Любезно прислано автором в 2023 году из США
Итак, я в Ленинграде в необычном для себя амплуа мужа. Что я должен показать тестю, тёще, жене, наконец? Ищу работу. Быстро выясняется, что в этом городишке только в трёх-пяти НИИ начинаются кое-какие работы по компьютерам (1959-й год). А тут готовенький специалист по ЭВМ. Да ещё из Москвы! Да ещё выпускник МЭИ (Московский энергетический институт!), да диплом с отличием. Да чуть ли не разработчик М-3 – одной из первых отечественных ЭВМ. В Ленинграде должны с руками оторвать. Специалист, но еврей. Еврей, но специалист. Цифровик, ну очень нужен, но еврей. Крайзмер, зав кафедры в Институте авиационного приборостроения хочет взять, но еврей. В хорошем военном НИИ начальник отдела, сам еврей, предлагает лабораторию, но еврей.
Дома: Исаакиевская площадь, большой дом рядом с Исаакием, оба постройки Монферана, большая высокая комната с кафельной печью и с антресолями (удобный наблюдательный пункт), там, на антресолях ночуют А.Л. и Эсфирь Марковна. Ситуация: приехал, живёт, ест, пьёт, спит, нигде не работает, поди возьми его, такого гладкого. Наконец, в судпромовском почтовом ящике п/я128 на улице Братьев Васильевых, недалеко от мечети, не знаю уж как (потом понял: в институте предстояли новые работы по компьютерам для навигационной системы “Созвездие”, а цифровиков просто не было), берут. Берут старшим инженером в отдел. Начальник отдела Орлов, как потом выясняется, совсем неплохой человек. Он единственный через несколько лет, когда я готовился защищать диссертацию, пытался прочесть её и понять, прочёл пару страниц и задал мне пару вопросов. Вопросов, имеющих смысл. Итак, есть работа. Институт должен создать компьютер для подводной лодки. Компьютер по проекту Ходорова. Ходоров, ктн, фронтовик, инвалид, был в большом авторитете в институте и в дирекции института. Но Орлов Ходорову напрямую не подчинён. Но это потом, а сейчас мой первый рабочий день в отделе Орлова. Вхожу. Весь отдел – одна большая комната. Человек 15 -18. Орлов меня представляет сразу всем: инженер-компьютерщик такой-то, из Москвы. Показывает мне стол и стул. Садюсь. Все на меня таращатся. Орлов тоже что-то мнётся. Кажется, не знает с чего начать. Наконец, суёт мне журнал с какой-то статьёй, почитай, мол, пока. Сидю, читаю. Всё вроде понимаю. Но через минут десять стоп: явная ошибка. Подхожу со статьёй к Орлову. Так и так, ошибка. Орлов, не вникая, говорит: а вот, подойдите вот к тому человеку, и показывает на мужика средних лет. А мне, что? Подхожу. Так и так. Мужик толковый (это и был Ходоров, автор того самого компьютера, который нужно сделать институту, и автор этой статьи), быстро понимает меня. Вроде толковый. Да, говорит, ошибка. Надо не так. А так и так. Я отхожу, думаю над тем, что он сказал. Минут через пять понимаю: как он сказал – не выходит. Опять к нему, объясняю, почему не выходит. Он слушает, всё понимает, соглашается и тут же предлагает третий вариант. И это всё при всех. И при Орлове. Все прислушиваются. Минут через десять до меня доходит, что третий его вариант тоже не работает, и опять пытаюсь подойти к Ходорову, но Орлов меня останавливает: ему, Орлову, не нужен конфликт с Ходоровым; не ходите, читайте сами дальше. Вот таким Ходоров и был, быстрый на решения, но до конца их не продумывал. На этом и сгорел. Уже впоследствии выяснилось, что компьютер Ходорова был основан на порочно им задуманными потенциальными трансформаторно-диодными элементами с десятью (!) устойчивыми состояниями: на 2, 4, 6, 8,…..18, 20 вольт выходного напряжения. Словом, не двоичная, а, так сказать, десятичная техника. Каменный век. И как раз я через год окончательно доказал Ходорову, что эти его элементы работать не будут, диоды не транзисторы, от открытия до закрытия вольт- два, а у вас пороги по два вольта. Все испытания этих элементов в прошлые годы были липовыми. Я раскопал протоколы. Ему нерадивые техники и всякая шушера подсовывали липовые протоколы испытаний, а он, непонятно почему, то ли не придавал значения этим протоколам, то ли поленился проверить, то ли верил, то ли закрывал глаза. И весь проект рухнул, а Ходоров уволился. Но, что интересно: к этому времени система “Созвездие” Ходорова была принята на вооружение (!) и была установлена (наверно в состоянии так называемой “доработки”) как минимум на одной подводной лодке в Северодвинске. Тогда говорили, что это был первый такой случай в военном флоте! Слава богу, на секретный “объект” я не ездил (потом это помогло мне уволиться). И никому ничего не было! Всё списали на смехотворный предлог – изменение ТУ (технические условия) на применяемые нами транзисторы. Я - то был уверен, думал, что кого-нибудь если не шлёпнут, то уж обязательно посодят. И это послужило мне, может быть, первым уроком на тему, как устроен Советский Союз. А меня Орлов посадил на разработку небольшого трансформаторного ПЗУ (постоянное запоминающее устройство), входящего в состав компьютера Ходорова. Интересно, что из вопросов, которые стали передо мной при разработке этого маленького ПЗУ, через пару лет выросла моя кандидатская диссертация, а потом и моя книга “Техника ПЗУ”, вышедшая в Москве, в издательстве ”Советское радио” в 1973 году, и занявшая в том году в этом издательстве первое место по языку (не по содержанию, не по теме книги, а по языку; был там у них такой ежегодный конкурс). А это издательство за год выпускало немало книг. Но это уже другое эскимо.
Более основательно, как устроен Советский Союз, я понял позднее, после двух эпизодов моей жизни. Первый эпизод - это моя работа во ВНИИГПЭ – Всесоюзном НИИ государственной патентной экспертизы. Когда я уже защитился, написал книгу “Техника ПЗУ”, словом стал специалистом по запоминающим устройствам, меня попросила руководитель одного из отделов ВНИИГПЭ Валентина Гордонова, поработать в её отделе внештатным экспертом. Я согласился и мне стали поступать со всего Союза на моё заключение десятки авторских заявок. Это было очень интересно, и это был бесценный опыт! Какие только предложения не прошли через мои руки, с какими только людьми я не вступал в переписку! Я решал, давать или не давать заявителю авторское свидетельство. Не могу занимать здесь внимание читателя подробностями. Скажу только, что я чётко понял, почему техническое развитие нашей страны было обречено в основном только на повторение того, что уже раньше было сделано на Западе. Я понимал, что внедрение серьёзного предложения нуждается в организационной и материальной поддержке начальством. А из своего опыта я также догадывался, что уровень грамотности начальства в СССР был в основном, если не нулевой, то низкий. Началныки, они руководили больше партийным словом. В силу этого дилетант-начальник обычно не мог в достаточной мере оценить предложение и решить поддержать или не поддержать. А решать было нужно. Но если, скажем, министр поддержит предложение, потратит большие не свои, а государственные средства, то если будет успех, то он, министр, получит ну ещё один орден, ну ещё одно звание. Но если дело провалится и большие средства потрачены зря, то он может потерять всё! В этой ситуации выбор начальника довольно предсказуем. А вот если за рубежом это всё уже имеется и успешно работает, ну тогда другое дело. Тогда и мы могём. Только с большим опозданием. Да с таким, что, глядишь, мы это только начинаем, а у них это уже пройденный этап и они опять далеко впереди. Поэтому у нас так мало было нового своего, советского. Я знал только турбобур и алексеевские подводные крылья. А в компьютерной технике, к которой я имел непосредственное отношение, я видел, что всё, ну почти всё у нас было цельнотянутым (хорошее прилагательное).
Поработав во ВНИИГПЭ, я понял, что вся система авторских свидетельств создана только с целью ограбить изобретателя, как можно меньше дать автору, то есть государство отнимало, что могло. Я уж не говорю о том, что очень часто ближайшие начальники буквально вынуждали автора брать их, этих начальников в соавторы. Система вполне допускала это. Я недолго поработал во ВНИИГПЭ, года два, это отнимало слишком много времени (и не оплачивалось).
Вторым эпизодом, объяснившим мне, что такое СССР, была история с цилиндрическими магнитными плёнками (ЦМП). Постараюсь покороче, хотя коротко, извините, трудно.
ЦМП - это особый вид ЗУ (запоминающих устройств), характерной особенностью которых является радиационная устойчивость хранящейся в них информации. Магнитные элементы подвержены действию радиации намного, намного менее, чем полупроводники, микросхемы, чипы. НИИВК (НИИ вычислительных комплексов) - место моей последней работы в России, работал на военных, и поэтому в нём была ВП - военная приёмка. ВП принимала всю разрабатываемую нами документацию и изделия. Военпреды не очень настойчиво, во всё же ставили тогда перед нами проблему радиационной устойчивости. Конечно, эта проблема стояла не только перед нашим НИИ. Имелись ввиду и потенциальные возможности ядерных конфликтов и возможные космические полёты. Словом, вопрос стоял. Я из литературы знал, что в США в то время ЗУ на ЦМП уже имелись и вроде даже устанавливались на высотных истребителях и на космических изделиях. Как председатель секции устройств хранения информации в НТО Попова (научно-техническое общество радиотехники, электроники и связи имени Попова), я знал также, что в одном из зеленоградских НИИ электронной промышленности есть группа, разрабатывающая ЦМП. И вот я узнал, что МЭП (министерство электронной промышленности) почему-то закрыло в Зеленограде эти работы по ЦМП. Я посчитал это ошибкой, так как не видел других вариантов защиты ЗУ от радиации. И я надумал от имени НТО Попова написать возражение. И не куда-нибудь, а прямо в ВПК (военно-промышленную комиссию, оборонный отдел ЦК КПСС)! Ребята, я ничего не вру! По своей тогдашней наивности я думал примерно так: Поскольку министерство обороны является заказчиком военных разработок и оно же, наверно, в конечном счёте, их и финансирует (так мне казалось, хотя бы, потому, что в те НИИ, в которых я немало поработал, часто приезжали какие-то бухгалтеры в военной форме и проверяли затраты НИИ. С одним из этих бугалтеров, я однажды разговорился, когда он читал нашу стенгазету и смеялся, читая в ней мои стихи, в которых я высмеивал их же военные заказы), то где-то там вверху сидят военные стратеги, которые решают, какие виды военной техники, вооружений, военных технологий следует развивать, а какие не следует.
Короче, я написал текст письма, письмо подписал председатель НТО Попова академик Ишлинский, подписал, даже не встретившись со мной (!). Я сам отнёс это письмо на Старую площадь и сдал его в экспедицию ЦК КПСС. В письме было всё о том, что я только что здесь изложил. В письме, конечно, были и ссылки на американские журналы. На обратной стороне письма я, как и положено, напечатал фамилию исполнителя письма – Брик Е.А. и телефон. Я не был уверен, что меня вообще пустят в Экспедицию ЦК и что экспедиция примет от меня письмо. Но экспедиция оказалась обычной маленькой канцелярией, письмо взяли через окошко без всяких вопросов. Не спросили кто я, что я. Курьер! Сунули мне бумажку со входящим номером и гуляй, Вася. От такой простоты я несколько обалдел. Озираюсь вокруг, вижу на стене стенгазету. Ну, стенгазета и стенгазета. Что я стенгазет не видал? Но это же ЦК КПСС! Почему нет ни грифа секретности, ни хотя бы штампа ДСП (для служебного пользования)? Читай кто хочет. Стал, читаю. Какие-то заметки, не помню про что. А внизу написано, что это орган парткома ЦК КПСС. Вот так, чёрным по белому: партком ЦК КПСС. Чушь какая-то. Это что, юмор? Такого словосочетания парткомцекакапеэсэс не может быть. Что может быть выше ЦК КПСС? Парткому, парторгу по партийной линии подчинены все члены партийной организации. Политбюро ЦК КПСС и его Генеральный секретарь, они что, тоже подчинены этому парткому? Спрашиваю в окошке - А кто парторг, кто председатель парткома? Отвечают: - А как раз наш начальник экспедиции, он председатель парткома, парторг. - Ну и что, спрашиваю, может вызвать к себе члена ЦК? - Да нет, зачем? – А как же партвзносы? - А начальник сам и собирает, заходит в кабинет и получает. Эх, не догадался я тогда спросить насчёт партсобраний и выборов парторга и членов парткома!
Буквально через день или два мне звонок домой. А я как раз болею, простужен и поэтому дома. Первые слова: - Это из ЦК. По поводу вашего письма. Почему такое письмо вы послали простой почтой? Вот так, прямо в лоб! Отвечаю (подготовился): - А у нас в НТО нет первого отдела. – Можете приехать к нам? – Могу, хоть я немного простужен. – Нет, если простужены, не надо. Из дальнейшего разговора выясняется, что звонящий меня знает, да и я его тоже немного знаю. Это начальник одной из лабораторий НИИ ЦЭВТа – крупного московского центра вычислительной техники, фамилия, помнится, Акинфиев, ктн (кандидат технических наук), довольно молодой человек и довольно толковый. Оказывается, что он член ВПК! По совместительству! Основная работа у него – НИИ ЦЭВТ, а ВПК – это так, по совместительству. Ох-еть! (в смысле, охренеть). Мы-то думаем, что ВПК, как и в Америке, это вершина руководства всей военной промышленности, а тут какая-то молодёжь по совместительству.
Но это было только начало. Моё письмо попадает к Председателю Совета Министров СССР Тихонову (потом я понял, что он был и председателем ВПК), очень немолодому человеку, и он рассылает моё письмо в пять мест на отзыв: в Академию Наук СССР, в Министерство электронной промышленности, в Министерство радиотехнической промышленности, в Министерство обороны и ещё куда-то, не помню. На отзыв. Все адресаты, конечно, исполняют приказ ЦК. И мне, как исполнителю первого письма, отзывы присылают домой. Первым пришёл отзыв Академии наук. Подписан отзыв Секретарём Академии Наук. Ну, академики в академии, они там умные, они наверно всё знают. На трёх- четырёх страницах академики подробно и довольно доступно (знают, кому пишут!) объясняют Председателю Совета Министров СССР, а заодно и академику Ишлинскому и исполнителю письма НТО Е.А. Брику, что такое цилиндрические магнитные плёнки! А я не знал. Вот теперь, спасибо, буду знать. И в отзыве ни единого слова о том, нужны ли эти самые ЦМП кому-нибудь в стране, правильно ли МЭП закрыло в Зеленограде работы по ЦМП. В таком же примерно духе остальные отзывы.
Получив последний - отзыв министерства обороны, я поехал в министерство обороны. Принял меня большой чин - генерал-полковник. Это последний чин перед маршалом! Входю. Очень большой кабинет. Орденов на полковнике, правда, немного - человек на работе. Я говорю полковнику, что на своё письмо НТО, вообще-то, ждёт конкретный отзыв, нужны или не нужны стране ЦМП. Генерал, конечно, заранее в курсе дела, знает какие инстанции я уже прошёл. И начинает мне спокойно объяснять: Вы не туда пришли. Наше дело, принять продукцию, проверить качество, проверить все госты, все стандарты документации и согласовать всю документацию, присутствовать при сдаче изделия по ИЭ (инструкция по эксплуатации) и всё такое. Я слушал его, но только потом понял, что я тогда, как говорится, не врубался. Я ему про Фому, а он мне про Ерёму.
Наконец, я ему бухаю: я не уйду, пока вы не напишите, нужны вам ЦМП или не нужны. Он: - Я ничего вам не напишу. Я: - А я не уйду! Он: - Ну, сидите. Приём окончен
. Я, как дурак, сижу у него в кабинете, к нему входят и выходят по делам разные генералы, а я сидю. Наконец он говорит мне: - Вы помните у Чехова, как одна вдова пришла в банк просить пенсию для мужа? Вы не туда пришли.
Я отлично знаю эту чеховскую миниатюру, видал не раз по телевизору. И я задаю ему последний вопрос: - А куда мне идти?
И тут он, этот умница, настоящий полковник, хоть и генерал-полковник, говорит мне последние слова - А вы, - говорит - всё прошли!
Полковник, он понимал, что я не автор, не изобретатель этих ЦМП, понимал, что мною движет не выгода, даже где-то, я думаю, симпатизировал мне. Настоящий полковник. И у меня прямо в эту секунду, как глаза раскрылись, я вдруг всё понял: он прав, я прошёл всё и всё ясно! Остальное сообрази сам!
Прогресс, развитие страны зависит только от так называемых Генеральных конструкторов. Типа Королёва. Их никто не готовит, никто сверху не назначает, вернее назначает только тогда, когда они сами пробились в борьбе с этой тупой системой. Система их, этих генеральных, ещё нередко бьёт. Прямо по мордам. Как и Королёва. А сколько талантов, которые сами не смогли пробиться, было зарублено этой системой! Ну, я и ушёл, и дело тем и кончилось. А я окончательно понял, как всё у нас устроено. И роль ВП заодно понял. Я понял, что военная приёмка, все эти военпреды, это просто страховка, дублирование распиздяйства обычных ОТК - отделов технического контроля, ну и ещё какой-то, хотя и слабый, контроль перекачки огромных государственных денег в военные предприятия. Просто военные люди более дисциплинированы, более ответствены, чем гражданские. Впоследствии мне не раз пригодилось это моё понимание.