Алексей Руднев

В ПОИСКАХ СВЯТОЙ РУСИ

Руднев А. В поисках святой Руси. Из писем А. Н. Руднева к В. И. Леоновой // Надежда. Вып. 6.

Номер страницы после текста. Предисловие, видимо, написано Зоей Крхмальниковой, составительницей альманаха.

В Описи А приплетены к №1780.

См. библиографию.

Два тома писем Алексея Николаевича Руднева к Вере Ивановне Леоновой, написанных в течение шести лет, с 1913 по 1919, составляют более четырехсот страниц.

Кто отыскал, кто собрал эти письма, как попали они в Самиздат, нам неизвестно. Но нам понятно, почему они привлекли внимание того, кто стал их добровольным „издателем".

Эти два тома, бережно перепечатанные и переплетенные, являют собой поразительное свидетельство о религиозной жизни русского интеллигента на переломе двух эпох.

Алексей Николаевич Руднев (рождения 1880 г.) в отличие от своих современников — авторов „Вех" — не пережил ни того трагического разрыва с Церковью, ни благодатного возвращения к ней. Он не отпадал от Церкви, вера была ему дарована с детства. Среди его родственников были священники и дьяконы, среди предков — пономари, псаломщики, звонари. Отец его, которого он очень рано лишился и не помнил, работал корректором в Синодальной типографии.

* В „Надежде" публикуется та часть писем, которая представляется нам наиболее существенной для характеристики отдельных сторон церковной жизни начала XX века.

271

Это была семья, жизнь которой текла в русле православного традиционного благочестия.

Однако же русская религиозность в ее традиционных формах знает и другие типы благочестия. И неслучайно в этой части „Надежды" соединены два свидетельства о русской религиозности — письма игумений Усть-Медведицкого женского монастыря матери Арсении (помещенные в разделе „Жизнь во Христе") и письма А. Н. Руднева.

Мать Арсения и Алексей Николаевич были людьми образованными. Жили они в одно время. И оба сумели, по всей вероятности, неведомо для себя оставить нам память о двух направлениях, двух типах православного благочестия, которые в своем роде характерны не только для их времени, но и в целом для русской религиозной идеи. Матушка Арсения являет собой пример высокой духовности, молитвенного подвига, Алексей Николаевич представляет собой тип мирянина, воспитанного русской православной Церковью, жизнь которого, в отличие от матушки Арсении, несет на себе явное „разделение Христом".

В Алексее Николаевиче было больше внешнего, больше развита связь с внешним. Он и показал это внешнее, окружавшее его, приметы своего времени. И показал, как были связаны меж собой на „переломе времен" русский „средний интеллигент" и православная Церковь. Здесь, как мы увидим, духовное подчас подменялось душевным, реальность Христа — религиозными экзотикой и эстетикой. Поэтому, если письма матери Арсении нам представляются сочинениями духовного плана, то письма А. Руднева являются скорее историческим (и ценнейшим для нас!) документом. Ценность его со-

272

стоит в том, что у автора был собственный, не навязанный большинством, модой, поветрием угол зрения. Письма его чрезвычайно достоверны. Да и как им не быть таковыми? Ведь писались они по свежим, только что прожитым впечатлениям. А Руднев к тому же человек редкостной искренности. И читая его письма, невольно вспоминаешь Макара Девушкина из „Бедных людей" Достоевского...

Руднев не разыгрывает роль ни умудренного житейскими передрягами учителя, ни разочарованного страдальца. Он пишет о себе Вере Ивановне: „Я скуп". Не хвалясь, не огорчаясь, просто констатирует такой факт. Он не скрывает своей непрактичности, неумения справиться с житейскими осложнениями, рассказывает о случаях невыполнения им различных просьб (по неумелости), о том, что когда в Москве стреляли, за хлебом ему с мамой и другим соседкам „сбегала" полковничья дочка, а не он, Алексей Николаевич, человек 37 лет, мужеска пола. У него и мысли, видно, никогда не появляется, что о чем-то можно умолчать, а что-то приукрасить. Не щадя в письмах себя, неужели он будет щадить события.

Он показал свою эпоху, маленький отрезок времени — с 1913 по 1919 год.

Торжества, посвященные прославлению Святителя Ермогена, похороны В. Ф. Эрна, „знаменитая пятница" в октябре 1917 г. и следующая за ней неделя, посещение монастырей и кладбищ, описание известных и неизвестных могил, мысли о единении интеллигенции с народом, о „неиспорченных" и так называемых сознательных представителях народа, о незнании людьми подлинного церковного мировоззрения, о необходимости духовного общения, о

273

прежней душевной цельности и нынешней дробности, о благотворном влиянии на человеческую личность церковной службы, о противоположности культурной и христианской жизни, мечта написать историю Святой Руси „позднейшего времени" (это, так сказать, круг интересов, то, что волновало Руднева и его друзей в те баснословные времена) — обо всем этом пишет Алексей Николаевич. И о многом другом: о странниках и странницах, иконах, настенной живописи, быте духовенства прошлых времен, семейных преданиях, беспоповцах, о замыслах П. Мансурова, юродивых, о Леонтьеве, Розанове, теософии, декадентстве, футуризме и т. д. и т. п.

Ренессансом были религиозным те годы, о которых писал Руднев, или упадком? Если смотреть с „высоты" нашего времени, то не то что ренессансом, а прямо-таки расцветом.

Ну, а если без „высот", то все же, наверно, упадком. Все уже сдвинулось в известном направлении. Усталость сквозит во многом. И в храмах — Руднев пишет — народу стало заметно меньше.

Временем углубляющегося разделения были эти годы. Обилие кружков, наверное, свидетельствует и об этом - о разделении. Общество Вл. Соловьева, Кружок ищущих христианского просвещения, Зла-тоустовский, Иоанно-Богословский, кружки Попова, Саломатина — иные из 4-х членов.

Руднев мечтает о будущем Общества Ортодоксо-филов. Его воображению рисуется шествие немногих адептов. Откуда же взять многих! — восклицает он с сожалением. И тихо добавляет сокровенное: да и как-то интимнее так. Наверное, главное для него — это свое, личное, можно даже сказать ревнивое отношение ко Христу, к Церкви, к ее святым, к

274

подвижникам. У него были свои любимые храмы, и даже не храмы, а любимая служба в этом храме, и даже не служба, а — к любимому образу подойти. К обряду он относится эстетически, хочется даже сказать эстетски: пришел специально к выносу плащаницы, был на омовении ног, идет на архиерейскую службу. Себя и таких, как он, называет праздно-любцами, то есть, конечно, не любителями праздности, но любителями праздников.

Его симпатии и антипатии порой необъяснимы. Он не мог побороть в себе предубеждения против Дурылина и — большой консерватор в канонической области — явно благоволил к такому обуреваемому духом реформаторства епископу, как Антонин Грановский. Или, может быть, „умеренному республиканцу" (или „консервативному либералу"?) Рудневу епископ стал близок после своих выступлений против цензуры? Впрочем, политика Алексея Николаевича совсем не интересовала.

У него свой взгляд на историческую "ценность" исторических событий. Для него ничто — роспуск Государственной думы, в его письмах нет мгновенного отклика на начало первой мировой войны. Он продолжает писать так, словно ничего не изменилось. Реакция возникает постепенно и постепенно обостряется, когда возникает „угроза" призыва в армию для его друзей и для него самого. Он, понятно, не пораженец, но и патриотический взрыв — явление для него чуждое.

„Забывает" Руднев откликнуться на февральский переворот и на октябрьский. Правда, не исключено и то, что виной этому — его сверхосторожность. Он ведь с опаской подходит к телефону, называет в письмах февральскую революцию „событием",

275

намекает на что-то с помощью упоминания сури-ковской картины „Меньшиков в Березове" и т. д. В общем гипотеза о сверхосторожности вполне основательна. Впрочем, основательна ли?

Умирает внезапно его мать. Это для Алексея Руднева не только потеря самого близкого на земле человека, это и жизненная катастрофа. Он ведь был очень болен, болезнен и слаб физически (ужас перед призывом — не проявление трусости, но реальная самооценка), ему нянька была нужна, сам за собой ухаживать он не мог — просто не умел.

И вот об этом-то — по смерти мамы — Алексей Николаевич тоже пишет не сразу, заметно спустя, когда и эта смерть стала уже прошедшей, прошедшим. Может, роковые события ему надо было пережить в себе, одному, прежде чем он мог обрести способность описывать их?

Не нужны были ему грандиозные катаклизмы. Он не искал бури, потому что в бурях для него не было покоя. Ему нужно было, чтоб ничего не изменялось, чтобы все было, как в детстве, так же благовестили церкви, так же ходить с крестным ходом вокруг Кремля, так же бывать на омовении мощей... Ах, ну конечно, какие-то изменения необходимы. Вот, скажем, идет старец-митрополит с пред-несением креста (новость для Москвы) — это славно.

И уже в декабре 1917 г., как будто ничего не произошло, не изменилось, ортодоксофилы собираются у Алексея Руднева почитать Полигения, интересный папирус, Георгия Плифона, Виссариона Никейского.

Но как же много все-таки увидел этот странный человек с длинными черными волосами и бородкой, украшавшими его одухотворенное лицо, скромный

276

библиотекарь семинарской (на филфаке), а потом фундаментальной университетской библиотеки, знаток (и преподаватель) греческого языка, изучавший его под руководством Сергея Ивановича Соболевского, почитатель неоплатоников, православный человек, возлагавший надежды на республику, поклонник русской старины и Чаадаева(в наше время это кажется несовместимым) в своих письмах к самоотверженной, добронравной и интеллигентной (высшие женские курсы Герье) дочери владельца кондитерского предприятия — Вере Ивановне Леоновой.

Последнее из имеющихся у нас писем Алексея Николаевича к Вере Ивановне помечено 1919 годом. А 16/29 января 1920 г. сорока лет от роду он умер. Говорят, от чахотки. Но говорят еще и так: жизнь без маминых забот была для него непосильной. Вера Ивановна похоронила Алексея Николаевича Руднева. Она пережила его на 20 лет и скончалась в день высоко чтимого ею Преподобного Серафима Саровского 2/15 января 1940 года. Она никогда не выходила замуж.

1913 год

19 апреля 1913 г.

Вас беспокоит моя холодность, глубокоуважаемая Вера Ивановна: очень признателен Вам за Ваше сочувствие. Но не беспокойтесь очень об этом; я ведь сам не огорчаюсь и не унываю. От чего происходит эта холодность. Думаю, что, главным образом, от той суеты, от которой я не могу освобо-

277

даться даже в великие дни, — прежде всего по той причине не могу, что занятия у нас в библиотеке бывают и на Страстной неделе, в понедельник и во вторник, так что я прямо от обедни прохожу туда и домой возвращаюсь только часам к трем. А посетителей за два дня было не мало: наши студенты любят заниматься и часто посещают библиотеку; отсюда — разговоры и лишние впечатления, тогда как в эти дни и часы следовало бы уединиться и углубиться в себя. Остается одна великая среда; да и в этот день, придя от обедни, я застал у себя двух студентов, а третьего приняла еще до меня мама. Опять лишние впечатления. Дурного в этом приеме студентов, конечно, ничего нет, — как нет, собственно, ничего дурного и в моей университетской „веселости": но... старец о. Амвросий Оптинский мог шутить безопасно для своего „устроения", которое у него было уже твердо, а я терплю урон от „молвы житейской". Мало я борюсь со своей впечатлительностью, неуравновешенностью и этим не даю укорениться тому настроению, которое нужно для возникновения и поддержания религиозного чувства. В скит какой-нибудь уехать на Страстную неделю я не могу, во-первых, вследствие университетских занятий, во-вторых, - не выдержу долгого скитского богослужения, в-третьих — еще хуже себя расстрою поездкой по железной дороге: при моем беспокойном характере я и на Сокольническое шоссе к о. Кедрову не решусь ехать в такие дни. А вот летом это можно бы делать, уже после всех занятий, когда „утишатся вся чувствия", как сказано в молитвослове. Но, пока что, углубляться в себя и следить за движением своей души все же нужно; такого рода внутреннее делание, мне думается, укрепит и

278

наше миросозерцание. А ведь оно прекрасное у нас, миросозерцание нашей святой Православной Церкви, глубокое, широкое, разнообразное - в меру, не в ущерб единству и цельности! Когда подумаешь о ее — собственно ее писателях — святых отцах и учителях, о ее поборниках и защитниках в новое время — славянофилах: Киреевском, Хомякове, Самарине, Аксаковых, К- Н. Леонтьеве, В. С. Соловьеве ( оставляя в стороне его сочувствие католицизму) , да если еще к ним присоединить Коханов-кую, Апполона Григорьева, Н. Н. Страхова... как радостно становится на душе, как расширяется сердце! А на наших глазах — их преемники: С. Н. Булгаков. Вл. А. Кожевников, Н. А. Бердяев, М. А. Новоселов... Но как их, все-таки, мало, и будут ли, в свою очередь, у них сотрудники, продолжатели, преемники? Конечно, неложен „божественный, любезный, сладчайший глас" Жениха Церкви: „Аз с вами во вся дни до скончания века"; но как жаль, что в наши дни слишком многие уходят из (или -от) ограды церковной и устраиваются самостоятельно: ведь, думается, без Церкви — жизнь не жизненна, как выражались греки, - а тем не менее что-то отвлекает многих от нее, хочется многим на какой-то будто бы простор... А наше церковное направление им кажется отчасти узким, отчасти устарелым... Но не следует вспоминать об этом в радостные дни Пасхи; лучше - еще несколько слов о жизненности и полноте церковного мировоззрения. По-моему, единение с народом, — желанное для всех (с неиспорченной частью народа, конечно, а не с „сознательными" элементами!), возможно именно только на почве Церкви ( если это единение должно быть глубоким, внутренним, а не механическим;

279

ведь на этой почве все одинаково дорого и любезно и нам, образованным людям, и им, „простым": и истины веры, и церковная внешность, и юродивые, и странники, и крестные ходы, и колокольный звон... Помню, однажды летом провожал я какой-то крестный ход по Никольской: день был солнечный, впереди — лес кремлевских хоругвей, за ними — духовенство с архиереем, — а с колоколен Богоявленского, Заиконоспасского и Греческого монастырей1 *, столь близко друг к другу расположенных, — веселый, громкий звон... Шла подле меня простая старушка; сперва взглянула на меня несколько раз, должно быть, хотела узнать, могу ли я сочувственно отнестись к тому, что ей хотелось высказать, - и, наконец, с умилением сказала: „Уж если здесь так хорошо, то что же на том свете будет?" Этим светлым воспоминанием и закончу нынешнее письмо...

5 мая 1913 г.

/.../ Думаю, что неясно выразился, противополагая „неиспорченных" „сознательным". Что я разумею под этими наименованиями, будет видно из наглядных примеров. Всю Пасху в нашей Музейной церкви2 появлялись два мужичка, по внешнему виду — дальние, из таких, про которых один мой знакомый выразился так, что их, мол, взяли прямо от земли, отряхнули — да и то лишь слегка, - и — вот они перед вами! Я не знаю, каковы они душою, но что-то хорошее, глубоко-симпатичное в них было, — в их взгляде, в их смирении... Обратный при-

* См. комментарии в конце текста.

280

мер. Шел я однажды Ермолаевской Садовой; есть там автомобильный гараж: у ворот его, на траве, между двумя палисадниками сидели и лежали шоферы; один читал вслух другому какую-то книжку... То, что я ощутил в себе, когда посмотрел на них, я не могу не назвать иначе, как страхом, — страхом за будущее, за судьбу России (да не покажется Вам, что это слишком громко сказано!)... Опять-таки: душ их я не знаю. Но мои думы и чувства объяснит одно сравнение, заимствованное из истории литературы. Разбойник Василий Буслаев в былине рассуждает так: „Много смолоду бито-граблено — под старость надо и душу спасти!" Страх законного возмездия удерживает (хотя и не всегда) наших „сознательных" рабочих или людей, подобных этим шоферам (тоже несомненно сознательных!), от крупных преступлений; но, вот, мысль о душе, о ее спасении, разве возникает у них? Души, ведь, никакой нет, — это один из догматов их „сознательности"! А дело идет к тому, что тип этого рода становится все более и более преобладающим в народной среде, вытесняя „смиренного мужичка", хотя бы пьяненького, и ругающегося, но и с пьяными слезами прибегающего к Богу (видел я раз перед церковью св. Иоанна Предтечи в Серебряниках4 такую картину) . Миросозерцание „сознательных" рабочих ведет их по пути, прямо противоположному тому, который указывает Церковь (так что здесь совершенно неприменимо положение, по которому „все дороги ведут в Рим", как Вы писали!). После получения Вашего письма я беседовал об этой печальной смене типов с моим другом, русским историком, готовящимся к професс. званию, тут же был и его товарищ, тоже русский историк, и тоже оставленный при Уни-

281

верситете; их мнение, как русских историков, в данном случае могло быть авторитетно. И оба они вполне согласились со мною, что симпатичный тип вытесняется противоположным; по их словам, Россия и в этом отношении (как, например, в отношении развития капитализма и т. п.) вступает на общеевропейский путь, — как ни прискорбно это в данном случае. Должен сказать, что друг мой гораздо либеральнее меня и не столь восхищается славянофилами и К. Н. Леонтьевым, как я. (Кстати, если Вам будет угодно, я напишу Вам как-нибудь о моих друзьях, а также о Новоселовском5 „Кружке ищущих Христианского просвещения"). Если к сказанному прибавить еще то, что я слышал нынешней зимой у Новоселова, когда „главы" его кружка — Вл. Ал. Кожевников и С. Н. Булгаков — единогласно признали, что в наше время и православие, и католичество, и протестантство отступают перед все расширяющимся атеизмом, - если вспомнить, что атеизм находит себе верноподданных последователей среди социалистически-сознательных рабочих, готовых — при первой крупной ошибке теперешних правителей - весь мир перевернуть по-своему, — то, надеюсь, мои страхи и мои стремления вполне будут понятны.

Очень Вам благодарен за обильные выдержки из писем Маронко: по себе знаю, что дать столько выписок из чужих писем - дело не легкое. Не обижайтесь на мое долгое молчание.

Искрение уваж. Вас Л. Руднев

282

5 июня 1913 г.

Давно не писал я Вам, Вера Ивановна! То занимался, то писал длинное письмо моему другу Владимиру Анатолиевичу Панову в Тарусу, где он каждое лето живет у своего дяди-врача. О нем и Вам напишу: я ведь обещал однажды рассказать Вам о своих друзьях. Вы высказали в одном письме предположение, что у меня нет братьев, и что оттого именно я так ценю дружбу. Да, у меня ни братьев, ни сестер нет. Я рос совершенно одиноко, окруженный только старшими, пожалуй даже почти исключительно старшими людьми.

/.../ С 1908 г. я познакомился в своей библиотеке с одним из наших студентов, русским историком В. А. Пановым. Я сразу очень к нему привязался, и сразу же наши беседы приняли характер полной откровенности с обеих сторон... Владимир Анатольевич — сын умершего уже преподавателя духовного училища из Тулы, но с 1-го же курса его семья переехала в Москву. Он — человек чрезвычайно умный, разносторонне начитанный, но утративший веру детских лет. Это ужасно тяготит его; под влиянием своих мыслей он доходит иногда до какого-то изнеможения даже физически или, по крайней мере, нервного... Бели бы он мог вернуть себе веру, он был бы вполне „церковным" христианином. По-моему вся беда его в том, что он мало-помалу вывел себя из той атмосферы религиозности, какою дышал раньше, а потом, заметив свои возникшие тогда сомнения, понадеялся на то, что умом своим, с помощью книг, наук — он найдет для себя разрешение религиозных вопросов... Теперь на книги и науки он совсем оставил надежду; теперь ему хо-

283

чется найти человека, обладающего личным религиозным опытом, который испытал бы в своей внутренней жизни „прикосновение к мирам иным"; его интересуют „старцы". С. Н. Булгаков, о. П. Флоренский, Новоселов и другие верующие интеллигенты ездят в Зосимову пустынь близ Лавры к о. Алексию. В-ру А-чу хотелось, чтобы сначала съездил туда я, а потом и он. Но я не поеду, да если бы и поехал, то мое отношение к старцу ограничилось бы принятием от него благословения: исповедываться я не стал бы, а беседовать мне с ним — не о чем, что я говорил и В. А-чу. Кроме того, ему нужно бы побеседовать со старцами подольше, даже не в один раз, как, напр., беседовал Леонтьев с о. Амвросием; но для этого о. Алексий слишком занят: он выходит к посетителям только с вечера пятницы до вечера воскресенья, а остальные дни проводит в затворе. А народу к нему приходит множество, и беседовать подолгу с каждым ему поэтому невозможно: так я слышал от некоторых студентов, бывающих у него. /.../ А у меня самого нет и не было тех переживаний общения со Христом, каких он ищет. Хотелось ему сблизиться с С. Н. Булгаковым, давал я ему его адрес, но — С. Н., должно быть нередко получает такие письма и — быть может, вполне основательно, — не всегда им доверяет, да и пишет мой друг довольно суховато, лаконично; как бы то ни было, но ответа он не получил. Я уже брался лично, на вечерах у Новоселова, переговорить с С. Н., — хотя я так „благоговею" перед Булгаковым, что, кроме рукопожатий, ничем не решаюсь обнаружить своего отношения к нему! — рассказать ему о Панове и просить назначить ему время для беседы, но как раз в это время вечера у Новоселова прекратились

284

— как говорили, из какого-то опасения недоразумений с полицией. А публичные рефераты новоселовского „Кружка ищущих христианского просвещения", читаемые в доме б. Корнилова на Кисловке, бывают чрезвычайно редко; нынешний год — особенно редко, т. к. Новоселов был сильно болен какой-то сердечной болезнью. Впрочем, по моей просьбе, Новоселов прислал В. А. билет на последний в этом году реферат (в январе, кажется), и мой друг очень интересовался посмотреть всех деятелей кружка - Новоселова, В. А. Кожевникова, Мансурова, о. Флоренского, Н. Д. Кузнецова, Н. М. Соловьева, Великанова, но в тот же вечер назначено было педагогическое заседание в VI гим., где он преподает, и побывать в Кружке ему так и не удалось!.. /.../ Для образца его рассуждений выпишу Вам заключение его последнего письма ко мне: „Самое главное несчастие в моей жизни, дорогой А. Н., — отсутствие веры, не имея веры, не зная путей, ведущих к ней, поневоле делаешься крайним пессимистом, поневоле начинаешь считать себя какой-то игрушкой в руках не ведающих ни добра, ни зла стихийных сил. Если бы откуда-нибудь явилась помощь из безвыходного положения!" /.../

20 авг. 1913 г.

/.../ Наша поездка в Лавру не была удачна: погода была дождлива, а кроме того — многое неприятно действует на меня в частных номерах, где мы останавливаемся... Впрочем, посещение Киновии приподняло несколько мой дух. Мне нравится этот монастырь, не столь безлюдный, как Гефсиманский

285

скит, но и не так наполняемый посетителями, как церковь Черниговской иконы Б. М. От дождя мы с мамой укрылись в глубоком крыльце какой-то кельи: старое деревянное крыльцо, кругом — зелень, дальше — простенькая церковь — все навеяло на мою душу мир. На кладбище позади церкви Черниговской иконы я поклонился могиле о. Климента Леонтьева, — а в Лавре, около Успенского собора — могиле Ив. С. Аксакова. Когда-то я мечтал об издании не отдельных сочиненьиц, книжками, как у Новоселова, а — о целом журнале, хотя бы и не ежемесячном, а, напр., трехмесячном. Конечно, не мне бы мечтать о срочной работе, надолго ли бы хватило первого напряжения! Но появилась мысль: издать — в виде приложения к журналу — альбом с изображениями могил наших религиозных мыслителей — писателей: Киреевского, Хомякова, Чаадаева, Самарина, Леонтьева, Гилярова-Платонова, Соловьева... Пишу об этой мечте потому, что мысль эта, вообще говоря, все же осуществима, хотя и не в виде „премии"...

Перехожу к более свежим воспоминаниям. Я тяжел на подъем и нескоро осуществляю свои намерения побывать где-либо, хотя бы мне и хотелось туда. Давно я собирался съездить в Никольский единоверческий мужской монастырь (за Преображенской заставой) ? и не знаю, скоро ли собрался бы туда. Но однажды я сказал о своих планах моему добровольному помощнику по библиотеке, студенту Георгию Ивановичу Фомину^; мы с ним иногда беседуем о древнем религиозном искусстве, которое он знает и исторически, по книгам, а я — только как любитель. Он просил меня, чтобы я непременно сказал ему, когда поеду. И вот мы 8 августа побывали там и оба остались чрезвычайно довольны.

286

Монастырь этот имеет очень уединенный вид — настоящее убежище для любителей созерцательной жизни. Красивый, как будто готической архитектуры храм темно-красного цвета с желтыми украшениями, довольно стройная кирпичная колокольня, вдали кельи, тоже в готическом стиле, одноэтажный белый домик настоятеля, пятиглавая зимняя церковь над святыми воротами с знаменитой Хлудов-ской библиотекой9 при ней (эта церковь, ворота и здание библиотеки — желтоватого цвета)... Всюду — трава, по местам — деревца, яблочный сад, маленькое братское кладбище - и тишина, тишина! Тишина такая, что она мне напомнила Параклит, скит Лавры во Владим. губернии10. Монахи там носят особые куколи — старинного образца: низкие, с выпуклым верхом, в каких изображаются древние преподобные или, например, святитель Митрофан Воронежский. Видел я и молодого их архимандрита о. Никанора: о нем я слыхал от его товарища по семинарии, еще и сейчас учащегося у нас на философском отделении. По отзыву другого студента — старообрядца, о. Никанор — человек очень строгий, но строгий по любви к аскетизму. Как любезно нас приняли там! Иеромонах, по-видимому, научно знакомый с древним искусством, показал нам подробно всю старину летнего храма; побывали мы с ним и в общих алтарях (главный — Успения, придельный - св. Николая). Мой Георгий Иванович был чрезвычайно доволен: „Это — настоящий музей!" — говорил он. Особенно восхитил его образ Богоматери в главном алтаре: изображение это там называют „Голубицей": на руках Богоматери — младенец Христос в белой одежде держит на руках белого голубка. Старинная и прекрасная икона!

287

Замечательно тут вот что: когда на Западе еще не появлялось столь излюбленных впоследствии изображений Богородицы с какими-нибудь „сентиментальными" атрибутами (вроде яблочка, например) — в Восточной нашей иконописи подобное изображение, значит, уже существовало! Интересно бы также узнать, когда впервые появились такие иконы Божией Матери, как афонские: Млекопита-тельница и Милующая (она же — .Достойно есть"): в них ведь тоже проявилось и нечто, возбуждающее нежное чувство, нечто „сентиментальное" что ли, а в то же время — обнаружилась и известная смелость, пожалуй даже — дерзновение художника. То же самое мы находим и в церковной поэзии. Возьмите, например, „сентиментальную" службу Сретения Господня: канон и особенно — нежные припевы из 9-й песни его. Там же, кстати, Божия Матерь именуется „чистой голубицей"; в других канонах поэты („поэты канонов" так они и называются по-гречески) называют ее „голубицей Соломоновой", „розой долины"; правда, оба эти нежные наименования заимствованы из „Песни Песней" (по-видимому); но самая мысль — применить их к лицу Богоматери — несомненно, была довольно смелой. А что мысль и чувство христиан далеких веков были довольно смелы — для нас, привыкших к шаблону, к „принятому", - этому я знаю много примеров из христианской древней литературы: тогдашние люди выражались подчас куда дерзновеннее нас! А в дерзновении этом, в свободе этой была сама жизнь, ключом бившая религиозная жизнь во всей ее полноте! Вот почему, между прочим, когда говорят о Церкви, будто ее учение, ее идеи устарели, будто рамки церковной жизни тесны для современного

288

человека, — мне приходит в голову: да знаем ли мы, в чем, собственно, состоит учение Церкви, каково церковное мировоззрение? И не из деликатности включаю я и себя в число незнающих, говоря „мы", — нет, и я хорошенько не знаю всех сторон этого миросозерцания, а только (отчасти, м. б., просто по своей специальности - классика) я имею больше данных, чем другие, для того, чтобы догадываться о широте и жизненности этого мировоззрения.

Возвращусь к иконе „Голубицы". Как жаль, что по вине нашей косности и рутинности это единственное (думаю, что единственное; помнится, так и иеромонах говорил) изображение не имеет списков, хотя хранится в мало доступном месте — в алтаре мало кому известного монастыря! Как было бы хорошо отпечатать этот образ — с изяществом, конечно, хотя и без роскоши, в красках или хотя бы так! /.../ Вообще, все иконы в монастыре - XIV, XV, XVI и XVII веков. Даже вверху стены украшены не живописью, а вставленными в скульптурные рамы иконами. В приделе св. Николая все иконы — из иконостаса бывшей домашней моленной предков семьи Гучковых, перешедших в единоверие во время каких-то притеснений раскольников со стороны правительства — причем один из предков не переменил своих убеждений и предпочел уйти в Сибирь?11 „По этому иконостасу вы можете составить себе понятие о том, какие бьшали в свое время моленные", — сказал наш проводник. И в приделе весь алтарь уставлен старинными иконами; теснота помещения и плохое освещение препятствуют их осмотру.

Монастырь был в свое время отнят нами у беспоповцев; хотя многие иконы были раньше просто

289

выкрадены ими из наших церквей, - но все же сколько, думаю, было у них горя, сколько слез, когда у них отнимали такие сокровища милой им старины! Да и вообще в тех местах в прежнее время много было внутренних трагедий. Религиозные сомнения, порождавшие искание истинной Церкви Христовой, смущение, вызываемое отсутствием священства, самое, наконец, безбрачие, часто мнимое, лицемерное... сколько душевных страданий причиняло все это людям!

Я угостил Георгия Ивановича просфорою, и мы с ним отдохнули на скамьях, употребляемых, должно быть, во время угощения странников по большим праздникам; затем мы простились с гостеприимной обителью и направились на расположенное за ее стенами беспоповское кладбище12. Там мне пришлось увидеть нечто необычайное. До нас несколько раз доносилось какое-то странное — не то пение, не то — причитание, подобное пению слепцов. Наконец, ту дорожку, по которой мы шли, перешла группа женщин, одетых в черное; впереди одна из них несла икону на такой длинной и широкой пелене с позументами, что сама казалась облаченной в какую-то ризу. Это беспоповцы ходили с панихидами по своим могилам. Мы поровнялись с тем местом, где они стояли, и я услышал тихие слова: „Ну, вот уж когда пройдут!" - очевидно, относившиеся к нам. Мы прошли, и они затянули песнопения — странным напевом, сильно гнусавя. Главенствовал мужчина с медной кадильницей на ручке. Когда мы повернули к выходу с кладбища, навстречу нам из-за ограды монастыря двигалось другое подобное же шествие: впереди - мужчина в поддевке с кадильницей, за ним — женщина с большой иконой Бо-

290

жией Матери на золотой пелене, далее ряд женщин -в черных одеждах и черных платках на голове, не сложенных треугольником, а распущенных целым квадратом; между ними были и девочки; за ними шли „мирские" женщины и девочки, очевидно, — заказавшие панихиду. Эти все пели, так же гнусавя и уже не стесняясь нашего присутствия... По дороге к кладбищу сидела на земле старушка; она, очевидно, ходит только с помощью костылей, которые лежали около нее: перед ней на коленях лежала старая славянская книга (Псалтирь?), которую старушка потихоньку читала. От левой руки ее тянулась по земле лестовка из тесемочек. У нас она ничего не просила, но „свои", вероятно, ей подают... — Вот где живая старина, вот где истинный консерватизм, подумал я! Века протекли, не касаясь этого!

... Вот Вам еще несколько выписок из последнего письма ко мне Андрея Андреевича13, не могу ими не поделиться, очень уж хороши! Я их и Вл. Ан-чу читал. „Я пишу Вам в несколько необычной обстановке: на зеленом лугу, в церковной ограде; предо мною высится красивый храм. День сегодня чудный, тихий. Я удалился от своей шумной компании, чтобы побеседовать с Вами наедине. Представьте, Ал. Н., после Москвы я сегодня в первый раз побывал в церкви. Зато как мне было приятно услышать службу сегодня, хотя не было ни стройного пения, ни молящегося народа: священник, псаломщик, сторож и я, — вот все, кто присутствовал в храме. Удивительная все-таки красота и величие в церковной службе, и как жаль, что для многих не дано понимать ее духовной красоты! Даже непонятна их психология, и никак не можешь понять, как же можно представлять иначе то, что для тебя так

291

кажется ясным, очевидным. Да, Ал. Н., так вот живешь среди людей, и действительно, начинаешь ценить втрое тех людей, с которыми сходишься в мировоззрении. Действительно, необходимо общение между единомысленниками, иначе трудно становится жить среди чуждых по мысли людей. Как приятно бывает сказать хоть несколько малых слов с человеком, который может тебя понять. Вот я пишу Вам, и мне с Вами хорошо, тихо, я смотрю на голубое небо, смотрю на летающих в вышине птичек, и моя мысль летит в те края, ищет тех wct, что дают „покой душам нашим". И мне хочется отряхнуть с себя всю суетливую жизнь, полную компромиссов с жизнью духа, и забыть ее, забыть хоть на время. Вот побыл сегодня в церкви, и на душе хорошо. Посещение церкви для души есть своего рода духовная баня: побыл, и чувствуешь облегчение, свежесть. Побеседовал с Вами, и тоже чувствуешь облегчение, силу снова мыслить, ощущаешь единство душ... Общением единомысленники укрепляют друг друга в житейской борьбе с сомнением и суетой..."

1 октября 1913 г.

Ваш „молчаливый" листочек, Вера Ивановна, я давно уже собирался послать Вам уже исписанным, но все меня отвлекали посетители, иногда совсем неожиданные. Как здоровье Вашей сестрицы? напишите мне о ней. Если теперь почему-нибудь не можете писать большое письмо, то, пожалуйста,не беспокойтесь: правда мне очень бы хотелось прочесть Ваши воспоминания о странниках, которых Вы знали...

/.../ Недавно посетил меня оставленный при Уни-

292

верситете Александр Петрович Рудаков14; был он решительным отрицателем всего религиозного, ревностным проповедником того направления в истории религии, которое объясняло происхождение христианства, приравнивая его к религиям страдающих, умирающих и воскресающих божеств, - олицетворяющих умирающую зимою и возрождающуюся весной природу; но, под влиянием прискорбных жизненных обстоятельств — неудач, разочарований в людях и т. п., в нем произошла большая перемена. Через Спинозу, Шопенгауэра и Платона он пришел к твердым убеждениям; сущность их такова. Тело -само по себе, а душа - сама по себе; она откуда-то в него приходит („или Кто-то ее посылает") как бы для того, чтобы отразить в себе добро или зло: сообразно с тем, что она отразит, она и по смерти тела будет жить в злом или добром настроении; выходя из тела и из мира, где она дробится под влиянием внешних вещей, душа возвращается в себя, и это ее состояние — более сильное, более живое, чем пребывание в теле. Высказал он еще такую, очень мне понравившуюся мысль: обильное чтение, иногда с самых юных лет, наполняет нашу душу непережитыми, извне только усвоенными впечатлениями; от этого душа дробится и не живет настоящей жизнью. До изобретения книгопечатания, принесшего этим большой вред человечеству, человек вчитывался в небольшое сравнительно количество рукописей, знал немногих писателей, но основательно, вдумчиво, благодаря этому душа читателя как бы углублялась, усвоение чужого было глубже и самостоятельнее, а оттого и личность являлась более цельной и самостоятельной. Как развито в наши дни естествознание, но как слабо понимание природы

293

вообще! А вот Леонардо да Винчи — у него для изучения природы были только древние сочинения — Плиния, Сенеки; но, вчитываясь в них, вдумываясь в природу, он дошел до такого понимания ее, какого нет теперь! Прежний естествоиспытатель рисовал - и тем самым всматривался, вдумывался в произведение природы, оно как бы проходило через его душу; теперь он фотографирует — и получается новое явление природы - от действия солнца на пластинку, но не прошедшее через душу наблюдателя.

Ваш А. Руднев

30 октября 1913 г.

Вероятно, Вы давно уже ожидаете моего письма, Вера Ивановна, но я не сказал Вам, что мой Николай Семенович, принеся мне вырезку со статьей преосв. Антонина и Вашим письмом, а также и свое послание к Вам (здесь прилагаемое), забыл дома послание св. Синода; поэтому я решил ждать, пока он вернет и его, чтобы отправить Вам все вместе. Сей час он был у меня и возвратил послание. Я надеюсь, Вы простите мне, что я без Вашего разрешения прочел ему и Сергею Георгиевичу (одновременно) Ваши прекраснейшие воспоминания: меня может оправдать в этом случае свидетельство самого Николая Семеновича о том чувстве, которое возбудило в нем это чтение; дай Бог почаще слышать и читать что-либо подобное, хотя бы собственных подобных переживаний и встреч и мало было в жизни!

/.../ В мои студенческие годы в Андроньевом монастыре15 появлялся одно время странник, высокий ростом, хотя уже согбенный, глубокий старец — лет 80-ти, никак не меньше. Он становился всегда

294

при входе в храм (зимний), у самого порога, и все время беспрерывно творил крестное знамение медленным движением сильно дрожащей руки; в эту же руку клали ему и деньги (другая была чем-то занята: может быть, он держал ею палку); он поклонится дающему — и продолжает креститься и шевелить губами (м. б., это был делатель „молитвы Иисусовой", как автор „Откровенных рассказов"). Лицо у него было какое-то особенно одухотворенное: думаю, что это был один из так наз. .духовных" людей. Однажды, встретившись со мною на Никольской, он мне поклонился (я тогда постоянно посещал Андроньев, и он, очевидно, запомнил меня, и я был и тронут, и смущен поклоном такого человека: Он довольно долго (м. б., не один месяц — не помню даже приблизительно) посещал монастырь, потом перестал показываться, но много времени спустя я видел его однажды (и это уже в последний раз) у Иверской1: он стоял посреди часовни на коленях и молился, и опять меня поразило его лицо — светлое и благостное — даже трудно сказать, впрочем, какое именно: и давно это было, и видел я его недолго, да и все обстоятельства, при которых я видел его — и даже самое мое почтение к нему исключали возможность наблюдения над ним... Ивана Трифоновича я помню (хотя в то время не знал его имени) — помню его наружность и особенно глаза, помню, с каким уважением кланялись ему почтенные купцы, становившиеся в Успенском соборе за своими ящиками. Слыхал я от кого-то и о его веригах. Когда я бываю в Новодевичьем монастыре, я всегда захожу на его могилку; рядом с ним — два других странника: Симеон Иванович Бутаев „Христа ради юродивый", 70-ти лет, „50 лет

295

странствовал" f 90 г., и - Феодосии Павлович, f 66 г., 51-го года, „странствовал, имел ко всем любовь". Сведения о них списаны у меня с их памятников в книжку: все „собираю материалы" по истории Святой Руси позднейшего времени, для оживления религиозного чувства и в своем сердце, и — быть может — в сердцах других людей!..

1914 год

22 февраля 1-й час ночи.

Когда Вы получите это мое письмо, Вы уже будете причастницей Божественных Тайн. Заранее поздравляю Вас, Вера Ивановна! Да будет Вам „Святая сия" во освящение и укрепление души и тела!

/.../ во вторник на этой неделе у меня было маленькое событие: у меня в первый раз побывал Алексей Владимирович Шенрок1?, мой ученик (по Гомеру) и сын моего гимназического учителя18... На Рождестве он побывал в Ярославле, Ростове и Костроме и недели две тому назад подарил мне фотографический снимок со стенкой живописи храма св. Иоанна Предтечи в Ярославле19; снимок изображает корабль Церкви, окормляемый Господом: гребут апостолы и преподобные, а с берега еретики баграми стараются притянуть корабль каждый к себе (наша, мол, Церковь, и святые — наши!); изображены и враги Церкви, мечущие стрелы в нее (впрочем, далеко не все на этой картине мне понятно) . Этот подарок его меня очень тронул.

/.../ Вчера я рассказал моему Георгию Ивановичу Фомину содержание той сказки, которую читал

296

В. М. Васнецов20, она ему очень понравилась, „какой, должно быть, милый этот рассказ!" — сказал он. Такой он сам милый, наш Георгий Иванович, и как я его жалею: через месяц после госэкзаменов ему предстоит поступить на военную службу на 1 год и 8 мес, - а он такой худенький, с тонкой, нежной, поэтической душой! Помимо прочих привлекательных душевных его качеств, мне нравится в нем чрезвычайно одна черта: хранение преданий, или лучше сказать, как и он выражается — традиций, например: на 1-ой неделе поста идти к мефимонам непременно („по традиции") в Успенский собор, а возвращаясь оттуда (опять-таки по традиции) — покупать сушки; и он с таким хорошим чувством говорит всегда об этом! Мама моя даже мысленно представила себе, как он возвращается от повечерия к себе за Москва-реку, как он с сестрами садится пить чай с сушками... „Счастлив тот, у кого что-нибудь хоть по традиции сохраняется!" - сказал о нем мой печальный Владимир Анатольевич. В Георгии Ивановиче - традиция хорошей купеческой семьи; по собственным наблюдениям я знаю хорошие традиции духовных семей (мой Николай Семенович)21; есть такие же традиции, без сомнения, и в дворянских или вообще в чисто интеллигентских семьях (богомольный Шенрок). Какая была бы благодарная задача — оживить в сознании и чувстве наших современников добрые предания, очень многими оставляемые и забываемые...

5 апреля

Христос Воскресе! И, в ответ на Ваше еще не читанное письмо - воистину воскресе! Это письмо, Ве-

297

pa Ивановна, Вы получите, конечно, уже тогда, когда пасхальный привет не будет преждевременным. Итак, поздравляю Вас с великим Праздником и желаю и Вам, и всему Вашему семейству провести его в радости и добром здоровье. — Сегодня я побывал-таки, где хотел: в Успенском соборе за часами и на омовении мощей, а за вечерней — в Заиконо-спасском монастыре, у преосв. Евфимия. /.../ Вечерни с выносом плащаницы у преосв. Евфимия мне нравятся потому, что многое там напоминает мне, как я стаивал эту службу в прежние годы в Новоспасском монастыре22 — сперва при преосв. Несторе (пока он еще не был викарным), затем - при Анатолии, - да и после, при о. Борисе (ныне тоже уже епископе). При владыке Несторе в зимней церкви ставился старинный одр, покрытый темной материей; по низу вокруг была нашита какая-то надпись вязью; и плащаница употреблялась старинная, не бархатная. Я, любя старинные вещи, очень жалею их, но думается, для таких дней я не жалел бы выносить старинную плащаницу, перед которой уже сколько поколений вспоминало страдания Христовы! /.../ Низкие, пестрые своды церкви, вереницы исповедников после вечерни, а из окон - вид на Симонов23, а иногда и на разлив Москва-реки -все как-то гармонировало с Великой пятницей... Конечно, при владыке Нафанаиле я посещал в этот день предпочтительнее Андроньев (только там было как-то шумнее). Вот и в Заиконоспасском теперь много сходного с Новоспасским: служба простая, но архиерейская: старец архиерей, благоговейный, со слезами произносящий проповедь над плащаницей, истово всех благословляющий, как видно, очень простой и доступный... И хорошо посмотреть,

298

как выносится в монастыре плащаница „руками архиерейскими" и собором священно-иноков; тут есть и торжественность и простота /.../

19 апреля

/.../ Замечательные два сна видел на Страстной неделе и на Пасхе мой Владимир Анатольевич. Ему снилось, будто на него нападает какая-то ведьма (были тут и еще какие-то призраки), а он, стоя на столе, защищался тем, что пел „Христос воскре-се"; страха он не чувствовал, так как было сознание того, что есть у него средство против этих нападений - слова Пасхального тропаря. Другой сон -более выразительный. Он, будто, стоите своем приходском храме — св. Николая в Клениках, на Маросейке24 (церковь эта совсем напротив их крыльца) , где священствует известный своей благочестивой жизнью о. Алексий Мечев. К нему многие ходят на исповедь (и не в посты), за советом и т. п.; сам он находится в близких отношениях к Оптинским старцам. Но мой Влад. Ан. никогда в церкви этой не был и о. Мечева ни разу не видел; если он когда ходит в церковь - послушать пение - то к Троице на Грязи2^, к „Трем Радостям"26. И вот будто бы о. Мечев говорит ему в храме: „Уходите, вам здесь не место!" Так ему и пришлось уйти. Дальше он видит, что будто бы о. Мечев уже у них на квартире, а Влад. Ан. решил тут же объясниться с ним: „Я, мол, человек ищущий, не так уже далекий от Церкви..." Но о. Мечев возразил: „Полноте, будет вам Достоевского-то разыгрывать!" Тем сон и кончился. Влад. Ан. смиренно признает глубокую справедли-

299

вость всего сказанного ему о. Алексием... По-моему, ему непременно нужно было сходить в свою церковь, на служение своего батюшки. Мама моя думает, что, быть может, мамаша Влад. Ан., исповедуясь у о. Алексия, говорила ему о сыне, не приступающем уже несколько лет к Таинствам...

18 мая

Давно не писал я Вам, Вера Ивановна! А пора уже поделиться впечатлениями от недавнего торжества. ...Всенощную я стоял у Чудова монастыря2?, перед иконой Святителя с частью его мощей. Служили прекрасно: неспешно и достаточно устав-но, поскольку позволила соблюсти устав необычность места богослужения и смешанный состав певцов: пели все желающие (и я в том числе) и несколько человек послушников. Великолепный звон дважды заставлял прерывать службу и довольно надолго, особенно третий звон, сопровождающийся освещением соборной площади бенгальским огнем. Впрочем, видеть обхождение с мощами вокруг собора совершенно не пришлось: мы только многократно спели величание, обратившись к собору. В это время стало у Чудова очень тесно; народ колыхался, как трава от ветра: движение одного человека передавалось целой толпе, стоявшей вплотную. Особенно это было заметно на тех, кто стоял (большинство со свечами) на чудовской лестнице. После третьего звона гудел еще благовест к „Величит душа моя", бывающий накануне крестных ходов. Затем я отстоял там же молебен, дождался и последнего звона — при окончании всенощной в соборе, про-

300

водил до Спасских ворот чей-то крестный ход с иконою св. Гермогена (причем со мною вступил в разговор какой-то молодой человек, знавший меня, как оказалось, еще по Андроньеву монастырю, под влиянием „толстовских книжек" отпадавший от веры, а теперь вновь к ней возвратившийся), — а у Чудова все не умолкало и до самого Архангельского собора раздавалось громкое, многоголосное „Христос воскресе из мертвых"... А Николай Семенович (он был в Успенском соборе) рассказывал, что народное пение врывалось по временам с площади и в собор, когда открывали двери. Ночью этой я, пожалуй, остался более доволен, чем прошлогодней ночью под 12 мая 2 8.

На другой день мы пошли с мамой к обедне к Нечаянной Радости (к Благовещенью), после обедни поднялись к дворцу и там дождались крестного хода. Вопреки моим ожиданиям, народу было очень немного (для всех работающих и служащих это были будни; я сам накануне предупредил студентов объявлением о том, что 12-го библиотека откроется не ранее часа дня). Трогательно было видеть открытый гроб и покровец на главе Святителя; нельзя было удержаться от сильного волнения, слез и коленопреклонений, — хотя я соблюдаю правило — не делать земных поклонов до Троицына дня. За гробом — блестящий собор наших архипастырей, а за ними, с преднесением креста (новость для Москвы!) старец-митрополит; этим же крестом он осенил народ на три стороны около Благовещенского собора. Мы с мамой проводили ход до этой именно остановки: дальше было тесно, да и в Университет мне пора было уже идти. Но долго еще был виден гроб с голубым покрывалом и белым

301

покровцем (или „воздухом"?) на главе, осененный рипидами... Я сказал: может быть, это последнее шествие его тела до дня общего воскресения! Теперь, в связи с этим торжеством, мне вспоминаются стихиры на возвращение мощей св. Иоанна Златоуста и те трогательные речи, которые в этих стихирах вложены в уста самого Константинополя, встречающего мощи своего Архиепископа; вспоминается, как у поэта Пруденция (конца IV века) в одном стихотворении изображается шествие людей на страшный суд, „когда, потрясая блещущей десницей, придет Бог на багряном облаке", причем жители отдаленных городов „принесут как драгоценные дары" Христу - останки своих угодников: Карфаген - кости св. Киприана, Кордова - Зоила, Нарбон — Павла, Арль — Генесия и т. д. (цикл стихотворений „О мученических венцах", стих. IV-e).

Еще несколько мыслей. Перед всенощной у Чудова ходил какой-то сборщик и наизусть читал довольно длинное воззвание: „Св. Григорий Богослов говорит", — возглашал, между прочим, этот сборщик, приводя какое-то изречение св. Григория, -и мне подумалось: вот какую судьбу имели творения этого мужа, некогда - афинского студента, который и после „никогда не мог забыть Университета": благодаря его святости, его слова приводит простой русский мужичок, собирающий на „церковное строение"! — Посмотрел я на верх Успенского собора: там, в правом полукружии алтарной стены, восседает огненная св. София — какой далекий от нас — по времени возникновения в сознании верующих — и какой философски глубокий, для многих даже таинственный образ! Но он, тем не менее, и наш в то же время! Вот как в Церкви истори-

302

ческое и современное прекрасно совпадают в общем для того и другого - вечно-ценном! Да иначе и быть не может: и в церковном прошлом, и в церковном современном самое существенное - именно вечно-ценное! /.../

9 августа

Когда я писал Вам, Вера Ивановна, о своем знакомстве с служителем Успенского собора, я вспоминал - все живее и живее - все то, что слыхал от мамы о моих предках. Дело в том, что один из них -мой пра-прадед (с маминой стороны), Николай Лукич, был пономарем „Большого Успенского собора", как сказано на его памятнике на Даниловском кладбище. Еще кто-то из того же отдаленного - по времени - родства был звонарем при Ивановской колокольне, следовательно, тоже служил Успенскому собору. Вспомнил я об этом и подумал: мне надо с большим вниманием отзываться, когда слышу в Успенском соборе моление о „служивших в святом храме сем"... Думаю, что и в теперешнее военное время воспоминания мамы о ее предках будут до некоторой степени кстати: некоторые из них касаются событий 1812-го года. Кроме того, так как московская жизнь — даже жизнь духовенства — с тех пор ужасно изменилась, и скоро об этой жизни будут черпать сведения только в печатных и письменных памятниках, то живое предание, дошедшее до нас, вообще, я думаю, не безынтересно, а в некоторых отношениях и поучительно. Итак, вот что я слыхал от мамы. Мамину бабушку, а мою прабабушку, Анну Матвеевну, воспитывала ее бабуш-

303

ка, Елена Леонтьевна, просвирня церкви св. Иоанна Предтечи на Пресне29. Это были далекие времена: Елена Леонтьевна, как видно из надписи на ее памятнике (указан год ее смерти и число ее лет), родилась еще до основания Моск. Университета, едва ли не при Анне Иоанновне; замужем она была, должно быть, за каким-нибудь дьячком. Жизнь тогда вообще была чрезвычайно патриархальная, а семьи членов причта жили между собою к тому же в самом радушном единении. Пекли, например, у кого-нибудь из причта каравай: несли кусок его семье соседа - другого члена причта и говорили: „Покушайте нашего каравая!" - а те, в свою очередь, когда готовили что-нибудь менее обычное, также делились с остальными. Настал 1812 год; все, кто имел возможность, покинули Москву, остались только те, кто были победнее. Несколько таких оставшихся семей обыкновенно соединялись и жили вместе: и не так страшно и, быть может, сообща легче находили средства к жизни. Так же вместе с другими жила тогда и Елена Леонтьевна. Однажды пришел к ним больной солдатик, попросился ночевать; его положили в одной комнате, а сами легли в другой. На утро дверь в ту комнату, где он спал, никак не могли отворить, а когда, наконец, с большим трудом все-таки отворили, то оказалось, что он уже мертв, и его труп мешал отворить дверь. Так его и схоронили одни, без священника; общими силами вырыли могилу около церкви.

/.../ Елена Леонтьевна выдала свою воспитанницу-внучку за Степана Николаевича Покровского, сына того Николая Лукича, пономаря Успенского собора, о котором я упоминал вначале. Степан Николаевич был дьяком у Всех Святых на Солянке30,

304

впоследствии он сдал место зятю, моему крестному папаше, которого и Вы знаете. Все: и священники, и дьякон, и псаломщик — жили тогда под церковью, в полуподвале, и думаю, очень тесно: ведь церковь Всех Святых невелика! В этом подвале родилась моя бабушка и ее сестры, кроме двух младших, которые родились уже по переходе причта в церковный дом, существующий и теперь. В том же самом подвале семья моей прабабушки однажды, в Тихвинскую, подверглась большой опасности. И теперь местность от Ильинских ворот до Всехсвятской церкви представляет собою склон, кое-где (от Спаса на Глинищах3 *, например) довольно значительный, но теперь почва более выровнена, а в то время склон был еще круче. И вот шел страшный ливень, потоки воды неслись к церкви, какое-то плывшее бревно вышибло стекло в окне их квартиры, и вода хлынула в комнаты. Все было так неожиданно; прабабушка была дома одна со своими детьми и мальчиками-учениками; тогда еще был обычай отдавать детей учиться к кому-нибудь из духовных; я сам в детстве еще видел таких учеников и учениц у моего крестного папаши. Прабабушка велела всем маленьким влезть на стол, а сама, стоя на этом же столе, уперлась руками в потолок, чтобы напор воды не опрокинул стол; ученики тоже забрались кто куда мог повыше; один даже висел, уцепившись за что-то! Наконец, вода из их квартиры нашла доступ в квартиру дьякона, и напор ее от этого ослабел. Опасность миновала, маленьких переодели кое во что и повезли к Воздвиженью на Воздвиженку32, к дедушке, соборному пономарю. — К церкви Всех Святых была тогда приписана церковь св. Кира и Иоанна33; летом и службу совер-

305

шали там, а не у Всех Святых: мама помнит еще у Кира и Иоанна царское место, сохранившееся, вероятно, с самого основания этой церкви, она сооружена была в память восшествия на престол имп. Екатерины Великой (28 июня). Всехсвятской же церкви принадлежала и чудотворная Боголюбская икона Божьей Матери, которая тогда постоянно находилась на стене башни и снималась накануне ее праздника на три дня, и то на ночь ее уносили в башню (часовни тогда еще не было).

Теперь передам Вам кое-что из рассказов дедушки, маминого отца (я-то, конечно, слышал все это уже не от него, а от мамы, я его помню только больным, в параличе). Раньше духовное сословие было свободно от воинской повинности, но потом, во время какой-то войны (Севастопольской?), была призвана к отбыванию воинской службы и духовная молодежь; и вот когда только что взятые в солдаты молодые люди духовного звания шли куда-то мимо Иверской, они остановились перед часовней и спели хором „Всемирную Славу"... Вероятно, они избрали именно эту песню в честь Богоматери, а не другую какую, ради ее заключительных слов: „дерзайте убо, дерзайте, людие Божий, ибо Той победит враги, яко всесилен!" Говорят, без слез нельзя было слушать их пения... Еще — одно предание, слышанное мамой тоже от дедушки. Приурочивается оно к церкви св. Николая в Подкопаях34, — значит, местом действия является опять та же Солянка, столь хорошо знакомая и Вам, и мне. Шел народ ко всенощной; мимо церкви проходила одна старушка, зайти в церковь ей почему-то нельзя было, и она попросила какого-то купца, направлявшегося к церкви, поставить за нее свечку и дала ему монету,

306

самую ничтожную, за какую тогда можно было купить свечку (тогда, может быть, были свечи и по копейке, когда в ходу были гроши и полушки). Купец взял монету, а потом и подумал, что неловко ему, человеку богатому и в храме известному, покупать свечу в такую цену; он и бросил монету в траву, когда стал подходить к паперти (если теперь у паперти Подкопаевской церкви нет травы, то из этого нельзя заключить, что и тогда травы не было: даже мама моя помнит, что около церкви, со стороны паперти, было огороженное решеткой пространство земли, поросшее травою). Служба кончилась, богомольцы стали выходить из храма, и тут некоторые заметили, что в траве горит маленькая свечка; народ столпился, все удивлялись, недоумевали -кто бы это мог ее здесь поставить? Выходил из церкви и купец; когда он узнал, в чем дело, он сразу понял, откуда взялась свечка, и раскаялся в своем поступке. /.../

7сент. 1914 г.

В свободное от вечерних экзаменов время писал я Вам, Вера Ивановна, это письмо, а дописываю на праздниках. 2-го числа у меня состоялось первое за эту осень „собрание" моих друзей: у меня были Николай Семенович и Алексей Владимирович Шенрок. Главным предметом разговора был вопрос о том, что можем мы - т. е. русские или вообще не преклоняющиеся перед европейской культурой люди — выставить со своей стороны в противовес этой культуре. Оказалось, что этот вопрос очень трудно решить так, чтобы решение было ясно и всех нас удовлетворяло. А. В. находит, что у нас хорошо уже

307

самое „неприятие" европейской культуры; это-то и отличает нас от западных народов; другой чертой, свойственной нам, русским, он признает стремление к "всеединству", в противоположность узким, эгоистическим целям, преследуемым современными европейцами. Это все было как-то неясно, не выразительно, или же было только отрицательным свойством, как „неприятие" западной культуры. Я сказал, что изучение творений Отцов Церкви и писателей-славянофилов и родственных им по духу (как К. Н. Леонтьев. В. С. Соловьев, Чаадаев, Федоров, преосв. Никанор) поможет нам уяснить себе наши культурные идеалы. У нас есть — думал я, но уже расставшись с ними, и им сказать не успел, — несомненные для нас, глубокие, устойчивые симпатии к известным явлениям и формам религиозной жизни, общественного быта, к некоторым направлениям философии и литературы; симпатии эти для нас несомненны, они именно (после личных симпатий) объединяют нас; им мы и должны следовать. Нужды нет, если один из нас больше сочувствует одному явлению в духовной жизни или в жизни, другой -другому: такая разница неизбежна, — пожалуй, даже полезна: неужели было бы лучше, если бы один был точной копией другого? — Николай Семенович рассказал мне потом, что, когда они возвращались вместе в Замоскворечье, А. В. высказал такой взгляд, что культура как бы совсем отрицается христианством, подобно тому как монашество есть отрицание мира: „мне бы так не хотелось!" — сказал Н. С: „Да, и мне тоже хотелось бы, чтобы было иначе", говорю я ему. Мне всегда кажется, что нужно проще смотреть на вещи, не мудрствуя много; так и здесь: творения св. Василия Вел. или

308

блаж. Августина что собою представляют? Не только ведь, плоды их христианской настроенности, благодатного озарения их душ, но в то же время их глубокой веры, и — плоды проникновения их духа лучшими началами культуры, — той же культуры, какою пользовались и лучшие представители современного им язычества; кроме того, и св. Василий Вел., и бл. Августин ничего не писали (за исключением разве каких-либо случайных писем), так сказать, от нечего делать, только ради проявления своего таланта: напротив, писали только то, что они признавали крайне нужным, необходимым для блага всех христиан или известной части их, — и все-таки пользовались всем тем, что давала им современная культура. И если бы их писания были свободны от всего того, что в них можно приписать влиянию культуры, то, несомненно, они были бы неприемлемы (или, по крайней мере, мало приемлемы) для образованных людей, для которых многие из их писаний предназначались. И великие Отцы не были в этом отношении новаторами: еще до них зародилась в Церкви литература, в которой чисто религиозные начала объединялись с культурными. Какая же причина теперь отказываться от этого направления, освященного веками и великими примерами? Правда, человеку, достигшему духовной высоты, становится ненужным все то, что может быть определено как „внешнее": но, во-первых, много ли таких людей? — а, во-вторых, известно, что такие люди, обращаясь к менее совершенным, не пренебрегали тем хорошим, чистым, возвышающим душу, что они могли извлечь из этого „внешнего" часто столь милого для менее совершенных...

Алексей Владимирович, между прочим, проро-

309

нил такое слово: „В такое прекрасное время, как наше"... Я не согласен с тем, что наше время прекрасно: хоть и не думаем мы с Н. С. „раздираться" при мысли об ужасах войны, как мой пессимистичный Владимир Анатолиевич, но — во-первых, ужасные события действительно совершаются, а, во-вторых, — я не очень надеюсь на наше духовное обновление, которого ожидает С. Н. Булгаков и другие.

/.../ А 31 августа мы с Н. С. побывали в Симоновом монастыре, где я не был лет шесть. Отстояли там архиерейскую обедню (служил владыка Мисаил, который в мое детство был московским викарием), потом молебен перед Казанскою иконой Божией Матери, осмотрели храм, помолились над могилами о. Алексия, его келейника о. Ионы и о. Марка, а после нашли могилу восстановителя монастыряЗЗ, архимандрита Игнатия, близкого к знаменитому старцу Паисию Величковскому (мне хотелось поклониться о. Игнатию, и я был рад, что мы нашли его старинный памятник); затем были на могилах поэта Веневитинова и Сергея Тимофеевича и Константина Сергеевича Аксаковых. Эта обитель, которую я люблю с детства, всякий раз производит на меня сильное впечатление, да и Николаю Семеновичу там очень понравилось: новая, но в старинном стиле живопись собора (особенно — картины из славного средневекового прошлого обители) , изящный - начала XIX в. — придел в честь Казанской иконы, широкая паперть с св. Софией над входом, которую рассматривал Н. С, густые, узкие аллейки от собора к кельям — старым и как бы запущенным (что тоже почему-то очень хорошо гармонирует с общим духом Симонова!), старинное, заброшенное с 1812 года здание на заднем дворе,

310

башни с блестящей черепичной кровлей, штук пять пушек на одной стене, — и всюду какая-то особенная тишина и уединение... Как хорош вид от собора — несколько вниз — на пеструю трапезную (зимнюю) церковь, и обратно — от трапезной на собор! Мы долго пробыли в монастыре; я угостил Н. С. просфорою и яблочком, с ним было старое описание Симонова: и мы вместе прочли его. Ходили и на Старое Симонове36, через окно смотрели в церковь и поклонились до земли видной в окне гробнице Пересвета и Осляби и опять рассматривали образ св. Софии над алтарем. Дорогой из Симонова заходили в Новоспасский, осмотрели паперть (почему-то была отперта, хотя было уже три часа), поклонились могиле о. Филарета, духовника И. В. Киреевского, а на другом кладбище — могиле инокини Досифеи, княжны Таракановой (в часовне над ее памятником хорошо нарисован ее портрет). У колокольни на лавочке сидел знакомый Н. С. и всему его семейству странник (не знаю, можно ли его так назвать), „гражданин Задонска", как его называет Н. С, Иван Матвеевич Суриков, добродушнейший человек лет 50-ти с лишком. Помнится, я говорил Вам о нем, рассказывая, как он одобрял Ник. Семен, в начале войны. Мы сели с ним рядом и поговорили. Он показывал новое свое издание — изображение свят. Тихона, окруженное картинками из его жизни, исполненное очень недурно, в красках. Кажется (и по его беседе, и по отзывам Н. С.), что он большой знаток новой истории нашего подвижничества, истории вообще пока более известной подобным ему людям, чем образованным и ученым. Он составил и издавал (раза три, кажется) жизнеописание Серпуховской подвижницы, бывшей фрейлины Екатери-

311

ны II, блаженной Евфросинии, — и еще другой подвижницы Евфросинии „из простых". Деньги на издания ему дают благотворители. Кроме изданий, он же строил не то часовню, не то - колодец на месте подвигов первой Евфросинии. Изображения свят. Тихона он хочет задаром раздать всем крестьянам того села, откуда был родом святитель.

1915 год

9 января

Наконец-то я удосужился приняться за письмо к Вам, Вера Ивановна! Предполагаю, что начался уже третий год со дня получения мною первого Вашего письма... Да будет благословен тот день, и да благословит Господь начинающийся третий год нашего общения!

Только было я поправился от моей предпраздничной простуды, как получил вторую, - правда, более легкую. Первую простуду я получил при довольно „поэтических" обстоятельствах; о них и расскажу Вам в первую очередь. Не знаю, писал ли я Вам, что перед Рождеством, на квартире у М. А. Новоселова С. Н. Дурылин37 читал — в продолжении нескольких вечеров — нечто вроде лекций по истории и археологии Кремля, главным образом, соборов; чтения эти он предпринял до поручению братства четырех Святителей; цель чтений была -подготовка опытных руководителей для сопровождения приезжающих в Москву экскурсантов, а в наше время - раненых. Слушатели были преимущественно из молодежи Златоустовского кружка38

312

слушал и мой Николай Семенович... бывал и Андрей Андреевич, был С. Н. Булгаков, В. А. Кожевников39, один раз ходил и я... Дурылин устроил посещение соборов всем обществом. Благовещенский собор взялся показать его настоятель — протоиерей. Это был самый интересный осмотр. В соборе собрались все: С. Н. Булгаков (должно быть с супругой), В. А- Кожевников, мои — Николай Семенович и Андрей Андреевич, три студента-филолога и другие молодые люди из Златоустовского кружка; видеть всю эту милую компанию в хорошо знакомом мне соборе было как-то необычно и очень приятно; отрадно было видеть, например, как впереди меня подходил прикладываться к чудотворной Донской иконе Божией Матери С. Н. Булгаков. Мы были и в алтаре; при виде алтаря, некоторые, по выражению Н. С., „пришли в исступление" — и было отчего: узкие окна пропускают так мало света, стены во всех трех отделениях алтаря высоких и, кроме главного, тоже узких, сплошь покрыты живописью, но что она изображает — за отсутствием света и темнотою самих изображений — совершенно нельзя понять; два старинных одинаковых запрестольных креста — металлические, темные, покрытые эмалью. Голубь над престолом — в этом таинственном полумраке, кажется, будто действительно парит в воздухе, ничем не поддерживаемый... Это — настоящее „адютон", как называли греки-язычники самые священные места своих храмов, — т. е. „непроницаемое", „куда не следует проникать", „недоступное". Странно было видеть там наших ученых, странно слышать речи о Бердяеве... в алтаре Благовещенского собора! — Я впервые имел счастие приложиться к чудотворной иконе Божией Матери

313

„Блаженное Чрево", ко кресту с реликвиями страстей Христовых (частью тернового венца, „столпа бичевания" и т. п.), к одному из запрестольных крестов. Потом протоиерей водил нас в ризницу; люблю я старинные вещи, но, чтобы с пониманием осматривать их, нужно многое знать, а простой осмотр, без знания, дает мало /.../ Осмотревши ризницу, мы по узкой, темной, витой лестнице поднялись на хоры; на хорах сделаны какие-то впадины в стенах, отражающие звуки („в старину и церковные стены пели!" - говорил Вл. Ал. Кож.) /.../ Протоиерей предложил нам испробовать, как там раздаются звуки, и спеть ,Дарю Небесный"; спели хором ,Дарю Небесный", потом по предложению С. Н. Ду-рылина — тропарь Благовещению: ,Днесь спасения нашего главизна", наконец, по предложению батюшки („Вы - в царском храме!") - „Спаси, Господи, люди Твоя!" Трогательно и хорошо было это пение нашего неуверенного хора! С. Н. Булгаков все время стоял, опершись на решетку, — тоже как бы погруженный в какие-то особые чувства! „Здесь петь — одно удовольствие!" — сказал, обратившись ко мне, какой-то красивый юноша. И этот интеллигентный хор пел у них новогодний молебен - после всенощной под 1-е января., только не на верху. В верхние приделы, со старинными, превосходной живописи иконами, нас, к крайнему моему сожалению, все-таки не повели: „очень холодно!" Много восторгов дал мне этот день; зато после, перед праздником и на празднике, мама моя должна была обратиться в сестру милосердия, делая мне „обязания" (как это говорится по-славянски) горчичниками, и мне пришлось ограничиться посещением очень сокращенных служб Румянцевского храма;

314

пришлось послушать в Чудовом, на повечерии, п сочельник канона с ирмосами, видоизмененными из ирмосов Великой субботы („Волною морскою"), а канон читал, по обычаю, владыка Арсений; будничные вечерни в Чудовом вообще хороши, а эта — в особенности; она произвела самое хорошее впечатление на Н. С, который ходил туда по моему совету. Скажу еще Вам, как мы с Н. С. провели новогоднюю ночь. После того молебна в Благовещенском соборе, который пел „интеллигентный" хор, он зашел за мной в Чудов, потом мы пили чай, а ему пришла благая мысль: прочесть что-нибудь из творений св. Василия Великого; взяли пятый, аскетический том, начали читать „Правила пространно изложенные в вопросах и ответах"; сразу встретилось нам прекрасное рассуждение о „красоте Божией" и всеобщем стремлении к Богу как к высшему Благу; дядя уже поужинал и лег спать, а мы все сидели за чтением и за чаем: он собирался идти на молебен к о. Иосифу, я - ждал молебна в музейской церкви. Потом мы расстались — оо взаимными новогодними пожеланиями: никогда, кажется, не проводил я так хорошо этого вечера...

11 марта

/.../ Вы, я думаю, знаете - по наружности, если ее по имени —нашего лаборанта Владимира Сергеевича Зернова, „главу московских католиков", как назвал его, думаю, шутя, один из посетителей Ново-селовского кружка. Он выступает оппонентом на собраниях Соловьевского обществами. Небольшой ростом, уже за средние годы; он всегда имеет ка-

315

кой-то сонный вид; говорит довольно звонким и тонким голосом; часто произносит „Господи, помилуй!" До 1905 года он был далек от Церкви, потом изменился: я видел его в Чудовом.в Никитском41. Одно время он посещал меня, но я с ним разошелся — из-за его явного пристрастия к католичеству, против которого я не настроен враждебно, но выхвале-ние новых католических догматов и подыскивание для них подтверждений в наших богослужениях мне очень не нравились. Но человек он искренний, настоящий искатель; он любил беседы с сектантами, нарочно разыскивал, где происходят такие беседы. Утверждали, что он за последние годы совсем перешел в католичество, по крайней мере, нигде в церквах я его уже не встречаю... Беседа с ним бывает интересна; последний раз мы с ним встречались 20 февраля, в канцелярии, при получении жалованья. Долго стояли в коридоре и говорили; он начал разговор с лекции Здеховского4 2 и высказался так: „Я скажу мысль еретическую: в Евангелии сказано: „познася има в преломлении хлеба"; пока хлеб цельный, Христос не познавался учениками, а когда Он преломил хлеб, тогда показался им; так и теперь: при разделении видно: вот в этом — у них Христос, а в этом — на нашей стороне Христос... А когда наступает полное единение, не о чем становится спорить, и люди как-то успокаиваются, как бы духовно засыпают, все, мол, идет по-хорошему, как следует, заботиться не о чем". - „Значит, Вы думаете, что разделениям попущено быть, так сказать, провиденциально?" — спрашиваю я. — „Да". Единение с Польшей, по его мнению, у нас может быть только политическое, но не церковное; воссоеди-

316

пение церквей возможно только в самые последние времена мира, — как в „Повести об Антихристе"...

23 июня 1915 г.

Да, Вера Ивановна, и впечатлений, и переживаний у меня накопилось немало; только не знаю, смогу ли я хорошо передать более важное: нередко я чувствую себя сильно уставшим, а тогда и пишется не так хорошо. — Еще 17 мая я получил письмо от Сергея Сергеевича Покровского43 с просьбой написать ему... Вот это-то письмо С-гею С-у задержало меня, а то я давно бы рассказал Вам о Симонове.

Поехали мы с Алексеем Владимировичем не рано, однако еще успели подать просфоры: у него был приготовлен длинный список имен (не знаю, живых или усопших); мне приятно видеть подобные черты в нем, юноше столь интеллигентном, бывшем декаденте. Достояли до конца обедню в соборе, в приделе Казанской иконы Божией Матери стояли молебен, осмотрели всю церковь, причем А. В. особенно долго стоял перед изображением Христа в темнице и читал апокрифические суждения членов синедриона. Из церкви пошли в часовню, воздвигнутую над могилами о. Алексия, о. Ионы и о. Марка; там тоже долго пробыли; А. В. поцеловал изображение о. Алексия, я показал ему отверстие, где берут песок от его могилы. За часовней поклонились могиле подвизавшегося здесь духовным подвигом генерала Михаила Зиновьевича Дурасова: он был учеником старца Алексия и даже -преп. Серафима Саровского. У алтаря соборного храма посетили могилы восстановителей монасты-

317

ря после его временного упразднения — архимандрита Игнатия и третьего после него настоятеля — архимандрита Герасима. /.../ Потом мы искали — но, к сожалению, безуспешно — могилу Максима Ивановича Невзорова44, издателя нравственного (несколько масонского) .Друга юношества": его трогательная биография, где он изображен подвижником, бессребреником, человеком не от мира сего, любителем побеседовать с простым народом, помещена была в славянофильской „Русской Беседе" 1856 г., этот журнал (из семинарской библиотеки) сейчас гостит у меня; может быть, Вы когда-нибудь захотите посмотреть? Очень понравился А. В. задний двор: и есть чему понравиться! Низенькие старые ворота соединяют теперешнюю церковь с каким-то не вполне, как будто обитаемым старинным же зданием; впрочем, под нижними окнами его разведен садик, цветочки высажены, и сидела „кысань-ка" — животное, столь любимое и мною и А. В-чем (но не Н. С-чем!); но самое оригинальное — дальше! Это — совсем уже заброшенное трехэтажное здание с заколоченными окнами, с целыми кустами и высокой травою на втором этаже, над арками нижнего этажа. Бели бы кто-нибудь это здание привел в порядок — было бы жалко! Вообще этот монастырь хорош своей уединенностью, запущенностью некоторой; взять хотя бы низенькие кельи с глубокими, густо заросшими аллеями акации к ним... Благодаря мужеству А. В-ча, я побывал в подвале под трапезной церковью. Там усыпальница. Я как-то безотчетно, панически боюсь не только таких полуподземных усьшальниц, но и вообще старинных памятников (особенно сложных, больших, да еще под навесами). Я не чувствую особенного страха перед

318

покойниками, но пройти между старинными памятниками не могу без содрогания. Усыпальница разделяется на три части (сообразно с тремя алтарями над нею); в каждом отделении стоит распятие. Доступны для обхода только два первых отделения, т. е. под главным алтарем и под алтарем левого придела. Когда мы взошли туда, из средней части слышались рыдания. Там, в полумраке, мы увидели пожилую женщину, просто одетую, стоявшую на коленях перед распятием и со слезами молившуюся. А. В-ч, говоря со мною, понизил голос, чтобы не нарушать ее молитвы. Какое горе побудило ее искать такого мрачного места для уединенной молитвы? Может быть, что-нибудь связанное с войной? Под главным алтарем есть памятник в виде невысокой, лежащей на земле гробницы — как будто мраморный; он покрыт желтым покрывалом с бахромой, думаю (судя по месту), что это — надгробие схимонаха Павла, постриженника знаменитого Молдавского старца Паисия Величковского; подойти близко мы не решились: в этом месте каменный пол оседает, камни торчат вверх и приближаться туда опасно. Были мы и на Старом Симонове; заглядывали в окна церкви, желая увидеть гробницу Пересвета и Осляби. С нами вступил в разговор какой-то юноша, думаю, сын какого-либо из тамошних духовных; говорил, что нигде там нельзя разрыть землю, не потревожив костей, находят целые скелеты, и немудрено: более трехсот лет (до 1700-х гг.) там хоронили братии Симоновой обители. На церковном дворе стоят низенькие сооружения, вроде башен; юноша объяснил, что ближайшая к воротам указывает место молитв (он даже сказал: „место пещеры") преп. Кирилла Белозерского

319

(ему в этот день и была память: в Старом Симонове есть его придел, была поздняя обедня, — вот единственный удобный случай поклониться могиле иноков-героев Куликовских!). — Долго стояли мы с А. В. у задних ворот монастыря, любуясь на вид и размышляя о том, как в Москве все „сосуществует" — древнее с новым — соборы, монастыри — с фабриками, железными дорогами, цистернами для нефти...

14 авг. 1915 г. начато, окончено — 17-го

/.../ 31 июля была 15-я годовщина со дня смерти Вл. С. Соловьева. Я с мамой и Н. С. был в Новодевичьем /.../ панихиду служил молодой вдовый батюшка, всеми уважаемый за религиозность и чистоту жизни45, мы стояли в отдалении /.../ Потом мы обошли могилы более или менее известных лиц46: Н. П. Гилярова-Платонова, Загоскина, А. П. Чехова, Плещеева, Льва Поливанова, проф. Буслаева и А. Богданова (родителя о. Владимира)47, почитаемых древних, как будто даже первоначальных, насельниц обители: схимонахини Елены, игумений Домникии и послушницы Феофании (некоторым они являлись во сне, — сказала нам одна словоохотливая монахиня, разговорившаяся с нами у могил странников и юродивых), монахини Сарры, спасшей здания монастыря от взрыва в 1812 г. Когда мы остановились у могил блаженных: Ивана Трифоновича (которого Вы так хорошо знали и так хорошо мне описали, да и я сам припоминаю его наружность с „Соловьевскими" чертами), Симеона Ивановича Бутаева (t 1890) и Феодосия

320

Павловича, умершего еще в 1866 г., к нам подошла монахиня, худенькая, еще не старая, в домашней щапочке, и разговорилась; сказала нам, что Ивана Трифоновича не забывают до сих пор, дают ей на масло для надмогильной лампады; помнит она и „Семенушку": „Этот все сны какие-то видал"; но главным образом она хорошо знала неизвестного мне до тех пор Ивана Федоровича, погребенного влево от Ивана Трифоновича; умер он в 1906 г., на 72-ом году жизни. И зиму, и лето он жил в вырытой им на огородах, за монастырем, пещере: „там горушка такая есть" — рассказывала монахиня (мы бы сказали: пригорок, возвышение); „вот он эту горушку-то и прокопал"; прокопал почти насквозь: на противоположной от входа стороне даже стекло (в виде окна) вставил: так тонка была, значит, задняя стенка пещеры. Монахиня и длину ее старалась нам определить: „вот как отсюда да до того белого креста", но я не понял, какой крест (из многих) имела она в виду; заметно только, ; что она показывала немалое пространство. Она сама вместе с другими монахинями бывала в этой пещере; летом там было очень душно, а зимою Иван Федорович согревал себя только тем, что зарывался в сено: печи никакой там не было. Случалось, однако, что у него оттуда кое-что крали. С Иваном Федоровичем жил в этой пещере еще один искатель подвигов: раньше он был в числе братьев киновии, основанной схимонахом Филиппом: на „Филиппушку" воздвиглось гонение; киновия была закрыта, и братия принуждена была разойтись. Вот какие явления были еще возможны в недавнее время: под Новодевичьим монастырем спасались двое в пещерах! - Помянула

321

монахиня и женщин-юродивых. Натальюшку, которая, как сказано на ее памятнике, с 14-ти лет была Христа ради юродивая, а скончалась 68-ти лет, 12 августа 1895 г., и теперь еще здравствующую и посещающую их обитель Варварушку4, которую наша монахиня называла прозорливой. Не хочу выкидывать слов из песни: не постесняюсь передать Вам слышанное; странное и смущающее нас очень часто бывает присуще таким людям и для них характерно. Натальюшка иной раз бранилась „черным словом": наша рассказчица заметила ей i цнажды, зачем она разбросала собранные было монахинями церковные коврики-половички; та назвала ее за это „чертовкой". А Варварушка не желает, чтобы сбрасывали с нее насекомых, ползающих даже около ее лица (монахиня провела рукой по шапочке, около лба); если кто снимет, - она говорит, что ее обокрали! Хорошо, что при этом разговоре не было А. В-ча, в противоположность мне, он подобными чертами смущается, находя, что трудно подходить к таким явлениям с умом, обнаженным от общепринятых понятий (как советовал для таких случаев я); ему не нравится и книжка: „26 московских лжеюродивых, дур и дураков", произведение 60-х годов, написанное в отрицательном и обличительном духе, но очень литературно и с ценными бытовыми подробностями; а я, вослед за А. В. Хованским, люблю эти подробности. — Натальюшка погребена вместе с сестрами обители: место их погребения, если смотреть от могилы Чехова -будет ближе к ограде и кельям в углу. Места для погребения всех этих блаженных людей давала безвозмездно покойная игуменья Антония, оставившая по себе светлую память, между прочим -

322

своей нестяжательностью. О ней и об ее тетушке, жившей здесь в монастыре, много хорошего рассказывала монахиня. Тетушка игуменьи отличалась большой щедростью (при скудости средств): все, что получше, раздавала, а себе оставляла что похуже: в день ее ангела одни являлись к ней с подарками, другие, чтобы получить что-нибудь из этих подарков. Жаль, что всего не мог я запомнить! - Это все факты; правда, факты - хорошие; даже и Н. С. сказал, узнавши, что я передаю Вам речи монахини, что такую беседу стоит закрепить в письме /.../

15 сентября 1915 г.

Поздравляю Вас, Вера Ивановна, с наступающим днем памяти св. мученицы Веры. Много получите Вы в этот день приветствий, много пожеланий! Не знаю, чего мне пожелать Вам? Желаю, чтобы этот строй Вашей жизни — под кровом родительским — продолжал существовать долгие и долгие годы; думаю, что и Вы себе прежде всего желаете именно этого. Устал я сегодня сильно, и голова плохо работает; вероятно, сказываются и волнения недавно минувших дней. За все, за все - слава многомилостивому Богу! - А что свободы - по службе - у меня уже не будет, что я вступаю в учреждение, где служащие живут между собой не мирно, где Отношения между начальником и подчиненными натянуты, — что же делать. Мое положение до сих пор было исключительное: фактически я был сам хозяин, сослуживец мой (врач по образованию) — близкий мой знакомый с первого курса, отношения наши - самые приятельские; кругом — милая и —

323

в большинстве случаев - за все благодарная студенческая среда... Да, там будет мне холоднее, труднее, там будет больше житейской прозы... Зато — мама будет спокойна, собрания наши смогут продолжаться по-прежнему, на той же квартире. — Ну, довольно о себе, поговорю о чем-нибудь, имеющем более общий интерес. 30 авг. я был (один на этот раз) в Даниловом монастыре49 на празднике св. кн. Даниила; много потратил времени на то, чтобы найти могилу философа Памфила Даниловича Юркевича5 0_ и не даром: нашел-таки! Это дл. меня было событием (говорил Алексею Владимировичу), гораздо более важным, чем роспуск Гос. Думы; три памятника в оградке — самого Юркевича, его супруги и дочери — густо обросли крапивой. Невдалеке от Юркевича похоронен славянофил А. И. Кошелев, а на пути к их могилам - Дм. Фед. Самарин. Я так усердно (хотя и несколько тенденциозно) разыскиваю могилы деятелей минувшего времени, что, пожалуй, и для меня в некотором отношении Москва является „городом мертвых" (necropolis), как называл ее Чаадаев...

/.../ В Рождество Богородицы у меня было собрание „тройственной коллегии", - и кто знает? - может быть это собрание будет иметь историческое значение? — говорю это полушутя, но — кто знает, кто знает? Дело вот в чем: на этом собрании наш милый „прапорщик" А. В. Шенрок (у него и эполетцы — прапорщика!) предложил для нас, для людей нашего направления, новый термин: ортодоксофилы, любители или чтители Православия. Началось с того, что я стал говорить (не помню, по какому поводу) , что в нас есть нечто своеобразное /.../ „Но в чем же наше своеобразие, вот что следует выяснить!" —

324

сказал, ходя взад и вперед по комнате, Н. С. - „Да, это важно, - говорю я, - в общем, мы, конечно, примыкаем к славянофилам". Оба согласились со мною, но тут-то А. В. и сказал, что термин этот - и в прежнее-то время не вполне выражавший то, что им определялось, — пора оставить, и предложил новый, именно ортодоксофилы. Он, помнится, исходил из той мысли, что раз признается Православие, тем самым признается ценность всего того, что мы любим, - например, в старом быту, в культуре, науке, философии... Суждена ли будущность этому направлению? Бог знает... А воображение уже рисовало мне картину: какой-нибудь владыка, с колокольным звоном, сопровождаемый маленьким (да, конечно, маленьким! и надежды нет на большее, да интимнее так!) — маленьким кружком московских ортодоксофилов, идет совершать панихиду, например, по Юркевиче... „Опять Некрополь? Может быть, вы и сами отжили свой век?" - спросят ортодоксофилов их противники... - Ну, тогда посмотрим, что-нибудь ответим, а лучше всего - ответим не словами, а самой жизнью своей, своим настроением, - а если и трудами письменными, то -положительного, а не полемического характера. — На днях за обедней в Казанском соборе5 > я заметил одного, уже кончившего курс филолога, в военной одежде, с повязкой красного креста на рукаве; в тот же день вечером вижу его в Чудовом монастыре за всенощной (по распоряжению вл. митрополита в Чудовом ежедневно служится всенощная и будет служиться до окончания войны); тут я уже поздоровался с ним. На другой день я пошел в Чудов к обедне — он опять там. После обедни мы поздоровались, и он спросил меня, не знаю ли я, когда от-

325

правляются поезда на ст. Арсаки (т. е. в Зосимову пустынь); я решил использовать кое-какие чудовские свои знакомства и этим путем услужить ему, но увы! никто не знал времени отхода поездов. Мы с ним потолкались - то по церкви, то в лавке, но безуспешно! Прощаясь, я спросил его, был ли он на войне; он ответил, что 20 сентября исполнится год, как он находится в действующей армии, а теперь приехал только поговеть; я спросил его фамилию, извинившись за свою забывчивость; „Милорадович", — сказал он... Так и веет от этой фамилии 12-м годом, подумалось мне... Мой Николай Семенович с восхищением выслушал мой рассказ и сказал:- „Дай ему Бог возвратиться невредимым, а то после-то войны у нас будет плохо, и такие люди будут очень нужны..."

Еще один факт, о котором „поведати подобает". Подходит ко мне недавно одна наша барышня, держащая магистерский экзамен, и спрашивает об одном оставленном при Унив., у которого все отцовское владение погибло от войны: как он устроился? По-видимому, устроился, - отвечаю ей; м. б., ему нужны деньги, — говорит она, я бы могла дать ему рублей сто — до весны, но так, чтобы он не знал, от кого это идет; переговорите с ним, и тогда я Вам передам деньги. Я говорил ему, сказавши, что приходил один господин, справлялся, как он устроился и т. д. В ответ на это он выразил желание получить только 50 р. — „иначе, боюсь, не смогу уплатить!" Я сообщил ей по телефону, и сегодня 50 р. в моих руках, и все это без всяких расписок, без определенного срока и, главное, тайно! „Да не увесть щуйца десницы дело, да не расточит тщеславие плод милостыни, но в тайне тайная Ведущему..."

1

t. д. И это — в наше для всех трудное в материальном отношении время!..

1916 год

14 сентября

/.../ Мне хотелось кое-что сказать по поводу тех четырех белых астр, которые Вы возложили - по числу нас, ортодоксофилов, почитателей Соловьева, - на его крест. Астрон - по гречески, аструм -по латыни значит „звезда"; и вот мне вспомнилось стихотворение Вл. С. С. - „Умные звезды",

- где сопоставляется судьба цветов, жемчужин и

- звезд: о первых он говорит: „Цветы мы и любим

- и мы же их губим"; о жемчужинах: „Томиться в неволе - Их горькая доля: Хоть нити, а те же око-*ы!" А о звездах: „Всех звезды умнее: Вверху пламенея, на землю глядят без тревоги. Лампады вселенной. В красе неизменной Блаженны и вечны как боги" (Текст выписываю из Аксаковской „Руси" 1888 г. № 2, где это сти-ние, по-видимому, появилось впервые, за подписью „В. С"). - Несмотря на то, что и мы с мамой, и мой сотрудник по семинарской биб-ке с своей мамашей много лет знали почившую старицу Любовь, все-таки мы неверно называли ее отчество: ее звали не „Архиповна", а „Антиповна". /.../ Впервые правильно ее отчество я увидал на ее кресте в Донском монастыре; затем -Путилины дали мне вырезку из „Раннего Утра", которую и выписываю: „Сегодня на кладбище Донского мон. состоятся похороны скончавшейся в Зачатьевском жен. мон.5 2 На 71-м году жизни ста-

326

327

рицы Любови Антиповны Григорьевой. Она — дочь полковника, имевшего крупное состояние и давшего ей домашнее светское образование. После смерти матери она проводит свою жизнь в богомолье в Зачат, мои. В течение 32-х лет она не пропускала в мои. ни одной службы, а последние 9 лет она ежедневно в монастыре имела ночлег, где она и умерла. У гроба почившей в церкви утром, в присутствии всех сестер монастыря, при двух хорах певчих, была совершена панихида, а вечером была отслужена заупокойная всенощная..." /.../ Как сейчас вижу эту проворную старушку, с длинным носом, нежным цветом лица, в беленьком платочке, из-под которого иногда выбивались седые волосы, в черной длинной тальме, с двумя узлами — в белых платках — на левой руке и с таким же узлом, поддетым на правую руку; узлы эти казались наполненными большим числом просфор — и я помню, действительно, как у Нечаянной Радости (у Благовещения), она стояла на коленях у амвона, а через решетку трапезник опускал к ней такой же узел с просфорами; но, конечно, странно, почему всегда она ходила с просфорами? Я видел ее с такими же узлами за вечерней у св. Илии Обыденного5 3. От этих ли узлов или от лет она гнулась вперед, но не горбилась и, как я сказал, была проворна в движениях, легка на ходьбе, речь и взор у нее были строгие: я не видал на ее лице улыбки... Да помилует вас Господь ее молитвами! — Еще по поводу .людей Божиих" (кого, как не их следует вспоминать мне в наше время?) В том замечательном письме, где Вы мне передавали свои мнения и заимствованные сведения о таких людях, Вы пишете о Петре Федоровиче: „Жил он в сторожке дома Уткина близ храма Успе-

328

ния Б. М. на Покровке54. Дом переходил уже к третьему владельцу, а в сторожке был пожизненным обитателем Петр Федорович". В двойном - 9-10 № „Русского Архива" за 1915 г. есть статья М. Мариной /.../ заглавие статьи - „Головино"; описывается имение Головиных, близ Петр.-Раз. в 2-х в. от полустанка Ховрино Никол, ж. д., где теперь Казанский Головинский женский мон.55. На стр. 46 говорится: „Благочестивая В/арвара/ И. Головина... давала у себя приют сирым и убогим и раздавала щедро милостыню. Она предоставила подвальный этаж своего дома (на Покровке, в Большом Успенском переулке, рядом с таким же домом С. И. Головина /брата ее мужа?/) в распоряжение дворника Тихона для помещения странников^б /.../ в памяти моей возникает воспоминание о целом сонме виденных мною (в усадьбе Головиных) старцев, юродивых, странниц, черничек, богомолок, исходивших из конца в конец, с котомкой, обширную матушку-Русь. Все они были какие-то особенные или казались мне такими, потому что я видел их не издали, не мельком, не случайно, а близко, продолжительнее особенных, исключительных условиях. В Головино все они заходили мимоходом: по пути в Новый Иерусалим, к Троице, к Савве Звенигородскому. Главным образом, собирались они в особняке на Покровке, там всегда они находили себе приют и пропитание. В летние месяцы, за отсутствием хозяев, радушно принимал их почтенный, благочестивый, престарелый Тихон, питавший, подобно своим господам, особенное расположение ко всем этим „Бо-жиим людям" за то угодное Богу подвижничество, которое имело большую цену в глазах богобоязненного старца. Из числа этих Божиих людей более

329

всего запомнил я фигуру прозорливого юродивого старца Серафима, пользовавшегося особенным уважением как Головиных, так и духовных сестер общины (тогда уже возникавшей). Он был иеродиаконом Московского Данилова монастыря, пользовался большой популярностью и уважением среди московского купечества. Он был суров, угрюм, говорил иносказательно, отрывисто, низко опустив голову, не глядя на того, к кому обращал свою речь. Не был ли Петр Федорович в числе обитателей этого, еще Головинского в то время, убежища, а доживал свой век уже при новом (третьем, по Вашим словам) владельце - Уткине? Может быть, в этой самой сторожке помещался раньше и упоминаемый в статье благочестивый Тихон?..

1917 год

10 марта

/.../ В прошлую пятницу у меня было собрание „ортодоксофилов" — большое собрание, все, посещающие меня, были в сборе, кроме, конечно, Сергея Владимировича57, который в военной форме только что побывал у меня. Были: Н. С, А. В., Борис Васильевич Холчев58; и что же оказалось? А. В. повторяет теперь мои слова о возможности у нас Православной республики и вообще — доволен переворотом! Но остальные с тревогой смотрят на будущее. Особенно, кажется, Б. В. Холчев. То есть, на будущее Русской Церкви, я хочу сказать. А. В. говорит, что зато она теперь свободна; но я учитываю ее (чисто человеческие, конечно, не касаясь благо-

330

силы — и боюсь! Боюсь за монастыри, боюсь эя материальное положение духовенства (правда, тут помогут церковные дома; и замечательно! Давно мне приходили в голову такие мысли: теперь, пока можно, Церкви следует запасаться материальными средствами: неравно — такое придет время, когда этого нельзя будет делать!); субсидий на какие-нибудь издания давать не будут; даже восстановление церковных древностей, пожалуй, будет затруднено. Я уже не говорю о том, что не будут запрещать книг, направленных против Веры и Церкви, что поднимут голову секты, что дозволены будут гражданские браки, что, пожалуй, и крещение младенцев будет не обязательно, что будет убавлено число праздничных дней и т. п.! /.../ Вы как относитесь ко всему, Вера Ивановна, как Ваши родители переживают совершающееся? Даже и мама моя интересуется узнать это. Как принял события владыка Антонин?59 Ему бы теперь действовать да действовать, если бы здоров был; как нужны теперь такие церковные деятели! Теперь вообще необходима будет самостоятельность с нашей стороны — самостоятельность и объединенное» — это, кажется, все признают. У Мих. Ал. Новоселова на собрании Богословского кружкабО настроение было еще хуже, еще с большими опасениями смотрят на дело, чем мои „ортодоксофилы"; придя от него, я даже напугал, кажется, маму, передавая ей, что слышал сам о возможности отобрания денег и земли, о том, что все должно кончиться военной диктатурой и X. д. Среди священников, говорил М. Ал., есть стремление отодвинуть епископов на задний план, — а, по газетным сведениям, дьяконы объединились с псаломщиками для борьбы со священниками...

331

Остается объединиться просвирням с трапезниками, богоделенкам с церковными сторожами! На днях виделся я с лаборантом Вл. Серг. Зерновым; уважаю я этого человека! Он без боязни смотрит на будущее, говорит только, что мы теперь предоставлены самим себе, нам придется защищаться, особенно против протестантствующих; но не нужно перед ними слишком защищать все церковное, достаточно веры в Господа Иисуса Христа как в Бога; против же специально-церковного у таких людей бывает какая-то инстинктивная неприязнь; „я сам, -говорил он, — с какой-то инстинктивной ненавистью относился к просфорам, например". Однако, знакомые ему „правоверные католики", как он их назвал (русские, не поляки), опасаются в будущем гонения на Церковь /.../

30 марта 1917 г.

/.../ Я очень Вам благодарен, Вера Ивановна, за Ваше большое письмо по поводу событий: очень оно мне и всем моим пришлось по сердцу» — кроме, разве, одного Алексея Владимировича: он у нас едва ли не единственный „приветствующий" переворот, — так же, как и его брат (как раз сегодня окончивший курс в Александр. Учил.). Я и Николай Семенович не противимся перевороту, но „приветствовать" новизну „авансом" я не хочу... Дай Бог, дай Бог, чтобы все текло мирно, чтобы Церковь, лишаясь внешнего, приобретала внутреннее! Большой я скептик только, да к тому же, когда заходит речь о том, что такое-то лицо должно пострадать за свои убеждения, но не уступить, — я всегда ставлю себя

332

т

на место этого лица — и нахожу, что я-то во всяком случае уступил бы, не устоял; а в будущем, пожалуй, именно такой выбор и предстоит сделать (или даже делать, неоднократно, — не по одному поводу) представителям Русской Церкви. Конечно, благо-датию Божией пример Хилона (из „Камо гряде-ши?") может быть и в жизни, не только в литературе, но я — нет, боюсь писать об этом, думая, что грешу!...

21 мая 1917 г. Троицын день.

/.../ Я хотел рассказать Вам, как я был на квартире Эрна61 за всенощной накануне его погребения. Лишь только я вошел в переднюю, о. Павел сделал первый возглас. Пел, мне показалось, какой-то академик. Мне и кое-кому, кто пришел еще позже (например, приват-доцент Н. Д. Виноградов, пришлось так и остаться в передней. Служили очень хорошо: о. Павел и о. Сергий Соловьев62 попеременно прочли весь 118-й псалом и заупокойный канон; о. Сергий, по-видимому, не облачался: все ектений и возгласы произносил один о. Флоренский; читали и пели тихо, но внятно. Служили ровно час. После отпуста о. Павел троекратно возгласил: Христос воскресе! Кое-кто стал уходить из залы, а я старался протесниться туда. Вышел оттуда доцент Академии Андреев, посещавший собрания М. А. Новоселова, а в зале я увидел Рачинского63, Н. И. Прейса<>4 и моего бывшего сослуживца (теперь — на воен. службе) - Нилендера. Отца Сергия я увидал уже выходящим в другую комнату, а то я бы поздоровался с ним и благословился бы у него. Поздоровавшись со знакомыми, я подошел к Владимиру

333

Францевичу; он почти — на мой взгляд — не изменился. На гробе лежало много пестрых цветов и вокруг одра, на полу, стояли баночки с левкоем. В руках у покойного лежала икона с изображением нескольких святых, не знаю, каких именно. В переднем углу, низко, на столике, что ли, каком, стоял какой-то большой старинный складень, как будто литой, тонкой работы; перед ним — лампада. Монахиня подошла читать псалтирь; в ногах опять стоял о. Павел, вообще собравшиеся не спешили расходиться. Я обошел вокруг гроба, ища, с которой стороны удобнее проститься; но гроб стоял так высоко, что я мог только прикоснуться губами к плечу покойного. В передней какая-то пожилая дама рассказывала какому-то господину и нашему Ни-лендеру о том, что Вл. Фед. сильно страдал, желал даже, чтобы прекратили его страдания, то есть, не поддерживали жизни, что ли, — т. к. все равно на выздоровление он не надеялся; не ручаюсь, что последнее передано верно. А в день отпевания я помянул его в Архангельском соборе, куда часто забегаю подать просфору: там их очень быстро вынимают, и я мчусь с просфорой в кармане через соборную площадь, чтобы до начальника успеть придти на службу. В Университете же я помянул в этот день Эрна тем, что просмотрел его книгу „Борьба за Логос" и нашел там много для себя ценного, так что думаю когда-либо взять ее почитать. Поступил он к нам молоденьким студентом, лет 18-ти; помню, тогда даже говорили, что рано в такие годы приступать к изучению философии. Потом — революционный период. „Христианское братство борьбы" (нет, скорее: „братство христианской борьбы"!) — Эрн, Флоренский, Свенцицкий, Ельча-

334

донов; странная квартира на Остоженке (коллективная?), которая никогда не запиралась... Подвижническая жизнь, издательская деятельность, переписка (чуть ли не ежедневная!) Эрна с его невестой— Потом все (кроме Свенцицкого) — так сказать — вошли каждый в свое русло. Эрн женился, и стали уже тогда говорить, что он болен, лежит целыми днями. На первый период своей жизни он сам смотрел как на такой, с которым все покончено, и что начинается нечто новое, иное. Никогда у меня с ним не было особенно продолжительных и откровенных бесед, — да я стал знать его (во втором-то периоде) уже доцентом, известным доцентом, и это меня немножко держало в отдалении, — но он очень мне нравился. Помню я, что мне прошлой весной пришлось принимать от него массу библиотечных книг, возвращаемых им по окончании диссертации о Джоберти65: мы с ним, разбираясь в них, даже сидели и вкладывали в них расписки (обычно же, когда книг не много, это делается „походя"), и в это время я кое-что спрашивал у него по поводу этих книг; он тогда, между прочим, хвалил старинный перевод русский Платона, вышедший в первых годах XIX в.; ему он казался самым лучшим из русских переводов. Да, много он мог бы дать еще нашему образованному обществу! — Жаль, что никто из нас не был на его погребении: теперь не так легко найти его могилу, совершенно не зная, в какой она стороне кладбища; скорее, вероятно, на новом кладбище, а там не так трудно найти...

335

24 июня. Рождество Предтечи

/.../ выборы митрополита не произвели на меня возбуждающего, вдохновляющего впечатления66 _ первые, свободные выборы Московской церковью своего епископа! При страшном ветре, ломавшем хоругви, вынесли из храма Христа Спасителя67 Владимирскую икону Божией Матери68 - и все то же чувство безнадежности ощущал я в душе... По этому поводу у нас зашла речь о том, на что вообще можно надеяться (конечно, Вл. Ан. мрачно смотрит на все, это нужно иметь в виду). Я говорил, что не прекратится деятельность С. Н. Булгакова, кн. Е. Н. Трубецкого, Бердяева, о. Флоренского... „Это все — одни и те же лица) " - „Ну и что ж из этого? А мы можем стать — по мере сил и способностей — их продолжателями; для кого? - да хотя бы для таких юных, как Сергей Всеволодович6 9. А наш долг - питать свою душу чем-нибудь хорошим, чтобы быть в состоянии им приносить духовную пользу; научная деятельность теперь, когда не уверен, что останешься жив после всего, конечно, в этой неуверенности находит для себя большое препятствие; но и тут, быть может, следует действовать по псалом-скому слову: „Пою Богу моему, дондеже есмь!" Но есть и еще выход: читать не научные книги, а чисто-духовные, как теперь я читаю письма странника Ивана Ивановича Троицкого, изданные Шамординской обителью; то, что оттуда можно извлечь, -ведь это - „единое на потребу"! Сохранятся ли такими же те юноши, которых мы ценим теперь, -если, например, монастыри будут закрыты? - Едва ли будут закрыты все монастыри; потом — крутые меры естественно вызывают и сильную обратную

336

реакцию, хотя бы в виде любви к прошлому и его идеализации... Нет, будем надеяться на Господа, — И преемство религиозной мысли сохранится, и будет, кому передать наследие этой мысли! /.../

14 сент. 1917 г.

/.../ А теперь вспомню день Успения Владычицы, день открытия Собора. — Несмотря на то, что наутро мне предстояло явиться в Покровские казармы, день 15 августа произвел на меня сильное, отрадное впечатление. Накануне я был за всенощной в Благовещенском соборе; народу было не много; служил архип. Арсений Новгородский, строгий преемник доброго к студентам владыки Антония7 0 на посту ректора нашей Академии. А напротив, в Архангельском соборе, служил добрый владыка - и по характеру, и по имени: Агафангел7!, „добрый вестник"; там я застал еще конец канона и после службы благословлялся у владыки. Когда в Благовещенском вели величание, в Успенском начали литию с обхождением собора; я не утерпел, прослушал первое величание и вышел на паперть, а с нее перешел на Красное крыльцо и смотрел крестный ход. Литию совершал наш митрополит, только что получивший и этот титул, и белый клобук. — Отстояв еще конец всенощной в Архангельском, я решил пойти поближе к главной паперти Успенского собора; какова же была моя радость, когда мне удалось, без всякой очереди, без тесноты — попасть в самый храм, в этот всегда великий для него день, а в этом году — пря-йю исключительный, „нарочитый день"! Увидав там Николая Семеновича и пожимая его руку, я с вос-

337

торгом говорил ему, что я первый раз в жизни за этой службой в Успенском соборе (у вечерни я был однажды, но давно: трудность доступа заставила меня отказаться от этой вечерни)! Это было время чтения Евангелия; потом начинался канон — ,Пpe-украшенная Божественною славою"; я особенно люблю каноны: это самая лирическая часть Богослужения, — и я вспоминал, как лет 9 тому назад, с душевным волнением слушал я этот канон в этот день, стоя у дверей собора, а потом, в следующие годы, ведь и близко-то к нему не стали пускать! -а на этот раз я был в самом соборе! Хорошо там было в этот день, даже правая — стесненная лесами и не освещенная паникадилами — сторона собора -при блеске паникадил левой стороны и сплошь покрытой коврами средины — не нарушила впечатления! — К обедне я уже заранее решил идти в Ваш приходский храм7 2, — там было назначено ближайшее к нам архиерейское служение, и тоже остался очень доволен. Служил Смоленский владыка Феодосии, бывший ректор Киевской Академии, автор несколько известного мне сочинения о Палестинском монашестве V века. Все мне понравилось, даже перерыв между литургией и крестным ходом, когда духовенство с епископом ходили подкрепиться чаем; это безмолвное ожидание хода, когда постепенно увеличивался перед храмом ряд хоругвей из соседних приходов, тоже создавал какое-то особое впечатление. Видел я за этой службой и бывшего Вашего старичка-диакона, ослепшего, и порадовался за своего крестного, за его бодрость душевную и телесную. — Крестный ход наш шел Знаменкой и около храма св. Николая Стрелецкого73 сошелся с крестным ходом из храма Христа Спасителя: его

338

сопровождали, кажется, четыре архиерея. Около Боровицких ворот вышло какое-то недоразумение с милицией, пропускавшей святьши и духовенство, но не желавшей пустить в Кремль богомольцев. Часть их отправилась к Троицким воротам, но и там была встречена так же — по рассказу Николая Семеновича. Накануне, в те же Боровицкие ворота шел огромный крестный ход из Замоскворечья, с преосв. Иннокентием Донским во главе; тут как-то всадники „отступили" и „крепость была взята". Кстати, позже, уже на Красной площади, был такой же „соблазн": своими глазами я видел всадника, размахивавшего над головами богомольцев нагайкой (не на „старозаветной" картине Репина74, а в действительности, в „новой свободной" России! Печальная это страна, безнадежная!) Но — слава Господу Богу! моя душа, столь всегда отзывчивая на подобные явления, посмотрела в этот великий день мирными очами на эти проявления „немирности"! Проходя за толпою мимо соборной площади, я видал, как прошел из Арханг. собора в Успенский преосв. Агафангел с духовенством в золотых ризах. Далее — все встречались крестные ходы: из Вознесенского75, с иконой преп. Евфросинии, осеняемой очень мне понравившимися пестрыми крупными ри-пидами, с каким-то средних лет преосвященным, с „светским" типом лица; тут же, на углу, около Николаевского дворца, шел один — с диаконом — какой-то высокий, молодой епископ, — типичный „молодой ученый монах" - термин, столь привлекательный для меня в последние гимназические мои годы! Мне так приятно было видеть так просто, без охраны, идущего в полном облачении - и так одиноко идущего преосвященного! В самых Спас-

339

ских воротах встретился крестный ход, во главе которого был преосв. Модест. А по обеим сторонам пути от ворот к Лобному месту стояли раньше пришедшие иконы и хоругви разных приходов; сколько гут было святынь! Помню чудотворную икону „Утоли моя печали" — от св. Николая в Пупы-шах76, (вероятно, я не видал ее лет девять), потом видел более знакомую мне Грузинскую икону (с Воронцова поля), в старинном складне77, икону 40-ка мучеников (что близ Новоспасского)78,я радовался, что вижу те иконы и священные знамена, которые прежде, до переезда в центр, более или менее часто видал; видел хоругви ото Всех Святых на Солянке, большой образ Преображения от Спаса на Глинищах; хотелось мне увидеть Николоямские хоругви79, но что-то не заметил. Прибывали все новые и новые приходские ходы, и длинный ряд их протянулся по обеим же сторонам площади от Лобного места до Историч. Музея. Солнце палило ужасно, но долго пришлось дожидаться, прежде чем показался большой крестный ход из Соборов. Хоругвеносцы, по-видимому, выставили все свои наличные силы, -увы, столь заметно для „коренных москвичей" опустошенные войной! — и соборных хоругвей было много (хотя, думается, в прежние, мирные годы, в самом любимом моем ходе — вокруг Кремля — их было еще больше!); много было и святынь: иконы Иверская, Казанская, художественно написанная икона „Взыскания погибших"80, Спас Нерукотворный из Новоспасского. Впрочем, большой крестный ход, из-за ряда стоявших на месте перед нами хоругвей и толпы народа, я видел уже хуже, а длинный ряд архиереев — лишь постольку, поскольку мог бросить взгляд на них из-за стоявших впереди меня,

340

то — поднявшись на цыпочки. Выход всего хода из Кремля, вследствие длины процессии, занял очень много времени. Наконец, отслужили молебен на Лобном месте, митрополит Владимир81 осенил „град и людей" крестом, — и одновременно с возвращавшимся через Никольские ворота соборным крестным ходом двинулись и приходские; в некоторых местах, например, у Казанского собора, было даже тесновато и неудобно, то сбоку, то сзади оказываются хоругви, и следовательно, мы им мешаем; потом как-то уставился ряд ходов, возвращавшихся на Тверскую, с иконою „Взыскания погибших" во главе, — она была на высоких носилках; сюда примкнул пока ход от Воздвижения на Воздвиженке, потом отделившийся от прочих у Иверской; с ним — а потом с Борисоглебским82 ходом — я дошел до Арбатской площади, а при повороте на Знаменку встретил ход Вашего храма, с которым я начал свое путешествие в этот день. Думаю, никогда еще я не был столько времени с непокрытой головой, как в этот день! После такого торжества особенно ясно чувствуется, что Москва — столица всего Православия!

29 ноября 1917 г.

/.../ В субботу у нас праздник мученицы Параскевы, но ко всенощной идти не решился. А наутро, после стрельбы, анархисты сдались; из окна84 мы видели сцены как бы времен французской революции — мужчины в шляпах и партикулярной одежде, с ружьями в руках, - видел я, как на носилках пронесли раненого; их было человек семь, да двое

341

убитых. Сильный плач в коридоре удивил нас: мама вышла — и узнала, что убита Нина85; она лежала в глубине своей комнаты, около кровати. А я пошел на службу, думая, что этим все кончено. Я страшно удивился, слыша с разных сторон стрельбу. На Моховую меня не пустили: пошел Шереметьевским пер.86, в задние ворота Университета, но они оказались запертыми, а на углу, где наша унив. лавка, неумолкаемо трещал пулемет. Я возвратился от самых ворот Унив. и, так как у нас шла обедня в день храмового праздника, зашел туда, но стоял тревожно, и мало было молитвенного настроения. Однако, с паспортом и пропуском коменданта я пошел ко всенощной к священномуч. Антипе87; меня ловили два раза юнкера, а на обратном пути — 4 раза! Да еще около Румянцевского музея я едва не наткнулся на их пулемет. В воскресенье ни в Музее, ни у Воздвиженья обеден не было — ни ранней, ни поздней... Я прочел дома часы и „доследование изобразительных", а дальше началась странная жизнь под звуки разнообразных выстрелов. Особенный страх испытали мы от слуха, будто будут артиллерией громить с Ходынки Алекс, училище88; предлагали спрятаться в подвальный этаж, но нашли опасным: ну как на нас обрушатся верхние этажи! /.../ Наша прислуга с своей двоюродной сестрой (которая теперь живет у нас) сбежала в первый же день — в знаменитую пятницу89, и нам с мамой пришлось самим ходить за дровами. Сперва я не представлял себе опасности хождения по двору, однажды мы с мамой выходили даже за ворота, — но когда я увидал, как председатель нашего домового комитета подбирает на дворе пули, — я стал бояться за свою драгоценнейшую жизнь и ходил с

опаской. Картофеля у нас было много, было соленое и постное масло, грибы, несколько кочешков капусты, а у прислуги нашей — две селедки, из которых мы сварили однажды суп, наскучив грибами. За хлебом от комитета, конечно, ходить по очереди перестали: боялись, только дважды ходили две прислуги, да однажды беженка, проживающая у Климушиных, смелая дочь полковника, ходила себе, нам, своим хозяевам и еще кое-кому за хлебом /.../ Я очень много занимался — днем (окна мы ничем не закрывали), а вечером сперва сидели за плотно занавешенными окнами, а потом переселились в мою комнату, она выходит окном на задний двор, на самую типографию90 (велено было перейти в задние помещения); но там — у нас ли, на соседней ли крыше поселился кто-то и не переставая палил; как иронически сказал про него один наш сосед, — он прекращал стрельбу только тогда, когда пил чай и обедал: будто он даже при таких обстоятельствах Жил так буржуазно! Но я боялся, как бы в него не стали стрелять — и не попали бы в мое окно: спал я всегда в своей комнате, и окно мы заставляли корытом и пирожной доской, — преграды смешные для современного оружия, — но тогда я надеялся на них, и только увидя библиотечные разрушения, подумал о их ненадежности! Все же я боялся, когда становился в своей комнате на молитву: нарочно даже становился на колени, меньше риска, что попадет пуля! Итак, только молиться и спать я ходил в свою комнату потом, а вечер мы проводить стали в кухне (благо прислуги не было). /.../ Вечерами я с увлечением читал маме „Масонов" Писемского: ах, какая это превосходная вещь! Впрочем, всего лучше и лаконичнее выразился о нем - в похвалу

342

343

ему, конечно, — один студент, которому я тоже расхваливал его: „Старый роман!" — сказал он. Да, верно, потому так и хорош, что старый! В один из этих вечеров из окна моей квартиры видели мы зарево пожара в Гагаринском доме91. Я считаю этот пожар самым ужасным из всего, что произошло за время этого восстания, включая и „раны" Кремлевских92 и вообще московских святынь. Хочу сказать, как другие отнеслись к этим „ранам". Недавно прислал мне письмо с фронта Сергей Владимирович: там сперва прошел слух о разрушении Успенского собора и собора Василия Блаженного, но потом они узнали правду о происшедшем; вот что он пишет: „Скажу без колебания, что получить сообщение о гибели всех родных было бы, конечно, легче, чем узнать о разрушении Успенского собора"; мама была изумлена этими словами. Еще — из письма нашего студента-старообрядца Ксенофонтова (легочный больной, он проводит зиму в Алупке): „О, как хотел бы я быть в тот момент в Москве и погибнуть от того кощунственного снаряда (направленного на Усп. собор), чем пережить этот и грядущий позор России!... В пятницу утром93 мы узнали печальную новость, что „юнкера сдались"; маму особенно огорчила мысль: неужели они сдавались так же - с поднятыми вверх обеими руками, - как перед нашими окнами сдавались анархисты юнкерам! Со следующего дня я уже стал ходить на службу. /.../ В это воскресенье я нарочно ходил в Храм Христа Спасителя посмотреть „своего" владыку Антония Храповицкого в белом клобуке: слышал его проповедь, получил его благословение. В проповеди он указывал на вред стадности, приводил поговорку о человеке, который „за компанию даже

ррочь повеситься , и того прокаженного, кото-отделился от товарищей, чтобы возблагодарить Г господа, ставил в пример русским людям: о, хоть бы один из десяти отделялся так!.. /.../

1 янв. 1918 г.

/.../ 19-го числа мы схоронили нашего дядю, двоюродного брата мамы, Алексея Константиновича Соболевского, который был священником при церкви Воздвижения „на-вражках" на Плющихе94; Вы видели его, и помнится, обратили внимание на его монашеский вид; в гробу он, в своей камилавке, исхудалый, имел вид старца Амвросия, как он изображается лежащим на кровати в кло-в. Положен он был в белом шелковом облаче-I, им самим заранее приготовленном, с прекрас-Шмм резным Распятием в руках — чрезвычайно хо-[>шей работы; не знаю, где он его приобрел. Похо-вообще были хороши; священники, прини-Ёшвшие участие в отпевании, все очень хорошо, [.|рятно читали — а это много значит. Умилил нас своим прощанием с покойным дядей вдовый <дамвденник Новодев. мон. о. Лебедев: он долго це-Ш>вал его руку, потом, зайдя с другой стороны, Е (риоткрыл воздух, посмотрел на него и сделал ррммной поклон, отойдя со слезами на глазах; не-и дядя очень его уважал, уважал за честно Проводимую — с самых молодых лет, при сильном Щлесном организме - вдовую жизнь. Был и еще многими уважаемый священник — от церкви VII Jвселенского Собора9^, отличающийся, между про-Шм, необыкновенно тонким голосом; к нему я то-

344

345

же всегда чувствую симпатию. — А в самый первый день Рождества Христова скончался родитель моего дорогого Николая Семеновича, о. Симеон Поспелов. Ему становилось все хуже, перестал говорить, трудно дышал, хотя все был в сознании. Боря, младший брат Н. С-ча, известил нас на второй день, а на третий, после обедни, я ходил к панихиде; был там и Алексей Владимирович, а 28-го мы оба были на похоронах, т. е. на обедне и отпевании, которое совершил давно знакомый с о. Симеоном владыка Арсений. Был также С. Н. Дурылин, председатель Златоустовского кружка Занков9^ и, кажется, Педашенко97. Хоронили о. Симеона на Пятницком кладбище, и я, за дальностью расстояния и холодом, не провожал его, расставшись с процессией на Каменном мосту. /.../ Итак, вот скольких мы „предпослали" на тот свет в этом году (по выражению св. Павлина Ноланского: умерших мы „не потеряли, но предпослали" - т. е. предпослали себе, вперед себя послали!) Дядя Василий Николаевич, мамина „Дунечка", мой „дядя Алеша", мой дорогой Сергей Сергеевич, наконец, о. Симеон, мало знавший меня лично, но, видно, часто слыхавший обо мне и относившийся ко мне с чрезвычайным радушием... Нет на этот раз кроткого, утешительного, религиозным духом проникнутого письма от Сергея Сергеевича, не нужно мне было идти сегодня — по обычаю — к Введению в Барыши98, не придет к нам в Крещение - тоже по обычаю — Евдокия Александровна! А у Николая Семеновича, помимо грусти на душе, -забота об устройстве семьи, о приискании квартиры (что мне кажется самым трудным делом!).

Господи, воздвигни силу Твою (если мы сами ослабли и опустились) и приди во еже спасти нас!..

КОММЕНТАРИИ

1. Заиконо спасений монастырь. Основан в 1660 г. Среди каменных палат монастыря, составляющих ныне нижний „до более позднего по времени корпуса (ул. 25 октября, б. Никольская, д. 79), стоит обескрещенное здание собора. Строили его в несколько приемов - в 1660-1661, 1711-1720, 1742 тт. В нижнем этаже его была церковь Всемилостивого Спаса, в верхнем - Пресвятыя Богородицы Всех Скорбящих Радосте. Ныне в этом здании помещается дирекция Московского областного драматического театра.

Греческий Никольский монастырь (Никола Большая глава). Основан в 1556 г. Ныне - д. № 11 по ул. 25 октября. В его помещениях расположены разные организации: Союзпроммонтаж, Союээлектроремонт, магазин „Цветы".

Богоявленский монастырь. 1292 г. Куйбышевский др. (б. Богоявленский пер.) д. 6/2. В поврежденном зда-ини собора (построен 1624-1693) находится учреждение род названием Главнииполиграф. Рядом выросшее на тер-(щории монастыря мрачное, пустынное, необозначенное цдание. Во дворе (если войти с Никольской) - кельи XVII века. Различные объекты: конференцзал ЦНИОИ- jjjfr мастерская Цаплина (художник?), Ремонт обуви

2. Музейная (музейская) церковь Николы в Старом Ваганькове. 1759 г. Ул. Маркса-Энгельса д. № 14, во дворе .(б. Ваганьковский или Староваганьковский пер.) Крест 4UT. Склад. В этой церкви любил молиться Гоголь.

3. Имеется в виду участок Б. Садовой ул., названной . х по выходившей на эту улицу церкви Св. Ермолая. Она

, располагалась еще сравнительно недавно на углу Б. Садо-; вой и Б. Козихинского пер. (теперь ул. Остужева). Пере-

I' УПок, идущий позади места, где была церковь, назывался

* ьрмолаевским (ныне ул. Жолтовского). i ' 4. В начале Серебрянического переулка находится

I' Донне не действующей ныне Троицкой церкви. В народе

Комментарии так же, как и письма А. Н. Руднева, , МЯдены в Самиздате.

346

347

она была больше известна по одному из приделов - Иоанна Предтечи - как Предтеченская. Сейчас занята студией „Диафильм".

5. Новоселов Михаил Александрович. Профессор классической филологии Моск. ун-та. Был толстовцем. Вернулся к Церкви. Издавал Религиозно-философскую библиотеку (с 1903 г.). Занимал вместе с Новгородцевым - братом профессора права - 4-х комнатную квартиру в доме Ковригиной, около храма Христа Спасителя. В одной из комнат квартиры (общей) собирался кружок Ищущих христианского просвещения. В 1928 г. Новоселов был арестован. Он просидел в Ярославской тюрьме 10 лет. По отбытии этого срока был сослан в Сибирь, где вскоре и умер в 1938 г.

6. Панов Владимир Анатольевич. Знакомый А. Н. Руднева. Историк. Занимался в частности эпохой Петра I. Служил в университете, в том числе и в послереволюционное время. Кажется, был доцентом. В его квартире, в Хлебном пер., куда он переселился с Маросейки собирался маленький кружок. Там выступали с докладами, читали Апокалипсис. Конец его жизни (между 30-м и 35-м годами) был печален. Его мучила бессонница, он злоупотреблял люминалом, вероналом и т. п. Погрузился в состояние безнадежности. Ждал репрессий, доходил до состояния невменяемости от какого-то панического ужаса. Кое-как пробавлялся писанием мелких статеек в Советской энциклопедии.

7. Был основан в середине XIX века на месте Преображенской мужской старообрядческой обители. (Адрес сохранившихся сооружений монастыря — Преображенский вал 25.) Никольская церковь (1790) пока действует. Воздвиженскую надвратную церковь (конец XVIII века) заняло учреждение — Росдорстройматериалы, сохранилась также колокольня (1830 г.). По словам одного из старообрядцев, занимающих ныне часть Никольской церкви, единоверцев из нее „выгнали" в 1930 г.

8. Фомин Г. И. О нем удалось только узнать, что в советское время он работал учителем в школе. Дата смерти неизвестна.

9. Хлудов Алексей Иванович. 1818-1882. Владелец бумагопрядильных фабрик. Собрал богатую библиоте-

русских рукописных и старопечатных книг. Завещал

Никольскому единоверческому монастырю. Сейчас собрание Хлудова находится в Историческом музее в Москве.

10. Общежительная мужская пустынь Св. Параклита. Находилась в 8 верстах от Лавры и в 5 верстах от Геф-сяманского скита, вблизи станции Сергиев Посад (Загорск), справа от железной дороги, если ехать из Москвы.

П. Какого-то Гучкова, сосланного Московским генерал-губернатором Закревским в Соловецкий монастырь, упоминает герценский „Колокол" (11, с. 447, М. 1962).

12. Преображенское кладбище. Доныне сохранились могилы старообрядцев, в том числе и основателя староверческой обители Ковылина. В память Алексея Николаевича Руднева, любившего списывать могильные надписи, спишем одну и мы: „Под сим памятником погребено тело раба Бож1а досточтимого отца Антония Семеновича, скончавшегося 20 июля 1902 года в час ночи. Жития его было Й лет, поступившего в сию Преображенскую обитель из детства своего".

13. Штейнман Андрей Андреевич. Знакомый А. Н. Руд-жева. Студент Сельскохозяйственного института в Петров-

'(«сом-Разумовском (ныне ВАСХНИЛ). Перед этим окон-

'•'щл университет. „Сын швейцарского гражданина", как

pito аттестует Руднев, он был, по словам Алексея Николае-

Жяча, „чисто русским и по духу, и по наружности... верным

шяом и послушником Церкви". Судьба его нам неиз-

Йстна.

14. Приват-доцент. Преподавал историю средних веков. Jmen семинар, где читались доклады с религиозной темати-•Цой (например, доклад о папе Григории VII, прочитанный

студентом Н. С. Педашенко и в Златоустовском Магистерская диссертация Рудакова „Очерки ийской агиографии". В 1927 г. работал директором едческого музея в Туле с заметным антирелигиозным ihom. Был неустроен, одинок.

¦,«, 15. Спасо-Андроньевский монастырь. Пл. Прямикова |,'(о. Андроньевская), д. 10. Основан около 1360 г. Из быв-в монастыре храмов: Нерукотворного Спаса, Архан-

348

349

гела Михаила, Рождества Пресвятой Богородицы и Св. Симеона, сродника Господня, Алексия-митрополита и муч. Евграфа — сохранились два первых.

16. Часовня Иверской Божией Матери была ликвидирована в 1920 г. (Думается, что это - ошибка. Часовня была закрыта в 1923 г., а разрушена позже - 1926 г. ? - Ред.)

17. Знакомый А. Н. Руднева. Алексей Николаевич сыграл роль в его церковном воспитании. А. В. - человек, по словам знавших его, большой внутренней красоты, исполненный истинно православного духа. Люди встречавшие Алексея Владимировича Шенрока, пользуются для передачи своего впечатления о нем словом „всемирность". Упоминают также его физическую неловкость, некоторую как будто скованность движений. А. В. Шенрок закончил Историко-филологический факультет Моск. университета. Некоторое время работал библиотекарем фундаментальной университетской биб-ки. В начале 30-х годов его знали уже диаконом (целибатным). „За благочестие" сослан в Среднюю Азию. Воздерживался от участия в голосовании по поводу приговоров „вредителям". Был близок к владыке Гермогену (Голубеву). Жил в Оше и Самарканде, в семье племянницы. Умер 10/23 февраля 1968 г. В последние годы страдал ослаблением памяти вследствие развившегося склероза. Не мог служить.

18. Отец А. В. Шенрока - Шенрок Владимир Иванович (1853-1910) - историк русской литературы, знаток жизни и творчества Гоголя. Опубликовал материалы к его биографии в 4-х томах.

19. Церковь Иоанна Предтечи в Толчкове. Которосль-ная наб., 69. Построена в 1671-1687 гг.

20. Сочиненная художником сказка нравоучительного содержания и прочитанная на одном из собраний Ново-селовского кружка.

21. Н. С. Поспелов. Знакомый А. Н. Руднева. Род. 29 ноября /12 декабря 1890 г. Сын священника 1-й Градской больницы в Москве о. Симеона Поспелова. Окончил Историко-филологический фак-т Моск. ун-та (занимался на кафедре истории и философии) и Шелапутинские курсы. Преподавал, работал на кафедре русского языка в университете. Научная специальность - синтаксис.

22. Переведен на нынешнее место (Крестьянская - быв. Новоспасская площ. д. 10) от Спаса на Бору в Кремле ок.

350

1488 г. Сейчас на воротах надпись: Всесоюзный производственный научно-реставрационный комбинат. Внутри всякие производства, например, мебельная фабрика. Стены неоди-вдковой сохранности. Колокольня, в 2-м ярусе которой была прежде церковь преп. Сергия Радонежского, и Преображенский собор, величественны, но недостаточно ухоже-ВЫ. На одной из башен надпись: опорный пункт ДНД (наверное, бывший). В церкви Знамения некоторое время идеал находились санпропускник и вытрезвитель. Неподалеку еще несколько месяцев назад висело заржавленное уведомление: „Пост охраняется, не подходить!" У стен -свалка.

23. Симонов монастырь. Основан в 1370 г. Взорван в ночь на 21 января 1930 г. (П. Н. Миллер и П. В. Сытин в книге „Происхождение названий улиц, переулков, площадей Москвы, 1938 г. пишут „около 1931"). Уцелели часть стены, три башни, в том числе „Дуло", производственное здание „Солодежня" или „Сушипьня"и (не вполне) трапез-им.

24. Церковь Св. Николая Чудотворца в Кпениках (по-другому в Блинниках). Теперешний адрес: ул. Богдана Хмельницкого (б. Маросейка), д. 5. Церковь стоит на этом месте с 1657 г. Закрыта в начале 1930-х годов и превраще-ва в склад. Теперь здесь конторские помещения. Первона-

;• Чкльный (собственно церковный) облик несколько искажен. ' 25. Церковь Живоначальной Троицы, что на Грязях,

¦ ул. Чернышевского (бывш. Покровка), д. 13. Построена "i 1861 г. архитектором М. Д. Быковским. Сейчас в ее зда-*ЮШ с упраздненным верхом разместился Дом самодеятель-

' Поста Московского областного совета профсоюзов.

26. Главный престол Троицкой церкви, что на Грязях, был в честь иконы Божией Матери „Три радости". • 27. Основан в 1365 г. св. Алексием Митрополитом. В ¦30-х годах XX в., как сообщает БСЭ (изд. 2-е, т. 47, *. 462), был разобран. Однако в книге В. Иванова „Мос-"Мовский Кремль" читаем: что белокаменный собор Чудо-It монастыря был разобран ,без достаточного исследова-

. ни" в 1929 г. (см. также прим. 75). '¦ 28. Речь в этом письме идет о первой годовщине со дня крославления (1913) свщмч. Ермогена.

351

29. Церковь Иоанна Предтечи на Пресне существует с 1693 г. (колокольня - 1810 г., трапезная - 1823 г.). Адрес: М. Предтеченский пер. 2, П. Н. Миллер и П. Б. Сытин в 1938 г. назвали ее „бывшей церковью". Ныне действующая.

30. Церковь Всех Святых на Кулишках. Построена в честь победы в Куликовской битве. В XVI в. значительно перестроена. В последние годы в ней располагались различные учреждения. В результате проводившейся к 600-летию Куликовской битвы реставрации церковь приобрела праздничный вид. Находится на углу Солянского пр. и пл. Ногина (бывш. Варварской).

31. Спасопреображенская церковь. Находилась на углу Спасоглинищевского пер. и Лубянского проезда (нынешний пр. Серова). Раньше это был д. 2/17- Теперь на месте церкви стоит монументальный жилой дом (тоже № 17) с аркой, образующей вход в пустынный М. Спасоглинищевский пер. В нижнем этаже дома магазин „Мясо".

32. Церковь упраздненного после великого московского пожара 1812 г. Крестовоздвиженского монастыря, ставшая приходской. Пока существовала, стояла у угла Крестовоздвиженского пер. (ул. Янышева) и Воздвиженки (Калининский просп.).

33. Прежний адрес церкви Кира и Иоанна: Солянка, Сербское подворье, д. 8. Сейчас вся часть улицы от д. 6 до д. 14 превратилась в огромную строительную площадку с надписью на заборе: Строительство производственного здания УФС (?). Знатоки, впрочем, говорят, что храм, построенный в 1765-1768 гг., до этого строительства все равно не дожил, и какое-то время на месте, которое раньше занимала церковь, находилась пивная. В этой церкви служил о. Серафим Батюгов (до ухода в затвор).

34. Церковь Св. Николая Чудотворца в Подкопаях, построена в 1657 г., перестраивалась в 1700 и 1858 гг. Колокольня воздвигнута в 1750 г. Адрес: Подкопаевский пер. 13 (колокольня) и д. 15 (церковь). Колокольня сохранила крест, церковь - нет. В здании какой-то цех или мастерская.

35. В 1771 г. во время эпидемии чумы Симонов монастырь был превращен в больницу. В 1795 г. восстановлен как монастырь.

352

36. Монастырь в честь Рождества Пресвятой Богороди-I основан около 1370 г. св. Федором Ростовским

^fl394). В 1379 г. монахи переселились к построенной в полуверсте церкви Успения Божией Матери, чем было поло-000 начало основанию нового Симонова монастыря. Старый Симонов монастырь существовал до 1645 г. С этого времени храм Рождества Пресвятой Богородицы стал приходской церковью.

37. С Н. Дурыпин был секретарем Религиозного общества Вл. Соловьева. Выступал там с докладами. Вскоре после революции стал священником (целибатным). Служил в церкви у о. Алексея Мечева. После смерти о. Алеком был сослан (т. е. после 1928 г.). Сана с себя не снимал, но причиной прекращения его дальнейшего служения была женитьба на приезжавшей к нему в ссылку Ирине Дмитриевне (из мечевской общины). Был историком литературы,

; театра, живописи, театральным критиком. Доктор филологических наук, профессор. Писал о Малом театре, Островском, Нестерове. Род. 14/27 сентября 1887 г., умер 14 декабря н. ст. 1954 г.

38. Кружок, в основном молодежный и в то же время ¦ более официальный, чем Новоселовский. Был зарегистриро-|'JMH. Возглавляли его московские викарии: сначала Анаста-

"[ Грибановский, после него Арсений Жадановский. Прак-^?песким руководителем был протоиерей Николай Гаври-' ч Соколов — настоятель храма Никиты Мученика на ой Басманной (ныне ул. Карла Маркса). Кружок со-я (иногда в количестве до трехсот человек) в нахо-4ся напротив церкви Александровском (в честь пександра III) коммерческом училище.

39. В. А. Кожевников 1850- 1917).

- 40. Религиозное общество Вл. Соловьева было создано 1906 г. Мнение о том, что оно существовало только до 1ч>й войны (см. сборник „Русская религиозно-философ-\аая мысль XX века" Питтсбург, 1975, с. 63), опровергает-уйц письмом А. Н. Руднева от 11 марта 1915 г., который ||ВПнет об этом обществе, как о еще существующем.

41. Никитский монастырь основан приблиз. в 1520 г., | снесен в 1933 г. На его месте теперь здание электроподстан-ЛМи метрополитена (ул. Герцена - б. Большая Никитская -~ 7). Если заглянуть во дворы со стороны Б. Кисловского

353

пер. (ул. Семашко), то там можно еще обнаружить следы монастыря.

42. О Здеховском и его лекциях сведений нет.

43. Об С. С. Покровском почти ничего неизвестно. Все знавшие его называют его человеком необыкновенным. Он был очень болен, совершенно отрешен от мирских привязанностей. Был почитателем праведной отроковицы Музы.

44. М. И. Невзоров (1762-1827). Писатель. Своими взглядами обязан влиянию новиковского кружка и И. В. Лопухина. Журнал „Друг юношества" издавал с 1807 г. Цель журнала - просвещение в духе мис ических начал масонства. Невзоров с презрением относыся к науке, основанной на логике, а не на мистике. Ему принадлежат: книга стихов, сочинение „Наполеонова политика, или царство гибели народной", перевод с лат. - „Притчи и изречения Секстия Пифагорейца".

45. о. Сергий Лебедев. Умер в лагере между 1942 и 1943 г.

¦ 46. Упоминаемые здесь могилы почти все сохранились. Этого нельзя сказать о местах погребения старцев, странников и др. блаженных людей на Новодевичьем кладбище. От их могил не осталось и следа. Впрочем, сохранилось несколько могил, утративших в последнее время надписи и ставших, таким образом, безымянными. По некоторым

(неофициальным) сведениям монастырь был закрыт в

1922 г.

47. На старом кладбище монастыря сохранилась могила известного зоолога проф. Моск. ун-та Анатолия Петровича Богданова. Его ли сын о. Владимир, пока установить не удалось.

48. Приходила Варе ару шка (та ли? - Бог весть) в Казанский Головинский женский монастырь, бывший тогда близ Ховрина. Называли ее и Варенькой. Носила разные бо-ботинки, была во вшах. Говорила (это было в 1910 г.): „Все так будут ходить". В монастыре появлялась и исчезала периодически. В конце 1918 г. - начале 1919 г. по ботинкам будто опознали ее труп (не при закрытии ли Страстного монастыря в 1919 г.?).

49. Даниловский монастырь основан ок. 1272 г. Нынешний адрес: Даниловский вал (б. Даниловский Камер-Кол-

г яежский вал), д. 22. Сейчас здесь приемник для малолетних правонарушителей и завод холодильников. Вид очень запушенный.

50. П. Д. Юркевич (1827-1874). Педагог и философ. Окончил Киевскую Духовную академию. Автор трудов „Идея", „Из науки о человеческом духе", „Сердце и его значение в жизни человека", „Разум по учению Платона и опыт по учению Канта", „Курс общей педагогики" и др.

51. Казанский собор стоял на углу Никольской ул. и Красной пл. Построен в 1630 г. кн. Дм. Пожарским, победившим поляков. Снесен в 1928 г. На его месте пустырь, огражденный внушительной стеной автоматов с газированной водой.

52. Зачатьевский женский монастырь основан в 1584 г. Нынешний адрес сохранившейся надвратной церкви Спаса - 2-й Зачатьевский пер. 2. Монастырская стена в общем сохранилась со стороны 2-го Зачатьевского пер. В других местах сильно разрушена или совсем сходит на нет. На территории монастыря рядом со старыми постройками новые, напр. школа № 36. Кроме того, здесь действует ПТУ, институт Оргтрансстрой, Советский Комитет международного со-,вета по охране достопримечательностей и памятных мест, клуб ЖЭКа, „Искра", агитпункт, какое-то учреждение с объявлением, видным через стекло: „Предъявляйте пропуск в развернутом виде". Говорят, что в 1925 г. монахинь здесь уже не было.

53. Ныне действующая церковь (1702) с колокольней и трапезной XIX в.

54. Церковь Успения Божией Матери. Построена в 1696 г. Снесена в начале 30-х годов XX в. Место ее на углу Покровки (ул. Чернышевского) и Б. Успенского пер. В 1922 г. переулок был переименован в Потаповский, чтобы увековечить имя строителя этого снесенного вскоре храма.

55. Разрушалась обитель постепенно. На месте ее строений воздвигали бараки. Единственное, что сохранилось от прежнего монастыря - колокольня, вернее, ее скелет. Там был склад. Рассказывают, что в 1929 г. на Пасху был слышен праздничный звон. А к следующей Пасхе колокола уже умолкли, монастыря больше не было.

354

355

56. Эта усадьба сохранилась: д. № 8 по Потаповскому пер.

5 7. Старший брат Алексея Владимировича Шенрока. Человек вполне православный, но более светский, изысканный, чем его брат А. В. Увлекался поэзией, был своим человеком в кругу поэтов-декадентов.

58. Студент университета. Посещал психологический семинар. Воспитанник старца Нектария Оптинского. Когда появился в Новоселовском кружке, ему было около 20 лет, а его речь уже тогда казалась речью 80-летнего старца, настолько он сжился с творениями св. отцов, аскетической литературой. Попал в ссылку в Среднюю Азию, жил в Ташкенте, Самарканде, в 1951 г. находился в Фе( гане. В ссылке принял постриг. При патриархе Алексии его, уже в сане архимандрита, вызвали в Москву, прочили в епископы. Но, как говорят, отпугнул его „оптинский дух". Был клириком Успенского собора, духовником Ташкентской епархии. Умер архимандрит Борис 29 октября (11 ноября) 1971 г. Ему был посвящен некролог в Журнале Московской патриархии № 1 за 1972 г.

59. Грановский. Родился в 1860 г. Окончил Киевскую Духовную академию. В 1903 г. епископ Нарвский, в 1913 г. - Владикавказский. Однако уже через два года живет в Москве на покое („по болезни"). Примкнул к „Живой церкви", быстро разошелся с ней и основал группу „Возрождение". Служил без алтаря, без иконостаса. Его портрет есть как будто у П. Корина. В описываемое А. Н. Рудневым время В. И. Леонова принимала в больном епископе Антонине участие.

60. Точнее, Иоанно-Бо го слов скип. Возникший в годы 1-ой мировой войны кружок, члены которого должны были с целью духовной поддержки раненых воинов, находившихся на излечении в Москве, водить их по московским святыням.

61. В другом месте А. Н. Руднев пишет, что собирается посетить Новодевичий монастырь в 40-й день смерти Эрна, 7-го июня. Значит дата смерти 28 апреля 1917 г.

62. Сергей Михайлович Соловьев. Род. в 1885 г. Поэт, литературный критик. Стал православным священником. Автор многочисленных статей, многие из кот. посвящены объединению (его необходимости) церквей. Перешел в ка-

толичество (восточного обряда). Подвергался репрессиям, рыл оставлен женой. Имеются письма, посланные из Столбовой, в кот. он пишет о своей болезни. Одно из сильнейших переживаний - невозможность быть рядом с дочерьми- В 8-м т. собр. соч. А. Блока (М.-Л., 1963, с. 728) приведена дата его смерти - 1941 г. В брюсовском томе „Литературного наследства" (т. 85, М., 1976, с. 352) называется другой год - 1943. Но есть и третий вариант, вероятно, самый правильный: год смерти 1942, место - Казанская психиатрическая больница.

63. Рачинский Григорий Алексеевич (1859-1939). Литературный деятель, переводчик, философ. Председатель Общества Вл. Соловьева, собиравшегося в особняке М. К. Морозовой. Человек он был рассеянный, абсолютно аполитичный. Перевел на русский язык написанную Вл. Соловьевым по-французски книгу „Россия и Вселенская Церковь", „Разговоры о Гете" Пуккермана с немецкого и т.д.

64. Прей с Н. Н. Старший из членов Новосело веко го кружка, был в описываемое время 40 лет. Обладал необык-вовенной памятью, мог, например, продолжать любые русские стихи с любой строки. Сохранил непосредственное отношение к жизни, был простодушен, всегда находил нечто такое, чем мог наслаждаться в любой, казалось бы, самой обычной проповеди. О нем см. в воспоминаниях Сергия Иосифовича Фуделя („Надежда", вып. 2). Умер в конце 20-х годов в доме для умалишенных в Ветневе Тульской обл., том городе, где он родился.

65. Джоберти Винченцо (1801-1852). Священник-либерал, теолог, философ, итальянский государственный веятель. Был противником идеи о светской власти пап.

66. 23 июня произошло поставление Св. Синодом на Московскую кафедру архиепископа Литовского Тихона (будущего Патриарха Московского и всея Руси), избранного свободным голосованием клира и мирян Московской епархии („Церковные ведомости" № 28, 1917 , с. 11). Возведение же архиепископа Тихона в сан митрополита произошло 13 августа („Церковные ведомости" № 35, 1917, с. 295).

67. Взорван в 1932 г.

'¦ 68. Теперь находится в Третьяковской галерее.

356

357

69. С. В. Штурм. Родился по всей вероятности в семье врача. Член кружков Ищущих христианского просвещения и Златоустовского. Человек искреннего православия. Был приятен в общении, ласков, совершенно лишен суровости. Учился на историко-филологическом фак-те. Преподавал немецкий яз. в школе. Жил все время в Дурновском пер. (Композиторская ул.). После же переселения в Хорошево очень тосковал, ездил в центр Москвы — в свою церковь и в арбатские магазины. Через три месяца умер. Это произошло, как свидетельствуют его друзья, в промежутке между 1967 и 1972 гг. Брат его Б. В. Штурм был иподиаконом.

70. Храповицкий (1863-1936).

'71. Преображенский, митрополит Ярославский и Ростовский (t 3/16 октября 1928 г.).

72. Храм Николы Явленного с шатровой колокольней. Построен в 1659 г. Когда разрушен, узнать не удалось, но в 1937 г. его уже не было. В том году впервые начались занятия в новой школе, построенной на месте церкви. Примерную дату ее разрушения можно вывести из расчета: один год на строительство и один год на отделку. Значит можно предположить, что церковь была разрушена около 1935 г. Сейчас в здании школы — Московский городской отдел народного образования и учреждение под названием „Юный турист".

73. Пятиглавая церковь Николы Стрелецкого стояла на Знаменке (ул. Фрунзе) против боковой части библиотеки им. В. И. Ленина (Румянцевского музея). После 250-летнего существования была сломана в 1932 г. Это место, засаженное деревцами, закрыто со стороны пл. Боровицких ворот шеренгой щитов с лозунгами.

74. Всадник с плеткой на картине „Крестный ход в Курской губернии".

75. В 1923-1932 гг. - пишет П. В. Сытин в книге „Из истории московских улиц" (М., 1958), на месте, где ранее (?) стояли Чудов и Вознесенский монастыри, инженер И. И. Рерберг построил здание с колоннами, в котором работает Президиум Верховного совета СССР. Известно, что Вознесенская церковь и церковь св. Екатерины Вознесенского монастыря разобраны в 1929 г.

76. Каменная церковь стояла здесь с 1731 г. Прежний адрес: Пупышевский пер. 1. Нового адреса нет, поскольку

улок со всем, что его составляло, исчез. Его заместил й, холодный, тяжелый дом в котором - поликлиническое отделение Бассейновой больницы. Еще в 1938 г. Д. И. Миллер и П. В. Сытин упоминали этот переулок, как тогда существовавший.

77. Церковь Грузинской Божией Матери находилась на ответвлявшемся от Воронцова поля (ул. Обуха) Грузинском пер. (потом стал Кривогрузинским, теперь пер. Обуха), как раз на его изломе. Сейчас там какое-то предприятие.

78. Из церкви 40 мучеников (1645, колокольня 1801, трапезная второй половины XIX века). Динамовская (бывш. Сорокосвятская) ул. 28, угол Крестьянской (б. Новоспасской) пл. Сейчас в здании, которое стало жалким, располагается Центральное проектно-конструкторское технологическое бюро „Системпроект".

79. На Николоямской (ныне Ульяновской) ул. стояли Храмы: Симеона Столпника (1798), см. д. № 10, закрыта в 1930 г., теперь - учебный комбинат; Сергия, „что в Рогожской" (1796-1838, колокольня 1864 г. ) см. д. №59, закрыта в 1938 г., на ней какая-то заброшенная надпись: „Проектно-сметное бюро управления торговли"; Алексея Митрополита (1748-1751), см. д. № 60, закрыта в 1930 г., процесс разрушения становится все заметнее, „Союзвтор-

, цвегмет"; Николы „что в Ямах" (1697, перестроена в 1868 г.). Не поворачивается язык вымолвить, что первые три (особенно вторая и третья) сохранились. О храме же Св. Николая Чудотворца П. В. Сытин еще в 1958 г. писал, ято церковь „дошла до настоящего времени" и что в ней находится часть Московского областного исторического архива. Ничего этого сейчас здесь нет. Лет уже 18 (по словам старожилов) на месте стоит кирпичный дом с лоджиями. Значит ее исчезновение можно приблизительно отнести К промежутку истории между 1958 и 1962 годами.

80. Хранилась в Храме Рождества Христова, „что в Палашах" - 1692 г. (на том месте теперь здание школы № 122 и Московской капеллы мальчиков). После ликвидации церкви, икона была перенесена в храм Воскресения Словущего - 1629г. в Брюсовском пер. (ул. Неждановой).

81. Богоявленский, митрополит Киевский. Родился в J848 г. Убит в Киеве „неизвестными лицами" 25 января / 7 февраля 1918 г.

358

359

82. Храм Святых благоверных князей Бориса и Глеба стоял на Арбатской пп. против Воздвиженки.

83- В этом письме А. Н. Руднев вспоминает о начале ок-тябрьско-ноябрьских боев в Москве.

84. Адрес А. Н. Руднева был: Знаменка, Ваганьковский пер., дом Пастухова, кв. 11. Ныне это д. 17 по ул. Маркса-Энгельса. Руднев жил, если стать лицом ко двору, - в строении направо.

85. Жена швейцара в пастуховском доме, находившегося в это время в немецком плену.

86. Теперь ул. Грановского.

87. Церковь Св. Антипы (16 в.). Ул. Маршала Шапошникова (б. Антипьевский пер.), д. 4. В ней располагались мастерские, жилье, была „резиденция" слесаря ЖЭКа. Сейчас, после реставрации, впрочем, не вполне качественной, ее пока никто не занимает. Среди верующих есть слух, будто на ее помещение претендует расположенный рядом Музей изобразительных искусств им. Пушкина.

88. Конечно, не Алексеевское, а Александровское, находившееся вблизи - на Знаменке (стоит и сейчас, перестроенное, достроенное, громадное). Естественно, слухи о предстоящем обстреле училища беспокоили население.

89. 27 октября 1917 г.

90. Находившаяся тут же при доме типография газеты „Московский листок", основанный Н. И. Пастуховым (ум. в 1911 г.). Типография здесь и сейчас — без вывески.

91. На месте сгоревшего в 1917 г. дома кн. Гагарина с 1923 г. стоит памятник Тимирязеву.

92. См. в книге В. Иванова „Московский Кремль" (1971, с. 204) : „Во время боев с белогвардейцами от артобстрела пострадали некоторые башни Кремля, особенно Никольская, барабаны и купола Успенского собора. Снарядами были повреждены церковь Двенадцати Апостолов, крыльцо Благовещенского собора, фриз и главы теремных церквей".

93. 3 ноября 1917 (ст. стиль).

94. Угол 2-го Вражского и 1-го Труженикова (б. 1-го Воздвиженского) переулков, 1701 г., трапезная и колокольня перестроены в 1846-52 гг., в 1895 г. переделана алтарная часть. В результате самой последней „перестройки" колокольня исчезла, храм лишился верха, надстроен

360

гвелепой надстройкой в формах сараестроения и т. д. Памят-I''ник архитектуры. В здании расположен цех.

95. Церковь Святых Отец 7-го Вселенского собора. 1816-1833. Находилась в самом конце Большой Царицынской (ныне Б. Пироговской) ул. в виду Новодевичьего монастыря. В 1944-1947 гг. можно было видеть на этом месте огороженные забором развалины, груду кирпича. Теперь здесь очень большой дом с кинотеатром „Спорт".

96. Вячеслав Сергеевич Занков. Вскоре (около 1920 г.) рукоположен во священники. Служил в Троицкой церкви хо ли на Пречистенке, то ли на Остоженке. Человек, как вспоминают о нем, правых взглядов. Законник. Не любил всякого рода новаций. Когда был председателем кружка, Звонок в его руках не безмолвствовал. Человек энергичный, хороший организатор. На своем священническом поприще был чрезвычайно активен, так что знавшие его люди предполагают, что он был репрессирован.

97. Педашенко Николай Степанович. Член Новоселов-ского (Ищущих христианского просвещения) и Златоус-товского кружков. Окончил историческое отделение Историко-филологического фак-та Моск. ун-та. Историком работать не пришлось - четырежды был вынужден увольняться из учебных заведений по собственному желанию. С

| 1929 г. - библиотекарь. После воссоздания Московской Духовной академии был в ней некоторое время воспитателем. В возрасте 50 с лишним лет рукоположен. Был

? священником одного и того же прихода в Сарапуле с 1949 по 1968 г., пока не ушел по болезни (после инфаркта) в заштат.

98. Угол Введенского и Барашевского переулков, д. 4/8. Церковь Введения освящена в 1647 г. Ныне в ее поврежденном здании находится мастерская художественной лепки Научно-реставрационного комбината Министерства культуры СССР.

Комментарии Б. Селиверстова.

361