Каржавин Ф.В. Записки Ф.В. Каржавина о своей жизни ( 1788 г.) // Русская старина, 1875. - Т. 12. - № 2. - С. 273-280.
Записка Ф. В. Каржавина о своей жизни.
(1788 г.)
„Родился я в Санктпетербурге, 20-го генваря 1745 г., от купца 1-й гильдии Василия Каржавина, который начал учить меня сам на 6-м году российской и латинской грамоте, также географии и вродил во мне охоту к наукам; вследствие чего в 1752 г. он повез меня с собою через Пруссию в Данциг, а оттуда в Лондон, из котораго города переслал меня в Парижъ,2) где вступил в университет в 1755 г., определен студентом здешней иностранной колегии в 1760 г. и продолжал учение свое, служа при Российских посольствах до 1765 года; в которое время возвращен в Россию и, убежденный отцем моим, получил в 1766 г. увольнение от оной колегии вовсе, с чином колежскаго актиариуса, но как желание отца моего, при увольнении моем из колегии, было такое, чтобы сделать меня купцом, а чин офицерской не позволял уже мне быть таковым, того ради старался я сделать себя полезным, по знанию моему, при тогдашнем архимандрите, нынешнем московском митрополите, Платоне, и жил в Троицкой Лаврской семинарии учителем два года (с 1767 по 1769). Через которое время я из учеников своих приготовил многих к должности учителей французскаго языка по разным российским епархиям, так что с 1769 г. должно считать начало преподавания французскаго языка в Великороссийских духовных училищах. Но как при семинариях офицеру награждение получить трудно, то на конце упомянутаго 1769 года, по требованию г-на обер-архитектора артилерии капитана, что ныне действительный статский советник, Василия Ивановича Баженова,3) принят я в ведомство Кремлевской экспедиции архитекторским помощником второго класса; т. е. в чине подпоручика, и разныя должности, на меня возложенныя, исполнял ко удовольствию начальников моих. Между тем как в
[274] 1771 годе случилась в университете вакансия на место французскаго учителя высшаго класса по смерти француза де-Лави4) и публикован был конкурс, на который много Французов явилось, а ни единый Русский не смел показаться; я же узнав о том, явился в конференцию, выдержал экзамен и получил верх над всеми кандидатами; но как двух должностей исполнять не мог, то университет наградил меня привилегией на содержание публичной школы.5) В 1773 году, по слабости здоровья моего, уволен я до выздоровления моего от экспедиции с одобрительным атестатом и для повышения чина отправился вторично на своем иждивении в Европу с паспортом, данным мне от государственной колегии иностранных дел 25-го июня.6) 15-го августа приехал я в Амстердам, где исправил комисию, данную мне от господина Демидова,7) в разсуждении внука его Кириллы Станиславскаго, посланнаго со мною к профессору Аламану и большого собрания натуральных российских и сибирских редкостей, повереннаго мне для кунсткамеры принца Оранжскаго. Получив награждение г-на Демидова через купца Иовия, в октябре (1773 г.) поехал из Амстердама сухим путем через Голландию и Фландрию; приехал в 10 дней в Париж; тут, проживши некоторое время, препровождая оное в слушании разных курсов, принадлежащих до медицинской и физической науки, нашел я себя лишенным вовсе надежды возвратиться в Россию, по причине родительскаго ко мне неблаговоления и вздумал суровость жребия своего умягчить женитьбою в начале 1774 года; но и в брачном состоянии не нашел я истиннаго спокойствия; ибо вскоре узнал, что расходы умножились по мере нужд, а законы тогдашние, во угождение уроженцам, пресекали мне, иностранному человеку, живущему в ведомстве; российскаго министра, получение доходов по гражданской линии: того ради забрав заранее остатки моего капитала, пристроил, я жену к месту, к воспитанию и учению благородных детей,8) а сам с французским паспортом поехал, в сентябре 1770 года, на французской остров Мартинику,9) куда прибыл благополучно в 36 дней и, посредством рекомендательных писем из Парижа, вступил в одно училище (в г. св. Петра) помощником. — дабы денег напрасно в трактире не проесть. Скоро я стал известен всему дворянству; товары свои, состоящие в отменных книгах, картинах и редкостях, продал с удовольствием и, желая удвоить свой капитал, по тогдашним критическим обстоятельствам ново-англицкою торговлею, вступил я в товарищество с одним креолом (M-r Lasserre), отправляющим большое судно в Америку: положил в него свою
[275] сумму и сам на оном судне поехал. В 13-е число апреля 1777 года, с данным оному судну паспортом от адмиралтейства якобы на французский остров Микелон, что в заливе св. Лаврентия, дабы нам способнее было вдоль американских берегов ехать без подозрения Англичан, имевших уже тогда войну с своими колонистами. Разныя обстоятельства по военным страхам принудили нас к перепутию на остров Порторико, подле котораго английский фрегат осматривал нас, паспорт и товары с подозрением, после чего мы были поневоле в сражении между одним англицким капером, где и бот свой мы потеряли. Наконец, у самых берегов Виргинских королевский английский фрегат нас взял и повел-было в свой порт Галифакс, но удалось нам от него, в густом тумане, уйти и в Виргинию без вреда, по 26-ти дневном плавании в том же тумане, въехать. В Виргинии (1778 г.), разъезжая по разным рекам, (мы) торговали в селениях и городах около 22-х месяцев,10) и наконец, при самом выезде из Виргинии, в феврале 1779 года, с богатым грузом, Англичане наехали на наш корабль, людей наших высадили над мелью на лед, недалеко от берегов, а корабль и на нем мое имение, на что была вся моя надежда, повели в Новый Йорк. Однако, думая сыскать помощь в Бостоне, исполнен русским не. унывающим духом, к удивлению всех знакомых, пустился я пеший в путь с сумою на плечах, питаясь солдатским казенным хлебом по билету, яко военно-пленник пострадавший от Англичан, и дошел в 23 дни с паспортом министра и консулей французских до Бостона, где пробыл только 2-е суток, и не застав того мартиниканца, от коего я надеялся получить помощь, возвратился я в 19-ть дней в Филадельфию, претерпев величайшую нужду, быв два дни слеп от преломления солнечных лучей на снегом покрытых полях и в опасности как от Англичан, так и от самих Американцев, которые меня почли шпионом на заставах, потому что я весьма малое время пробыл в Бостоне, имел на себе пакеты письменные как из Филадельфии в Бостон, так и из Бостона в Филадельфию, и шел я не по большой фурманной дороге, но по линии, разделяющей их от неприятеля, и сквозь Вашингтонову армию.
„По возвращении моем в Виргинию, 29-го дня апреля (1779 г.), дела принудили меня на утро идти в Северную Каролину, откуда успел возвратиться в столицу Виргинскую, к тому времени как Англичане, под предводительством Гадриджа, прибыли в Шеспаковую Губу и поднялись по всем рекам на грабеж и раззорение. В оной столице французскому купцу Венелю помогал я отвезть водою товар
[276] в дальние леса, где мы скрывались до тех пор, пока уехал неприятель; тогда возвратились и мы в столицу, где я жил при лавке онаго купца, отлучаясь только для разноса мелочнаго товару по лесам, как для его, так и для моей пользы, и в оном промысле в 8 месяцев я нажил до 3,000 рублей бумажных, которые я в Россию вывез яко монумент общаго банкрутства американскаго неосновательнаго и безвластнаго правления. 1780 года января в 25-й день, по рекомендации и с паспортом французскаго консула, сел я на 74-х пушечный французский корабль в малом Йорке и в 20-ть дней мы прибыли в Мартинику, претерпев при въезде в гавань пальбу целаго англицкаго флота; оным кораблем командовал маркиз де-Водриоль (de Vaudrieull). Тут, не имея денег и не зная что зачать, химия и латинский язык рекомендовали меня помощником главному королевскому аптекарю Дюпрату при госпитале; а правительство, имея во мне нужду по тогдашним военным случаям, определило меня королевским российским и славянским переводчиком при адмиралтействе. Жил я около 11-ти месяцев у аптекаря с тем, что он, будучи слаб здоровьем, поедет во Францию и оставит свою аптеку мне и прожектировал уже я выписать жену в Мартинику; но в ночи 16-го октября (1780 г.) море, взволнованное внутренними подъдонными ветрами, поднялось горою, вышло из своих пределов, и, повалившись на город, 155 дворов с аптекой и с моей надеждой смыло долой и я от раззореннаго аптекаря, в марте; 1781 г., отошел и принялся за табачное мастерство; но так как я был в лавке, фабрике и работе один, табак произвел такое действие в моей голове, груди и желудке, что в пять месяцев походил более на мертвеца, вставшаго из гроба, нежели на человека живого; и так фабрику бросил и начал по морю ездить прикащиком на провиантском судне купца Далтона с сентября 1781 года, по февраль 1782 года, в кое время он. судно продал; а я в 20-е число февраля-ж, сел с товаром на американской корабль, едущий в Виргинию, взяв от првления отпуск на 6 месяцев, а на себя имя российскаго доктора и офицера Ивана Баха, имеющаго паспорт от мартиниканскаго российскаго переводчика Каржавина: но в 5-й день подъ Порториком ашнглиций 22-х пушечный капер Амазон пересек нам дорогу и прннудил нас взять от него провожатых в Антигу, куда мы прибыли по 17-ти-дпевном плавании. На острове Антиге Англичане читали паспорт Ивана Баха, смотрели на его патент, спрашивали о причине имеющагося в Мартинке переводчика российскаго, жалели, что русский вояжир попался между их неприятелями под военную судьбину
[277] определили ему по 3 гривны на день королевскаго жалованья, дали казенную квартиру и волю ходить в город и за город на одну милю, по праву данному парольным военно-пленникам; между тем, на полоненном корабли весь Каржавина багаж разграблен, а остались одне книги и лекарства по моему счастию. Через две недели жалованье мне отказано и получил я паспорт вольной ехать куда захочу, без денег, в военное время, с неизвестнаго мне острова и без корабля. На ту пору стоял в гавани Гишпанский парламентарный корабль, на котором имелось много больных; корабельщику понадобились мои лекарства и моя рука, ланцет и пластыри, и он взял меня с собою в должность лекаря.
„17-го дня апреля (1782 г.) поехали мы в Новый Йорк, куда прибыли в 25 дней; тут покусился я сыскать себе пропуск на американский берег реки Гудсона, в силу англичскаго вольнаго паспорта; но адмирал Дигбай (Digby) онаго паспорта меня лишил и принудил остаться с Гишпанцами без вида. 11-го дня Гишпанцы, окончивши размен пленников с Англичанами, отправились в море, и в 37-м дней приехали на остров Сан-Доминго, к городу Сар (Кап) с репортом к гишпанскому главному генералу Галвесу, который велел меня спросить, по рекомендации гишпанских корабельных офицер, не вступлю-ли в должность полкового лекаря в его армии по ваканции умершаго одного Француза; но я пожелал продолжать путь до Гаванны и там быть вольным. 6-го дня августа мы поехали в море, 11-го дня приехали в Мантасан на острове Кубе, а оттуда в одни сутки в Гаванну по прошествии нескольких дней. В Гаванне и околичных местах прожил я 23 месяца (всех 26 месяцев с Гишпанцами) и сыскивал себе хорошее пропитание своим знанием, а именно: лечил больных, составлял медикаменты для аптекарей, делал разныя водки для питейных лавок и домов и учил .по-французски.
„По заключении мира велено всем иностранцам выехать из гишпапских селений в силу кастильских законов, и дан мне паспорт от губернатора в Новой Орлеан, — Мисисипи тож и поехал я, августа 5-го дня 1784 года, из Гаванны на ново-орлеанском корабле, а 4-го дня сентября очутился в Новом Йорке; откуда через Филадельфию добрался я до Виргинии, и до самаго того места, где я в прежнем моем вояже ходил в американскую школу у горада Смитфеля. Тут я начал посещать больных, что продолжалось 7-м месяцев, но усмотрев, что Американцы потеряв свою честь и совесть при бумажной монете — оных не нашли при серебряных деньгах поехал я, по прошествии зимы, в
[278] столицу виргинскую, в Вильямсбург, где я живал у Венеля. Французский купец Лакруа, имев нужду побывать во Франции, поручил мне в мае свой дом и торга, а французский консул г-н Остер определил меня своей канцелярии переводчиком для французских и американских дел. С оным купцом Лакруа послал я о себе известие в Париж г-ну статскому советнику Хотинскому, который, привыкши по доброй своей душе иметь обо мне попечение со времени моего воспитания при посольстве российском, не преминул исходатайствовать здесь, человеколюбивым старанием г-на колежскаго советника Николая Павловича Кондоидия, от моих сродников помощь для моего возвращения из толь отдаленной страны.
„В начали 1787 года получив желаемый ответ из Европы, поехал я из Виргинии в Мартинику с паспортом и атестатом консульским, для сложения с себя звания российскаго переводчика и получив в августе от команды увольнение с атестатом, оставил сей остров 6-го ноября и, по двумесячном плавании, приехал во Францию 5-го января сего 1788 года,11) а в июле месяце отправился я из Парижа в Россию с помощию г-на Хотинскаго с живописцем, отданным под мое смотрение, бывшим его императорскаго высочества пенсионером Иваном Ерменевым, 12) коего я благополучно в Россию привез”.
Примечания Н. П. Дурова.
1) Записка Ф. Н. К. носит официальный характер и потому в ней почти ничего не говорится об отношениях Каржавина к отцу и жене; и других более или менее интимных сторонах его жизни, а потому некоторые пропуски и недомолвки мы пополняем по имеющейся у нас переписке его и по другим документам.
2) В Париж молодой Каржавин был отдан, на попечение дяди Ерофея Каржавина, который жил во Франции более 10-ти лет; подробности о пребывании Ерофея Каржавина во Франции изложены в записке о нем, поданной от 23-го августа н. ст. 1756 года, профессором политической истории Жан-Льи Барбо де-ла-Брюер д'Ельвар королю Людовику XV, и которую мы сообщаем в приложении. Когда Ерофей Каржавин возвратился в Россию, Федор Васильевич, был отдан под надзор, професора греческаго языка Горисана. С поступлением на службу при посольстве нашем, он переселился в дом посланника кн. Голицина; тут он познакомился и сблизился с Николаем Константиновичем Хотинским. По приезде в Париж, Каржавин поступил в колегию Ликсие (Lixieux) и как, показывают сохранившиеся школьные атестаты его, атестовался каждый год первым учеником. Из этой колегии 11-ти летний Каржавин писал письма к отцу и матери на русском, французском и латинском языках. Из колегии Ликсие Каржавин поступил уже в Парижский университет.
3) С известным, архитектором, нашим, Василием Ивановичем Баженовым (1737 f 1799), Каржавин познакомился в пути из Парижа в
[279] Россию, в 1765 году, и пользовался дружбой его до самой кончины Василия Ивановича. После смерти его он хлопотал по делам его вдовы.
4) Генрих де-Лави был в течение 10 лет домашним учителем в России. С 1765 г. он читал лекции французскаго языка в Московском университете. Умерь в октябре 1770 года.
5) Этой привилегией Каржавин воспользовался и открыл школу в Москве. В числе учеников его были купеческие сыновья Москвины, которые впоследствии приютили Каржавина, когда мать изгнала его из своего дома. В 1790 г. Каржавин и жена его были приняты в доме Москвиных как родные.
6) В тетрадке, сохранившейся между бумагами Каржавина и озаглавленной Voyage d’Hollande en 16.VII.1773, выезд его из России описан подробнее: «Решившись ехать в чужие краи искать счастия, при помощи Демидова, я взял отпуск под предлогом болезни в конце апреля 1773 года. В начале июня я выехал из Москвы со своим багажем... Пара лошадей от Москвы до Петербурга стоила мне 12 рублей, со мной было 4 пуда багажу. Мы провели 12 дней в дороге и на 12-й день, утром, я доехал счастливо до Петербурга. В Петербурге я остановился у Солодовникова, которому Демидов поручил отправить меня в Голландию вмсте с сыном Г.И. Станиславскаго Кириллом Сергеевичем. В тот же день был у сестры Елисаветы (Елисавета Васильевна была замужем за Гаврилом Игнатьевичем Козловым, професором живописи) и несколько дней спустя был у другой сестры Евдокии (Евдокия Васильевна была замужем за Ананиевским).
«20-го июня (1773 г.) я получил мой паспорт из колегии иностранных дел через посредство Баженова и Шарапова.
«На другой день я засвидетельствовал его в адмиралтействе и в полиции. В Кронштадт я поехал со Станиславским 8-го июля на шлюпке; по приезде, мы отправились на голлаидский двух мачтовый галиот «Johanna en Piete», управляемый капитаном Рейну Лоренсом, чтобы условиться с ним в переезде в Голландию. 9-го июля я засвидетельствовал мой паспорт в кронштадтской полиции и адмиралтейской конторе, и когда 10-го числа я собирался явиться на кронштадтской бирже, меня задержал отец, приехавший в Кронштадт из Ораниенбаума с зятем Ананиевским; он остановил меня и я, под конвоем одного солдата, был отправлен в адмиралтейскую колегию при рапорте контр-адмирала Синявина (Николая Ивановича), в котором значилось, что я собирался бежать за границу с фальшивыми паспортом и, по удостоверению отца, обокрал его и даже покушался на его жизнь. Меня держали под арестом адмиралтейской колегии 11—12-го июля; в этот день меня переслали в колегию иностранных дел; там меня посадили, и г-н Курбатов привез меня к Козлову. 13-го — я получил от него мой паспорт с приказанием тотчас-же ехать в Кронштадт.»
После этого Ф.В. удалось выбраться из России; в этом разсказе Каржавин умалчивает о том, как Синявин предлагал обиженному отцу его услуги своих матросов н большой выбор кошек, (род плетей) на случай если бы отец захотел поучить своего сына. В письме за границу к Федору Васильевичу отец напоминает ему об этом и о том, что он не воспользовался обязательным предложением Сенявина.
7) Известнаго Прокопия Акинфиевича Демидова.
8) Каржавин, официально назначает день своей свадьбы 16-е февраля
[280] 1774 г., но в публикации, по которой он розыскивал впоследствии жену свою, он говорит, что женился в 1776 году. Каржавин был женат на бедной сироте, девице Шарлоте Рамбур, бывшей в ученьи у модистки Гульям и учившейся убирать и чесать волосы у г-жи Дюбург. Жена его, во время отсутствия его из Парижа, сперва занималась шитьем, потом была в услужении и, задумав посвятить себя воспитанию детей в России, занималась теоретическим изучением французскаго языка и географии. Сравнивая письма ея к мужу в первое время и потом, видно, что она сделала большие успехи в граматике.
9) Каржавин жил в Париже и уехал из него под фамилией Лами (Lamy). Настоящей причиной выезда его из Парижа была размолвка с жевою. Во время пребывания в Париже; он подготовил 4 перевода с русскаго для издания: 1) Voyage du Spitsberg, 2) Instructions Chretiennes, 3) Mythologie Russo-Slavonne и 4) Pierre d’achoppement. Не знаем удалось-ли ему напечатать своя переводы; в каталогах не встречается книг с такими заглавиями; что же касается до оригиналов, с которых сделаны им эти переводы, то 1-й кажется, перевод: «Приключения 4-х российских матросов, в острову Шпитсбергену бурею принесенных». Спб. 1772г., в 12о; 2-й-«Правила христианския, руководствующия к истинному образованию ума и сердца». М. б. озн. года в 8°; 3-й вероятно перевод «Русско-славянскаго баснословия» — Чулкова, изд. в М. 1762 г, в 8о; и 4-й — «Камень соблазна или историческое изъяснение о начале разъединения церквей восточной и западной», соч. Ильи Минятии. Книга эта была издана позже в 1783 г., но может быть перевод сделан с рукописнаго русск. перевода или с греческаго; других книг с подходящими заглавиями мы не нашли у Соникова, Смердина и Плавильщикова.
10) В письме к отцу, от 1-го сентября 1785 года, Каржавин пишет: «Лет тому 6 или 7 будет, как я жил на коште виргинскаго правительства месяцев 6 в Вильямсбурге, где намеревался быть посланным к российской государыне от американскаго конгреса с публичным характером в то время, как те (американцы) отправили доктора Франклина к королю французскому полномочным министром; но обстоятельства военныя и некоторые перевороты в американских делах, памятованье, что я был у вас не в милости и страх от российскаго министра Панина, ежели-б я, русский человек, послан был ко своей государыне в публичном звании от иностранной короны и проч., причинила мне предпочесть возвратиться в Мартинику...»
11) По приезде в Париж, Каржавин тотчас начал розыскивать жену: для этой цели он отнесся к полицейскому управлению тех департаментов, в которых ожидал найти ее, и когда эта попытка оказалась безуспешной он сделал публикацию, по которой и розыскал ее. Пожив с нею, он отправился на родину. Из писем видно, что жена не хотела за ним следовать в Россию, так что он решился, устроив свои дела по наследству, выхлопотать себе место при посольстве или при консульской конторе, что бы ехать самому за границу, но дела задержали его в России.
12) Ерменев наделал много хлопот Каржавину: он пьянствовал, заводил ссоры н был замешан во многих скандальных историях. По приезде в Петербург, сведали о его проказах и он лишился покровительства в. кн. Павла Петровича; полагая, что Каржавин и Хотинский распустили худую молву об нем, Ерменев всячески вредил Федору Васильевичу, ссорил его с родными и т.п. Н. А