Текст взят с сайта Пушкинского дома, но там он с большими купюрами (тремя), которые заполнены текстом с другого сайта, где дан вариант "Литературных памятников". К сожалению, оцифрован текст на этом втором сайте с большим количеством опечаток.
Въ пречестную обитель пресвятыя и пречистыя Владычицы нашея Богородицы честнаго и славнаго ея Успения и преподобнаго и богоноснаго отца нашего Кирила чюдотворца, яже о Христе Божественаго полка наставнику и вожу и руководителю к пренебесному селению, преподобному игумену Козмѣ, яже о Христѣ з братиею, царь и великий князь Иоаннъ Василиевичь всеа Русии челомъ биетъ.
Увы мнѣ грѣшному! Горе мнѣ окаянному! Охъ мнѣ скверному! Кто есмь азъ, на таковую высоту дерзати? Бога ради, господие и отцы, молю васъ, престаните от таковаго начинания. Азъ братъ вашъ недостоинъ есми нарещися, но, по еуангельскому словеси, сотворите мя яко единаго от наемникъ своихъ,[2] тѣмже припадая честныхъ ногъ вашихъ стопамъ и милъ ся дѣя, — Бога ради престаните от таковаго начинания. Писано бо есть: «Свѣтъ инокомъ — ангели, свѣтъ же миряномъ — иноки». Ино подобаетъ вамъ, нашимъ государемъ, и насъ, заблуждьшихъ во тмѣ гордости и сѣни смертнѣ, прелести тщеславия, ласкордъства и ласкосердия, просвѣщати. А мнѣ, псу смердящему, кому учити и чему наказати и чѣмъ просвѣтити? Самъ повсегда въ пряньствѣ, в блудѣ, в прелюбодѣйствѣ, въ сквернѣ, во убийствѣ, в граблении, в хищении, в ненависти, во всяком злодѣйствѣ, по великому апостолу Павлу: «Надѣяй же ся себе вождь быти слѣпымъ, свѣтъ сущимъ во тмѣ, наказатель безумнымъ, учитель младенцемъ, имуща образъ разума и истиннѣ в законе: научяй бо иного, себе ли не учиши? Проповѣдаяй не красти, крадеши? Глаголяй не прелюбы творити, прелюбы твориши? Скаредуяй ся идолъ, святая крадеши? Иже в законѣ хвалишися, преступлениемъ закона Богу досаждаеши?»[3] И паки той же великий апостолъ глаголетъ: «Егда како инѣмъ проповѣдавъ, самъ неключимъ буду?»[4]
Бога ради, отцы святии и преблаженнии, не дѣйте мене, грѣшнаго и сквернаго, плакатися грѣховъ своихъ и себѣ внимати среди лютаго сего треволнения прелестнаго мимотекущаго свѣта сего. Паче же в настоящемъ семъ многомятежномъ и жестокомъ времени кому мнѣ, нечистому и скверному и душегубцу, учителю быти? Да негли Господь Богъ вашихъ ради святыхъ молитвъ сие писание в покаяние мнѣ вмѣнитъ. И аще хощете, есть у васъ дома учитель среди васъ, великий свѣтильник Кирилъ, и на его гробъ повсегда зрите и от него всегда просвѣщаетеся, по томъ же великие подвижници, ученицы его, а ваши наставницы и отцы по приятию рода духовнаго, даже и до васъ, и святый уставъ великаго чюдотворца Кирила, якоже у васъ ведется. Се у васъ учитель и наставникъ, от сего учитеся, от сего наставляитеся, от сего просвѣщаитеся, о семь утвержаитеся, да и насъ, убогихъ духомъ и нищихъ благодатию, просвѣщайте, а за дерзость Бога ради простите.
Понеже помните, отцы святии, егда нѣкогда прилучися нѣкоимъ нашимъ приходомъ к вамъ[5] в пречестную обитель пречистыя Богородицы и чюдотворца Кирила и случися тако судбами Божиими по милости пречистыя Богородицы и чюдотворца Кирила молитвами от темныя ми мрачности малу зарю свѣта Божия в помыслѣ моемъ восприяхъ и повелѣхъ тогда сущему преподобному вашему игумену Кирилу с нѣкоими от васъ братии нѣгде в кѣлии сокровенѣ быти, самому же такожде от мятежъ и плища мирскаго упразнившуся и пришедшу ми к вашему преподобию; и тогда со игуменомъ бяше Иосафъ архимандритъ каменьской, Сергий Колачевъ, ты, Никодимъ, ты, Антоней, а иныхъ не упомню. И бывши о семъ бесѣде надолзѣ, и азъ грѣшный вамъ извѣстихъ желание свое о пострижении и искушахъ, окаянный, вашу святыню слабыми словесы. И вы извѣстисте ми о Бозѣ крѣпостное житие. И якоже услышахъ сие Божественое житие, ту абие возрадовася скверное мое сердце со окаянною моею душею, яко обрѣтохъ узду помощи Божия своему невоздержанию и пристанище спасения. И свое обѣщание положихъ вамъ с радостию, яко нигдѣ индѣ, аще благоволитъ Богъ в благополучно время здраву пострищися, точию во пречестнѣй сей обители пречистыя Богородицы, чюдотворца Кирила составления. И вамъ молитвовавшимъ, азъ же окаянный преклонихъ скверную свою главу и припадохъ к честнымъ стопамъ преподобнаго игумена тогда сущаго вашего же и моего на семъ благословения прося. Оному же руку на мнѣ положъшу и благословившу мене на семъ, якоже выше рѣхъ, яко нѣкоего новоприходящаго пострищися.
И мнѣ мнится, окаянному, яко исполу есмь чернецъ; аще и не отложихъ всякого мирскаго мятежа, но уже рукоположение благословения ангельскаго образа на себѣ ношу. И видѣхъ во пристанищи спасения многи корабли душевныя лютѣ обуреваеми треволнением, сего ради не могохъ терпѣти, малодушьствовахъ и о своей души поболѣхъ, яко сый уже вашъ, да не пристанище спасения испразнится, сице дерзнухъ глаголати.
И вы Бога ради, господия мои и отцы, простите мене грешнаго за дерзость доселе моего к вамъ суесловия.
И яко же рече великое светило Иларион Великий во своем послании к некоему брату, сице рече: «К старейшему брату и Христову рабу, убогий аз инок и последний в братстве Иларион, малейший разумом и неключимый ни в коем же блазе деле. Яко послал ми бе таково слово, глаголя, яко беси нудят мя мысльми, да любви ради и Христовы заповеди отпиши ми слово и главизну утешну или две. Аз же восприем послание и прочет его удивихся: како убо брат мой утешения востребова от мене, или наказание от самого ненаказанна, и от нагаго одежду, паче же от грешника спасения и утвержения слова? И сия помыслив, не требовах хотети руку (Испр. по КТЦ; в рукоп. еда.)мою прострети на отписание, бояся, егда сам не творя буду, тебе же начну пиша глаголати, по отеческому слову кладязю подобен буду - иныя омынающе, себе же многи скверны не могущи истребити. И прпиму осуждение с возлагающему на плеща человеком бремена тяжкая и неудобьносимая - а сам перстом того не хотя двигнути. И буду яко круг медян, тщим гласом бряцая: и сего ради ужасаюся и трепещу, да не паче бога разгневаю, учительский сан восхищая, юностию еще играем».
И аще сицевое светило о себе сицерече, аз же, окаянный, что сотворю, иже беззаконию сущи скверно жилище и бесом игралище своими злыми делы бых? но хотел убо бых конец делу, положити: но понеже вижю, грех ради моих, нудити вам мене о сем, сего ради, по великому апостолу Павлу, бых безумен; понеже вы мя понудисте, мала некая от своего безумия изреку вам, не яко учительски и со властию, но яко рабски, и послушание повелению творя вашего преподобия, аще и безмерна высота есть моего недоумения.
И пакы яко же той же великое светило Иларион к первому приложи рече: «И паки аз противу таковому помыслу ино кой помысл наставлю, егда что зло постражду, не сотворив иолю братню и не упокоив духовное желание искренняго ми. Иомянух бо реченное: аще брашна ради скорбит брат твой, уже не ио любви ходиши. Да аще брашна ради телеснаго зазор есть не подавшему, кольни паче душевнаго брашна лишив брата, сущаго в скорби. Сия же помыслив аз, в себе рек: егда како и мое желание бог презрев, и не сотворит ми полезное души, яко же аз братне да отвергу сомнение, дерзновение же восприем, напишу ему по желанию его яже богом возмогаемь. Кто бо весть, егда по оного желанию и вере даст ми господь написати, и мне самому полезное и оному? Паки же грубости ради моея и простоты словес воздержахся, помышляя, егда (Испр. по ТЦП; в рукоп. его.) како навыкшу ти в книжной силе, и в мудрости святых возрастшу, писание мое неугодно явится, паче же юности моей речений моих честыни внимающи. Но обаче бог, иже приимый вдовици оноя две цате, и яко велик дар вмени ей, той же и тебе, рабу его, сотворит любовь, прияти се желанное тобою от нас».
Сего ради аз, окаянный, сие видя, дерзнух писати, паче же и сего ради, яко же мне мнится окаянному божие некое изволение сему быти.
Веруйте ми, господия мои и отцы, бог свидетель, и пречистая богородица, и чюдотворец Кирил, яко сего Великаго Илариона доселе послания ниже паки читах, ниже видах, ниже паки слышах о нем: но яко восхотех к вам писати и хотех писати от послания Василия Амасийскаго, и, разгнув книгу, обретох сие послание Великаго Илариона, и приникнув, и видев, яко зело к нынешнему времяни ключаемо, и помыслих, яко божие некое повеление сицево обретеся к полезному, и сего ради дерзнух пясати. Имемся уже кош (Испр. по П; в рукоп. по (также в КТЦ))беседе, богу помогающу. И аще понуждаете мя, отцы святии, и мое от послушания - к вам отвещание.
Первое, господие мои и отцы, по Божии милости и пречистыя его матере молитвами, и великаго чюдотворца Кирила молитвами имате уставъ великаго сего отца, даже и доселе в васъ дѣйствуется. Сего имуще о немъ стойте, мужайтеся, утвержайтеся и не паки подъ игомъ работѣ держитеся.И чюдотворцево предание держите крепко, и инем не попущайте разоряти, по великому апостолу Павлу: «возмогайте о господе в державе крепости его; облецытеся во вся оружия божия - возмощи вам стати противу кознем диявольским; яко несть ваша брань к крови и плоти, но к началом и ко владычеством, к миродержителем тме века сего, к духовом злобе поднебесным: сего ради приимете вся оружия божия, да возможете противитися в день лют, и вся содеявше стати. Станете убо препоясани чресла ваша истинною, и оболкъшеся во броня правды, и обувше нозе во уготовании благовествования миру, надо всеми же восприемше щит веры, в нем же возможете вся стрелы неприязнены разженныя угасити, и шлем спасения приимете, и мече духовный, еже есть глагол божий».
И вы, господие и отцы, стойте мужественѣ за чюдотворцево предание и не ослабляйте, какъ васъ Богъ и Пречистая и чюдотворецъ просвѣтитъ, якоже писано есть: «Свѣтъ инокомъ — ангели и свѣтъ миряномъ — инокы». И аще свѣтъ тма, а мы, окаяннии, тма суще, кольми помрачимся! Помните, господие мои и отцы святии, Маккавѣи за едино свиное мясо, равно еже за Христа, с мученикы почтошася; и како рече Елеазару мучитель, и на се сошедшу, да не ястъ свиная мяса, но токмо в руку прииметъ, и рекутъ людемъ, яко Елеазаръ мяса ястъ. Доблественный же сей рече сице: «Осмьдесятъ лѣтъ имать Елеазаръ и нѣсмь соблазнилъ люди Божия, и нынѣ, старъ сый, како соблазнъ буду Израилю». И тако скончася. И божественный Златаустъ[6] пострадаза обидящихъ и царицу возгражая от лихоимания. He бо исперва виноградъ и вдовица вина бысть толику злу, и чюдному сему отцу изгнание и труды и нужную от повлачения смерть. Сие бо о виноградѣ от невѣждь глаголется, аще же кто житие его прочтетъ, извѣстно увѣсть, яко за многихъ Златаустъ сие пострада, а не за единъ виноградъ. И виноградъ же сий не просто, якоже глаголютъ, но бысть нѣкто мужъ во Царѣграде, болярьска сана сый, и оглаголанъ бысть царице, яко поношаетъ ей о лихоимании, она же гнѣвомъ обията бывши заточи его и с чады в Селунь. Оному же и великаго Златауста моляще помощи ему; оному же царицы не воспретившу, но попустивши сему тако быти, и тамо ему в заточении и кончавшуся. Царица же гнѣвомъ неутолима сущи и, еже на прекормление убозѣй сей остави виноградъ, восхотѣ злохитръствомъ отняти. И аще святий о малыхъ сихъ вещехъ сице страдаху, кольми паче, господие мои и отцы, вамъ подобаетъ о чюдотворцовѣ предании пострадати. Якоже апостоли Христу сраспинаеми и соумеръшвляеми и совоскрешаеми будутъ, тако и вамъ подобаетъ усердно послѣдствовати великому чюдотворцу Кирилу и предание его крѣпко держати и о истиннѣ подвизатися крѣпцѣ и не быти бѣгуномъ, пометати щитъ и иная, но вся оружия Божия восприимѣте и не предавайте чюдотворцова предания никтоже от васъ, яко Июда Христа сребра ради, тако и нынѣ страстолюбия ради. Есть бо в васъ Анна и Каияфа — Шереметевъ и Хабаровъ,[7] и есть Пилатъ — Варламъ Сабакинъ,[8] понеже от царския власти посланъ, и есть Христосъ распинаемъ — чюдотворцово предание преобидимо. Бога ради, отцы святии, мало в чемъ ослабу попустите, то и велико будет.
Воспомяните, святии отцы, великаго святителя и епископа Василия Амасийскаго,[9] еже писа к нѣкоему мниху, и тамо прочтите, и каково то ваше иноческое пополъзновение или ослабление умиления и плача достойно, и какова радость и подсмияние врагомъ, и какова скорбь и плачь вѣрнымъ! Тамо писано есть ко оному мниху сице, еже и к вамъ прилично, ко овѣмъ убо яко от великия высоты мирскаго пристрастия богатьства ко иноческому житию пришедшимъ, ко овѣмъ же яко во иночестемъ житии воспитавшимся: «Аще бо прииду в поминовение перваго вас жития, иже ныне мира и болярска сана отвергшеися, а суетнаго восхождения (Испр. по К; в рукоп. вас хождения.), егда вас обдержаше богатьство и слава, ужасаюся, и егда окр ужа ху вас ласковцы множество, и пищное приятие времянное; егда же обнажистеся к преложению честнаго нрава, гнушаеми убо своего достояния, домовнаго угождения, домашних беседований отрпцаеми, леи же легки, яко странники, и не яты селы и градов уклоняеми, но (Испр. по смыслу; в рукоп. по (также в КТЦП).) течением ко Иеросалиму, ублажахуся страдальческий болезни вашя. Сие же убо кой же воспитавшимся (Испр. по смыслу; в рукоп. воспитавшимся (также в КТЦП). ) от младых ногтей в посте, яко недельными пощеньми сконьчевающе, богови прелюбистеся, вкупе же и человеческий отбегающе беседы, безмолвию же и уединению припрягосте себе, градных плищь удаляющеся, вретищем же острым тело свое удручающе, и поясом жестоким чресла своя стязающе, терпеливно кости своя оскорбляюще, ложесна же со внутренними чревесы даже до хребетных костей ослабили есте; и ядения убо мягкаго потребы отвергостеся, внутрь же кожю телесную вовлекосте, к лядвиям нудящеся прилепити; все же телесное попечение упразнивши, подчревное течение доблественнеиссушили есте, чрево же самое неядением придавивше, ребряными же частьми, яко неким кровом, пупъныя части осеняше, и совокупленным арганом в нотных годех исповеданием богови молящеся, слезными течении омакаюше брады отрываете. И что ми изреши и каяждо подобает? Помяните, елика уста святых лобзанием целовасте! елико священная телеса обьясте! елицы вам, яко руце приимаху! колицы раби божий коленома вашими приплетахуся! И что сим конец пияньству и обьядению и мирскому плищу и молвам ослабление попуустивше? Стрелы борзейша, долетевши, снедает слухи сердца нашя. Како ми поведания, яже о ваших болезнех пойдут? Пострами ли есте ангельскаго образа похвалу, порок дали есте, отвержение мира обетованию; быхом и врагом убо козлогласование, другом же рыдание. Отринусте мудрость иноческую; крешгыиих в болезнь и страх вселили есте; чюдящих же ся и еще диявольстей силе мечем страхования посекли есте; ленивыя в блудную ревность вложили есте, ласкосердыя же в разслабление свели есте; разорили есте, елико от вас Христово хваление: «дерзайте, глаголя, аз победих мир» и сего князя. Налияли сете отечеству чашу тяжко слышанну. Поистшше на дело привете притчю: «яко же елень устрелен бысть в ребра». Тако и о вас случися притча, ослабляющим пространное и мокрое житие, якоже рече Златоуст: «никто же бо гоняй сладкое и мокрое житие, может внити во царствие небесное». Паче же и сам господь рече, яко «пространный путь и широкая врата вводяй в пагубу, скорбный путь и уская врата вводяй в жизнь вечную». И сия убо легчайша глаголах, и аще жесточайша реку, что сотворити имамы? В нынешнем времени их же и слышание странно, а еже последъствовати сих святых - невозможно, но точию дивитися сих добродетели высоте, яко же мы не достигаем сих добродетелей и постнических трудов. Приидем же на самое речение, что есть высота словеси. Паки той же Василей рече: «Хощу бо ти показати, воистинну, о ядении и одежди - да брачныя. Виждь ли (Испр. по смыслу; в рукоп. ми (также в КТЦП).) святыя сия, одеянныя власяными ризами и в пустыни пребывающая? Сии убо, поистинне, иже одежа брачныя имущей, и яко на небеси, на земли живущей. Ничим же бо тем доволное житие мевпга небесных есть: ибо и ангели сходят к ним и иже ангельский владыко. Аще бо ко Аврааму приидоша, мужу жену имущ у и дети кормящу, понеже и страннолюбца видяху его. Егда много множае обрящет добродетель, и человека, тело преобидяще, много паче зде живут и ликоствуют: сущее тех подобное ликование; ибо трапеза онех всякого лихоимания чиста, и любомудрия полна: ни крови в них, ни мяс резания, ниже различия брашен, и сквары несладкия, ни дым тяжкий, но хлеб и вода, ова убо от источник чистых, ов же от праведных болезней. Аще ли же где и любочестнейше напитатися хотящем, вершие дубное любочестием бывает, и большая их сладость, нежели в царьских трапезах. Сию и ангели трапезу от небес зряще веселятся и славят: аще бо о едином грешнице кающемся веселятся, о праведницех толицех, подобящемся тем, что не имут творити? И мы убо зверей горши еемы и безсловесных; они бо ангелом равни, страннии и пришельцы. Зде они суще вся тем пременишася к нам, и одежда, и пища, и обутель, и обитель, и беседа: и аще убо кто слышал бы о них беседующих, и нас тогда убо разумел добре, како ови небеснии жителе, мы же ни земли достойни. Ни едино бо от сковрадных во ангелех онех есть, ни пресыщения пищна, ведяще, яко плачь есть настоящее се житие, наполняюще всем, и еже ко пророку Езекиилю реченное от бога: «сыне человечь, хлеб свой з болезнию яждь, и воду со страданием и скорбию пий». Сицевая убо трапеза имущих сия ангелы на небеса отсылает, а ласкордая же в геену влечет чревныя рабы, якоже богатаго оного: ову убо в сон смертный пришед приимет, ову же трезвением и бдением; и ову убо мука, ову же небесное царствие. И убо что Великий Василие учит глаголя: не отлагай убо дне от дни, да не впадеши некогда, в онь же не чаеши день. Егда убо оставити тя прочее живота, вины, недоведение же отвсюду и скорбь неутешна оскудевшем убо врачей, оскудевшем же и своим, егда частым воздыханием и сухим обдержим, огню пламеину распалающу внутреняя и растерзающе, воздохнеши убо от среды сердца, и скорбящаго с тобою не обрящеши, и провещаеши убо, что худо в немощно, услышаяй же не будет, все же глаголанное тобою, яко суетие преобидится. Никто же убо да не прельстит тя тщими словесы и суетными. Предстанет бо ти напрасно все пагубъство, и люта, яко же буря, приидет ангел немилостив, отводя с нуждею, влекий душю твою, связану грехми, часто обращающуюся к здешним и рыдающу без гласа (Испр. по ТЦ; в рукоп. безгласно.), органу прочее плачевному затворшюся (Испр.; в рукоп. затворившуся.). О, кольми поколебишися! О, колико воздохнеши, бездельно каяся о злых советех и делех! И, ох же, речеши в болезни сердца своего тогда: увы мне! не могу отринути тяжкое се бремя греховное! увы мне, скверны не отмывшу! От злых совещаний о пременении времен-ныя ради греха сласти, вечно мучим есмь, гортанныя ради сладости и пьянства огню предахся! Праведен убо, поистинне, суд божий! Зовом бех убо, - и не послушах. Учим, - и не внимах. Сказанно бяше, - аз смеяхся. Сия и сицева речеши, всяко рыдая себе, аще восхищен будеши преже покаяния. Ей, поистинне, нощь глубока тагда, и болезнь тяжка, и помогали несть. Таже возрев семо и онамо, и видев предстоящее ти лютое аанустение, тагда разумевши ненаказания и воздохнеши: о безумии всяко, и время окаянно и люто, скрыл есг, покаяние. Егда убо язык удержится, рука же трепетом колеблема, терзаньми, ни гласом, ни писанием назнаменоватн беду и нужду. Тем же помилуй себе, и приими во уме последний он и страшный день исхода и одержания, и тесный и прискорбный час, и ответ божий приходящий, и ангел тщащихся, и души всех бедно смущаеми и помрачаеми и трепещуще зело, и недоумеющися и без ума кающися, и рыдающе же, и слезяще многажды, и к здешним умильно обращающися, и неизъмольнаго и долгаго оного ошествия нужда. Добре убо божественный Михея к таковым глаголаше: «плачите и рыдайте вси, пьющей вино во пияньствии - блудно бо есть вино и уко-ризнено в пьяньство, не упивайтеся вином - в нем же есть блуд. Понеже бо стытким и незлобным нравом доброе и божественное дело на зло и растленно учение пременьше и претворше и духовное наказание, отметному деланию служити понужгае, не токмо достойни законнаго суда прияти мучение, но и отеуангельскаго, и от апостольскаго ответа в глаголемую внешнюю тму напрасно отслани будут».
Видите ли, каково послабление иноческому житию плача и скорби достойно? И по тому вашему ослаблению, ино то Шереметева для и Хабарова для такова у вас слабость учинилася и чюдотворцову преданию преступление. И только намъ благоволитъ Богъ у васъ пострищися, ино то всему царьскому двору у васъ быти, а монастыря уже и не будет. Ино почти в черьнцы, и какъ молвити «отрицаюся мира и вся, яже суть в мирѣ», а миръ весь в очех? И како на мѣстѣ семъ святемъ съ братиею скорби терпѣти и всякия напасти приключьшыяся, и в повиновении быти игумену и всей братии в послушание и в любве, якоже во обѣщании иноческомъ стоитъ? А Шереметеву какъ назвати братиею — ано у него и десятой холопъ, которой у него в кѣлии живетъ, ѣстъ лутче братии, которыя в трапезѣ ядятъ. И велицыи свѣтилницы Сергие, и Кирилъ, и Варламъ, Димитрей и Пафнотей[10] и мнози преподобнии в Рустей земли уставили уставы иноческому житию крѣпостныя, якоже подобаетъ спастися. А бояре к вамъ пришедъ свои любострастныя уставы ввели: ино то не они у васъ постриглися, вы у нихъ постриглися, не вы имъ учители и законоположители, они вамъ учители и законоположители. Да Шереметева уставъ добръ — держите его, а Кириловъ уставъ не добръ — оставь его! Да сево дни тотъ бояринъ ту страсть введетъ, а иногды иной иную слабость введетъ, да помалу, помалу весь обиходъ монастырской крѣпостной испразнится и будутъ все обычаи мирския. Ведь по всѣмъ монастыремъ сперва начальники уставили крѣпкое житие, да опосле ихъ разорили любострастныя. И Кирило чюдотворецъ на Симонове[11] былъ, а после его Сергей, а законъ каковъ былъ — прочтите в житии чюдотворцове и тамо извѣстно увѣсте, да тотъ маленько слабостей ввелъ, а после его иныя побольши; да помалу, помалу и до сего, якоже и сами видите, на Симонове, кромѣ сокровенныхъ рабъ Божиихъ, точию одѣяниемъ иноцы, а мирская вся совершаются, якоже и у Чюда[12] быша среди царствующаго града пред нашима отчима — намъ и вамъ видимо. Быша архимандрити: Иона, Исакъ Собака, Михайло, Васиянъ Глазатой, Аврамей, — при всѣхъ сихъ яко единъ от убогихъ бысть монастырей. При Левкии же како сравнася всякимъ благочиниемъ с великими обители и духовнымъ жительствомъ мало чимъ отстоя. Смотрите же, слабость ли утверждаетъ или крѣпость?
А во се надъ Воротыньскимъ церковь есть поставили[13] — ино надъ Воротыньскимъ церковь, а надъ чюдотворцомъ нѣтъ, Воротыньской в церкви, а чюдотворецъ за церквию! А на Страшномъ Спасовѣ судищи Воротыньской да Шереметевъ выше станутъ: потому Воротыньской церковию, а Шереметевъ закономъ, что ихъ Кирилова крѣпче. Слышахъ брата от васъ нѣкоего глаголюща, яко добрѣ се сотворила княгиня Воротыньскаго, азъ же глаголю, яко недобрѣ: по сему первое, яко гордыни есть и величания образъ, еже подобно царьстѣй власти церковию и гробницею и покровомъ почитатися. И не токмо души не пособь, но и пагуба, души бо пособие бываетъ от всякого смирения. Второе, и сие зазоръ немалъ, что мимо чюдотворца надъ нимъ церковь, а и единъ священникъ повсегда приношение приноситъ скуднѣе сие собора. Аще ли не повсегда — сего хужайше, якоже множайше насъ сами вѣсте. А и украшение церковное у васъ вмѣстѣ бы было, ино бы вамъ то прибылние было, а того бы роздоху прибылного не было, все бы было вмѣсте, и молитва совокупная. И мню и Богу бы приятнее было. Во се при нашихъ очехъ у Дионисия преподобнаго на Глушицахъ[14] и у великаго чюдотворца Александра на Свири[15] только бояре не стрыгутся и они Божиею благодатию процветаютъ постническими подвиги. Bo се у вас сперва Иасафу Умному дали оловяники в кѣлью, дали Серапиону Сицкому, дали Ионе Ручкину, а Шереметеву уже с поставцомъ, да и поварня своя. Ведь дати воля царю — ино и псарю; дати слабость вельможе — ино и простому. He глаголи ми никтоже римлянина оного, велика суща в добродѣтелехъ и сице покоящася, и сие не обдержная бѣ, но смотрения вещь, и в пустыни бѣ и то сотворяше вкратцѣ и бес плища, и никогоже соблазни, яко же рече Господь во Еуангелии: «Нужно бо есть приити соблазномъ; горе же человѣку тому, имже соблазнъ приходитъ».[16] Ино бо есть единому жити и ино во общемъ житии.
Господие мои, отцы преподобнии, воспомяните вельможу оного, иже в Лѣствицы, Исидора глаголемаго Желѣзнаго, иже князь Александръский бѣ, и в каково смирение достиже. Такоже и вельможа Авенира царя индѣйскаго, иже на испытании бысть, и каково портище на немъ было, — ни куние, ни соболие. Та же и самъ Иоасафъ,[17] сего царя сынъ, како царство оставя и до тоя Синаридския пустыни пѣшьшествова, и ризы царьския премени власяницею и многия напасти претерпѣ, имже николи же обыкъ, и како божественнаго Варлама достиже, и како с нимъ поживе — царски ли или постнически? И кто бысть болий — царевъ ли сынъ или невѣдомый пустынникъ? И съ собою ли царевъ сынъ законъ принесе или по пустынникову закону поживе и после его? Множае насъ сами вѣсте. А много у него было и своихъ Шереметевыхъ. И Елизвой Ефиопъский[18] царь каково жестоко житие поживе? И Сава Сербъский како отца, и матерь, и братию, и род, и други вкупѣ же и царьство и с вельможами остави и крестъ Христовъ приятъ и каковы труды постничества показа? Таже и отец его Неманя, иже Симеонъ, и с материю его Мариею,[19] его для поучения, како оставя царство и багряница премениша ангельскимъ образомъ и кое утѣшение улучиша телесное, да небесную радость улучиша? Како же и великий князь Святоша,[20] преддержавый великое княжение Киевское, и пострижеся в Печерстемъ монастыри и пятьнадесятъ лѣтъ во вратарѣхъ бысть и всѣмъ работаше знающимъ его, имиже преже самъ владяше? И да толики срамоты Христа ради не отвержеся, яко и братиямъ его негодовати нань, своей державѣ того ради укоризну себѣ вменяху, но ниже сами, ниже нарѣчие инѣми к нему посылающе, не могоша его отвратити от таковаго начинания до дне преставления его. Но и по преставлении его, от стула древянаго, на немже седѣше у вратъ, бѣси прогоними бываху. Тако святии подвизахуся Христа ради, а у всѣхъ тѣхъ свои Шереметевы и Хабаровы были. А Игнатия блаженнаго патриарха Цариграда,[21] царева же сына бывша, егоже в заточении замучи Варда кесарь, обличения ради, подобно Крестителю, понеже бо той Варда живяше с сыновней женою, — гдѣ сего праведнаго положиши?
А коли жестоко в черньцехъ, ино было жити в боярехъ, да не стричися. Доселе, отцы святии, моего к вамъ безумнаго суесловия отвѣщание мала изрекохъ вам, понеже в Божественомъ Писании о всемъ о семъ сами множае насъ окаянныхъ вѣсте. И сия малая изрекохъ вамъ понеже вы мя понудисте. Годъ уже равенъ, какъ былъ игуменъ Никодимъ на Москвѣ, отдуху нѣть, таки Собакинъ да Шереметевъ! А я имъ отецъ ли духовный или начальникъ — какъ себѣ хотятъ, такъ живутъ, коли имъ спасение души своея не надобетъ. Но доколе молвы и смущения, доколе плища и мятежа, доколе рети и шепетания, и суесловия, чесо ради? Злобѣснаго ради пса Василья Собакина, иже не токмо не вѣдуще иноческаго жития, но ни видяща, яко есть чернецъ, не токмо инокъ,[22] еже есть велико. А сей и платья не знаетъ, не токмо жительства. Или бѣсова для сына Иоанна Шереметева? Или дурака для и упиря Хабарова? Воистинну, отцы святии, нѣсть сии черньцы, но поругатели иноческому житию. Или не вѣсте Шереметева отца Василия?[23] Веть его бѣсомъ звали! И какъ постригся, да пришелъ к Троицы в Сергиевъ монастырь, да снялся с Курцовыми,[24] Асафъ, что былъ митрополитъ, тотъ с Коровиными. Да межь себя бранитца, да оттоле се имъ и почалося. И в каково простое житие достиже святая та обитель, всѣмъ, разумъ имущимъ видѣти, видимо.
А дотоле у Троицы было крѣпко житие[25] и мы се видѣхомъ. И при нашемъ приѣздѣ потчиваютъ множество, а сами чювственны пребываютъ. A во едино время мы своима очима видели в нашь приѣздъ. Князь Иоаннъ былъ Кубенской у насъ дворецкой. Да у насъ кушание отошло приезжее, a всенощное благовѣстятъ. И онъ похотѣлъ тутъ поѣсти да испити — за жажду, а не за прохладъ. И старецъ Симанъ Шюбинъ и иныя с нимъ не от большихъ, а большия давно отошли по кѣлиамъ, и они ему о томъ какъ бы шютками молвили: «Князь Ивансу, поздо, уже благовѣстятъ». Да се сь сидячи у поставца с конца ѣсть, а они з другово конца отсылаютъ. Да хватился хлебнуть испити, ано и капельки не осталося, все отнесено на погребъ. Таково было у Троицы крѣпко, да то мирянину, а не черньцу! А и слышахъ от многихъ, яко и таковы старцы во святомъ томъ мѣсте обрѣталися: въ приѣзды бояръ нашихъ и велможъ ихъ подчиваху, а сами никакоже ни к чему касахуся, аще и вельможи ихъ нужаху не в подобно время, но аще и в подобно время, и тогда мало касахуся. В древняя же времена в томъ святомъ мѣсте сего дивнѣйше слышахъ. Нѣкогда пришедши преподобному Пафнутию чюдотворцу живоначальной Троици помолитися и к чюдотворцову Сергиеву гробу и ту сущей братии бесѣды ради духовной, бесѣдовавшимъ имъ и оному отоити хотящу, они же ради духовныя любви и за врата провожаху преподобнаго. И тако воспомянувше завѣтъ преподобнаго Сергия, яко за ворота не исходити, и вкупѣ и преподобнаго Пафнотия подвигше на молитву. И о семъ молитвовавше и тако разыдошася. И сея ради духовныя любви, тако святии отеческия заповѣди не презираху, а не телесныя ради страсти! Такова бысть крѣпость во святомъ томъ мѣсте древле. А нынѣ грѣхъ ради нашихъ хуже и Пѣсноши,[26] какъ дотудова Пѣсношь бывала.
А вся та слабость от начала учинилася от Василия от Шереметева подобно иконоборцомъ в Цариграде, царемъ Льву Исавру и сыну его Констянтину Гноетезному. Понеже Левъ точию сѣмена злочестия посѣя, Констянтинъ же всего царствующаго града во всякомъ благочестии помрачи. Тако и Васиянъ Шереметевъ у Троицы в Сергиеве монастырѣ, близ царствующаго града, постническое житие своимъ злокозньствомъ испроверже. Сице и сынъ его Иона тщится погубити послѣднее свѣтило, равно с солньцемъ сияющее, и душамъ совершенное пристанище спасения, в Кириловѣ монастырѣ, в самой пустыни, постническое житие искоренити. А и в миру тотъ Шереметевъ с Висковатымъ первыя не почели за кресты ходити.[27] И на то смотря всѣ не почали ходити. A дотудова все православное христианьство и зъ женами и со младенцы за кресты ходили и не торговали того дни, опричь съестного, ничѣмъ, а хто учнетъ торговати, и на томъ имали заповѣди. A то все благочестие погибло от Шереметевыхъ. Таковы тѣ Шереметевы! И намъ видится, что и в Кириловѣ по тому же хотятъ благочестие потребити. А будетъ хто речетъ, что мы на Шереметевыхъ гнѣвомъ то чинимъ или Собакиныхъ для, ино свидѣтель Богъ и пречистая Богородица, и чюдотворецъ Кирилъ, что монастырьскаго для чину и слабости для говорю.
Слышалъ есми у васъ же в Кириловѣ свѣчи не по уставу были по рукамъ братии на празникъ — ини и тутъ служебника смиряли. А Асафъ митрополитъ не могъ уговорити Алексия Айгустова, чтобы поваровъ прибавити передъ чюдотворцовымъ, какъ при чюдотворце было немного, да не могли на то привести. Да и иныхъ много вещей крѣпостныхъ и у васъ в монастырѣ творилося и за малые вещи прежние старцы стояли и говорили. А коли мы первое были в Кириловѣ въ юности,[28] и мы поизпоздали ужинати, занеже у васъ в Кириловѣ в лѣтнюю пору не знати дня с ночию, а иное мы юностнымъ обычаемъ. А в тѣ поры подкеларникъ былъ у васъ Исайя Немой. Ино хто у насъ у ѣствы сидѣлъ, и попытали стерьлядей, а Исайи в тѣ поры не было, былъ у себя в кѣлии, и они едва его с нужею привели и почалъ ему говорити, хто у насъ в тѣ поры у ѣствы сидѣлъ, о стерлядѣхъ и о иной рыбѣ. И онъ отвѣчалъ такъ: «О томъ, осу, мнѣ приказу не было, a о чомъ мнѣ былъ приказъ и язъ то и приготовилъ, а нынѣ ночь, взяти нѣгде. Государя боюся, а Бога надобе больши того боятися». Етакова у васъ и тогда была крѣпость, по пророку глаголющему: «Правдою и предъ цари не стыдяхся».[29] О истиннѣ сия есть праведно противу царей вѣщати, а не инако. А нынѣ у васъ Шереметевъ сидитъ в кѣлии что царь, а Хабаровъ к нему приходитъ, да и иныя черньцы, да едятъ, да пиютъ, что в миру. А Шереметевъ нивѣсти съ свадьбы, нивести с родинъ розсылаетъ по кѣлиямъ пастилы, ковришки и иныя пряныя составныя овощи, а за монастыремъ дворъ, а на немъ запасы годовыя всякия. А вы ему молчите о таковомъ великомъ пагубномъ монастырьскомъ бесчинии. Оставихъ глаголати, повѣрю вашимъ душамъ! А инии глаголютъ, будто де вино горячее потихоньку в кѣлию к Шереметеву приносили, ано по монастыремъ и фряские вина зазоръ, не токмо что горячие. Ино то ли путь спасения, то ли иноческое пребывание? Али было нѣчимъ вамъ Шереметева кормити, что у него особныя годовыя запасы были? Милыя мои, доселе многия страны Кириловъ препитывалъ и в гладныя времена, а нынѣ и самѣхъ васъ в хлѣбное время толико бы не Шереметевъ перекормилъ, и вамъ бы всѣмъ з голоду перемерети. Пригоже ли такъ Кирилову быти, какъ Иасафъ митрополитъ у Троицы с крылошаны пировалъ или какъ Мисайло Сукинъ в Никитцкомъ и по инымъ мѣстомъ, якоже вельможа нѣкий жилъ, и какъ Иона Мотякинъ и инии мнози таковы же, которыя не любятъ на собѣ начала монастырскаго держати, живутъ? А Иона Шереметевъ таково же хочетъ без начала жити, какъ и отецъ его без начала былъ. И отцу его еще слово, что неволею от бѣды постригся. Да и тутъ Лѣствичникъ написалъ: «Видѣхъ азъ неволею постригъшихся, и паче вольныхъ исправившихся». Да то от невольныхъ! А Иону ведь Шереметева нехто в зашеекъ билъ, про что такъ безчиньствуетъ?
И будетъ такия чины пригоже у васъ, то вы вѣдаете, Богъ свидѣтель, монастырьскаго для безчиния говорилъ. А што на Шереметевыхъ гнѣвъ держати, ино ведь есть его братия в миру, и мнѣ есть надъ кѣмъ опала своя положити, а надъ черньцомъ что опалитися или поругатися. А буде хто молвитъ, что про Собакиныхъ, и мнѣ про Собакиныхъ нѣ про что кручинится. Варламовы племянники[30] хотѣли были меня и з дѣтьми чародѣйствомъ извести, и Богъ меня от нихъ укрылъ: ихъ злодѣйство объявилося и по тому и сталося. И мнѣ про своихъ душегубцовъ нѣ про што мстить. Одно было ми досадно, что есте моего слова не подержали. Собакинъ приѣхалъ с моимъ словомъ, и вы его не поберегли, да еще моимъ имянемъ и поносили, чему судъ Божий произшелъ быти. Ано было пригоже нашего для слова и насъ для его дурость и покрыти, да вкратцѣ учинити. А Шереметевъ о себѣ приѣхалъ, и вы того чтете и бережете. Ино уже не Сабакину ровно, моего слова больши Шереметев; Собакинъ моего для слова погибъ, а Шереметевъ о себѣ воскресъ. Про что Шереметева для годъ равенъ мятежь чинити, да токою великою обителию волновати? Другой на васъ Селивестръ наскочилъ,[31] а однако его семьи. И што было про Собакина для моего слова на Шереметевыхъ мнѣ гнѣвно, ино то въ миру отдано. А нынѣ воистинну монастырьскаго для безчиния говорилъ. А не было бы страсти, ино было и Собакину с Шереметевымъ нѣ про што бранитися. Слышахъ нѣ от коего брата вашея же обители безумныя глаголы глаголюща, яко Шереметеву с Собакинымъ давная мирская вражда есть. Ино то ли путь спасения и ваше учительство, что пострижениемъ прежния вражды не разрушити? Какоже отрещися мира и вся, яже суть в мирѣ, и со отъятиемъ власъ и долу влекущая мудрования соотрѣзати, апостолу же повелѣвшу «во обновлении живота шествовати»[32]? По Господню же словеси: «Оставите любострастныхъ мертвыхъ погребсти любострастия, яко же своя мертвеца. Вы же шедше возвѣщайте царствие Божие».[33]
И только пострижениемъ вражды мирския не разрушити, ино то и царства, и боярьства, и славы некоея мирския отложити, но кто былъ великъ в бѣльцѣхъ, тотъ и в черньцехъ. Ино то по тому же быти в царствии небесномъ: кто здѣсе богатъ и великъ, тотъ и тамъ богатъ и великъ будетъ? Ино то Махметова прелесть и какъ онъ говорилъ, у кого здѣсе богатьства много, тотъ и тамъ будетъ богатъ, кто здѣсе великъ и честенъ, тотъ и тамо, и ина много блядословилъ. Ино то ли путь спасения, что в черньцехъ бояринъ бояръства не състрижетъ, а холопъ холопъства не избудетъ? Да како апостолово слово: «Нѣсть еллинъ и скифъ, рабъ и свободъ, вси едино есте о Христѣ»?[34] Да како едино, коли бояринъ по старому бояринъ, а холопъ по старому холопъ? А Павелъ како Анисима Филимону братомъ нарече, его существенаго раба?[35] А вы и чюжихь холопей къ бояромъ не ровняете. А в здѣшнихъ монастырехъ равеньство и по се время держалося — холопемъ и бояромъ, и мужикомъ торговым. И у Троицы при отцѣ нашемъ келарь былъ Нифонтъ, Ряполовскаго холопъ, да з Бѣльскимъ з блюда едалъ, а на правомъ крылосе Лопотало да Варламъ невѣсти кто, а княжь Александровъ сынъ Васильевича Оболеньскаго Варламъ на лѣвомъ. Ино смотри же того, коли былъ путь спасения, холопъ з Бѣльскимъ ровенъ, а князя доброва сынъ с страдники сверстанъ. А и передъ нашима очима Игнатей Курачевъ, белозерецъ, на правомъ крылосе, а Федоритъ Ступишинъ на лѣвомъ, да ничимъ былъ от крылошанъ не отлученъ. Да и инде много того было и доселе. А в Правилехъ великаго Василия написано есть: «Аще чернецъ хвалится при людехъ, яко добра роду есмь, и родъ имый, да постится 8 дней, а поклоновъ по 80 на день». А нынѣ то и слово: «Тотъ великъ, а тотъ того больши», — ино то и братьства нѣтъ. Ведь коли ровно, ино то и братьство, а коли не ровно, которому братьству быти, ино то иноческаго жития нѣтъ! А нынѣ бояре по всѣмъ монастыремъ то испразнили своимъ любострастиемъ. Да и еще реку и сего страшнѣе: како рыболовъ Петръ и поселянинъ Богословъ и станутъ судити богоотцу Давиду, о немже рече Богъ, яко «обрѣтохъ мужа по сердцу Моему», и славному царю Соломону, иже Господь глагола, яко «под солнцемъ нѣсть такова украшена всякимъ царьскимъ украшениемъ и славою», и великому святому царю Констянтину, и своимъ мучителемъ, и всѣмъ сильнымъ царемъ, обладавшимъ вселенною? Дванадесять убогихъ учнуть судити всѣмъ тѣмъ. Да и еще и сего страшнѣйше: рождьшая без сѣмени Христа Бога нашего и в рожденыхъ женами болий Креститель Христовъ, тѣ учнутъ предстояти, а рыболови учнутъ на 12 престолу седѣти и судити всей вселеннѣй. А Кирила вамъ своего тогды какъ с Шереметевымъ поставити — которого выше? Шереметевъ постригся из боярства, а Кирило и в приказе у государя не былъ![36] Видите ли куда васъ слабость завела? По апостолу Павлу: «He льститеся, тлятъ бо обычая благи бесѣды злыя».[37] He глаголи никтоже студныя сия глаголы, яко «только намъ з бояры не знатся — ино монастырь без даяния оскудѣетъ». Сергей, и Кирилъ, и Варламъ, и Димитрий, и ини святии мнози не гонялися за бояры, да бояре за ними гонялися, и обители ихъ распространилися: благочестиемъ монастыри стоятъ и неоскудны бываютъ. У Троицы в Сергиеве благочестие иссякло и монастырь оскудѣлъ: ни пострижется нихто и не дастъ нихто ничего. А на Сторожѣхъ[38] до чего допили? Тово и затворити монастыря нѣкому, по трапезѣ трава ростетъ. А и мы видали братии до осмидесятъ бывало, а крылошанъ по одиннацати на крылосѣ было: благочестия ради болми монастыри распространяются, а не слабости ради.
Приидем же паки на Великаго Илариона списание, и тамо реченно есть: «Вси, иже мира сего отвергыпеися, иже образ иноческий приемшеи и крест Христов на рамо вземши, иже апостолом нарекшися наместницы, да возлюбим нравы их, их же образ носим, да последуем их, им же и ученицы нарекохомся, да возненавидим земная вся, яко же и отцы наши! Приидете, вопрошаем самовидца и слуги словесе божия, любимаго Христова ученика, возлегшаго на перси господня и почерпъшаго мудрость от них; приидите мятущийся в земленых; приидите на двое мыслящий, мирских не отвергъшеися, и вечную жизнь усвоивше; приидите вопрошаим Иоанна девьственника, и повесть ны полезная. Глаголи нам, глаголи Иоанне Богослове, что сотворим, да спасемся? Ними хитростьми муки избудем и вечную жизнь обрящем? Хотели быхом царствия небеснаго, но не истинно есть хощем, - не видимо бо есть то ныне. На любовь же мира сего укланяемся, любим злато, берем имение, любим храмы светлы, любим славу, и честь, и красоту, видима бо суть всем пред очима. Повеждь ны истинну, апостоле, и разсуди прю нашю, и смири ны, да вси едино мыслим. Сущий бо в нас богатии мниси безименныя укоряют, и безъименнии богатых осужают. Отвещай ны, красота апостольская Иоанне, отвещай к сим, громогласная уста, и возгласи: Аз же яко слышах и видех от самого словесе божия, такоже и проповедаю, и ни единаго же вас обинуюся, истинно и велегласно глаголю: «Не любите мира, ни яже суть в мире. Аще бо кто любит мир сей, несть любви отча в нем, яко все, еже в свете сем похоть плотьская и похоть очная, гордыни житейская. Несть от отца, но от мира сего. И мир сей мимо ходит и похоть его, а творяй волю божию пребывает вовеки». Се убо, о нем же мя вопрошаете, отвещах. Слышахом убо от тебе реченная, апостоле Христа бога, и вемы, яко истинна то есть. Но овем от нас угоден является глагол твой, понеже аки по них глаголет, другим же аки неугоден, им же премену жития им глаголаше: убо не можем увыкновенных оставити и начати необычное житие. Тяжко бо си творим, еже навыкше по обычней келий, и много имущей, и на вся взирающе, веселимся: таже паки во един час тщу и ничто же имущу сотворити ю, преже богату слышавшуся и множеством владеющу, паки же убогу и нищу от всех взываему быти? Таковых ради тяжка нам являются словеса твоя, о апостоле Христов! К сим же апостол: како убо словеса моя неудобь творима вам являются? Не аз ли есмь апостол глаголавшаго: «приидете ко мне вси тружающеися и обременении и аз покою вы. Возмите иго мое на ся, иго бо мое помазано и бремя мое легко есть»? Аз бо есмь благословеннаго бога апостол, незлобивый зватай в небесное его царствие. Звание же мое сицево: друзи возлюблении и братия, оставите земная, да небесная приимете. Пребудите в нищете на земли, да в вышних обогатеете. Пребудите во алкоте и в жажди во время се, и по мале прешедше в вечная жилища, и насытитеся, и возрадуетеся радостию неоскорбляемою. Егда в пагубу и во тще велю вы мирская отврещи? - но на восприятие сущих выше мира. Вем же, яко слабости ради вашея и невоздержания, сластолюбия же и златолюбия, и миролюбия словеса спасеная трудна вам бывают. Еже не по истинне собрати имение, и славну быти, не всем подобно в человецех бывают. А еже расточити собранная и раздаяти имение всем мощно есть и ни мале труде причастно. Аще бо хощете быти истиншш богочетцы и небеснии человецы, в земных себе ни мало вменяйте: потаитеся зде да тамо явитеся, помолчите ныне да тамо со дерзновением ко отцу возглаголете, и будете яко чада присная богу и наследницы царствия его. Се убо слышахом, братия, апостолово слово и учение, яко не обинуяся глагола нам. Сице, возлюбленная братия, да разсудим: их же житие в мире сем, ведуще, яко по времени когождо прешествие отсюду настоит, и сего ради понудимся, да не укоризны и смеха достойно житие поживем зде, паче же плача и муки достойни явимся, аще жизнь мира сего любезно лобзаим. Но подвигнемся, но потщимся, да в вечнем пребывалищи написани готови явимся в Вышнем Иерусалиме, во граде небеснем, иде же имена крестившихся написана суть, их же отход от сюду неведом, их же сам господь зватай, и путь, и вожь, и свет, и правитель в царствие небесное, их же образ ризный странен и нелеп, никоей же земли приличен, одеяние черность имущее, возвещающе зде сетованное и плачевное житие. Мы же образ таковаго одеяния носяще и приплетаемся земных вещей, яко мирьстии, учащаем нивы, исполняем гумна, украшаем храмы, удивляем до мы, приносим имя свое ко всем человеком, яко дивно. А о том, ямо же въскоре отидем, не хощем ни в мысли нашей помянути: то чим есмы хуждьши мирских. Мира держимся: еже бо видим у мирских что дивно, тогда всею силою подвизаемся, дабы у нас тоже было. А не помянем, яко того есмы всего отречени в пострига-нии нашем, и всего мира и яже суть в мире. Аще ли се лжа, да попытаемся, аще ли тако есть: не имеем ли сел, яко же и миръстии, не словут ли нивы чернеческия, и езера, и пажити скотом, и домове твердо ограждени, и храмы светли? не имеем ли ковчеги со имением твердо хранимы, якоже и мирстии домодержцы? не красуем ли ся блистанием златным и веселимся светлостию ризною и величаемся? не обеди ли и празницы мирских нами полни бывают? не мы ли взимающи мирския богати на обеде у себе посажаем, большее дерзновение хотяще к домом их имети? не на брацех ли у них мы председаем? не наша ли рука выше всех презвитер возвышаема, чаши прекращающи? не наше ли око вся седящая обзирает? не наше ли горло в народе пира бряцая многи укоры? Християне бо заповедь спасову творяще вводят ны в домы своя - ово молитвы ради, ово милостыню творяще. Мы же своего чина не храняще в мале поседим поникши, и потом возведем брови, таже и горло, и пием, донеле же в смех и детем будем. Его же пияньства мнози и мирстии хранятся. Мерзость бо им есть тоже и на нас есть видети безгодное упивание. Таковое бо безчиние и упивание троя вины приносит любящим его: первое - телеси недуг, второе - от человек укор и смех, третие - души падение и ума наступление. То ним лучыпи есмы мирских? - ни чим же. Не хвалу ли любим, а укоризны не терпим? Не светлою ли (В рукоп. описка: лю.)ризою и драгою красуемся, раздранныя же не хощем ни в келий нашей видети? Не принесшего ли приемлем с любовию, паче тща пришедшаго? Почто двери келий своих твердыми замками утвержаем? - яве, яко днешняго ради лежащаго в ней имений. И яко же епарху некоему умершу, мнози бояре на место его мздятся, богатьства ради сана того, и славы, и чести от всех. Тако и в нас, убогих, подобие мирское бывает: умершу бо коему игумену, или иконому, мнози от нас востанут, наместие его тщашеся прияти (и се таящеся един от другаго, а всем ведомо суще), ови мздами, а неимущей же ласками, яко змия, яд хотяще излияти на искренних. Что же се? - яве яко имения ради. Оле смеха достойно житие наше! Ни есть ни единаго же в нас преподобных отец, ревнующе добрым делом, молитве, бдению, посту, безоименьству, нищете самовольней и прочим таковым: но умерыну в нас коему бо-гату мниху, и душю свою того ради погубившу, оставшеи мы, ревнующе пагубе его, на место его въскакаем, и сладко си творим, в пагубе его и мы увязнути. Да онем их же житию и делом чюдеса последоваху им, не хощем житию ревновати и делом их подобитися, но сих, их же житию и имению пагуба последова, тем же ревнуем, злата ради и имения, еже имеша на мало дней, и отидоша нази от всех, яко и рожени. Да яко же в нас стари и неистови и лакоми на имение, и сверепи на жены, и до смерти не осташася любви именныя, - тацы же и юннии мниси по них суще; нравы яко отеческия приимше, держим и тем величаемся. И аки по отеческим следом воследующим, не ведуще окаяннии, яко же бо нелепо мертвец на конь всажен, тако же и мних власть в мире прием: но овому свое есть, еже во гробе вложится, овому же, еже в келий затворився плакати грех своих, и всячески нудитися, еже удалитися всего честнаго в мире сем. Аще ли мертвый на коне, инок же власть держа, то обое кроме естества. Мирскому бо мирская подобает строити, а иноку иноческий путь правити, не касающеся ни десных, ни шуих. Красно есть, во истинну, и мнозей хвале достойно, иже видети мужа в миру, отрицающася мира и иже в нем красных и легких, и отметающа имения и бывающа инока. Хульно же и проклято, еже видети мниха, сан в мире приемлюща и мирская строящу, и богать-ство беруща: он бо, надежею жизни вечныя, отметается жизни сея и бывает чадо свету и дни. Сей же, неверованием о жизни вечней, отметает обнищание, иже Христа ради обещася, и бывает друг свету сему, враг же божий по глаголу брата господня Иякова. Сего ради смеху бываем и поганым, и Христова вера хулится нас ради от них. Глаголют бо: како вы, мниси, поведаете бо жизнь вечную быти и воскресение мертвым, его же ради и постригаетеся? А ныне видим вы, и старыя и младыя, яко кождо вас власти от царя и от вельможь ищете, от бояр же имения, от убогих же чести и поклонения. Да како жизнь вечную мните (В рукоп. маните; испр. по П Ц.), а сея жизни, и славы, и чести, и имения ни мало себе отмещете? Нам мнится, яко вы друг другу о жизни вечней лжете. На любви бо вашей света сего знати есть, яко не зело хощете оного жития: дадите нам имение ваше и злато, а вам вечная жизнь. Се же аз, братие, своима ушима слышах от некоего погана. И дивно ми есть, яко же и погании ведят о нашем неустроении и поношают ны, како достоит иноку быти олиховану всего во свете сем, иночьну быти житием и делом. Тем же аще поганым бываем в соблазн придержания ради света сего, кольми паче християном, ведущим и слышащим по вся дни в церквах жития святых и преподобных отец, и видящим им нас не по подобию тех живущих, их же образ носим, то чим странни являемся, свету сему делом нашим и нравом с мирскими счетающим нас. Се бо мысль наша, и беседа всегда, и советование, якоже и всех мирских жителей. Не о ползе душевней совокупление наше, и беседа, и совет, но о потребе. Егда бо ся совокупим, то не о горнем житии и о пользе душе в ней советуем, но о княжий пределии и набдении, о доброте милостивней, о прихожении християн, и о приношении их, и о красоте церковней, и о покаянии богатых сынов, и о любви бояр, о познании богатых, о богатьстве монастыря, о множестве сел, и о наместии игумене, и о приятии старейшиньства. Что же много начати и глаголати? но о всех сущих в мире сем и мыслим, и совещаемся, яко же и БСИ сущий в мире. Ни един же от нас мыслити или советует от сущих выше мира и о исправлении (Испр. по Ц; в рукоп. правлении.) жития. Аще бо быхом тех искали, нане же нарекохомся, о том быхом и совет творили, и друг друга узревше со слезами быхом глаголали: како тя, брате, бог ведет, како идеши? И ответ быхом тако рекли: увы мне, брате мой, яко пришельствие мое удалихся, вселихся в пропасти темныя. Ты же сам, любезне, како? спеет ли ти «я? Ей! аще не бы господь помогл бы ми, вмале вселилася бы во ад душа моя. Паки ин ко иному: како, брате? Яко падохся и не имам дерзновения в молитве к богу, но студом и срамом покрываюся. Аз согреших на небо и пред тобою и уны во мне дух мой, во мне смутися сердце мое. А ты, брате, како? Яко исполнися зол душа моя и живот мой аду приближися, привменен бых с низходящими в ров. Ты же како? Мне убо жадит сердце к богу подвигнутися, и дух мой загорается на любовь его: но плоть немощна, брате мой, и мысль разслабляющи, и не вем, что сотворю. Но молю тя, возлюбленне, помози ми, в молитве твоей, цы господь укрепит мя. Ин паки другаго вопрашает: како, брате? Возскорбех печалию моею, и смутихся от гласа вражия, и от стужения грешнича, глаголю-щаго: несть ти спасения в бозе своем. Господь же заступник ми есть. А ты, брате? И мене одержаша болезни смертныя, и потоцы беззакония смутиша мя, и болезни адовы обыдоша мя, предвариша мя уже сети смертныя, и в скорби моей точию господа призываю, - цы господь поможет ми. Сам же како пребывавши, любимиче? О возлюбленне о Христе! увы мне, яко внидоша воды соблазныя до душа моея! углебох в тимении блуднем, и несть постояния. Приидох во глубины грехов-ныя и буря потопи мя отчаяния. Другому паки глаголюща: во мне смутися сердце мое исхода ради, и страх смертный нападе на мя, боязнь и трепет Страшнаго судшца прииде на мя, и покры мя тма недоумения, что сотворити: но возвергну печаль на господа, да той сотворит, яко же хощет. Хощет бо всем человеком спастися! О братие возлюбленная ми о Христе! Слышасте уже, яко повыше назнаменах, како совет творят, иже воистинну в мире сем аки гости и пришельцы суть: иже аще тако скорбят зде, во оном веце не опечалятся. Иже бо зде сами предадятся скорбем и печалем, тамо пикая же печаль срящет их, но веселие и радость, и дарове вечнии, и житие с господем богом. Аще бо и кож до нас па дается, но по вся дни о душе да мыслит и глаголет, а не о мирских. То яве есть, яко поможет ему господь и укрепит. И добро бо нам, яко пришельцем и странником, зде скорбети о отечестве нашем, и друг другу съвопрошатися о путех, лежащих ко граду их, и о приседящих разбойницех, и како возмощи без вреда пройти. Вси же путницы не соступают на иныя стезя с пути ведущего их во град, вонь же идут. Аще ли сступят, зело укаряют свое шествие, глаголюще: какого убо укора несм достойни, о том беседующа и то въступающе не на неже изыдохом, ни амо-же грядем? Но да увемы, от чего же в нас бывает дым (да мне зрится), аще не от огня? Сице и беседа мирская, аще не от любви мирския: любим бо мир, да и глаголем о нем. Его же бо не имеет храмина - двери не износят; и его же бо сердце не имеет - уста не глаголют. И на беседовании нашем знати есть любовь сего жития во уме есть нашем, еже и на нравех наших истее увесться. Иде же бо царь сущим под ним дает, яко же достоит, ту же и мы с мирскими смешающеся, просим у него потребы. Что ради? Еда стражем о нем и до крове борем? еда дань ему платим? егда кую потребу от нас имать? Не имать ли кому даяти, воем, и всем стражем, и борющим по нем, ту же и мы мятемся, от них же свободил ны бе Христос беспечальным житием, претыкание миру бывает. Аще ли глаголем: спасения ради своего дают нам эцарие и боляре его (Испр. по ЦП; в рукоп.: боляре его и царь ей (сходно в КТ) ). Все добро спасения ради, но да блюдемся, егда не по онех умышлению дают нам милостыню, но по нашему прошению. Аще бо быхом хотяще без осужения приимати от них, паче полезнейше к богу припадали быхом, и у того просили быхом, глаголюще: Господи! ты вся веси, ты веси, что требует тело наше о кормли и одежди, и яко же волиши, тако устрой. Токмо спасения души и прощения грехов от человеколюбия твоего прошу, а о довели плоти моея создавый мя сам веси, что требую. И тогда седящим нам в келий, комуждо, аще бы кто что принесл потребное нам, то яко от бога со благодарением прияли быхом, или от царя, или от некоего властелина, или проста людина: нашю бо потребу мощен есть всяк человек сотворити. Не многоценна бо одежа и проста кормля довлеег нам, - проста бо одежа и кормля мощен есть кождо нас (аще бо хощем, можем), и без приимания чюжаго, стяжати от рукоделия своего. Аще ли любим взимати от них, и теми потребу имети, то осудит ны вдовица и оградник, ова от руку своею кормяще чада си, ов же на лискари тружаяся и кормя всех сущих в дому своем. Мы же, единицы, безженнии, и безчаднии, и бездомови, в лености своей не хотяще от руку своею единаго хлеба стяжати, и сего ради, яко безручни от чюжия силы насыщаемся. Аще ли кто от нас глаголет: с миряны сключилося есть жити, и близ мира, да нужа ны есть приимати, еже аще дают ны. Худ той извет есть, братие. Спаситель наш Христос не в мире ли бысть, и апостоли его вси (В рукоп.: то егда имяху что (сходно в К); испр. по П.) что тогда имяхую разве пять хлебов и двою рыбу? И на предание Христово двема ножема токмо обрестися в них. И нудяще я неи-меньство, яко же и в другая времена и класы истирающе ясти. Что же ли речем, лише того имеюще, и последний апостолом именующеся (да, имяны их любим зватися, жития же их не подражаем)? Еже бо излише покрова телу и насыщения утробе востребуем что, - уже не нужею, но изволением попираем обет. Почто же и взываем преже нас бывшыя иноки святыми отцы, а сами ныне не хощем, яко сынове их, отец своих нравы и делы краситися? Тем же елико лише онех мира держимся, толико же их отрицаемся: не суть отцы наши».
Последи же многа (Вставлено по смыслу; в рукоп. нет (нет также в КТЦП) о сем писано бышя, аз же се волею премину: понеже высота словеси мало небес не превосходяще, иже хотяше вам о сем быти, не мала туга и скорбь, душя вашя объяти хотяше. Понеже яко равно аггелом, толико отстояще от нынешняго жития сих святых пребывания, яко не токмо телеси, но и самая душя Христа ради не брегущи, на земли сущи, со ангелы жительствующе, яко же написа о сих Великий Иларион, подобно яко же во Ануфрии Великаго житии лежит. Мы же к коньцу слова да речем Великаго Илариона: «Увы мне, единому ум уступает ми, помянувше любовь, юже имяху ко господу преподобнии тии, яко тако пожиша любве его ради, и вся та претерпеша, да угодницы Христови прозовутся. Мы же аще и един час главою поболим, или прыщь на теле нашем узрим, то в борзе всем знаемым нашим возвещаем. Аще ли разболимся, то не яко иноцы, но яко мирстии: осядут бо ны и друзи наши советы творяще, кое убо былие ключается на оздравление наше. Тогда же и женьския руки тело наше осязают и мажют, льготу творяще. Отходят же воздыхающе, и мы по них зряще жалим си и до слез. И от сего разумети есть, яко ни в начатце отметания нашего, ни в юности, ни в старости, ни в здравии, ни в болезни, ни во исход души, мира сего отметаемся, но и еще любим и держимся его неотступно, донелиже и душа наша в теле нашем есть».
Сия убо написахомъ мало от многа. Аще хощете высочайши сего вѣдѣти, и вы сами больши насъ вѣсте, и много въ Божественомъ Писании семъ обрящете. И будетъ помните то, что язъ Варлама из монастыря взялъ, ево жалуючи, а на васъ кручиняся, ино Богъ свидѣтель, никако же иного ничего для, развее того для велѣли есмя ему быти у себя — какъ пришла волна та, a вы к намъ немного извѣстили, и мы Варлама приказали про его безчиние посмирити по монастырскому чину. А племянники его намъ сказывали, что ему от васъ для Шереметева утѣснение велико. А еще Собакиныхъ пред нами и тогды измѣны не было. И мы жалуючи ихъ, велѣли есмя Варламу у себя быти, а хотѣли есмя его распросити, за что у нихъ вражда учинилася, да и понаказати его хотѣли, чтобы в терпѣнии былъ, что будетъ ему от васъ скорбно, занеже инокомъ подобаетъ скорбьми и терпѣниемъ спастися. И зиму сь по него потому не послали, что намъ походъ учинился в Немецкую землю.[39] И какъ мы ис походу пришли, и по него послали, и его розпрашивали, и онъ заговорилъ вздорную — на васъ доводити учалъ, что будто вы про нас негоряздо говорите со укоризною. И язъ на то плюнулъ и его бранилъ. И онъ уродъствуетъ, a сказывается правъ. И язъ спрашивалъ о его жительствѣ, и онъ заговорилъ невѣсть что, не токмо что не знаючи иноческаго жития или платия, и того не вѣдаетъ, что на семъ свѣте есть черньцы, да хочетъ жити и чести себѣ по тому же какъ в миру. И мы видя его сотониньское разжение любострастное, по его неистовому любострастию, в любострастное житие и отпустили жити. A то самъ за свою душю отвещаетъ, коли не ищетъ своей души спасения. А к вамъ есмя его не послали воистинну по тому не хотя себя кручинити, а васъ волновати. А ему добрѣ хотѣлося к вамъ. А онъ, мужикъ очюнной, вретъ и самъ себе не вѣдаетъ что. А и вы не гораздо доспѣли, его прислали кабы ис тюрмы, да старца соборново кабы приставъ у него. А онъ пришелъ кабы нѣкоторой государь. А вы с нимъ прислали к намъ поминъки, да еще ножи, кабы не хотя намъ здоровья.[40] Что с такою враждою сотонинъскою поминъки к нам посылати? Ано было его отпустити, а с нимъ отпустити молодыхъ черньцовъ, а поминъковъ было в томъ кручинномъ дѣле непригоже посылати. А ведь соборной онъ старецъ ни прибавилъ, ни убавилъ ничево, его не умѣлъ уняти; что захотѣлъ, то вралъ, а мы чего захотѣли, того слушали, — соборной старецъ не испортилъ, ни починилъ ничего. А Варламу есмя не повѣрили ни в чемъ.
A то есмя говорили, Богъ свидѣтель и Пречистая и чюдотворецъ, монастырьскаго для безчиния, а не на Шереметева гнѣваючися. А будетъ хто молвитъ, что такъ жестоко, ино су совѣтъ дати, по немощи сходя, что Шереметевъ без хитрости боленъ, и онъ ежь в кѣльи да одинъ с келейникомъ. А сходъ к нему на что, да пировати, а овощи в кѣльи на што? Досюдова в Кириловѣ и иглы было и нити лишние в кѣльи не держати, не токмо что иныхъ вещей. А дворъ за монастыремъ, да и запасъ на что? To все беззаконие, а не нужа. А коли нужа, и онъ ѣжь в кѣлии какъ нищей: крому хлѣба да звено рыбы, да чаша квасу. А сверхъ того коли вы послабляете, и вы давайте колько хотите, только бы ѣлъ одинъ, а сходовъ бы да пировъ не было, какъ преже сего у васъ же было. А кому к нему приити бесѣды ради духовныя, — и онъ приди не в трапезное время, ѣствы бы и пития в тѣ поры не было, ино то бесѣда духовная. А что пришлютъ братия поминковъ, и онъ бы отсылалъ в монастырьския службы, а у себя бы в кѣлии никакихъ вещей не держалъ. А что к нему пришлютъ, то бы розделяли на всю братию, а не двема, ни трема по дружбѣ и по страсти. А чего мало, ино держати на время, а иное что пригоже, ино и его тѣмъ покоити. А вы бы его в кѣлии и монастырскимъ всѣмъ покоили, только бы что безстрастно было. А люди бы его за монастыремъ не жили. А и приѣдутъ от братии з грамотою или з запасомъ и с поминъки, и они поживи дни два-три, да отписку взявъ, да поѣдь прочь, — ино такъ ему покойно, а монастырю безмятежно.
Слыхали есмя еще малы, что такая крѣпость у васъ же была, да и по инымъ монастыремъ, гдѣ о Бозѣ жительство имѣли. И мы сколько лутчего знали, то и написали. А нынѣ есте прислали к намъ грамоту, а отдуху от васъ нѣтъ о Шереметеве. А написано что говорилъ вамъ нашимъ словомъ старецъ Антоней о Ионѣ о Шереметеве, да о Аасафе Хабарове, чтобы ѣли в трапезѣ з братиею. И я то приказывалъ монастырьскаго для чину, и Шереметевъ себѣ поставилъ кабы во опалу. И я сколько уразумѣлъ, и что слышалъ, какъ дѣлалося у васъ и по инымъ крѣпкимъ монастыремъ, и я то и написалъ, повыше сего, какъ ему жити покойно в кѣлии, а монастырю безмятежно будетъ, — добро и вы по тому учините ему покой. А потому ли вамъ добрѣ жаль Шереметева, что жестоко за него стоите, что братия его и нынѣ не престанутъ в Крымъ посылать, да бесерменьство на христианьство наводити?[41]
А Хабаровъ велить мнѣ себя переводити в ыной монастырь, и яз ему не ходатай скверному житию. Али уже больно надокучило! Иноческое житие — не игрушка. Три дни в черньцехъ, а семой монастырь! Да коли былъ в миру, ино образы окладывати, да книги оболочи бархаты, да застѣшки и жюки серебряны, да налои избирати, да жити затворяся, да кѣльи ставити, да четки в рукахъ, а нынѣ з братьею вмѣсте ѣсти лихо! Надобе четки не на скрижалехъ каменныхъ, но на скрижалехъ сердецъ плотянъ! Я видалъ по четкамъ матерны лаютъ! Что в тѣхъ четкахъ? И о Хабарове мнѣ нѣчего писати, какъ себѣ хочетъ, такъ дуруетъ. А что Шереметевъ сказываетъ, что его болѣзнь мнѣ вѣдома: ино ведь не всѣхъ леженекъ для разорити законы святыя.
Сия мала от многихъ изрекохъ вамъ любви ради вашея и иноческаго для жития, имже сами множае насъ вѣсте; аще хощете, обрящете много въ Божественомъ Писании. А намъ к вамъ болши того писати невозможно, да и писати нѣчего, уже конецъ моихъ словесъ к вамъ. А впередъ бы есте о Шереметеве и о иныхъ о безлѣпицахъ намъ не докучали: намъ о томъ никако отвѣту не давати. Сами вѣдаете, коли благочестие не потребно, а нечестие любо! А Шереметеву хоти и золотыя сосуды скуйте и чинъ царской устройте, — то вы вѣдаете. Уставьте с Шереметевымъ свое предание, а чюдотворцово отложите, будетъ такъ добро. Какъ лутче, такъ дѣлайте! Сами вѣдаете, какъ себѣ с нимъ хотите, а мнѣ до того ни до чего дѣла нѣтъ! Впередъ о томъ не докучайте: воистинну ни о чемъ не отвѣчивати. А что весну сь к вамъ Собакины от моего лица злокозненную прислали грамоту, и вы бы с нынешнимъ моимъ писаниемъ сложили и по слогнямъ разумѣли, и по тому впередъ безлѣпицамъ вѣрили.
Богъ же мира и пречистыя Богородицы милость и чюдотворца Кирила молитвы буди со всѣми вами и нами. Аминь. А мы вамъ, господие мои и отцы, челомъ биемъ до лица земнаго.
[1] ...игуменуКозмѣ... — Козма стал игуменом Кириллова монастыря с сентября 1572 г.
[2] Азъбратъвашъ... наемникъсвоихъ... — Ср. Лк. 15, 19.
[3] «Надеяй же ся… досаждаеши?»— Рим. 2, 19—23.
[4] «Егдакаконеключимбуду?»— 1 Кор. 9, 27.
[5] Понежепомните... егданѣкогдаприлучисянѣкоимънашимъприходомък вамъ... — Видимо, в одну из поездок 1564—1572 гг.
[6] ...Маккавѣи... Елеазар... Златаустъ... — Отстаивая необходимость стойкости в соблюдении заветов Кирилла Белозерского, Иван IV приводит примеры из 1-й и 2-й книг Маккавеев и из жития Иоанна Златоуста, византийского церковного деятеля, константинопольского патриарха в IV—начале V в. н. э., которое было знакомо царю по одному из популярнейших церковных памятников XVI в. — Великим Минеям Четьям (ноябрь).
[7] ...АннаиКаияфа—ШереметевъиХабаровъ... — Иван Васильевич Большой-Шереметев — один из выдающихся политических и военных деятелей 50-х гг. В 1564 г., подозреваемый в измене, был арестован, а затем пострижен в Кирилло-Белозерский монастырь. Казнен ок. 1573 г. Иван Иванович Хабаров — боярин, насильно постриженный в Кирилловом монастыре; Курбский причислял его к числу жертв Ивана IV, но дата его смерти неизвестна. Обвиняя Шереметева и Хабарова в неблагочестивом поведении, царь сравнивает их с библейскими первосвященниками, гонителями Христа — Анной и Кайафой.
[8] ...ВарламъСабакинъ... — Речь идет, очевидно, о родиче одной из жен Ивана IV, Марфы Собакиной, Василии-Варлааме Собакине, постриженном после смерти Марфы в 1572 г. в Кирилловом монастыре, — неизвестно, был ли это ее отец Василий Большой или дядя Василий Меньшой.
[9] ВасилийАмасийский— великомученик IV в., епископ г. Амасии в Передней Азии, казнен при преследователе христиан императоре Ликинии, его послания в славянской письменности в настоящее время неизвестны.
[10] ...Сергие, иКирилъ, иВарламъ, ДимитрейиПафнотей... — Основатели крупнейших монастырей того времени — Сергий Радонежский (XIV в.), Кирилл Белозерский (конец XIV—начало XV в.), Варлаам Хутынский (XII в.), Дмитрий Прилуцкий (XIV в.) и Пафнутий Боровский (XV в.).
[11] ...наСимонове... — В московском Симонове монастыре, на окраине города.
[12] ...у Чюда... — В Чудовом монастыре в Кремле.
[13] ...надъ Воротыньскимъцерковьестьпоставили... — Речь идет о приделе к главному храму кирилловского Успенского монастыря, в 1555 г. построенном вдовой воеводы князя В. И. Воротынского над его могилой.
[14] ...у ДионисияпреподобнагонаГлушицахъ... — Дионисиев Глушицкий монастырь вблизи Вологды.
[15] ...у... АлександранаСвири... — Александро-Свирский Троицкий монастырь вблизи Олонца.
[16] «Нужнобоесть... приходитъ». — Мф. 18, 7.
[17] ...вельможаАвенирацаряиндѣскаго... исамъИоасафъ... — Персонажи из популярной в Древней Руси переводной повести о Варлааме и Иоасафе (см. наст. изд., т. 2.).
[18] ЕлизвойЕфиопъский— эфиопский царь (негус) Элесбоа, по легенде, сохранившейся в Великих Минеях Четьях, принял монашество после победы над царем-иудеем Дунасом (Зу-Нувасом) и жил в монашестве чрезвычайно суровой жизнью.
[19] ...СаваСербъский... отецегоНеманя... сматериюего Мариею... — Савва — славянский святой, сын сербского царя Стефана-Немани, принял монашество в юности, был архиепископом Сербии; Стефан-Неманя под влиянием сына отрекся от престола и постригся в монахи под именем Симеона в 1195 г.
[20] ...великийкнязьСвятоша... — Черниговский князь начала XII в. Святослав Давидович; рассказ о Святоше содержится в Киево-Печерском патерике (наст. изд., т. 4.).
[21] ...ИгнатияблаженнагопатриархаЦариграда... — Речь идет о патриархе константинопольском Игнатии (IX в.), сыне императора Михаила I Рангава (ср. Хронограф — ПСРЛ, XXII. С. 344—345).
[22] ...нивидяща, якоестьчернецъ, нетокмоинокъ... — Подчеркивая, что инок выше чернеца, Иван IV обозначает, очевидно, этими терминами две степени монахов, имея в виду под чернецами «новоначальных» (монахов, не имеющих степени), а под иноками — «малосхимников» (первая степень монашества; признаком малосхимников являлась мантия).
[23] ...Шереметева отца Василия? — Отец И. В. Шереметева постригся в Троице-Сергиевом монастыре (под именен Вассиана) между 1537 и 1539 гг., возможно в связи с борьбой партий в период «боярского правления».
[24] ...снялся с Курцовыми... — Слово «снятися» («сънятися», «съятися») могло иметь различный, иногда прямо противоположный смысл: «собраться», «сочетаться», «сойтись», «съехаться» и также «вступить в бой», «сразиться». Возможно, что в борьбе, раздиравшей Троицкий монастырь, Шереметев выступал совместно с Курцевыми, а митрополит Иоасаф с Коровиными.
[25] АдотолеуТроицыбыло крѣпко житие... — Иван IV вспоминает свои поездки в Троицкий монастырь в 1544 или 1545 г.
[26] Пѣсношъ— Песношский Никольский монастырь находился недалеко от г. Дмитрова.
[27] ...тотъ Шереметевъ с Висковатымъ первыя непочели за кресты ходити. — И. М. Висковатый — государственный дьяк и печатник, один из выдающихся политических деятелей времени Грозного — достиг значительного влияния еще при «Избранной раде» и сохранил это влияние и во время опричнины; в 1570 г. Висковатый был казнен Грозным при не вполне ясных обстоятельствах. Отказ участвовать в крестных ходах, возможно, стоит в какой-то связи с религиозными «сумнениями», заявленными Висковатым в 1554 г., когда он «вопил на весь народ», протестуя против новых церковных росписей и икон, введенных Сильвестром под покровительством Макария.
[28] А коли мы первое были в Кириловѣ въ юности... — Имеется в виду, очевидно, поездка в Кириллов монастырь 1545 г.
[29] «Правдоюи... нестыдяхся». — Пс. 118, 46.
[30] Варламовы племянники... — Очевидно, казненные Иваном III Калист, Степан и Семен Собакины.
[31] Другой на васъ Селивестръ наскочилъ... — Намек, очевидно, на то, что руководство монастыря, подобно Сильвестру, претендует на роль руководителя и наставника при царе.
[32] «вообновлении живота шествовати». — Рим. 6, 4.
[33] «Оставите... царствие Божие». — Ср. Лк. 9, 60.
[34] «Нѣсть еллинъ... о Христѣ»? — К 3, 11.
[35] А Павел... раба? — См. Флм. 1, 8—16.
[36] ...а Кирило и в приказе у государя не былъ!— Кирилл Белозерский до основания монастыря, в конце XIV в., был казначеем у своего дальнего родственника, московского окольничего Вельяминова.
[37] «He лъститеся... бесѣдызлыя». — 1 Кор. 15, 33.
[38] А на Сторожѣхъ... — Имеется в виду Саввин Сторожевский монастырь вблизи Звенигорода.
[39] ...походъ учинился в Немецкую землю. — Речь идет, очевидно, о походе в шведскую Ливонию в 1573 г.
[40] ...поминъки, да еще ножи, кабы не хотя намъ здоровья. — Преподнесение ножа в качестве «поминка» (подарка) считалось враждебным актом.
[41] ...что братия его и нынѣ непрестанутъ в Крымъпосылать, дaбесерменьство на христианъство наводити? — Речь идет, очевидно, о братьях Ивана-Ионы Шереметева — Иване Меньшом и Федоре. В протоколе допроса двух русских пленников, вернувшихся из Крыма в середине 70-х гг., Иван и Федор обвинялись в тайных сношениях с Крымом.
