«Неправильный христианин» Артем Оганов [род. 1975]: Самая прагматичная позиция – быть идеалистом
http://blagovest-info.ru/
«Мне кажется, человек должен общаться с Богом, разговаривать с Ним. Это немножко странно – говорить с Тем, кого ты не видишь. Но я один раз Его видел и знаю, что Он есть», – говорит известный российский ученый, кристаллограф-теоретик Артем Оганов. Он называет себя «неправильным христианином», потому что не очень прилежно посещает воскресное богослужение в католическом храме, но уверен, что Бог в свое время спас его от гибели, и не видит никаких противоречий между верой и научной работой. О том, как произошла Встреча, изменившая его жизнь; о соотношении методов веры и науки, о значении сомнения в жизни христианина и в работе ученого Артем Оганов – минералог, химик, педагог, профессор РАН, популяризатор науки разговаривал 14 марта [2019] с директором Культурного центра «Покровские ворота» Жаном-Франсуа Тири и физиком-теоретиком Олегом Котовым.
Но прежде, чем говорить о науке и религии, Оганов показал несколько кристаллов и прочел краткую, но яркую лекцию о кристаллографии – о значении и предмете этой науки и о ее отцах-основателях, начиная с Иоганна Кеплера. Самые яркие имена – датчанин Николай Стенон, ставший католическим епископом и причисленный к лику блаженных, и аббат Рене Жюст Гаюи – позволили лектору шутливо назвать кристаллографию «абсолютно поповской наукой»: она создана «не просто верующими, но попами». Говоря о мнимом противопоставлении религии и науки, Оганов напомнил, что не только его излюбленная наука, но и множество других областей знания были открыты глубоко религиозными людьми – священнослужителями, монахами и мирянами, поэтому Церковь по праву можно назвать «колыбелью современной науки».
Но современный ученый – может ли он совмещать религиозное и научное мировоззрения, не входят ли они в противоречие? Ведь метод науки предполагает отстраненное исследование объекта, подтвержденное опытом, и постоянное сомнение, а метод веры – иной: это вовлеченность в общение с Субъектом при полном доверии. Так сформулировал вопрос О. Котов. По мнению Артема Оганова, это просто разные способы познания мира, которые не противоречат друг другу, а дополняют. «Я – это я; нельзя сказать, что во мне половина – верующий, а половина – ученый. Как ученый я знаю, что критерий истины – опыт, эксперимент. Как верующий я ищу ответы на вопросы о том, как и зачем жить, что такое душа, любовь, истина. Неверующих людей нет, у каждого своя система верований», – сказал он.
Сам Оганов в юности был воинствующим атеистом, как вспоминает он себя. В 19 лет студент-отличник МГУ оказался в глубоком личностном кризисе: депрессия поставила его на грань самоубийства. Тут и произошла нежданная Встреча: во сне он будто родился заново и увидел Христа, идущего навстречу, – в том образе, который два года спустя обнаружил в католическом храме. «Каждой клеточкой тела я закричал: ‘Верю!’ – и почувствовал обновление, счастье, свободу. Бог пришел и меня спас», – рассказывал он о своем обращении, подчеркивая, что с этого момента у него уже не было «свободы не верить».
Дальше наступил момент вероисповедного самоопределения, и аналитический ум будущего ученого выбирал между католицизмом и православием. Профессор Оганов подробно рассказал о том, как это происходило: православие тогда, в начале 90-х, ассоциировалось у него с казаками в лампасах и с антисемитскими лозунгами и было отвергнуто, а история католицизма связывалась с кострами инквизиции, индульгенциями и крестовыми походами. Побеседовав с молодым католическим священником, который отверг это наследие темного прошлого, юный физик стал католиком. Но через некоторое время «чуть было не перестал быть католиком», оказавшись во время учебы в Лондоне в католическом общежитии и насмотревшись на нравы тамошних монахов.
Но главное – Оганов не перестал быть христианином, и в этом помогла встреча с «самым главным человеком в жизни», как называет ученый митрополита Сурожского Антония. Этот православный иерарх все свои проповеди посвящал опыту Встречи с Богом, изменившей его жизнь. Изменилась и жизнь молодого научного дарования Оганова: «Мир теперь перестал вращаться вокруг меня, я научился правильно жить: я понял, что в христианстве очень важен элемент прощения, я никому не желаю зла, я доверяю Богу и себе – и это здорово!» Он пояснил, что благодаря вере перестал «уничтожать себя и вести с собой войну, сражаясь с недостатками». Теперь эта «война» трансформировалась в «дружеское соревнование с самим собой вчерашним, за то, чтобы стать лучше».
Изменилось ли отношение к научным занятиям? Нет, разве появилось неизмеримо больше жизненных сил, чтобы заниматься наукой и двигаться дальше, продолжил ученый. А двигаться – это естественно, потому что человека, считает он, определяет не точка координат, а вектор его движения. Сам он хотел бы стать многодетным отцом (сейчас в семье четверо детей от года до 11 лет), которым гордятся дети, и ученым, который всё время ищет новое в науке, живя своими убеждениями. Как человек, склонный к парадоксальным утверждениям, Оганов называет себя «прожженным прагматиком», поясняя, что «самая прагматичная позиция – быть идеалистом». «Как идеалист я знаю, ради чего живу, а те, кто не знают, живут в полсилы, они – пешки, управляемые хаосом. Если хотите быть счастливыми прагматиками, будьте идеалистами», – обратился он к слушателям.
«Неправильный христианин» – это самоназвание Артема Оганова связано с тем, что он, по его словам, очень любит католическую службу, но у него, напряженно работающего ученого, организатора науки и преподавателя, нет сил каждое воскресенье бывать на Литургии. Отвечая на вопрос «Благовест-инфо» о религиозном воспитании в семье, он рассказал, что читает детям библейские истории, и дети проникаются красотой «прекрасного богатого языка Библии», а бывает, что и поплачут вместе с отцом над историей, например, Иосифа, преданного братьями. Супруга Артема исповедует иудаизм, поэтому в семье справляют и еврейскую Пасху (во время Седера глава семьи читает Агаду), и католическую. Все дети крещены, а мальчики еще и обрезаны. Оганова не удручает, что он, по его признанию, знает всего две церковные молитвы, наоборот – ему нравится разговаривать с Богом своими словами. «Бог идет навстречу людям, которые ищут правду и сомневается. Если вопросы будут честными, человек обязательно найдет ответы на них, просто не нужно притворяться, что мы всё знаем», – резюмировал гость «Покровских ворот».
* * *
— Артём, как вы пришли к вере?
— Я пришёл к вере достаточно трудным путём в совершенно сознательном возрасте, мне было 18.5 лет. Гораздо более долгий путь к вере был у моей мамы – она долго искала свою веру, свою церковь, если хотите, и пришла в католичество уже вслед за мной. Ей было интересно то католичество, к которому пришёл я. И однажды она меня попросила взять её с собой в храм.
У меня замечательная мама – психолог, она изучала наши с братом способности и старалась сделать так, чтобы мы сами выбрали себе род деятельности. Она меня водила на лекции по химии, потому что я с 4 лет мечтал стать химиком, позже я увлёкся ещё минералогией. И в сочетании с химией и дали направление работы моей жизни – я стал кристаллографом. Кристаллография – это наука на стыке физики, химии, наук о Земле, материаловедения, биологии, медицины, а самые интересные прорывы в науке совершаются как правило на стыке разных наук, и в этом смысле кристаллография – наука будущего.
Я был воспитан в атеистической семье. Всё своё детство и всю юность я считал верующих людей отсталыми, посмеивался над ними. Не понимал того, как человек с мозгами может всерьёз верить во всю эту ерунду. Тем более что космонавты же летали в космос, и никакого Бога там не видели…
Когда мне уже было 18 лет, я пережил опыт, который кардинально поменял меня и моё мироощущение. Я просто увидел Бога! Учёный должен быть прежде всего честным человеком. До этого у меня целый год была длительная депрессия, я чуть не умер. Наложилось всё – и несчастная любовь в конце школы, и переутомление от учёбы (я же старался быть самым крутым в школе), и бедность начала 1990-х годов.
Наша семья очень бедствовала, денег едва хватало на еду, а проводя целые дни в МГУ, я мог себе позволить за целый день только буханку черного хлеба (те небольшие деньги, что были, шли на книги и на этот самый черный хлеб). К концу первого курса я был полностью измотан: читая книгу, через 15 минут я терял сознание. Все попытки снова заняться спортом, закаливанием и тд. провалились – у меня пропала сила воли. Я понял, что мечте стать великим ученым уже не сбыться – возможно, мне не удастся даже окончить университет из-за растущих физических недомоганий, и вкупе с несчастной любовью это дало печальный результат – я перестал уважать себя, я возненавидел себя, вся картина моего эгоцентричного мира посыпалась. Я умер на обломках своего выстроенного мира. Мне не хотелось жить и не было сил с собой покончить. Я мечтал, чтобы меня переехала какая-нибудь машина.
У меня мелькнула мысль: если Бог где-то есть, пусть спасёт меня, потому что все остальные способы спасения исчерпаны. И вот однажды я увидел сон – прошло уже больше 26 лет, а я до сих пор не могу пересказывать его спокойно.
Во сне я увидел много младенцев, как бы родившихся заново и ожидающих своего папу, отца. И я – среди них. И вместе с другими младенцами увидел… Христа. Я чувствовал каждой клеточкой моего организма, которая словно кричала «я верю»! Я прекрасно понимал, что это сон, но почувствовал, что освободился, что закончилась мрачная полоса в жизни, я снова жив, я снова счастлив…
Когда я проснулся, то мои ощущения не изменились – вера и счастье остались со мной! Разве теперь я могу говорить, что Бога нет? Я был бы нечестным человеком. Бог есть! А вот свободы не верить у меня нет. Так бывает. С особо упёртыми людьми Бог поступает именно так. Например, Бог так поступил с апостолом Павлом: у него не было свободы верить или не верить: Вот Я! И он верил.
Я не заучиваю чужие молитвы, я стараюсь говорить с Богом от своего сердца.
— С точки зрения учёного, зачем Бог создал Церковь?
— Церковь — это человеческая организация, которую благословил и создал Бог.
Есть ли в Церкви властолюбцы? Да их полно! Есть ли в ней развратники? Да, есть. Когда я жил в Лондоне, то познакомился с десятком разных священников, и некоторые из них ко мне приставали (в Москве я такого не встречал).
Церковь – человеческая организация, но с одним отличием: Бог мягко подправляет, направляет историю Церкви так, что она всё-таки ведёт людей к Cвету. И врата ада, как написано в Библии, никогда не одолеют её, она никогда не будет разрушена, потому что Бог ей это обещал, говоря современным языком – гарантировал.
Зачем человеку Церковь? Да хотя бы ради исповеди – одного из важнейших таинств! Чувство, с которым я шёл на свою первую исповедь, сохранилось у меня до сих пор. Мне было 18.5 лет, я готовился к первой исповеди много даже не дней, а недель. У меня была тетрадочка, куда я вписал все совершённые мной гадости. Тетрадочка получилась увесистой. Я понял в какой-то момент, что если с меня эти грехи не снимут, я просто рехнусь, я не смогу дальше так жить. И ещё мне было очень стыдно идти на исповедь. Хотя наши католические священники добрые, скажу вам по опыту; они подбадривают, вселяют уверенность: главное не останавливайся, развивайся, ты станешь лучше… Но я помню, как рыдал после этой первой исповеди! Я рыдал, наверное, целый час. И я помню то облегчение, которое я испытал. Как будто вымылся; как будто начал жизнь с чистого листа…
Если вы спрашиваете, зачем нужна эта Церковь со всеми этими минусами, которые в ней есть, то хотя бы ради этого – ради таинства исповеди, примирения с Богом и с самим собой – она должна существовать!
— Вы, конечно, бывали в католических храмах в других странах…
— Да, в своих частых командировках я всегда ищу в других странах католический храм, что бы туда зайти, посмотреть, как проходит богослужение, если знание языка позволяет, то иногда даже исповедаться.
Должен сказать, что у меня был особый опыт, когда я зашёл в церковь в Китае. Там положение Католической Церкви, мягко говоря, неоднозначное, но мне показалось, что суровые внешние условия придают китайским католикам дополнительную энергию и укрепляют их веру.
— А вам приходилось бывать в паломничествах?
— Так получилось, что моё первое паломничество было задолго до того как я стал верующим человеком, до того как я стал католиком. Первое моё паломничество было в 1991 году в Польшу, в Ченстохову, на Всемирный день молодёжи и встречу с Папой Римским Иоанном Павлом II. Католиком же я стал в 1993 году, то есть через два с лишним года после этого. Возможно, именно то паломничество открыло мне глаза на многие аспекты католичества.
Позже я ходил в паломничество в 1997 году, незадолго до моего отъезда из России. Это было паломничество в Белоруссию, оно тоже сильно запомнилось, но с тех пор не было времени собраться и пойти вновь.
Паломничества – это очень важный и ценный опыт в моей жизни. Я бы хотел, чтобы мои дети испытали опыт паломничества.
С другой стороны, поскольку в Лондоне в католическом общежитии я видел очень негативный опыт, который потряс меня очень глубоко в самом отрицательном смысле этого слова, я бы не отдавал своих детей в религиозные школы, религиозные университеты.
А вот паломничество – это, на мой взгляд, вещь положительная. Туда идут добровольно, там нет обязательства быть верующим, можно просто сходить за компанию и увидеть всё своими глазами, познакомиться с интересными, приятными и подчас очень глубокими людьми. Так что для своих детей я бы желал опыта паломничества в таком виде.
Мои дети крещены, я рассказываю им о Боге, то есть формально они католики, но всё же я считаю, что каждый человек должен к вере прийти самостоятельно. Я не принуждаю детей верить, считать себя католиками. Они знают, что есть Церковь, в которой они крещены, они знают довольно много вещей про христианство, про католичество, про Бога. Но выбор, в Кого и во что верить, как жить, они всё -таки сделают сами. Я считаю, что так правильно.
— У вас ведь был опыт личного общения и с православными…
— Да, конечно. Мы ведь живем в православной стране, и это надо понимать – вся русская культура зиждется на православии. Когда в конце 1998 года я приехал в Лондон и услышал от друзей семьи, что есть такой православный епископ, митрополит Британии и Ирландии Антоний Сурожский и что он очень открыт, и что к нему можно прийти просто так поговорить. Вот так просто прийти, даже посреди ночи, и постучаться в ворота его церковного дома и их откроют…
Когда услышал «Антоний Сурожский», то это звучало как «Сергий Радонежский», и я подумал, что это святой, живший лет 700 назад во времена Куликова поля или как-то так. Нет, оказалось, это наш современник, а про него говорят, как про святого человека. Когда мы познакомились, ему было уже сильно за 80 лет…
Жизнь аспиранта-иностранца в чужой стране – дело достаточно сложное. Иногда хочется увидеть родное, человеческое лицо. Человека, готового тебя выслушать. И я решился пойти к митрополиту Антонию. Какие-то другие люди – актёры, туристы, любопытствующие – к нему приходили, а почему мне нельзя? А я попробую! И я пошёл. Пошёл я к нему просто познакомиться, и он меня радушно принял. Прошло 20 лет после первой моей беседы с ним, а я очень хорошо помню наши разговоры. За первой беседой последовала вторая, третья… ходил я и на его встречи с прихожанами, его было очень интересно слушать.
Жизнь у митрополита Антония была удивительная. Он родился незадолго до Первой мировой войны в Швейцарии, в семье дипломатов. Потом его семья оказалась в Иране, cовсем экзотика. Потом – катастрофа революций, семья оказалась фактически среди беженцев в Европе. Он рассказывал в красках, очень колоритно, как их отовсюду выгоняли, потому что думали, что люди которые называют себя «ортодоксами» (то есть православными), являются ортодоксальными иудеями.
Семья, в которой рос будущий митрополит, оказалась во Франции. Он закончил Сорбонну, стал врачом, во время войны лечил участников движения Сопротивления. И был такой случай, когда он делал операцию раненому немцу, фашисту, которого привезли в госпиталь. Один из хирургов постарше принял решение ампутировать этому немцу палец и поручил это молодому хирургу, которым и был будущий митрополит. А немец, сказал: «Я по своей профессии – часовой мастер, без пальца работать не смогу». Митрополит Антоний рассказывал об этом так: «Меня словно током ударило: если я отрежу ему палец, то положу конец профессиональной жизни этого человека, надо что-то сделать, что бы этот палец спасти». И хирург выхаживал, спасал этот палец в течение пяти недель, хотя ему говорили, что проще отрезать… И спас. И считал это одним из важнейших поступков в своей жизни!
Митрополит рассказывал о том, что, глядя в глаза фашистам, он не испытывал к ним ненависти. Это был давний уговор с его матерью, что они не будут ненавидеть врагов. Да, они будут всеми силами бороться против фашистов, но они не будут ненавидеть этих самых фашистов. Да, это враги, но они такие же люди, как мы. И кто знает, по какой случайности мы оказались по разные стороны в этой бесчеловечной войне… Поэтому в любом человеке нужно видеть прежде всего человека и стараться не испытывать ненависти ни к кому.
Сейчас я часто сталкиваюсь с мнением, что людей, придерживающихся противоположных взглядов, нужно уничтожить – морально или даже физически, чтобы другим неповадно было. Их нужно ненавидеть всей душой, ибо они не с нами, они против нас, и поэтому олицетворяют зло. Владыка Антоний, глядя в глаза настоящим фашистам, мог в них видеть людей и не испытывать к ним ненависти. Это был большой урок для меня.
Мне кажется это очень ценным – видеть человека в любом человеческом существе. Для меня очень важно не иметь ни к кому ненависти, не копить негатив в своей душе. Это своего рода прощение.
— Кто же постоянно ссорит православных с католиками?
— Плохие люди стараются поссорить. Я между католиками и православними не вижу никакой разницы (кроме, разве что, административно-бюджетной, но это меня напрямую не касается). Примерно так я и ответил владыке Антонию, когда мы знакомились. Я точно знаю, что он не очень тепло относился к католичеству. Он говорил, что католиков он любит как братьев, но само католичество ему не по душе.
Общение с митрополитом Антонием поставило меня перед вопросом: быть может, мне лучше перейти в православие? Ведь оно так прекрасно! И я не перешел только по той причине, что понял, что католичество и православие — это одно и то же, в этом переходе нет никакого смысла.
Большинство людей даже не в состоянии объяснить различий. Если вы спросите у рядового православного, исходит ли Святой Дух только от Бога-Отца или и от Бога-Сына тоже — едва ли многие дадут верный ответ. Самое забавное, что столь же разделенными были мнения православных святых и богословов. То же самое касается католиков. Так что разницы нет никакой, и в реальности это одна неделимая Церковь.
Я стал ходить на беседы с митрополитом Антонием по средам у него в храме. Всегда собиралось полно народу – на них мог прийти любой человек, независимо от того, прихожанин он или нет. Беседы велись на разные темы, которые волновали тех, кто пришёл. Владыка был колоссально эрудирован, он с лёгкостью цитировал множество разных богословов: блаженного Августина, cвятого Исаака Сирина, cовременных богословов (и не только православных – протестантов, католиков тоже). Он легко приводил цитаты, оценивал идеи, делился мыслями всех этих людей, что свидетельствовало о прекрасной памяти человека в таком почтенном возрасте.
Кром того, он очень начитан. Казалось бы, где православный митрополит, а где, например, Эдгар По или Шарль Бодлер. Митрополит очень прилично разбирался в науке, причём в таких нюансах, которые подчас не осознают и сами учёные. Он был хирургом, и его размышления были хирургически точными – в частности, о границах применимости научных законов.
Кстати, одним из учителей владыки Антония была… Мария Кюри! Оказывается, между этой великой женщиной и мною – всего одно рукопожатие, и это рукопожатие – митрополита Антония! Есть повод гордиться.
— Тем не менее, учёные иногда называют религию «мракобесием»…
— То, что я называю «мракобесием», можно видеть в разных сферах и в поведении разных людей – и верующих, и учёных. В частности, бытует понимание что наука несовместима с религией, поэтому учёный не может быть верующим, и вообще образованный человек не может быть верующим. Или есть утверждение верующих, что эволюции нет, что человек не мог произойти от обезьяны. В обоих случаях можно говорить о мракобесии.
Между верой и наукой нет никакого противоречия. Известно, что большая часть основоположников науки были верующими людьми. Процент верующих людей среди современных ученых далёк от ста процентов, но тем не менее он всё ещё очень высок.
Религия и наука – это разные способы познания разных, возможно, не пересекающихся областей бытия. Религия даёт человеку понимание его места в жизни, смысла этой жизни, а наука позволяет понять, как устроен материальный мир. Но наука не может ответить на вопросы о том, для чего человек пришёл в этот мир, в чём смысл жизни, что есть хорошо и что есть плохо. Наука не может подсказать человеку, как правильно построить свою жизнь.
К сожалению, до сих пор редко встречаются люди, которые чисто, незамутнённо cмотрят и на веру, и на науку, и на искусство, и прочие формы культуры. Митрополит Антоний Сурожский, кстати, являл собой именно этот случай. Ясное понимание и ясное выражение своих взглядов притягивало к нему множество людей. Он был искренним, он был собой.
В Лондоне я несколько раз с ребятами из католического капелланства, где я жил, раздавал еду бомжам. Это был интересный опыт. Бездомные Лондона меня поразили. Многие из этих бомжей – бывшие студенты из самых разных стран мира, которые приехали в Лондон, отучились, рассчитывали найти работу, не нашли её, а возвращаться домой им было стыдно, потому что родственники сочтут это как поражение. С моей точки зрения, уж лучше бы им вернуться домой, и тогда их жизнь сложилась бы по-другому…
— А в науке есть красота?
— Был такой великий советский математик Андрей Колмогоров, и он говорил примерно так: если математический результат красив, то ему всё равно найдётся применение, даже если он не верен, этот результат где-то «выстрелит». Как считал всё тот же Антоний Сурожский, антонимом красоты является не уродство, а бессмысленность. Красота – это мерило смысла.
Математические формулы бывают очень красивы, уж поверьте мне! И они красивы тогда, когда содержат много смысла и простоты. Очень сложная математическая формула обычно выглядит некрасиво. Мы смотрим на неё и видим что-то такое зубастое, неприятное. Значит, мы чего-то недопоняли, выводя эту формулу.
Знаете, в науке тоже есть книги, которые я бы назвал «боговдохновенными», если так можно выразиться. Для меня это «Курс теоретической физики» Ландау и Лифшица. Он настолько красив, что не устаревает, хотя был написан 80 лет назад. С тех пор столько воды утекло, физика сделала такие семимильные шаги. Этот курс можно много чем дополнить, но его нельзя исправить, потому что всё написанное там правильно и удивительно стройно, красиво. И когда вы смотрите на эти формулы, душа поёт! Уж поверьте мне! И он по-настоящему красив именно формулами: там почти нет картинок, нет чего-то весёленького с цветными вкладками. Чёрно-белое, почти без иллюстраций. Формула – текст, формула – текст. Но как точен этот текст, и как ёмки эти формулы! Как красива эта логика! Я не знаю, как человек может написать такую книгу… Я вот, например, не могу. Такое ощущение, будто Бог стоял позади авторов «Курса теоретической физики» и водил их пером… Иного ощущения у меня нет.
— Разве не мешает вере систематическое сомнение, которое отличает настоящего учёного?
— Если бы у меня не было Бога Авраама, Исаака, Иакова, то я, наверное, сделал бы своим Богом вопросительный знак. Потому что из всех знаков препинания он – самый важный знак.
А если бы меня спросили, какого из апостолов Христа я ценю больше всего, я бы ответил: да, апостола Иоанна, да, апостола Петра (их имена я принял во время таинств крещения и миропомазания в Церкви), но ещё обязательно – апостола Фому! Потому что он был одним из самых искренних людей – он смело и открыто выразил своё сомнение.
Сомневаться нужно, сомневаться – должно. Cомнение, знак вопроса, движет нас вперёд не только в науке, но и в жизни, и в вере. В этом я глубоко убеждён.
Однако в вере, к сожалению, довольно часто нам не хватает сил преодолеть сомнение. Когда у учёных рушится модель мира, которая казалась им верной, они говорят: окей, мы найдем ошибки в этой модели и построим новую, более точную, более верную. И это очень важный принцип: если модель не работает, значит, в ней есть какой-то недостаток, его нужно найти и исправить. А вот в вопросах веры, к сожалению, люди, увидев недостаток в своей модели, говорят: значит, Бога нет. А вот и не значит! Напротив, это означает, что ваша модель в чём-то не верна. Значит, надо найти, где она не верна и исправить ошибки. А для этого очень важно воспитывать в себе культуру сомнения!
— У вас были сомнения в вере?
— Сомнения у меня были и есть, более того, я их в себе даже культивирую. Если я чего-то не понимаю, то честно признаюсь себе: я этого не понимаю. Но рано или поздно нахожу ответы. Как учёные, мы должны основывать наши суждения на опыте.
Мой опыт говорит о том, что Бог есть. Был такой эпизод, когда Бог меня спас, и я это знаю. Как человек, который стремится быть честным, я просто должен это принять.
Беседовала Ольга Хруль
Биографическая справка
Артём Ромаевич Оганов (род. 3 марта 1975) — российский кристаллограф-теоретик, минералог, химик, педагог, профессор РАН. Наиболее известен работами по созданию методов компьютерного дизайна новых материалов и предсказания кристаллических структур, а также по химии высоких давлений и изучению вещества планетных недр.
Он вырос в Москве, где окончил школу с золотой медалью, а в 1997 году — с отличием окончил геологический факультет МГУ по специальности «кристаллография и кристаллохимия». В 2002 году защитил кандидатскую диссертацию (PhD) по кристаллографии в Университетском колледже Лондона, в 2007 году получил степень доктора наук (Habilitation) в Цюрихском политехническом институте, которая в 2016 году была приравнена к российской степени доктора физико-математических наук.
В настоящее время является профессором Сколковского института науки и технологий. В 2008-2017 годы являлся профессором и заведующим лабораторией компьютерного дизайна материалов в Университете штата Нью-Йорк в Стоуни-Брук. В 2013 году, получив мегагрант Правительства Российской Федерации, создал и возглавил Лабораторию компьютерного дизайна материалов в Московском физико-техническом институте. С 2005 года более десяти раз был приглашённым профессором в университетах и институтах Италии (Милан), Франции (Париж, Лилль и Пуатье), Китая (Гуйлинь, Пекин, Гонконг).
В 2011 году создал и до 2017 года возглавлял Комиссию по кристаллографии материалов при Международном союзе кристаллографов. В 2013—2014 годах являлся президентом Российско-американской ассоциации учёных (RASA-USA). С 2017 года — член Совет по науке и образованию при президенте РФ, почётный член Минералогического Общества Америки (2013), профессор РАН (2015), член Европейской академии (Academia Europaea) (2017).
Деятельность Оганова получила признание в средствах массовой информации. Про Оганова были сняты фильмы «Цвет Кристалла» (2012, реж. Владимир Герчиков), «Made by Russians» (2015, реж. Леонид Парфёнов), «Артем Оганов» (2018, для телеканала «Культура», реж. Наталья Попова),«Возвращение профессора»(2018, для телеканала НТВ, реж. Татьяна Миткова). В 2014 году журналы «Русский репортёр» и «Эксперт» включили Оганова в список 100 наиболее влиятельных россиян, а журнал «Forbes» включил его в число «50 россиян, завоевавших мир».
Женат, имеет четверых детей. С 1993 года является прихожанином католического храма святого Людовика в Москве.