторитарного давления, в новой обстановке спор несогласных сторон вышел на уровень открытого и гласного обсуждения.
В этом споре Св. Синод решительно принял сторону Московского святителя. Определением от 20 марта 1858 г. Св. Синод постановил начать, с соизволения Государя Императора, русский перевод Свящ. Писания. 5 мая Александр II утвердил данное синодальное решение. Так была возобновлена прерванная 33 года назад работа.
Осуществить работу по переводу Св. Синод поручил четырем Духовным Академиям. Согласно первоначальному Проекту переводить начали с Нового Завета. Окончательно сложился следующий порядок работы. В каждой Академии был создан свой Переводной Комитет, где обсуждался сделанный перевод. Далее он отсылался на просмотр правящему епархиальному архиерею. После этого перевод поступал в Св. Синод. О том, что Синод рассматривал перевод важнейшим своим почином, свидетельствует тот факт, что один из трех присутственных синодальных дней целиком посвящался работе над переводом. В Синоде ею руководил первенствующий в нем Санкт-Петербургский митрополит: с 1856 г. по 1860 г. Григорий (Постников), с 1860 г. Исидор (Никольский). От Синода перевод доставляли в Москву митр. Филарету, который вычитывал и проверял все переводы. С замечаниями Московского святителя он возвращался обратно в Синод. Митр. Филарет лично просмотрел и отредактировал весь перевод Нового Завета. Близкие к нему в это время люди вспоминали, что святитель работал над присланными к нему переводами порой по 11 часов в день. Торопился успеть!
Работа шла настолько активно и интенсивно, что уже в 1860 г. «по благословению Св. Синода» было издано Четвероевангелие, в 1862 г. остальные книги Нового Завета.
Параллельно началась работа по переводу Ветхого Завета. Первые предварительные переводы ветхозаветных книг были опубликованы в периодических церковных журналах уже в 1861 г. Переводы печатались в «Христианском чтении», «Трудах Киевской Духовной Академии», «Православном обозрении». Были изданы переводы прот. Г. Павского, архим. Макария (Глухарева). Издал свои переводы книг Иова и Премудрости Иисуса сына Сирахова и Вятский архиеп. Агафангел (Соловьев), «прославившийся» как доносчик по «делу Павского».
Основной проблемой перевода ветхозаветной части Библии, как и в истории перевода РБО, стал выбор текстовой основы перевода. Филарет Киевский, несмотря на свое непримиримое неприятие русского перевода как такового и, видимо, предчувствуя выбор Синода, отдельно надавливал на этот его наиболее болезненный нерв: «...Греческая Православная Церковь признает еврейский текст поврежденным; <...> перевод Семидесяти Толковников поставлен самим Богом твердым и нерушимым оплотом против ожесточенных врагов христианства — еврейских раввинов; <...> когда приспело блаженное время обращения в христианскую веру славянских народов, Промысл Божий так устроил, что для них сделан был перевод Свящ. Писания на родной им славянский язык, и ветхозаветные книги переведены не с еврейского текста, а именно с греческого Семидесяти Толковников; <...> на верность нынешних изданий Библии еврейской полагаться никак нельзя...» Решающим и в этом не простом вопросе стало мнение Московского святителя.
В 1858 г. митр. Филарет (Дроздов) опубликовал поданную им еще в 1845 г. в Синод записку «О догматическом достоинстве и охранительном употреблении греческого семидесяти толковников и славенского переводов Свящ. Писания». Написанная в годы «непримиримой оппозиции» русскому переводу, записка поднимала вопросы статуса двух основополагающих текстов Ветхого Завета — еврейского и греческого — в связи с обсуждаемыми тогда различными проектами в отношении славянской Библии. Публикация фактически ставила ее в положение программного документа возобновляемого русского перевода. В пространном рассуждении записки делался экскурс в историю двух текстов и их церковное употребление, указывалось на их достоинства и проблемы, иллюстрировались и оценивались некоторые разночтения МТ и LXX. Основной направленностью этого документа было признание непреходящей ценности свидетельств обоих текстов. В нем, однако, никак не оговаривался вопрос практического применения этих выводов. Определяющими в плане уже практического использования двух текстов в русском переводе Ветхого Завета можно признать опубликованное в 1861 г. митр. Филаретом письмо к нему архим. Макария (Глухарева) от 1834 г., где обосновывался выбор еврейского текста как основы перевода, и обращение святителя в Синод от 20 января 1863 г., в котором он еще раз указывал на необходимость учитывать оба текста. Так определилась программная позиция русского перевода в его ветхозаветной части как перевода с еврейского оригинала «под руководством греческой Библии» (выражение Чистовича).
В Синодальном переводе варианты текста LXX, отличные от МТ, помещались в скобки. Таким образом перевод нес свидетельство обоих текстов. Однако подобное приведение двух текстов к одному знаменателю легко исполнялось только в тех местах, где их различия носили характер разъясняющего добавления. В тех случаях, когда между ними наблюдались расхождения в смысле,значительные несовпадения в объеме и порядке, переводчики вынуждены были останавливаться на одной из версий. При этом сам выбор никак не оговаривался, но, как можно понять, чаще ориентировались на вариант славянской Библии. Кроме того, скобки использовались и как синтаксический пунктуационный знак. Все это изначально обуславливало и эклектизм, и произвольность перевода. Еще до окончания работы Чистович отмечал эту слабую сторону Синодального перевода: «Нельзя не сознаться, что эта система перевода, имея свои бесспорные достоинства, имеет также свои неудобства. Прежде всего она весьма неопределенная и не поддается каким либо точно определенным правилам. Смешение, и так сказать, слияние двух текстов с предпочтением в одном случае еврейского, в другом греческого, и было и всегда останется делом произвола переводчиков, и нет никаких средств положить границы этому произволу».
В октябре 1867 г. на заседании Св. Синода Санкт-Петербургский митр. Исидор докладывал о желании митр. Филарета (Дроздова) принять участие в редактировании русского перевода Ветхого Завета. Этой инициативе, однако, не суждено было исполниться. Кончина Московского архипастыря, последовавшая 19 ноября 1867 г., завершила пятидесятилетний юбилей его земных трудов над русским переводом Библии.
С 1867 г. вся работа по окончательной подготовке русского перевода была сосредоточена в самом Св. Синоде. Особое внимание ей уделял митр. Исидор, протеже митр. Филарета. Основной труд по редактированию в Синоде взял на себя протопресвитер В. Б. Бажанов, преемник прот. Г. Павского на посту законоучителя Наследника престола. Оба в свое время обучались в Санкт-Петербургской Духовной Академии у Павского.
Вся острота и важность проблемы выбора текстовой основы перевода Ветхого Завета еще раз проявилась в полемике, возникшей, когда окончательное издание Синодального перевода близилось к завершению. В середине 70-х в церковной периодике развернулась достаточно острая дискуссия, инициатором которой стал свят. Феофан (Говоров), решительно несогласный с выбором еврейского текста как основы перевода. Позиция святителя сводилась к нескольким тезисам: МТ неприемлем, поскольку и преднамеренно, и непреднамеренно искажен иудеями, он чужд церковной традиции, которая его не знает, и его использование означает разрыв с традицией славянской Библии. переводить необходимо с текста LXX, освященного его исключительным употреблением в Церкви. При этом сама проблематика исходных библейских текстов никак им не затрагивалась. Еп. Феофану оппонировал проф. П. И. Горский-Платонов, доводы которого, опиравшиеся на филологический и исторический анализ, отчетливо показали научную несостоятельность аргументов святителя, их очевидный анахронизм.
Ветхозаветная часть русского перевода издавалась частями: в 1868 г. вышло Пятикнижие; в 1869 г. — исторические книги; в 1872 г. — учительные книги; в 1875 г.— пророческие. В 1876 г. по благословению Святейшего Правительствующего Синода был издан полный русский перевод Библии. Авторизованный высшей церковной властью Русской Православной Церкви, он получил всеобщую известность как «Синодальный».
Изданием 1876 г. завершилась шестидесятилетняя эпопея русского перевода Свящ. Писания в ХIХ в. Синодальный перевод стал ее закономерным итогом и как завершение усилий многих и самых разных его энтузиастов, в ознаменование исполнения евангельских слов «стучите, и отворят вам», и в плане преемственности в использовании решений и результатов своих предшественников по переводческой работе. Относительно первого нельзя не отметить особой роли свят. Филарета (Дроздова). Его стараниями работа по переводу была начата, настойчивостью продолжена, под его покровительством завершена. (Канонизация святителя в 1994 г. оставляет православным верить в его небесное покровительство окончанию трудов по созданию русской Библии.) Он был и главным идеологом, и организатором, и переводчиком. Показывает Синодальный перевод и очевидную преемственность предшествующим ему переводам: РБО, прот. Г. Павского и преподобного Макария (Глухарева). Новые переводчики определенно пользовались наследием первой половины ХIХ в., серьезно повлиявшим на конечный результат. Сравнительный анализ переводов Нового Завета РБО и Синодального позволяет исследователям утверждать их генетическую связь. Переводной Комитет Санкт-Петербургской Академии в своих трудах по переводу Ветхого Завета имел возможность опираться на Восьмикнижие РБО, собственный экземпляр которого передал туда митр. Григорий (Постников). Во всяком случае, в Синодальном Ветхом Завете был использован тот же принцип перевода, что и в Восьмикнижии РБО.
Примечательно, что ни во время работы, ни по ее завершении Синодальный перевод не рассматривался в качестве единственного и неизменного. О «последующих исправлениях русского перевода Библии, издаваемого от лица Св. Синода» говорил Чистович еще до издания полной русской Библии. В 1916 г., в связи со столетним юбилеем русского перевода, известный отечественный славист и библеист И. Е. Евсеев высказывался о необходимости нового русского перевода, формулируя главным требованием к «надлежащему достоинству русского национального перевода Библии» художественное совершенство ее языка.
Важным событием для протестантских общин России стала публикация Синодального перевода, выполненная Синодальной типографией «с разрешением Святейшего Правительствующего Синода для Английского Библейского Общества» в 1882 г. На титульном листе значилось:«Священные книги Ветхого Завета в переводе с еврейского текста». Издание в его ветхозаветной части состояло только из книг, входящих в состав еврейской Библии, и, таким образом, отвечало утвердившемуся в протестантской традиции канону Ветхого Завета. Сам текст был отредактирован на предмет устранения из него версий перевода Семидесяти, что достигалось механическим удалением всех помещенных в скобки частей. Впоследствии этим изданием и перепечатками с него пользовались несколько поколений верующих. Среди этих перепечаток наиболее известно издание Американского Библейского Общества 1947 г. (набор в две колонки с параллельными местами посередине), ставшее основным изданием Библии для российских протестантов.
К сожалению, метод редактирования 1882 г. привел к тому, что из текста были также удалены и слова из еврейского оригинала (в тех местах, где скобки использовались в качестве пунктуационного знака). В 1991–1993 гг. РБО провело сверку «протестантской» Библии с переводом 1876 г. и еврейским текстом. В результате этой работы ошибочно удаленные части Синодального перевода были восстановлены; начиная с 1994 г. выправленный текст печатается во всех изданиях Библии, выпускаемых РБО в объеме канонических книг.
До сих пор Синодальный перевод остается наиболее употребительным русским переводом Библии, с которым прочно ассоциируется само название русской Библии. Его практическое использование всеми христианскими Церквами России создает уникальную ситуацию русской Библии как общего, надконфессионального текста Свящ. Писания.
в самом верху страницы со словами
«Яков Кротов. Опыты»,
то вы окажетесь в основном оглавлении,
которое одновременно является
именным и хронологическим
указателем.