Сергей Соловьев
Его: Детство, отрывок из воспоминаний.
Некролог В.Маркову, 1917.
Розанов о нем, 1915;
Новицкий, 1932; Смирнов, 1990.
Соловьева Н.С. Отцом завещанное. // Наше наследие. №27. 1993.
Его перевод Лиштанберже, 1904.
Садовский Б.А. "Весы" (воспоминания сотрудника). Публ. Р.Л.Щербакова.
- Минувшее. Вып. 12. М.; СПб., Atheneum, Феникс, 1993.
Садовский: р. 10 (22) фев. 1881, Ардатов. ум. 3.4.1952) : якобы психопат. "В двадцать лет имеет он вид тридцатилетнего;
усы пробились у него на тринадцатом году; приземистый, тучный, краснощекий, с раскатистым звонким смехом, с
блестящими глазами, Соловьев казался юношей цветущего здоровья; аппетитом обладал он неимоверным. И все это
было обманчиво и непрочно, как культ Эллады и Рима, как поклонение Пушкину, как деревенская идиллия с рыбной
ловлей и любовью к прекрасной поселянке -- все, в чем искал исцеления несчастный поэт. Ничто не помогало" (с.
33) =- дружба с Нилендером и Ю.А.Сидоровым.
Летом 1909 Белый начал выпивать. Эллис любил материться. Оправдывает его поступок
как сделанный по рассеянности. Садовский согласен с критикой Бальмонта - Весы
как "арена непристойно ведущих себя карликов" - цитата неточная, Бальмонт говорит
о литературных подростках - или был другой отзыв.
В том же издании на с. 187 - письмо Пастернака, к примечании уп. свадьба Веры
Станевич и поэта Столярова (1888-1937, в Дедове, венчал С.М.Соловьев, недавно
ставший священником.
Соловьев С.М. Воспоминания. М.: Новое литературное обозрение, 2003, 496 с.
Соловьев С. Воспоминания / Сост., подгот. текста и коммент. С.М.Мисочник, В.В.Нехотина:
Вступит. ст. А.В.Лаврова. М.: Новое литературное обозрение, 2003. - 496 с.
Гайденко П. Соблазн "святой плоти" (Сергей Соловьев и русский серебряный век) // Вопросы литературы. Июль-август 1996. С. 72-127.
Скрипкина В.А. Сергей Михайлович Соловьев: Духовные искания. Эволюция
творчества. - М.: МГОУ, 2004, 307 с.
Вера Алексеевна Скрипкина
С 2007 года зав. кафедрой русской литература ХХ в. Моск. гос. обл. ун-та является доктор филологических наук, профессор Вера Алексеевна Скрипкина, выпускница МОПИ им. Н.К. Крупской, проработавшая после его окончания семь лет в средней школе. В 1990 году В.А. Скрипкина защитила кандидатскую диссертацию на тему «Принципы лирической циклизации в поэзии символистов. Функция символики цвета (А. Блок, А. Белый, С. Соловьев)» под руководством проф. Л.А. Смирновой, в 2005 – докторскую диссертацию – «Творчество С.М. Соловьева(1885-1942) в свете культурологических тенденций эпохи», научным консультантом также была Людмила Алексеевна Смирнова. В.А. Скрипкина в 2004 году опубликовала первую монографию, посвященную жизни и творчеству С.М. Соловьева; в 2007 году – собрание стихотворений этого поэта (в изд. «Водолей»), также первую после 1916 года книгу, представляющую стихотворное наследие С. Соловьева дореволюционного периода. Круг научных интересов В.А. Скрипкиной связан в русской литературой Серебряного века, Русского зарубежья, детской литературой.
Из двадцати лет службы в МОПИ- МПУ- МГОУ, почти половина связана с кафедрой методики преподавания русского языка и литературы, шесть лет В.А. Скрипкина трудилась в качестве заместителя декана по учебной работе. На кафедре Русской литературы ХХ века читала (а что-то и продолжает читать) все курсы русской литературы ХХ века, включая Русское зарубежье и рубеж XIX и XX столетий. Читает спецкурс «Александр Блок и его окружение» и ведет спецсеминар «Александр Блок и поэты Серебряного века». Руководит аспирантами и соискателями.
Является членом диссертационного совета по литературоведению в МГОУ и МПГУ.
Подписывала письмо Ельцину против клерикализма.
Материалы к биографии
Сергея Михайловича Соловьева
Вся Россия - лишь страданье,
Ветра стон в ветвях берез,
Но из крови и рыданья
Вырастает ожиданье
Царства Твоего, Христос.
С.М. Соловьев.
1. Юность, литературная деятельность, священство.
Сергей Михайлович Соловьев родился 13/25 ноября 1885 г. в Москве. Он - сын
младшего брата Соловьева Михаила и матери украинки, Ковалинской, может быть родственницы
Ковалинского, друга Сковороды. После окончания историко-филологического факультета
Московского Университета он посвящает себя литературной и педагогической деятельности.
По свидетельству профессора Н. Зернова, бывшего учеником Поливановской гимназии
в Москве, С.М. Соловьев преподавал в ней литературу в 1917 г. «Он был человек
из иного мира, не имевший ничего общего с другими преподавателями. Он меня очень
заинтересовал...» (Н. Зернов, На переломе, ИМКА-ПРЕСС, Париж, 1970 г.).
К этому периоду относится его сближение с поэтами А. Блоком и А. Белым. Он
издает несколько сборников стихов: «Цветы и ладан» (1907), Crurifragium (1908),
«Цветник царевны» (1913), «Италия» (1914) и т.д. Его религиозное настроение углубляется,
что находит свое отражение в сборнике стихов «Возвращение в дом отчий» (1915)
и в этюде «Гете и христианство». В 1916 г. он переиздает стихотворения Владимира
Соловьева, предваряя сборник биографическим очерком. Эпиграфом к нему он ставит
слова хорватского епископа Штроссмайера « Solovief anima Candida, pia ac vere
sancta est».
«Соловьев - душа чистая, благочестивая и воистину святая». Эти слова взяты
из письма от 12 октября 1886 г. епископа Штроссмайера монсиньору Ванутелли, нунцию
в Вене. В нем епископ Дьяковарский сообщал о стремлении Соловьева послужить делу
соединения Церквей и прилагал к нему 3 экземпляра знаменитого меморандума Соловьева
о путях достижения христианского единства. Один экземпляр меморандума предназначался
нунцию, два другие - папе Льву XIII и государственному секретарю Ватикана кардиналу
Рамполле (см. Вл. Соловьев, Письма, т. 1, стр. 183-193).
В 1921 г. он переиздает этот сборник с некоторыми добавлениями и на этот раз
подписывает свой очерк: священник Сергей Соловьев.
Нам неизвестно, когда и кем он был рукоположен. Был ли он членом Православной
Церкви, когда писал этот биографический очерк или уже принадлежал к небольшой
группе русских католиков, которым митрополит Андрей Шептицкий в мае-июне 1917г.
дал начатки канонического статута, на заседании Синода в Петрограде?
Об этих событиях см. Кирилл Королевский, Митрополит Андрей Шептицкий 1865-1944,
Рим, 1964, стр. 205-208, 215-218.
Мы склоняемся ко второму предположению, учитывая общий тон биографического
очерка (21-го года), свидетельствующий о большом расположении автора к Католической
Церкви и, в частности, его нижеследующее заключение: «Теперь начинают исполняться
упования [Владимира] Соловьева, услышаны его молитвы. Те, о ком он так болел душой
(т.е. русские католики - прим А.В.) стали полноправными гражданами России. «Насилия
прилив разбился о камни финские». Будем надеяться, что недалеко и до исполнения
его главной молитвы, до осуществления того, чему он отдал свои лучшие годы, до
восстановления церковного единства между Россией и Римом».
Владимир Соловьев, Стихотворения, М 1921, стр. 58.
Крушение синодального строя породило у некоторых представителей русской интеллигенции
того периода стремление найти прочное основание для града Божия. Этим и объясняется
известная тяга к Католической Церкви, которую некоторое время испытывал, например,
даже известный православный философ и богослов отец Сергий Булгаков.
См. С. Булгаков, «Автобиографические заметки», Париж, 1946, стр. 48-49.
То же стремление захватило и молодого С.Соловьева, миросозерцание которого
складывалось под непосредственным воздействием основных идей Влад. Соловьева,
о чем он сам свидетельствует: «Соловьев оказал огромное влияние на развитие моего
собственного миросозерцания, начиная с 4-го класса гимназии, когда я прочитал
«Национальный вопрос».
Интерес к личности и творчеству своего дяди не ослабевает у него и в дальнейшем:
вместе с Э.Л.Радловым он подготавливает к печати и издает собрание его сочинений,
« с отроческих лет » собирает материалы для его биографии, которая представляет
собой самый значительный труд его жизни. Первое известное нам свидетельство самого
С.М. Соловьева об его принадлежности к Католической Церкви находится в Ватиканской
библиотеке (№ Vat. Slav. 64), Приводим его полностью.
Католическая миссия
помощи в России
(печать на бланке)
26 августа 1924
Католической Миссии
Разрешите мне предложить Ватиканской библиотеке рукопись Владимира Соловьева
(...) «История и будущность теократии». Этот труд был напечатан в Аграме в 1887
г. К нему приложено предисловие, которое не было напечатано. В этом предисловии
Соловьев говорит о соединении русской Церкви со Св. Престолом.
Я являюсь единственным наследником моего дяди В. Соловьева и его рукописи принадлежат
мне. Я счастлив сделать этот небольшой подарок Ватиканской библиотеке. Надеюсь
также, что это будет приятно отцу Михаилу д'Эрбиньи (в Риме), который много изучал
сочинения моего дяди.
Племянник Владимира Соловьева, католический священник восточного обряда.
Сергей Соловьев.
О семейной жизни Соловьева в этот период нам известно весьма немного: он вступил
в брак с Тургеневой и имел от этого брака двух дочерей. После революции он продолжал
преподавательскую деятельность, в частности вел семинар по стихосложению и читал
курс латинского языка в Высшем Литературно-художественном институте, основанном
В.Я. Брюсовым.
Мы располагаем свидетельством бывшего студента этого Института, сообщившего
нам следующее: «С.М. Соловьев служил литургию на даче поэта Максимиллиана Волошина
в Коктебеле по случаю 700-й годовшины со дня кончины св. Франциска Ассизского
(1226-1926), благодаря чему ученики и узнали, что он - католический священник
».
Занимался переводами классиков: Энеиды Вергилия (с Брюсовым), Прикованного
Прометея Эсхила (с Нилендером), Сенеки, Шекспира.
2. Вице-Экзарх католиков греко-российского обряда.
Автор труда об экзархе Леониде Федорове, отец Павел Майе утверждает, что отец
Сергий, « московский священник, рукоположенный в Православной Церкви», на Рождество
1920 г. присоединился к католической Церкви, согласно свидетельству католического
священника, ныне покойного, отца Кузьмина-Караваева. Как бы то ни было, если наши
сведения об отце Сергие до сих пор носили фрагментарный характер, то с осени 1926
г. они становятся более последовательными благодаря письмам монсиньора Неве, бывшего
с 1926 по 1936 гг. апостолическим администратором в Москве.
Эти письма, посылавшиеся в 1926-1936 гг. из Москвы дипломатической почтой по
два раза в неделю монсиньору д'Эрбиньи и другим корреспондентам, хранятся в специальном
Архиве Генеральной Курии монахов ассомпционистов в Риме. Автор этого очерка опубликует
исследование этой исключительной ценной документации, как только обстоятельства
это позволят. Эта неизданная корреспонденция явится существенным вкладом в изучение
истории Католической Церкви в России от 1925 до 1940 г. (после 1936 г. ее продолжал
о. Браун) и различных течений в русской православной Церкви.
Его хиротонисовал во епископы 21 апреля 1926 г. в. церкви св. Людовика в Москве
монсиньор д'Эрбиньи, который был хиротонисован монсиньором Пачелли (будущим папой
Пием XII) в Берлинской нунциатуре.
Епископ Мишель д'Эрбиньи, член ордена иезуитов, длительное время изучавший
сочинения Вл. Соловьева, опубликовал в 1911 г. о нем труд, вышедший в свет под
названием «Русский Ньюмен». (Michel d'Herbigny, Un Newman russe, Vladimir Soloviev,
Paris, 3е ed., 1934). В 1923 он был назначен ректором Восточного папского института
и в 1925 и 1926 гг. 2 раза побывал в Сов. Союзе, где тайно хиротонисовал четырех
епископов. Он был также председателем папской комиссии «Pro Russia». В конце 1933
г. его удалили из Рима.
Монс. Неве уже с 1906 г. занимался духовным окормлением католиков латинского
обряда в России. Он приступил к исполнению своих новых обязанностей 6 сентября
1926 г. В письме от 27 сентября 1926 г. он говорит об отце Николае Толстом и об
отце Сергии Соловьев; об этом последнем он сообщает:
«Отец Соловьев приходил ко мне два раза. Он произвел на меня хорошее впечатление
своими первыми суждениями. Его паства в восторге от моей бороды и от моего знания
их языка и обрядов. Они мне послали освященную просфору. 18 сентября вместе с
о. Сергием мы пошли помолиться на могилу его дяди Владимира. Я был очень растроган.
Мы прочли по очереди заупокойные молитвы по-славянски и по-латыни. Я расплакался.
Что стало теперь с идеями великого русского мыслителя? О. Сергий оставил мне фотографию
Владимира Соловьева, снятого вместе с отцом Пирлингом. Этот подарок меня обрадовал.»
В том же письме монс. Неве говорит об общине доминиканок матери Абрикосовой,
об отце Дейбнере, об отце Леониде Федорове, экзархе русских католиков, «который
начнет на днях отбывать трехлетний срок заключения». «Теперь я совершенно не знаю,
кого назначить для католиков-славян, » - добавляет монс Неве. Течение событий
заставило его быстро принять решение. В воскресенье 3 октября монс. Неве представился
московским католикам как их епископ. Удивленное ГПУ объявило, что согласно советским
законам иностранец не может исполнять эту должность, ибо « только советские граждане
имеют право заниматься религиозной пропагандой,» и предложило монс. Неве в течение
двух дней покинуть пределы Советского Союза. Благодаря хлопотам посла Франции
Эрбетта монс. Неве разрешили остаться в стране при условии, что он будет заниматься
только французами; при этом было учтено, что «монс. Неве находился в России уже
20 лет». Поэтому епископ назначил польского священника, советского гражданина,
генеральным викарием для католиков латинского обряда, для католиков же славянского
обряда вице-экзархом был назначен о. Соловьев, «за что я получил благодарственный
поцелуй от нашего хорепископа Николая Толстого» (письмо от 2 ноября 1926 г.).
О. Соловьев и русские святые.
Переписка 1927 г. свидетельствует о том, что о. Сергий с большой ревностью
исполнял свои пастырские обязанности. Он всегда был готов заменить священников,
сталкивающихся в своей деятельности с различного рода препятствиями. В те дни
о. Сергий продолжал размышлять о путях к христианскому единству. Ему представлялось,
что почитание латинской Церковью древнерусских святых могло бы содействовать возникновению
молитвенного общения католиков и православных и таким образом их сближению. О.
Сергий написал об этом монс. д'Эрбиньи, который обратился к монс. Неве с просьбой
прислать ему историческое изложение этого вопроса, « ибо если начать с доктринального
подхода, необходимо будет обратиться в Saint Office (Конгрегация вероучения),
которая, безусловно, отнесется к этому враждебно».
О. Сергий также говорит о русских святых в своем призыве к православным священникам,
выразившим свое несогласие со знаменитым посланием митрополита Сергия от 16/29
июля 1927 г. - заявившего: «...радости и успехи Советского Союза, нашей гражданской
родины, - наши радости и успехи» - и отказавшимся молиться за советскую власть.
О. Сергий призывал этих священников соединиться с Римом и молиться о христианском
единстве русским святым, Сергию Радонежскому и Серафиму Саровскому. Он уже отпечатал
на машинке целую кипу листовок. Испуганный его смелостью, монс. Неве приказал
немедленно сжечь их. О. Сергий оставил только 2 экземпляра этих листовок из-за
находящихся в тексте нужных ему цитат и поручил их хранение двум близким православным
знакомым. И вот случилось, что у этих лиц в ту же ночь был произведен обыск. Можно
было ожидать худшего. О. Сергий не был тогда арестован, но волна арестов захватила
тех священников, которые отказались молиться за советскую власть.
О. Сергий поддерживал постоянное общение с православными кругами в связи со
своей преподавательской деятельностью в университете. Тихоновские иерархи, как,
например, епископ Валерьян, присутствовали на его службах. Православные священники
приглашали его служить в их храмах. В 1927 г. о. Сергий служил литургию на праздник
Вознесения в шестидесяти верстах от Москвы. « Он говорил, - сообщает монс. Неве,
- о пороке пьянства и о святости христианского брака. На этот раз он не посмел
во всеуслышание произнести имя папы и молился за предстоятелей христианских церквей
и митрополита Андрея» (Шептицкого - прим. пер.). С ним вели доверительные разговоры
как епископы-тихоновцы, так и епископы-живоцерковники. Последние надеялись, что
соединение с Католической Церковью даст им возможность преодолеть внутриправославные
разногласия и приобрести поддержку для противостояния внешней опасности. О. Сергий
общался и со студентами. В письме от 19 августа 1928 монс. Неве сообщает, что
о. Соловьев, освобожденный от должности преподавателя греческого языка, только
что получил приглашение экзаменовать студентов». ...«Он снова начал надеяться».
Однако в начале учебного года его отстранили от преподавания греческого языка
и литературы. Неве комментирует: «Безбожник» (cуществовавший в те годы антирелигиозный
журнал - А.В.) с успехом доносит на людей. Теперь надо будет помочь о. Сергию
существовать». В это время о. Сергий жил в подмосковном селе Крюково. Он продолжал
поддерживать общение с экзархом Л. Федоровым, сосланным, как и епископ Болеслав
Слосканс, на Соловки; некоторые даже надеялись, что монс. Слосканс хиротонисует
о. Федора во епископы.
1929 год был страшным для России. Беспощадный террор и голод воцарились в стране.
О. Сергий продолжал окормлять редевшую группу русских католиков. Он писал также
исследование о русских святых и аннотировал книгу « Россия и латинство », в статье,
посланной монс. д'Эрбиньи 21 января 1929 г. Письмо с приложенной к нему статьей
прибыло в Рим 5 февраля, где настроение было радужным вследствие заключения латеранского
соглашения (опубликованного 11 февраля). Монс. д'Эрбиньи ответил Неве 7-8 февраля:
«Статья Соловьева о работе «Россия и латинство» очень интересна. Мы изучаем возможность
сделать ее как можно более известной».
Трудности в отношениях с латинянами.
Усилия отца Сергия на ниве христанского единения были плохо вознаграждены.
Настоятели латинских приходов Непорочного Зачатия Богородицы и святых Петра и
Павла, полагая, что причиной всех их несчастий являются русские католики, обратились
к о. Сергию с просьбой более не служить у них. «Прискорбное положение, - замечает
монс. Неве в письме от 27 мая 1929 г, - нужно подбадривать о. Сергия. Один только
о. Сергий продолжает верно приходить ко мне, по крайней мере, раз в неделю». Епископ
посоветовал ему снять комнату у частного лица и превратить ее в домовую церковь.
« Но в наши дни частные лица слишком боятся произвести впечатление активно верующих.
Что станется с этими добрыми восточными католиками, столь ревностными и более
других находящимися под особым прицелом гонителей? Итак, что делать? Дать им приют
в церкви Cвятого Людовика? - Но о. Сергия тогда сразу же арестуют. И даже если
бы я согласился, руководство нашего церковного совета отказалось бы». Вот почему
монс. Неве посоветовал о. Сергию служить у кого-либо из своих бывших учеников
- православных священников, в случае их согласия. Но о. Сергий боялся «служить
в православных храмах и этим дать повод отделенному (от Рима) духовенству говорить:
«Он вернулся к нам». Положение, достаточно запутанное само по себе, еще усугубляется
тем, что о. Сергий не зарегистрирован в качестве служителя культа и его группа
не зарегистрирована как община». (16 сентябри 1929 г).
О. Сергий посвящал свой вынужденный досуг написанию жития св. Сергия Радонежского.
Он послал свою рукопись в Рим, где монс. д'Эрбиньи передал ее цензору, в суждении
которого, совершенно негативном, проявилось его полное незнание русской церковной
истории : « Нельзя говорить о Сергие Радонежском как о святом, потому что в Русской
Церкви не было святых после разделения церквей».
Вопрос о святости Сергия Радонежского, как и других русских подвижников, живших
до Флорентийского Собора (1439 г), получил благоприятное разрешение в период понтификата
Пия XII. См. Иерейский молитвослов, Рим, 1950.
1930 г. отмечен крестовым походом молитв, начало которому было положено письмом
папы Пия XI кардиналу Помпилли. В связи с этим возросло число арестов католических
священников, особенно из поволжских немцев. Под влиянием этих событий монс. Неве
меньше говорит о деятельности о. Сергия. Однако 12 мая 1930 г. он пишет монс.
д'Эрбиньи: «Я посылаю вам толстый конверт со стихами о. Сергия Соловьева и несколькими
письмами монс. Штроссмайера Вл. Соловьеву. О. Сергий доверил мне их и разрешает
Вам передать для использования по своему усмотрению».
К сожалению, мы не нашли этих ценных документов в фонде Неве, хотя Д'Эрбиньи,
впав в немилость, вернул монс. Неве целый ряд важных бумаг.
В том же письме монс. Неве сообщает, что на кладбище Новодевичьего монастыря
был спилен крест на могиле B.C. Соловьева и администрация не разрешает о. Сергию
поставить новый крест.
В письмах монс. Неве не раз говорится о могиле Вл. Соловьева. В то время распространился
слух, что кладбище будет уравнено с землей; таким образом могила Вл. Соловьева
могла подвергнуться осквернению. Монс. Неве посоветовал монс. Д'Эрбиньи принять
какие-либо меры, чтобы получить разрешение перевезти останки великого философа
«при посредничестве немецкого или итальянского посольства, которые здесь на хорошем
счету». (Отметим, что это письмо датировано 21 ноября 1932 г). Монс. д'Эрбиньи
ответил, что папа согласен, если будет полная уверенность, что это действительно
останки Вл. Соловьева, и если итальянское посольство согласится перевезти их в
Италию. Но вот, в июле 1933 г, когда монс Неве побывал на Новодевичьем кладбище,
он с радостью констатировал, что крест на могиле Вл. Соловьева был восстановлен
(Письмо от 31 июля 1933 г.).
Угрозы становились все более определенными. ГПУ собирало сведения об отце Сергии.
«Арест о. Сергия, - пишет монс. Неве, - поставил бы меня в очень затруднительное
положение, так как он мне очень помогает благодаря своей жертвенности и малозаметному,
но эффективному участию в деле раздачи и экспедиции продовольственных посылок
населению». (10 июня 1930 г.). Но прежде всего это явилось бы роковым ударом для
всё тающей группы русских католиков. Получив из Рима брошюру князя Волконского
« Очерк происхождения католической Церкви византийско-славянского обряда в России
к концу XIX в.», монс. Неве разочарованно замечает: «Автор не говорит, что от
всего этого ничего ныне не осталось. О. Соловьеву негде служить, его паства распылилась,
самое здоровое ядро в изгнании или в заключении» (23 июня 1930 г).
Положение о. Сергия становится все более тяжелым, кольцо вокруг него смыкается.
Его имя все чаще упоминается на допросах. Он решил привести в порядок все свои
дела и отдал монс. Неве посмертную маску Вл. Соловьева.
Арест о. Сергия Соловьева.
Его предчувствие оправдалось. «О. Сергия арестовали в ночь с 15 на 16 февраля
1931 г, одновременно со многими другими католиками. Арестовано особенно много
евреек, обращенных о. Сергием: госпожа Сапожникова, преподававшая в университете,
Анна Рубашова, еще совсем юная, другая, постарше, Виктория Львовна (фамилию которой
я забыл), из Киева, из очень богатой раньше семьи, очень ревностная и умная. Арестована
и Екатерина Малиновская, родственница московской священнической семьи Арсеньевых...,
тоже принятая в Катол. Церковь о. Сергием. У о. Сергия взяли все его рукописи,
их было много, и его дочка даже не может их охарактеризовать. Может быть, среди
них были и рукописи его дяди Владимира. Конфисковали чашу и облачение, которое
он надевал, когда служил литургию у себя дома... Его старшая дочь, которой приблизительно
18 лет, присутствовала при обыске» (2 мая 1931 г). Когда монс. Неве писал это
письмо, т.е. через 15 дней после ареста о Сергия, он еще ничего не знал об его
местонахождении.
Епископ добавляет с глубокой грустью: «Теперь я остался без генеральных викариев
(польский священник также был арестован - прим. А.В.) и без духовника (им был
о. Сергий, посещавший меня регулярно). Из всех священников, помогавших мне в 1926
г, только двое не арестованы».
В ночь с 15 на 16 февраля произошли аресты и среди православных : был арестован
архиепископ Филипп, викарий митрополита Сергия в Москве. (Он вступил в тайную
переписку с Римом, чтобы испросить у Папы прощение за антиримские заявления митр.
Сергия.) Арестовали также друга Вл. Соловьева и отца Сергия, профессора Рачинского,
переведшего на русский язык книгу Вл. Соловьева «Россия и Вселенская Церковь»,
академика Лазарева, византиниста, пользовавшегося мировой известностью, адвоката
Кузнецова, который в царствование Николая II занимался церковными делами и, оставаясь
верным заветам патриарха Тихона, искал путей сосуществования с Советами (письмо
от 30 марта 1931 г).
Для о. Сергия начался долгий крестный путь. ГПУ распространило слух о том,
что у него «нашли нецензурные стихотворения и песенки фривольного содержания.
Кроме того, у него собирались женщины и устраивались оргии».
Клевета так же стара, как мир. В действительности, как мы уже сообщали, о.
Сергий привел многих людей к Богу, в частности немало еврейских девушек. Первой
умерла в Бутырской тюрьме Виктория Львовна Бурвассер. «Избалованная своими родителями,
она увлеклась воинствующим атеизмом. Господь Бог извлек ее оттуда; она стала христианкой
смиренной, ревностной, ежедневно со слезами причащавшейся» (письмо от 8 июня 1931
г).
В заключении физическое и психическое состояние о. Сергея ухудшалось. О нем
ходили противоречивые слухи. Только 25 августа 1931 г, в день престольного праздника
церкви св. Людовика монс. Неве получил известия о нем. Екатерина Малиновская,
арестованная вместе с о. Сергием, пришла к нему утром и сообщила: «Сегодня в 3
часа утра о. Сергия и меня выпустили из тюрьмы. Хотя он очень болен, его посылают
на 10 лет в Алма-Ату». О здоровьи отца Сергия она рассказала очень грустные факты.
Отец так худ, что при виде его можно испугаться. Он не хочет видеть своих дочерей,
не хочет также, чтобы монс. Неве его навещал. Ему сказали, что монс. Неве расстрелян,
а обе его дочери арестованы. Вследствие этого о. Сергий потерял способность здраво
рассуждать».
Здесь епископ сообщает о некоторых обстоятельствах семейной жизни о. Сергия
Соловьева, способствовавших ухудшению его психического состояния: « Надо Вам сказать,
дорогой Владыка, - пишет он монс. д'Эрбиньи, - что мать о. Сергия отравилась в
день смерти своего мужа; а его уже должны были лечить в психоневрологической клинике
вследствие больших огорчений, которые принесла ему его жена.»
Между психической клиникой и семейным углом.
Друзья о. Сергия стали хлопотать об отмене распоряжения о высылке, указывая
на плохое состояние его здоровья. Несмотря на это, 5 сентября ГПУ приказало о.
Сергию покинуть Москву и отправиться в Алма-Ату, угрожая ему в противном случае
новым тюремным заключением. Все билеты на поезд в этот день были проданы: достали
билет только на следующий день. Но в тот же день о. Сергия снова забрали в ГПУ.
Сопровождавшая его двоюродная сестра рассказала, что « отца подвергли медицинской
экспертизе и признали больным. Затем его отвезли на Курский вокзал, оттуда повезли
на станцию Столбовую (в 64 км. от Москвы). Затем его в автомобиле доставили в
психиатрическую больницу ГПУ, приблизительно в 10 км. от станции. Только эта кузина
и еще одна его знакомая получили разрешение его навещать. О. Сергий снова начал
спать и есть».
«Вот, - заключает монс. Неве, - в каком он сейчас положении. В разговоре у
себя дома он обронил слова: «Я всех выдал». Правда ли это? Или это игра его воображения?
Один Бог знает истину. Нет сомнения, что были использованы все способы давления
на этого несчастного, чтобы получить от него неизвестно какие признания» (письмо
от 14 сентября 1931).
Предчувствуя, вероятно, что он больше не увидит о. Сергия, монс. Неве 31 августа
1931 г. пишет: «Да смилуется Господь над ним. Это был такой хороший человек! Единственный
привязанный ко мне священник из трех, которые были здесь. Как прискорбно видеть,
что так много людей страдают из-за меня уже столько лет!»
В письмах 1932 г. сообщается, что дочери о. Сергия иногда его навещают и что
ГПУ продолжает его терроризировать и допрашивать. В то же время государственное
издательство выпускает Энеиду в его переводе (письмо от 6 июня 1932 г). « Его
младшая дочь Ольга нашла, что бедный отец чувствует себя немного лучше » (10 октября).
В письме от 24 октября: « Могу сообщить более отрадные сведения о дорогом о. Сергии.
Он пишет прекрасные письма своей младшей дочери, принимает ее с радостью, разговаривает
вполне разумно. Ест сколько может, что не значит много. Увы! Он жалуется, что
ему приходится спать в палате, освещенной как днем, и постоянно слышать крики
несчастных галлюцинирующих сумасшедших, которые на него очень сильно действуют.
В его душе царит кромешный ужас: он очень боится, что ГПУ снова его заберет. Хлопочут
о том, чтобы его выпустили из психиатрической больницы».
Наконец, 21 ноября 1932 г. монс. Неве извещает, что о. Сергий на свободе: «О.
Сергий Соловьев освобожден, но не выходит из своей комнаты, ни с кем не хочет
видеться, находится в большом возбуждении, особенно по ночам.»
В том же письме монс. Неве сообщает о самоубийстве Надежды Аллилуевой, матери
Светланы: «Жена Сталина умерла, как нам сказали, внезапно, преждевременно, неожиданно;
на самом деле она выстрелила себе прямо в сердце. Распространяли слухи, что она
умерла от последствий аборта, но это ложь. Хорошо осведомленные коммунисты проболтались.
Погребение (не кремация, заметьте) произошла 11 ноября».
Перемены среди католического клира в Москве.
Прошел год. 4 декабря 1933 г монс. Неве сообщил монс. д'Эрбиньи, которого в
это время в первый раз постигла опала, что о. Сергий снова отправлен в клинику.
Врачи нашли у него застарелый рак желудка. Начиная с 1934 г, монс Неве, продолжавший
писать монс. д'Эрбиньи, вступает в переписку и с монс. Паоло Джоббе. В том же
году прибыл в Москву другой ассомпционист, о. Браун, официально назначенный капелланом
католиков посольства Соединенных Штатов. Его присутствие позволило монс. Неве
поехать наконец в Рим, где Пий XI принял его 31 мая и снова 28 июня. На этот раз
папа предложил ему сопровождать его в собор св. Петра, где они вместе молились
о России.
13 сентября монс. Неве вернулся через Париж в Москву; он прибыл в советскую
столицу вместе с женой посла Франции в СССР, мадам Шарль Альфо. 5 января 1935
г приехал в Москву доминиканец, о. Мишель Флорен, чтобы помогать о. Амудрю, находившемуся
в Ленинграде. Эта помощь была кратковременной. Монс. Неве, получив соответствующие
указания из Рима, 30 апреля в Москве хиротонисовал о. Амадрю, не информировав
об этом ни французские, ни советские власти. Последние потребовали, чтобы монс.
Амадрю покинул территорию Советского Союза. Епископ уехал 22 августа 1935 г.
Мы не будем излагать подробности мытарств о. Сергия в последние годы его жизни.
Ограничимся только двумя сообщениями монс. Неве.
«Дома его две дочери никого не допускают к нему, и очень трудно часто получать
о нем достоверные сведения.» (1 июля 1935 г). Его жена восприняла новую идеологию,
развелась, вторично вышла замуж и, узнав о несчастьи, постигшем о. Сергия, пришла
жить в комнату, которую он занимал с двумя дочерьми и привела с собой двух мальчиков
от нового брака. «Второй муж увлекается охотой и ничего не зарабатывает. Чтобы
свести концы с концами, продали за бесценок рукописи великого мыслителя, Вл. С.
Соловьева» (7 октября 1935 г, письмо монс. Пизардо).
Смерть о. Сергия. Эпилог.
Это было последнее упоминание об отце Сергии в письмах монс. Неве из Москвы.
Епископ заболел нефритом и 31 июля 1936 г. уехал лечиться во Францию. Несмотря
на многократные хлопоты ему не разрешили вернуться в Россию ни до, ни после войны
1939-1945 гг. Он скончался в Париже 17 октября 1946 г.
В Москве остался о. Браун, который не был знаком с о. Сергием, и, очевидно,
не вступал в дальнейшем ни в какие взаимоотношения ни с ним, ни с его семьей.
Внимательно просмотрев его переписку с монс. Неве с 1936-1941 гг, я не нашел ни
слова об о. Сергии. Только в 1945 г, в первом письме, которое о. Браун смог послать
монс. Неве после страшных лет, в лаконической форме упоминается об о. Сергии:
«Отец Соловьев умер.» (Письмо от 1 февраля 1945 г). В статье о нем, помещенной
в советской литературной энциклопедии, содержится указание, что он скончался в
Казани 2 марта 1942 г. Итак, несмотря на свою неизлечимую болезнь и на свое тяжелое
душевное состояние, о. Сергий дожил до начала советско-германской войны.
В середине 30-х годов епископ Неве неустанно размышлял о судьбе католиков в
России. Как православные, так и католики, католики в особенности, переживали тогда
апокалиптические времена: вскоре после убийства Кирова был сфабрикован, наряду
с другими, и так наз. «заговор католиков против Сталина». 24 февраля 1935 г монс.
Неве пишет трогательные слова: «События в России принимают поистине трагический
оборот. Сдается, что наша погибель неотвратима». Однако, епископ сохраняет упование
на религиозное возрождение России, «на новую Пасху, которую будут праздновать
«не со старою закваскою, но с опресноками чистоты и истины» (1 Кор. 5.8.). «В
ожидании этого светлого дня, который несомненно наступит, - заключает епископ,
- мы, бедные свидетели этой трагедии верующих душ, будем смолоты как избранная
пшеница; да подаст нам Господь силы для этого».
Ср. Игнатий Антиохийский, Посл. к римлянам, 4, 1.
О. Сергей Соловьев был поистине этой пшеницей Божией, смолотой под сенью Креста
испытаниями и ставшей достойной быть хлебом Христовым.
Рим, 6 ноября 1976 г.
Незадолго до сдачи Биографии Влад. Соловьева в тираж мы получили из России
печатаемый ниже без каких-либо изменений текст:
Из воспоминаний сестры Марии, монахини доминиканской общины, основанной в Москве
Матерью Екатериной Абрикосовой
Начало 1926 г.; маленькая комнатка в помещении Ленинской библиотеки (Ваганьковский
переулок). Жили в ней два больших человека (удивительно, как они в ней размещались):
Сергей Михайлович Соловьев и его друг Владимир Оттонович Нилендер. В этой-то комнатке
я впервые увидела Сергея Михайловича. Было ему тогда лет 40, м.б. 41 год (рожд.
1885, месяца не знаю).
Высокий, худощавый, темнорусый, глаза ярко синие с длинными ресницами; в детстве
называли его маленьким лордом Фаунтлероем [Повесть Бернетт]. Таким запечатлелся
он в моей памяти. Еще запомнился его смех; смеялся С.М. часто, громко и невесело:
чувствовалась с трудом сдерживаемая порывистость и нервность. Чем ближе и больше
я его узнавала, тем больше открывалась многогранность и богатство его внутренней
жизни: глубина мысли, исключительная доверчивость и доброжелательность к людям,
детская простота и непосредственность. Остроумен он был очень своеобразно, по-соловьевски.
Все это сочеталось с удивительной неприспособленностью ко всем житейским делам.
К этому времени определилось и установилось его мировоззрение. Долгий и нелегкий
путь его исканий завершился полным обращением к Богу. Священство он принял, насколько
мне помнится, в 1916 г., точно не знаю. После 1917 г. продолжаются еще более мучительные
поиски полноты истины, истинности церковной. Тяготение к католической Церкви было
давно, но путь к ней был нелегок и тернист: постепенное освобождение от славянофильства,
наряду с все возрастающей любовью к своей Родине, к своему народу.
Еще в 1917 г. вышла в печать его статья о соединении Церквей. Среди священников
латин. обряда он тоже не у всех и всегда встречал понимание и поддержку. Помощь
и любовь нашел в лице епископа монсиньора Евгения Неве, бывшего с 1925 г. настоятелем
французской церкви св. Людовика в Москве. Официально о. Сергий Соловьев присоединился
к Католической Церкви в 1923 г.
В 1926 г., когда мы познакомились, он был убежденным католическим священником
восточного греко-католического обряда.
В течение пяти лет мы видались ежедневно, иногда и два раза в день; были большими
друзьями, хотя он и старше меня на 24 года. Служил о. Сергий в храме Непорочного
Зачатия, что на Малой Грузинской. В этом большом храме готического стиля небольшой
группе русских католиков, оставшейся на свободе после арестов в 1923-24 г., был
уделен для богослужений на славянском языке боковой алтарь Остробрамской Божией
Матери (приход восточных русских католиков был посвящен « Рождеству Богоматери).
Ежедневно у этого алтаря о. Сергий служил обедню, а в канун больших праздников
и всенощную. Редко приходилось увидеть равное по красоте богослужение. Храм был
большой, высокий и не отапливался; зимой в нем было очень холодно, приходилось
служить в пальто. Помню, какие у о. Сергия были потрескавшиеся губы, окровавленные
от ежедневного соприкосновения с холодным металлом чаши. Обязанности священника
о. Сергий выполнял бесплатно. На жизнь он зарабатывал литературным трудом: переводил
Эсхила, Софокла, Шекспира, Мицкевича. Начал перевод « Божественной Комедии » Данте;
из-за ареста в 1931 г. этот перевод не был закончен. Кроме того, он преподавал
в Литературном Институте литературу древней Греции и Рима. Почти весь заработок
он посылал своим двум девочкам - Наташе и Леночке, жившим с матерью не то около
Тамбова, не то вблизи Воронежа. Изредка их привозили к нему; я их видела у него
несколько раз. Гонорар за литературные труды платили нерегулярно, с большими опозданиями,
и я помню о. Сергия всегда в нужде, голодного, плохо одетого и обутого, в рваных
ботинках с отлетающими подошвами. Жил он тогда в маленькой комнатке в одном из
переулков на Плющихе, помнится в 7-м Ростовском, на пятом этаже и без удобств.
Во всех практических житейских делах о. Сергий был беспомощнее ребенка. Помню,
как он обратился с просьбой помочь вымыть голову, как грели воду на керосинке
и поливали ему на голову из чайника, он из-за своего высокого роста должен был
стоять на коленях.
Он легко и просто принимал малейший знак внимания, ничтожную услугу. Как ребенок
радовался, если кто-нибудь из нас, его друзей, дарил ему ботинки, галоши или рубашку.
Когда запретили в храме богослужение на славянском языке, о. Сергий продолжал
совершать Литургию на квартире у своих друзей. Также в доме своих друзей он читал
лекции, свои стихи, вел беседы. Запомнились его работы о Сергии Радонежском, Серафиме
Саровском, о соединении Церквей, и на другие богословские темы. Словом он владел
прекрасно, как в беседе, так и в научных трудах. Мысль его всегда была глубокой,
речь увлекательной. Во всем чувствовалась его одаренность и самобытность.
Он глубоко верил в религиозное возрождение своего народа, дорожил всеми его
традициями, преданиями, преклонялся перед его святыми и подвижниками, и видел
его будущее в соединении со Вселенской Церковью, в полноте истины и христианской
любви.
15-го февраля 1931 г. о. Сергий и его немногие друзья по вере были арестованы.
Я видела его в тюрьме только один раз, уже совсем больного. Его легко ранимая
психика, чрезвычайно деликатная внутренняя организация в соединении с строгой
требовательностью к себе, часто преувеличенной, не выдержала таких испытаний,
специфического ведения следствия - он психически заболел. Иногда в его состоянии
бывали кратковременные улучшения, но вполне он так и не поправился.
Нас, его друзей, в то время около него не было, мы были далеко и не имели возможности
позаботиться о нем.
В декабре (?) 1941 г. он умер в (специальной) психиатрической больнице в Казани.
*
Из воспоминаний Дурылина за лето 1926 г. (пребывание в Коктебеле):
С. М. Соловьев, будучи в Риме, был у знаменитого кардинала Рамполли. И был поражен итальянской, католической, живою светскостью кардинала.
— Мне трудно было удостоверять себя, что это —духовная особа. Мы, русские, не привычны к светскости духовенства.
На все, что говорил Соловьев о России, о религиозном движении в интеллигенции, о русских религиозно-философских писателях, кардинал, сидя в креслах, как в театральной ложе, почти аплодируя, восклицал громко, как в театре.
— А! Прекрасно!
Происходил приблизительно такой диалог:
— Русские поэты ищут христианских тем для своего творчества.
— А! Великолепно!
288:
— Влияние религиозной философии растет.
—А! Превосходно.
- В русском народе много веры.
— А! Чудесно!
(Тогда же.)
40
— В том, что вы прочли, я не услышал вашего «Верую», — сказал Сергей Михайлович [Соловьев].
Я ничего не ответил.
Вас. Вас. [Розанов] говорил когда-то, что на «Символ веры» нельзя написать хорошей музыки.
Музыки я не пишу. А Сергея Михайловича я угскплл бы стаканом доброго красного вина, если б он у меня был. Каждый стих его теперь — «верую», каждое слово — «credo». Ему скучно, если никто не говорит о своих «верую», и он рвется в бой, вызывая на прения — меча камни из пращи своего собственного «верую». Меняя «Верую» славянское на «credo» латинское, потом латинское — на славянское, наконец, опять славянское — на латинское, он погубил этим «credo» в себе поэта; в ушах, вместо ваты,
291:
него заткнуты кусочки «credo», и он может слышать что-либо только через них, и оттого слышит очень плохо. Он це носит очков, но в незримую оправу его незримого пенс-нэ вставлено, вместо стекол, по «credo». Где не пахнет «credo», его носу не интересно нюхать. Не человек, а «Credo» на ногах. Мудрено ли, что, поэт, он ничего почти не сказал на поэму Макса, кроме того, что не все в ней благополучно по части «верую», и... мудрено ли, что так тяжело ему жить. Ибо и «лилия полевая» не нужна ему, потому кто ее нет в «Символе веры», хотя нашлось ей место в Евангелии. Но тяжело не только ему, — тяжело и с ним: вот, вот придавит к земле камнем своего «credo», не разбирая, что давит — человека ли, былинку, лилию или небольшую книгу, где нашлось, и при малом ее объеме, место для лилии полевой.
...
Макс — толстый, добродушный, добрый, сущий аббат Куаньяр Анатоля Франса, переодетый в костюм из «Виндзорских проказниц», — отвечает на все католические зазывы Сергея Михайловича [Соловьева]:
— Нет, я никогда не прощу 1езуитам. После Тридент-ского собора они принялись разрушать все добрые остатки народной религии. Так, они разрушили почитание мощей [неразборчиво]
с. 298:
— Чего? — изумлен С. М.
-... собаки мученицы.
С. М-ч, передавая это, разводит руками, — и, знаменуя победу Максова добродушия над католической истовос-щ тью, — говорит:
— Ну что с ним поделаешь? Ему нужна «собака мученица» как аббату Куаньяру доброе вино. И слава Богу.
53
С. Соловьев, сидя в Метрополе, в «Весах», спросил Брюсова, признает ли он, что Христос воскрес.
— Да, признаю, — лайнул Брюсов. — Христос воскрес. Добро восторжествует над злом. Дьявол будет побежден. Но, не находите ли вы, С[ергей] Михайлович], что благороднее стоять на стороне побежденного? Из всех мифологий я больше всего люблю древнескандинавскую: только в ней одной сумрак побеждает свет.
С. М. Соловьев рассаживает русских поэтов по комнатам современного исполкома.
— В кабинете предисполкома, куда вход всем воспрещен и где никто не смеет курить, сидит Пушкин. К нему входит только секретарь Тютчев.
Я вставляю:
— Но часто, в особо трудных случаях, бумаги составляются одним секретарем, а председатель их только подписывает.
— Да, бывает. В следующей комнате господствует секретарь и дежурят постоянно члены исполкома: Жуковский, Лермонтов, Фет, Баратынский. Здесь курят только с разрешения и входят, снимая шапки. Все просители стремятся попасть туда тогда, когда дежурит Жуковский: тогда дело будет выиграно. Хуже попасть на дежурство к Фету. Гораздо
хуже считается попасть к Баратынскому, а хуже всего — попасть к Лермонтову: ровно ничего не выйдет. В следующей большой комнате очень тесно; тут накурено, наплевано, грязно и душно. Тут работают все остальные. Сюда все входят в шапках, и никто не стесняется. Всегда шум, и давка, и плевки
30.VIII. |
