ЦЕРКОВНАЯ ИСТОРИЯ
К оглавлению
КНИГА ПЯТАЯ
Глава 12
О смерти Грациана и тирании Максима
Но это было еще при жизни Грациана.
Когда же Грациан, отличавшийся мужеством на войне, благоразумно
и правдиво правивший городами, погиб от коварства [1] и не оставил детей, наследников царства, кроме одного,
слишком юного брата [2], соименного отцу, тогда некто Максим [3], презрев юность Валентиниана, захватил власть над Западом.
Глава 13
О Юстине, супруге Валентиниана и об умысле против
Амвросия
В это время Юстина, супруга Валентиниана
Великого и мать младшего, принявшая некогда семена арианского учения,
обнаружила их перед сыном. Зная ревность мужа к вере, она все время
старалась скрываться, а теперь, усмотрев шаткость и удободвижимость
мыслей дитяти, осмелилась привить к нему свое заблуждение, - и дитя
предложения матери принимало как полезные, ибо, покоряясь влечению
природы, не видело смертоносного жала [4]. Мысль об этом Валентиниан сообщил прежде Амвросию,
думая, что если убедить его, то других легко уже склонить. Но Амвросий
напомнил ему о благочестии отца, и убеждал его хранить неприкосновенным
принятый им жребий; он объяснил Валентиниану и различие догматов,
как одни согласуют с учением Господа и с проповедью Апостолов и
как другие, напротив, противны и враждебны духовному законоположению.
Однако ж юноша, именно как юноша, подстрекаемый заблудшеюся матерью,
не только не принял сказанного, но еще исполнился гневом и окружил
церковные ограды копьями тяжело вооруженных воинов и щитоносцев.
Когда же никакие дела его не устрашали того величайшего ратоборца,
ибо Амвросий почитал их игрушками, какие приносят маленьким детям,
тогда Валентиниан в неистовстве явно приказал ему выйти из священного
убежища. На что, однако ж, тот отвечал: "Не сделаю этого добровольно,
не предам полкам ограды овец, не уступлю храма хулящим Божество.
Если же тебе угодно убить меня, вонзи в меня меч или копье здесь
внутри, я охотно приму такое заклание"[5].
Глава 14
О том, что объявлено было тираном Максимом Валентиниану
младшему
По прошествии долгого времени [6] Максим узнал, на что решились против громогласного проповедника
истины, и послал к Валентиниану письмо, убеждая прекратить войну
против благочестия и увещевая не изменять вере отца. При этом грозил
он и войною, если Валентиниан не послушается, и к словам присоединил
самое дело, ибо, собрав войско, устремился к Медиолану, месту его
жительства. Последний же, известившись о наступлении Максима, поспешил
убежать в Иллирию и дознал опытом, сколько получил он пользы от
материнского совета [7].
Глава 15
О том, что писал по этому случаю царь Феодосий
Всехвальный царь Феодосии, узнав о
поступках царя (Валентиниана младшего) и о том, что писал ему тиран,
говорил в своем письме к убежавшему юноше, что не должно удивляться,
если царем овладел страх, а тиран получил силу, ибо первый восстал
на благочестие, а последний подал ему помощь, - и теперь изменивший
ему бежит обнаженный, а вооружившийся за него одолевает обнаженного,
так как с благочестием всегда в союзе и Законоположник благочестия.
Это писал он Валентиниану, находясь еще далеко от него, а когда
узнал о его бегстве, то пришел к нему на помощь и лично увидел того,
кто, оставив собственное царство, скрылся в пределах царства чужого.
Здесь он сперва стал врачевать его душу, изгнал из него зародившуюся
болезнь нечестия и возвратил его к отеческому благочестию. Потом
внушил ему мужество и, вооружившись против Максима, хотя не без
пролития крови, возвратил юноше царство и умертвил тирана, ибо полагал,
что поступит несправедливо и нарушит договор с Грацианом, если за
его убиение не подвергнет казни убийцу [8].
Глава 16
Об Амфилохии, епископе иконийском
По возвращении его оттуда к нему пришел
дивный Амфилохий, о котором часто было упоминаемо, и ходатайствовал,
чтобы из города были изгнаны сборища арианские. Царь эту просьбу
счел довольно жестокою и не принял ее. Но мудрейший Амфилохий, не
сказав тогда ни слова, выдумал потом достопамятную хитрость. Быв
опять в царских палатах и увидев, что подле царя стоит сын его Аркадий,
недавно провозглашенный также царем, по обычаю самого-то царя приветствовал,
а относительно сына не выполнил приличных форм почтения. Царь, подумав,
что Амфилохий забылся, приказал ему подойти и приветствовать Аркадия.
Но тот отвечал, что достаточно чести, выраженной и ему самому. Когда
же раздосадованный этим Феодосии бесчестие своего сына назвал оскорблением
себя, мудрейший Амфилохии открыл наконец цель своего поступка и
гласно сказал: "Видишь, Государь, как несносно для тебя бесчестие
сына, как сильно гневаешься ты на оскорбляющих его: поверь же, что
и Бог всяческих отвращается от тех, которые хулят Сына Его единородного,
и ненавидит людей, оказавшихся неблагодарными к Спасителю и Благодетелю".
Тогда царь все понял и, подивившись поступку и словам Амфилохия,
тотчас написал указ, которым запрещалось еретикам делать собрания
[9]. Но нелегко избегнуть всех сетей общего врага человеческого,
ибо нередко случается, что иной, избежав страсти плотской, запутывается
в петле любостяжания, а кто окажется выше и этого, в другой раз
впадает в бездну зависти. Если же выскочил и отсюда, то не минет
раскинутых пред собою сетей ярости. Бесчисленное множество и иных
силков расставляет дьявол под ногами людей, когда уловляет их в
погибель. Средствам его убивать душу содействуют также и телесные
страсти. Один только бодрствующий ум своим стремлением к божественному
уничтожает силу этих козней и становится выше их. Итак, имея человеческую
природу, и этот дивный царь был не без страстей, и однажды, не удержав
справедливого гнева в пределах умеренности, совершил жестокий и
несправедливый поступок. Для пользы читателя расскажу и об этом,
ибо это дело дивного царя заслуживает не одно осуждение, но и достойную
памятования хвалу.
Глава 17
Об убийствах в Фессалониках
Фессалоники - город величайший и многолюднейший,
он находится хоть в Македонии, но считается главным городом и Фессалии,
и Ахайи, и других очень многих областей, состоящих под начальством
префекта иллирийского. Однажды в этом городе произошло возмущение,
во время которого некоторые правительственные лица были умерщвлены
и влачимы по улицам [10]. При вести о том, воспламенившись гневом, царь не вынес
его стремительности и не удержал уздою размышления, но дозволил
ему произнести приговор казни. Получив такую власть, царский гнев,
как самовластный тиран, разорвав узы и свергнув ярем разума, обнажил
неправосудно меч на всех и, вместе с виновными, умерщвлял и невинных,
ибо семь тысяч человек было умерщвлено, говорят, без всякого суда
и без улики в сделанном преступлении: их подрезали все вместе, будто
колосья на жатве.
Глава 18
О дерзновении епископа Амвросия и благочестии
царя
Об этом достойном плача событии узнал
и тот Амвросий,
о котором я часто упоминал, когда царь, прибыв в Медиолан, хотел
по обыкновению войти в храм Божий, встретил его в преддверии и воспретил
ему вступить в священный притвор, говоря так: "Ты, как кажется,
не ведаешь, Государь, великости учиненного убийства. Разум твой
и по успокоении гнева не помыслил об этом: высота сана, может быть,
не позволяла ему сознать грех могущества; напротив, она-то, может
быть, и омрачила силу рассудка. Но ты должен знать природу, ее смертность
и тленность, должен знать и прародительскую персть, из которой мы
сотворены и в которую обращаемся, и, не обольщаясь блеском порфиры,
ведать немощь покрываемого ею тела. Ты властвуешь, Государь, над
единоплеменными, даже над сорабами, ибо один Владыка и Царь всех
Творец всяческих. Какими же очами будешь ты созерцать храм общего
Владыки? Какими стонами станешь попирать этот святой помост? Как
прострешь руки, с которых еще каплет кровь невинных убиенных? Как
этими руками примешь всесвятое тело Господа? Как к этим устам поднесешь
честную кровь, когда нисшедшее из них слово гнева несправедливо
пролило столько крови? Отойди же и не пытайся прежнее беззаконие
увеличивать другими; прими вязание, которое Бог, Владыка всех, утверждает
горе: оно целительно и доставляет здоровье". Уступив этим словам,
царь, воспитанный в слове божием и ясно понимающий, что принадлежит
иереям и что царям, со стенанием и слезами возвратился в свой дворец.
По прошествии долгого времени, ибо протекло уже восемь месяцев,
наступил рождественский праздник Спасителя нашего, а царь еще сидел
во дворце, сетуя и проливая потоки слез. Видя это, Руфин, тогдашний
министр, пользовавшийся особенным дерзновением пред лицом царя,
так как был к нему очень близок, вошел и спросил о причине слез.
А царь, горько вздохнув и еще более облившись слезами, сказал: "Ты
все шутишь, Руфин, ибо не чувствуешь моих бедствий; напротив, я
стенаю и горюю, потому что думаю о своем несчастии. Вот теперь и
слугам и нищим отверзт Божий храм - и они входят в него невозбранно
и умоляют своего Господа, а для меня и храм недоступен, и сверх
того небо заключено, ибо я помню глас Господа, который ясно сказал:
"его же аще свяжете на земли, будет связан на небесах" (Мат. 1 8,
18). "Так я побегу, если тебе угодно, - сказал Руфин, - и настойчиво
буду убеждать архиерея, чтобы он разрешил твои узы". "Не убедишь,
- сказал царь, - ведь я понимаю справедливость Амвросиева приговора:
и благоговение к царской власти не позволило епископу нарушить закон
Божественный". Когда же Руфин, после долговременных увещеваний,
действительно обещал преклонить Амвросия, царь приказал ему скорее
отправиться, да и сам, обольщаясь надеждою и веря обещанию Руфина,
через несколько времени последовал за ним. Но божественный Амвросий,
увидев Руфина, вдруг сказал: "Ты, Руфин, подражаешь бесстыдству
псов, ибо, присоветовав такое убийство, стираешь стыд с чела. Столько
неистовствовать над образом Божьим, ты даже не краснеешь и не трепещешь".
Когда же Руфин стал умолять и сказал, что царь придет, воспламененный
божественною ревностию, дивный Амвросий продолжал: "Я наперед говорю
тебе, Руфин, что не позволю ему вступить во священное преддверие.
А если царскую власть он превратит в тиранию, то и сам с радостью
приму заклание". Услышав это, Руфин через кого-то дал знать царю
о намерении епископа и убеждал его оставаться в своем дворце. Но
царь, известившись об этом уже среди площади, сказал: "Пойду и приму
достойное уничижение". Когда же он дошел до святой ограды, то в
Божий храм не вступил, а направился к архиерею, который тогда находился
в доме приветствия, и умолял его разрешить себя от уз. Амвросий
назвал этот приход тиранским и говорил, что Феодосии восстает против
Бога и попирает его законы. А царь сказал: "Я не восстаю против
положенных законов и не покушаюсь беззаконно войти в священный притвор,
но хочу, чтобы ты разрешил меня от уз и, размыслив о человеколюбии
общего Владыки, не заключал для меня двери, которую Господь отверз
всем кающимся". "Какое же принес ты покаяние после такого беззакония?
- спросил архиерей. - Какими лекарствами врачевал ты неизлечимые
раны?" "Твое дело, - отвечал царь, - и указать, и растворить лекарства,
и врачевать неисцелимое, а мое - принимать предлагаемое". Тогда
божественный Амвросий сказал царю: "Так как судить ты дозволяешь
гневу, и приговоры у тебя произносит не рассудок, а гнев, то напиши
закон, которым упразднялись бы и отменялись определения гнева, и
пусть приговоры суда о лишении жизни или имуществ остаются в протоколах
тридцать дней, ожидая, пока обсудит их рассудок. По прошествии же
этого времени люди, производившие следствие, пусть покажут тебе
свои мнения - и тогда, по успокоению гнева, рассудок будет судить
сам по себе и, рассматривая дело, увидит, справедливы ль те приговоры
или несправедливы. Если он найдет их несправедливыми, то, конечно,
разорвет написанное, а когда - справедливыми, то утвердит, и такое
число дней не нанесет вреда правдивости следствия". Приняв этот
совет и нашедши его прекрасным, царь немедленно приказал написать
закон и утвердил его собственноручным подписом. Когда же это было
сделано, божественный Амвросий разрешил его от уз. После сего благовернейший
царь осмелился уже войти в Божий храм и молился Господу, не стоя
даже на коленях, но приникнув главою к полу и повторяя слова Давида:
"прильне земли душа моя: живи мя по словести твоему" (Пс. 118, 25).
Он испрашивал себе прощение, терзая руками свои волосы, ударяясь
челом и обливая помост потоками слез. Потом, когда время призывало
к принесению облаток на священную* трапезу, он встал и с не меньшими
слезами приступил к алтарю, сделав же приношение, стал, по своему
обыкновению, внутри за решеткою. Но великий Амвросий и тут опять
не промолчал и дал ему понять различие мест. Он сперва спросил:
"Что ему нужно? " Потом на ответ царя, что он ожидает принятия божественных
тайн, объявил ему через служившего старшего дьякона, что "внутреннее,
Государь, доступно только иереям, а для всех прочих недоступно и
неприкосновенно, а потому выйди и приобщись, стоя вместе с другими,
ибо порфира делает людей царями, а не иереями". Правовернейший царь
с кротостью принял и это внушение, сказав в ответ, что он остался
внутри за решеткою не по дерзости, а по обыкновению, существующему,
как известно, в Константинополе. "Впрочем, я обязан быть благодарным
и за это врачевство", - прибавил он. Такою-то великою доблестью
сияли и архиереи и царь. Я удивляюсь обоим - и дерзновению одного,
и благопокорности другого, удивляюсь и теплоте ревности в первом,
и чистоте веры в последнем. Эти самые правила благочестия, принятые
от великого архиерея, царь сохранил и по возвращении в Константинополь,
ибо когда один божественный праздник призвал его в храм, то, принесший
дары ко священной трапезе, он тотчас же вышел. И когда предстоятель
церкви (а предстоятелем был в то время Нектарий) спросил: "Почему
ты не остался внутри?" - он, вздохнув, сказал: "Едва, наконец, узнал
я различие между царем и иереем, едва нашел учителя истины. Понимаю
теперь, что один Амвросий достойно называется епископом". Столько-то
полезно бывает обличение, произносимое мужем, сияющим добродетелью!
Глава 19
О царице Плакилле [11]
Царь имел и другое побуждение к назиданию,
ибо жена, соединившаяся с ним узами брака, сперва сама тщательно
изучив божественные законы, непрестанно напоминала о них и мужу.
Царское достоинство не надмило ее, но еще больше воспламенило в
ней любовь к Богу, ибо великость благодеяния только увеличила ее
влечение к Господу. Она, нисколько не медля, различным образом заботилась
и об увечных, и о расслабленных всеми членами, и для этого не пользовалась
содействием ни слуг, ни телохранителей, но сама трудилась и, приходя
в их убежища, удовлетворяла нуждам каждого. Таким же образом обходила
она и церковные странноприимные дома и там сама ухаживала за лежавшими
на одрах больными, сама бралась за горшок и, откушивая похлебку,
подавала тарелку, сама разламывала хлеб и подносила куски, сама
мыла чашку и делала все, что считается делом рабов и служащих. А
кто пытался отклонить ее от этого произвольного труда, тому она
говорила: "Царскому достоинству прилично раздавать золото. Я же
за самое это царское достоинство приношу Подателю его произвольный
свой труд". Да и супругу своему она имела обыкновение непрестанно
говорить: "Тебе надобно, муж, всегда размышлять, что был ты прежде
и чем сделался теперь, ибо, постоянно имея это в сердце, ты не будешь
неблагодарным к Благодетелю, но принятым тобою царством станешь
управлять законно и тем почтишь Дарователя". Эти всегдашние слова
Плакиллы были как бы прекрасною и плодотворною влагою, орошавшею,
будто семенами, добродетели ее мужа. Впрочем, она умерла раньше,
чем Феодосии. И через несколько времени после ее кончины случилось
нечто такое, из чего открылось, как любил ее царь.
[1] Грациан был убит в Лионе 25 августа 383 г., куда он
бежал, потерпев поражение в сражении под Парижем с восставшими легионами.
[2] Валентиниан II, сын Валентиниана I и Юстины, родился
в 371 г.
[3] Максим, испанец по происхождению, правил с 383 по 388
г.
[4] Первое столкновение Юстины с Амвросием, епископом медиоланским
относится к 381 г. Позднее, на Пасху 385 г., она вновь начала свои
нападки на него, потребовав дать арианам одну церковь для отправления
богослужения.
[5] Все эти события описываются Амвросием в письмах к Валентиниану
и его сестре Марцеллине (Epistola, 20, 21).
[6] После Пасхи 387 г.
[7] Валентиниан с матерью бежали в Фессалоники.
[8] Феодосий со своими войсками разбил Максима в двух сражениях
в долине Савы, вступил в Эмону и оттуда направился к Аквилее, за
стенами которой укрывался узурпатор. Солдаты Феодосия взяли город
достаточно быстро, т. к. сами жители открыли им ворота. После короткого
суда Максим был казнен.
[9] Аркадий был провозглашен августом в начале 383 г. Эдикт
против еретиков Феодосий выпустил в сентябре этого же года.
[10] Феодорит рассказывает о событиях 390 г., когда военачальник
Ботерих, гот по происхождению, посадил в тюрьму нескольких известных
колесничих. На следующих скачках толпа местных жителей потребовала
освободить их, а когда Ботерих отказался, они убили его и еще нескольких
членов магистрата.
[11] Элия Флаккила Августа, императрица и святая (для греческих
историков - Плакилла, у Филосторгия - Плацидия). Умерла 14 сентября
385 г. в Скотумисе (Фракия).
|
