Яков Кротов. Путешественник по времени. Вспомогательные материалы XIX век..

Марианна Ковальская

ДВИЖЕНИЕ    КАРБОНАРИЕВ    В    ИТАЛИИ   1808-1821 гг.

К оглавлению

Глава 5. ДВИЖЕНИЕ КАРБОНАРИЕВ и РУССКОЕ ОБЩЕСТВЕ

Эпоха Реставрации

Вопрос о русско-итальянских общественных связях первой четверти XIX в. до последнего времени почти не получил освещения в исторической литературе. Объясняется это, видимо, тем, что испанская революция 1820-1823 гг. -бесспорно, наиболее значительное и яркое событие того периода - заслоняла для многих исследователей революционные события на Апеннинском полуострове, разворачивавшиеся в те же годы. Е.В.Тарле, например, писал о «несравненно меньшей степени их (революций в Италии. - М.К.) действия» на будущих декабристов по сравнению с революциями испанскими и о том, что Европа (а следовательно, и Россия) «очень мало знала» об итальянских движениях1.

В действительности же, как показало изучение архивных документов, эпистолярной и мемуарной литературы, периодики тех лет, русское общество через русскую и европейскую печать получало довольно обширную информацию о событиях, происходивших в Италии. Революции 1820-1821 гг. в Неаполе и Пьемонте привлекали внимание представителей самых различных слоев русского общества, и опыт этих революций глубоко осмысливался передовыми людьми России.

Восстановление феодально-абсолютистских монархий во всех итальянских государствах и господства Австрии в Ломбардо-Венецианской области, осуществленное в 1815 г. Священным союзом, было встречено русскими людьми с глубоким сочувствием к итальянскому народу. Вот, например, запись в дневнике Сергея Тургенева (младшего брата будущего декабриста Николая Тургенева) от 4 июня 1817 г.: «...Отдельные части, из которых состоит Австрийская монархия, имеют различные интересы, и правительство не может покровительствовать одним, не ущемляя интересов других. По-видимому, существует срочная необходимость заняться интересами Италии, и между тем это - страна, на которую Австрия может менее всего рассчитывать, даже если туда будет перенесен императорский трон. Само австрийское правительство, как видно, понимает это; оно грабит королевство Ломбардо-Венецианское, и в результате никогда еще нищета не была там столь велика...

Близкий к декабристским кругам журнал «Сын отечества»17, который уже с 1815 г. следил за деятельностью итальянских карбонариев и освещал ее с максимальной в условиях жестокой цензуры объективностью и широтой18, в 1819 г. писал: «Сколько мы можем судить о сем обществе, оно имеет целию содействовать соединению разных частей Италии в одно целое...»19 В другом номере журнала говорилось, что «цель их есть очистить Апеннинские горы от хищных волков»20.

«Г-н Бернсторф в инструкции прусскому посланнику в Вене генералу Круземарку уверяет, что карбонарии, распространившиеся по всей Италии, ставят своей целью полную свободу, независимость, а также объединение Италии. Он порицает их за это; но и у Макиавелли не было другой цели»21, - записывал в дневнике С.И.Тургенев.

Расширяющееся с каждым годом движение карбонариев в Италии к концу второго десятилетия XIX в. привлекло внимание не только передовой России. Слово «карбонарий» стало в русском обществе синонимом понятия «революционер», «бунтовщик». Смелые речи Чацкого дали повод назвать его «карбонари». В 1821 г. в Москве генерал А.П.Ермолов, встретив члена тайного общества и бывшего своего адъютанта М.Фонвизина, воскликнул: «Поди сюда, величайший карбонарий». Фонвизин, вспоминает И.Д.Якушкин, не знал, как понимать такого рода приветствие. Ермолов прибавил: «Я ничего не хочу знать, что у вас делается, но скажу тебе, что он (Александр I. - М.К.) вас так боится, как бы желал, чтобы он меня боялся»22.

На книге Н.И.Тургенева «Опыт теории налогов» какой-то читатель, недовольный либерализмом автора, сделал пометку: «Nota bene: И, видно, карбонара» Против слов: «Успехи России были бы еще совершеннее, если бы общей деятельности, общему стремлению к образованности, к благосостоянию не препятствовало существование рабства»23.

О том же Н.И.Тургеневе уже в 1824 г. графиня Нессельроде (жена государственного канцлера) распускала слухи, что он карбонарий и путешествует за границей инкогнито24.

Денис Давыдов, вышедший в 1820 г. в отставку и находившийся под особым надзором полиции (письма его перехватывались правительственными органами), писал в 1823 г. о том, что из-за нежелания «попасться в список карбонариев» он «прекратил письменные сношения со всеми друзьями. Осторожность моя простирается теперь до того, - с горькой иронией замечал Д.Давыдов, - что в целую жестокую зиму я камина не топил, боясь, чтобы не оставались в нем уголья (carbone)»25.

Отношение официальной России к национально-освободительному движению в Италии определялось особенностями политики Александра I. Стремясь укрепить феодально-крепостнические устои самодержавия, Александр вынужден был вместе с тем в известной мере приспособляться к глубоким переменам в мире, которые принесла с собой Великая Французская революция. Отсюда его либеральные «зигзаги» в виде конституции, дарованной Польше, и обещание конституционной реформы в России, с одной стороны, и реакционнейшая внутренняя политика, осуществлявшаяся на деле,- с другой. Именно к политике Александра I можно в первую очередь отнести слова В.И.Ленина о том, что в ту эпоху «монархи то заигрывали с либерализмом, то являлись палачами Радищевых и «спускали» на верноподданных Аракчеевых...»26

Во внешней политике эти две стороны деятельности царского правительства проявились чрезвычайно ярко. Целью либерализма «на экспорт» было привлечение на сторону России общественного мнения европейских государств. Не удивительно поэтому, что в Италии иллюзии относительно либерализма русского царя были распространены чрезвычайно широко и прочно сохранялись27. Этому весьма способствовали, например, проникавшие в Италию вести о даровании конституции Царству Польскому. О влиянии этих вестей на настроения населения Ломбардо-Венецианской области сообщал агент австрийской полиции, отмечая, что это вызвало «одиозные сравнения между нашим монархом и Александром» и что «эти сравнения часто сопровождаются такими возгласами и выражениями, которые я не решаюсь воспроизвести. Сторонники русского монарха... подрывают доверие ко всем остальным правительствам, чтобы превознести... своего идола» .

«Речь, произнесенная нашим императором на заседании польского сейма, -писал русский консул в Венеции Наранци посланнику в Вене графу Головкину 22 апреля (4 мая) 1818 г., - произвела огромное впечатление на настроения итальянцев. Все с жадностью читают и перечитывают ее в газетах, высказывают свои соображения и строят прогнозы»29.

Мочениго, рассказывая в донесении 28 мая (9 июня) 1818 г. о своей беседе с неаполитанским министром иностранных дел Чирчелло, отмечал его встревоженность распространением революционных настроений в Неаполе в связи с известиями о том, что происходит в Польше30.

На помощь России возлагал надежды еще с 1814 г. участник итальянского национально-освободительного движения поэт Уго Фосколо31. За помощью в борьбе против Австрии обращался к Александру I от имени итальянских патриотов Ломбардии в 1815 г. граф Комелли ди Штукенфельд32. Даже демократ и республиканец Луиджи Анджелони прославлял в те годы Александра I в своих сочинениях.

Веру в либерализм Александра поддерживали некоторые русские представители в Италии, которых до определенного времени даже поощрял сам император .

Так, посланником в Пьемонте был П.Б.Козловский, известный своими либеральными взглядами, сторонник конституционных преобразований34. «Это один из самых экстравагантных поборников свободы и конституции,- писал пьемонтский государственный деятель граф Валлеза о Козловском. - Кажется особенно забавным, что подобные принципы проповедует представитель самодержца всея Руси...»35 Несмотря на настойчивые многократные требования туринского двора об отозвании Козловского, он находился на дипломатической службе в Пьемонте в течение весьма длительного срока (с 1802 по 1818 г. с незначительными перерывами).

Либеральные убеждения Козловского, смелость в выражении этих взглядов привлекали к нему многих передовых людей Европы и России. Он был дружен с Г.Гейне, близкие отношения, связывали его с П.Я.Чаадаевым, А.С.Пушкиным, братьями Тургеневыми и П.А.Вяземским, посвятившим последние годы своей жизни трудам над его биографией. Н.И.Тургенев писал брату Сергею (4 января 1817 г.): «Поклонись Козловскому и скажи ему, чтобы он хамам не уступал по-прежнему. Люди, которых я здесь вижу, часто заставляют меня о нем думать с истинным удовлетворением»36.

Красной нитью через все донесения Козловского из Пьемонта (написанные блестяще с литературной точки зрения) проходит мысль о вредных последствиях для страны реакционной политики пьемонтского правительства, которое он сравнивал с турецким.

Дж.Берти высказывает предположение о существовании «постоянных связей» между Козловским и «итальянскими заговорщиками и членами тайных обществ»37. Однако никаких убедительных данных, подтверждающих это предположение, до сих пор не обнаружено. Утверждению агента австрийской полиции немецкого авантюриста Иоганна Витта (проникшего в ряды итальянских карбонариев и оставившего любопытные, хотя и не слишком достоверные, мемуары) о том, что Козловский в течение всего своего пребывания в Турине занимался подстрекательством к революции и вел себя как «архиякобинец», прибегая к всевозможным средствам вплоть до анонимных писем и подложных приказов по армии38, вряд ли можно доверять39. Весь строй мыслей Козловского, его подход к различным явлениям русской и итальянской действительности говорят о его конституционно-либеральных симпатиях, крайне далеких от каких бы то ни было революционных идей.

Вместе с тем Козловский бесспорно был связан с некоторыми деятелями либерального движения Северной Италии. Известно, что, находясь в Турине, он часто встречался с принцем Кариньянским Карлом-Альбертом40. В одном из последних донесений Козловского из Пьемонта от 20 апреля (2 мая) 1818 г. (в конце 1818 г. он был переведен из Турина в Штутгарт) он подробно сообщал о настойчивом стремлении Карла-Альберта поддерживать с ним теснейшую дружбу, о частых визитах к нему принца и его откровенных высказываниях. Карл-Альберт излагал свои мысли о необходимости предоставления Пьемонту конституции и привлечения к управлению страной всех просвещенных людей независимо от их политических взглядов. «Эти проекты, - писал Козловский, -отмечены здравым смыслом тех литераторов, которые его окружают и влияние которых на него было бы несомненно полезно...»41

С именем Козловского связывает Дж. Берти историю неудавшейся попытки принца Кариньянского встретиться с Александром I летом 1818 г. Берти предполагает, что направлявшийся в Петербург Карл-Альберт вернулся в Италию с полпути (из Дрездена), так как узнал об отказе Александра от встречи с ним по пьемонтским дипломатическим каналам. Письмо Александра I Карлу-Альберту от 27 июля (8 августа) 1818 г., обнаруженное В.Л.Романовой в Архиве внешней политики России, свидетельствует о том, что Карл-Альберт из Дрездена непосредственно обратился к русскому императору с предложением о встрече и получил отказ42. Берти полагает, что мысль о поездке была подсказана Карлу-Альберту Козловским и именно это явилось причиной отзыва Козловского из Италии. В действительности, как нам представляется, главной причиной отзыва Козловского были его либеральные высказывания, раздражавшие как пьемонтское, так и австрийское правительства. Еще в 1816 г. Каподистрия в конфиденциальном письме упрекал Козловского в том, что он «слишком громко» высказывает свои мнения, особенно перед иностранцами. Он предлагал Козловскому покинуть Италию и возглавить миссию в СШ43. По-видимому, уже с тех пор положение Козловского (оту.^зр.гю'гооя^^^^^ер^щ^^/^^хать в США) в Турине стало непрочным.

Итак, в конце 1818 г. Козловский был переведен в Штутгарт. Через два года, в 1820 г., его вынудили покинуть и этот пост и выйти в отставку. Поводом была открытая поддержка, оказанная им конституционным требованиям германских сословий. Весьма показательно, что об отставке Козловского Н.Пален сообщал Ф.Конфалоньери (вероятно, с кружком этого итальянского деятеля освободительного движения Козловский также был связан в свое время): «Я забыл сообщить вам,- писал он 11 апреля 1820 г., - что Козловский отозван из Штутгарта, не знаю почему; по-видимому, он разговаривал слишком откровенно. Когда имеешь несчастье служить, надо уметь сообразоваться со своим положением»44.

Любопытно, что после пьемонтской революции один из ее руководителей, маркиз Сан Марсан, надеясь на сочувствие Козловского, послал ему листовку с изложением причин поражения революции. Он обращался к Козловскому с просьбой содействовать ее распространению и опубликованию в европейских газетах. В объяснении, присланном Нессельроде по поводу этого письма, Козловский утверждал, что не имеет никакого отношения к пьемонтским заговорщикам. Весьма враждебным тоном проникнут также ответ Козловского Сан Марсану45.

С итальянскими либералами были связаны и другие русские дипломаты. Так, Г.Д.Мочениго, будучи посланником в Неаполе, был дружен с умеренным либералом, впоследствии активным участником неаполитанской революции Луиджи Бланком, о чем Бланк сам сообщил в своем докладе министру иностранных дел от 11 октября 1820 г., назвав Мочениго «своим старинным знакомым»46. Бывая в Милане, Мочениго посещал дом Федерико Конфалоньери, через его жену не раз передавал ему приветы47.

О существовании контактов барона Гана с кругами тосканских либералов свидетельствует следующий факт.

После того как Ган, сотрудничавший раньше в русской миссии во Флоренции, перебрался в Рим, он получил в феврале 1819 г. письмо от Луиджи Серристори, сотрудничавшего в «Кончилиаторе». Серристори выражал сожаление, что не получает писем от Гана. «Многие спрашивают меня о Вас... Это доказывает, что Ваш отъезд из Флоренции не был встречен с безразличием...» Далее Серристори с возмущением сообщал Гану о том, что из его (Серристори) статьи, опубликованной в «Кончилиаторе», австрийская цензура изъяла целый раздел, где говорилось о либеральных высказываниях Александра I на заседании польского сейма в 1818 г.48

В трудах многих историков говорится о связях русских дипломатов с итальянскими тайными обществами. О том, что «Мочениго... непрестанно заигрывал в Неаполе и Турине с карбонариями»49, писал Вебстер, о связях Италийского с итальянскими революционерами - Де Кастро50, о причастности к тайным обществам русского консула во Флоренции Сверчкова - Н.Росселли51. Однако эти утверждения, как правило, не сопровождаются убедительными фактами. Истоки же подобных взглядов следует искать в позиции австрийского канцлера Меттерниха, которому повсюду в Италии мерещились антиавстрийские «козни» русских дипломатов. В докладе австрийскому императору Францу о внутреннем положении Италии в 1817 г., он заявлял, что «русские представители и многочисленные агенты, находящиеся в Италии, действуют в направлении, диаметрально противоположном интересам Австрии, и указывают своему двору средство создать нам массу осложнений и затруднений со стороны Италии в случае войны между Австрией и Россией»52.

В том же году Италийский сообщал в Россию о секретном циркуляре Меттерниха австрийским дипломатам в Италии, предписывавшем им следить за всеми русскими в Италии. Сам Италийский в этом циркуляре фигурировал как лицо, за которым необходим особыйнадзор австрийских представителей в Римеэз. Аналогичные указания были даны австрийской полиции в отношении русского консула в Венеции Наранци54 и русского дипломата Мустоксиди55.

Меттерних прямо возлагал ответственность за возможные волнения в Италии на русских агентов, которые «воспламеняют надежды партий, говоря им о либерализме императора Александра I»56.

Особенно много шума поднял Меттерних в связи с путешествием по Италии в 1819 г. Ф.Ц.Лагарпа, сопровождавшего великого князя Михаила Павловича. Лагарп - воспитатель Александра I - был горячим приверженцем просветительских идеалов, поклонником умеренно-либеральных принципов, которые он стремился провести в жизнь в Швейцарии57. Это дает нам основание допустить, что Лагарп действительно мог высказываться в Италии в либеральном духе, сочувствуя итальянскому народу, находившемуся под гнетом Австрии и абсолютистских правительств.

Проявлением двуликой внешней политики русского правительства было существование в те годы двух статс-секретарей по иностранным делам. Главной опорой императора был реакционер Нессельроде. Вместе с тем для либеральных маневров Александру был удобен такой человек, как Иоанн Каподистрия, придерживавшийся либеральных взглядов, хотя и весьма умеренных. Сочувствие Каподистрии (грека по национальности) борьбе за независимость Греции от турецкого гнета было достаточным основанием для Меттерниха, чтобы считать его также сторонником итальянских карбонариев. По мнению Меттерниха, свое пребывание в Италии в 1819 г. Каподистрия использовал для разжигания там антиавстрийских настроений и укрепления связей с заговорщиками58. Вероятно отголоском подобных взглядов явились содержавшиеся в анонимном письме из Рима от 12 июля 1819 г. намеки на деятельность в Италии «какого-то влиятельного лица из России», который «предпринял множество попыток вступить в контакт с сектантами»59. Скорее всего имелся в виду Каподистрия.

Еще раньше, в конце 1818 г., Меттерних сообщал о «потрясающем документе» - письме Каподистрии из Аахена Мочениго, где якобы содержались инструкции об установлении связей с итальянскими карбонариями60.

Касаясь пребывания Каподистрии в 1819 г. в Неаполе, Меттерних сообщал английскому послу Гордону «ряд весьма интересных деталей из заявлений Каподистрии в Неаполе перед основными министрами, которые, кажется, пришли в смятение... Если переданные мне сведения, - продолжал Меттерних, -соответствуют действительности, то его высказывания были революционными и в то же время весьма оскорбительными для австрийского правительства»61. В письме Нессельроде из Италии Каподистрия намекал на слухи, распускаемые Меттернихом, доказывая их полную несостоятельность62.

О либеральных высказываниях Каподистрии в Италии упоминала мужу и графиня Нессельроде в цитированном выше письме. «Утверждают даже, -заканчивала она передачу сведений о Каподистрии, - что в Неаполе он высказался в пользу конституции»63.

Австрийское правительство многократно заявляло протесты петербургскому кабинету по поводу «подозрительной деятельности его агентов в Италии» и подчеркивало, что «продолжение такой деятельности представляет опасность для всех тронов»64. В связи с этим всем русским представителям в Италии был разослан циркуляр, где говорилось о протестах австрийского правительства по поводу слухов об антиавстрийской деятельности русских в Италии. Русское правительство ответило Австрии, что эти слухи лишены основания, но призывало русских послов впредь всеми мерами предотвращать и пресекать появление подобных слухов65.

* * *

Из деятельности итальянских карбонариев, как и других европейских тайных обществ, стремились извлечь для себя уроки будущие декабристы, вынашивавшие идею создания тайных обществ в России. Декабрист Н.В.Басаргин вспоминал впоследствии: «Народы, убедясь, что нечего ожидать им от правительств, стали действовать сами; а умы нетерпеливые, которых всегда и везде найдется много, решились ускорить и подвинуть общественное дело образованием и распространением тайных обществ. Во Франции, Германии, Италии учредились таковые под разными наименованиями: карбонариев, тугендбунда и т.д.»66 Широкое использование масонских форм организации было характерно как для карбонариев, так и для первых русских тайных обществ, таких, например, как «Орден русских рыцарей» и «Союз спасения».

В принципах организации русских тайных обществ («Союз благоденствия» и, особенно, «Общество соединенных славян») при всем их своеобразии и самобытности можно обнаружить черты, роднящие их с карбонариями. Дошедшие до нас «Правила» и «Клятва» «Общества соединенных славян» во многом напоминают карбонарские катехизисы и клятвы67. Стремление руководителей «Общества соединенных славян» к расширению рамок организации (в отличие ог поздних декабристских обществ) также сближало его с карбонариями.

С особым интересом к деятельности тайных обществ в Европе относился Н.И.Тургенев. Блестяще образованный человек, глубокий знаток экономических наук, выходец из семьи, где свободолюбие стало традицией (близкими друзьями его отца были А.Н.Радищев и Н.И.Новиков), Тургенев представлял собой одну из наиболее ярких фигур русского освободительного движения 10-х-начала 20-х годов XIX в. Главное условие переустройства России он видел в уничтожении крепостного права и с этой целью считал необходимым создание тайного общества. Утвердившись к 1817 г. в этой мысли, он тщательно изучил «Правила» немецкого «Тугендбунда», во многом близкого к карбонариям. Особое внимание Тургенев обращал на принципы конспирации, полностью совпадавшие с карбонарскими: члены общества не должны были знать друг друга, они приносили обет молчания, и разглашение тайны каралось смертной казнью68.

Можно с уверенностью сказать, что сведения об итальянских тайных обществах передовые люди России черпали не только из таких источников, как пресса и переписка (сообщавшая, как правило, очень мало, так как выходцы из России боялись доверять почте). Скорее всего значительная доля известий доходила до них по устным каналам: благодаря непосредственным контактам с итальянцами или же через людей, так или иначе связанных с итальянскими тайными обществами. Об этом источнике сведений говорил М.Ф.Орлов в письме к А.Н.Раевскому (30 мая 1820 г.), когда делился с другом последними политическими новостями.

Отметив раскрытый в Риме заговор, в котором он видел один из признаков нар встающей революционной бури («Везде огонь живет под пеплом, и я очень думаю, что XIX век не пробежит до четверти без развития каких-нибудь странных происшествий»), он замечал далее: «Рассказы приятельские, которые заменяют у нас сообщение перепискою, на сих днях пояснили мне многие происшествия, но сии известия берегу до дня свидания, а поручить бумаге их не могу»69.

Сведений о связях между карбонариями и будущими декабристами почти нет. Скорее всего прочных организационных контактов и не существовало в ту пору. Однако наиболее дальновидные итальянские карбонарии, по-видимому, понимали необходимость подобных контактов и делали попытки их установления. Так, известно, что один из виднейших деятелей карбонаризма тиролец Джоакино Прати в письме своему другу Гаспаре Орелли (18 августа 1818 г.) просил его «не забывать Россию». В тот же период Прати, проживавший тогда в Швейцарии, подружился с адъютантом Александра I капитаном Ипсиланти, братом будущего вождя греческого движения. Как отмечает биограф Прати П.Педротти, «они вместе создали первые наброски плана того военного заговора, который через несколько лет получил в России широкое распространение»70. «Но это благородное предприятие, - писал Прати после восстания декабристов, -потерпело поражение и жизнь и свобода многих друзей были принесены в жертву»71.

Некоторые деятели итальянского национально-освободительного движения, бывавшие в России, и передовые люди России, посещавшие Италию, встречались между собой, порой у них завязывались знакомства и даже длительные дружеские связи, подобные дружбе Н.Палена с Ф.Конфалоньери72.

На протяжении 1816-1817 гг. в Неаполе жил граф Григорий Владимирович Орлов, собиравший материал для книги «Исторические, политические и литературные записки о Неаполитанском королевстве», изданной в Париже в 1819-1821 гг. Орлов был дружен со многими итальянскими деятелями искусства и литературы: скульптором Кановой, поэтом Випченцо Монти и др. Из переписки Конфалоньери известно, что он не раз встречался с Орловым73.

О либеральных симпатиях Орлова говорят не только его личные связи, но и его труд, который был высоко оценен русской прогрессивной прессой. В журнале «Сын отечества» за 1819 г. была опубликована статья В.Соца об этой книге. Автор рецензии, отзываясь с похвалой о литературных достоинствах книги, отмечал также глубину суждений Орлова «о разных исторических предметах». «Издатель его записок, Амори Дюваль, - писал далее Соц, - хвалит ту смелость, с которою он, будучи сам вельможей, восстает против непокорного и притеснительного дворянства описываемой страны». О «либеральном духе» записок Орлова, как и о его «пропагандистской деятельности в Неаполе», писал Меттерниху князь Яблоновский (донесения от 9 июля 1817 г. и 14 января 1819 г.)74.

В период неаполитанской революции Орлов, находившийся в Париже, поддерживал тесные связи со многими деятелями революции, не раз сочувственно отзывался об их борьбе. Именно поэтому осуждали его как русские, так и итальянские реакционеры. После подавления неаполитанской революции министр иностранных дел Чирчелло писал Убри, что граф Орлов «причинил правительству много зла»75.

Граф Ф.В.Ростопчин в письмах С.Р.Воронцову из Парижа писал о симпатии Орлова к Г.Пепе и Л.Миникини76. «Орлов... больше не открывает рта, чтобы говорить о героических предприятиях итальянцев»77, - со злорадством замечал Ростопчин после поражения неаполитанцев и пьемонтцев. Граф Орлов «должен беспокоиться за своих друзей карбонариев, которым теперь придется плохо, поскольку приближается развязка фарса, который они затеяли»78, - писал в январе 1821 г. Воронцов Ростопчину.

В связях с карбонариями «изобличала» Орлова бдительная австрийская полиция, получившая сведения о том, что «среди прочих карбонарский статут был послан историку графу Орлову»79.

В список декабристов, составленный Следственным комитетом, был включен итальянец Мариано Джильи80. Там говорилось: «По показанию Лаппы, он принят был в общество, имевшее целью введение конституционного правления, сим Жильи, преподававшим ему уроки в науках. Однако никто из членов Северного и Южного обществ не знал его»81.

А вот что говорил сам Лаппа в ответах на вопросы Следственного комитета: «Принят я был в тайное общество итальянцем Жили в исходе 1819 г. ...Вступив в службу в 1819 г., познакомился я с итальянцем Жилии, который учил меня итальянскому языку и через несколько времени успел вселить в меня свои правила и понятия, какие он имел о правлениях; сей итальянец, заметив, что я восхищался представительным правлением, которое он слишком живыми красками описывал, сообщил мне, что находится в России общество, которого целью есть приготовление народа к принятию конституции; я дал ему слово принадлежать к оному» .

Среди скупых сведений об этом обществе, называвшемся «Хейрут» (что по-еврейски означает «свобода»), имеются упоминания и о Мариано Джильи (которого современники называли «Жильи» или «Жили»). Созданный в 11819-1820 гг. Ф.Н.Глинкой, Н.И.Кутузовым и С.М.Семеновым, «Хейрут» был филиалом «Союза благоденствия» и являлся строго конспиративной организацией. Один из активных его членов - Г.А.Перетц (из показаний которого и стало известно об обществе) - сообщил на следствии, что члены его обсуждали вопросы «о Священном союзе и делах Испании и Италии. Все единогласно порицали меры правительства». Перетц также показал, что с Джильи был связан не только декабрист М.Д.Лаппа, но и другой член тайного общества - Д.А.Искрицкий, с которым «в доме графа Гудовича жил вместе, в одной почти комнате, итальянец Жили (Gili), выдававший себя за профессора и преподававший, кажется, Искрицкому некоторые науки; о сем итальянце Искрицкий говорил мне, что он карбонари, бежавший из своего отечества»83.

Подпоручик Искрицкий в ответах на вопросы Следственного комитета показал: «Итальянец Жили был моим гувернером. Когда я вышел из пансиона Шабо, где учил Жили математике, я попросил отца моего, чтоб он взял его ко мне для преподавания математических наук и итальянского языка. Когда г.Перетц ввел меня в общество, то я сказал г.Жили без всяких намерений, что в России есть общество, имеющее целью ввести конституцию, и что члены оного не знают друг друга. На это он отвечал мне, что подобные существуют во всей Европе и что в Италии члены оного называются карбонари...»84

Ни о прошлом Джильи, ни о времени появления его в России достоверных сведений в литературе не существовало. А между тем без них нельзя было решить вопрос о том, был ли он действительно итальянским карбонарием. И здесь на помощь пришло письмо самого Джильи, обнаруженное в Архиве внешней политики России. Датированное 19 мая 1820 г., письмо было адресовано русскому канцлеру И. Каподистрии и сопровождало подарок - книгу Джильи «Основы философии языка». Автор сообщал, что у себя на родине, в Италии, он занимался наукой и народным образованием, опубликовал там множество литературных и философских сочинений и «уже несколько месяцев находится в Петербурге вследствие цепи обстоятельств, о которых здесь неуместно говорить»85. Итак, Джильи не «выдавал себя за профессора», а действительно был ученым. Занятия вопросами народного образования свидетельствуют в пользу его принадлежности к передовым кругам итальянской интеллигенции, придававшим огромное значение просвещению народа. Поскольку в мае 1820 г. Джильи уже несколько месяцев находился в Петербурге, его отъезд из Италии относится, по-видимому, к 1819 г.- времени массовых гонений и жесточайших расправ с карбонариями после провала заговоров 1817-1818 гг. в Неаполитанском королевстве и Папском государство. Если дополнить этими обстоятельствами главную «улику» - активное участие Джильи в русском тайном обществе, то трудно сомневаться в правоте Перетца, считавшего Джильи карбонарием, бежавшим из своего отечества.

Дальнейшая его судьба известна лишь в самых общих чертах. В 1822 г. общество «Хейрут» распалось.

Джильи выехал из Петербурга в Костромскую губернию к какому-то помещику в качестве учителя. В августе 1822 г. он тяжело заболел и в 1824 г. скончался в психиатрической лечебнице. Имя Джильи фигурировало на следствии по делу декабристов. О выводах, которые в связи с этим были сделаны царским правительством, можно судить по словам Николая I, заявившего в беседе с представителем Пьемонта в Петербурге Ди Салем (состоявшейся в апреле 1826 г.): «...Следствие, которое ведется здесь, обнаружило лишь один факт существования прямых связей с Италией, но исповедуемые ими принципы те же, что и у карбонариев. Данные следствия показали, что только один итальянец оказался причастен к планам заговорщиков. Что этот человек, изгнанный из Италии должно быть за его дурные взгляды, в течение двух лет укрывался в России, где он связался с злонамеренными лицами. Но теперь он уже умер». Ди Саль, передавший это своему правительству в Турин, прибавил далее, что

ос

император не смог припомнить имени итальянца .

О связях итальянских и русских революционеров сообщал Штакельберг в Петербург в разгар неаполитанской революции 27 октября (8 ноября) 1820 г. Португальский посол в Неаполе сообщил Штакельбергу о том, что якобы «один неаполитанец некоторое время назад прибыл сюда из Петербурга. На всем пути его снабжали необходимыми средствами тайные ассоциации». По мнению Штакельберга, этот факт служил подтверждением тому, что постоянно расширявшаяся карбонарская организация охватывает ныне и русские земли87.

На вопрос Следственного комитета по делу декабристов о связях с иностранными обществами все декабристы отвечали отрицательно. Однако в ответах М.Ф.Орлова и П.И.Пестеля была ссылка на польские тайные общества, которые, по их сведениям, имели сношения с итальянцами. Вот ответ М.Ф.Орлова: «Не знаю и не полагаю, разве через посредничество поляков.

Я помню, что давно уже мне кто-то ...сказывал, что будто бы король прусский уведомлял покойного государя о переписке русских с итальянскими карбонариями и что сия переписка была перехвачена в Пруссии, но я думаю, что это касается более до Университета дерптского и студентов немецких, чем до сего общества».88 П.И.Пестель показал «Член тайного польского общества Яблоновскии мне сказывал, что существую? таковые же тайные общества в Германии, Венгрии и Италии, с коими их общество будто бы в сношении находится, но из членов, имен, статутов и подробностей ничего не сообщил, слишком мало было на то времени»89.

«Через посредство поляков» было, по-видимому, в какой-то степени связано с итальянцами «Общество соединенных славян». Вот что рассказал в автобиографии один из основателей «Общества», Ю.К.Люблинский Близкий его друг В.Калиновский был в 1821 г послан в Неаполь «гражданами Кракова передать итальянскому парламенту чувство радости по поводу того, что итальянцы счастливо достигли осуществления своих целей».90 Именно за связь с Калиновским Люблинский был арестован и сослан в кандалах на родину - в Новоград-Волынск, где он встретился с братьями Борисовыми и где они вместе затем создали «Общество соединенных славян» К сожалению, рассказ о поездке В.Калиновского в Неаполь не подтвержден пока другими документами Имеется еще целый ряд документальных свидетельств о связях польских революционеров с итальянскими карбонариями Так, например, известно, что друг А.Мицкевича Г.Олизар, находившийся в 1814-1816 гг. в Италии, был связан с людьми, близкими к карбонарскому движению, Ф.Малевский в письме к Мицкевичу от 28 февраля (12 марта) 1821 г сообщал, что «молодой Олизар показал себя в Вене карбонарием; император отдал его под надзор полиции» .

Предположение о том, что членом карбонарской венты стал художник Канут Русецкий, посланный в 1821 г. в Италию Виленским университетом для продолжения образования, высказал С.С.Ланда Это предположение основано на том, что руке Русецкого принадлежит небольшой эскиз (холст, масло), изображающий заседание карбонарской венты, на котором вновь принятый член общества приносит клятву верности По манере письма видно, что эскиз набросан под непосредственным впечатлением только что увиденной сцены. Поскольку на собрании венты не могли присутствовать посторонние, осгается предположить, что Русецкий сам вступил в ряды карбонариев Русецкий в дневниках и письмах указывал, что многие поляки, проживавшие в Италии, были связаны с карбонариями92.

После возвращения из Неаполя был арестован русскими властями в Варшаве полковник Радоньский. В документах он всюду фигурирует как «член общества карбонариев»93. В «Рапорте комиссии для произведения следствия о тайном обществе, существующем под названием «Национального масонства» или «Патриотического «союза в Польше»» говорилось: «...Вступление поляка Радоньского в общество карбонариев итальянских и прибытие его с сим учением в Польское царство все сие заставляет [думать], что источник исследуемого теперь общества находился в [подущениях] заграничных, сообщенных посредством частной переписки или личных сношений путешествующих под

44

разными предлогами эмиссаров» .

Все слои русского общества с интересом следили за ходом итальянских революций. «Перевороты, происходившие в Европе, образование конституций в некоторых европейских государствах мало-помалу делались предметом всеобщих разговоров, - писала в своих воспоминаниях Т.П.Пассек о Петербурге тех лет, -даже на балах образовывались группы, в которых слышались толки о преобразованиях»95.

П.А.Вяземский просил Жуковского, находившегося в то время в Берлине, прислать ему «лучшую карту Италии», он переписывал из иностранных газет новости из Неаполя Однако и из русской прессы читающая публика в России могла почерпнуть очень много. Несмотря на отданное прессе распоряжение министра внутренних дел Кочубея «не входить в детали, касающиеся неаполитанской революции» (чтобы воспрепятствовать распространению вестей о революции, порождающих «нехорошие настроения среди офицеров»)97, русские журналы и газеты, в первую очередь издания, близкие к передовым кругам, чрезвычайно обстоятельно освещали ход неаполитанской, а затем пьемонтской революций.

Хотя теперь периодические издания еще в большей степени, чем раньше, не могли, как правило, выйти за рамки информации и даже вынуждены были подчас давать далеко не сочувственную оценку революционным силам в Италии, им все же удавалось нередко з весьма объективной форме излагать события.

Это относится прежде всего к таким журналам, как «Сын отечества» и «Исторический, статистический и географический журнал». Последний, поместив подробный рассказ о начале неаполитанской революции, всячески подчеркивал, что совершена она была «при единомыслии народа»98. «Сын отечества» особое внимание уделял целям карбонариев, с одобрением отзывался о деятельности неаполитанского правительства и парламента, сообщал об уничтожении цензуры и разрешении ввоза всех иностранных книг99 и т.д. Обширную информацию давали журналы о событиях в Сицилии, о революции в Пьемонте и т.п.

В Польше, где цензурный гнет был несколько слабее, в передовых журналах изредка появлялись статьи, прямо прославлявшие революционные события в Италии. Так, варшавский журнал «Бялый ожел» («Белый орел») писал в 1820 г.: «Первые дни июля сделались для Неаполя столь же памятны, как первые дни марта для Испании. С шестым днем июля взошла над этим государством новая заря истинной свободы. Уже давно господствовало всеобщее недовольство. Повсюду раздавался голос, пробуждающий в нынешнем веке всю Европу, голос народов, требующих, чтобы ими управляла не частная воля, а законы, добровольно установленные уполномоченными народа»100.

В журнале «Декада польска» - органе тайного «Союза вольных поляков» -была помещена статья «О трех последних революциях», где автор восхищался неаполитанской революцией, обществом карбонариев и сравнивал национальный характер итальянцев и поляков101.

В освещении событий в Италии официальной реакционной прессой сквозила лютая ненависть к революционному движению. Так, журнал «Вестник Европы» именует итальянские революции «безумными предприятиями возмутителей»102, карбонариев - «кучкой наглых революционистов»103, «не имеющих подпоры в мнении общественном»104.

Говоря о поражении революции, журнал торжествовал: «...В Неаполе не нашлось защитников сей уродливой конституции, и... верные подданные Фердинанда встречают австрийцев как своих освободителей»105. С неменьшей злобой журнал пророчил поражение и пьемонтской революции106.

В 1821 г. под влиянием правительственных репрессий изменил свое лицо ранее прогрессивный журнал «Невский зритель». Это чрезвычайно ярко отразилось на освещении им событий в Италии. Так, в обзоре «О состоянии вещей и политическом положении государств Европы» редактор журнала И.М.Сниткин писал:

«Предводители сей ужасной секты (карбонариев. - М.К.), кажется, поклялись разрушить порядок в правительствах и на месте оного воцарить хаос, почитая то первым шагом к исполнению своих обширных предприятий. Это не сыны света, но порождения духа страстей...»107 Статья заканчивалась выражением надежды, что «пламя будет потушено в самом его начале и не распрос гранится на те государства Европы, которых безопасность утверждена Священным союзом на

108

самом прочном основании» .

В статье, представленной в журнал «Сын отечества», но не опубликованной там, Фаддей Булгарин пытался противопоставить греческие события итальянским. Обливая грязью итальянских карбонариев, он писал: «Да удалится от нас унизительная мысль сравнивать священное ополчение греков с дерзновенным возмущением ухищренных карбонаров против законной власти! Карбонары рассеялись от первого пушечного выстрела, ибо »юдлые страсти, себялюбие и корысть были основанием их союза»109.

Вести об итальянских событиях проникали в Россию и благодаря письмам русских людей, находившихся в тот период в Италии. Как правило, в таких письмах авторы соблюдали большую осторожность, писали о том, что происходило в Италии, крайне скупо и во всяком случае не обнаруживали собственного отношения к этим событиям.

В этом убеждает нас знакомство с большим количеством писем русских художников - стипендиатов Академии художеств, находившихся в Италии110.

Наибольший интерес представляют письма Сильвестра Щедрина -единственные из имеющихся в нашем распоряжении документов, в которых содержатся они сания жанровых сцен периода неаполитанской революции.

В письме к родителям 20 сентября (н.ст.) 1820 г. он сразу оговаривается, что не может описать случившиеся здесь перемены с начала до конца, так как у него слишком мало времени, «да и по многим другим причинам оное невозможно...» Он описывает городок Кастель Аларо (недалеко от Неаполя, где он в то время проживал): «Я увидел везде кучи народа с ружьями, у кого что нашлось; у всех были привешены на шляпах трехцветные кокарды, у других - через плечо трехцветные ленты, от всех только и было слышно: Конституция, свобода и проч....

В Граньяно (городке, где Щедрин часто работал. - М.К.) я... через несколько дней приобрел себе пропасть приятелей... из мужиков, отставных солдат и прочих людей... Лишь я показывался, они тотчас меня окружали, рассказывали мне разные новости. Их страшно беспокоят австрийцы, почему они спят с открытыми окнами и с заряженными ружьями, чтоб при приближении неприятеля тотчас быть готовыми к защите»111.

Глубокий и объективный анализ причин революции и ее характера содержится в письме, полученном С.И.Тургеневым от его друга - полковника русской армии Р.Уинспира112, который писал 4 декабря (22 ноября) 1820 г.:

«Старое министерство, причина всему случившемуся... убивало и грабило правосудие, собственность, коммерцию, промышленность и нравственность народа. Сим гнусным и неблагоразумным способом оно умножало ежедневно число недовольных, указывая им путь к верному освобождению от бремени, на них наложенного. Оно ускорило еще более свое разрушение составлением провинциальных милиций, в которых находились по большей части люди имущественные всякого рода, а более petits proprietpires всех недовольнее, потому что за один налог главный на продукт земли надобно было платить 30 процентов, а сей таксовался еще глазами корыстолюбия.

Прибавьте к тому множество других платежей отяготительных и вы увидите тогдашнее состояние сего бедного народа. Карбонары распространялись сильно к совершению перемены; начальники в провинциях представляли о сих явных переменах, а министерство... (слово неразборчиво. - М.К.) только собственному и бесстыдному обогащению и оставалось чуждым в настоящих своих отношениях. Его власть погибла вдруг с появлением новых законов, без потрясения малейшего или беспорядка какого-либо рода. Смежная с Италией империя старалась всеми силами привесть все в расстройство и возмущение... Теперь взоры всех направлены на положение конгресса». Понимая, что столь сочувственное освещение событий может повредить ему, Уинспир в конце письма заклинает С.И.Тургенева «именем священной дружбы» «никому... не говорить о том, что здесь пишу. Вы знаете последствие, какого бы я должен ожидать, если б высокое начальство узнало, что я забочусь о политических делах... В сих делах одному только тесному другу решусь обнаружить свои мысли». Ход событий в Неаполе, вероятно, внушал Уинспиру опасения, что дело может зайти слишком далеко. Это отразилось в тоне приписки, сделанной к тому же письму: «Я забыл одно обстоятельство, которое прибавлю здесь: хотя общее спокойство в сем королевстве еще не нарушено, однако ж оно вовсе неверно. Правительство нетвердо ступает к сокращению духа неповиновения во всех классах людей, или, лучше сказать, сей дух оттого и увеличился, что его не удержали тотчас после революции. Карбонарием обнял земледельцев, войско, управляющих и часть большую духовенства. Он поступает во вред должного порядка и дает справедливый повод бояться смятения - ибо вся чернь тут же - благомыслящие и них сами не могут удержать. Говорят, что наверно австрийцы займут королевство. Большая их армия в Италии и в боевом порядке»113.

С.И.Тургенев, находившийся во время революции 1820-1821 гг. в Константинополе на дипломатической службе, с радостью встретил весть о неаполитанской революции Многочисленные записи в его дневниках свидетельствуют о том, что он с неослабным вниманием, интересом и сочувствием следил за ходом итальянских революций.

Так, в отклике на цитированное письмо Уинспирл находим глубокие размышления о причинах и целях неаполитанской революции:

«Я получил от Винспера старое, но любопытное письмо из Неаполя и притом несколько брошюр. Отчет временной юнты, которой брат его был членом, и министра внутренних дел Цурло, весьма любопытный, но читать их теперь нельзя, не пожимая плечами. Во время Мюрата управление весьма исправилось, и король Фердинанд законом 1816 г. 12 декабря утвердил почти все сделанные в его отсутствие перемены, а некоторые и усовершенствовал. Только, кажется, многих опытных и порядочных людей заменил он пустыми своими приверженцами. Когда цари поймут, что есть разница между слугами Государства и Государя? - Но это бы еще ничего, и со временем бы само собой исправилось. Но вот беда. Фердинанд не убавил подати, хоть, кажется, публичные расходы, делающиеся частью приходами частных людей, уменьшились; а источники народного богатства не умножились, по крайней мере. К тому же французская революция и на Неаполь имела общее свое влияние. Она распространила в народе мысли свободы, конституционность завелась de droit при Мюрате, хоть de fait не существовала. Она же открыла силы народа, хотя он принужден был употреблять их на исполнение бонапартовых предприятий.

Этим воспользовались карбонары, которых еще королева покойница завела, и хотя не совсем справедливо, чтобы le opinioni е поп le passioni avevano preparati la crisi (мнения, а не потребности были причиной кризиса. - М.К.), как говорит автор ell «Osservayioni sulla Rivoluzione di Napoli»114, однако и мнения много должны были действовать. Само правительство Фердинанда не удручало эти мнения; напротив, оно дало им силу и поддержку тем, что учредило милиции провинциальные из мелких помещиков, т.е. самых вернейших подданных государства. Вот разные стихии неаполитанской революции, которую можно утушить, но не уничтожить оружием.

Она довершится тем, что иностранные государи для нее сделают, т.е конституцией, по это средство поведет за собою необходимые, обыкновенные следствия. И тут правительство более народа виновато. Терпение народа конечно нужно, но правительство обязано внушить терпение. Люди предприимчивые воспользовались честным словом, чтобы довершить что-нибудь общее, например, соединение Италии, но дурное время для этого выбрали, и тем состояние своего отечества еще хуже может быть сделали. Бог всем судья»115.

«Неаполитанские конституционалисты ни в коем случае не должны рассчитывать на мюратистов, таких, как Филанджьери, Карраскоза, Кампокьяро и другие, которые бросят их, как только найдут в этом выгоду»116, - записывал С. Тургенев еще 29 ноября 1820 г.

Утверждая право неаполитанского народа на революцию, С.Тургенев писал: «Зачем постоянно угрожать разрушением общества, цивилизации? Разве погибла она в Англии, во Франции, в Америке, в Испании после происшедших там революций?»117

«Разумеется, дипломаты этими происшествиями недовольны, - записывал он вскоре после начала революции, - им странно кажется, что вдруг решилось такое дело важное. Как будто бы оно может решиться иначе, как вдруг! Мысли, понятия зреют, но когда плод поспел и вы его не снимаете с дерева, то он сам падает. Они также вопиют против силы солдатских армии. Но что же важного не посредством солдат делается?.. Я ничего не хочу пророчествовать неаполитанцам, а еще менее прочим итальянцам. Но, понимая их, я не сожалею о революциях спокойных и бескровных. Если они будут успешны, то от всего сердца буду им радоваться. В противном случае буду сожалеть. Впрочем идея не пропадет, а возродится рано или поздно»118.

С.И.Тургенев восхищался неаполитанской революцией, особенно отмечая ее «спокойный, бескровный» характер. Эта сторона революции привлекла и Р.Уинспира, который, как мы помним, замечал, что революция произошла «без потрясения малейшего или беспорядка какого-либо рода»; и Н.Палена, писавшего 18 октября 1820 г. Конфалоньери: «Ультрароялисты всех стран взбешены спокойным характером действий, в результате которых исчезли абсолютистские правительства...» Пален говорит о военной революции, когда царит полное «единодушие между всеми классами»119.

Весть о начале пьемонтской революции быстро дошла до С.И.Тургенева. 16 марта в его дневнике появилась запись: «Еще одна революция внезапно началась и свершилась назло объединившимся государям... Эта новая революция, по-видимому, еще более значительна, чем неаполитанская, и должна быть таковой по своим последствиям, поскольку она вторая в Италии»120.

В стихотворении А.С.Пушкина «Недвижный страж дремал...» в нескольких строках перед читателем представала картина революционного подъема 20-х годов в Европе:

Давно ли ветхая Европа свирепела, Надеждой новою Германия кипела, Шаталась Австрия, Неаполь восставал, За Пиренеями давно ль судьбой народа Уж правила свобода, И самовластие лишь Север укрывал?121

И о той же поре - в X главе «Евгения Онегина»:

Тряслися грозно Пиренеи, Вулкан Неаполя пылал.122

Пушкин, находившийся в 1820-1821 гг. в ссылке в Кишиневе, центре революционных настроений и свободолюбивых идей, с головой ушел в «демагогические споры»123 со своими друзьями - членами Кишиневской управы «Союза благоденствия».

В стихотворении «В.Л.Давыдову» (1821 г.) Пушкин вспоминал о своей встрече с друзьями в имении Давыдова в Каменке.

...Спасенья чашу наполняли Беспенной, мерзлою струёй. И за здоровье тех и тойП4 До дна, до капли выпивали! Но те в Неаполе шалят, А та едва ли там воскреснет. Народы тишины хотят, И долго их ярем не треснет125.

Однако пессимистические ноты, связанные с полученными в те дни вестями о подавлении неаполитанской революции, сменяются надеждой на грядущую победу народов над тиранами.

Ужель надежды луч исчез?

Но нет! - мы счастьем насладимся,

Кровавой чаш<ей> причастимся!126

Размышляя над революционными событиями 1821 г в Греции, Пушкин вновь возвращается к итальянские революциям и замечает. «Странная картина! Два великих народа, давно падших в презрительное ничтожество, в одно время восстают из праха - и, возобновленные, являются на политическое поприще

127

мира» .

Пожалуй, самым интересным высказыванием Пушкина тон поры, свидетельствующим о глубоком постижении им сущности политических явлений, было заявление за столом у бессарабского наместника Инзова. Об этом эпизоде рассказал П.И.Долгоруков, кишиневский чиновник, в своем дневнике: «За столом у наместника Пушкин, составляя, так сказать, душу нашею собрания, рассказывал по обыкновению разные анекдоты, потом начал рассуждать о Наполеонове походе, о тогдашних политических переворотах в Европе и, переходя от одного обстоятельства к другому, вдруг отпусти! нам следующий силлогизм: «Прежде народы восставали один против другого, теперь король неаполитанский воюет с народом, гишпанскии - тоже; нетрудно расчесть, чья сторона возьмет верх» Глубокое молчание после этих слов. Оно продолжалось несколько минут, и Инзов

19R

прервал его, повернув разговор на другие предметы» .

Об отношении членов русских тайных обществ к западным революциям сообщал царю в «Записке о тайных обществах» в 1821 г. доносчик Грибовский «Они не могли скрыть глупой радости при происшествиях в Испании и Неаполе и готовы были бы на все, чтобы вынудить государя возвратиться скорее и не допустить иметь близкое деятельное участие к успокоению Европы»129. В сентябре 1820 г. отправился в путешествие по Европе (в качестве секретаря А.Л.Нарышкина) будущий декабрист В.К.Кюхельбекер В стихотворении «Прощание», написанном им перед отъездом, говорилось о том, что его ждет зрелище «вооруженной свободы, борьбы народов и царей»130. Когда в Пьемонте разразилась революция, Кюхельбекер находился в Ницце входившей в состав Сардинского королевства). В пуевых заметках он записал: «Слухи, распространившиеся в последние дни моей бытности в Ницце об движении пьемонтских карбонариев, бунт Алессандрии и ропот армии, предчувствие войны и разрушения удвоили мое уныние»131. Страх за судьбу пьемонтской революции, мрачные предчувствия на этот счет - и в стихотворении «Ницца», тогда же написанном Кюхельбекером:

Гром завоет, зарев блески Ослепят унылый взор, Ненавистные тудески Ниспадут с ужасных гор Смерть из тысяч ружей грянет, В тысячи штыках сверкнет; Не родясь, весна увянет, Вольность, не родясь, умрет132.

Естественно, что русские революционеры, размышлявшие над путями преобразования России, не могли не уделять самого пристального внимания практике итальянских революционеров.

Некоторые декабристы в своих показаниях на следствии, а также в мемуарах, написанных ими много лет спустя, отмечали немаловажную роль революционного ' Движения в Италии в формировании их мировоззрения133.

«...Имеет каждый век свою отличительную черту. Нынешний ознаменовывается революционными мыслями. От одного конца Европы до другого видно везде одно и то же - от Португалии до России..., - заявлял на следствии П.И.Пестель. - Дух преобразования заставляет, так сказать, везде умы клокотать... Происшествия в Неаполе, Испании и Португалии имели тогда большое на меня влияние...»134.

О влиянии карбонарского движения на умы декабристов вспоминал А.П.Беляев: «Много также нашему либерализму содействовали и внешние события, как-то движение карбонариев, заключение (в тюрьму Шпиль-берг. - М.К.) Сильвио Пеллико Австрией»135.

Особенно сильное воздействие оказали революции в Италии на декабриста Александра Поджио. Его итальянское происхождение, юность, проведенная в Одессе, порте, тесно связанном с южноевропейскими странами, где проживало много итальянцев, - все это, по-видимому, определяло тот факт, что исходным моментом его свободомыслия явилось именно начало революционного подъема, охватившего страны Южной Европы - от Испании и Италии в 1820 г. до России в 1825 г. 136 «Впал в сравнения, - показывал А.В.Поджио на следствии, - и тут стал убеждаться в необходимости видеть и свое отечество... наряду с просвещеннейшими народами... Дух преобразования взволновал народы. Испания, Неаполь, Пьемонт, Греция вслед одни за другими приняли образ свободного правления»137.

Естественно, что Поджио относился к итальянским революционерам с огромным сочувствием. В своих записках впоследствии он писал: «Там... целые отряды, проникнутые своей целью заявлений революционных начал; целые армии восстают, имея во главе Пене, выражающие собой всю силу событий! Там борьба за независимость всей Италии от германского ига; если борьба идет с переменным счастьем, там стоит в запасе сил необоримый карбонаризм, который обратился в кровь и плоть народа!»138

Среди книг итальянских писателей в библиотеке Никиты Муравьева имелись мемуары о неаполитанской революции Г.Пепе, сочинения Беккарии, Филанджьери, Куоко, Альфиери139.

В «Оправдательной записке», написанной в связи с заочным осуждением его по делу декабристов, Н.И.Тургенев писал: «Составитель донесения следственной комиссии заявляет, что и Петербургское и Тульчинское общества опирались на военное восстание... Он указывает, что еще в 1821 году была принята впервые мысль о военном восстании, и высказывает предположение, что эта идея была внушена революциями в Испании, Неаполе и Пьемонте.

Не удивительно, что эти события отозвались в русской армии, как не более удивительно и то, что они встретили там сочувствие. ...До этого времени в России знали только дворцовые перевороты и, к несчастию, знали слишком хорошо, что они из себя представляют, теперь же русские отдали предпочтение открытым революциям. Это еще мог бы сказать автор донесения, если бы уж непременно хотел примешать события Испании и Италии к происшествию 1825 года в Петербурге и во второй армии...»140

В одном из самых радикально настроенных революционных центров «Союза благоденствия», в Кишиневской управе, революционным событиям на Западе уделялось особое внимание: «Американский федерализм, гишпанские происшествия и неаполитанская революция играли большую роль во всех их разговорах»141, - писал в «Записке о тайном обществе» во время следствия по делу декабристов М.Ф.Орлов.

В обвинительном акте по делу В.Ф.Раевского, ближайшего сподвижника Орлова, говорилось о том, что он «входил в рассуждения о «неаполитанских происшествиях»142. О том же Раевском в одном из документов следствия было сказано, что он «восхищался итальянскими происшествиями и изъявлял желание такие же новости завести в России»143.

В записной книжке А.С.Пушкина, мы находим следующие слова (на французском языке): «Орлов говорил в 1820 г.: революция в Испании, революция в Италии, революция в Португалии, конституция здесь, конституция там... Господа государи, вы сделали глупость, свергнув Наполеона»144.

Сочувствие итальянским революциям принимало в России подчас весьма действенные. Так, декабрист С.Г.Волконский рассказывает в своих записках о приятеле А.С.Пушкина И.П.Липранди, который «просил у начальства дозволения стать в ряды волонтеров народной итальянской армии, и по поводу неприятностей за это, принятое как дерзость, его ходатайство, он принужден был

14е;

выйти в отставку» .

П.Коллетта в многотомной «Истории Неаполитанского королевства» среди других иностранцев, ставших борцами за свободу неаполитанцев во время революции, указывает одного русского, к сожалению, не называя его имени146.

Итальянские революции 1820-1821 гг. способствовали выявлению и начавшемуся обособлению различных направлений, складывавшихся в тот период в передовых кругах России.

К началу 20-х годов XIX в. все очевиднее становился различный подход к важнейшим проблемам, выдвигаемым действительностью у будущих декабристов, с одой стороны, и у сторонников либерально-умеренных взглядов, -с другой. Бесспорно, что в те годы между людьми, примыкавшими к этим направлениям, было еще очень много общего. Их связывала и среда (деятели обоих направлений принадлежали в большинстве случаев к цвету русского дворянства), и вкусы, и настроения, а подчас и родственные узы. Так, очень близки по духу были братья Тургеневы. Однако Николай был одним из ведущих деятелей «Союза благоденствия», а Серей и особенно Александр придерживались значительно более умеренных взглядов.

Передовая Россия, как мы видели выше, единодушно приветствовала итальянские революции. Были одобрены как задачи, сводившиеся прежде всего к введению конституции по образцу испанской и ограничению монархии, так и формы, в которых протекали итальянские события, представлявшие характернейшие образцы военных революций.

Революционные перевороты для стран Западной Европы считались исторически неизбежными и оправданными. С поразительной ясностью и глубиной писал обе записке о неаполитанской революции крупнейший русский экономист граф Н.С.Мордвинов147.

«Каковы в действительности причины неаполитанской революции? Те же самые, что и французской и испанской. Те же самые, что побуждают абсолютных монархов в различных странах по собственному почину предоставлять конституции, предусматривающие представительство народа. Эти причины кроются в пороках старых институтов. Единственно развитие образования заставляет замечать эти пороки и указывает на средства их устранения. Искать в чем-либо ином причину революций, свидетелями которых мы являемся, это значит указывать частные причины того, что проистекает из причины общего характера, это значит в мировом механизме приписывать началу, свойственному для того уголка земли, в котором мы обитаем, явление, проистекающее из организации совокупного целого. Что же говорят, возражая, противники неаполитанской революции? Вместо того чтобы признать несовершенство существующих институтов и необходимость их улучшения и изменения, они вменяют в вину отдельным лицам то, что делают массы, приписывают прихотям воли действия непреодолимой необходимости.

Дух, которым ныне проникнут мир, не есть ни преступление, ни благодеяние того или иного лица, того или иного класса; он отнюдь не порожден в Неаполе мыслью карбонариев, он распространен во всем европейском организме, пронизывает все его члены, бродит во всех венах; он правит умами и руководит всеми человеческими способностями...»148.

Право неаполитанцев на революцию отстаивал и декабрист М.А.Фонвизин: «...Возникшая в Неаполе новая конституция, - писал он, - приписана к заговору карбонариев и признана незаконною, как будто самостоятельная нация не имеет права переменять образ своего правления и установлять новые законы внутри

149

своих пределов» .

Революции в Испании и в Неаполе члены русских тайных обществ рассматривали как предвестников дальнейших революционных событий, которые могли захватить и Россию. Именно таков был смысл слов Н.И.Тургенева, записавшего 30 июля 1820 г. в дневнике: «Вот уже неделя, как известны здесь неапольские приключения. Скажу только, что они никого уже не удивили. Неужели никого и не образумили?»150

Из опыта западных революций будущие декабристы сделали практический вывод, приняв тактику военной революции как единственную возможную форму революционного переворота в России. Именно эта форма, по их мнению, могла предупредить возможность повторения пугачевщины, которая так же пугала русских дворянских революционеров, как пугала возможность крестьянской революции либеральных деятелей Италии.

Представители оппозиционных кругов русского дворянства, не примкнувшие к декабристам, считали, что в России невозможно и вредно повторение опыта западных революций. Так, С.И.Тургенев полагал, что при рабстве народа невозможно его просвещение, а непросвещенный народ, стремящийся к освобождению от гнета, - сила, угрожающая существованию цивилизованного общества. Поэтому главное - провести мирным путем освобождение крестьян и тем самым предотвратить крестьянский мятеж, а затем уже переходить к конституционным преобразованиям. Освобождение крестьян - это революция, которую «надо подготовить или скорее предотвратить ужасную»151.

Размышления над итальянскими революциями вновь приводят С.И.Тургенева

к выводу о необходимости в России преобразования «сверху». 2(14) апреля 1821

г., после изложения вестей о пьемонтской революции, он записал в дневнике:

«Перед лицом всех этих революций сколь должны были бы радоваться россияне

тому, что они минуют их, если бы они могли надеяться, что их правительству

достанет мудрости самому произвести серьезные и внутренне необходимые

is? перемены» .

Необходимость либеральных преобразований в стране, чтобы предотвратить революцию, признавали многие далеко не революционно настроенные русские вельможи Так, Ф.В.Ростопчин писал А.А.Закревскому из Парижа 20 июля (1 августа) 1820 г.: «Сии два последние бунта, в Испании и в Неаполе, должны заставить государей заняться будущим, ибо падения правительств начинают концом и производятся первою подпорою царской власти - вооруженною силою Дело не в том, чтобы заниматься погашением сажи, коя выметается из трубы, но должно переделать печи и удалить нынешних истопников... »

Граф М.Д.Бутурлин, вспоминая о периоде революций 1820-1821 гг., когда представителям «высших правительственных сфер чудились повсюду революционные признаки или, точнее, призраки...», замечал: «Помню, что мой отец, подсмеиваясь, быть может, над паникою, овладевшею европейскими монархами, говаривал своим друзьям: mestiere di re - mestiere fallito» (ремесло монарха - пропащее ремесло. - МК".)154.

Европейский революционный подъем 20-х годов вызвал бурю чувств и мыслей у молодого П.АВяземского. Находясь в эти годы в Варшаве на дипломатической службе, он изливал свою душу в письмах Другу - литератору А.И.Тургеневу. Вяземский прекрасно пони мал, что все его письма просматриваются царскими чиновниками и что он многим рискует, откровенно высказываясь в них по всем волнующим его проблемам. Действительно, дело кончилось его увольнением со службы. Но молчать он не мог, несмотря на многократные предупреждения значительно более осторожного А.И.Тургенева. Записные книжки и письма П.А.Вяземского 1820-1821 гг. свидетельствуют о горячем сочувствии западным революциям. «Конечно, насильственные меры народов нехороши, - писал он А.И.Тургеневу 20 августа 1820 г., - но что же делать, когда правительства кривят душою и путаются. Я говорю этим господам:

«Ведь не бесовское же наваждение ставит вверх дном Европу. Смятение людское: не ищите причин ему в мире метафизики заоблачной, а здесь, на земле. Человек мечется. Вы говорите: «Он испорчен», и начнете читать ему проповеди. Нет, он болен. Он требует помощи. Пища, которую вы ему даете, нездорова;

1 55

ноши, которые вы ему на плечи кладете, несносны и прочее и прочее...»»

Однако и Вяземский считал неприемлемым для России революционный путь. После того как разразилась испанская революция, он писал Н.И.Тургеневу (24 марта 1820 г.): «Я за Испанию рад, но, с другой стороны, боюсь, чтобы соблазнительный пример испанской армии не ввел бы в грех кого-нибудь из наших. У нас, что ни затей, все будет пугачевщина». Та же боязнь народного бунта была причиной неприятия Вяземским идеи создания тайного антиправительственного общества. Беспощадная критика, которой Вяземский подвергал русское самодержавие, имела целью заставить последнее встать на путь конституционных преобразований. Любопытно, что бунт Семеновского полка в 1820 г. Вяземский рассматривал как нравственный протест семеновцев против гнета самодержавия и видел в нем средство, которое может побудить царя вступить на путь реформ. «Эта русская строка современной истории, - писал он А.И.Тургеневу, - по мне плодовитее страниц испанской и неаполитанской»156.

Таким образом, анализ революционного движения в Италии приводил различных представителей русской интеллигенции к противоположным выводам. Мысль о неприемлемости для России революционного пути, поскольку военный переворот неизбежно выльется в «пугачевщину», и надежда на реформу отделяли сторонников либеральной доктрины от членов тайных обществ, которые считали военную революцию единственно возможным путем преобразования России. Именно отсутствие революционной перспективы все больше уводило в сторону от пути, по которому пошли будущие декабристы, даже таких, во многом близких к ним людей, как П.А.Вяземский и С.И.Тургенев.

Серьезным политическим уроком для декабристов были провозглашение в

Неаполе конституции и деятельность неаполитанского парламента. Испанская

конституция 1812 г., послужившая образцом для итальянцев, высоко оценивалась

многими декабристами. Так, Н.И.Тургенев подчеркивал демократический

характер этой конституции, где «кортесы - все, король - весьма немного... Испанский народ показал себя столь почтенным, столь благоразумным; правительство же испанское показало себя столь глупым и гнусным, что может быть такая (выделено Н.Тургеневым. - М.К.) только конституция может спасти государство». Вместе с тем первостепенной задачей для России в то время Н.И.Тургенев считал не провозглашение конституции, а уничтожение крепостного права, без чего были бы недействительны, по его мнению, никакие политические преобразования157.

П.А.Вяземский, видевший в конституции средство разрешения всех социальных и политических проблем России, гневно осуждал тех, кто злорадствовал по поводу поражения неаполитанцев. 18 марта 1821 г. он писал «в Записных книжках»: «Народ еще не дозрел до конституции! - говорят нам здесь и там... Народ может быть переспелым (выделено Вяземским. - М.К.) для конституции, так, но никогда - недозрелым. Чем понятия первобытное, тем отношения, связи, побуждения простее и естественнее, тем их представительство легче и удобнее...

Конституция должна быть более содержанием тела народного, предохраняющим его от болезней и укрепляющим его сложение, чем лечением, когда болезни уже в теле свирепствуют»158. Факту провозглашения конституционного режима в Италии придавал огромное значение Н.Пален. Вместе с тем характерно, что он считал необходимым для Италии разработать иную (менее демократическую) конституцию, чем испанская, которая содержала, по мнению Палена, множество недостатков .

Декабристы проявляли большой интерес к деятельности неаполитанских парламентариев. Много записей на этот счет находим мы в дневнике Н.И.Тургенева. «Неаполитанские известия сильно меня занимают, - записал он, например, 19 марта 1821 г., - с тех пор, как я заметил много умеренности, истинного ума и благоразумия в членах неапол[итанского] парламента. Нет никакого хвастовства в речах их; но везде заметно глубокое чувство негодования к несправедливости и чувство патриотизма...»160

Изучение опыта как испанской, так и итальянских революций способствовало в известной мере преодолению у наиболее радикально настроенных деятелей русских тайных обществ конституционно-монархических иллюзий и формированию республиканских взглядов. В санкционировании Священным союзом интервенции австрийских войск в Неаполь и Пьемонт, в предательстве неаполитанского и испанского королей Пестель «находил неоспоримые доказательства в непрочности монархических конституций и полные достаточные причины к недоверчивости к истинному согласию монархов на конституции, ими принимаемые»161.

С уроками итальянских и испанской революций связывал республиканские взгляды Рылеева декабрист Г.С.Батеньков162.

О выводах, которые делали передовые люди России из итальянских событий, вспоминал за несколько дней до казни П.Г.Каховский в письме из Петропавловской крепости генерал-адъютанту Левашову: «Народи Европы вместо обещанной свободы увидели себя утесненными, просвещение сжатым. Тюрьмы Пьемонта, Сардинии, Неаполя, вообще всей Италии, Германии наполнились окованными гражданами. И судьба народов стала столь тягостной, что они пожалели время прошлое и благословляют память завоевателя Наполеона! - Вот случаи, в которых образовались умы и познали, что с царями народам делать договор невозможно...»

Интерес русского общества к западным революциям вызывал беспокойство царских властей. Множество донесений, циркуляров, рапортов и писем царю было посвящено откликам в России на эти революции. «Неаполитанская революция продолжает быть предметом всех разговоров и держит в напряжении все умы» сообщал русскому императору 27 августа 1820 г. министр внутренних дел граф В.П.Кочубей.

В ноябре 1820 г. в беседе с вице-адмиралом Д.Н.Сенявиным граф Кочубей отмечал, что он знает, что «много есть молодых ветреных людей, которые прельщаются новостями, в Испании и Неаполе происшедшими, и которые желали бы, если бы можно было, верить ветреным речам их, чтоб и здесь что-либо подобное сделалось»165.

«Нельзя с уверенностью рассчитывать на общественное спокойствие в России, - писал 3 июля 1820 г. граф Ф.В.Ростопчин из Парижа С.Р.Воронцову: «От одного лица, приехавшего из Петербурга, я услышал недавно очень тревожные вести. На устах у всей молодежи - конституция...»166

А 30 января 1821 г. начальник штаба русской армии П.М.Волконский предписывал из Лайбаха дежурному генералу Главного штаба А.А.Закревскому: «Секретные общества иллюминатов ужасно увеличиваются и распространяются повсюду, им ничего нет невозможного и ничего у них нет святого, только и мыслят уничтожение всех властей и произведения общих беспокойствий. Число их так велико, что и у нас очень много, и даже в войске и в разных должностях, почему и нужно обращать всевозможное внимание к открытию таковых извергов для удаления их»167.

В донесении петербургского генерал-губернатора Милорадовича «О политическом настроении населения в связи с революцией 1820 года в Неаполе, Испании, Греции» говорилось: «Между молодыми людьми были слухи, что якобы полковые командиры получили повеление доносить о каждом офицере, какого он мнения насчет происхождения в Неаполе... В разговоре насчет офицеров полковник Пирх генералу Бенкендорфу сказал, что он образом мыслей некоторых офицеров недоволен и желал бы их удалить от полк...»168 Вероятно, с этим же «повелением» была связана бурная активность тайной полиции в период конгрессов в Троппау и Лайбахе, о которой рассказывает А.Васильчиков в предисловии к публикации бумаг председателя Государственного совета князя И.В.Васильчикова: «...Государь продолжал действовать таинственно, через тайную полицию. Из переписки с кн. Волконским видно, что не проходило почти ни одного дня без того, чтобы из этого ведомства (тогда еще новоустроенного) не доходили слухи, доносы и большею частию сплетни против солдат и офицеров гвардейского корпуса, не производились секретные дознания и следствия, не предписывалось наблюдать за таким-то, присматривать за другим, обойти чином третьего, удалить от должности четвертого... и все это из-за границы, по наветам неизвестных и безымянных доносчиков»169.

Опасения правящих кругов, что итальянские революции окажут пагубное влияние на Россию, становились с каждым днем все более сильными. Если в августе 1820 г. Кочубей заверял Александра I, что «наша страна счастливая, никакое внешнеполитическое событие не может еще влиять на нее» 170, то в марте 1821 г. князь И.В.Васильчиков был настроен почти панически, когда он писал П.М.Волконскому: «Известие о пьемонтской революции произвело здесь сильное впечатление. Люди благоразумные в отчаянии, но большая часть молодежи в восторге от всего того, что происходит и не скрывает своего образа мыслей. Обстоятельства более чем затруднительны. Замалчивать правду или обманывать себя было бы преступлением... Недовольство всеобщее. Число говорунов слишком велико... революция в умах совершилась, единственное средство не опрокинуть корабля - не натягивать паруса сильнее, чем позволяет

171

ветер» .

Итак, панический страх перед революционными событиями на Западе, опасения, что они могут оказать влияние на Россию, ненависть к этим революциям - такие настроения были доминирующими в правящих кругах России в 1820-1821 гг.

Примечательно, что письма Александра I той поры, донесения министра внутренних дел Кочубея, начальника штаба русской армии Васильчикова и других посвящены в большинстве случаев именно итальянским событиям, которые страшили их, по-видимому, значительно больше, чем испанские. Имела значение здесь также позиция австрийского двора, с которым Александр I особенно сблизился в тот период.

Русское правительство было так напугано революциями на Западе, что приписывало подчас их влиянию и те события, которые на деле не были с ними связаны. Используя это, Меттерних, например, чтобы еще больше запугать Александра I, писал, что крестьянские волнения на Дону в 1820 г. явились следствием проникших туда вестей о неаполитанской революции. «На Дон были посланы большие военные силы, - замечал он 10 августа 1820 г., - чтобы ударами кнута изгнать оттуда либерального демона»172. Александр I был уверен, что организация восстания Семеновского полка в Петербурге в октябре 1820 г. - дело рук европейских тайных обществ, целью которых было отвлечь внимание русского императора от событий в Италии.173 Русский царь поддержал австрийские планы интервенции в Италию, так как это совпадало с настроениями правящей верхушки России. Стремление во что бы то ни стало задушить неаполитанскую революцию определяло позицию Александра I на конгрессе в Троппау.

«Мы собрались, дабы принять серьезные и действительные меры против пожара, охватившего весь Юг Европы и от которого огонь уже разбросан во всех землях...,- писал он из Троппау 10 ноября 1820 г. И.В.Васильчикову. - ...С исполнением этих мер связана большею частию будущая безопасность Европы, и следовательно России, от язвы революции. Удача против Неаполя должна будет произвести неминуемо моральное действие, самое действительное, на Испанию и Португалию...»174

О взглядах представителей реакционных верхов русского общества можно судить, например, по весьма любопытным высказываниям об итальянских революциях московского почт-директора А.Я.Булгакова. Булгаков в молодости был русским представителем при дворе Фердинанда, поэтому он с особым интересом следил за ходом событий в Италии. В письмах к брату -петербургскому почт-директору - он рассказывает о своих спорах с неким Сачи (по-видимому, итальянцем), горячим приверженцем неаполитанской революции. Хотя революционные события вызывают у Булгакова враждебные чувства, он тем не менее весьма здраво судит о мотивах вмешательства в них стран Священного союза (в письме от 2 декабря 1820 г.): «Положим, что правила, господствующие в Неаполе, не могут быть терпимы; зачем же те же правила терпится в Гишпании и Португалии? За тем, что австрийцы, которых итальянцы терпеть не могут, боятся бунтов в Венеции, Милане, а может и Флоренции. Но польза Австрии еще не есть польза всеобщая»175.

Или же об отъезде короля (письмо от 3 января 1821 г.): «...Мне все чудится, что его не выпустят. Парламенту нельзя не подозревать, что коль скоро король не будет в его руках, тогда Австрия, имея руки развязанными, станет инако говорить и не станет оберегать принца-викария, который, кажется, явно и истинно берет сторону бунтовщиков... Время все покажет»176.

После поражения Пепе при Риети он писал 31 марта 1821 г : «Чего же ожидать теперь доброго карбонариям, ежели главная их подпора герой Пене тягу дал, по крайней мере войска его? Народ там не восстает, где армия не имеет успехов. Мы видели, что все усилия Наполеона (а это не Пепе) в 1814 году сделать войну народною были тщетны. Желательно только, чтобы австрийцы провозгласили всеобщее прощение и не позволяли себе мщений; а то повесят 20 карбонариев, а озлобят против себя 100 тысяч...»177

«Пиемонтские дела почти кончены, - с торжеством отмечает А.Я.Булгаков 22 апреля 1821 г. - Пусть говорят, что хотят, a Saint Alliance спасла Европу от больших бед, и Лейбахский конгресс важнее будет в истории многих других и именно Ахенского. Я вчера дразнил Сачи; он все твердит, что была измена, что Филанджиеро, Караскоза, Ферделли в душе своей всегда были преданы королю. Это-то именно и доказывает, что революция никем одобрена не была, что в ней действовали только два или три плута и что правое дело рано или поздно должно

178

восторжествовать» .

Иную позицию занял в отношении итальянских революций И.Каподистрия. Разумеется, было бы преувеличением говорить о его сочувствии совершившимся в Италии переворотам. Однако он выступил в Троппау против австрийской интервенции в Неаполитанское королевство. Представитель Франции на конгрессе Лафероннэ, также осудивший идею военного вмешательства Австрии в дела Италии, считал, что именно благодаря позиции Каподистрии, находившегося рядом с Александром I при получении им первых вестей о неаполитанской революции, русский император не поддержал настойчивых предложений Австрии о немедленной совместной австро-русской интервенции в Италию179.

Каподистрия открыто осудил предательство Фердинанда I. На частном совещании, происходившем 14(26) октября 1820 г. между Меттернихом, Нессельроде и Каподистрией, он с негодованием отзывался о поведении неаполитанского короля. «С одной стороны, - заявлял Каподистрия, - Фердинанд торжественно присягнул актам, благодаря которым у его престола собралась значительная часть подданных. С другой же стороны, он намеревается наказать этих же подданных, приглашая в свою страну иностранные войска. И за что хочет он наказать своих подданных? За то, что они, подобно ему, присягали актам, утвержденным, судя по всем данным, его же собственным авторитетом»180.

Вопреки главной внешнеполитической тенденции к сближению с Австрией Каподистрия упорно придерживался своей позиции в отношении австрийской интервенции, гневно осуждая Австрию за то, что она стремится «законсервировать повсюду и везде старые порядки с помощью логики пушек. Она хочет двинуться на Неаполь, наказать его и затем подчинить своему влиянию

181

под вывеской европейских стран »

«Самое большое мое желание, - говорилось в одном из его писем А.С.Стурдзе, - увидеть, что неаполитанский король возвращается в свои владения мирно, т.е. чтобы его возвращению не предшествовал гром австрийских пушек, обагренных неаполитанской кровью». Полагая, что неаполитанцев можно убедить в необходимости восстановления порядка без применения военной силы, Каподистрия считал, что силу можно пустить в ход лишь после того, как будут использованы все моральные средства воздействия «Сразу начинать с войны будет столь же несправедливо, сколь и неразумно...» В таком случае на свою

18?

защиту «поднимается нация, которая не хочет подчиняться чужим порядкам» .

Таким же настроением проникнуто письмо Штакельбергу, написанное 19(31) января 1821 г. Каподистрия призывает Штакельберга употребить все усилия, чтобы уговорить неаполитанских руководителей кончить революцию мирным путем. Искренним сочувствием к неаполитанцам звучат его слова о том, что «военная оккупация - это огромн

Скажите все это, граф, неаполитанцам, которые заботятся о благосостоянии и славе своей Родины. Сделайте все, что от Вас зависит, чтобы их спасти»183. Позиция Каподистрии в отношении австрийской интервенции была, вероятно, широко известна. Так, С.И.Тургенев отмечал в дневнике: «Австрия хотела незамедлительно начать военные действия против Неаполя, но Россия воспротивилась этому, и не император задержал дело, а Каподистрия... Он хотел испробовать все возможности мирного решения вопроса, прежде чем начать кампанию»184.

Точку зрения Каподистрии разделяли и некоторые другие русские дипломаты. Так, Италийский писал Нессельроде в октябре 1820 г. о том, что вступление австрийцев в Италию «будет роковым для этой страны».

Тогда же австрийская полиция доносила, что русский консул Наранци высказывает мнение об интервенции, противоположное решению конгресса в Троппау186.

П.Я.Убри187, сменивший Штакельберга в Неаполе, после подавления революции осмелился пойти на то, чтобы предложить русскому правительству предоставить нескольким деятелям неаполитанской революции (правда, представителям наиболее умеренного ее крыла) убежище в России. Это предложение, как и следовало ожидать, было с негодованием отвергнуто Нессельроде, заявившим, что «в России нет такого района, который мог бы стать убежищем для лиц, исповедующих принципы, враждебные всем существующим правительствам, применяя которые они подвергли столь большой опасности существующий порядок в своей собственной стране...»188

Весьма вероятно, что позиция Каподистрии и некоторых других дипломатов поддерживала надежды деятелей неаполитанской революции на то, что Россия окажет им помощь или, по крайней мере, воспротивится австрийской интервенции. Об этом неоднократно сообщал в донесениях Штакельберг. В первые дни революции - 7(19) июля 1820 г. - он писал о листовках, распространенных в Неаполе (одну из которых он сам видел), где говорилось о том, что русский император одобряет действия революционеров.189 В донесении от 26 сентября (8 октября) 1820 г. Штакельберг вновь говорил о том, что «русский император является в Неаполе объектом... всеобщих надежд»190. К этому донесению был приложен номер журнала «Минерва наполетана», где речь шла о надеждах неаполитанцев на то, что Россия не поддержит Австрию, стремившуюся подавить революцию военными силами. Журнал одобрял намерение конституционного правительства отправить князя Чимитиле к русскому императору для выяснения его отношения к событиям в Италии (как известно, Александр отказался принять представителя мятежного правительства).

«На заседании Варшавского сейма, - говорилось в журнале, - он (Александр -М.К.) произнес самые либеральные слова, которые только можно было когда-либо услышать из уст неограниченного монарха, и казалось, что он хотел выглядеть сторонником европейских свобод Мы слишком почитаем его, чтобы счесть его способным действовать в полном противоречии с теми порядками, которые он собирался установить Разве было бы справедливым, если бы великодушный Александр взял на себя смелость сделаться арбитром и цензором внутренних дел Неаполя»191.

«Появляются листовки с сообщениями о грозящей войне со стороны Австрии, - записывал 3 октября 1820 г. в дневнике Де Никола. - Патриоты надеются, что Россия не примет в ней участия...»192

Мочениго сообщил в Петербург о своих беседах в сентябре 1820 г. с неаполитанским поверенным в делах в Турине Пескарой и проезжавшим через Турин капитаном Бланком. Оба они выражали надежду на сочувствие Александра I. Так, Бланк заявлял: «Мы не можем поверить, что император Александр мог бы после всего забыть, что для государей верховный закон - это закон, обязывающий их к тому, чтобы не давать сильным пожирать слабых»193.

По просьбе наместника Франческо и министра иностранных дел Кампокьяро неаполитанский посол в Петербурге Серракаприола пытался ходатайствовать перед Александром I, чтобы Россия «воспрепятствовала страшной войне и помогла Неаполю сохранить независимость»194. Посылке писем в Петербург предшествовало письмо Кампокьяро наместнику от 1 октября 1820 г, из которого видно, что министр иностранных дел не строил иллюзии относительно либерализма и великодущия Александра I. Кампокьяро писал, что Серракаприола должен попытаться привлечь Россию к тому, чтобы противостоять захватническим планам Австрии. «Если во взглядах императора Александра, -замечал он, - возьмет верх чувство зависти по поводу могущества Австрии, на что я надеюсь, то мы всегда будем располагать большой поддержкой и Серракаприола окажется чрезвычайно полезным для нас. Если же он поддастся внушениям Австрии, то тут не поможет даже Серракаприола»195.

Как мы видели выше, расчет неаполитанского правительства оказался ошибочным: миссия Серракаприолы не привела к успеху196.

В начале 1821 г. Штакельберг, излагая планы карбонариев, говорил о якобы готовившемся ими свержении неаполитанского короля, причем на его место они предполагали посадить нескольких кандидатов, среди которых был и русский великий князь Михаил. Эту кандидатуру, отмечал он, выдвигали не только карбонарии, но и генерал-лейтенант Гульельмо Пепе197.

Надежды на защиту и помощь России питали также участники освободительного движения в Папском государстве. Так, во время судебного процесса над карбонариями в Риме один из подсудимых - Фьоретти - заявил, что «секта карбонариев отправила в Россию одного жителя Болоньи к мсье Лагарпу, старому воспитателю великого князя Михаила, чтобы убедить Россию не вступать в союз против конституционных народов Италии... и помешать Австрии вмешаться в дела Италии...» Руководитель карбонариев Мачераты Ауриспа заявлял, что лишь одно обстоятельство задерживает членов карбонарской секты Папского государства с провозглашением конституции. Они ждут «возвращения своего посланца, и пленного к мсье Лагарпу в Россию»198.

В январе 1821 г. Италийский в депеше Каподистрии рассказал об обращении к секретарю миссии Гану в июле 1820 г. «одного из знатнейших вельмож страны», который спросил Гана: «Не стоило бы его величеству императору оказать прямое влияние на Италию? Для этого его императорскому величеству достаточно было бы лишь проявить свою волю. Итальянский народ покорится этой воле, лишь бы ему позволили избавиться от господства австрийцев; был бы с восторгом принят один из братьев императора и даже сохранен папа...»199

В другой раз вельможа предупредил Гана, что карбонарская секта «вот-вот по примеру Неаполя толкнет Папское государство на путь революций...» В случае, если Россия не одобряет этот план, вельможа заявил о готовности убедить карбонариев не выступать.

«Двумя днями позже, - писал Италийский, - он сообщил, что в результате жарких споров ему удалось убедить отказаться от проекта восстания»200. Разумеется, не только и не столько авторитет России предотвратил революцию в Папском государстве (как это уже отмечалось выше). Однако показателен сам факт широкого распространения подобных иллюзий.

По сообщению Мочениго, на помощь России рассчитывали и пьемонтские повстанцы201. Когда дни пьемонтской революции уже были сочтены и Мочениго пытался уговорить ее руководителей капитулировать при условии, что австрийские войска не вступят на территорию Пьемонта, к Мочениго обратился Сантароза. Оправдывая действия революционеров и признавая, что дело их проиграно, он писал: «...Я осмеливаюсь льстить себя надеждой, что император Александр великодушно протянет нам руку...» В конце письма Сантароза взывал к «высокой мудрости» и «прямодушию сердца» русского царя202.

Однако не все участники революции думали так, как Сантароза. Наиболее радикально настроенные сторонники испанской конституции (возможно, члены карбонарских вент) приняли весть о миссии Мочениго и возможной капитуляции в штыки. Одним из главных виновников своих бед они считали теперь русского императора.

«Александр, один из государей Священного союза, созданного в ущерб интересам Европы, на преступном сборище в Любляне (Лайбах. - М.К.) предложил нашей джунте коварную сделку, имеющую целью примирить конституционные чаяния Пьемонта с планами собравшихся там деспотов», - говорилось в «Обращении пьемонтского народа к господам членам Центральной джунты Турина». Его авторы клеймили членов джунты за их готовность пойти на «бесчестные предложения», выдвинутые представителем Росси203.

Окончательное развенчание «либерального» монарха в глазах итальянских революционеров произошло лишь после восстания декабристов. В 1826 г. Л. Анджелони уже называл Александра I «лицемерным государем», «верховным северным деспотом», «угнетателем Европы»204.

После того как разразилась пьемонтская революция, Александр I принял решение послать в Италию в помощь австрийцам армию. В те дни П.М.Волконский писал А.Закревскому из Лайбаха: «Австрийцы... просят и нашей помощи. Сегодня посылаю повеление к цесаревичу о немедленном выступлении литовского корпуса, 24-й, 25-й и литовской уланской дивизий, к rpaqn Витгенштейну, также о командировании Рудзевича с 17-ю, 18-ю и 3-ю драгунскими дивизиями как ближе расположенных (так в тексте. - М.К.), все должны тотчас идти в 2-х батальонах. К Сакену посылаю, чтобы 3-й пехотный и 4-й резервный кавалерийский корпуса также шли вслед за теми двумя, что все и составит 3-ю армию... Гвардия с будущим курьером, думаю, также получит повеление выступить к Витебску, смотря по известиям, какие еще иметь будем из Италии»205.

Даже представители правящих кругов России по-разному отнеслись к этому решению. Само собой разумеется, что Нессельроде безоговорочно поддерживал царя в этом намерении .

Русский дипломат Поццо ди Борго, занимавший пост экстраординарного посла России при короле Обеих Сицилии весной 1821 г., хотя и одобрял идею похода русской армии в Пьемонт, но мотивировал это иначе, чем Нессельроде. Он видел главную задачу русской армии в том, чтобы смягчить действия австрийцев, вызывавшие ненависть всех итальянцев, и тем самым способствовать скорейшему восстановлению мира в Италии207.

Если Убри ходатайствовал о предоставлении убежища некоторым участникам неаполитанской революции, то другие царские чиновники, напротив, стремились принять все меры, чтобы оградить Россию от «вредного» влияния итальянских революционеров. Образцом такого рода является документ, присланный в Петербург от исправляющего должность начальника Гродненского таможенного округа: «Список сардинским подданным, участвовавшим в торунском (туринском. -М.К.) возмущении и приговоренным заочно к разным наказаниям... при секретном предложении о невпуске в Россию...»208 Некоторые представители правящих кругов России осуждали активное участие царя в европейских делах, полагая, что это отвлекает внимание Александра I от неблагополучного внутреннего положения в его собственных владениях, проявлявшегося в росте революционных настроений среди солдат и офицеров, в участившихся крестьянских волнениях и т.д. Так, всячески добивался скорейшего возвращения Александра в Петербург из Троппау председатель Государственного совета И.В.Васильчиков209. Графиня Нессельроде писала мужу в Троппау из Петербурга в ноябре 1820 г.: «...Если подумать об огне, который разгорается здесь, то вызывает удивление, что вы в этот момент заняты европейскими делами. Это напоминает мне старую пословицу: вы видите соринку в глазу соседа, не замечая в своем бревна».

Своеобразную позицию в отношении итальянских событий занял Н.М.Карамзин. Сторонник неограниченной монархии, придерживавшийся в целом весьма консервативных взглядов, он тем не менее осуждал план австрийской интервенции в Неаполе. «Я с живейшим любопытством жду следствий Троппавского совещания, - писал он 8 декабря 1820 г. П.А.Вяземскому. - Австрия горячится и любуется своим жаром... Это не жар ли эпидемической болезни, которая волнует кровь европейскую, имея разные симптомы, либеральные и антилиберальные, но равно противные уму спокойному, тихому, ясному? Я оставил бы Неаполь в покое или, лучше сказать, в его собственном беспокойстве, что скорее пояснило бы идеи о молодых конституциях. Меттерних хочет великого имения; увидим! Не вмешиваюсь в ремесло пророков...»211.

Узнав о решении Александра I относительно похода русской армии в Италию, Карамзин отнесся к нему неодобрительно. В письме И.И.Дмитриеву он замечал: «Смотрю теперь на Италию: дай бог скорее конца, чтобы нашим не пришлось идти на помощь к австрийцам»212.

В той же тональности звучит запись в студенческом дневнике М.П.Погодина, впоследствии ставшего известным историком официального направления. «...Государь хочет подавать помощь австрийцам и неаполитанскому королю против неаполитанцев, - писал он. - Вот безрассудство! Что нам до них за дело? Какое право мы имеем вступаться в чужие дела? И можно ли брать сторону неаполитанского короля? Государи избираются народом, они должны быть только исполнителями воли народной. Неаполитанцы недовольны своим правлением, хотят перемены!»213

Большинство русских сановников было настолько запугано революционными событиями на Западе, что с необходимостью борьбы с карбонарским движением связывали многие вопросы внутренней политики. Любопытный факт такого рода привел в дневнике Н.И.Тургенев. Рассказывая о заседании департамента экономии Государственного совета, где он сотрудничал, состоявшемся осенью 1821 г. и посвященном вопросу об увеличении гербового сбора, он писал:

«М[инистр] ф[инансов] отличился! Питт не мог говорить лучше о пожертвованиях,

нужных спокойствию Европы! Такой глупости я никак не предполагал в нем. По

прочтении записки мною... он начал говорить дрожащим голосом: «Прежде всего

надобно решить, надобны ли деньги? Ответ: «Они необходимы, и именно для

содержания армии, которая нужна для обуздания карбонаров и их сообщников.

Государь сделался посредником всей Европы. Нет ни одного русского, по крайней

мере я могу сказать это о себе (жест русского в сердце), который бы не

согласился всем пожертвовать для того, чтобы г[осударь] мог сохранить свое

влияние. Я не знаю, что думают об этом поляки (как тонко!), но говорю о русских

(о русский дурак!). Конечно карбонары и их сообщники желали бы уменьшения

сей армии, но...» Вот рождающийся талант риторства! Как искусно приведены

карбонары, a propos de гербовой бумаги. Не знаю, чему более гнусности или

простоте министра финансов дивиться... Идти искать доказательств проекта

своего в секте карбонаров!»214

* * *

Передовое русское общество встретило решение конгрессов в Троппау и Лайбахе с негодованием. Декабрист А.П.Беляев вспоминал, что в те годы «имя Меттерниха произносилось с презрением и ненавистью»215. П.А.Вяземский не раз выражал свои симпатии неаполитанцам и высказывал твердое убеждение, что Австрия не имеет права вмешиваться в дела Неаполя216. Самыми резкими словами бичевал он конгрессы в Троппау и Лайбахе, конгрессы «владык самовластных, кузнецов народных оков, которые собрались с тем, чтобы закинуть эти цепи и на те народы, которые мужественно вырвались из-под желез самовластия. Этот конгресс (в Троппау. - М.К.) не что иное, как заговор самодержавия против представительного правительства»217.

«Суд был короткий, - писал М.А.Фонвизин. - Сто тысяч австрийцев вступили в неаполитанские владения, уничтожили все, что им было угодно, и учредили в Неаполе австрийское военное правление. Тут прекращаются всякие размышления, тем более что от союзников обещано прислать еще двести тысяч войска, буде нужда того востребует. Священный союз возглавил при сем случае новое политическое право: повинуйтесь силе (выделено у Фонвизина. - М.К.), и, хотя оно умолчано в решении конгресса, но дела и происшествия весьма красноречиво это объясняют»218.

С особой беспощадностью осуждала передовая Россия решение царского правительства принять участие в интервенции в Италию: «Вот добрый случай кипеть негодованию. Сердце рвется с досады»219, - писал в те дни П.А.Вяземский. В своих письмах и записной книжке он не раз возвращается к мысли о недопустимости русского похода в Италию. Вот, например, его запись от 13 марта 1821 г.: «Неужели должен я считать порочным тот голос, который отзывается у меня в глубине души на вопрос: пожелаю ли успеха нашим войскам, если бедствие, с высоты престола увлекающее Россию в бездну, устремит их на Италию для довершения народоубийственных предприятий? - Будь я русский воин, ни на минуту не задумался бы я и отказался от похода... Чем соблазнишь русских, ополчая их на защиту мнения, от коего они сами погибают и против коего вооружились бы сами не хуже других, буде правительство их не следовало системе помрачения (противность просвещению), отучившей рассуждать и мыслить большую часть народа?

...Может ли государь убежден быть в Лайбахе и Россию знающий по своей дорожной карте, что не найдется в тех полках, кои он в поход посылает, несколько людей, отказывающихся от послушности и могущих увлечь в непослушность целые батальоны... В тихую погоду легко погасить пламень: при сильном ветре малейшая искра разносит пожар. В наше время поднялся ветр в Европе»220.

«Мы, русские, - писал П.Г.Каховский во время следствия по делу декабристов, - внутри своего государства кичимся, величая себя спасителями Европы! Иноземцы не так видят нас, они видят, что силы наши есть резерв деспотизму Священного союза... Некоторое время император Александр казался народам Европы их миротворцем и благодетелем; но действия открыли намерения, и очарование исчезло! Сняты золотые цепи, увитые лаврами, и тяжкие, ржавые, железные давят человечество»221. Какое мужество и твердость духа надо было иметь, чтобы писать такие слова за несколько дней до казни!

Гневно клеймил политику царя в отношении западных революций А.В.Поджио222. Об отношении передовых кругов России к начавшемуся походу писал в дневнике Н.И.Тургенев: «Вся армия наша двигается, и гвардия отсюда выступает. Никто не знает в точности: куда и зачем идут войска наши. Вообще думают, что сими движениями хотят устрашить и успокоить Европу. Может быть, сия неизвестность усиливает неудовольствие, которое, как говорят, везде заметно... Все опасаются новых рекрутских наборов»223. О настроениях многих офицеров рассказывали и сами участники похода - будущие декабристы. Так, Н.И.Лорер вспоминал впоследствии: «Через неделю корпус выступал к западным границам, а мы еще не знали настоящей мысли государя... Неужели движение наше делается против итальянских карбонариев и тайных обществ?»224 «Этот поход произвел двоякое влияние на тульчинскую молодежь, - отмечал Н.В.Басаргин. - С одной стороны, следование в Италию и боевая жизнь радовала сердца юношей... с другой же - цель похода противоречила их мнениям...»

Вопреки надеждам царского правительства, что этот поход охладит пыл революционно настроенной молодежи, «офицеры всех полков, более свободные от службы, чем в Петербурге, и не подвергаясь такому строгому надзору, как в столице, часто сообщались между собой, и много новых членов поступило в тайное общество»226, - писал И.Д.Якушкин в своих «Записках».

Во главе русской армии Александр I предполагал поставить генерала А.П.Ермолова, и с этой целью последний был вызван в Лайбах. Сославшись на болезнь, Ермолов явился к царю на две недели позже назначенного срока, 26 апреля, когда «Неаполь уже был взят австрийцами» и «пьемонтское возмущение австрийцы в первые минуты и без затруднения преодолели»227.

«Быть может дела в Италии и без нас обойдутся и дай боже..., - писал он Закревскому по пути в Лайбах. - Прощай, спешить я не буду, ибо легко случится, что и возвратят»228. Услышав об отмене похода русской армии, он делился радостью с Закревским «Прочел последнее письмо Волконского и в восхищении! Кажется, что все уже и без нас кончено. Не можешь себе вообразить, как я рад!»229 И хотя Александру I он мотивировал это тем, что боялся выступить на той же сцене, где действовали Суворов и Наполеон, и государю рассуждения эти «казались основательными», скорее эти настроения были связаны с сочувствием Ермолова тем идеям, которые сближали передовых людей России с деятелями итальянского освободительного движения.

Недаром в тот же период Ермолов в письме Денису Давыдову (от 30 марта 1821 г) замечал: «Если австрийцы должны будут укрощать оружием порывы к свободе своих владений в Италии, их ожидает в будущем война народная; если верно, что пьемонцы обратились на занятие Милана, будет война единодушная, и не австрийцам удобно преодолеть мнение»230.

Над вопросом об иностранном вмешательстве в дела итальянцев много размышлял С.И.Тургенев Разумеется, он осуждал австрийскую интервенцию «Со всех точек зрения нельзя было применять силу против неаполитанцев»231.

Узнав о стремлении Меттерниха привлечь к походу в Италию русскую армию, он отнесся к этому крайне отрицательно. «К несчастью, европейские революции благодаря заботе, которую нам весьма угодно разделить для того, чтобы утихомирить их, свалятся так же и на бедную Россию. Так, поговаривают о новом рекрутском наборе, который должен устрашить испанцев, португальцев и итальянцев»232. «Насколько разумнее было бы для императора, — записывает он 29 ноября 1820 г, — ответить Австрии: «Вы не захотели вмешаться в Испании, я тоже не сделаю этого в отношении Неаполя»»233.

«Я отнюдь не хочу подвергать сомнению, — писал он месяц спустя, — то, что вообще правительства имеют право вмешиваться в дела других государств. Предположим, что это право эквивалентно моему праву помешать дому моего соседа обрушиться на меня (полиция, которую я должен послать в таком случае, является лишь моим заместителем, ему я уступаю право вмешательства и принуждения Дипломатия и война выступают в качестве полиции в отношениях между независимыми государствами). Однако этот принцип столь же опасен, сколь и принцип полной независимости и права государств делать у себя все, что им угодно. Если этот последний принцип может распространить революцию по Европе, то первый может нарушить необходимую независимость государств. Сильнейший сможет сказать тому, кто слабее ваши новые институты не устраивают меня, смените их или я объявлю вам войну. Таким образом, очень трудно сформулировать какой-либо общий принцип на этот счет, который не был бы более или менее туманным. Но решить вопрос легче конкретно в каждом отдельном случае... Крайний деспотизм, глупость компрометируют так же, как и крайняя свобода, особенно в наше время. Где кончится осуществление вашего права на вмешательство? Как же вылезти из этого? Приняв столь же простой, сколь и возможный принцип, например, скажите: я имею право помешать моему более или менее близкому соседу делать в своей стране то-то, ибо это может подорвать мою собственную безопасность. Другие же государства имеют право остановить меня в моих действиях, если они кажутся им несправедливыми. Ибо в конечном счете право объявления войны не может быть ограниченным ни для меня, ни для других. Лишь осторожность может ставить ему пределы, право же вмешиваться в революции является по крайней мере равным праву на войну. Основывая право вмешательства, оговорят, что к нему будут прибегать только в тех случаях, когда его применение окажется совершенно необходимым. Это право может стать обязанностью, но что касается его осуществления, то для этого нужно обладать возможностями»234.

Когда вопрос об австрийской интервенции был уже решен, С. И. Тургенев подошел к участию России в итальянских делах с другой стороны. Он полагал, как и некоторые другие русские дипломаты, что теперь задача России — ослабить вредные последствия австрийского господства и утвердить в Неаполе конституционно-монархический строй, «чего бы австрийцы одни никогда не сделали».

Идеализируя политику Александра I, он надеялся, что русская армия поможет «установить в Пьемонте порядок, основанный на глубоком понимании стремлении, нужд и обычаев этого государства» .

Весть о том, что неаполитанская революция оказалась задушенной почти без сопротивления, была встречена лучшими людьми России с горечью и разочарованием.

П.А.Вяземский в письме А.И.Тургеневу замечал: «Непонятное дело, как это сильное напряжение могло так скоропостижно ослабнуть»236. «Неаполитанские происшествия меня взбесили»237, - писал В.Ф.Раевский своему другу К.А.Охотникову.

Передовая русская общественная мысль пыталась найти причины на первый взгляд необъяснимого факта столь быстрого угасания бурного неаполитанского волнения. Вот запись Н.И.Тургенева 26 марта 1821 г.: «Неаполитанцы не сражаются: бегут. Если это так, то мы увидим разницу между энтузиазмом на трибуне и истинным энтузиазмом»238. «Народ не действовал так, как говорил парламент»239, писал он 1 апреля брату Сергею. «Одно дело хотеть, другое -исполнять. Можно сильно желать, но не иметь достаточного характера, чтобы осуществить желаемое. Таков, без сомнения, случай неаполитанцев»240, - записал в те же дни Сергей Тургенев в дневнике.

Несмотря на поражение итальянских революций, лучшие люди России сохраняли веру в то, что Италия станет единой и независимой. Эти надежды - ив приведенных выше стихах А.С.Пушкина, и в словах А.П.Ермолова, и в записи П.А.Вяземского: «Мостовский говорил мне: «Австрия сможет проглотить Италию, иное дело - ее переварить»»241; и в дневнике М.П.Погодина: «Австрийцы разбили неаполитанцев. Может быть!

Но нынче или завтра с австрийцами сделают то же, что с французами во время сицилийских вечерен. Италия соединится»242.

Наиболее дальновидные представители правящих кругов России тоже понимали, что подавление революций в Италии не означает окончательного уничтожения революционного движения. Так, генерал И.В.Сабанеев писал Закревскому: «В Италии все кончено, но мне кажется (как говорил Суворов) недорубленный лес опять вырастет Преграда действий - во власти сильного, преграда воли - не в пределах земной власти»243. Одной из причин запрещения в России в 1822 году масонских лож и всех тайных обществ были бесспорно итальянские революционные события. В своем указе Александр I прямо ссылался на «беспорядки и соблазны, возникшие в других государствах, и на умствования, ныне существующие, от которых проистекают столь печальные в других краях последствия»244.

Обосновывая необходимость запрещения масонских лож, сенатор Е.А.Кушелев, бывший верховный магистр масонской Великой ложи Астреи, в докладной записке царю, представленной в июне 1821 г., ссылался на то, что эти ложи в России проникнуты либеральными идеями, близкими к итальянским карбонариям и прусским иллюминатам. «...Во многих королевствах, и наипаче в королевстве Неаполитанском, равно и в прочих землях Италии, - писал Кушелев, -от тайных сект и обществ, особливо же от секты карбонариев, возникло вольнодумство, революции, мятежи, кровопролития» .

Однако правительственные меры не остановили русских революционеров. Организованное ими в 1825 г. восстание было завершающей вспышкой в могучей революционной волне, прокатившейся по Европе в 20-е годы XIX в. Справедливо считая восстание декабристов продолжением общего дела борьбы народов против тирании, Анджелони говорил об «итальянском огне, который зажег пламя свободы... на самой промерзшей земле Петербурга...»246

1 Е.В.Тарле. Соч., т.5. М., 1958, стр.9-20.

2 ИРЛИ, ф.309, ед.хр.21, лл.32 об.-ЗЗ. Дневники С.И.Тургенева, хранящиеся в архиве Института русской литературы АН СССР в Ленинграде, не опубликованы. Значительная часть выдержек из дневников приводится в переводе с французского О.А.Павлова.

3 ИРЛИ, ф.309, ед. хр. 2617, л.88.

4 «Архив бр.Тургеневых», вып.5. Дневники и письма Н.И.Тургенева. Пб., 1921, стр.162-163.

5 Там же, стр.218.

6 ИРЛИ, ф. 309, ед.хр.806, письмо из Рима от 8 января 1818 г. (27 декабря 1817 г).

7 Там же, письмо из Рима 7(19) января 1818 г

8 Там же, письмо из Рима 27 июня (9 июля) 1818 г.

9 См. его письмо И.П.Мартосу- май 1820 г. и неизвестному лицу (Рукоп. отд. Русск. музея, ф.56, ед.хр.7, л.54-54 об.; ед.хр.9, л.40).

10 «Декабристы. Поэзия, драматургия, проза, публицистика, литературная критика». М.-Л., 1951, стр.492.

110 переписке П.Палена с Конфалоньерй упоминают Ч.Канту и Дж.Берти. Несколько писем из их переписки опубликовано в сборнике: G.Gallavresi. Carteggio del conte p.Confalonieri, pt.1-2. Milano, 1910-1913. В архивах Москвы хранятся три неопубликованных письма Палена. Одно из них - Конфалоньерй, второе - его ближайшему другу Лодовико ди Бреме, одному из виднейших деятелей либерально-романтического движения Ломбардии, и третье - Бенкендорфу (первые два письма находятся в Центральном государственном военно-историческом архиве, ф. ВУА, д.707; третье - в Центральном государственном архиве Октябрьской революции, ф.728, оп.1, ед.хр.144).

12 В действительности же их переписка, как мы увидим ниже, обнаруживала политический характер их связи. Именно от Палена Конфалоньерй узнал о существовании в России тайных обществ декабристов. Это подтвердил австрийской полиции сам Конфалоньерй во время допроса в Шпильбергской крепости, после восстания декабристов (Дж.Берти. Россия и итальянские государства в период Рисорджименто. М., 1959, стр.386). Через австрийскую полицию и был, вероятно, осведомлен Бенкендорф об этой переписке.

13 Цен1ральный государственный архив Октябрьской революции (далее-ЦГАОР), ф.728, оп.1, ед.хр.1441, л.1 об.

14 Центральный государственный военно-исторический архив (далее - ЦГВИА), ф.ВУА, д.707, л.2.

15 G.Gallavresi. Op.cit., pt.2, sez.1, p.547.

16 «Декабристы. Поэзия...», стр.489.

17 В этом журнале сотрудничали братья Бестужевы, Н. И. Тургенев, В. К. Кюхельбекер. См. подробнее. В. Г. Вазонов. Ученая республика. М.-Л., 1964.

18 Из журнала можно было почерпнуть сведения о распространении карбонаризма, численности

карбонарских организаций, отдельных заговоров и т.п. См., например, «Сын отечества», 1815, № 6, стр.250-

251; 1819, 2-е прибавление; 1819, № 26.

19 «Сын отечества», 1819, № 3, стр.47-48.

20 «Сын отечества», 1820, № 34, стр.43-44.

21 ИРЛИ, ф.309, ед.хр.26, л.40 об.

22 И.Д.Якушкин. Записки, статьи, письма. М., 1951, стр.53.

23 А.Н.Пыпин. Общественное движение при Александре I. Изд. 3-е. СПб., 1900, стр.421.

24 Н.И.Тургенев. Письма к брату С.И.Тургеневу. М.-Л., 1936, стр.7.

25 С. С. Ланда. О некоторых особенностях формирования революционной идеологии в России, 1816-1821 гг.-«Пушкин и его время». Л,1962, стр.143.

26 В.И.Ленин. Полн.собр.соч., т.5, стр.30.

27 Дж.Берти. Указ.соч., стр.358-361, 420-423.

28 «Carte segrete е atti ufficiali della polizia austriaca in Italia dal 1814 al 1848», vol.1. Capolago, 1851, p.55-56.

29 АВПР, ф. Канцелярия, 1818, д.11674, лл. 99-100.

30 Там же, д.8311, лл.120-121 об. О взглядах неаполитанского правительства ярко говорит тот факт (также приведенный Мочениго), что при публикации в официальном органе «Неаполитанской газете» речи Александра I на заседании польского сейма были изъяты многократно повторявшиеся там слова «либеральный» и «конституционный» (л. 124).

31 А. К.ирхенштейне. Уго Фосколо и Рисорджименто. - «Известия АН Латвийской ССР», 1961, № 7, стр.31-39.

32 АВПР, ф. Канцелярия, 1815, Д.7737, лл.1-10.

33 В 1820-1821 гг., когда под влиянием революций в Испании и Италии Александр I отказался от какой бы то ни было видимости либерализма во внешней политике, он писал: «...Мы никогда не стремились ни к каким соглашениям с карбонариями и революционерами-как неаполитанскими, так и испанскими. Если мы когда-нибудь и следовали по другому пути, то с этим давно уже покончено, и это был лишь временный паллиатив...» [Nicolas Mikhailovich (grand due). L'Empereur Alexandre I, vol.1. SPb., 1913, p.534).

34 О Козловском см.: Г.Струве. Русский европеец. Материалы для биографии и характеристики князя П.Б.Козловского. Сан-Франциско, 1950.

35 D.Perrero. Gli ultimi reali di Savoia del ramo primogenito ed il principe Carlo Alberto di Carignano. Torino, 1889, p.144.

36 Н.И.Тургенев. Письма к брату..., стр.208.

37 Дж.Берти Указ.соч., стр.322.

38 / Witt Les societes secretes de France et d'ltalie, ou Fragments de ma vie et de mon temps Paris, 1830, p.80-81.

39 Эту версию опровергают биографы П.Козловского, в частности, Л.Пэнго (LPengaud. Un diplomate russe il у a centans en ltalie-«Revue d'histoire diplomatique», 1917, № 1, p.68).

40 Любопытные факты об их взаимоотношениях сообщает Дж. Берти на основе документов туринского

архива (Дж.Берти. Указ.соч., стр.304 и далее).

41 АВПР, ф. Канцелярия,1818, д.11298, лл.70-78.

42 АВПР, ф. Миссия в Турине, д.12, л.233.

43 АВПР, ф. Канцелярия,1816, д.11294, лл.28-42.

44 G.Gallavresi. Op.cit., pt.2, sez.1, p.255.

45 АВПР, ф. Канцелярия, 1821, д.5465, лл.19-21 об.

46 «Atti del Parlamento delle Due Sicilie, 1820-1821», vol.5. Bologna, 1931, p.31.

47 G.Gallaviesi Op.cit, pt 1, p.272.

48 АВПР, ф. Канцелярия, 1819, д.10005, лл.14-16.

49 C.Webster. The foreign policy of Castlereagh, vol.2. London, 1934, p.329.

50 G. De Castro. II mondo segreto, vol.8. Milano, 1864, p.92-93.

51 N. Rosselli. Inghilterra e Regno di Sardegna dal 1815 a'l 1847. Torino, 1954, p.137.

52 С Metternich. Memoires, documents el ecrits divers, t.3. Paris, 1881, p.90.

53 АВПР, ф. Канцелярия, 1817, д.10000, л.151. В период революционных событий 1820-1821 гг. австрийские агенты распускали слухи о том, что якобы Италийский обещал от имени Александра I конституцию Папскому государству (АВПР, ф. Канцелярия, 1821, д. 10012, л.94).

54 Имя Наранци фигурирует во множестве секретных донесений австрийской полиции («Carte segrete...», vol.1, p.178-179, 182, 199 etc.).

55 «Carte segrete...», vol.I, p.176, 178, 182.

56 Л.Н.Шебунин. Европейская контрреволюция в первой половине XIX века. Л.,1925, стр.152.

57 О его политических взглядах мы можем судить, в частности, по его письмам, написанным Михаилу

Павловичу сразу после совместной поездки по Италии. Лагарп советует великому князю активно участвовать

в государственной жизни России, добиваясь либеральных реформ и следуя идеалам английской

конституционной монархии (ЦГАОР, ф.666, оп.1, ед.хр.390).

Пребывание Лагарпа в Италии подробно освещено в книге Дж. Берти. К фактам, сообщенным Верти, можно добавить лишь письмо австрийского императора Франца Александру I, содержащее перечень «преступлений», совершенных Лагарпом в Италии. Прежде чем привести текст этого письма, напомним, что одновременно с визитом русских гостей Италию посетил и австрийский император. Меттерних, сопровождавший его в этой поездке, уделил немалое внимание слежке за Лагарпом. В результате и появилось письмо, относящееся к апрелю 1819 г.:

«Мсье Лагарп в своем путешествии по Италии... подавал сектам надежду на то, что император Александр окажет им прямую поддержку в их борьбе за независимость Италии. Одним из агентов мсье Лагарпа является адвокат Росси из Болоньи, бывший гражданский комиссар Мюрата в этом городе, и через него Лагарп связывался с Никола Монти, руководителем карбонариев Болоньи... Мсье Лагарп имел с ним многочасовую ночную беседу, после которой Монти раздал большие пособия членам секты и указал им на русского консула в Ливорно, которому было поручено покровительствовать им при любых обстоятельствах.

Мсье Лагарп постарался внушить такие же надежды бывшим офицерам армии Мюрата, заверяя их, что ее величество императрица ничего не могла изменить в условиях 1815 г., но что она всегда была самой твердой сторонницей освобождения и объединения Италии; чго следовало обратить внимание на путешествие по Италии австрийского императора, который, будучи врагом либеральных идей, стремится лишь к расширению своих владений за счет соседей и прежде всего за счет Италии.

В Терни проживает некто по имени Канделори, архиепископ, отступник, неистовый революционер, который даже во времена Бонапарта находился под специальным надзором как возмутитель общественного спокойствия. Едва мсье Лагарп прибыл в Терни, он отправился на поиски этого человека, затем публично обнялся с ним и представил его великому князю. Он заверил Канделори, что тот ь водится под особым покровительством его величества императора всея Руси...» (АВПР, ф. Канцелярия, 1819, д.230, л.7-7 об.). В своем ответе Александр I категорически отказался принять обвинения против Лагарпа, мотивируя это тем, что ни в письмах Лагарпа, ни в письмах Михаила Павловича не упоминаются факты и имена, названные в письме австрийского императора, и вообще отсутствуют какие бы то ни было политические высказывания. «Я надеюсь, - писал русский царь, - что обвинения, выдвинутые против него (Лагарпа. - М.К.), окажутся скорее всего следствием преувеличений, с которыми были восприняты его невинные по своей цели поступки или некоторые случайные встречи». Вместе с тем Александр на всякий случай полностью открещивался от всех упомянутых фактов, заявляя, что все это полностью противоречит его стремлениям и инструкциям, которые были даны лицам, сопровождавшим его брата (АВПР, ф. Канцелярия, 1819, д.230, лл.8-9 об.). Отрывок из письма императрицы Марии Федоровны Лагарпу в Италию 8(20) марта 1819 г. заставляет нас допустить вероятность того, что Лагарп действительно мог говорить о русской императрице как о стороннице единства Италии.

Высказывая сожаление по поводу того, что папское правительство не может осуществить работы по расчистке и восстановлению Рима, которые ранее велись французами, она замечает: «Хотелось бы, чтобы общенациональные усилия пришли на помощь. Но чтобы привлечь их, нужно благополучие и... Я умолкаю. На эту тему не стоит распространяться и доверять почте» («Сборник Императорского Русского исторического общества» (далее - «Сборник РИО»), т.5. СПб., 1870, стр.107).

58 Дж.Берти Указ.соч., стр.349

59 M.Saint-Edme. Constitution et organisation des carbonari. Pans 1820, p 202.

60 Дж Верти. Указ. соч , стр.349

По видимому, об этом письме шла речь в донесении князя Яблоновского Меттерниху от 29 ноября 1815 г. (обнаруженном в Матури в Венском государственном архиве). Яблоновский пи сал, что Каподистрия требовал от Мочениго, во-первых, собирать сведения и сообщать о том, какое впечатление производит пове дение русских на неаполитанский двор; во-вторых, «не пренебрегать любой возможностью внушать королю и его министрам, что единственное средство сохранения позиций Бурбонов - поддержание тесных связей между ними, что только этот естественный союз, который поддерживает и усиливает Россия, может спасти Неаполь от пагубного влияния Австрии, в-третьих, поддерживать усилия тех, кто хотел бы ввести конституцию в Неаполитанском королевстве» (W.Maturi. La politica estera napoletana del 1815 al 1820. - «Rivista stonca italiana», 1939, № 2, p 243). Таким образом, хотя, разумеется, об установлении связей с карбонариями и не было речи, но антиавстрийский либеральный характер этого документа очевиден. В наших архивах текста этих инструкций нам обнаружить не удалось.

61 Дж.Берти. Указ.соч., стр.349.

62 АВПР, ф. Канцелярия, 1821, д.2122-а, л.23.

63 Дж.Берти. Указ. соч., стр.333.

64 N.Rosselli. Op.cit., p.138.

65 АВПР, ф Канцелярия, 1818, д.11299, лл.14-15 об.

66 Н.В.Басаргин. Записки. Пб., 1917, стр.7.

67 М.В.Нечкина. Движение декабристов, т.2 М, 1955, стр.161; она же. Общество соединенных славян. М.-Л, 1927, стр.27, 94-96.

68 «Архив бр.Тургеневых», вып.5, стр.38; см. также: С.С.Ланда. О некоторых особенностях формирования революционной идеологии в России, стр.93.

69 М.Ф.Орлов. Капитуляция Парижа. Политические сочинения. Письма. М., 1963, стр.221.

70 Это утверждение Педротти, однако, не подтверждается документально.

71 P.Pedrotti. Note autobiografiche del cospiratore trentino G.Prati. Rovereto, 1926, p.58-60. См. также

выступление Ф.Вентури на II конференции советских и итальянских историков в Риме («Россия и Италия». М.,

1968, стр.47).

72 Граф Николай Пален был связан не только с Ф.Конфалоньери и окружавшими его ломбардскими

либералами (такими, как Л. ди Бреме, Каппони и др.). Во время революции 1820-1821 гг. И. Пален,

находившийся в Штутгарте, встречался там с Л.Бланком (N.Cortese. Luigi Blanch ed il partito liberate moderato

napole-tano. - «Archivio storico per le provincie napoletane», 1922, № 1-4, p.263; G.Gallavresi. Op.cit., pt.2, sez.1,

p.348).

73 G.Gallavresi. Op.cit., pt.1, p.340, 378.

74W.Maturi. Op.cit, p.260

75АВПР, ф. Канцелярия, 1821, д.8329, л.297 об.

76 «Архив кн. Воронцова», т.8. М., 1876, стр.406.

77 Там же, стр.489.

78 Там же, стр.556.

79 АВПР, ф. Канцелярия, 1823, Д.263, л.77.

80 В. И. Семевский. Политические и общественные идеи декабристов. СПб., 1909, стр.364-365.

81 «Восстание декабристов. Материалы», т.8. Л., 1925, стр.83.

82 ЦГАОР, ф.48, оп.1, ед.хр.385, л.14.

83 В.Н. и Л.Н.Перетц. Декабрист Григорий Абрамович Перетц. Л., 1926, стр.60.

84 ЦГАОР, ф. 48, on. 1, ед. хр. 63, л. 31.

85 АВПР, ф. Канцелярия, 1820, д. 4072, л. 2 об,

86 F.Venturi. II moto decabrista е i fratelli Poggio. Torino, 1906.

87 АВПР, ф. Канцелярия, 1820, д.8318, л.25 об.

88 В И Семевский Указ соч , стр.366

89 «Из писем и показаний декабристов» М, 1906, стр.119

90 «.Литературное наследство», т.60, кн.1 М, 1946, стр.249 Любо пытно, что австрийская полиция, по

указанию Меттерниха, установила слежку за Калиновским еще в 1816 г, во время его пре бывания в Италии

(ЛВРР ф Канцелярия 1816. д.9996. л.219).

91 С.С.Ланда. Мицкевич накануне восстания декабристов - «Ли тература счавянских народов» вып 4 М, 1959, стр.91.

92 Там же стр.108 Эскиз Рус€||5ШЖ|&ШтШ в фМндах Гссудар?ШиР*го Щцо>Шл&Ш№щШЧыт<Ш1&)1 г

ССР

Москва: «Наука». 1971

93 ЦГАОР, ф.48, оп.1, ед.хр.12, л.58

64 ЦГВИА, ф. ВУА, 1.719, т^^*Фу^&^\Р]^ЩА^ёЩ(1\^Е^рЗн^}№0* содержится в письме Нессельроде Кочубею от 15 августа 1?2Гг."аВгР, ф.Жанцелярия, 1821, д.542Сг,'л^"

95 «Русская старина», 1878, т.21, стр.224-225.

96 Ю.М.Лепная. Вяземский и декабристы. - «Труды по русской и славянской филологии Тартуского

государственного университета», 1960, т.З, стр.85.

97 «Сборник исторических материалов, извлеченных из архива собственной его императорского величества канцелярии», вып.11. СПб., 1902, стр.364.

98 «Исторический журнал», 1920, кн. 9, стр.226.

99 «Сын отечества», 1820, № 47, стр.43; № 33, стр.332.

100 С.С.Ланда. У истоков «Оды к юности». - «Лтература славянских народов», вып.1. М , 1956, стр.12.

101 С.С.Ланда. Указ.соч., стр.13.

102 «Вестник Европы», 1821, № 7-8, стр.76.

103 «Вестник Европы», 1821, № 3, стр.227

104 «Вестник Европы», 1821, № 7-8, стр.274

105 Там же, стр.276, loe Там же, стр.297.

107 «Невский зритель», 1821, кн. 2, стр.175.

108 Там же, стр.184.

109 ЦГАОР, ф.48, оп.1, ед.хр.12, л.6 об.

110 См., например, письма П В.Басина к родителям (Рукоп. отд. (РО) Русского музея, ф.116, ед.хр.1, лл.20 об, 25 об.), письма С.И.Гальберга (там же, ед. хр. 15) и т.п. Вероятно, такая осторожность была связана с тем обстоятельством, что после того, как разразилась неаполитанская революция, за художниками был устанэвлен строгий надзор. А Я. Италийский поручил наблюдать за их поведением Ф.Матвееву «Матвеев,-писал С.И.Гальберг, - исправляет ему (Италийскому) в рассуждении нас должности - попросту название -шпиона» (РО Русского музея, ф. 56, ед.хр.15, л.2).

Большинство русских художников, судя по донесениям Италийского президенту Академии художеств Оленину, вели себя примерно, т.е. «не знались с немецкими студентами» и не участвовали, подобно им, в «политических событиях». Об одном лишь Оресте Кипренском посол не мог отозваться положительно. Об этом рассказал С.Щедрин в письме к Гальбергу: «Президент (Оленин. - М.К.) еще получил., письмо от А.Я.Италийского... и... опять читал оное государю, но, между прочим и между нами, министр, писавший к президенту разные похвалы об нас, упомя нул там, что об Кипренском он этих похвал не может сказать» (Э.Ацаркина. Орест Кипренский. - «Новый мир», 1935, № 7, стр.262). Когда на основании этих донесений Александр I увеличил пансион за «примерное поведение» Щедрину, Гальбергу и Крылову, Кипренского обошли (Э.Ацаркина. Орест Кипренский. М, 1948, стр.126-128). Истинная подоплека отрицательного отзыва Игалинского о Кипренском неясна. Документы, подтверждающие, что опала Кипренского была связана с его симпатиями итальянским революционерам, как это предполагает Э.Ацаркина, не обнаружены.

С.Щедрин. Письма из Италии. М.-Л., 1932, стр.137-140. С.Ф.Щедрин находился в Италии с 1818 г и до конца своей жизни (он умер в 1830 г.). Последние годы он провел в Сорренто. Художник Н.Рамазанов в «Московских ведомостях» от 27 октября 1855 г. рассказал о своем посещении Сорренто и привел отзыв о Щедрине местного старика-рыбака: «Кому только из несчастных он не был доступен? Содержал целые семьи, отдавал просящим все, что имел, жил очень просто и находил наслаждение в том, чтобы делать окружавших его счастливыми и довольными». Памятник Щедрину, установленный в церкви, стал местной реликвией, которой поклоняется все население Сорренто

112 Родной брат Р.Уинспира Дэвид - подданный Неаполитанского королевства - во время революции, как уже отмечалось, был членом джунты; в цитируемом письме имеется упоминание о переписке Дэвида с одним из братьев Тургеневых.

113 ИРЛИ, ср.309, ед.хр.2391, лл.З, об.-5. Это письмо с некоторы ми купюрами было опубликовано С.С.Ланда в сборнике «Пушкин и его время». Л., 1962. стр.170.

114 С.И.Тургенев ссылается на упоминавшуюся выше брошюр; М.Дельфико, «Соображенья по поводу неаполитанской революции».

115 ИРЛИ, ф 309, ед хр 28, лл 16-17 об. Таким образом, С.И.Тургенев считал вероятным, что государства Священного союза, решая судьбу Неаполитанского коротевства, наделят его конституцией. Как мы видели, этот прогноз оказался чрезмерно оптимиста чен Вместе с тем в приведенных рассуждениях ясно обнаруживается опасение автора, что провозглашение конституции может привести к нежелательному, с его точки зрения, развязыванию народной инициативы.

116 Там же, ед.хр.27, л.52.

117 ИРЛИ, ф.309, ед.хр.27, л.61, об.

118 Там же, ед.хр.26, лл.56 об.-57 об. Значительная часть этой за писи приведена в статье С.С.Ланда, помещенной в сборнике «Пушкин и его время».

119 G.Gallavresi Op.cit pt. 2, sez. 2, p.348.

120 ИРЛИ, ф309, едхр28, л 10.

121 А.С.Пушкин. Полн.собр.соч. в 16 томах, т.2 М, 1947, стр.311.

122 А.С.Пушкин. Полг.собр.соч., т.6, стр.523 Извергающийся Везувий как образ неаполитанской революции встречается не только у Пушкина. В записных книжках декабриста Н.А.Крюкова сохранился рисунок извергающегося вулкана, относящийся к 1820 г. (ЦГАОР, ф.48, д.475, л.32). См. стр.191 наст, издания.

123 А.С.Пушкин. Полн.собр.соч., т.13, стр.20.

124 Карбонариев и неаполитанской революции.

125 А.С.Пушкин. Полн.собр.соч., т.2, стр.179

126 А.С.Пушкин. Полн.собр.соч., т.2, стр.179.

127 А.С.Пушкин. Собр.соч. в 10 томах, т.9. М, 1962, стр.26. На наш взгляд, лишено всякого основания утверждение Г.Богача (Г.Богач. Пушкин и молдавский фольклор. Кишинев, 1963) о том, что здесь имеются в виду греки и моздо-влахи.

128 «Звенья», т.9 М, 1951, стр.88.

129 «Русский архив», 1875, кн. 3, стр.426

130 Ю.Н.Тынянов. Пушкин и его современники М., 1969, стр.300.

131 «Литературное наследство», т.33-34 М, 1939, стр.341.

132 В.К.Кюхельбекер. Соч в 2 х томах, т.1. Л. 1939, стр.455.

133 См. высказывания барона В.И.Штейнгеля («Из писем и показа ний декабристов». СПб., 1906, стр.679), Миклашевского (В.И.Семевский. Указ.соч., стр.247), Д.И.Завалишина («Записки», т.1. Мюнхен, 1904, стр.84) и ДР-

134 «Восстание декабристов», т.4, стр.91.

135 «Русская старина», 1881, т.ЗО, стр.488.

136 F.Venturi. Op.cit., р.22-23.

137 «Восстание декабристов», т.11, стр.37.

138 А.В.Поджио. Записки декабриста. М.-Л., 1930, стр.88.

139 F.Venturi Op.cit., р.54.

140 Н.И.Тургенев. Россия и русские, ч. 1. М, 1907, стр.141.

141 М.В.Довнар-Запольский. Мемуары декабристов. Киев, 1906, стр.10. 142. Е.Щеголев. Исторические этюды. СПб., 1913, стр.237.

143 В.Ф.Раевский. Сочинения. Ульяновск, 1961, стр.281.

144 А.С.Пушкин. Полн.собр.соч., т.12. М., 1949, стр.304.

145 С.Г.Волконский. Записки СПб, 1901, стр.308. Впоследствии Липранди, став чиновником минисгерства внутренних дел, сьп рал самую гнусную роль в деле петрашевцев. Видимо, в связи с этим пушкинист П.АСадиков ставит под сомнение искренность Липранди в его стремлении отправиться в Италию (см. П.А.Садиков. И.П.Липранди в Бессарабии 1820-х гг. - «Временник Пушкинской комиссии», т.6. М.-Л., 1941, стр.266-295).

146 P.Colletta. Storia del Reame di Napoli dal 1734 sino al 1825, vol.3. Napoli, 1957, p.211. В примечании Кортезе сообщает, чтоб те дни просил неаполитанского подданства полковник Иоганн Шульц из Варшавы; свои услуги и изобретения предлагал поль ский барон Завистовский (ibid, р.212). В неаполитанских собы тиях принимал участие русский подданный поляк Мижеевскии (АВПР, ф. Канцелярия, 1821, д.8329, лл.172-173). Филомат Петрашкевич писал А.Мицкевичу о Юзефе Брыкчиньском, бежавшем в Неаполь для участия в революции. Он же сообщал своим друзьям-филоматам о планах создания польских легионов в Италии для помощи итальянским революционерам (С.С.Ланда. У истоков «Оды к юности»..., стр.11-12); в письме Новосильцева Александру I от 21 ноября 1821 г. говорилось об аресте уже упоминавшегося выше полковника Радоньского, пытавшегося организовать в Неаполе польский легион (ЦГАОР, ф.48, оп.1, д.12. л.58). Быть может, о Радоньском вспоминал Витт «Я получил письмо от моего близкого друга из польских оппозиционеров, находящегося в Неаполе. Он предложил неаполитанскому парламенту передать в его распоряжение легион в 4000 человек. Но опасение вызвать недоверие императора Александра, на либеральное вмешательство которого рассчитывали в Неаполе, заставило их отвергнуть это предчожение. Граф Р... остался в Неаполе, так как надеялся, что сможет быть им полезным» (/. Witt. Op. cit.,p. 10-11).

147 Известно, что в 1819-1820 гг. (до августа 1820 г) Мордвинов был в Италии, где подружится с М.Джойя, который переводил на итальячскни язык его сочинения «Знаментый Melchior Goja, - писал позднее Мордвинов, - при переводе на итальянский язык моих рассуждений о банках написал: «Этот том, которому присуща самая горячая любовь к общественному благу, дает господину Мордвинову право на звание «защитника интересов потомства»» («Архив графов Мордвиновых», т.9. СПб., 1903, стр.288.

148 ЦГИА СССР, ф.994, оп.2, д.602 л.1 об.

149 «Декабристы. Поэзия...», стр.489.

150 «Архив братьев Тургеневых», вып.5, стр.235.

151 С.С.Ланда. О некоторых особенностях.., стр.83.

152 ИРЛИ, ф.309, ед.хр.28, л.12 об,

153 «Сборник РИО, т.73, стр.471-472. is4 «Русский архив», 1897, кн.1, стр.631-632

165 «Остафьевскпй архив князей Вяземских», т.2, ч. 1. СПб., 1899, стр.49-50.

166 С.С.Ланда. Пушкин и его время, стр.189, 197.

157 «Архив бр. Тургеневых», вып.5, стр.227. В связи с этим отношение к западным революциям у Н.И.Тургенева было двойственным с одной стороны, он сочувствовал этим движениям и допускал возможность осуществчения подобного переворота и в России, а с другой - он готов был осудить их в случае, если бы они по мешали освобождению кресчьян «сверху». Видимо, под влиянием этих противоречивых чувств он сделал в дневнике 29 августа 1820 г. следующую запись «Если (русское. - М/С.) правитель ство имело в виду освобождение крестьян и если европейские происшествия имели противное влияние на спи благие намерения правительства, то о сих происшествиях истинные сыны России должны сожалеть» (там же, стр.236).

Весьма сходными были взгляды у С.И.Тургенева, который считал, что в отличие от западных стран, где требование консти туции вполне закономерно, в России главная задача - отмена крепостничества, после чего наступит период, когда с помощью просвещения народ будет подготавливаться к пользованию политическими правами и лишь затем целесообразно будет осуществлять в России политические преобразования (ИРЛИ, ф.309, ед.хр.26, л.77 об.; С.С.Ланда. О некоторых особенностях..., стр.83),

158 П.А.Вяземский. Записные книжки (1813-1848), кн.2. М., 1963, стр.62-63.

159 G.Gallavresi. Op.cit, pt. 2, sez.2, p.347.

160 «Архив бр.Тургеневых», вып.5, стр.260. С одобрением отзывался о неаполитанском парламенте и журнал «Сын отечества»: «В Неаполе господствует спокойствие. Члены парламента занимаются важными государственными постановлениями. Некоторые из них... отличаются сильным красноречием и основательными познаниями дел государственных» («Сын отечества», 1820, № 47, стр.43).

161 «Восстание декабристов», т.4; стр.91.

162 «Литературное наследство», т.59. М., 1954, стр.211.

163 «Из писем и показании декабристов», стр.13.

164 «Сборник исторических материалов...», вып.11, стр.363.

165 «Русскич архив», 1875, кн.З, стр.432

166 «Архив кн.Воронцова», кн.8. М., 1876, стр.399.

167 «Сборник РИО», т.73, стр.43.

168 ЦГАОР, ф 1717, он. 1, д. 132, лл. 1-2.

169 «Русский архив», 1875, кн.1, стр.345.

170 «Сборник исторических материалов...», вып. 11, стр.366.

171 «Русский архив», 1875, кн. 3, стр.401-402.

172 C.Mettemich Op.cit, vol 3, р 415-416.

173 Nicolas Mikhadovlch (grand due). Op.cit, t.2, p.615. Вести о восстании Семеновского полка дошли до

Неаполя в начале 1821 г. В ЦГАДА имеется переведенная на французский язык статья из газеты «Минерва

наполетана» (от начала января 1821 г., точная дата не указана), где содержится подробное изложение

событий в Петербурге. «Это явление, хотя и очень редкое, но не совсем новое в истории России, - говорилось

в статье, - произвело большую сенсацию в современных условиях Газеты сообщают о нем по-разному»

(ЦГАДА, ф.15, д.375, лл.199 об.-200).

174 «Русский архив». 1875, кн.1, стр.354

175 «Русский архив», 1900, кн.З, стр.570.

176 «Русский архив», 1901, кн.1, стр.47.

177 Там же, стр.71.

178 Там же, стр.77-78.

179 Nicolas Mikhailovitch (grand due) Op.cit., t.2, p.343-344

180 Ф.Мартене. Собрание трактатов и конвенций, заключенных Россиею с иностранными державами, т.4, ч 1. СПб, 1878, стр.279

181 ИРЛИ,ф.288, оп.1,ед.хр.186, лл.311,об, 312.

182 ИРЛИ, ф.288, оп.1, ед.хр.1866. лл.426, об.-427.

183 АВПР, ф. Канцелярия, 1821, д.8324, лл.37 об.-39 об. Любопытно, что в тот же день, 19(31) января 1821 г., Штакельбергу была отправтена официальная депеша от Нессельроде, содержащая инструкцию совершенно иного характера. Доминирующая нота в ней - ненависть к итальянским революционерам, оправдание необходимости австрийской интервенции (там же, лл.5 об.-6).

Безусловно, Штакельберг действовал в соответствии с духом указаний Нессельроде, а не Каподистрии, так как сам полностью разделял позицию Нессетьроде в отношении неаполитанской революции. Поэтому Каподистрия с радостью сообщает А.С.Стурдзе о предстоящей в начале 1821 г. замене Штакельберга дипломатом Убри, поскольку «мсье Штакельберг страдает от бессонницы. Мы обеспечим ему сон в его удовольствие, где только он пожелает, тем более что до сих пор дела Неаполя находились в очень плохом состоянии, если только, - подчеркивает Каподистрия, - еще можно их разумно упорядочить» (ИРЛИ, ф.288, on. 1, ед.хр.1866, л.426).

184 ИРЛИ, ф.309, ед.хр.27, л.80.

185 АВПР, ф. Канцелярия, 1820, д.10007, л.672 об. В январе 1821 г. он вновь высказывался против

вооруженной интервенции (АВПР, ф. Канцелярия, 1821, д.10012, лл.87-88 об.).

186 «Carte segrete...», vol.2, р.158-159.

187 Убри находился в дружеских отношениях с Н.И.Тургеневым (их переписка находится в архиве ИРЛИ).

188 АВПР, ф. Канцелярия, 1821, д.8331, л.110 об.

189 АВПР, ф. Канцелярия, 1820, д.8316, л.300 об.

190 Там же. д.8317, л.357 об.

191 АВПР, ф. Канцелярия, 1820, д.8317, л.175

192 С. De Nicola Diano napoletano, 1789-1825, pt.3. Napoli, 1906, p.206.

193 АВПР, ф Канцелярия, 1820, д.11305, лл.252-255.

194 АВПР, ф. Канцелярия, 1820, д.2120, л.156 об., 1821, д.10208, лл.3-10. Письма Франческо и Кампокьяро были переданы с курьером Феррери, который тайком пробрался в Петербург с ис панским паспортом. Он быч задержан русскими властями, принявшими его за испанского революционера Гомеца (который прибыл якобы с целями революционной агитации) и немедленно выславшими его из пределов России (АВПР, ф. Канцелярия, 1820, д.10209, лл.8-9).

195 «Atti del Parlamento delle Due Sicilie, 1820-1821», vol.5. Bologna, 1931, p.96-97.

196 После подавления революции Серракаприола впал в немилость у Фердинанда. Б Кроче, не

располагавший приведенными выше документами, мог лишь предполагать, что это было связано с

враждебным отношением старого дипломата в австрийской интервенции. В качестве косвенного

подтверждения этой гипотезы Кроче приводил письмо сына Серракаприолы в Петербург отцу, где

говорилось об обвинении Серракаприолы сына в том, что он в Вене говорил, будто бы «русский император не

позволит, что- бы бы то совершено насилие над волей неаполитанской нации» (B.Croce. Uomini е cose della

vecchia Italia. Ser.2. Napoli, 1927, p 223-224).

197 АВПР, ф. Канцелярия, 1821, д8323, л.148. Даже после поражения революции Г.Пепе сохранял веру в

либерализм русского царя. Находясь в изгнании в Лондоне, он обратился к Александру, ища поддержки и

защиты от несправедливых, по его мнению, нападок на него неаполи ганского правительства. В письме,

адресованном Каподистрии, министру «могущественнейшего государя, чья великая и доблестная душа

внушает надежды многим народам», Пепе, желая принести пользу своей стране, просил русского императора

пригласить его к себе, чтобы он мог поведать ему о положении Королевства Обеих Сицилии.

Не удивительно, что в письме, отправленном Каподистрией по поручению царя русскому послу в Лондоне графу Ливену, деятельность Пепе во время революции была подвергнута самому жестокому осуждению. «Этот человек, - говорилось в письме, - навсегда потерял право служить своему королю и своей стране... Он осмеливается предлагать свои услуги монарху, чьи действия служат утверждению принципов, которые революционеры хотели бы погубить... Он не может найти убежише во владениях его императорского величества...» (N.Cortese. Alessandro I di Russia e Guglieimo Pepe. - «L'Europa orientale», 1921, № 1-7, p.125-126). Письма Пепе и Каподистрии найдены Н.Кортезе в Неаполитанском государственном архиве.

198 АВПР, ф. Канцелярия, 1821, д.10015, лл.289-291.

199 Там же, д.10012, л.91-91 об.

200 Там же, л.92-92 об

201 АВПР, ф. Миссия в Турине, д.31, лл.33-34.

202 Там же, д.32, л.4.

203 АВПР, ф. Канцелярия, 1821, д.11310а, л.263.

204 LAngeloni Delia forza delle cose politiche, vol.1, p.209; vol.2. London, 1826, p.114.

205 «Сборник РИО», т.73, стр.54.

206 АВПР, ф. Канцелярия, 1821, д.8324, лл.18 об.-19.

207 Там же, д.8326, лл. 31 об.-32.

208 Там же, д.5419, л.362.

209 В.И.Семевский. Указ.соч., стр.248.

210 C.N.Nesselrode. Op.cit., vol.6, p.111.

211 «Старина и новизна», 1897, кн.1, стр.107.

212 Н.М.Карамзин. Письма к И.И.Дмитриеву. СПб., 1866, стр.304.

213 Н.Барсуков. Жизнь и труды М.П.Погодина, кн. 1. СПб., 1888, стр.85.

214 «Архив брачьев Тургеневых», вып. 5, стр.299.

215 «Русская старина», 1881, т.ЗО, стр.488.

216 «Остафьевский архив...», т.2, стр.92.

217 Там же. «В нынешних газетах, - писал он А.И.Тургеневу 5 декабря 1820 г., - есть нота неаполитанского министерства ко всем державам, а в особенности австрийской, - победительной силы по своей ясности и истине. Каждый здраво и благомыслящий человек то же думал об отношениях Европы к Австрии, к Неаполю. Тут не по-нашему - дипломатический оссианизм и библейское словоизвитие, а чистосердечное изложение запроса, по каким правам впутываются в домашние дела народа, который сам никому не указ» (там же, стр.114).

218 «Декабристы. Поэзия...», стр.489.

219 «Остафьевский архив...», т.2, стр.160,

220 «Записные книжки П.А.Вяземского», кн.2, стр.60.

221 «Из писем и показаний декабристов», стр.14-15.

222 А.В.Поджио. Указ.соч., стр.89.

223 «Архив братьев Тургеневых», вып. 5, стр.263.

224 Н.И.Лорер. Записки декабриста. М., 1931, стр.61. 226 Н.В.Басаргин. Записки. Пб., 1917, стр.11.

226 И.Д.Якушкин. Записки, статьи, письма. М., 1951, стр.52.

227 «Алексей Петрович Ермолов». Материалы для его биографии М., 1864, стр.243. 888 «Сборник РИО», т.73, стр.363,

329 «Сборник РИО», т.73, стр.366.

230 «Алексей Петрович Ермолов», стр.310.

231 ИРЛИ, ф.309, ед.хр.28, л.19 об.

232 Там же, ед.хр.27, л. 20. 288 Там же, л, 52 об. 234 ИРЛИ, ф.309, ед.хр.27, л.80 об.

236 ИРЛИ, ф.309, ед.хр.28, лл.11 об., 17, 19 об.

236 «Остафьевский архив...», т.2, стр.115.

237 «Избранные социально-политические и философские сочинения декабристов», т.2. М., 1951, стр.391.

238 «Архив брагьев Тургеневых», вып.5, стр.260.

239 Н.И.Тургенев. Письма к брату..., стр.331.

240 ИРЛИ, ф.309, ед.хр.28, л.19 об.

241 «Записные книжки П.А.Вяземского», кн.2, стр.58.

242 Рукописный отдел Библиотеки им.Ленина,

243 «Сборник РИО», т.73, стр.580.

244 Там же, стр.471-472

245 «Русская старина», 1877, т. 18, стр.465,

246 Дж.Берти. Указ.соч., стр.432,

ЗАКЛ ЮЧЕНИЕ

Борьба карбонариев в Италии, декабристов в России, членов тайных обществ в Испании, гетеристов в Греции и т.д. - звенья европейского революционного движения, разворачивавшегося в первой четверти XIX в. и достигшего апогея в 1820-1825 гг.

Кризис феодально-абсолютистских порядков, лежавших в основе всех этих движений, порождал много общего между ними. Огромное влияние на формирование их идеологии оказали идеи Великой французской революции.

Во всех этих странах революционные выступления принимали «типичные для того времени заговорщические формы, опирались на кадры армии, делали ставку на военную революцию... Выступая под антиабсолютистским знаменем, они добивались конституционного переустройства общества, одним словом, носили военный, буржуазно-либеральный характер»1.

Неоднородная социальная основа европейских движений 20-х годов обусловила существование в них различных тенденций - умеренно-либеральных и демократических, еще не обособившихся в тот период в самостоятельные течения.

Вместе с тем освободительное движение в каждой стране развивалось по-своему, имело ряд специфических черт, порожденных своеобразием исторического развития этих стран.

Карбонарское движение в своем развитии прошло два этапа. На первом этапе - в эпоху наполеоновского господства - слабая и малочисленная антифранцузская организация карбонариев существовала главным образом на Юге Италии. С эпохой Реставрации связан новый этап развития карбонаризма: распространение

движения по всей Италии, все более решительное выдвижение требований национальной независимости и конституции.

Руководящей силе карбонарского движения - буржуазии (особенно южной, имевшей за плечами опыт 1799 г.) - удалось обеспечить благожелательное отношение или по крайней мере отсутствие враждебности к движению со стороны широких масс населения. Накануне и особенно в начале революций 1820-1821 гг. к карбонарскому движению примыкали десятки тысяч представителей низов, прежде всего крестьянства. Это обеспечило на первых порах успех революции в Неаполе. Однако руководители неаполитанской революции не удовлетворили главного требования крестьянства - не дали ему земли и тем самым оттолкнули крестьянские массы от революции.

В еще большей мере, чем на Юге, полное игнорирование интересов неимущего класса было характерно для буржуазии и либерального дворянства Северной Италии. Таким образом, важнейшая проблема участия широких масс народа в революционной борьбе не была решена в 20-е годы, как, впрочем, она не нашла своего решения на протяжении всего Рисорджименто.

Особенностями итальянской буржуазии был порожден и другой момент, обусловивший поражение революций и неудачу заговоров 1820-1821 гг., а именно - слабость сил, возглавлявших конституционное движение в итальянских государствах. Весьма непоследовательная, нерешительная и склонная к консерватизму линия руководства как в неаполитанской, так и в пьемонтской революциях была связана с преобладанием в обоих правительствах умеренных либералов. В свою очередь господство этого течения в конституционном лагере объяснялось слабостью карбонарского движения, раздираемого внутренними противоречиями.

Решающую роль в падении конституционных режимов в Италии сыграла Австрия. Без участия Австрии бессильные абсолютистские правительства Неаполя и Пьемонта не смогли бы справиться с революционным движением. Следствием этого явился дальнейший рост антиавстрийских настроений в побежденной Италии. Стремление к национальной независимости, без которой немыслимо было добиться свободы и конституции, становилось неодолимой страстью Обострению этих чувств в огромной степени способствовали вести о жесточайших расправах с итальянскими патриотами, предпринятых австрийскими властями в Ломбардо-Венецианской области.

Одной из решающих причин внутренней слабости конституционного движения в Италии 1820-1821 гг. было, наконец, отсутствие координации действий между революционерами различных частей страны. Некоторые попытки установления контактов между карбонариями и деятелями либерального движения Неаполитанского королевства, Папского государства и Пьемонта были безусловно слабыми и малоэффективными Неаполитанские конституционалисты по существу отказались поддержать освободительное движение в других районах Италии, а поддержка с Севера (начало пьемонтской революции) пришла для Неаполя слишком поздно. В основе такой несогласованности действий лежало то обстоятельство, что борьба за создание единой Италии еще не стала в тот период первоочередной целью освободительного движения. Как указывал Дж де Руджиеро, «в тот момент конституционная проблема и проблема единства оказались оторванными одна от другой»2. Если в Северной и Центральной Италии стремление к объединению страны нашло в известной мере отражение в движении 1820- 1821 гг.3, то у неаполитанских конституционалистов это стремление в первые месяцы революции не проявлялось вовсе. Лишь в последние дни существования конституционного режима некоторые деятели

неаполитанской революции пришли к выводу о необходимости создания единой Италии.

Причина того, что деятели итальянских революций 1820-1821 гг. не сумели практически связать свою борьбу с общенациональной задачей, кроется в ограниченности взглядов и возможностей буржуазии того времени, что вытекало из особенностей социальной структуры итальянских государств.

Именно поражение революции 1820-1821 гг. заставило итальянских патриотов осознать, что местный, региональный подход к проблеме итальянского обновления обречен на неудачу. Теперь их внимание к идее национального единства имело уже не риторический и литературный, а сугубо конкретный и практический характер. Подтверждение этому мы находим, например, в документе неокарбонарской венты «Эмигранты на Темзе», изданном в Лондоне в 1823 г, где среди целей борьбы называлась «жизненно важная» задача, в соответствии с которой «каждый добрый кузен всегда во всех своих действиях должен стремиться, чтобы на всем итальянском континенте... было создано единое свободное государство. Это единственный путь сделать Италию настолько сильной, чтобы после того, как иностранцы будут изгнаны, они не смогли бы больше возвратиться и снова терзать и угнетать ее»4.

Движение итальянских карбонариев, несмотря на поражение революций 1820-1821 гг., получило огромный международный резонанс. В 1821 г. карбонарские венты широко распространились во Франции. В тот же период возникло карбонарское движение в Швейцарии, причем среди его руководителей оказалось немало итальянских карбонариев Опыт итальянских карбонариев изучался русскими декабристами Карбонарские организации существовали в США, Англии, Голландии, Бельгии, на Балканах.

Новое поколение итальянских революционеров - демократическое движение «Молодая Италия», развернувшееся в 30-е годы XIX в под руководством Джузеппе Мадзини, - многое восприняло от карбонариев: в новых условиях оно должно было решать проблемы' завоевания свободы, национальной независимости и единства, завещанные им их предшественниками. Вместе с тем деятельность «Молодой Италии» знаменовала преодоление многих слабостей карбонарского движения: впервые задача создания единой Италии была выдвинута как главная первоочередная задача освободительного движения, и решаться она должна была в неразрывной связи с задачами глубокого преобразования o6iu,eci венного строя. «Молодая Италия» явилась первой общенациональной организацией, объединившей патриотические силы различных частей Апеннинского полуострова.

1 К.Ф.Мизиано. Итальянское Рисорджименто и передовое общественное движение в России XIX века -

«россия и Италия» М 1968, стр.94.

2 G. de Ruggiero II pensiero politico mendionale nei secoli XVIII e XIX. Ban, 1946, p.215

3 Требования объединения страны содержались в прокламациях карбонариев Папской области и

манифестах пьемонтских повстанцев.