См.: история 4 века.

Синезий родился в Кирене приблизительно в 370—375 гг. Будучи греком знатного происхождения, он гордился своими предками и возводил свой род к Гераклу. Учился он в Александрии, где его главным учителем оказалась дочь математика Теона — знаменитая Гипатия, возглавлявшая в то время философскую школу александрийского неоплатонизма. Годы пребывания Синезия в Александрии (393—395) были годами расцвета деятельности Гипатии, которая впоследствии трагически погибла, растерзанная толпой фанатически настроенных христиан. В настоящее время существует, правда, весьма серьезное сомнение в ее собственном языческом фанатизме (в чем ее подозревали). Как считает современная наука, Гипатия была, наоборот, таким философом, который достаточно спокойно относился и к собственной, и ко всем другим религиям. (1) Недаром она не участвовала в реставрация древнего язычества, предпринятой императором Юлианом, а, с другой стороны, среди ее учеников были и христиане, причем даже из духовных лиц. Гипатия, несомненно, признавала примат разума над религиозными верованиями. Синезий прямо говорил о том, что Гипатия — "гениальный философский учитель" (Epist. 137, 1525 А). 

Синезий был, по-видимому, весьма энергичным общественным деятелем, в силу чего он еще совсем молодым человеком участвовал в посольстве в Константинополь, обратившемся с просьбой к императору Аркадию о снижении налогов для киренцев и о защите Кирены от кочевых племен. Он и сам не раз возглавлял защиту своей родины от варваров. Ездил Синезий и в Афины, но покинул их разочарованным, не найдя там таких учителей, у которых мог бы поучиться. 

Особое значение в жизни Синезия имело одно событие: жителями и церковным клиром Птолемаиды (город в Киренаике) он был избран (вероятно, в 409 г.) епископом. Не исключена возможность, что Синезий принял крещение одновременно с епископством или вскоре после избрания. (Поначалу его епископство ограничивалось только административными и общественными функциями.) Умер Синезий в 413 г., пробыв епископом не более четырех лет. Его ранняя кончина объясняется семейными несчастьями, преждевременной смертью членов его семьи и собственной тяжелой, неизлечимой болезнью. 

Источники говорят о высоком моральном облике Синезия, о его склонности к уединению и постоянных занятиях философией и другими науками. Эти биографические подробности позволяют лучше понять переходный характер мировоззрения Синезия. Он был настоящим языческим неоплатоником. И поэтому христианский неоплатонизм отнюдь не дался ему сразу и содержал в себе множество отдельных элементов, характерных для языческой философской мысли. Двойственность мировоззрения Синезия должна быть отмечена особо. Ведь как миросозерцательные категории язычество и христианство, конечно, глубочайшим образом отличались одно от другого, поскольку одно исходило из обожествления природы, а другое — из обожествления абсолютной личности. 

Однако история не есть только логическая последовательность культурологических категорий. Для исторического процесса необходимы и закономерны постоянная взаимосвязь одного периода с другим, непрерывный переход одной категории в другую. Синезий является замечательным примером именно такого культурно-исторического становления. Не забывая общественных дел, Синезий всегда был углублен в изучение философии, в своем уединении страстно предавался изучению неоплатонических философов и, наряду со своей весьма удачной жизненной практикой, был подлинным созерцателем и неоплатоническим-теоретиком. Расстаться с языческим прошлым было вовсе не так легко. Но судьба постоянно ставила его перед необходимостью новых духовно-нравственных и религиозных исканий. Синезий много страдал, тосковал, мучился, доходил до отчаяния; постоянные общественные заботы и хлопоты и неудавшаяся личная жизнь способствовали этим острым и болезненным духовным состояниям. 

Синезий жил задолго до Прокла, он не мог еще знать всей виртуозной диалектики поздних неоплатоников. Да кроме того, углубленная философская диалектика вообще была ему чужда. Он был страстным любителем греческой классики, ритором, сторонником того, что в науке называется второй софистикой, или греческим Возрождением II—III вв. н.э. Так как ни созерцательный образ мышления, ни литературные вкусы Синезия не располагали его к утонченной диалектике, основное неоплатоническое учение о трех ипостасях он принимал не то чтобы на веру, но без всяких категориально-диалектических уточнений. Можно судить и о безусловном понимании им сверхсущего неоплатонического первоединства, и учения об уме и о мировой душе. (2)

При чтении самого Синезия и о нем основное впечатление, которое складывается, — это ощущение противоречивости натуры человека, Так, например, сочетание созерцательности и практической деятельности доставляло Синезию большие страдания. Он прямо писал: "Созерцание и деятельность никогда не согласуются вместе" (письмо 57). Уже будучи епископом, он (совсем не по-епископски!) лично участвовал в схватках с врагами. В одной из своих речей он пишет в тоске и печали, как хотел бы он сесть на корабль и уехать из своей родной Кирены и как его удерживают от этого епископские обязанности. 

Синезий мучительно глубоко осознавал свои прежние языческие грехи перед христианством, хотя принял его с восторгом. Колебания и разочарования заставляли его иной раз сомневаться даже в действенности молитвы, в чем он, став христианским епископом, открыто каялся александрийскому патриарху Теофилу. Более того, он даже формулирует свои расхождения с ортодоксальным христианством и сообщает о них тому же Теофилу, который, несмотря на подобные признания все-таки сделал Синезия епископом. 

Синезий пишет ему: "Я никогда не поверю тому, чтобы душа происходила после тела; я никогда не скажу, чтобы мир и его различные части погибли с ним. Это воскресение, о котором столько говорят, я считаю просто священной и таинственной аллегорией и далек от того, чтобы согласиться с мнением черни". 

Для характеристики свободы и широты философских воззрений Синезия лучше всего, может быть, привести его учение о троичности. Необходимо сказать, что в первоначальной, доникейской, теологии сохранилась та онтологическая иерархия, которая характерна для всех языческих философов, включая стоиков и неоплатоников. Признавалось то или иное высшее начало, а все прочее трактовалось как истечение, или эманация, этого первоначала. Христианство, признававшее за первоначало абсолютную личность, никак не могло остановиться на такой языческой субординационной позиции, которая была не чем иным, как только последовательным пантеизмом, исключавшим всякий персоналистический монотеизм. 

Синезий как христианин, конечно, отрицал такое эманационное представление о мире и потому отрицал всякую субординацию также и в божественной троице. Однако он все-таки был воспитан на языческом неоплатонизме и до конца оставался неоплатоником, признавшим теорию трех основных ипостасей в их взаимной субординации: выше всего первоединство, ум — гораздо более низкое бытие, и космическая душа — еще более низкая ступень. Последовательно проведенный субординационизм создал в христианстве теорию Ария, которая и была отвергнута на I Никейском соборе 325 г. Как же должен был поступить Синезий? 

Итак, философия Синезия подвижна. Он не мог поступиться христианством и не оставлял языческого неоплатонизма. Более того, подробное исследование подтверждает постоянное и настойчивое стремление Синезия примирить то и другое. И мы закономерно причисляем Синезия к александрийскому неоплатонизму — к переходной в высшей степени философской эпохе. Сомнения Синезия, неуверенность его в своей пригодности для высокого христианского поста — все это отражает суть мировоззренческих колебаний, характерных для того времени, для александрийского неоплатонизма. Для этого последнего чувственно-материальный космос, конечно, оставался высочайшей красотой, и ни в одной из частей его трехипостасной структуры не было никаких сомнений. Но, с другой стороны, философская эстетика чувственно-материального космоса была отравлена представлениями об абсолютной личности, которые повелительно требовали признавать чувственно-материальную красоту космоса уже только как творение надкосмической личности. 

Чувственная красота космоса всегда сохраняла для Синезия свою великую ценность и непреходящий смысл, поскольку он оставался античным человеком, в чем можно убедиться, познакомившись с его гимническим творчеством. Среди сочинений Синезия, от которого дошли речи, письма и гимны, последние занимают особое место. 

Гимны Синезия, несмотря на свою христианскую основу, еще тесно связаны с традицией греко-римского политеизма и отличаются именно переходным характером. Автор хорошо знает Гомера и Платона, но особенно близки ему его предшественники, писатели так называемой второй софистики, или греческого Возрождения: Плутарх, Дион Хризостом, кинизирующий стоик ритор Элий Аристид, Филостраты, софист и теург Аполлоний Тианский. Синезий знаком с поэзией Эсхила и Еврипида, Пиндара и Феогнида, Анакреонта, Феокрита, Месамеда (автор начала II в., от которого дошло несколько гимнов) и с теогониями разных типов (Гесиод, орфики, гностики), на что указывает его поэтическая лексика, где встречаются характерные для сочинителей теогоний слова вечность, бездна, корень, молчание, мужское, женское и т. д. Судя по всему, Синезий читал Гомера и Платона в достаточно полном виде, а с другими древними поэтами знакомился по сборникам, антологиям и флорилегиям, распространенным в конце античности и содержащим выбранные и освященные многовековой традицией места из античных авторов, а часто и переложения с комментариями, служащими для ученых целей. 

Не чуждался Синезий сочинений египетских и сирийских, халдейских и герметических трактатов, пророчеств сивиллиных книг. Что касается философских интересов Синезия, то бесспорен их платонический и неоплатонический характер и очевидна начитанность его, ученика знаменитой Гипатии, в текстах Плотина, Порфирия и Ямвлиха. 

Собрание гимнов Синезия состоит из десяти гимнов, причем десятый вызывал сомнения еще у Виламовица. (3) В исследовании Н. Терцаги (издавшего гимны в 1939 г.) подложность гимна была доказана, а сам он обрел своего настоящего автора, некоего Георгия Алитра, византийца IX—Х вв., подражавшего Синезию. Однако сила традиции такова, что и поныне в собрание гимнов Скнезия включается этот не принадлежащий ему гимн. 

Следует сказать, что также традиционно несколько сот лет держалась нумерация гимнов, установленная известным гуманистом XVII в. Э. Портусом (он издавал также Прокла) в его издании 1568 г. Изменена она была в 1939 г. Н. Терцаги на основе старой византийской традиции. В нашем же собрании нумерация Портуса сохраняется в скобках: I(III), II(IV), III(V), IV(VI), V(II), VI(VII), VII(VIII), VIII(IX), IX(I), [X]. (4)

Гимны Синезия имеют, несомненно, философско-религиозную окраску (ср. например, гимн стоика Клеанфа), причем они написаны были не только для чтения, но и для сакральной практики. Время их создания точно не установлено. Скорее всего они складывались в три приема — около 395 г., в конце 402 г. (перед вступлением в брак) и во время епископства Синезия (410—412 гг.). 

При жизни автора гимны не были изданы, но посмертное издание сделало их чрезвычайно известными и даже популярными. По своей форме гимны Синезия — это настоящие мелические произведения (отнюдь не традиционный эпический гексаметр!), близкие по своей строфике и метрике к народной песне и некоторым классическим формам античного мелоса (анакреонтический стих, анапестические метры). 

Композиция гимнов достаточно единообразна. Вначале следует вступительная инвокация (обращение), затем главная часть: похвала и прославление божества; далее замыкающая мольба о помощи. Иной раз (гимн III) гимн завершается хайретизмами. Для гимнического стиля Синезия характерен не только философско-возвышенный тон, но и определенного рода интимность, личностное начало, исполненное преклонения и восторга перед высшим существом, позволяющее автору то обращаться на древний языческий манер к своей форминге (IX 1) и к звучащим струнам (IХ 47), то в духе христианского смирения беседовать со своей душой, призывая ее оставить земные помыслы и обратиться к Отцу всего (IX 127—133). Некоторые гимны (I—III) воспевают любовь к высшему источнику истины; гимны IV, V, VII, IX особенно личностны. В гимнах VI и VIII ощущается связь с торжественной сакральной службой и звучит призыв принять в ней участие. Гимн VIII (IX) дает нам представление об античном чувстве природы в его целостности. 

Гимн IX (I), по-видимому, стоит ближе всего к языческому неоплатонизму. Здесь, правда, различимы две монады: одна превыше всего и недоступна никакому разделению, другая делится на три момента. Но характеристика этих трех моментов имеет мало общего с христианским учением о троичности. Здесь даже отсутствуют такие понятия, как, например, "ум" или "слово". А третье начало и вовсе характеризуется (в оригинале) как "душа космоса". Последнее особенно бросается в глаза в силу своего чисто языческого характера. 

В гимне V(II) пантеистическая триада неоплатонизма дается уже при помощи христианской терминологии. Первое начало уже именуется Отцом, второе — Сыном и третье — Духом святым. Появляется и неоплатонический термин "ум" для характеристики второго начала. 

Немало христианских элементов в гимне I (III). Но мы бы сказали, что христианство является здесь скорее в психологическом аспекте, нежели по существу, поскольку автор стремится освободиться от уз материи для достойного восхваления высшего абсолюта. Непротиворечие троичности единству — явный отголосок соответствующих споров во времена Синезия. 

Гимн II (IV) мало чем отличается от гимна I (III). Здесь то же славословие Отцу как первому свету, так же воспевается творческая деятельность Сына, хотя и подробнее, чем в предыдущем гимне. 

В гимнах III (V) и IV (VI) христианская догматика занимает большее место. Здесь, можно сказать, уже нет ничего общего с языческим неоплатонизмом других гимнов. 

Наконец, в гимнах VI-X (VII-X) от языческой литературы остаются только некоторые мифологические образы, уже не имеющие ровно никакого философского значения и употребляемые для красоты речи. Стиль этих гимнов поражает своим вдохновением и своей искренностью. 

Итак, гимны Синезия (кроме VI, VII и VIII) имеют очевидную неоплатоническую окраску, хотя главные объекты его почитания не плотиновская триада, Единое, Ум и Душа, а Единое и Троичное начало. 

Неоплатонизм и христианство у Синезия неразрывны. Современный издатель Синезия К. Лакомбрад не без основания замечает: "По всей видимости, философ не изменил своей привязанности к языческому учению о вечности мира и непременном его следствии, вечном возвращении". (5) Именно этим и интересен для нас Синезий, автор гимнического мелоса. 

О душа моя, 

о, настрой себя 

к песнопениям, 

полным святости, 

5 ты уйми слепней 

матерьяльности, 

ополчи мой ум 

пылом ревностным, 

и сплетем венец 

10 мы царю богов — 

сей бескровный дар — 

приношенье слов. 

О творец миров, 

я пою тебя 

15 и средь волн морских, 

и на острове, 

на материке, 

в городах пою, 

и в горах пою, 

20 и в полях пою — 

и везде, куда 

ни ступлю стопой, 

я пою тебя, 

о, творец миров. 

25 Мне приносит ночь 

гимн к тебе, господь, 

возношу к тебе 

я дневную песнь, 

и поутру встав, 

30 и в вечерний час 

я тебе несу 

песнопения. 

Мне свидетели — 

звезд седых лучи, 

и луна в ночи,

чистых звезд святых. 

Мне свидетелем — 

Солнце вышнее, 

35 повелитель душ 

незапятнанных, 

Я стремлю свой путь 

в твой святой чертог, 

и несут меня 

40 ноги легкие, 

прочь от вещного 

устремляяся 

к лону вышнего, 

в твой святой чертог, 

50 с ликованием 

я иду к тебе. 

Вот пришел с мольбой 

на святой порог, 

к совершению 

55 действ таинственных, 

вот с мольбой моей 

я достиг вершин 

многославных гор. 

60 Вот в долине я 

средь безмолвных мест — 

это Ливии 

область южная. 

И безбожный дух 

не сквернит ее, 

65 и следа в ней нет 

суеты людской, 

там душа моя 

от страстей чиста, 

замирает здесь 

70 вожделение, 

утихает боль, 

утихает стон, 

утихает гнев, 

раздражение — 

75 все, что мучает 

жалкий смертный род — 

там душа моя 

с чистым помыслом 

языком честным 

80 вознесет тебе 

надлежащий гимн. 

О, замри, земля! 

О, замри, эфир! 

Ты, о море, стой, 

85 ты, о воздух, стой! 

Не колышься, ветр, 

не шуми, о вихрь! 

Не греми, о ключ, 

не плещи, река! 

90 Не звени, капель 

тока скального! 

Глуби космоса, 

свой уймите гул 

в час вершенья служб 

гимнопения! 

95 В глубь земли ползи, 

о змеиный род, 

будь сокрыт землей 

и крылатый змей, 

100 демон вещного, 

привидений друг, 

ты, туман души, 

что скликаешь псов, 

слыша глас молитв. 

105 Отче светлый наш, 

отгони, молю, 

душегубных псов 

от молитв моих, 

от души моей, 

110 и от дел моих, 

и от жизни всей! 

Приношение 

моего ума 

доверяю я 

115 многочтимейшим 

тем служителям, 

полным мудрости, 

переносчикам 

гимнов сих святых. 

120 Вот влечет меня 

к отправной черте 

пресвятых словес, 

вот звучит в уме 

откровенья глас. 

125 Отче, смилуйся, 

Боже, смилуйся, 

коль коснусь тебя, 

как не следует, 

на недолжный лад. 

130 Чей могучий взор, 

чей премудрый взор, 

отразив тебя, 

не потупится? 

И богам нельзя 

135 на твои огни 

взор стремить в упор. 

И когда летит 

ум с высот твоих — 

он становится 

140 ласков к ближнему, 

устремляется 

к недоступному 

в жажде свет узреть 

в глубях пропасти, 

145 тем путем пройти, 

где дороги нет, 

там, где взор влечет 

красота идей 

первозданная. 

150 И оттуда ум 

света взяв цветы 

в песнопения, 

прекращает вмиг 

все метания, 

155 отдавая вновь 

все свое тебе. 

Есть ли что-нибудь 

не твое, о царь? 

Сам себе отец, 

160 отче всех отцов, 

сам отца не знав, 

всем ты праотец, 

сам себе ты сын, 

ты — первейшее, 

165 одного одно, 

семя сущего, 

центр всего и вся, 

первозданный ум, 

корень всех миров 

170 первосозданных, 

всюду вечный свет, 

ум всеистинный, 

кладезь мудрости, 

ум, пронизанный 

175 светом собственным, 

око сам себе, 

господин грозы, 

вечности отец, 

вечна жизнь твоя, 

180 выше всех богов, 

выше всех умов, 

все в руке твоей, 

умородный ум, 

всех богов проток, 

185 что вдыхает жизнь, 

воскормитель душ, 

кладезь кладезей, 

всех начал исток, 

корень всех корней. 

190 Всех единств — одно, 

чисел всех число, 

ты одно — число, 

постигаем ты 

силой разума, 

195 сущий до него, 

ты одно и все, 

ты одно во всем, 

сущий до всего, 

семя ты всему, 

200 корень и побег, 

жизни сок умам, 

и жена, и муж. 

Ум, что принят был 

в эти таинства, 

205 обходя кругом 

в пляске пропасти 

неизречные, 

повторяет вновь 

все одно и то ж: 

210 ты и сам рожден, 

и рождающий, 

ты и светоч наш, 

и горящий свет, 

ты и явное, 

215 ты и тайное, 

ты — в лучах своих 

сокровенный свет, 

ты — одно и все, 

ты — одно в себе, 

220 ты — одно чрез все. 

Ты излил вовне 

несказанное, 

породив собой — 

сына ты родил, 

225 мудрость чистую, 

всетворящую, 

весь излит, пребыл 

неделим, делясь 

в родах собственных. 

230 Славься ты, един, 

славься, тройственный, 

ты — "одно" и "три", 

"три" ты и "одно", 

235 даже мысленно 

неделимое — 

то, что есть в тебе 

разделенного. 

Из ключа святого самопорожденья, 

За пределами единств неизреченных, 

Бог бессмертный, ты, о сын преславный бога, 

Ты единственный, одним отцом рожденный, 

5 Для тебя — венок цветов премудрых гимнов! 

Из неведомого сына в свет явили 

Роды воли отчей, слову не подвластной, 

И плодом сих отчих родов оказался 

Ум, сияющий в средине мирозданья — 

10 В сем ключе он пребывает, изливаясь, 

Луч красы, премудрость промысла отцова, 

Ты, кого благоволил родить отец твой, 

О блистательно таинственное семя 

Твоего отца, ведь — ты миров начало! 

15 Ты от умственных ведешь к телесным формам, 

Это ты премудро движешь круг небесный, 

Стадо звезд на небе вечно выпасая! 

Хоры ангелов в твоей, владыка, власти, 

Под твоим началом — демонов фаланги! 

20 Тленный мир обходишь плясом хороводным, 

Неделимый дух земному уделяя. 

То, что ключ исторг, ты вновь соединяешь, 

Отразив от смертных смерти неизбежность. 

Будь же милостив принять гирлянду гимнов! 

25 Гимнопевцу же пошли удел спокойный, 

Усмири водовороты жизни бурной, 

Матерьяльности губительные волны! 

От души гони недуги и от тела! 

Вожделений укроти напор злотворный! 

30 Защити от нищеты и от богатства, 

А в трудах моих — да слышу голос свыше! 

Славу добрую открой мне средь народов, 

Одари ласкоречивым убежденьем! 

Дабы ум вкушал досуги жизни мирной, 

35 Дабы сам я не стенал в земных заботах, 

Но из русл твоих, что к высям воздымаю? 

Ум кропил я и питал, рождая мудрость. 

Вновь светает, снова — Эос, 

Снова день пролил сиянье 

После мрака ночи черной, 

Снова пой, душа, ликуя, 

5 Богу утренние гимны! 

Он зажег сиянье Эос, 

Он украсил ночь звездами, 

Сим вселенским хороводом. 

Понт бурливый — матерьяльность 

10 Всю — эфир собой окутал, 

Там светя цветком горящим, 

Где преславная Селена 

Ослабляет свет по краю. 

Над восьмым круговращеньем 

15 Звездоносного потока 

Есть иной поток — беззвездный, 

Что движением возвратным 

Небо вглубь влечет и в пляске 

Ум великий обтекает, 

20 Ум, что высь владыки мира 

Кроет светлыми крылами. 

Дальше — высшее молчанье, 

Всеблаженное, покрыло 

Неделимое деленье, 

25 То, что мысленным вершится 

С постигаемым умами. 

Ключ один — единый корень 

Просиял тройным сияньем — 

Ибо где отцова бездна, — 

30 Там и сын его преславный, 

Порожденье его сердца, 

Мирозиждущая мудрость, 

С ними вместе — свет единый 

Воссиял святого духа. 

35 Ключ один, единый корень, 

Щедро благ излил богатство 

Вместе с отпрыском сверхсущим, 

Жизнетворчеством кипящим. 

В удивительном сиянье 

40 Предстают блаженных сути, 

А за ними — хор вселенский 

Высших сил владык бессмертных, 

Тех, что умственною песнью 

Породителей вседобрых — 

45 Пели эйдос-первосемя. 

Дальше — ангельское войско 

Тех, кто старости не знает, 

Породителей вседобрых — 

То они на ум взирают, 

50 Красоты исток впивая, 

То, блюдя вращенье сферы, 

Правят космоса глубины 

И с высот своих влекутся 

К матерьяльности пределам, 

55 Там, гнездясь, родит природа 

Миру демонские толпы, 

Что хитры и многошумны, 

Там родятся и герои, 

Там, рождаясь, дух нисходит, 

60 Растворяясь над землею, 

Оживлять земные судьбы 

Многохитрых форм и видов. 

Все в твоей державной власти! 

Для всего ты в мире корень 

65 В настоящем и в минувшем, 

И в грядущем и в возможном! 

Ты отец, но ты и матерь, 

Ты жена и муж при этом, 

Ты и голос, и молчанье, 

70 Породитель ты природы, 

Вечность вечности, владыка! 

Должно голос мне возвысить: 

Славься, славься, корень мира, 

Славься, жизни средоточье, 

75 Ты — "одно" бессмертных чисел, 

Произведших властелинов, 

Славься, славься, славься, славься! 

Богу — слава подобает! 

Слух ко мне склони безгневно, 

80 Внемли хорам гимнопенья, 

Свет премудрости открой мне, 

Одари честным довольством 

Жизни мирной, безмятежной! 

Прогони нужду с порога 

85 И земных богатств несчастье! 

Отврати от тела хвори 

И страстей напор бесчинный, 

От меня гони подальше 

Ум гнетущие заботы, 

90 Дабы разум мой крылатый 

Зло к земле не пригнетало! 

И о том, что породил ты, 

Стану петь, и в пляс пущусь я 

Невесомыми стопами 

95 В действах всенеизречимых. 

На дорийский лад на струнах, 

Что скрепляет слоновая кость, 

Запою я звучный напев 

В честь твою, бессмертный, святой, 

5 Многославнейший девы сын! 

Ты мне жизнь сохрани мою 

И безбедной сделай, о царь! 

И закрыт будет вход скорбям 

Пусть в нее и ночью и днем! 

10 Ты мой дух огнем озари, 

Что течет из ключа ума, 

Членам тела силу даруй, 

Сделай славным усердный труд. 

Мои юные годы храни, 

15 Дай мне радостно жизнь прожить 

И достигнуть преклонных лет, 

Пусть и мудрость растет во мне, 

И здоровье тела мне дай! 

Брату стражем будь моему: 

20 Ты его, о бессмертный, мне 

Невредимым вернул, хотя 

Прикасался уже стопой 

Он к порогу подземных врат. 

Мое горе, мой тяжкий стон, 

25 Мои слезы и горькую скорбь, 

Сердце жегшую мне, ты смягчил, 

Ты умершему жизнь вернул, 

Снизойдя, как отец, к рабу, 

О сестре я тебя молю, 

30 О чете двоеродных чад! 

Весь, молю, Гесихидов дом 

Ты своей десницей покрой! 

Ну а мне сохрани, о царь, 

Ты сопутницу брачных уз, 

35 Без болезней, без горя, без бед, 

В одномыслии и в любви. 

Ни лукавства, ни скрытых тайн 

Пусть не знает жена моя, 

Пусть хранит наш брачный покой 

40 Незапятнанным и святым, 

Пусть в него не войдет соблазн! 

А когда со свободной души 

Цепи жизни земной спадут, 

То избавь от тяжелых мук 

45 И не ввергни в гибель ее! 

Разреши ей в сонме святых 

Воспевать священную песнь. 

И величье отца твоего, 

О блаженный, и силу твою 

50 Воспою в новом гимне я, 

Тебе новую песнь сложу. 

И опять пусть строй зазвучит 

Непорочной кифары моей! 

Моя звонкая форминга! 

После песенки теосской 

И лесбосского напева 

Для торжественного гимна 

5 Зазвучи дорийским ладом! 

Не о девушках прелестных 

С их улыбкой сладострастной, 

Не о юношах цветущих, 

Чья краса чарует очи, 

10 Нет, рожденная от бога 

Мудрость чистая, святая 

Побуждает к песне божьей 

Натянуть кифары струны 

И бежать от сладких бедствий, 

15 От земной любовной страсти. 

Да, чего же стоят доблесть, 

Красота, богатство, слава, 

Царских почестей соблазны 

По сравненью с благочестьем? 

20 Пусть один — отважный всадник, 

А другой — стрелок из лука, 

Пусть иного тешат кудри, 

Копит кучи золотые, 

Пусть иного тешат кудри. 

25 Что текут волной на плечи, 

А иной воспет повсюду — 

Всех друзей и всех подружек 

Он пленяет красотою. 

Мне ж хотелось бы достигнуть 

30 Жизни тихой и безвестной. 

Пусть безвестна будет людям. 

Пусть лишь бог о ней узнает! 

Пусть меня научит мудрость 

С ней прожить младые годы, 

35 С нею вместе встретить старость, 

С ней владеть своим достатком. 

Но и встречу с нищетою 

Мудрость терпит и с улыбкой 

Переносит горечь жизни, 

40 Лишь бы столько мне осталось, 

Чтобы в хижине я скрыться 

Мог от зависти соседей 

И нужда б меня не гнула 

Низкой черною заботой. 

45 Я услышал песнь цикады, 

Пьющей утренние росы, 

И мои запели струны 

Необычным звуком — будто 

Налетело вдохновенье. 

50 Что же, в сердце возникая, 

Порождает песню божью? 

Тот, кто сам себе начало, 

Управитель и родитель, 

Нерожденный, совершенный, 

55 Восседает бог предвечный 

Облечен бессмертной славой. 

Он — единство в единенье 

И первичная монада. 

Простоту в многообразье 

60 Ты, связуя, порождаешь 

Сверхъестественным рожденьем; 

И она, приняв начало, 

Через образ первозданный 

Разлита непостижимо. 

65 Мощью тройственной владеет 

Сверхвещественный источник, 

Красотою чад увенчан, 

Что, родясь из средоточья, 

Средоточье обтекают. 

70 Замолчи, моя форминга, 

Замолчи! Дерзать не смеешь 

Разглашать святые тайны! 

То, что выше, скрой в молчанье, 

Воспевай пути земные. 

75 Ибо разуму подвластен 

Только мир разумной мысли, 

Здесь начало лишь благое 

Человеческого духа, 

Неделимого деленья. 

80 В вещество низвергнут разум, 

Порождение бессмертных. 

Сил божественных потомок. 

Невелик он — но родился 

Он от них, единый, цельный, 

85 Цельный, в цельности разлит он. 

Глубь небесную вращая, 

Страж он видимого мира. 

Он присутствует повсюду, 

Проявляясь в видах разных, 

90 Он ведет круги созвездий, 

Сонмом ангелов он правит, 

Он же связью равновесной 

Укрепил земное тело. 

Разум в тягостном забвенье 

95 От родителей оторван, 

Погружен в слепое горе, 

Созерцает тьму земную. 

Сам он — бог, но близок смертным. 

И сияет некий светоч 

100 Даже всем очам сомкнутым, 

Даже тех, кто пал так низко, 

Сила вновь возносит к небу. 

И они из волн житейских 

Выплывают беспечально, 

105 Вновь идут святой дорогой, 

Входят в царский дом отцовский. 

Тот блажен, кто мог избегнуть 

Вещества нападок жадных 

И, взлетев, порывом легким 

110 Прямо к богу путь направить. 

Тот блажен, кого от бедствий 

И трудов земных и горьких 

От испытанных страданий 

Разум к тем привел вершинам, 

115 Где сияет светоч божий. 

Нелегко отдать все сердце, 

Вознести его высоко 

На крылах любви небесной. 

Но в порыв души разумной 

120 Съедини свои стремленья — 

И родитель твой тотчас же 

Руку помощи протянет. 

Вспыхнет луч перед тобою, 

Озарит твою тропинку, 

125 Область разума откроет, 

Красоты первоначало. 

И теперь, душа, испивши 

Из источника благого, 

Обратись к отцу с мольбою, 

130 Воспари скорей, не медли, 

А земле оставь земное. 

И с отцом сливаясь, станешь 

Богом в боге ты, ликуя. 

ПРИМЕЧАНИЯ 

Перевод гимнов Синезия VII (VIII) и IX (I) выполнен М. Е. Грабарь-Пассек по изд.: Patrologiae Cursus completus/Series graeca/Ed. J.-P. Migne. T. 66. Перевод гимнов I (III), IV (VI), V (II) выполнен О. В. Смыкой по изд.: Synesios de Cyrene/Texte etabli et traduit par Chr. Lacombrade. Paris, 1978. T. I. Hymnes. Переводы М. Е. Грабарь-Пассек впервые были напечатаны в изд.: Памятники византийской литературы IV—IX веков. М., 1968. Перевод О. В. Смыки, сверенный В. В. Борисенко, печатается впервые. Нумерация гимнов дается по изданию К. Лакомбрада. В скобках указывается нумерация по изданию Ж.-Р. Миня. 

ГИМН I (III) 

Гимн I представляет собой энтузиастическую похвалу высшему существу. Вдохновенная настроенность настолько захватывает Синезия, что в гимне невозможно выделить логически продуманную композицию. Здесь много повторов, возвращений к излюбленным мотивам, рефренов. Видимо, первые наброски гимна относятся к 395 г., в них еще жива память о неоплатонических занятиях философа. Написан гимн анапестическими монометрами (? ? - | ? ? ? ), излюбленными в заключительных частях классических трагедий, где находят особое выражение экстатические чувства героев. Эти анапестические монометры встречаются не раз также в гностических гимнах и в так называемых магических папирусах. В настоящем издании мы приводим часть гимна, наиболее близкого неоплатоническим интересам Синезия (стихи 1—236 из общего количества 734 стихов). 

Ст. 1. Ср. обращение Синезия к собственной душе и воспетое в гимне величие "царя богов" с его обращением к форминге, настроенной на серьезный дорийский лад. 

Ст. 5. Страсти, рожденные материальным миром, сравниваются в греческом оригинале с оводами или слепнями, жалящими людей. Здесь, видимо, игра слов, так как по-гречески oistros означает "овод", "жало", "безумие", "страсть". 

Ст. 9. Ср. у Еврипида (Ипполит 23) — о венке для божества. 

Ст. 46. ...прочь от вещного... — буквально "протяженная материя" (tanaas hylas). 

Ст. 61—62 — здесь упоминание реального места на юге Киренаики, где жил поэт. 

Ст. 82—55 — призыв к эфиру, земле, морю и воздуху напоминает строки в гимне Месомеда, вольноотпущенника императора Адриана (II в. н. э.), который начинается так: "Да умолкнут весь эфир, земля, моря и ветры..." (Jan С. Musici scriptores graeci. Lipsiae, 1895. Р. 462). 

Ст. 99—100. Крылатый змей, демон вещного (материи) напоминает Дракона из "Откровения Иоанна" (Апокалипсис 12, 3), названного апостолом Павлом (Послание к эфесянам 2,2) "князем, господствующим в воздухе". 

Ст. 101—102. Для неоплатоников материальный мир благодаря своей текучести и отсутствию стабильных форм как бы рождает фантомы, а не подлинные сущности. 

Ст. 151. Образ "цветов света" (anthea photos) встречается в классической трагедии, например у Эсхила ("Прометей прикованный"), образ "цветка огня" (pyros anthos) находят в "Халдейских оракулах", а затем и у Псевдодионисия Ареопагита (О божественных именах 645 b). 

Ст. 159—163. О божестве, которое является отцом самому себе и сыном самого себя, ср. у Данте в "Божественной комедии" (Рай XXXIII 1), где говорится о Деве Марии: "дочери своего сына". 

Ст. 164—165. Учение о едином и диалектика единого характерны для неоплатонизма. 

Ст. 166, 169, 171, 173 — образы семени, корня всех миров, вечного света, кладезя мудрости характерны для общеантичнои философской терминологии и специально-гностической (см. ниже, комм. к гимну V 25—26). 

Ст. 212—216. Система световых образов связана с платонической традицией — распространенная вариация ст. 151, 171. 

Ст. 227—237. Воспевание монады (монада встречается только в гимнах I, II и IX) и триады (триада встречается только в гимнах I и II) представляет здесь замечательный синкретизм языческого неоплатонизма и христианского учения о едином боге и троичности. Неоплатонический термин "триада" вошел в патристическую литературу со II в. н. э., и Августин отождествляет его с понятием "троицы" (Trinitas). 

ГИМН IV (VI) 

В гимне идет речь о таинстве рождения божественного сына, изображаемом в неоплатонических тонах. Воспевается мощь космического творца, к которому обращены вполне личностные просьбы, касающиеся духовного и физического преуспевания Синезия. 

Гимн написан в стиле ритмической прозы, приближающейся к восходящему ионику в форме триметра (? ? - - | ? ? - - | ? ? - ? ), большей частью модифицированного в анакреонтический стих. 

Ст. 1—10. Сын, рождающийся от отца, не воплощается, т. е. не является во плоти, а эманирует от отца как результат его порождающей воли, причем это рождение неотделимо от явления "срединного ума" (messonages noys), как в плотиновской триаде, где Ум-сын истекает (эманирует) от Единого-отца. 

Ст. 11—23. Здесь рисуются мощные созидательные вселенские функции сына, семени отца, начала (arche) космических сил, нисходящих в разные виды тел (somasi morphas) от умственных сущностей (noeron). 

Ст. 24—37. Заключительные просьбы Синезия, христиански настроенного, но не принявшего крещения, по своим мотивам чрезвычайно напоминают гимнические просьбы чистейшего язычника Прокла (избавление от болезней, усмирение страстей и желаний, исходящих от губительных волн материи, дарование чистой жизни, доброй славы в народе и удачи в трудах). 

ГИМН V (II) 

В гимне V поэт воспевает величие и красоту универсума, управляемого высшим существом. Картина космоса (9—24) имеет явные черты александрийской школы неоплатонизма, к которой принадлежал Синезий. В гимне рисуется мир материальный, находящийся в подлунной сфере; над ним тончайший эфир, разграниченный Луной и небом неподвижных звезд ("восьмым"); далее, духовный мир между небесным сводом и "девятой сферой", по ту сторону которой сходятся интеллектуальные и интеллигибельные сущности. Заключительные просьбы о ниспослании духовных и физических благ имеют вполне личностный характер. 

Что касается датировки гимна, то, возможно, он относится к ранним годам (392—395), вскоре после учения в Александрии. 

Гимн написан восходящими иониками в форме диметра (так называемые ионики a minori: ? ? - - ? ? ? - - ), модификация которых дает излюбленный в античности анакреонтический стих ("переломленные", или анакластические, ноники: ? ? - ? ? - ? - ? ). 

Ст. 7—8. Хоровод (choreia) звезд вокруг космоса получает свою разработку в гимне Прокла "К солнцу", где ведут хороводы планеты, опоясанные огнями (I 8—10). 

Ст. 9. В греческом тексте стоит hyle, обычный натурфилософский термин для обозначения материи. Материя текуча, почему она и рисуется здесь в виде моря. 

Ст. 10—11. Эфир, по мнению древних, состоял из тончайших частиц разреженной огненной материи. 

Ст. 12—13. Лунная орбита отделяет текучий неустойчивый мир материи от высших миров. 

Ст. 16. Поток беззвездный находится выше "восьмой сферы". Это наличие "девятой сферы" считалось гипотезой александрийского астронома Гиппарха, принятой Птолемеем. 

Ст. 17—19. Снова образ хоровода, который ведет "девятая сфера" вокруг мирового Ума, понимаемого в неоплатоническом духе. 

Ст. 22—26. Образ "блаженного молчания" связан с гностическими понятиями. Неделимая (atomon) раздельность (toman) интеллектуальных (noeron) и интеллигибельных (noeton) сущностей (т. е. мыслящих, умных и мыслимых сущностей) напоминает о неоплатонических штудиях Синезия. 

Ст. 29. Понятие бездны характерно для гностических текстов. 

Ст. 32. Мирозиждущая мудрость — София-устроительница (художница) космоса — относится к общеантичному понятию мудрости и специально к гностической мифологии, особенно распространенной в I—II вв. 

Ст. 37. Здесь употребляется термин сверхсущий (hyperoysios), обычный у неоплатоников (ср., например, Плотин VI 9, 3) и встречающийся в патристической литературе. 

Ст. 66—70. Систему мистических символов ("мужское" и "женское" в одном лице, единство матери и отца, нераздельность голоса и молчания, выразительная вечность вечности) можно отнести к гностической образности: В. Тайлер находит ее в "Халдейских оракулах", сочинении, относящемся все к тому же религиозному позднеантичному синкретизму, что и гностические и герметические трактаты (Тhеi1еr W. Die chald? ischen Orakel und die Hymnen des Synesios. Halle, 1942=Berlin, 1966). 

Ст. 89. ...разум мой крылатый... — В оригинале — "крыло ума" (noy pteroma) напоминает образ крылатой колесницы души в платоновском "Федре" (246 b—е), отягченной злом и потому падающей на землю. 

ГИМН VII (VIII) 

Гимн VII (VIII) со звучащими в нем просьбами к божеству сохранить от зла жизнь самого Синезия и его родственников отличается откровенной личностной окраской. Время написания гимна, видимо, 403—404 гг. (вскоре после женитьбы Синезия, перед рождением его первого сына). Гимническая похвала в начале (1—5) и конце (48—53) песнопения только обрамляет главное — житейскую мольбу Синезия. Гимн написан разновидностью так называемых "телесиловых" стихов, изобретением которых гордился Синезий (VI, 1) и которыми он написал три гимна (VI, VII, VIII). В основе размера — анапестический диметр с усеченной последней стопой ? ? - ? ? - - ), где краткости могут заменяться долготой. 

Ст. 1. Дорийский лад считался у древних наиболее благородным и мужественным. Именно его Платон предназначал для воспитания юношества (Платон. Государство III 399 а и сл.; Аристотель. Политика VIII 7, 1342 b 10 и сл.; ср. гимн IX 4-5). 

Ст. 5. Имеется в виду Дева Мария, мать Христа. 

Ст. 10—13. Просьба Синезия напоминает просьбу Прокла в гимне Гелиосу (I 40—43), где поэт просит о духовных и физических благах. 

Ст. 11. Ключ ума не передает неоплатоническую терминологию выражения в греческом оригинале, которое буквально означает "умный источник", "интеллигибельный источник". 

Ст. 19. Имеется в виду старший брат Синезия, Евоптий. 

Ст. 21—23. Брат Синезия тяжело болел и выздоровел, когда все надежды уже были потеряны. 

Ст. 29. Сестра Синезия Стратоника, жена Феодосия, жила в Константинополе. 

Ст. 30. Дети, о которых здесь упоминается, видимо, племянники или племянницы поэта. 

Ст. 31. Гесихидов дом — Гесихий — отец Синезия. 

Ст. 34. Жена Синезия (имя ее до нас не дошло) стала в дальнейшем матерью трех его сыновей, старший из которых носил имя своего деда Гесихия. 

ГИМН IX (I) 

Гимн, возможно, написан после пребывания Синезия в Александрии (392—395), где он слушал лекции Гипатии. Поэт стремился перейти от языческой мудрости к открывающемуся перед ним новому учению, которое он воспевает, пользуясь старой традиционной формингой (лирой), но на серьезный дорийский лад, отнюдь не следуя за античными певцами. Что касается ритмической организации гимна, то она тождественна гимну V. 

Ст. 1. Форминга — древнее, встречающееся еще у Гомера (Ил. IX 186) наименование семиструнной лиры. 

Ст. 2. Ионийский город Теос (М. Азия) — родина Анакреонта. 

Ст. 3. Остров Лесбос (г. Митилены) — родина поэтессы Сафо. 

Ст. 20—30. Идея различной предназначенности человека была общим местом в античной поэзии. Ср. развитие этой мысли в оде Горация "К Меценату" (I 1, 3—29), что, возможно, указывает на один источник и для римского поэта, и для Синезия. 

Ст. 45—46. Ср. фр. 32 Bergk из анакреонтического сборника, где прославляется цикада. 

Ст. 61. В греческом тексте стоит hyperoysios, т. е. буквально "сверхсущий", что указывает на неоплатоническую терминологию (ср. Плотин VI 9, 3), встречающуюся также в патристической литературе. 

Ст. 63. Образ первозданный, гр. эйдос (eidos), в котором Синезий объединяет христианское понятие о Боге-Слове и упоминаемый ниже (75) неоплатонический Ум. 

Ст. 65. Тройственная мощь напоминает о троичности христианского божества. 

Ст. 65—69. Имеются в виду неоплатоническая картина космоса в совершенной сферической форме (ср. Платон. Тимей 33 b) и его источник — Единое, из которого все эманирует и к которому все в конце концов возвращается. 

Ст. 75—76. Разум, или Нус-Ум, — одно из главнейших понятий неоплатонической системы, вторая ипостась плотиновской триады — Единое, Ум, Душа. 

Ст. 80—93. Здесь имеется в виду понятие о верховном Уме, идущее от Анаксагора (V в. до н. э.), разработанное Аристотелем в качестве космической первопричины, Ума-Перводвигателя, и отождествляемое Синезием с христианским божеством. 

Ст. 80. Вещество, т. е. материя, гр. hyle, в которую изливаются (эманируют) истечения Ума. 

Ст. 98. Характерный для Синезия синтетизм, так как бог, близкий смертным, напоминает античное представление о полубогах, т. е. героях, не обладающих бессмертием. Вместе с тем здесь христианская идея очеловечивания божества в лице Сына божьего. 
 

1. Об этом см., например: Bregman J. Synesius of Cyrene, philosopher-bishop. Lei-den, 1982. P. 20—40.

2. См.: Остроумов А. Синезий, епископ Птолемаидский. М., 1879. Несмотря на столетнюю давность, эта книга не утратила своего значения. В ней объективно анали-зируются религиозные и философские противоречия Синезия.

3. Wilamowitz-Moellendorff U. von. Die Hymnen des Proklos und Synesios// Sitzungsberichte der Preussischen Akademie der Wissenschaften. Berlin, 1907. S. 272— 295=Kleine Schriften. Berlin, 1971. Bd. II. S. 168—184.

4. Нумерация гимнов дается нами по новейшему изданию К. Лакомбрада (Synesios de Cyrene/Texte etabli et traduit par C. Lacombrade. Paris, 1978. Т. I), который следу-ет здесь за изданием Н. Терцаги (Synesii Cyrenensis Hymni et opuscula/Rec. N. Terzaghi. Romae, 1939—1944. Т. I—II).

5. Synesios de Cyrene/Texte etabli et traduit par С. Lacombrade. T. I. P. 19.