Текст проповеди блаж. Клеменса фон Галена против эвтаназии на русском языке публикуется впервые.
Гридина Ю., Рукавишников Л. Униженные и оскопленные // Коммерсант-Власть. № 31 от 02.09.97. С. 16.
Карлсон А. Шведский эксперимент в демографической политике. М.: ИРИСЭН/Мысль, 2009.
Portmann H. Kardinal von Galen. Ein Gottesmann seiner Zeit. Münster, 1948.
* * *
3 августа 1941 года. После чтения Евангелия девятого воскресенья по Пятидесятнице: «И когда приблизился к городу, то, смотря на него, заплакал о нем и сказал: о, если бы и ты хотя в сей твой день узнал, что служит к миру твоему! Но это сокрыто ныне от глаз твоих, ибо придут на тебя дни, когда враги твои обложат тебя окопами и окружат тебя, и стеснят тебя отовсюду, и разорят тебя, и побьют детей твоих в тебе, и не оставят в тебе камня на камне за то, что ты не узнал времени посещения твоего. И, войдя в храм, начал выгонять продающих в нем и покупающих, говоря им: написано: дом Мой есть дом молитвы, а вы сделали его вертепом разбойников. И учил каждый день в храме. Первосвященники же и книжники и старейшины народа искали погубить Его». (Лк. 19:41-47)
Мои дорогие прихожане! Сегодняшнее Евангелие рассказывает о шокирующем событии. Иисус плачет! Сын Божий плачет! Плачет тот, кто испытывает боль – или телесную или душевную. Иисус в то время не страдает от телесной боли – и все же Он плачет. Сколь велика должна быть душевная боль, сколь велика сердечная скорбь самого мужественного из людей, чтобы Он заплакал! Почему же Он заплакал? Он плакал об Иерусалиме, о святом, столь дорогом Ему Божьем городе, о столице Своего народа. Он плакал о его жителях, своих соотечественниках (в оригинале использовано слово Volksgenossen – официальный термин, в нацистском «новоязе» применявшийся только к немцам), поскольку они не желали познать то, что одно только могло отвратить от них наказание, которое Он в Своем всеведении предвидел и в Своей божественной справедливости предустановил. «О, если бы ты узнал, что служит к миру твоему!» Почему жители Иерусалима не познали этого? Незадолго до того Иисус говорил: «Иерусалим! Иерусалим! сколько раз хотел Я собрать чад твоих, как птица птенцов своих под крылья, и вы не захотели!» (Лк. 13:34)
Вы не захотели. Я, ваш Царь, ваш Бог, Я хотел! Но вы не захотели. О, как укрывает, как хранит, как защищает курица цыплят под своим крылом; она их согревает, она их питает, она их обороняет. Так же хотел Я вас защищать, хранить, оборонять от любой опасности. Я хотел! И вы не захотели!
Поэтому плачет Иисус, поэтому плачет Сей сильный человек, поэтому плачет Бог. Он плачет над безрассудством, над несправедливостью, над преступлением не захотевших. И над вызванной этим бедой, которую Его всеведение предвидит, над наказанием, которое Его справедливость вынуждена наложить, когда человек заповедям Божьим, голосу своей совести, исполненным любви призывам божественного Друга, самого лучшего Отца, противопоставляет свое нежелание: «о, если бы и ты хотя в сей твой день узнал, что служит к миру твоему! Но ты не захотел!» Это ужасно, это неслыханно несправедливо и погибельно, когда человек противопоставляет свою волю воле Божьей! Я хотел! И ты не захотел! Поэтому плачет Иисус над Иерусалимом.
Благочестивые христиане! В прочитанном 6 июля этого года во всех католических церквях Германии совместном пастырском послании немецких епископов от 26 июня говорится среди прочего: «В католической этике есть понятие предписаний, которые не обязывают человека, если их выполнение сопряжено с чрезмерными трудностями. Но есть и священные обязательства совести, от которых никто не может нас освободить, которые мы обязаны выполнять во что бы то ни стало, даже ценой собственной жизни. Никогда, ни при каких обстоятельствах человек не должен убивать невиновных – только на войне и при вынужденной самообороне». 6 июля мне уже довелось дополнить эти слова общего пастырского послания таким пояснением:
«Вот уже несколько месяцев мы получаем сведения, что из психиатрических больниц и домов призрения по приказу из Берлина в принудительном порядке увозят душевнобольных пациентов, которые болеют уже долгое время и, возможно, представляются неизлечимыми. Как правило, вскоре после этого родственники получают извещение, что больной скончался, тело кремировано, и они могут забрать пепел. В обществе царит практически полная уверенность, что эти многочисленные случаи внезапной смерти душевнобольных происходят не сами по себе, а в результате умышленного убийства. Таким образом реализуется доктрина о том, что можно прерывать так называемую неценную жизнь, то есть убивать невинных людей, когда считается, что их жизнь больше не представляет ценности для народа и государства. Чудовищная доктрина, оправдывающая убийство невинных людей, в принципе снимающая запрет на насильственное умерщвление не способных более работать инвалидов, калек, неизлечимых больных, немощных людей!».
Мне стало достоверно известно, что в больницах и домах призрения провинции Вестфалия тоже составлены списки тех пациентов, которых следует причислить к так называемым непродуктивным соотечественникам, увезти и вскоре после этого лишить жизни. Из лечебницы Мариенталь в Мюнстере на этой неделе уже ушел первый транспорт!
Мужчины и женщины Германии! Еще остается в силе §211 имперского уголовного кодекса, в котором определено: «Кто преднамеренно и умышленно убьет человека, подлежит за убийство смертной казни». Чтобы те, кто преднамеренно убивает этих несчастных людей, членов наших семей, могли избежать законного наказания, больных, которых собираются убить, увозят из родных мест в отдаленные учреждения. Затем причиной смерти называют какую-нибудь болезнь. Тела немедленно сжигаются, чтобы члены семьи и криминальная полиция не могли установить, действительно ли имела место болезнь и какова причина смерти.
Но мне доподлинно известно, что ни в рейхсминистерстве внутренних дел, ни в аппарате имперского руководителя врачей д-ра Конти вовсе не делают тайны из того, что действительно значительное число душевнобольных уже было преднамеренно убито в Германии и должно быть убито в будущем.
Имперский уголовный кодекс определяет в §139: «Кто получит достоверные сведения о замышляемом преступлении против жизни и не известит заблаговременно соответствующее ведомство или лицо, находящееся под угрозой, должен быть наказан».
Поскольку я узнал заранее, что больных из Мариенталя увозят, чтобы убить, я направил 28 июля в прокуратуру судебного округа Мюнстер и главе полиции в Мюнстере заказное письмо следующего содержания:
«Согласно дошедшим до меня сведениям, в течение этой недели (предположительно 31 июля) значительное число пациентов психиатрической клиники провинциального подчинения Мариенталь в Мюнстере – так называемые «непродуктивные соотечественники» – должны быть перевезены в психиатрическую клинику Айхберг, где их предполагается немедленно умертвить. Общеизвестно, что именно это произошло с пассажирами других транспортов из других клиник. Поскольку такой образ действий не только противоречит божественному и естественному нравственному закону, но также, будучи убийством, карается смертью на основании §211 имперского уголовного кодекса, я направляю согласно §139 полагающееся уведомление и прошу безотлагательно защитить находящихся под угрозой соотечественников от инстанций, замышляющих их депортацию и убийство; также прошу сообщить мне о принятых мерах».
Сообщений о принятых прокуратурой или полицией мерах я не получал.
Еще 26 июля я письменно направил серьезнейший протест в провинциальное управление Вестфалии, курирующее учреждения, которым доверены больные для заботы и лечения. Это не возымело никакого результата. Первый транспорт с невинными людьми, обреченными на смерть, уже покинул Мариенталь. А из лечебницы Варштайн, как я слышал, вывезено уже 800 больных.
Итак, нам следует ожидать, что бедные, беззащитные больные рано или поздно будут убиты. Почему? Не потому, что они совершили преступление, заслуживающее смертной казни. Не потому, что они, допустим, напали на санитаров, так что тем ничего другого не оставалось, кроме как ради сохранения собственной жизни прибегнуть к справедливой самозащите против нападающего. Таковы случаи, помимо убийства вооруженного противника на справедливой войне, в которых разрешено, а нередко и предписано, применение силы вплоть до убийства.
Нет, не по этим причинам должны умереть несчастные больные, а потому, что согласно решению какого-то учреждения, по заключению какой-то комиссии они «недостойны жизни», потому что это заключение относит их к «непродуктивным» соотечественникам. Ход мыслей таков: эти люди не могут больше производить продукцию, они подобны старой машине, которая больше не работает; подобны старой лошади, которая неизлечимо хромает; подобны старой корове, которая уже не дает молока. Что делают со старой машиной? Сдают в металлолом. Что делают с хромой лошадью, с непродуктивной скотиной?
Нет, я не буду доводить это сравнение до конца, — оно чудовищно, во всей своей правомочности и убедительности! Здесь речь не о машинах, не о лошади или корове, чье единственное предназначение – служить человеку, производить для него товары! Это машины можно сломать, это животных можно пустить под нож, если они больше не выполняют свое предназначение. Нет, речь о людях, о наших ближних, наших братьях и сестрах! О бедных людях, о больных людях, если угодно, о непродуктивных людях. Но разве они из-за этого лишились права на жизнь? Разве мы сохраняем право на жизнь только до тех пор, пока мы продуктивны, пока другие люди признают нас продуктивными?
Если мы принимаем и реализуем на практике принцип, по которому «непродуктивных» ближних можно убивать, то горе нам всем, когда мы станем старыми и немощными! Если можно убивать непродуктивных ближних, то горе тем инвалидам, которые как раз на производстве рисковали своими силами и здоровьем, пожертвовали ими и остались без них! Если можно насильственно ликвидировать непродуктивных ближних, то горе нашим храбрым солдатам, которые возвращаются домой тяжелоранеными, калеками, инвалидами!
Если однажды будет признано, что у человека есть право убивать «непродуктивных» ближних, — даже если сейчас это относится только к бедным, беззащитным душевнобольным, — то это будет принципиальным согласием на смерть всех непродуктивных людей, неизлечимых больных, неспособных трудиться калек, инвалидов труда и войны, на смерть нас всех, когда мы станем старыми и немощными, а потому непродуктивными. Тогда осталось только издать секретный приказ, чтобы распространить опробованный на душевнобольных порядок действий на других «непродуктивных» и применить его к неизлечимым легочным больным, к немощным старикам, к инвалидам труда, к тяжелораненым солдатам. Тогда никто из нас не сможет чувствовать себя в безопасности. Какая-нибудь комиссия сможет включить его в список «непродуктивных» людей, согласно ее решению, «недостойных жизни». И ни один полицейский их не защитит, и ни один суд не покарает их убийство и не приговорит убийцу к заслуженному наказанию! Кто сможет тогда доверять врачу? А вдруг он сообщит, что больной непродуктивен, и получит предписание умертвить его? Невозможно и представить себе, какое одичание нравов, какое всеобщее взаимное недоверие начнется даже в семьях, если мы будем терпеть это ужасное учение, признавать и придерживаться его. Горе людям, горе нашему немецкому народу, если святая Божья заповедь: «Не убий!», данная Господом на Синае при громе и молнии, вписанная от начала Богом-Творцом в сердце человека, не только будет нарушаться, но будет нарушаться открыто и безнаказанно!
Приведу вам пример того, что уже произошло. Некий крестьянин из-под Мюнстера, лет 55, — я мог бы назвать его имя, — последние несколько лет страдал от психического расстройства и был поэтому помещен в лечебницу Мариенталь и поручен заботам тамошнего персонала. Он не был сумасшедшим в полном смысле слова, мог принимать посетителей и радовался всякий раз, когда родственники приходили к нему. Только две недели тому назад его посещали жена и один из их сыновей, находящийся на фронте и приезжавший в отпуск домой. Сын был очень привязан к своему больному отцу. Поэтому расставание было тяжелым. Кто знал, вернется ли солдат, увидит ли вновь отца? Ведь он может погибнуть в бою за своих соотечественников. Этот сын, солдат, теперь уже вряд ли увидит своего отца на земле, ведь с тех пор отец был включен в список «непродуктивных». Родственнику, который хотел посетить отца на этой неделе, было отказано во встрече и сообщено, что больной был увезен по приказу совета министров по обороне. На вопрос «куда» ответа дано не было. Родным-де сообщат в течение нескольких дней.
Что будет в сообщении? Вновь то же, что и в других случаях? Что человек умер, тело кремировано, а пепел можно забрать, уплатив положенный взнос? Тогда солдат, рискующий жизнью на поле боя ради немецких соотечественников, не увидит больше в этой жизни своего отца, потому что немецкие соотечественники дома лишили его жизни!
Факты, о которых я говорю, твердо установлены. Я могу назвать имена больного, его жены, его сына-солдата и место, где они живут. «Не убий!» Бог вписал эту заповедь в совесть человека намного раньше, чем любой уголовный кодекс установил кару за убийство, намного раньше, чем прокуратура и суд стали за него преследовать и наказывать. Каин, убивший своего брата Авеля, был убийцей задолго до того, как появились государства и суды. И он признавал, теснимый упреками собственной совести: «Преступление мое больше, чем может быть прощено! <…> И всякий, кто встретится со мною, убьет меня, убийцу» (Быт. 4:13-14) (В этом месте синодальный перевод отличается по смыслу от немецкого, использованного епископом Клеменсом Августом фон Галеном.).
«Не убий!» Эта заповедь Бога, единственного Господина, имеющего право распоряжаться жизнью и смертью, была от начала вписана в сердце человека задолго до того, как Бог дал детям Израиля у горы Синай свой моральный закон с теми краткими, высеченными в камне изречениями, которые сохранены для нас в Священном Писании, которые мы в детстве учили наизусть по катехизису. «Я Господь, Бог твой!» Так начинается этот неизменный закон. «Да не будет у тебя других богов перед лицом Моим». Единственный, превосходящий все земное, всемогущий, всеведущий, бесконечно святой и праведный Бог дал эти заповеди, наш Создатель и единственный Судья! Из любви к нам Он вписал эти заповеди в наше сердце и торжественно провозгласил их. И потому они выражают потребность нашей созданной Богом природы. Они – неотъемлемые правила разумной, богоугодной, благой и святой жизни человека и общества.
Бог, наш Отец, хочет собрать нас, Своих детей, вокруг этих заповедей, как птица собирает птенцов своих под крылья. Когда мы, люди, следуем этому повелению, этому зову Божьему – тогда Он хранит нас, защищает, сберегает от несчастья, обороняет от грозящей погибели как птица птенцов своих под крыльями.
«Иерусалим! Иерусалим! сколько раз хотел Я собрать чад твоих, как птица птенцов своих под крылья, и вы не захотели!» Неужели это должно заново сбыться в нашем немецком отечестве, на нашей вестфальской родине, в нашем городе Мюнстере? Как обстоят дела в Германии, как обстоят дела здесь, у нас, с повиновением этим Божьим заповедям?
Заповедь восьмая: «Не произноси ложного свидетельства, не лги». Как часто она нагло, даже открыто, нарушается!
Заповедь седьмая: «Не бери себе имущества ближнего твоего». Чья собственность еще в безопасности после самоуправного и бесцеремонного изъятия собственности наших братьев и сестер, принадлежащих к католическим орденам? Чья собственность под защитой, если не возвращено это противоправно конфискованное имущество?
Заповедь шестая: «Не прелюбодействуй». Подумайте об указаниях и заверениях, которые даны в печально известном, напечатанном во всех газетах, открытом письме исчезнувшего с тех пор Рудольфа Гесса касательно свободных половых сношений и внебрачных рождений. Да и кроме этого, сколько еще бесстыдного и вульгарного можно прямо здесь, в Мюнстере, читать, наблюдать и слышать! К какому бесстыдству в одежде пришлось привыкнуть молодежи! Это подготавливает супружеские измены в будущем, поскольку разрушена стыдливость, защитная стена целомудрия.
А теперь и пятая заповедь «Не убий» отброшена в сторону и нарушается на глазах у служб, обязанных стоять на страже правопорядка и жизни. Из нее делается исключение для случаев намеренного убийства невиновных ближних, если они больны, только на том основании, что они «непродуктивны» и не могут больше участвовать в производительном труде.
Как обстоят дела с исполнением четвертой заповеди, предписывающей почтение и повиновение в отношении родителей и вышестоящих? Авторитет родителей уже в значительной мере подорван и сотрясается снова всякий раз с каждым новым предписанием, возложенным на детей против воли их родителей. Можно ли рассчитывать, что сохранится искреннее почтение и добросовестное повиновение государственным властям, когда продолжают нарушать заповеди высшей Власти, заповеди Божьи, когда борются даже с верой в единственного истинного Всевышнего Бога, Владыку неба и земли, пытаются вырвать ее с корнем?
Первые три заповеди по всей Германии, в том числе и в Мюнстере, уже давно, не таясь, перестали исполнять. Сколь многие не чтят ни воскресных, ни праздничных дней, которые должны бы быть посвящены Богу! Как часто всуе употребляют имя Божье, оскорбляют и поносят его!
И первая заповедь: «Да не будет у тебя других богов перед лицом Моим!» Вместо единого, истинного, вечного Бога делают себе по сердцу своему идолов, чтобы им поклоняться: природу, или государство, или народ, или расу. А как много тех, чей бог, по слову апостола Павла (Фил. 3:19), — чрево, собственное благополучие, которому они приносят в жертву все, даже честь и совесть, или чувственные удовольствия, опьянение деньгами или властью! Так можно попытаться присвоить себе и божественную власть, сделать себя господином над жизнью и смертью других людей.
Когда Иисус входил в Иерусалим и увидел город, Он заплакал о нем и сказал: «О, если бы и ты хотя в сей твой день узнал, что служит к миру твоему! Но это сокрыто ныне от глаз твоих. Ибо придут на тебя дни, когда враги твои обложат тебя окопами и окружат тебя, и стеснят тебя отовсюду, и разорят тебя, и побьют детей твоих в тебе, и не оставят в тебе камня на камне за то, что ты не узнал времени посещения твоего».
Плотскими Своими очами видел тогда Иисус только лишь стены и башни града Иерусалима, но божественное всеведение видело глубже, зная о духовном состоянии города и его жителей: «Иерусалим! сколько раз хотел Я собрать чад твоих, как птица птенцов своих под крылья, и вы не захотели!» Это великая боль, теснящая сердце Иисуса, исторгающая слезы из Его глаз. Я хотел для вас лучшего. Но вы не захотели!
Иисус видит греховность, чудовищность, преступность, гибельность этого нежелания!Маленький человек, бренное творение, противопоставляет свою сотворенную волю воле Божьей! Иерусалим и его жители, избранный и возлюбленный народ, противопоставляет свою волю воле Божьей! Безрассудно и преступно сопротивляется воле Божьей! Потому плачет Иисус над ужасным грехом и над неизбежным наказанием. Бог поругаем не бывает!
Христиане Мюнстера! Разве Сын Божий в Своем всеведении видел тогда только Иерусалим и его народ? Разве только над Иерусалимом плакал Он? Разве народ Израиля – это единственный народ, который Бог окружил отцовской заботой и материнской любовью, защитил, призвал к Себе? Разве это единственный не захотевший народ? Единственный отказавшийся от Божьей истины, отбросивший Божьи заповеди и тем навлекший на себя несчастье? Не созерцал ли тогда Иисус, всеведущий Бог, также и наш немецкий народ, и нашу Вестфальскую землю, нашу землю Мюнстера, наш Нижний Рейн? Не плакал ли Он и над нами? Не плакал ли над Мюнстером? Тысячу лет учил Он наших предков и нас Своей истине, наставлял при помощи Своих заповедей, укреплял Своей благодатью, собирал нас как птица собирает птенцов своих под крылья. Не видел ли тогда всеведущий Сын Божий, что в наше время Он будет вынужден и над нами произнести приговор: «И вы не захотели! Се, оставляется вам дом ваш пуст»? Как это было бы ужасно!
Дорогие христиане! Я надеюсь, что время еще есть, но его уже очень мало. Время, чтобы мы узнали, хотя бы ныне, в сей день, что служит к миру нашему, что одно только нас спасает, что может нас сберечь от Божьей кары; чтобы мы полностью и безоговорочно приняли явленную Богом истину и исповедали ее своей жизнью. Чтобы мы приняли Божьи заповеди как руководство к собственной жизни и серьезно отнеслись к словам: лучше умереть, чем согрешить! Чтобы мы в молитве и искреннем покаянии умоляли о Божьем прощении и милосердии к нам, к нашему городу, к нашей стране, к возлюбленному нами немецкому народу! Ибо кто хочет продолжать навлекать на всех нас Божью кару, кто поносит нашу веру, кто презирает Божьи заповеди, кто действует заодно с людьми, отрывающими нашу молодежь от христианства, грабящими и изгоняющими монахов и монахинь, заодно с теми, кто обрекает на смерть невиновных людей, наших братьев и сестер, — с таковыми мы желаем избегать всякого близкого знакомства, мы желаем избежать их влияния на нас и на наших близких, чтобы нам не заразиться их богопротивными мыслями и поступками, чтобы мы не стали соучастниками их вины и не подверглись Божьей каре, которой справедливый Бог должен подвергнуть – и подвергнет! – всех, кто подобно неблагодарному городу Иерусалиму не желает того, чего желает Бог.
О Боже, дай нам хотя бы ныне, в сей день, пока еще не стало слишком поздно, узнать, что служит к миру нашему! О Святейшее Сердце Иисуса, до слез скорбящее об ослеплении и о злодеяниях людей, помоги нам Твоей благодатью, чтобы мы всегда стремились к тому, что Тебе угодно, и избегали того, что скверно пред Тобою, чтобы мы оставались в Твоей любви и нашли покой душам нашим! Аминь.
Перевод с немецкого и введение: Евгений Розенблюм
Источник: FoliaPetropolitana. 2014. N. 1. С. 85-92.