О. Донат Новицкий
МОИ ВОСПОМИНАНИЯ
См. библиографию. О греко-католичестве.
C cайта о. Сергия Голованова.
Предисловие
Настоящие записки я начал писать сейчас же после приезда из СССР в Польшу. Они не представляют из себя стройного и цельного произведения, являются необработанным материалом отвечают одной цели - поскорее удовлетворить желание высоких Сановников Церкви, которых живо интересуют религиозные события в СССР и которые хотят узнать от очевидцев и свидетелей религиозного гонения о его характере и истории. Если будет суждено, они будут проработаны и дополнены.
Позволяю себе сообщить краткие сведения из истории моей жизни со времени ареста. Арестован я был 16 XI 1923 г. по делу русских католиков. Моя вина в глазах ГПУ усугублялась тем еще, что я в начале 1922 г. перешел из латинского обряда в восточно-славянский обряд. 19 VI 1924 г. Коллегия ОГПУ осудила меня заочно на 10 лет тюремного заключения. 13 VI 24 г. отправлен был в Орловский изолятор особого назначения, где просидел до 10 ХI 1925 г. в одиночке, рядом с камерами осужденных на расстрел. 26 XI 1925 г. привезен был на остров Соловки. Здесь был посвящен в сан священника 7 IХ 1928 г. Преосвященным Болеславом Слосканом. До 11 VI 29 жил в Центральном Соловецком острове, после чего был переведен вместе с другими католическими священниками - западного и восточного обряда - на остров Анзер, находящийся к северу-востоку от Центрального острова и на острове Анзере неделю провел на знаменитой командировке Голгофа. 18 или 19 июля 1929 года вся группа католического духовенства была изолирована в северную часть острова на командировку Троицкую. 5 VII 1932 г. я арестован был на Троицкой вместе с ксендзами: каноником Тройго, Ф. Буяльским, П. Хомичем и М. Шавдинасом. Нас привезли в изолятор на Центральном острове (30 километров от Троицкой). 10 VII было предъявлено новое обвинение по ст. 58 пункт 10: «принадлежность к антисоветской группировке и антисоветская агитация». 13 VII с. г. мы отправлены были на материк и помещены в Кемском изоляторе, откуда 20 VII отправили нас в Ленинградскую тюрьму ДПЗ (дом предварительного заключения). Здесь помещены мы были каждый в одиночку на строжайшем режиме. Благодаря этому режиму и крайне слабому питанию, я так ослабел физически, что боялся за свое психическое равновесие, и вся моя опора была в актах веры, надежды и любви. 28 VIII я был вызван к следователю Паукеру, который после неудачных попыток склонить меня к отступничеству, грозил сначала расстрелом, затем новым 10-летним сроком заключения, и, наконец, заявил, что я возможно, скоро буду «продан на мясо», т. е. обменен. 28 VIII меня вместе с ксендзом Буяльским отправили в Ярославский изолятор, где 30 августа мы узнали, что действительно едем на обмен. 12 IX мы выехали их Ярославля и 15 IX прибыли в Польшу.
1
Глава I
Преследование русских католиков началось, как мне кажется с 1922 г., когда арестованы были о. Владимир Абрикосов и о. Дмитрий Кузьмин-Караваев. После их высылки заграницу началась более тяжелая, напряженная полоса в жизни московского прихода восточных католиков, членом которого состоял я. Многие сознали, что высылка о. Владимира, священника, который усерднейшим образом занимался формацией членов своего прихода, означает, что приход становится на новые рельсы своего будущего, и что возможны в нашей семье большие потрясения, испытания.
Достойный преемник о. Владимира – о. Николай Александров - продолжал работать в том же направлении, что о. Владимир. Большую роль в жизни прихода играла доминиканская община сестер. По указанию о. настоятеля, некоторые из сестер вели регулярные беседы и чтения с отдельными прихожанами, по общим вопросам аскетики и на темы духовной жизни личного характера. Сестры и некоторые члены прихода занимались работой по привлечению в приход православных и протестантов. ГПУ вело усиленное наблюдение за общим ходом работы и за работой отдельных членов прихода, уделяя, как это делается в ГПУ, очень много внимания даже на мелочи в нашей жизни.
Для целей наблюдения, вернее прослушивания, были установлены над квартирой, где помещается часовня, кабинет и исповедальня настоятеля, кабинет игуменьи доминиканской общины и помещение сестер, - были установлены особые аппараты, для ослушивания потолков и стен квартиры. Особенное наблюдение велось за матушкой Анной Ивановной Абрикосовой, которая играла в жизни прихода огромную роль. ГПУ обратило внимание на ее деловые разговоры со многими прихожанами, на переписку с о. Владимиром и вообще с заграницей, на ее отношение к папской миссии помощи голодающими и в особенности к монсеньору Уольшу,
12 ХI 23 г. были произведены первые аресты. Была арестована А. И. Абрикосова, много сестер и прихожан. О. Александрова арестовали на другой день, 16 ХI 23 арестовали Владимира Васильевича Балашова и меня. Все обвинения против нас сводилось к тому, что мы поддерживали связь с международной буржуазией, которая по указаниям и под руководством св. Престола, ведет компанию против Советской Власти и мечтает о вооруженном нападении на союз. Не всем и не всегда говорилось это в форме прямого обвинения и не всем и не всегда говорилось именно так и не всегда запротоколировалось. Со мной на эту тему разговор возник уже после окончания следствия. Перед заседанием коллегии ГПУ, т. е. перед заочным решением по нашему делу, одни из помощников следователей церковного отдела Гутцайт, вызвал меня недели за две до вынесения приговора и прочел обвинение: «Обвиняется по ст. 61, 66, как активный член нелегальной антисоветской организации».
- Скажите, гражданин уполномоченной, - спросил я, - что это за нелегальная организация, к которой я принадлежал. Как она называется?
- Мы знаем, мы знаем, - сказал мне Гутцайт.
- Но ведь, я не знаю, что это за нелегальная организация. Скажите мне как она называется.
- Не спорю о том, знаете ли вы или не знаете, Но поймите меня: обвиняете меня в принадлежности к организации, называете ее нелегальной, а я не знаю, что это за организация. Назовите же мне ее.
- А ваш папа? Что делает ваш папа? Знаете ли, что делает ваш папа!
2
Ах, вот оно что, - сказал я с улыбкой, - виноват папа, а судите вы меня.
- Вы не знаете, что сказал папа недавно на консистории? Не знаете, что он говорил о Советской власти?
- Гражданин уполномоченный, теперь я понимаю, в чем моя вина.
Следователь был доволен оборотом разговора и попросил меня расписаться в прочтении обвинения. Из существенных обвинений против русских католиков, в особенности против А. И. Абрикосовой можно отметить следующие:
1. нелегальная переписка с заграницей через иностранное посольство;
2. связь с папской миссией помощи голодающим и получение от нее материальных средств;
3. содержание нелегальной школы русских католиков;
4. нелегальная доминиканская община.
По этому делу в марте 1924 г. были произведены дополнительные аресты русских католиков.
Никакого хоть сколько-нибудь серьезного и вообще существенного материала против нас, в особенности против подавляющего большинства, ГПУ не могло выдвинуть. Меня лично ни в чем не обвиняли, и только записали в протокол следствия, что один или два раза я написал письма заграницу к о. Владимиру Абрикосову, в которых писал о своей духовной жизни и работе; что, во-вторых, я делал вырезки из советских газет на темы политические и передавал их А. И. Абрикосовой; что, в 3-х знал, что А. И. Абрикосова посылает их к мужу, но не видел в этом ничего преступного, т.к. вырезки эти были из официальных газет и в них не было секретного материала.
Некоторым из русских католиков говорилось прямее о характере наших «преступлений» и, как условие для освобождения предлагалось, например, перейти в западный обряд. Все мы прекрасно знали, что наша вина перед Советской властью состоит в том, что сочувствуем соединению православных с Католической церковью, в той или иной степени принимали участие в этой работе.
Перед нашим арестом ГПУ постаралось устроить в московском приходе трех своих агентов, которые довольно ловко играли роль усердных католиков. «Перешли» они в католичество перед Св. Пасхой 1923 г. Но интересно, что накануне (или днем позже, не помню) «перешли» они из католичества в православие, таким образом одновременно подвизались на двух фронтах. Они устроили ряд провокаций, как католики (!) жаловались в ГПУ на настоятеля, на А. И. Абрикосову и сестру-доминиканку А. В. Селенкову. Следственный период тянулся 6 месяцев. В течение 4-х месяцев большая часть заключенных русских католиков содержалась в центральной тюрьме ГПУ (Москва, Лубянка, 2 внутренняя тюрьма). На прогулку никого не пускали. Казначея прихода Т. А. Сапожникову, которая содержалась в одиночке, разными приемами старались довести до сумасшествия. Т. А. Сапожникова перенесла невыразимые муки и, как сама говорила мне, была на грани умопомешательства.
Заседание коллегии ГПУ по нашему делу состоялось 9 V 1924 г. Часть была осуждена на 10, 8, 5 лет тюремного заключения, часть на ссылку в отдаленные края Сибири. Я получил 10 лет тюремного заключения со строгой изоляцией и оправлен был 13 июня отбывать наказание в Орловский изолятор.
3
Прошло 6-7 лет. 15 II 1931 г. ГПУ арестовало в Москве почти всех оставшихся на свободе русских католиков во главе с о. Сергием Соловьевым. Последнего обвинили в следующем:
1. связь с преосв. Пием Невэ, иностранным подданным и получение от него средств для оказания помощи русским католикам и их семьям.
2. нелегальный перевод православных в католичество (нелегальный потому, что о. Сергий не был зарегистрирован перед властями, как настоятель прихода, по малочисленности прихожан).
3. нелегальное выполнение функций настоятеля прихода: служение обедни в частных квартирах, исповедь, крещение (например, 3-х взрослых евреев)
Благодаря «культурной» церковной политики ГПУ был поставлен перед дилеммой: или идти навстречу просьбам католиков и православных исполнять пастырский функции или отказывать верным и интересующимся православных в их просьбах.
Кроме о. С. Соловьева, было арестовано 8 женщин с высшим образованием, активных практикующих католичек восточного обряда. Обвинения против них сводились к тому, что они поддерживали связь с еп. Невэ, получали от него средства для помощи заключенным; а Валентину Сапожникову практически обвинили только в том, что она, будучи верующей, преподавала в советских и даже коммунистических заведениях. Наконец, был арестован вместе с группой и осужден на 10 лет концентрационного лагеря свящ. Васильев (Александр Павлович), настоятель одного из больших московских храмов (св. Никиты Мученика в Замоскворечье). Он тайным образом был принят еп. Невэ в католичество. О его переходе не знали ни русские католики, ни его прихожане. ГПУ открыло это. Как условие освобождения предлагалось Васильеву вернуться в православие. Он не принял этого предложения.
Следственный период тянулся 7 месяцев. На втором или третьем месяце, как рассказывает моя жена, Анатолия Ивановна Новицкая, одна из осужденных по этому делу, о. С. Соловьев лишился рассудка, и до сих пор находится в психиатрической лечебнице ГПУ (под Москвой). В таком состоянии он получил приговор – на 10 лет высылки в Казахстан (Средняя Азия).
Одной из причин болезни о. Соловьева сильное душевное переживание, когда из допросов он понял, что один из любимых им и ценимых прихожан оказался тайным сотрудником ГПУ. Другой причиной послужили условия тюремного режима, которым так славилась Внутренняя тюрьма ГПУ: одиночка, постоянный электрический свет, ночные допросы и специальные «культурные» воздействия на психику (гробовая тишина, мраморные лица часовых, специальные разговоры перед дверью камеры).
ГПУ соглашается освободить о. Соловьева под поручительство «впредь до выздоровления». О-во литераторов дало такое поручительство, но некому взять его под свою опеку, во-первых, из-за недостатка средств, а главное из-за страха, т. к. знают, что ГПУ особо ненавидит русских католиков.
В будущем можно будет отметить характер допросов некоторых осужденных по этому делу, укажу только на один случай грубого воздействия на психику. На допросе сестры-доминиканки...[1]
Последний (известный мне) раз восточные русские католики арестованы были вместе с группой духовенства западного и армянского обряда. Это имело место 5, 6, 7 июля текущего года на Анзере, одном из Соловецких островов, на который католическое духовенство было выслано 9 июня 1929 г. Все католические священники, живущие на Троицкой командировке острова Анзер, были объединены в братскую коммуну, имели общую кассу, продуктивную и денежную, и составляли один духовный организм. Допустив создание такой «ксендзовской коммуны» которая посторонними заключенными верующими и неверующими, считалась образцовой, ГПУ, конечно, преследовало в этом свои цели. В конце концов, ГПУ поняло, что добиться осуществления главных своих целей ему не удастся, что коммуна была и останется сильной организацией и что никакие попытки ослабить, разложить и скомпрометировать ее не увенчаются успехом. В течение трех лет мы окружены были секретными сотрудниками (за последнее время поляками-католиками), но всегда и скоро расшифровывали их и противодействовали возможным провокациям. Это раздражало ГПУ. Но ГПУ достигло одного из своих заданий – имело возможность изучать в домашней обстановке каждого из нас и отдельный группировки среди нас; установить наши слабости, установить, кто является для них с их точки зрения непримиримым врагом, кто по их мнению может пойти на те или иные уступки. Это последнее особенно важно теперь для ГПУ, т.к. есть тенденция выпустить часть духовенства на свободу, вернуть на приходы, но по возможности связать таких освобожденных священников разными стеснениями и обстоятельствами.
5 VII 1932 г. началась ликвидация нашей коммуны. Одной из причин и одновременно ближайшим поводом к тому были неудачи в работе секретных сотрудников на командировке Троицкой. Некоторые из этих сотрудников жаловались на трудности в работе, на то, что ксендзы знают о их роли и иногда подчеркивают это. Наконец, как мен думается, большое раздражение властей вызывало обращение одного из таких агентов и его отказ от прежней роли. Это был православный священник о. Ио...[2]
4
Он после продолжительного знакомства с нами и специальных разговоров был принят в католичество о. каноником Матулянисом в присутствии о. Витольда Пашкевича, могилевского администратора и в моем. Он подробно рассказал мне о том, как стал секретным сотрудником (по принуждению), и какие разговоры происходили между ним и уполномоченными ГПУ, которых интересовали разные стороны нашей жизни. В три приема были арестованы на Троицкой все тридцать два священника. В этом числе о. Потапий Емельянов и я. На Центральном Соловецком острове была арестована мирянка Т. А. Синельникова. Все арестованные были перевезены с острова Анзера на Центральный Соловецкий остров и посажены в тюрьму-изолятор. Всем предъявлено обвинение по ст. 58 п. 10: «принадлежность к антисоветской группировке и антисоветская агитация» на территории концлагеря. В разговорах и допросах следователи, не имея против нас никакого фактического материала, выдвинули ряд догадок (например, нелегальная переписка с материком вообще и с заграницей) и оригинальные обвинения, напр.: наша коммуна была монастырем, т. к. была общая молитва и реколлекции, нелегальное и упорное совершение св. обедни, для чего мы прибегали к нелегальным способам получения вина и облаток, в чем помогали некоторые следователи ГПУ.
Действительно, начиная с июня 1926 г. мы почти ежедневно (с весьма малыми опущениями) совершали святые литургии. До 19 I 929 г. делалось это легально, а после нелегально. Легально служили мы св. обедню в старой монастырской часовне, расположенной в лесу на берегу Белого моря, в двух с половиной километрах от Соловецкого кремля, в котором мы жили. Невзирая на дурную холодную погоду, на глубокие снежные заносы, на продолжительную северную ночь и разные затруднения о. Николай Александров, восточные сестры-доминиканки и двое восточных католиков мужчин ежедневно посещали часовню. В конце 1926 г. в этой часовни начали совершать обедню приехавшие на Соловки священники латинского обряда. В воскресенье совершалась торжественная «сумма» с пением и проповедью, причем в одно воскресенье – в латинском обряде, в в другое – в греко-славянском. Посещала часовню и группа латинских католиков-мирян, но разрешали это весьма ограниченному количеству лиц.
5 II 28 г. наша часовня была закрыта, спустя два месяца после моего посвящения в священники. Преосвященный Болеслав Слоскан и я отправились в качестве делегатов от католического духовенства к начальнику Соловецкого лагеря и просили открыть часовню. Этого он не разрешил, но сказал, что мы можем совершать богослужения в кремле, в наших комнатах, где не было никого постороннего. До 19 I 1929 г. мы так и поступали. В этот день власти сделали тщательный обыск в наших комнатах и забрали от нас все религиозные книги и церковную утварь. Все-таки нам удалось сохранить много книг и предметов, нужных для служения обеден, и только благодаря чрезвычайной милости Божьей и его специальной помощи, мы совершали св. литургию до последней возможности, до наших арестов 5-6 июля сего года (1932). Пропуски в совершении св. обедни были крайне редки. Это бывало в случае недостатка вина или в виду усиленной слежки за нами и опасения потерять богослужебные предметы и вообще открыть секрет. На Центральном Соловецком острове мы совершали наши обедни в отдельных комнатах, где жили один-два человека, в комнатах учреждений, напр. о. Николай Александров служил во время ночного дежурства в комнате, где работали инженеры и т.п.
5
На острове Анзер первые св. обедни совершены были преосв. Болеславом, о. Экзархом, о. Николаем Александровым, о. Потапием Емельяновым, о. Павлом Хомичем и мною в лесу на алтаре – большом камне. Для восточных отцов мы установили налево от большого камня меньший камень. Но это место было не удобно в ветреную погоду.
Продолжительное время мы совершали свои обедни на чердаке под крышей, стоя все время на коленях, так как выпрямившись во весь рост было невозможно. В последний год совершали богослужения в более удобном помещении, где можно было стоять выпрямившись во весь рост. Облачение употребляли крайне редко. Обыкновенно надевали поверх светского платья только столу. На совещании под руководством преосв. Болеслава было решено, что минимум вина для св. обедни 6-8 капель. Это решение вызывалось недостатком вина. Последние полтора года вино делалось из изюма, по указанию, напечатанному в курсе богословия Танкерея. Обыкновенно ежедневно служили 4-6 человек. В воскресенье и праздники – все. Составлялось отцом сакристаном с вечера расписание, и отцы по двое совершали св. обедни начиная с 12 ночи. Облатки и квашенный белый хлеб для литургии пекли сами. ГПУ всячески боролось с совершением нами св. обеден: делали обыски и если находили, отбирали всякие религиозные книги и богослужебные предметы; наблюдали за нами, в особенности в большие праздники. Несмотря на все это мы, с помощью Божьей и имели возможность и фактически до самого последнего дня пребывания на Анзере совершали св. литургию, принимая всякий раз меры предосторожности и изощряясь прятать богослужебные предметы так, чтобы в любое время дня и ночи быть готовыми к обыску.
Я за 4 года своего священства, - (преосв. Болеслав Слоскан посвятил меня в Соловках 5 и 7 ноября 1928 г., отслужил около 1000 св. литургий. С 1931 г. семеро священников (5 западных и 2 восточных) служили ежедневно (каждый в свой день недели, например я – по вторникам) св. обедни с интенцией удовлетворение Господу Богу за все совершаемое в России зло и, во-вторых, с просьбой об обращении России.
Только чудесному вмешательству Божьему обязаны мы тем, что несмотря на невероятные затруднения, можно было служить св. обедни. Подробности об этой милости Божией заняли бы не одну страницу.
Этот последний процесс против католического духовенства интересен и серьезен уже по тем материалам, которые имеются в распоряжении приехавших священников. Семеро из 32 отцов, арестованных в Анзере 13 июля 1932 г. были отправлены из Соловков в Ленинградскую тюрьму. Это: кс. каноник И. Тройго, кс. А. Дейнис, кс. каноник Т. Матулянис, кс. П. Хомич, кс. И. Савинский, кс. Ф. Буяльский и я. По словам следователя Паукера, были отобраны вожаки, которые слишком смело и якобы дерзко руководили группой ксендзов. Пять ксендзов из оставшихся на Соловках двадцати пяти членов бывшей коммуны и два из привезенных в ленинградскую тюрьму были отправлены в конце августа в Ярославский изолятор, а оттуда в Польшу. Остальные двадцать человек, получив, как уже я указал новую статью обвинения, были разбросаны по отдельным командировкам Соловецких островов и поставлены в еще более тяжелые условия жизни и труда, чем до этого.
Но самое тяжелое – это, может быть, то, что, получив новую статью, они ежедневно могут ожидать добавление срока или перевода на штрафной режим. Трое из них, кс. В. Паскевич, администратор Белорусской епархии преосв. Болеслав Слоскан, кс. А. Филипп и кс. П. Барановскй, как наиболее решительные в выражении своих взглядов, направлены снова в Анзер и помещены в разных командировках. Если придется писать подробнее об этом процессе, остановлюсь на отдельных допросах моих коллег. Для иллюстрации методов работы ГПУ скажу, например, как хотели воспользоваться моим утомлением от девятилетнего сидения и склонить меня отказаться, оставаясь верующим, от исполнения функций священника, как предлагалось изменить род своих занятий и предлагали занять пост следователя ГПУ по церковным делам. В наиболее тяжелом положении из сидящих в ленинградской тюрьме находится кс. каноник Тройго. В руках ГПУ оказалась его переписка с преосв. Эдуардом Роппом. В письмах кс. Тройго есть неудачные места, которые ГПУ несомненно использует для серьезного обвинения.
Возвращаясь к истории русских католиков, останавливаюсь теперь на том, каково было общее настроение среди них до ареста, как проходили они и проходят путь страданий.
Я рад и доволен , что есть несколько западных отцов, которые сталкивались в местах заключения и на свободе с русскими католиками, и которые смогут дать отзыв о них и высказать свое суждение по поводу моих рассуждений на эту тему.
Эти отзывы западных отцов считаю важными потому, что нам восточным католикам, часто приходилось слышать еще до ареста, что католичество не производит глубокого действия на душу русского человека, и в случае тяжелых испытаний они легко сдают принципиальные позиции, т.е. с ними будет то же, что и с православными.
Настроение русских католиков до их ареста в 1923 г., из настроение и поведение в течение девятилетнего испытания могу выразить такой формулой «на преследование св. Унии и на переносимые ими лично страдания у них был и остается строго деловой взгляд т.е. точка зрения чистой веры:
1) Советская власть не желает допустить прямого влияния католической Церкви на русский народ;
2) Господь Бог, наоборот, указывает ясно, что желает обращения России;
3) Что несмотря на культурное и национальное порабощение России врагами св. Церкви, необходимо и возможно работать на благо душевного возрождения России
4) Правда, возможности для борьбы самые ограниченные – молитва, тюрьма, страдания, но это сильные и действующие средства.
Действительно, прямой работы и борьбы в России в настоящее время вести невозможно. Когда представится такая возможность, трудно сказать. Но русские католики говорят, что они должны неизменно стоять на своем посту, страдать и молиться и, как добавляют некоторые, делать это и в том случае, если бы знали, что плоды этих страданий и жертв Господь направляет в другие области. Большая же часть русских католиков думает, что не их дело судить о временах и сроках духовного возрождения России; что нужно страдать до тех пор, пока Господь требует этого, что цена страданий весьма относительна, и только большим терпением и отрешенностью можно приблизить этот желанный для них момент.
Прекрасно выразил роль русских католиков в настоящее время о. Экзарх. Он сказал: «Мы – удобрение для духовного возрождения России». Западные отцы, которые встречались с русскими католиками (священниками, сестрами, мирянами) всегда восхищались их глубоко христианским настроением, бесстрашием, неутомимой энергией и готовностью принести себя в жертву до конца.
Кс. Иосиф Юзвик рассказал мне о том, какое деятельное участие
8
в жизни его прихода принимали сестры-доминиканки Кузнецова, В. В. Городец и Спечинская, которые жили на высылке в Костроме.
Кс. инфулат Теофил Скальский рассказывал мне об Анне Ивановне Абрикосовой, с которой он сидел в Ярославском изоляторе.
О. инфулат говорит, что она благородно, спокойно, твердо проходит путь долголетнего тюремного одиночного заключения (встречается он с ней на прогулках).
Кс. Ф. Андрушкевич рассказывал мне о том, какую высокую роль А. В. Селенкова сыграла в его жизни, когда он, пережив исключительно сильное воздействие со стороны ГПУ (32 дня непрерывного продолжительного допроса), был психически невменяем и долгое время не мог придти в себя. Рассказывал он также о том, какое глубокое духовное влияние оказывала она на политических заключенных в Ярославском изоляторе.
Ксс. Д. Иванов, Ф. Буяльский, Стысло, Кривеньчик, Троцкий близко знали русских католиков – Влад. Вас. Балашова, Е. М. Нефедьеву, Ел. Вас. Вахевич, Т. А. Сапожникову, А. С. Серебрякову. Упомянутые священники сохраняют самые светлые воспоминания об этих католиках, восхищаясь их героизмом веры и строго сверхъестественной позицией их поведения, как в чрезвычайных обстоятельствах их жизни, так и в повседневной жизни.
Зачем уделяю я столько внимания этим отзывам о русских католиках? Не для того, чтобы представить из в известном освещении, не для того только, чтобы показать, как данная группа католиков переносит тяжелые испытания. Этим я хочу только подчеркнуть как неосновательны были и бывают рассуждения о том, что русский человек не способен глубоко проникнутся католичеством, не способен руководствоваться в разных обстоятельствах жизни, простых и сложных, принципами вообще, а тем более сверхъестественными принципами; что следы раскола так глубоко проникли в русскую душу, что она не поддается радикальному лечению.
Во-вторых, я хочу подчеркнуть ту простую истину, которая лишний раз проверена в жизни русских католиков, что усердие священника в работе над порученной ему паствой и умение дать своим овечкам действительно католическую формацию является радикальнейшим средством, которое позволяет в течение сравнительно короткого времени и действительным образом перевоспитать больную душу и сделать ее способной к героическим актам. Эту истину прекрасно понял и в своей пастырской деятельности осуществил о. Владимир Абрикосов. Благодаря преподанному им духовному воспитанию, русские католики проходят свой путь испытаний достойно звания христианина. В жизни и тяжелых испытаниях они оказались на колеблющимися и не слабыми конвертитами, но вполне здоровыми, сильными и стойкими католиками.
За последние 6-7 лет одним из самых серьезных друзей и опекунов Св. Унии в России является преосвященный Пий-Евгений Невэ. Несмотря на особые и специально чинимые ГПУ трудности, он много сделал для Российской католической церкви. В нем русские католики имеют истинно заботливого и любящего отца. Владыка Пий-Евгений усерднейшим образом и с удивительной любовью интересуется и заботится о всех нуждах, касающихся церковных дел и персонально русских католиков. Преосвященный Пий Невэ является теперь в России единственной моральной опорой для католиков.
История русских католиков за последние 10 лет дает моральное право каждому русскому просить Наместника Иисуса Христа и в дальнейшем не ослаблять Своего высокого внимания и попечения о нас. Русская душа алчет и жаждет правды и она знает, что свет вечной
9
И неизменной истины является источником, из которого в силу призыва Господа Иисуса Христа, могут черпать все народы. О, если бы все или по крайней мере, многие русские люди, находящиеся за пределами своей родины, поняли, как тесно и неразрывно связано спасение и возрождение России с должным разрешением церковной проблемы, преодолением раскола!
Огромной моральной поддержкой и невыразимым счастьем является для русских католиков сознание, что правящий ныне наместник Иисуса Христа так много уделяет внимания и так много работает для духовного возрождения России. Там, за решетками, за льдами хорошо знают и глубоко чувствуют, как трепетно бьется сердце Великого Отца Народов Папы Пия XI.
10
Машинописная копия из Архива «Славянской библиотеки» в Лионе
