СВЯТЫЕ МЕСТА И КРЫМСКАЯ ВОЙНА

 

1.

Предмет, о котором мы будем говорить, ставит нас перед необходимостью определиться с понятиями. Когда говорят о том, что привело к войне, говорят о причинах и поводе, причём последний рассматривают как толчок, побуждение, приведшее к войне непосредственно, но самостоятельного значения не имевшее.

Чтобы установить, был ли конфликт, связанный с Вифлеемским храмом, предлогом или причиной для начала Крымской войны надо выяснить, насколько данный инцидент был принципиален, важен. Было ли это только ничего не решавшей провокацией или же без наличия данного конфликта война не могла бы случиться в принципе.

 

 

2

Историография Крымской войны  - одна из самых масштабных среди вопросов отечественной истории.

В дореволюционной обнаруживается 2 основных тенденции.[1] Во-первых, новая актуализация Восточного вопроса, обострение противоречий на Балканах и международной обстановки в целом. Во-вторых, тенденция, связанная с юбилейными торжествами по случаю начала и завершения войны, памятных дат, годовщин со дня рождения или смерти участников событий.

Исследователи по истории Крымской войны были во многом мотивированы публикациями на Западе и полемизировали с зарубежной мемуаристикой. Кроме того, война вызвала поток историко-агитационной литературы, ярким примером коей является творение К.К. Голохвастова «Матрос Пётр Кошка и другие доблестные защитники Севастополя». Впрочем, причины Крымской войны выглядят у Голохвастова довольно упрощённо и сводятся к зависти Англии и Франции к успехам России; руководствуясь той завистью, они и подстрекали против России Турцию.[2] Среди мемуарной литературы современные исследователи историографии выделяют труды Е. Ковалевского[3], П. Алабина[4] и М. Чайковского[5]. В целом же, историография Крымской войны до революции развивалась, в основном, усилиями историков, находившихся на военной службе и впоследствии достигших крупных военных чинов. Речь идёт о М. Богдановиче[6], Н. Дубровине[7], А. Зайончковском[8], П. Бобровском[9] и др.[10]. Неудивительно, что историками военными, коих более занимают вопросы стратегии и тактики, снабжения и манёвров, технического оснащения и особенностей боевых действий, вопрос о роли и месте конфликта в Вифлееме трактовался как малозначительный.

Общее мнение историков советского периода сводилось к тому, что обе конфликтующие стороны (поддержанная Европой Турция и, собственно, Россия) использовали ситуацию с ключами от храма лишь в качестве предлога. Именно такой точки зрения придерживался признанный классик отечественной историографии Е. Тарле, написанный ещё в годы Великой Отечественной и тогда же удостоившийся государственной премии СССР, после чего писать что-то иное стало уже, во всяком случае, неудобно. Следом за тем, точка зрения Тарле вошла во все советские учебники и утвердилась в умах. Вообще надо заметить, что данному вопросу, столь близкому к религиозным проблемам, внимание и вовсе почти не уделялось в тот период нашей истории, когда вера находилась вне национальной идеологии. 

3.

А между тем, существует ведь принципиально иной взгляд на проблему. Просто его слабость в том, что он высказывался до революции и в первые советские годы людьми, которых потом благополучно «забыли». Вот, например, взгляд С.Ф. Платонова, который прямо пишет о «крупном столкновении по вопросу о святых местах в Палестине»[11], о «падении престижа русского имени в Турции».[12]

Обратимся же ещё раз к точке зрения Тарле. Как явное доказательство «надуманности» вопроса о Святых местах он выдвигает следующий аргумент: «авторитетные в этих вопросах высшие иерархи обеих церквей довольно равнодушно относились к этой внезапно возникшей дипломатической возне вокруг Святых мест. Знаменитый митрополит московский и коломенский Филарет Дроздов решительно ничем не проявил сколько-нибудь страстного интереса к этому делу.»[13].

И тут мы вправе задаться вопросом: а зачем митрополиту Московскому и Коломенскому проявлять страстный интерес к делу, которое имеет место быть в тысячах вёрст от его епархии? Митрополит Московский от Патриарха Московского и всея Руси тем и отличается, что является лишь епархиальным архиереем и в его обязанности ну уж никак не входит необходимость защищать интересы Православия по всему миру, хотя бы дело даже происходило и в Святых местах. Главой русского Православия являлся со времён Петра Император Российской империи[14]. Именно в его компетенции следует признать ту самую обязанность блюсти интересы православных по всему миру, чем император Николай Павлович, как мы увидим ниже, ничуть не пренебрегал.

 

4.

Наиболее показательным является рассмотрение взгляда на войну собственно императора Николая. Рассматривал ли он конфликт только в качестве внешнего повода, в качестве предлога или же события в Вифлееме были для него причиной, основанием к войне? Для решения подобной задачи следует определить взгляд императора на Православие, на Церковь, на своё место по отношению к ним.

Не будем рассматривать закономерно тенденциозные точки зрения советских историков (хоть того же Тарле), считавших русского самодержца, небезуспешно правившего почти 30 лет заурядным солдафоном на троне[15]. Мы её учитываем также, как и остальные. Другой вопрос, что она едва ли выдержит серьёзную критику. Достаточно обратиться к нескольким трудам младших современников Николая, и мы увидим другую картину. Оговорюсь, перед нами не стоит задача полного воссоздания морально-духовного облика. Нас интересует его отношение к Православию. Вот свидетельства, собранные русским историком Н.Д. Тальбергом. Свидетельства, впрочем, не противоречащие замечаниям Тарле о дурных обстоятельствах воспитания будущего государя[16], но оттого ещё более ценные и рисующие нам, как бы другую сторону картины.

Был он (Император Николай Павлович – прим. авт.) и по-настоящему церковным. С детства нравилось ему церковное пение, и он отлично знал церковные службы… иногда пел в малой придворной церкви[17].

По свидетельству А. С. Пушкина, записанному А. О. Осиповой, «всякий раз, что я видел его (государя) за обедней, он молился; он тогда забывает всё, что его окружает. <…>  Я много раз наблюдал за царской семьёй, присутствуя на службе; мне казалось, что только они и молились…»[18]

Очень важны для нас слова самого Николая, более того, редкие слова, которые не приходится выуживать из официальных рамок казённых актов.

Е. Н. Львова пишет в своих воспоминаниях: «Он (Император) говаривал, что, когда он у обедни, то он решительно стоит пред Богом и ни о чём земном не думает. Надо было видеть его у обедни, чтобы убедиться <…> какое почтение он имел к святыне!»

Фрейлина А. Тютчева писала: «Император был чрезвычайно точен и аккуратен. Он входил в церковь с боем часов…»[19]. Императрица Александра рассказывала Тютчевой, что <…> в трудные времена он прерывал сон, становился на колени и тихо пел псалмы Давида[20].

Думаю, что приведённых свидетельств вполне достаточно, чтобы утверждать: нет никаких сомнений в личной набожности государя. Теперь попытаемся кратко осветить его деятельность в отношении церкви.

Если говорить о строительстве, то при Николае была развёрнута активная деятельность по возведению храмов. Храм Христа-Спасителя (строительство начато), Исаакиевский собор и ряд др. церквей К. Тона построены именно при Николае I[21]. Тогда же был основан целый ряд новых монастырей, самый известный из которых – в Дивеево, а также Нилова и Николостолбенская пустыни[22].

При Николае I указом 1835г. монастырям отводились земельные участки площадью 100 и более десятин или взамен этого — денежные ассигнования, а в 1838г. монастыри получили право пользоваться лесными участками из казенных дач размером от 50 до 150 десятин.

Использование Православной Церкви в политических и идеологических интересах светской власти, в чём часто обвиняют Николая I, удивления вызвать не может, прежде всего, потому что эта власть была конфессионально ориентирована.[23] Церковь руководилась государством, но интересы её явственно были под охраной искренно верующего человека, каким был Николай I.

Представляется, что деятельный христианин Николай I не мог воспринимать конфликт, связанный со Святыми местами иначе, как серьёзное основание, как причину, а вовсе не как предлог[24] для начала войны в защиту интересов Православия. О том же свидетельствуют и документы.

 

5.

Приступая к разбору официальных документов, хочется отметить, что, безусловно, они, писались по определённым образцам, и составлялись нередко не самим императором, а лишь давались ему на подпись. Однако, есть смысл попробовать уловить тот личностный момент, который неминуемо будет проскальзывать сквозь казённый язык. Более того, такой человек, как Николай I, который всегда стремился вникать в детали[25] и подробности, неминуемо указы самолично просматривал и правил до подписания, что даёт нам право говорить: личностный момент принадлежит именно ему.

Начнём с манифеста, вышедшего за 5 лет до войны, 14 марта 1848 года.  Конечно, выражения вроде «Богом нам вверенной России», «По заветному примеру православных наших предков, призвав на помощь Бога Всемогущего» и «со святою нашею Русью»[26] можно признать чистой формальностью. Но в них, во-первых, понимание власти, как ответственности, данной Богом, во-вторых, осознание связи с православным наследием страны.

Ну а завершение манифеста и вовсе выглядит отходом от формы в пользу чувства, порыва верующей души. В самом деле, в XIX веке в официальном документе ставится библейское «С нами Бог, разумейте, языцы, и покоряйтеся, яко с нами Бог». Вставка данной фразы в документ доказывает, во-первых, немалую степень знакомства автора со Святым Писанием, во-вторых, свидетельствует о том, что сознание его было провиденциалистским, христианским.

То же самое подтверждает Высочайший манифест 14 июня 1853го, посвящённый началу Крымской войны. Среди прочих читаем слова: «призвав Бога на помощь, Ему предоставим решить спор наш и, с полной надеждой на Всемогущую Десницу, пойдём вперёд за веру православную»[27].

Уже упомянутое нами упование, свойственное истинно православному человеку дополняется ещё одним важным моментом. В качестве официального мотива заявляется защита православной веры, что означает, по крайней мере, то, что подобное объяснение могло быть воспринято в качестве серьёзного основания для открытия военных действий. Целью ставится «защитить права и преимущества нашей Православной церкви». А теперь зададимся вопросом: теряла ли церковь права и преимущества в действительности? В чём же заключался вопрос о храмах? Вот, что пишет Тарле:

«Спор шёл не из-за права молиться в этих храмах: этого ни католикам, ни православным никто не запрещал, а дело заключалось в стародавних распрях греческих монахов с католическими о том, кому чинить провалившийся купол в Иерусалиме, кому владеть ключами от Вифлеемского храма (который, кстати, этими ключами вовсе и не запирался), какую звезду водворить в Вифлеемской пещере: католическую или православную и т. д.»[28].

Во-первых, непонятно, что подразумевает Тарле под загадочно общим «и.т.д.» - там вполне могут крыться основания неважные для советского историка, но важные для русского императора и русских людей. Во-вторых, попробуем рассмотреть то, что имеется из известного. Ремонт купола, а кроме того, и всего Вифлеемского храма, сгоревшего за несколько лет до того[29].  Насколько важным может оказаться ремонт храма той или иной конфессией? Дело в том, что культурные различия за десяток веков достигли «дистанций огромного размера», а значит, отремонтированный, отреставрированный, расписанный в чужом стиле храм будет ощущаться практически чужим, что, безусловно, верующих ущемляет. То же можно сказать и о расписании служб. Следует признать, что наше (по часам) расписание явно удобнее католического (подневного), так как позволяло избежать недоступности храма для верующих, если, скажем, переходящий праздник попадал на день, когда храмом должна была распоряжаться другая конфессия. Вифлеемская звезда является очевидным и важным символом. Её принадлежность к той или иной культурной традиции несёт важнейшее значение.  Тарле глубоко неправ, говоря, что сей предмет мелок и незначителен. Вопрос, в частности, о том, чья будет звезда, у кого будут символические ключи, есть вопрос престижа той или иной религии, её подачи себя, что, безусловно, важно для православных и вот почему. На середину XIX века Российская империя оставалась единственной православной страной. Более того, православие было её официальной религией. А значит, любой ущерб престижу православия, интересам православных являлся уроном России, её престижу, её положению, её весу в мире.  Нанесение подобного ущерба, несомненно, требует ответа, вызывает некое противодействие. Именно противодействием и явились действия русской стороны.

 

 

6.

Итак, представленные свидетельства позволяют выдвинуть тезис, что именно причиной, основанием к действию, стал для православных конфликт вокруг храма в Вифлееме.

Религиозный конфликт отнюдь не являлся столь незначительным в отличие от той точки зрения, которая до сих пор была принята в нашей историографии. Более того, возможно, дальнейшие исследования личности монарха, религиозного и политического сознания русского общества и других факторов позволит придти к ещё более определённым выводам.

Крымская война вызвала широкий отклик во всех слоях общества, на неё возлагались не только и не столько экономические, но особые мессианские чаяния. Они воспринимались сквозь призму эсхатологического сознания как реализация исторического предначертания России.

---