Михаил Гринберг (Зеленогорский)

ЖИЗНЬ И ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ АРХИЕПИСКОПА АНДРЕЯ (КНЯЗЯ УХТОМСКОГО)

К оглавлению

IV

«ВЫ УПРАВЛЯЕТЕ ТЕПЕРЬ СВОИМИ ЕПАРХИЯМИ САМОСТОЯТЕЛЬНО...»

Осенью 1918 года декретом Совнаркома была учреждена Чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией на чехословацком Фронте. Ее председатель М.И. Лацис в первой статье своего журнала «Красный террор» опубликовал статью под тем же названием, в которой определил задачи комиссии:

«Мы уже не боремся против отдельных личностей, мы уничтожаем буржуазию как класс. Это должны учесть как сотрудники Чрезвычайных комиссий и все Советские работники, из которых многие взяли на себя роль плакальщиков и ходатаев.

Не ищите в деле обвинительных улик о том, восстал ли он против Совета оружием или словом. Первым долгом вы должны его спросить, какого он происхождения, какое у него образование и какова его профессия. Вот эти вопросы должны разрешить судьбу обвиняемого.

В этом смысл и суть Красного террора... » (278, 2).

Приказ по ЧК фронта за № 9, определяющий отношение к духовенству, был не менее категоричен: «подвергать расстрелу каждого из них несмотря на его сан, кто дерзнет выступить словом или делом против Советской власти» (279, 11).

Подобные теории и приказы действовали в Поволжье и на Урале. Однако еп. Андрей оказался за Уралом до вступления Красной Армии в Уфу (30 января 1919 г.), так как еще в период Уфимского Государственного Совещания, до колчаковского переворота, в городе Томске состоялся съезд, в котором приняли участие церковные иерархи и представители мирян заволжских и сибирских епархий. Затем, уже в Омске, был созван Сибирский Поместный

Собор, в решениях которого было определено:

«Впредь до соединения и восстановления отношений с Патриархом, учреждается временное Высшее Церковное Управление, заседающее в месте резиденции Правительства под председательством местного Епархиального епископа» (233, 32).

Из архиереев в ВВЦУ были избраны архиеп. Симбирский Вениамин и еп. Уфимский Андрей. После колчаковского переворота, когда было свергнуто правительство членов Учредительного Собрания, председателем ВВЦУ автоматически стал Омский еп. Сильвестр.

В советской литературе прочно закрепились формулировки, определяющие еп. Андрея как «видного деятеля колчаковщины», «колчаковского прислужника», «героя колчаковских банд». Однако большинство подобных высказываний либо голословны, либо опираются на высказывания архиерея, относящиеся к периоду весны-осени 1918 года, когда Колчак еще не числился верховным правителем. Единственная, заслуживающая внимания, из инкриминируемых епископу статей, относится к первым дням 1919 года, где он вновь повторяет речи о захвате России немцами и назначает двухнедельный пост: «может быть за наше покаяние Господь спасет нас, и наш, прегрешивший перед Ним народ» (350, 2). Авторы противоцерковных брошюр не испытывали недостатка в фактическом материале, доказывающем антисоветскую деятельность церковных служителей, однако, многочисленная литература не приводит ни единого факта в подтверждение обвинений еп. Андрея в призывах к войне и злобе в период 1919 — начала 1920 гг.

В атеистической литературе сложилось фантастическое представление о так называемых «полках Иисуса и Богородицы», создание которых приписывается еп. Андрею. Миф о боевых частях монахов и священников был создан несколько позже, а в 1919 году журнал «Революция и церковь» писал об этих полках как об обычных военных формированиях, отличавшихся от других подразделений нашитым на мундире восьмиконечным крестом: «Солдаты

этих полков, как описывают очевидцы, наряжены в особую форму с изображением креста. Впереди полков идут (неизвестно добровольно или в порядке мобилизации) с пением молитв и лесом хоругвей облаченные в ризы и стихари служители культов. Состоят эти полки из наиболее темных, фанатично настроенных солдат колчаковской армии» (236, 20-21). Таким образом, это был лишь один из элементов белой пропаганды, пытавшейся объединить под одним знаменем приверженцев православия и старообрядчества. Церковная печать того периода не преминула бы осветить боевые действия клира*, однако мы находим здесь лишь сведения о проповеднических отрядах, руководство которыми осуществлял лично Омский архиерей Сильвестр.

В противоцерковной литературе, почти без исключения в каждом труде, трактующем о событиях гражданской войны, в доказательство активной антисоветской и антипатриотической деятельности Сибирского ВВЦУ непременно цитируется послание к руководителям христианских церквей с обвинениями Советской власти и призывом приложить усилия для оказания поддержки русской православной Церкви в борьбе с атеистическим правительством. Послание подписано всеми членами ВВЦУ, за исключением епископа Андрея.

Многочисленные факты свидетельствуют о разгуле террора в колчаковских войсках и в тылу. Наиболее яркие, документированные воспоминания об этих событиях приводятся в книге одного из руководителей Красной Армии в Сибири и на Дальнем Востоке А.С. Парфенова (Алтайского) **. Колчаковские карательные органы почти не видели разницы между большевиками и другими социалистическими партиями, с ненавистью относились к кадетам, видя в них главных виновников революции. Перед нами встает картина жесточайшего подавления всякой

* Кстати сказать, христианскому духовенству категорически воспрещено владение оружием.

** Автора песни «По долинам, и по взгорьям».

оппозиции, откуда бы она ни исходила. Уничтожались активисты всех партий левее октябристов за малейшее выступление против колчаковского режима, солдаты и офицеры расстреливались за малейшее проявление недовольства.

В годы мировой войны еп. Андрей держался образа мыслей, близкого к позиции либеральной газеты «Утро России» — органа прогрессистов, стоящих в тот период на крайнем левом фланге лояльных режиму партий. Колчак конфликтует с частями чехословаков, которым симпатизирует епископ. В марте месяце 1919 года колчаковский генеральный штаб в «Сводке сведений по контр-разведке» сообщает: «Социалисты-революционеры в блоке с большевиками. Сорганизованы объединенные боевые дружины по Сибирской железной дороге и в крупных центрах... Идет усиленная совместная работа по организации предстоящего весною вооруженного выступления и всеобщей забастовки» (384, 164). Мы, разумеется, ни в коей мере не стремимся выставить еп. Андрея сторонником вооруженных восстаний, но бдительные органы белого движения были обязаны помнить о том, что совсем недавно владыка высказывал надежду на совместную работу с эсерами в деле организации сельских приходских общин.

И последнее. Достаточно выяснено отрицательное отношение епископа к российскому самодержавию, особенно к последнему императору, и он явно не мог сочувствовать культу семьи Романовых, насаждавшемуся в колчаковской армии*.

Вот почему кажется сомнительной формулировка, помещенная в обвинительное заключение по делу патриарха Тихона, характеризующая еп. Андрея как «черносотенного церковного деятеля... бывшего заведующего духовенством

* Цитирование высказываний епископа в антирелигиозной литературе чаще всего небрежно и недоброкачественно. Так, в связи с отношением к самодержавию из статьи в статью кочевала фраза из речи владыки, произнесенная перед открытием Гос. Совещания в Уфе (см. с. 70 нашего очерка), которой давался абсурдный комментарий: призыв к восстановлению династии Романовых в лице великого князя Михаила.

армии Колчака и деятельнейшего сподвижника черного адмирала по формированию «крестовых дружин» и «проповеднических отрядов» (381, 111-112). Зная взгляды еп. Андрея, методы его работы, можно утверждать, что он не мог быть апологетом гражданской войны, и верить, в частности, его словам о серьезных разногласиях с «верховным правителем России» (369). С уверенностью можно говорить об этом и потому, что мы располагаем документами, подтверждающими, что и в тот период еп. Андрей руководствовался теми же принципами, которые он провозгласил основой своей деятельности 12 лет назад при наречении его во епископа: «когда устроятся дела церковные, умиротворится смятенный дух народный, когда православный русский народ окружит тесным кольцом своих архипастырей и объединится с ними, когда обновится православная Русь, тогда возвратится мир и радость всей нашей общественной жизни во всей ее совокупности» (16, 1307). Так говорил владыка Андрей 12 лет назад, те же принципы провозглашает в дни братоубийственной войны:

«С кем могут блокироваться приходские советы? Может ли быть блок приходских советов с кадетами? — Невозможно... Возможен ли блок приходских советов с социал-революционерами? Должен оговориться, что эта партия для меня из всех остальных самая близкая. Церковно-приходские советы и партия с.-р. должны составлять единое неразрывное целое...

Что касается русских социал-демократов, то они, вероятно, скоро убедятся, что Церковь для них — родная мать, а не враг, что Церковь открывает для них свои объятия, и что радость человеческая имеет основание не в классовой борьбе, а в братской взаимопомощи...» (250, 29)*.

* Один из наиболее плодовитых аитирелигиозников Борис Кандидов эти слова определил следующим образом: «В лице Ухтомского церковь высказалась за создание союзов от черносотенцев до меньшевиков включительно, и эта желтая коалиция в союзе с иностранными оккупантами по плану мракобесов противопоставлялась советской власти» (250, 30).

Формально числясь руководителем духовенства 3-й армии, епископ оставался на своем посту и выполнял долг духовного пастыря, настойчиво пропагандируя идею укрепления церковной жизни. Иллюстрацией может служить выдержка из отчета об итогах Сибирского Поместного Собора, где содержится призыв распространять принятый Всероссийским Собором 1917/1918 гг. приходской Устав и проводить его в жизнь:

«Организовывать приходские союзы, учитывая их влияние на население, составляющее оплот всякой государственности в смысле участия этих союзов в политической и общественной жизни обновленного государства» (238, 32).

Разумеется, режиму адмирала Колчака были чужды подобные общественные организации и потому постановление Сибирского Собора могло вызвать лишь негативную реакцию белого руководства на востоке страны. А о том, что решение Собора вызвано непосредственным влиянием еп. Андрея, свидетельствуют протоколы:

«Что такие союзы могут оказать действительно большое влияние, показывает результат городских выборов в Уфе, где приходы провели 30 гласных из 102», — читаем мы дальше (238, 133).

Итак, в период очередной попытки чисто политического решения проблем страны владыка Андрей продолжает работу, твердо убежденный в примате духовного начала в жизни общества.

Крах Белой армии в Сибири застал еп. Андрея в Новониколаевске, где он и был в феврале 1920 г. арестован советскими властями наряду с другими архиереями*. Они были обвинены в разжигании классовой ненависти, пособничестве белой армии и антисоветской пропаганде.

* Вероятно в этой же группе иерархов был арестован и архиеп. Омский Сильвестр, т.к. известна дата его смерти — 26.2.1920 г. (289, т. VI).

Осенью того же года еп. Андрей, Симбирский Вениамин и викарий Уфимской епархии Николай Златоуетовский выступили с заявлением, в котором писали:

«Мы не способны ни по характеру нашей церковной деятельности, ни по личным нашим наклонностям ни к какой противоправительственной ни явной, ни тем более тайной агитации и к существующей власти относимся вполне лояльно, почему и обращаемся с просьбой о нашем освобождении и прекращении наших дел» (213, 55).

Журнал «Революция и церковь» — NN 9-12 за 1920 год — сообщает, что еп. Андрей подал особое заявление, в котором «раскаивается в прежних нападках на Советскую власть за ее декрет об отделении церкви от государства и заявляет, что, наоборот, он приветствует параграф 13 Советской Конституции, что он будет всегда стремиться к такой свободе церкви и что поэтому считая единственно правильным такое решение вопроса, готов содействовать Советской власти в ее работе по отделению церкви от государства» (213, 55-56).

Автор журнальной статьи называет заявление епископа «лицемерным», однако, памятуя длительную борьбу владыки за автономию православия в рамках российского государственного образования, нельзя согласиться с подобной оценкой, заподозрить еп. Андрея в трусости или подлоге.

На основании заявления, после десятимесячного заключения дело епископа было, тем не менее, прекращено, он был освобожден из-под стражи и «направлен в Уфу с тем, чтобы он там находился под надзором своих верующих, которые в случае нарушения принятых на себя обязательств, будут отвечать как соучастники» (213, 56). Окончательное решение дела состоялось 3 декабря 1920 года в Сибирском революционном трибунале, где епископ изложил свои взгляды на взаимоотношения русской православной Церкви с Советским государством и, по его утверждению (117), эта точка зрения нашла положительный отклик у членов трибунала. Вероятно, программа 1920 года идентична той, что была представлена еп. Андреем в 1922 году

Московскому трибуналу, и мы можем привести полностью вторую ее часть, в которой определяются принципы сосуществования Церкви и атеистического государства:

ОБЩИЕ ПРИНЦИПЫ ПРАВОСЛАВНОЙ ЦЕРКОВНОЙ ЖИЗНИ

1. Общий труд на общую пользу (литургия- республика).

2. Экономика есть этика, т.е. должна быть проникнута этическими началами (учение прор. Исайи о торговле 23, 18).

3. Отделение Церкви от государства и борьба с клерикализмом, как административным произволом иерархии (1 Петр. 5, 3).

4. Цель общественной государственной жизни должна заключаться не во всестороннем развитии и воспитании личности, а в правде (совести) и красоте (образ Божий).

5. Цель жизни православных приходских деятелей заключается в том, чтобы через церковное единение славянства идти к единению вселенской Церкви на будущем УШ Вселенском Соборе.

6. Христиане, твердо уповая, что Господь сам хранит свою Церковь, должны защищать свободу исполнения всякой религии, свободу слова, печати (Иерем. 3), собраний и союзов.

Христиане защищают полное право равенства и братства людей и народов и потому должны защищать свободу равного, всеобщего, тайного и прямого голосования вместе с равноправием женщины (Деяние 21, 3).

Православные христиане, зная, что в церковном учении заключается всеобъемлющая истина, должны уклоняться от участия в жизни политиканствующих, враждующих между собой партий» (116).

В 1920 году подобная программа еще могла встретить снисходительное отношение у представителей власти и потому еп. Андрей смог выехать в Уфу, где в том же году накануне на епархиальном съезде он заочно был избран

епископом Уфимским. Обстановка в Уфе была напряженная: проблемы заключительного этапа военного коммунизма сплетались с остро стоящим национальным вопросом, ибо мусульманские националисты боролись за выселение из Башкортостана всех инородцев (480, 114). Одновременно, власти повели широкое наступление на духовенство, широко ведя антирелигиозную пропаганду. Так, например, журнал «Пахарь», методично печатавший противо-церковные статьи, встретил епископа поэмой Сергея Городецкого «Исповедь», где, между прочим, священник поучал старуху:

Ты, я вижу, коммунистка,
Кайся, кайся поскорей.
Бог не пустит к раю близко
Краснобесья дочерей (206, 30).

В этот момент в Башкирской республике появляется бывший архиерей, пользующийся всеобщим почитанием, и выступает с пропагандой организации церковной жизни. Это все та же программа «Как должны жить наши православные христиане», позже рассмотренная Московским революционным трибуналом. Вторую часть ее мы привели выше, а вот первая, в которой еп. Андрей обратился к верующим:

«1. Нужно всех православных христиан, верующих во единую, святую, соборную, апостольскую Церковь и сознательно признающих свои обеты св. крещения, переписать в приходскую книгу, а неверующим сказать «оглашенные, изыдите».

2. Все записавшиеся в приходскую книгу являются полноправными прихожанами и составляют приходское собрание, т.е. приход, как церковно-культурно-экономическую единицу.

3. Приходское собрание избирает из своего состава приходской совет, как свой исполнительный орган.

4. Председателем приходского совета должен быть

выборный мирянин (в крайнем случае священник), равно и весь приходской причт должен быть избран приходским собранием с указанием священных канонов.

5. Приходским имуществом должен распоряжаться и им целесообразно пользоваться Приходской Совет.

6. Приходское Собрание имеет нижеследующие обязанности, а Приходской Совет может иметь следующие отделы:

а) отдел попечения о храме (председатель);

б) отдел хозяйственной и приходской кооперации (Лк. б, 10-20); (I Кор. 16, 1, 1-1; 2 Кор. 8). Постановление, подлинного диаконства (Дн. 6, 1-6).

в) отдел семейно-воспитательный; воспитание в семье и школе (Мр. 28, 15-21; I Тим. 3, 4-5).

г) отдел заведования приходской благотворительности по преимуществу чрез приходских диаконов, богадельнями, приютами, больницами и т.п.

д) отдел служебно-дисциплинарный.

е) отдел обще-культурно-просветительный.

7. Приходские советы могут объединяться в советы окружные, уездные, епархиальные. Епархиальный союз приходских советов (непременно выборный) составляет епархиальное собрание, которое является хозяином церковной епархиальной жизни» (116).

Такова была первая часть программы, разработанной «Уфимским братством». Вторая часть «Общие принципы православной церковной жизни» — определяла задачи приходской деятельности в рамках Советского государства.

В эпоху массового общественного движения, когда изменялся язык и трансформировались многие ранее привычные понятия, в обращении с верующими, а в особенности с властью, приходилось применять новые формулировки, чтобы высказать старые истины. Однако в многочисленных попытках того времени подобные искания часто приводили к утере главного, неограниченного временными и пространственными рамками. Так, например, произошло с созданной в 1922 году в Москве «Свободной

трудовой Церковью», руководители которой, по словам авторов «Истории русской церковной смуты», стремясь к делу, активности, «совершенно вычеркивают из христианства благодатно-мистическую стихию, отчего оно становится беспредметным и превращается в простой придаток к коммунизму» (280 б, 80).

Уфимское братство, действуя в рамках русской православной Церкви и оставаясь верной ее канонам, провозглашает принципы церковно-общественной жизни православного прихода в 20-е годы XX столетия, неустанно повторяет, что цель ее — «в правде (совести) и красоте (образе Божьем..., в том, чтобы чрез церковное единение славянства идти к единению Вселенской Церкви и будущему УШ Вселенскому Собору» (116). Программа Уфимского братства строго указывает на недопустимость вмешательства в политическую деятельность, памятуя о том, что «в церковном учении заключается всеобъемлющая истина».

Однако еп. Андрею не была дана возможность развернуть работу в его епархии, так как во второй половине февраля 1922 года он был арестован «за произнесение проповеди, в которой призывал крестьян организовываться в крестьянские союзы» (369). Таким образом, власти расценили идеи уфимского братства как программу антисоветской борьбы.

Авторы небольшой брошюры, вышедшей в 60-е годы в Уфе, донесли до нас рассказ очевидца об истории тогдашнего ареста еп. Андрея. Приведем его:

«Годы ничему не научили матерого врага Советской власти. Вернувшись в Уфу, Ухтомский пытается каждую церковь превратить в оплот контрреволюции. Уфимские чекисты пристально наблюдали за деятельностью епископа. Они собрали полновесный материал о его антисоветских выступлениях, о том, что он — глава, вокруг которого собираются все недруги Советской власти. Становилось ясно: арест Ухтомского неизбежен. Получена телеграмма из Москвы: «Проведите тщательную операцию с арестом епископа Андрея князя Ухтомского». В кабинете соби-

раются все оперативные работники Губчека. Был тщательно разработан план операции. Исходили из того, что вечером на квартире епископа соберутся многие из высоких духовных лиц, наиболее влиятельные из бывших купцов, торговцев...

Вечером все участники операции заняли свои места вокруг резиденции епископа. Наблюдают, как сюда прибывают все новые и новые гости. Начальник отдела И.В. Полянский с группой чекистов входит в зал. За длинным столом со всякой снедью и питьем внушительное общество. Чекисты просят всех остаться на местах. Предъявляют ордер на арест и обыск...

Епископ встал из-за стола последним. А через несколько дней Ухтомский под охраной уфимских чекистов был доставлен в Москву» (431, 33-34).

Епископ был этапирован в Москву на Лубянку*. По рассказам свидетелей, в тюрьме пробыл недолго: серьезно заболел и был выпущен для лечения. Есть сведения, что лечился в частной больнице в Рогожско-Симоновском районе.

Уезжая из Уфы, еп. Андрей оставил паству на попечение своего давнишнего сотрудника крупнейшего единоверческого деятеля — еп. Симона (Шлеева), который в 1920 году бьш избран Уфимским единоверческим епископом. После ареста владыки Андрея он был назначен Патриархом православным епископом той же епархии**, в то время как внимание патриарха Тихона все больше занимали события в Сибири, где группа клириков во главе с будущим

* На Лубянке епископ в последний раз виделся со своим братом Алексеем, который был арестован в Рыбинске. Однако здесь в имеющихся сведениях звучит разноголосица. Биограф академика Ухтомского утверждает, что тот уже 31 января 1921 года бьш этапирован в Петроград по ходатайству известного физиолога Шателшикова, обратившегося к Н.К. Крупской. «Правда» же сообщает, что еп. Андрей был арестован во второй половине февраля, — следовательно их встречи не могло быть?

** Весной 1921 г. еп. Симон был убит, — по версии местных властей это было совершено грабителями. Местные жители считали, что это была месть чекистов за недавнее убийство их сотрудника (431, 38).

обновленческим митрополитом Петром (Блиновым), священником Макарием Тороповым и священником Авдентов-Солодиловым, шумно заявляла о необходимости Сибирской Советской православной Церкви (483, 142). На опасный участок архиепископом Томским и был назначен владыка Андрей. Однако в управление он не вступил, так как следствие по его делу продолжалось, и наконец 12 июля 1922 года в судебном отделе газеты «Правда» была помещена статья «Процесс бывшего князя Ухтомского».

Время возобновления дела было выбрано явно не случайно: только что завершился громкий процесс эсеровской партии, вынесший суровые приговоры. Вот почему в правде курсивом было отмечено, что по словам самого еп. Андрея* «партия эсеров является наиболее близким и приемлемым для меня политическим толком». Кроме того, здесь же указывалось, что «при деле находятся несколько благодарственных писем, посланных эсером Авксетьевым бывш. князю Ухтомскому». В статье епископу инкриминировалась враждебная пропаганда против Советской власти и агитация вступления в белые войска. Однако, здесь же приводились слова владыки на допросе о том, что он «не является противником Советской власти, которую дважды признавал. Работа при Колчаке не была контрреволюционна и с самим Колчаком он неоднократно имел расхождения» (369). Тем не менее дело епископа явно увязывалось с только что закончившимся процессом.

Судя по приговорам эсерам, последствия могли оказаться самыми тяжкими, но неожиданно 8 августа в той же газете в отделе хроники было опубликовано сообщение «Прекращение дела Ухтомского»:

«На распределительном заседании Московского Ревтрибунала постановлено за недостатком улик прекратить дело бывш. князя Ухтомского (Архиерея Андрея)» (358).

А вслед за этим 10 августа в центральном органе РКП(б) можно было прочесть открытое письмо самого епископа «Во имя правды», в котором между прочим говорилось:

*Вероятно, имелось в виду высказывание эпохи Гражданской войньь

«Считаю мое освобождение Московским Трибуналом актом глубокого великодушия по отношеншо ко мне и государственной мудрости.

Ныне уфимские проекты, удостоенные апробации Сибирского рев. Трибунала 3 декабря 1920 года, да будут нормой русской религиозно-общественной жизни и христиан, и евреев, и мусульман на территории РСФСР. Бывший князь Ухтомский, а ныне епископ Уфимский Андрей» (117).

Однако столь неожиданный поворот дела не следует считать случайным на фоне тех событий, которые разворачивались тогда в жизни русской церковной православной организации. Именно в день опубликования открытого письма еп. Андрея в Москве начал работать 1-й съезд «Живой Церкви», организаторы которого намеревались «плыть на корабле Советской государственности» и, разумеется, власти, осведомленные о реформаторских идеях владыки Андрея в годы, предшествующие революции, надеялись на подключение епископа к новой волне обновленчества. В ту бурную эпоху, когда торжествовал лозунг «кто не за нас, тот против нас», мало кто обращал внимание на оттенки, глубоко вдавался в теоретические построения и потому компетентные органы надеялись на то, что еп. Андрей примет участие в движении, на которое сделало ставку ведомство Е.А. Тучкова. Идеолог обновленческого движения Б.В. Титлинов определял его задачу следующим образом: «Своими социальными лозунгами обновленная Церковь делает очередную попытку религии сохранить свое влияние на человеческие умы, попытку мирно овладеть социалистическим движением, чтобы избежать для Церкви положения изолированности в строящемся социалистическом обществе» (439, 4).

Епископ Андрей представлял себе задачи религии и Церкви в ином аспекте, и ему глубоко чужда была идея «новой» попытки облагодетельствовать человечество, идти «на соблазн великого инквизитора, который требовал отказа от истины во имя счастья людей» (Н. Бердяев). Епископ рассматривал эту проблему по-иному и четко сформули-

ровал свое отношение к ней в своих работах.

Резко отрицательное отношение владыки к «Живой Церкви» и последующему обновленчеству можно было предсказать заранее, так как по принципиальным вопросам церковной политики у них никогда не могло быть примирения: это, во-первых, проблема взаимоотношений с государственной властью, во-вторых, влияние мирян на дела Церкви, роль которых Красницкий, например, начисто отрицал. Категорически неприемлемы были для архиерея и практические новшества обновленцев, санкцию на введение которых имел право дать лишь Вселенский Собор: второбрачие клира, женатый епископат, отношение к мощам и другое.

Позже еп. Андрей написал 10 посланий «Об обновленчестве», которые, к сожалению, мы не смогли разыскать. Но в нашем распоряжении есть письмо владыки от 17 мая 1923 года, где он осуждает решения обновленческого Собора 1923 года и вообще не признает его законность:

ОБ АНТОНИНОВЩИНЕ ГОСПОДСТВУЮЩЕЙ ЦЕРКВИ

Братие! Русские люди! Хочу вам сказать слово правды об Антониновской новой иерархии и наших блудйых попах, которые разрешили себе второбрачие. »

Помните. Это учинил епископ Антонин на Московском Соборе 1923 года, который можно назвать только «Московский разбойнический собор», потому что на этом Соборе не было Духа Божия, не было правды Христовой. Этот разбойнический собор учинил и утвердил новую иерархию Российской Церкви, которая теперь и начала господствовать над православной братией.

Эта новая Антониновская церархия гораздо ниже в каноническом отношении, чем иерархия Амвросиевская старообрядческая.

Старообрядцы жертвовали жизнью, чтобы отыскать и купить себе иерархию, а Антониновцы продали правду Христову, чтобы получить себе господство и власть творить

беззакониме. Помните это, братие, и прокляните новый раскол русской Церкви и усмирите ваших попов, чтобы они вспомнили о истинном служении Господу с Единой парной Церковью Христовой» (119). Его письма сурово трагичен, выводы его категоричны, но обстановка требовала: традиция патриаршей власти не им укорениться в среде русского православия за есколько лет, к тому же носитель сана первоиерарха находился под арестом, а русские архиереи частью (большей) шли на поклон к обновленцам, а частью отмалчивались, выжидая. Атмосфера разрядилась, лишь когда патриарх получил возможность обратиться к своей пастве летом 1923 года, а из его послания мы видим, что накануне еп. Андрей сумел занять правильную позицию. П своем обращении 28 июня патриарх Тихон определил интересы и стремления обновленцев:

«Прежде всего это выгоды, чины и награды. Не согласных с собою стараются устранить, создают себе должности, титулы, называют себя небывалыми митрополитами всея России, из викарных поспешают в архипископы... И пусть бы дело ограничивалось званиями. Нет, — идут дальше и серьезнее. Вводится женатый епископат, второбрачие духовенства, вопреки постановления Трульского Собора... причем верующие против лишаются слова. Будем уповать, что и у нас, как говорится в послании Восточных Патриархов, «хранитель благочестия есть тело церковное, т.е. народ, который не признает таких постановлений бывшего собора» (443).

Итак, первоиерарх русской православной Церкви, с одной стороны, «решительно осудив всякое посягательство на Советскую власть, откуда бы оно не исходило» (443), апеллирует непосредственно к народным массам как главному хранителю истинного благочестия.

Эти же принципы положил в основу своей деятельности епископ Андрей.

Отвергнув путь обновленчества, владыка Андрей продолжал действовать, опираясь на свой опыт и следуя рекомендациям, разработанным руководителями русской православной Церкви.

20 ноября 1920 года патриарх Тихон совместно с Синодом и Высшим Церковным Советом принимает постановление:

«2. В случае, если епархия, вследствие передвижения фронта, изменения государственной границы и т.п., окажется вне всякого общения с Высшим Церковным Управлением, или само Высшее Церковное Управление прекратит свою деятельность, Епархиальный Архиерей немедленно входит в сношение с Архиереями соседних епархий на предмет организации высшей инстанции церковной власти для нескольких епархий, находящихся в одинаковых условиях...

4. В случае невозможности установить сношения с Архиереями соседних епархий, и впредь до организации Высшей Церковной Власти, Епархиальный архиерей воспринимает на себя всю полноту власти, предоставленной ему канонами...

5. В случае, если положение вещей, указанное в параграфах 2 и 4, примет характер длительный или даже постоянный, в особенности при невозможности для Архиерея пользоваться содействием органов епархиального управления, наиболее целесообразной (в смысле учреждения церковного порядка) мерой представляется разделение епархий на несколько местных епархий, для чего Архиерей:

а) предоставляет Преосвященным своим викариям, пользующимся ныне, согласно наказу, правами полусамостоятельных, все права епархиальных архиереев, с организацией при них управления, применительно к местным условиям и возможностям;

б) учреждает по собственному суждению с прочими Архиереями епархии, по возможности, во всех значительных городах своей епархии новые архиерейски

кафедры с правами полусамостоятельных или самостоятельных;

в) разделенная указанным в параграфе 5 образом епархия образует из себя во главе с архиереем главного . Епархиального города церковный округ, который и вступает в управление местными церковными делами...» (374, 60-61).

6 мая 1922 года в газете «Известия» появилось сообщение о том, что патриарх Тихон взят под стражу в Донском монастыре (домашний арест), а 16 мая глава русской православной Церкви составил письмо митрополиту Ярославскому Агафангелу, в котором уведомлял о назначении его главой Высшего Церковного Управления вплоть до Собора и рекомендовал ему немедленно прибыть в Москву и взять бразды правления (280 а, 116). Однако митрополит Агафангел в столицу не был допущен и, обладая, согласно патриаршему распоряжению, всей полнотой власти в Церкви, обратился к русским епископам со следующим заявлением:

«Возлюбленные о Господе Преосвященные архипастыри! Лишенные на время высшего руководства, вы управляете теперь своими епархиями самостоятельно, сообразуясь с Писанием, церковными канонами и обычным церковным правом, по совести и архиерейской присяге предь до восстановления Высшей Церковной Власти. Окончательно вершите дела, по которым прежде испрашивали разрешения Св. Синода, а в сомнительных случаях обращайтесь к нашему смирению» (374, 69).

Таким образом, 18 мая 1922 года, в соответствии с патриаршим и Синодским постановлением осени 1920 года, был провозглашен принцип епархиальной автокефалии в русской православной Церкви. Русские епископы, в массе своей, не были готовы к подобному акту, так как их тяготили принципы церковного управления, в течение двух веков насаждавшиеся в России. Были совершены попытки устроения епархиального самостоятельного управления в некоторых районах страны, но чаще всего они не имели успеха как вследствие инертности клира, так и в результате

активности обновленческого руководства, сотрудничавшего с властями.

Епископ Андрей решительно принялся за дело, строго выполняя постановление патриарха, четко следуя всем его рекомендациям.

* * *

14 ноября 1922 года владыка Андрей прибыл в Уфу и в течение месяца под его руководством был поставлен ряд епископов для епархии в ее основных районах.

17 ноября хиротонисан бывший настоятель Уральского Успенского монастыря архим. Трофим (Яковчук) во епископа Бирского, викария Уфимского. Хиротония совершалась, вероятно, совместно с еп. Николаем Златоустовским (Платовым). На следующий день во епископа Стерлитамакского был поставлен протоиерей уфимского Никольского собора Марк Боголюбов; тогда же во епископа Старо-Уфимского был произведен ранее постриженный в монахи с именем Аввакум местный учитель физики Боровков*. Затем, уже совместно с новопоставленными уфимскими епископами, была совершена хиротония давнешнего сотрудника еп. Андрея — настоятеля уфимского Никольского собора отца Виктора Пояркова.О. Виктор был долгое время активным помощником владыки Андрея, работал в «Епархиальных ведомостях» и писал статьи для «Заволжского летописца». Ныне с именем Иоанна он стал епископом Давлекановским — викарием Уфимской епархии.

В декабре 1922 года в Уфе был созван епархиальный съезд, на котором было избрано епархиальное управление, в состав которого вошли новопоставленные епископы и Николай Златоустовский. Новая епархиальная власть немедленно принялась за проведение в жизнь документа церковной жизни, разработанного Уфимским братством,

*Владыка Аввакум некоторое время подолжал преподавать в 1-й уфимской трудовой школе, являясь на уроки в монашеском одеянии.

одновременно борясь с живоцерковниками.

Уфимские сторонники обновленчества всполошились и решили открыть ответные действия. Их орган «Церковный рассвет» кратко описывает события тех дней: 14 ноября 1922 года в присутствии тогдашнего уполномоченного Высшего Церковного Управления*, протоиерея В. Лобанова «состоялось экстренное вследствие приезда и деятельности в Уфе бывшего Уфимского еп. Андрея собрание градо-уфимского духовенства. На этом собрании, по всестороннем обсуждении вопроса об отношении к ВЦУ, духовенство г. Уфы постановило:... признать ВЦУ» (413, 9-10). Затем было созвано экстренное епархиальное собрание 14-18 декабря 1922 года, на котором условно признали ВЦУ 31 и не признали 29 делегатов. И это несмотря на отбор представителей на съезд сторонников «Живой Церкви» (479,12). Обновленцы в Уфе действовали теми же методами, что и их единомышленники в столицах. Первым делом они обратили внимание властей Башкирской АССР на «контрреволюционную» деятельность еп. Андрея и его сотрудников и инспирировали в Уфимской газете «Власть труда» статью под названием «Церковные дела-делишки». Осведомители от обновленчества сообщали: «Высшее церковное управление предписало Уфимскому епархиальному управлению командировать от Уфимского епархиаль -ного управления на съезд в Москву, имеющий открыться 25 декабря нов. ст. 1922 г. Таковым был избран и послан член Уф. епарх. упр. о. Михаил Севастьянов. На днях епархиальное управление получило от него телеграмму следующего содержания: «Положение В.Ц.У. прочно. В состав его входят представители всех трех групп на равных правах. В.Ц.У. признается всеми епархиями. Всероссийский церковный собор будет в мае 1923 года. Число представителей на него от каждой епархии еще выясняется. Все хиротонисанные еп. Андреем и его ставленниками, так называемые «Уфимские епископы» вместе с еп. Андреем будут судимы вышеуказанным собором. В связи с этим автономная

* Узурпированного группой «Живая церковь» во главе с Красницким.

церковь в Уфимской епархии недопустима» (467, 19). Обновленческий журнал «Церковный рассвет», определив, что «статья по существу правильная», перепечатал ее и фальшивка священника Севастьянова стала всеобщим достоянием.

Таким образом предпринимались попытки ошельмовать еп. Андрея, его работу перед властями и указать клиру и мирянам на «антигосударственную» сущность деятельности апрхиерея. Если же обычная клевета и травля не вызывали ожидаемого результата, то уфимские обновленцы поступали обычным для «реформаторов» путем — прямыми доносами власть имущим. Например, неожиданно был арестован Уфимский благочинный священник Нарциссов, на что удовлетворенное обновленческое руководство немедленно отреагировало решением о его увольнении «за агитацию против ВЦУ и в связи с его престом» (449 а), тем самым грубо поправ церковные каноны и постановление Собора 1917/1918 гг. о недопустимости обращения к гражданским властям в ходе решения внутрицерковных вопросов.

В противовес еп. Андрею обновленческое ВЦУ утвердило епископом Уфимским Николая Федоровича Орлова, вдового протоиерея Новокладбищенской Скорбященской церкви г. Уфы, тем самым положив начало многолетней чехарде перемещений обновленческих архиереев в епархии.

А еп. Андрей вновь оказался «в узах», определенно при содействии обновленцев.

Непрерывную борьбу вели сторонники новой церкви сб ставленниками еп. Андрея. Так, газета «Власть труда» предоставила место для статьи некоего «случайно второй год проживающего в г. Уфе» Алексея ППравдина, который характеризовал себя «знатоком Св. Писания и вообще церковных законов». Этот борец за чистоту православия, опираясь на сплетни и клевету, перемежавшиеся в его филиппике со ссылками на каноны, обвинил уфимских епископов в самочинии и расколе, отверг их право на руководство паствой. А. Правдин прямо указывал, что епископы Иоанн, Марк, Трофим и Аввакум «действуют под флагом патриарха Тихона» (323) и тем самым наводит

власти на ту мысль, что их деятельность подпадает под определение декрета ВЦИК от 18 августа 1922 года, грозящей передачей подобных дел в «Особую комиссию Н.К.В.Д. для высылки их в административном порядке с заключением на 3 года в лагерь принудительных работ» (373, 5-6).

Те же цели преследовал безымянный автор в той же газете, но уже в номере от 24 ноября 1923 года, указуя на существование трудовых коммун в бывшем уфимском Благовещенском и Бирском «Кустиках» монастырях, где принимают «попов и архиереев Тихоновского согласия, т.е. контрреволюционного направления». Доброжелатель, ясно представляющий единство взглядов обновленчества и государственных органов в этой области, советует: раз Собор 1923 года «признал недопустимым пребывание монастырей в городах, то давно пора обратить на это внимание и Соввласти» (340). Власти обратили и последовали рекомендациям...

Игнорируя распоряжения законного руководства русской православной Церкви, обновленческие деятели обвиняют уфимских епископов в самочинной автокефалии и сильно раздражаются.что те, опять же с благословения патриарха, апеллируют в разрешении церковко-общественных проблем к народной массе. Обновленцы писали: «Не увлекайтесь тем, что за Вами идет народ; это темная масса, хотя и верующая, но не могущая разбираться в переживаемых Русскою Церковью событиях, способная идти за всяким оригиналом, лишь бы он только удовлетворял волнующуюся ее совесть!» (307). Но уфимские епископы действовали именно в русле распоряжений законных и авторитетных органов руководства Церкви и опирались на активность возглавляемой ими паствы, высокомерно определяемой обновленцами «темной массой», без которой, однако, в эту эпоху невозможно было устроить правильно функционирующую церковно-общественную жизнь.

В Златоустовском викариатстве развил бурную деятельность еп. Николай (Ипатов) — ставленник еп. Андрея и деятельный его помощник в предшествующие

годы. Осенью 1922 года он рассылал письма, «много повредившие обновленческому делу в Уфимской епархии», — жаловался «Церковный рассвет» (261, 23). В своих посланиях епископ указывал, что уфимские приходы всей своей работой с 1914 года подготовлены к самостоятельной деятельности и ныне готовы сохранить чистоту православия под напором обновленчества и прочих враждебных сил. Излагая свою программу строительства церковной жизни в новых условиях, владыка Николай фактически резюмировал идеи еп. Андрея и делал из них практические выводы в свете провозглашения епархиальной автокефалии: «Жизнь епархии я представляю в таком виде — самоуправляющиеся церковные приходы во главе с приходскими советами объединяются в обще-епархиальном Союзе Приходов, возглавляемом союзным правлением (или советом) под руководством епископа. При епископе может быть самостоятельный церковно-административный орган управления. Для Златоуста это не новость. Здесь с 1917 года так именно устроилась и идет церковная жизнь. Вот и вся схема епархиальной жизни. Епископ, клир (духовенство) и миряне. Автономная (самостоятельная) церковная организация. Епископ и Епархия, единомысленные во взглядах, сумеют войти друг с другом в общение»,. Если же не все златоустовские приходы будут согласны со мной, то я могу остаться только с теми приходами, которые пожелают иметь меня своим епископом» (300 а).

«Религиозные церковные вопросы, — продолжает владыка Николай в другом письме от 29 ноября, — дело совести каждого человека. Я по своей совести высказал отношение к ВЦУ... Если кто в Златоусте окажется согласным со мною — пусть прямо мне и скажет об этом. Тогда мы, единомышленные, обсудим все и дальнейшие вопросы касательно нашей церковной жизни. Это самый простой и естественный путь без всякого шума, без лишних разговоров. Но зато это и самый верный и прочный путь, ибо воистину является делом совести каждого отдельного христианина, свободным и личным его волеизъявлением» (300 б).

Активно включился в работу и еп. Иоанн (Поярков), деятельно и плодотворно трудившийся под руководством владыки Андрея в предшествующие годы. В «Заволжском летописце» еще в 1917 году он изложил свои взгляды на сущность приходской реформы и последовательно разработал практические шаги в деле ее реализации. Выводы не потеряли своей остроты и потому в обращении к пастырям и общинам еп. Иоанн излагает давно выношенные им идеи:

«Настал час испытания и подвига нашего... есть ли в вас Христос? Где вера ваша? Если вы не паши, то идите скорее ко врагам, а мы сплотимся и будем работать. В чем работа? Первое, что надо сделать: восстановить порядок, дисциплину, ответственность. Не признающий нашей дисциплины (канонов) есть внутренний враг, вреднейший внешнего, долой из нашей среды — живи вне своими законами. Не бойтесь малое стадо, только бы вы ходили по истине, только бы вы были Христовы» (239).

Затем епископ подробно излагает основные обязанности пастырей и общинного руководства в деле организации церковно-приходской жизни, а в разделе «О подготовке церковного общества» рассуждает о том, что

«постоянная обработка общественного мнения должна раскрывать Евангельские начала в приложении их не только к будущей, но и к настоящей земной жизни», чтобы уже сейчас «на практике осуществлять задания Евангелия».

«Все эти задачи, — поучает епископ, — может разрешить пастырь только, а общество церковное вместе с ним», ибо от проведения в жизнь евангельских заветов «самим обществом зависит самое существование Церкви в будущем. Даже для слабо верующих будет не все равно, будет ли Церковь через пятьдесят лет только кучкою молящихся или организациею с общеполезными заданиями, осуществляющею в условиях культурного быта животворящие заветы Христа.

К делу пастыри, к делу верующие!» (239).

По освобождению из заключения патриарх Тихон одобрил работу уфимских епископов во главе с еп. Андреем

и утвердил все совершенные хиротонии.

Интересы и работа еп. Андрея не ограничивались рамками Уфимской автокефальной епархии, ибо он не переставал чувствовать себя архиереем Русской Православной Церкви и характерной иллюстрацией к определению позиции владыки является рассказ о событиях на северо-западе страны, в коих он принял деятельное участие.

Воскресенский монастырь — Макарьевская пустынь — в 20-ти километрах от станции Любань Новгородской епархии во главе со своим настоятелем архим. Кириллом стойко сопротивлялся всесокрушающему в епархии обновленчеству. Однако в среде братии в конце 1922 года нашлись два монаха, которых не удовлетворяло даже строгое православие настоятеля и они обвинили архим. Кирилла в тайном пристрастии к расколу обновленчества. Пламенные речи сотрясали стены обители, где велись горячие споры до тех пор, пока в дело не вмешался глава Петроградской автокефалии еп. Николай (Ярушевич), оправдавший архимандрита и наказавший «мятежных фанатиков-монахов запрещением в служении» (280 а, 342). Еще до революции архим. Кирилл был уважаем верующими севера страны и пользовался всероссийской известностью. Одним из его почитателей был еп. Андрей. Так как еп. Николай вскоре был арестован и Макарьевская пустынь являлась единственным в Новгородской епархии очагом «тихоновщины» в окружении обновленческого раскола, необходимо было придать ей авторитет и значимость в глазах верующих. Еп. Андрей предложил архимандриту стать епископом, на что последовало согласие. И в 1923 году владыка Андрей тайно хиротонисал настоятеля во епископа Любанского, викария Новгородской епархии.

Правильность хиротонии можно было бы назвать сомнительной — и впоследствии еп. Андрей неоднократно подвергался нареканиям и прямым осуждениям многих за подобные действия. Во-первых, хиротония совершилась

«посторонним» архиереем для чужой епархии; во-вторых, произвольно учинялось новое викариатство и, наконец, тайное посвящение не было в обычае русского православия. Однако, «Святейший патриарх Тихон при проверке хиротоний, совершенных еп. Андреем и другими епископами, его хиротонию признал привильною» (283, 82).

Так же решительно еп. Андрей вмешался в церковные дела Средней Азии, куда он был сослан в 1923 году. Некоторые сведения о его пребывании там мы можем получить из мемуаров архиеп. Симферопольского Луки (Войно-Ясенецкого), продиктованных в 1946 году. Описывая события 1923 года, владыка Лука :

«Из Ашхабада в Ташкент был переведен ссыльный Уфимский епископ Андрей Ухтомский. Незадолго до своего ареста и ссылки с Среднюю Азию он был в Москве, и Патриарх Тихон, находившийся под домашним арестом, дал ему право избирать кандидатов для возведения в сан епископа и тайным образом устраивать их хиротонии. Приехав в Ташкент, преосвященный Андрей одобрил избрание меня кандидатом во епископа собором Туркестанского духовенства и тайно постриг меня в монахи в моей спальне и направил меня в таджикский городок Педжикент, отстоявший верст за 90 от города Самарканда. Он говорил мне, что хотел дать мне имя целителя Пантелеймона, но когда побывал на литургии, совершенной мною, и услышал мою проповедь, то нашел, что мне гораздо больше подходит имя Апостола, Евангелиста, врача я художника Луки.

В Педжикенте жили два ссыльных епископа: Даниил Волховский и Василий Суздальский*, к которым он написал переданное мною письмо с просьбой совершить надо мною архиерейскую хиротонию... Архиереем я стал 18/31 мая 1923 г... Когда сообщили об этой хиротонии (покойному) Патриарху Тихону, то он, ни минуты не задумываясь, утвердил и признал законной мою хиротонию».

* Примечание на полях рукописи: «еп. Брянский Даниил (Троицкий) и еп. Суздальский Василий (Зуммер)».

И далее архиеп. Лука вспоминал: «На моей первой литургии присутствовал й алтаре Преосвященный Андрей Ухтомский и волновался, ожидая, что я не сумею служить без ошибок. Но ни одной ошибки я не сделал» (283 а, 25-28}.

Следует добавить, что Патриарх действительно был удовлетворен избранием во епископа профессора-хирурга В.Ф. Войно-Ясенецкого, особенно учитывая ту опасность, которую представляло собой наступление обновленцев в Средней Азии на православную иерархию. Поэтому после ареста новопоставленного епископа Луки и вызова его в Москву, Патриарх Тихон 18 июля в Сергиев день отслужил вместе с ним литургию (280 б, 253).

Но вскоре еп. Лука вновь оказался в Ташкенте, посвятив себя делу духовного и физического врачевания паствы*. Значение хиротонии, и назначения еп. Луки было велико и имеется косвенное тому свидетельство, исходящее из лагеря обновленцев. «Апологет-Благовестник» этого движения митр. Александр (Введенский) в своем докладе 18 сентября 1927 года «По Средней Азии» жаловался: «в Ташкенте долгое время пребывали староцерковнические епископы. Там побывали Андрей Ухтомский, Арсений б. Новгородский, Никандр Феноменов и др. Я нарочно обращаю ваше внимание на это, потому что это делало наше положение не особенно легким» и далее митрополит посвятил значительную часть своего рассказа описанию пастырского служения и противообновленческой деятельности епископа Луки — нынешнего идейного вождя «староцерковников» в Средней Азии (152).

Действия еп. Андрея в этот и дальнейшие периоды следует постоянно рассматривать в свете одного из решающих обстоятельство жизни православной Церкви, которое сформулировал еп. Николай (Ярушевич) «вследствие отсутствия патриарха на свободе» и в плане проведения вышеназванных постановлений патриарха Тихона и митр.

* Пациенты еп. Луки — действительно великого хирурга, считали, что он обладает чудодейственной силой исцеления (сам владыка был того же мнения).

100

Агафангела об автокефалии. Данные постановления явились определяющим началом во всей последующей работе еп. Андрея, направленной на возрождение и организацию церковно-общественной жизни там, куда интересы высокой государственной политики забрасывали архиерея. Но главное внимание владыка уделял Уфимской епархии, границы которой в основном совпали с образованной в 1919 году Башкирской автономной Советской республикой.

Многочисленные округа на собраниях клира и мирян подтверждают избрание владыки Андрея своим архипастырем, несмотря на ссылку, и просят у него новых епископов. В ответ на это 15 ноября 1923 года (вновь тайно) был рукоположен монах Вениамин (Фролов) во еп. Байкинского, Викария Уфимского.

Но резко изменилась обстановка в среде уфимских епископов. Давление обновленчества, процесс католического кардинала Цепляка, рассмартиваемый как генеральная репетиция к суду над патриархом Тихоном и последующим репрессиям, вынудили еп. Николая (Ипатова) прекратить борьбу с обновленчеством. Однако, хотя «реформаторы» и заявили, что владыка Николай в своем послании присоединился к ним, на самом деле, в напечатанном виде заявление выглядело как нейтральный призыв к церковному миру. Епископа Трофима (Яковчука) патриарх, после своего освобождения из-под ареста, счел необходимым послать из Уфы в Оренбург, где тот стал управляющим епархией, а затем был перемещен на кафедру в Сызрань.

Но наиболее важные последствия имела трансформация идей еп. Иоанна (Пояркова). 31 июля 1923 года Патрирх Тихон утвердил его хиротонию, а 29 февраля назначил временно управляющим Уфимской епархией. Но уже 29 ноября 1924 года в газете «Власть труда» за подписью еп. Иоанна появилось открытое письмо редактору:

«По заповедям святых Апостолов всякая душа, властям придержащим да повинуется не только за страх, во и за совесть, а моя совесть подсказывает мне быть сторонником Сов. власти, ибо ее цели и заботы о людских взаимо-

101

отношениях направлены к народному благу.

Поэтому я раз навсегда отмежевываюсь от всяких контрреволюционных течений и действий, направленных во вред Сов. власти, в том числе отхожу от реакционного политического тихоновского течения, с которым порываю всякую связь. Моему примеру прошу последовать Уфимское духовенство» (241).

Вскоре последовали разъяснения, обращенные непосредственно клиру и мирянам:

«Ориентация в деле церковного управления на Патриарха Тихона не одобряется. «Блюдите как опасно ходите».

И затем предложены рекомендации: «не избирать лиц, кои имеют за собой темное прошлое и недружелюбно настроены к Сов. власти и которые из себя представляют оплот реакции. Также не выбирайте лиц, за которыми имеется подозрение со стороны власти и к которым власти не питают никакого доверия. Все эти лица, хотя бы они и были искренно преданы Церкви, своим присутствием в правлении принесут громадный ущерб церковному делу, ибо все эти люди представляют из себя реакционное тихоновское течение... Необходимо в состав правления выбирать таких лиц, которые... ни в прошлом, ни в настоящем не были замешаны в неблаговидных поступках в действиях, каковые не одобряются Соввластью» (240).

Как будто само существование Церкви и ее деятельность одобрялось Советской властью...

Еп. Иоанн перешел ту грань, которую установил Патриарх Тихон и определил для себя владыка Андрей: лояльное отношение к новому государству в надежде на мирное сосуществование. И хотя в тот период это также был нереальный план вследствие невозможности его принятия одной из сторон, он, однако, способствовал сохранению чистоты идеи, в то время как позиция еп. Иоанна являлась началом пути к ликвидации церковной независимости.

Новый управляющий Уфимской епархией отныне и не надеялся на благословение своего старого наставника, а потому старается отмежеваться и от него, правда, поначалу

102

не называя имен, но вполне определенно указывая, что «утраивает опасность послушание голосу прежних доброжелательных корабельщиков, пытающихся нами командовать по старой паияти с дальних судов, или прибрежных скал при неверном угле зрения».

В конце концов у Церкви осталась одна надежда - владыка Иоанн:

«Если я, многогрешный, изменю святому православию, стоя у кормила Церкви Уфимской, грозит ей конечная опасность и гибель» (243).

За год до этих посланий еп. Андрей также усомнился в правильности действий первосвятителя, однако реакция его была иной и владыка призывал искать опору в другом:

«Верьте только Единому Безгрешному Господу Спасителю во святом Евангелии и ищите Ею в своей чистой совести. Чистая совесть Бога узрит», — это выдержка из «Письма православным христианам о новых церковных настроениях» (120), написанного в кратковременный период попытки Патриарха установить контакты с обновленцами. Дело в том, что 19 мая 1924 года было подписано соглашение между патриархом Тихоном и Красницким как представителем группы «Живая Церковь». Против этого акта выступила непримиримая, отвергающая всякие компромиссы с раскольниками, оппозиция Даниловского монастыря во главе в архиеп. Феодором (Поздевским). Но главное было в том, что, как пишут авторы «Истории русской церковной смуты», «против «майских соглашений» решительно выступил народ, который, по слову, известной символической книги, является «стражем православия». Слишком свежи были в памяти у всех злодеяния Красницкого, аресты, доносы, предательства, зловещие речи во время суда над митрополитом Вениамином, чтобы простые люди могли признать Красницкого руководителем Церкви» (280 б, 402). Еп. Андрей также немедленно отозвался на совершенное патриархом деяние:

«Молитесь, чтобы наш Патриарх Тихон во своей доверчивости не наделал ошибок. Будьте осторожны против

103

его ошибок. Молитесь за него, но предупредите его, что за его ошибками христиане не пойдут» (120).

Но вскоре Патриарх изменил свое решение и 26 июня подписал документ, который аннулировал резолюцию от 19 мая: акт мотивировался отрицательным отношением православного народа к майским соглашениям. Епископ Андрей же еще в период волнений, в которые были ввергнуты массы верующих колебаниями первосвятителя, убеждал:

«Помните: глава Церкви Христовой — Сам Иисус Христос... Мы же, христиане, должны беречься, как заповедал нам Господь наш (Марк 136 22), чтобы не впасть в соблазн... Поэтому пресвитеров и епископов из Москвы не принимайте, а избирайте себе тех, кто вам известен доброю жизнью и светлым разумом. Итак все испытайте, хорошего держитесь. Удерживайтесь от всякого зла (1 Сол. 5, 21), исполняйте эту заповедь ал. Павла, и она сохранит вас от всяких ошибок» (120).

Так писал владыка Андрей своей пастве в Уфу, и там откликнулись на его призыв. В нашем распоряжении воспоминания еп. Питирима (Ладыгина), которые хотя и носят в некоторой степени легендарный характер, но дают описание обстановки, царившей в то время в Уфимской епархии. Владыка Питирим после долгой жизни на греческом Афоне был там возведен в сан архимандрита и послан в 1910 году в Андреевское подворье Одессы настоятелем. В 1924 году после закрытия подворья он уехал в Уфу, где жил в лесах в выстроенной им келье близ хутора Петровска. Побывав в Уфе и побеседовав с еп. Иоанном, .он был неудовлетворен его деятельностью и возмущен фактом непоминания Патриарха за богослужением. Владыка вспоминает о том, как к нему явилась группа верующих: «монахиня Мария, Михаил Панченко, Кузьма Панченко, церковный староста, миссионер Афанасий Чеменев и дают мне письмо архиепископа Андрея. Он пишет: «Привезите мне кого-нибудь из монашествующих, и я вам поставлю епископа. Они рассказали, что около 3000 человек не ходят в эту церковь, где служат священники

104

от Иоанна, которые не поминают Патриарха Тихона» (333).

Здесь же были намечены три кандидата во епископа, был вытянут жребий, который пал на архим. Питирима, и тот отправился в Среднюю Азию. Вместе с ним отправились еще два кандидата, избранные в других районах епархии, — инок Руфин (Брехов) и архим. Антоний. Последний — в миру Александр Николаевич Миловидов — бывший благочинный единоверческих церквей и монастырей Уфимской епархии, делегат 2-го Всероссийского единоверческого съезда, делегат Собора 1917/1918 гг. и делегат съезда монашествующих. 18 мая 1921 года возведен в сан архимандрита Патриархом Тихоном в храме Вознесения.

Кандидаты из Уфы 6-8 мая 1926 года в городке Тедженте в Туркмении у самой границы с Персией были хиротонисаны: архим. Антоний во епископа Усть-Катавского, Руфин во епископа Саткинского, архим. Питирим во епископа Нижнегородского. Последний в своих воспоминаниях указывает, что в хиротонии принимал участие Нижнетагильский епископ Лев (Черепанов).

Подобными действиями еп. Андрей укреплял позиции своих сторонников в Уфимской епархии, содействовал возрождению церковно-приходской жизни и сопротивлению обновленчеству..Колеблющимся иерархам, подобным еп. Иоанну, он противопоставлял «близких к народу и нужных для народа руководителей» (130). Позже, обосновывая свои действия, владыка писал: «Замечательно, что блаженный Августин считал, что на каждые 50-60 верст нужен отдельный епископ; а в Карфагенской церкви были 450 епископов на гаком пространстве, которое имело в России только семь епископов. Святые отцы заботились тогда об удобствах паствы, а не о собственных правах и обеспечениях» (130).

Владыка Андрей вел себя вполне самостоятельно и мотивировал смелость необходимостью и сложившимися обстоятельствами, опираясь на святоотеческое предание и на прецеденты, имевшие место в деяниях Собора 1917/1918 гг. Так, например, известное 59-е правило Карфагенского Собора, дозволяющее обращаться к носителям государ-

105

ственной власти за содействием в случае, если какой-либо епископ вторгнется в чужую епархию и произведет там беспорядок, было несколько ревизовано на Поместном Соборе. В Определении о мероприятиях по прекращению настроений в церковной жизни от 6/19 января 1918 года, рассуждалось о «некоторых епископах, клириках, монашествующих и мирянах, непокоряющихся и противящихся церковной власти и обращающихся в делах церковных к враждебному Церкви гражданскому начальству и навлекающих через то на Церковь, ее служителей, ее чад и достояние многоразличные беды» {313, 58). И хотя в дальнейших пунктах речь идет о неподчинении и доносах на высшую церковную власть и непосредственное церковное руководство, тем не менее из Определения совершенно явственно следует вывод о недопустимости обращения верующих в своих внутренних вопросах к аппарату насилия власть имущих.

Таким образом, именно под вышеприведенное Определение подпадают действия ташкентских обновленцев, в результате которых через некоторое время после первой литургии еп. Луки, он вместе с еп. Андреем был арестован и тем самым было очищено место для живоцерковника Коблова. Об этом сообщают еп. Лука (283 а, 28) и владыка Андрей (131). После кратковременного заключения еп. Андрей был переведен в ссылку в поселок Теджент.

Старообрядчество и православие не разделяет теоретическая разница в канонах и догматах веры. Существует различие в обрядах, четкая регламентация которых не зафиксирована ни в наследии апостолов, ни в святоотеческом предании христианства. Трехвековое разделение, в первую очередь, было вызвано принципиальными разногласиями, возникшими как следствие развития общественно-политических взглядов того и другого направления из, если можно так выразиться, «нормативных актов», которые являют собой основы канонического права

106

христианства. Постараемся выяснить суть разногласий и взаимных претензий старообрядчества и православия.

Нововведения в обряды, книжные исправления не были чем-то новым и необычным в середине XVII века в русском православии — книжная справа и унификация богослужения происходила задолго до этого времени и благословлялась высшими иерархами Русской Церкви, которые до сих пор почитаются ревнителями древлего благочестия. Старообрядческий протест был вызван, главным образом, абсолютно безграмотным подходом к столь ответственному акту и диктаторскими методами его проведения, которыми руководствовался Патриарх Никон*.

Другим, не менее важным аспектом проблемы, вызвавшим сопротивление старообрядческих вождей, было активное вмешательство государственной власти в дело разрешения чисто религиозных вопросов. Разумеется, воздействие государства на жизнь православия в значительной степени ощущалось и в прежние времена, и история дает нам многочисленные тому примеры. Однако в середине XVII века этот нажим государства произошел именно в тот период истории Церкви, когда широко развивалась деятельность по возрождению ее жизни на началах первых веков христианства. Откровенное использование Никоном и его преемниками методов и орудий гражданского насилия в сфере духовной жизни очень скоро привело к тому, что российское самодержавие уже не стесняясь, прямолинейно подчинило духовную жизнь русского общества, выраженного христианской идеологией, нуждам и задачам государственной политики. Наконец это выродилось в столь уродливые формы, что, в конце-концов, старообрядцы стали последовательными сторонниками идеи абсолютной независимости Церкви от влияния власть имущих. Старообрядческий протест в области общественно-политической идеологии в своей основе имел резко отрицательное отношение к самому факту единого фронта государственного и церковно-

* См. об этом; 202, 234, 255, 453, 330.

107

иерархического диктата, что в результате привело к абсолютизированию старообрядцами убеждения недопустимости вмешательства государственных органов во внутренние дела церковной жизни.

Таким образом, мы можем заключить, что к началу XX века старообрядчество могло лишь положительно встретить правительственный акт новой власти об отделении Церкви от государства, вкладывая в это определение * несколько иной смысл и меняя акценты: в первую очередь речь должна идти об отделении государства от Церкви, в то время как последняя оставляет за собой прерогативы вмешательства в общественную жизнь, влияя не на политический организм государства, но на проявления общественной и духовной жизни народа.

Рассмотрим обвинения, предъявляемые Православной Церковью старообрядчеству.

Официальная точка зрения на старообрядчество постепенно стала меняться с середины XVD3 века, и к началу нынешнего столетия возобладало мнение, что, в принципе, в своем внутреннем каноническом содержании оно не отличается от господствующей православной идеологии. Неоднократно: в 1765, 1800, 1886, 1918 годах было заявлено, что принципиально сами по себе обряды и богослужебная практика старообрядчества не разнятся с православной и ведут к вечному спасению. В определении Синода за N 2899 подтверждалось постановление бывшего в г. Казани собрания преосвященных архиереев, которое гласило: «...В храмах православных и единоверческих призывается един Господь, исповедуется едина вера, совершается едино крещение, приносится едина умилостивительная бескровная жертва Христова, приемлется едино пречистое тело и кровь животворящая; словом, и там, и здесь одно и то же и одинаково все то, что живет и питает человека» (316, 385).

Но в последующих словах определяется основное противоречие со старообрядчеством (не с единоверием). Ставя знак равенства между старым и новым обрядом, архиереи оговариваются: «сила единоверия заключается

108

только в союзе с православной Церковью, что без этого союза нет единоверия, а будет опять раскол» (316, 386).

Таким образом, православность старообрядческой традиции определяется лишь при условии иерархического подчинения ее ревнителей руководству официальной Православной Церкви.

Так же формулирует точку зрения на старообрядчество в форме единоверия и Собор 1917/1918 гг. в Определении от 22.2.1918 года:

«Единоверцы суть чада Единой Святой Соборной и Апостольской Церкви, кои иблагословления ПоместнойЦеркви, при единстве веры и у правления, совершают церковные чиноследования по Богослужебным книгам, изданным при пяти первых Русских Патриархах, — при строгом сохранении древнерусского бытового уклада» (311,4). Далее говорится, что «употребляемые единоверцами при богослужении книга и обряды тоже православны» (311, 4).

Но ведь и старообрядцы* пользовались теми же богослужебными книгами, употребляли те же обряды и хранили древнерусский бытовой уклад. Следовательно, камнем преткновения являлся, главным образом, вопрос об отсутствии у старообрядчества (с точки зрения официаль с ного православия) церковной дисцишшны.Старообрядчество не желало подчиняться православной иерархии и существовать лишь «с благословения Поместной Церкви». Вопрос упирался именно в эту проблему.

И все-таки, даже если не принимать во внимание обрядовую разноголосицу, старообрядчество в принципе не могло пойти навстречу православию, так как не желало признать каноничность методов двухвекового синодского управления Церковью, своими корнями уходившего в

* Здесь мы в первую очередь имеем в виду старообрядческие согласия, признающие не только теоретическое, но и фактическое наличие церковной иерархии: безпоповцы отказывают нынешнему клиру в праве быть духовными пастырями. Однако в отличие от сектантов догматически они не отрицают иерархию, но скорбят о ее отсутствии.

109

реформаторскую деятельность Патриарха Никона и царя Петра. Даже апологеты официальной православной Церкви, мы имеем в виду искренних ревнителей православия, не" могли сказать доброго слова в оправдание той практики, которая сложилась в деле управления Церковью, когда во главе ее стоял правительственный чиновник в должности обер-прокурора*. Все это в результате привело к неспособности православного клира организовать жизнь русского общества на началах христианских догматов.

Как же могло относиться старообрядчество к подобной ситуации? '

* * *

Развитие политических событий в России в начале XX века непосредственно сказалось на жизни русского православия, и одним из результатов явился тот факт, что вопрос о церковной дисциплине по отношению к е д и -ному российскому православному центру сам собой временно отпал.

Имя патриаршего местоблюстителя, державшееся в тайне от властей, осталось таковым и для многих верующих, даже из среды высшей иерархии. Собор 1917/1918 гг., справедливо рассматриваемый как величайшее событие русской церковной жизни последнего времени, в своем Определении от 28 июля/19 августа 1918 года четко зафиксировал принципы избрания местоблюстителя патриаршего престола:

«3. В соединенном присутствии, под председательством того же старейшего иерарха, члены Священного Синода и Высшего Церковного Совета тайным голосованием избирают Местоблюстителя из среды присутствующих

*Как только религиозный писатель, изучающий историю русской Церкви, доходил в своем повествовании ко времени Петра, творческий пыл его угасал и до настоящего времени нет фундаментального труда по истории православия ХУП-ХIХ веков.

110

членов Священного Синода: причем избранным считается получивший более половины избирательных голосов» {314, 7).

Должность эта была внове, и в то же время клирики хорошо помнили, что 76 Апостольское правило и 23 Антиохийского Собора строго осуждали передачу церковной власти по завещанию, как это сделал Патриарх Тихон. Вот почему митр. Петр (Полянский), недавно сравнительно ставший архиереем и мало известный, не был признан значительной частью духовенства по неведению патриаршего завещания или недоверию к способности митр. Петра стать у руля управления.

Епископ Андрей остался на старых позициях и предполагал и в дальнейшем идти по пути автокефалии вплоть до созыва настоящего Собора, который способен составить законное церковное управление. В качестве главы Уфимской епархии на территории Башкирской АССР владыка вступил в контакт с представителями беглопоповс-кого старообрядческого согласия, продолжая линию, одобренную в 1917 году его духовником митр. Антонием (Храповицким) и Патриархом Тихоном.

В 1927 году, находясь в Уфе, епископ Андрей написал первую часть воспоминаний «История моего старообрядчества», где подробно осветил события августа 1925 года, когда он молитвенно соединился со старообрядцами-беглопоповцами. До сего времени нам не удалось обнаружить рукописи, и мы, к сожалению, вынуждены пользоваться лишь беглым обзором тогдашних событий во второй части «Истории», а также тенденциозно изложенными сведениями, исходившими от обновленцев и лагеря митр. Сергия (Страгородского). Однако, в нашем распоряжении протоколы расследования, предпринятого по рекомендации митр. Агафангела (Преображенского) съездом духовенства и мирян Башкирии, проходившем в

111

Уфе под председательством еп. Аввакума (Боровкова) в 1927 году. Эти материалы оказали значительную помощь в воссоздании более или менее полной картины событий августа-сентября 1925 года.

В августе еп. Андрей приехал из Теждента в Ашхабад (Асхабад). Здесь, чуть ли не в единственном месте, не захваченном обновленцами, был молитвенный дом игумена Матфея, где и была создана небольшая молитвенная комната для «староцерковников». Именно здесь и произошло событие, вменяющееся в вину владыке Андрею, как «уклонение в беглопоповский старообрядческий раскол». К еп. Андрею обратился духовный руководитель Ашхабадских беглопоповцев архим. Климент, предъявивший ему рекомендации и поручения многочисленных приходов беглопоповцев из различных районов России, в которых архимандриту вменялись в обязанности поиски архиерея. Это было как бы повторение обстоятельств, имевших место в 1917 году: тогда представитель московских беглопоповцев предложил владыке стать их епископом. После консультаций со своим духовником митр. Антонием и патриархом Тихоном, благословившими это начинание, еп. Андрей дал согласие, при условии, что за ним остается право на руководство православной Уфимской епархией. Высшие иерархи русского православия глубоко сознавали необходимость единения русского православия и потому решили приступить постепенно к реальным шагам в этом направлении. Известно, что накануне митр. Антоний высказался за признание старообрядческой иерархии Белокриницкого согласия — это был небывалый по смелости и решительности шаг. И ныне, в 1925 году, еп. Андрей не видел препятствий к тому, чтобы приложить усилия для врачевания раскола, на протяжении столетий раздирающего русское православие.

Были продуманы и определены все действия по осуществлению единения православного владыки и архим. Климента как представителя беглопоповского согласия. Главным актом было миропомазание, которое совершит над собой епископ, и четкое определение разногласий, вызы-

112

вающих разделение двух направлений православного христианства. «Исповедание веры» и «Анафема» были составлены еп. Андреем и определяли те чуждые, навязанные православию идеи, которые и олицетворяли существующий раскол.

Обновленческий журнал «Вестник Св. Синода» сообщает подробности:

«Относительно «миропомазания» еп. Андрея известно следующее. По донесению архим. Климента, еп. Андрей долго не соглашался на второй чин (т.е. миропомазание) и согласился только после упорных бесед, или требования Климента, основанного на 95 правиле VI Вселенского Собора... Клименту же перед миропомазанием он заявил следующее: «не ваша рука возлагается на меня, а рука того патриарха, который освятил ваше древнее миро: когда вы прочитаете оглашение, а я прочитаю ереси и исповедание веры до миропомазания, то я уже становлюсь вашим епископом и могу с вами общаться в молитве, а раз я ваш, значит священник не может помазать епископа».

25 августа молитвенный дом был окроплен св. водой (так как в обычное время здесь жил и работал православный игумен Матфей). Еп. Андрей исповедался у игумена и затем прочел «Исповедание веры». Подробно об этом мы узнаем из «Акта воссоединения», опубликованного в «Вестнике»:

«В лето от Рождества Христова 1925 августа 28-го дня в молитвенном доме Асхабадской старообрядческой общины во имя святителя Николая, Мирликийского чудотворца, члены этой общины во главе со своим епископом Андреем, Архиепископом Томским и настоятелем общины игуменом Матвеем воссоединились в молитвенном общении с древлеправославными общинцми Саратовскими, Семипалатинскими, Забайкальскими и других мест. Представитель этих общин о. архимандрит Климент Логинов предъявил необходимые к тому полномочия. Так, Божиим промыслом состоялось воссоединение доселе дьявольским ухищрением разрозненных частей единой ризы Христовой, Его Пречистого Тела Святой Церкви. Воссоединение последовало с соблюдением всех церковных

113

правил по заповеди Христа. Спасителя, Святых Апостолов, Святых Отцов и Седьми Вселенских и Девяти Поместных. Соборов; при этом епископ Андрей произнес от своего имени и всех, кто с ним последовать желает, свое исповедание веры по древнему с соответствующим отречением от ересей».

Затем «Вестник» приводит следующий текст: «Свою готовность служить неизменно Соборной Апостольской Церкви епископ Андрей запечатлел сам себя святым миром, вместе с тем просит архимандрита Климента и в его лице всех древлеправославных христиан, помочь ему в трудах по приведению жизни православных к единению в древнецерковном ее благоустройстве, ибо ныне все христиане должны иметь попечение о друге по слову великого Апостола: «Всем был вся, да всяко некие спасу» (I Кор. ст. 9). После всего Архимандритом Климентом была епископу Андрею сказана краткая речь такого содержания: Ваше Преосвященство, Преосвященный Архипастырь, лично от себя и от всего нашего старообрядчества прошу Вас хранить учение и заветы Христа Спасителя, Священное Писание и Предание Св. Отцов, прошу Вас, Владыко Святой, принять нас под свое покровительство и вести нас грешных истинным путем в горний Иерусалим в царствие небесное, как Христос сказал: Добрый пастырь полагает душу свою за овцы и иные овцы, которые не от двора сего и тип вам привести Христу по слову Его: «Едино стадо и Един пастырь».

Этот документ был, вероятно, составлен архим. Климентом для предоставления в старообрядческую комиссию на утверждение и, возможно, там были допущены неточности, но вторая половина документа, содержащая исповедание веры епископа Андрея, вполне соответствует точке зрения его на существенные проблемы развития русского православия в период после патриарха Никона и, особенно, реформ Петра I. Обновленческий «Вестник» утверждает, что «епископ Андрей не разбирается надле -жащим образом ни в «никонианстве», ни в обновленческом движении, поскольку видит в них только политические

114

явления, без углубления в их церковную идеологию». Но ведь еп. Андрей и не ставил перед собой цель определять здесь сущность православной Церкви и ее учения. Он не собирался произносить символ веры, так как не менял его. Владыка Андрей лишь осудил те проявления церковно-общественной жизни русского православия, которые привели к сращиванию его с государственным аппаратом** Кроме того, владыка повторил не раз до того определившееся в православии мнение о спасительности старообрядческих богослужебных книг и обрядов, не оговаривая при этом необходимость подчинения верховному управлению, так как оно, по убеждению епископа, отсутствовало:

ИСПОВЕДАНИЕ ВЕРЫ ЕПИСКОПОМ АНДРЕЕМ.

Я, епископ Андрей, Единой Святой Соборной Апостольской Церкви посвященный в сан епископа в 1907 г. 4-го октября при Св. мощах Казанских Святителей Гурия, Варсонофия и в день их памяти, ныне испытывая гонения от господствующей иерархии за свободу Церкви Христианской, исповедую перед Св. Церковью, что Патриарх Никон своим мудрованием нарушивший жизнь Соборной Церкви, любовь ее, тем положил начало расколу русской Церкви, на ошибке Патриарха Никона утвердился тот русский цезаропапизм, который со времен Патриарха Никона подтачивал все корни русской церковной жизни и, наконец, вполне выразился в образовании так называемой «Живой Церкви», ныне господствующей иерархии, нарушающей все церковные каноны. А я хотя и грешный и недостойный епископ, но ни к какой господствующей иерархии не причислял себя по милости Божией и всегда помнил заповедь Св. Апостола Петра «Пасите стадо Божие, не господствуя над наследием Божиим». Зная это, Уфимские единоверцы еще в 1919 г. в январе м-це избрали меня в единоверческого старообрядческою епископа Сат-

* И в дальнейшем термин «никонианство», применяемый еп. Андреем, следует рассматривать как определение подобного рода идей и действий.

115

кинского, с этого времени я уже состою Старообрядческим епископом и когда Живая Церковь стала господствовать над народом Божиим, нарушая церковные каноны, то я немедленно без колебаний от нее отрекся. Ныне, скорбя всей душой о великих бедах Церкви, готов отдать себя всецело на служение древле православным христианам — старообрядческим общинам для приведения всего русского разрозненного стада Христова. Сего ради аз, епископ Андрей, от вышеписанные Никонианские глаголемые ереси отрицаюся как от ереси цезаропапистов, создавших Живую Церковь, ибо принадлежу к истинно православной вере Единая, Соборная и Апостольския Церкви древних христиан.

Прежде всего отвращаюся и отрицаюся всякого неподобного мудрования, глаголю еще: все еретицы на Седьми Вселенских и Поместных Соборах отвергнутые Святыми отцами да будут анафема.

ДА БУДУТ АНАФЕМА

Все возмутившие древле вселенские православные церкви и учиняющиеся виновниками расколов и раздоров в своих тяжких грехах, да получат от Господа облегчение на Его Страшном Суде от мук им уготованных.

Но все отвергающие ныне Апостольские и Святоотеческие Предания, содержимые древлеправославною Церковью Вселенскою, да будут анафема. Не крестящиеся в три погружения во Имя Отца и Сына и Святого Духа да будут анафема.

Порицающие двоеперстное сложение для крестного знамения, именуя оное арианством, да будут анафема.

Порицающие восьмиконечный крест Христов Брынским раскольничеством — анафема.

Отрицание преложение священодействуемой просфоры в Тело и Кровь Христову, на ней же изображения трисоставленный крест Христов с написанием «Св. Агнец Божий, вземляй грехи всего мира» — да будут анафема.

Отрицающие уставы церковные творить земные поклоны

116

на молитвах св. поста да будут анафема.

Учащие вопреки правил Св. Апостол и Богоносн. Отцов в посты ясти мясо да будут анафема (427, 27-28)

Как видно из приведенного текста, осуждению подвергаются лишь порицающие обрядовую традицию старообрядчества, воспринятую им из устоев древнего православия до церковного разделения.

Ввиду отсутствия единого центра русской православной Церкви (по мнению еп. Андрея, владыка взял на себя смелость развить ранее принятые ею постановления по направлению к старообрядчеству. Так как вопрос о дисциплине по отношению к определенному православному центру для архиерея отпал, а сам еп. Андрей являл собой высшую власть автокефальной православной Церкви в Башкирской АССР, то, опираясь на свой авторитет и права, он идет на контакт с беглопоповскими общинами.

Не следует рассматривать проблему в аспекте перехода епископа в старообрядчество, как понималось это по отношению к присоединению, например, к обновленчеству. В своем исповедании веры еп. Андрей произнес обычное «кредо» православно-верующего христианина, лишь особо подчеркнув свое осуждение тех, кто порицает старые обряды, — но ведь то, что они непротивны православию, было подтверждено неоднократно на протяжении предшествующих лет руководящими органами русской Церкви. Обвинения против патриарха Никона? Однако преосвященный Андрей осудил лишь те стороны деятельности патриарха, которые в действительности привели в настоящее время к вырождению в систему, грозящую гибелью всей церковной организации.

Епископ Андрей не перешел в старообрядчество — он попытался совершить акт молитвенного воссоединения о православными христианами, сохранившими чистоту веры в буре событий, ибо верил, что обновление русского православия возможно лишь при условии опоры на принципы, которыми руководствуются в своей церковно-общественной жизни ревнители древлего благочестия.

117

Одним из первых отозвавшихся на акт 1925 года был митрополит Нижегородский Сергий (Страгородский), который в письме от 13/26 февраля 1926 года определил, что «православному нужно держаться от всего того подальше, помня, что многие пути кажутся человеку правильными, но конец их — погибель» {400),

Но уже в ответе прихожанам Симеоновской церкви города Уфы митрополит Сергий объявил:

«13/26 апреля 1926 года Епископ Андрей за общеже с беглопоповцами и принятия от них помазания миром, за незаконные хиротонии подвергнут Патриаршим Местоблюстителем запрещению. Его дело будет предметом особого суждения православных архиереев. А потому все вступающие в общение с Ел. Андреем, принимающие от него таинства и благословение подлежат 10 правилу святых Апостолов. Итак, блюдите, како опасно ходите» (.403).

Здесь следует остановиться, дабы разобраться в датах и событиях.

6 декабря 1925 года местоблюститель патриаршего престола митр. Петр (Полянский), предчувствуя приближающийся арест, издал акт о назначении себе преемников в звании заместителя Местоблюстителя, которым определил последовательно: Сергия (Страгородского), митр. Нижегородского; Михаила (Ермакова), Экзарха Украины; Иосифа (Петровых), архиеп. Ростовского. 1 февраля 1926 года, находясь под арестом в Перми, митр. Петр, так как вышеперечисленные иерархи не смогли выполнить данное им поручение (по независящим от них причинам), назначил для управления Церковью коллегию, во главе которой определил трех архиереев, в числе которых был и архиеп. Екатеринбургский Григорий (Яцковский) — он и возглавил Временный Высший Церковный Совет (ВВЦС). Таким образом, «с образованием коллегии и с передачей ей прав управления, падали или аннулировались сами собой права митр. Сергия и права двух других иерархов, ранее с ним

118

назначенных» (245, 46). В результате, с некоторыми оговорками, можно считать, что митр. Петр вручил власть вновь созданному Временному Высшему Церковному Управлению (ВВЦУ).

5/18 апреля 1926 года, возвратившийся из четырехлетней ссылки митр. Агафангел (Преображенский) обратился ко всей Церкви с посланием и объявил, что он как второй кандидат в местоблюстители по завещанию патриарха Тихона, вступил в управление Церковью (245, 53). Следует также учитывать, что старшинство по хиротонии давало митр. Агафангелу право на созыв Синода и Высшего Церковного Совета для выбора местоблюстителя патриар -шего престола (314, 8).

9/22 июня 1926 года митр. Петр отменяет свою резолюцию от 1 февраля, просит митр. Агафангела принять на себя обязанности патриаршего местоблюстителя и в новом послании заявляет о ликвидации созданной им коллегии.

А теперь возвратимся к посланию митр. Сергия (Страгородского), составленному в апреле-мае 1926 года. В качестве кого выступал в ней митрополит? От должности местоблюстителя он уже был отрешен и заново не поставлен. Какого местоблюстителя он имел в виду, не случайно ли упущено имя? Как известно из дальнейших событий, митр. Анафангел, узнав об Ашхабадских событиях 1925 года, не желал делать скоропалительных выводов. Митр. Петру были свойственны крутые меры в период, когда он фактически возглавлял Церковь. Но мог ли он позволить себе столь крайние действия, как запрещение уважаемого паствой епископа, находясь вдали от развивающихся событий и после того, как он, по его собственным словам, совершил ряд ошибок и с прискорбием отмечал, что «лишенный возможности наблюдать непосредственно церковную жизнь, я питался всевозможными искусственными вестями, исключительно горькими и тяжкими. С глубоким прискорбием слышал я о будто бы последовавшей вслед за моим арестом большой церковной разрухе» (245, 61).

119

Было ли на самом деле «запрещение» еп. Андрея митр. Петром или нет, но благодаря многочисленным письмам митр. Сергия, это мнение широко распространилось и не могло не смущать клир и мирян.

Уфимская паства немедленно предприняла шаги для выяснения обстоятельств дела. Копии постановления митр. Петра ни сам владыка Андрей, ни Уфимское епархиальное управление, ни тамошние противники епископа (им бы и карты в руки!) не получали. По утверждению митр. Сергия, оно «возможно, затерялось в дороге». Когда один из мирян Уфимской епархии обратился в канцелярию Синода с просьбой предъявить оригинал постановления, то после долгих поисков ему объявили об отсутствии такового в архивах. Усть-Катавский епископ Антоний (Миловидов) в 1927 году получил там же подобный ответ. И, наконец, в 1934 году сам еп. Андрей на свой запрос получил из Синода справку 3aN 1799 от 27 октября 1927 года за подписью управляющего делами Синода архиеп. Питирима Дмитровского, в которой его уведомляли, что в синодских архивах никаких дел ни об его увольнении от епархиального управления, ни о запрещении еп. Андрея нет (126).

Знаменательно, что очень осведомленные обновленцы, с удовольствием оповещавшие в своем «Вестнике» о церковных раздорах, например, под рубрикой «Материалы для истории разложения староцерковничества», не привели текста запрещения и даже не упомянули его.

Само собой, что запрещение, известное лишь по предположениям о его существовании, вряд ли может иметь силу, и сам факт этот еще раз свидетельствует о том, что в стране создались условия, оговоренные в патриаршем постановлении от 7 ноября 1920 года о мероприятиях в церковной жизни при условии невозможности общения епархий с ВЦУ, тем более, что правоспособность последнего сомнительна.

Исходя из вышеизложенных фактов, смею высказать предположение о мифическом происхождении «запрещения митрополитом Петром» еп. Андрея. Однако митр. Сергий в своем дальнейшем осуждении владыки опирался

120

именно на эту легенду. Совокупность обвинений им выдвинутых, сконцентрировалась в его «Обращении» к прихожанам Симеоновской церкви г. Уфы от 16/29 августа 1926 года, где митрополит утверждает, что хотя лично считает еп. Андрея «по жизни безукоризненным человеком, строгим аскетом и самоотверженным пастырем», но выражает уверенность, что «измена православию» должна быть наказана (339, 34-35).

Возложив на себя власть заместителя патриаршего местоблюстителя (должность, кстати сказать, неведомую), митр. Сергий запугивает и наносит удары. Уведомив о «запрещении» еп. Андрея, он направляет острие пера на непосредственного противника — митр. Агафангела, которому фактически уступил свою должность местоблюстителя митр. Петр: в письме от 10/23 мая 1926 года митр. Сергий убеждает Ярославского владыку отказаться от «своих незаконных притязаний на местоблюстительство» и не просто грозит, а с полной уверенностью в своих правах заявляет, что «в случае неподчинения я тем же письмом устраняю его от управления Ярославской епархией». Но не дождавшись ответа митр. Агафангела, на следующий день митр. Сергий, форсируя события, предлагает управляющему Московской епархией еп. Алексию (Готовцеву): «Я просил бы решить, достаточно ли одного устранения от управления епархией или в виду тяжести нарушения канонов и размеров произведенного соблазна, наложить на митр. Агафангела запрещение в священнослужении впредь до решения его дела судом архиереев» (245, 116).

Разумеется, как в деле еп. Андрея, так и в конфликте с митр. Агафангелом, можно было бы сослаться на чрезвычайные обстоятельства и необходимость решительных мер в столь сложное и опасное для православия время (именно на такой путь ранее встали обновленцы). Однако патриарх Тихон в своем воззвании от 28 июня 1923 года высказался за недопущение подобной практики, дающей повод к соблазнительным прецедентам:

« В 46 правиле Двукратного Константинопольского Собора говорится: «По причине случающихся в Церкви

121

Божией распрей и смятений, необходимо в сие определить: отнюдь да не поставляются епископы в той церкви, которой предстоятель жив еще и пребывает в своем достоинстве, разве сам добровольно отречется от епископства — то подобает прежде привести к концу законное исследование вины, за которую имеет удален быти, и тогда уже по его низложении вывести на епископство другого, на место его». «А у вас, — обращается Патриарх к обновленцам, — просто устранили и назначили другого» (443).

Собор 1917/1918 гг., рассматривая одно из возможных наиболее предосудительнейших нарушений епископов, категорично определил: «Епископ, противящийся высшей церковной власти и обращающийся за содействием к власти гражданской, запрещается в свящешослужении с преданием церковному суду» (313, 58).

И вот митр. Сергий добивается дисциплины в ограде Церкви всеми доступными ему средствами. И хотя мы ни в коем случае не стремимся обвинить его в методах общения с властями предержащими, столь широко применявшихся обновленцами, но объективно, осуждение того или иного члена клира со стороны митрополита, неизбежно завершалось вмешательством гражданских властей и владыка Сергий не мог не знать об этом. Заместитель патриаршего местоблюстителя смело пошел на мероприятие, которое не осмелились осуществить окружение царицы Александры Федоровны и всесильный некогда Синод эпохи недоброй памяти Г. Распутина.

Директор департамента полиции СП. Белецкий в своих показаниях Комиссии Временного правительства вспоминал, что резкие выступления еп. Андрея против Григория Распутина, а также мероприятия по организации церковноприходской жизни в пределах Уфимской епархии, вызвали резкое осуждение митр. Питирима и кружка фрейлины императрицы А.А. Вырубовой. «И был поднят вопрос об устранении его от епархиального управления. Вопрос этот не получил дальнейшего осуществления единственно из-за боязни раскола, который мог бы последовать после удаления на покой еп. Андрея, так как св. Синод опасался как

122

публичных выступлений со стороны самого владыки с объяснением причин его ухода, так и поддержки прессы, всегда благожелательно относившейся к деятельности еп. Андрея» (325 в, 289).

Митрополит Сергий мог не опасаться ни того, ни другого. И он осмелился. И смело пошел на запрещение, сознавая последствия этого акта, несомненно углубляющего развал и нестроения в русской православной Церкви. Митрополит обосновывал свои действия и методы ссылкой на каноны. Но приведем и мы еще одно высказывание патриарха Тихона, также опирающееся на канонические правила. Отзываясь о приговоре, вынесенном ему обновленческим собором 1923 года, он признал его «неправильным по форме и существу» и пояснил: «По Апост. прав. 74 епископ зовется на суд Епископами, если он не послушает, зовется вторично через посылаемых к нему двух епископов, если опять не послушает, зовется в третий раз через двух, когда не явится, Собор произносит о нем решение и он не мнится выходу имети, бегая суда. А меня не только не звали в суд, а даже не извещали о предстоящем суде, без чего формально и пригбвор не имеет силы и значения» (443).

Можно сказать, что запрещение есть мера предупредительная, предсудебная — именно так и утверждал конкретно по делу еп. Андрея митр. Сергий. И сейчас, уже не выясняем, кем предпринята эта мера. Но раз мера предсудебная.то где же суд? Почему он так и не состоялся, чтобы выяснить обстоятельства дела и вынести компетентный приговор?

Так или иначе, но сам митр. Сергий владыку Андрея не запрещал. Документов о запрещении, исходящих от митр. Петра, не существовало. Следовательно, и запрещения епископа Андрея в пастырском служении не было.

Поместный Собор 1917/1918 гг. строго постановил, что запрещение архиерея возможно лишь по приговору высшего церковного суда, в то время как права Патриарха (а тем

123

более его местоблюстителя и неведомого по соборным постановлениям заместителя местоблюстителя!) определил следующим образом: Патриарх «дает архиереям братские советы как относительно личной их жизни, так и относительно исполнения ими архипастырского долга; в случае их невнимания к его советам, предлагает о том Священному Синоду» (315, 5).

Однако митр. Сергий, по мнению церковного историка, начал вводить в православную жизнь принципы, имевшие «гибельные последствия». Эти принципы сводились к следующему:

«1. Применения канонического понятия «первый епископ» к иерарху, так или иначе сосредоточившему в своих руках фактическое управление церковными делами (например, «по преемству» власти);

2. Усвоение этому иерарху права на перемещение и запрещение архиереев» (374, 106).

Высокая профессиональная подготовка митр. Сергия — одного из авторитетнейших богословов — была закреплена и каким-то образом слилась с усвоенными им началами синодального управления русской православной Церкви. Митр. Сергий с 1911 года был членом Синода и принимал активное участие в его деятельности. Характерен случай, связанный с историей этого ведомства. По рекомендации Г. Распутина Синод рассматривал вопрос об архиерейской хиротонии архимандрита Варнавы. Председательствовавший архиеп. Антоний (Храповицкий) заявил, что ежели Царское Село пожелает, то мы и черного борова в архиереи поставим. Это высказывание обязательно и с превеликим удовольствием цитируется антирелигиозными авторами, однако они упускают важное обстоятельство: именно на этот раз кандидатура одиозного клирика была провалена. Одобрение его хиротонии Синодом последовало на одном из заседаний в отсутствие архиеп. Антония, но именно тогда, когда председательствовал архиеп. Сергий (Страгородский).

И в дальнейшем митр. Сергий шел по пути соглашательства с государственной властью во всех ее проявлениях:

124

и 1917 году он заявил, что не станет членом Синода, организованного обер-прокурором В. Львовым, — но стал им. Одним из первых вступил в «Живую Церковь», считая, что она одобрена государством, — затем вышел из нее. И наконец, митр, Сергий взошел на престол первого из иерархов русского православия, неся за собой груз принципов и методов синодального (под началом чиновника от самодержавия) управления:

«Именно эта идеология, — пишет историк, — уподобляющая Церковь бюрократическому ведомству или армейскому подразделению, была подхвачена митр. Сергием и одобрена значительной частью русского епископата, далеко еще не свободного от синодальных традиций (374, 107).

Под воздействием этой традиции образовались многочисленные церковные группы в форме «Живой Церкви», «СОДАЦ», григорианского ВВЦУ, Сибирской церкви и др. Впоследствии попытки найти канонический выход из создавшегося положения привели к созданию иосифлянской, мечевской, ярославской группировок и многих других. Церковная организация была раздроблена как вследствие внутренних раздоров, так и по вине внешнего давления на нее. Обновленчество явилось наиболее полным выражением идеи подчинения Церкви государственному аппарату, устами своего Благовестника-Апологета заявив, что намеревается «плыть на корабле советской государственности». Разумеется, не следует рассуждать о безоговорочной поддержке обновленчества в корне своем противорелигиозной властью, однако то покровительство, которое было оказано на первых порах, позволяло определить новаторов как «господствующую церковь». Раздор, вносимый обновленчеством, вел к развалу всей церковной организации, и путь на атеизацию, по которому пошло Советское правительство, в значительной степени очищался обновленцами старой проверенной системой: провокаций и изветов. И если в прежние времена самодержавное правительство изредка как-то пыталось умерить пыл фискалов от клира, убеждая даже в эпоху Николая I «доводить токмо до сведения своего духовного начальства,

125

не преследуя их доносами гражданскому правительству» (197, 205), то новая власть приветствовала подобную практику и немедленно реагировала на обличения живоцерковников, ликвидируя «последнее гнездо контрреволюции» — Церковь*.

Крепка рабочая рука:

Тих Тихон — ибо есть ЧеКа,

— возвещал Сергей Городецкий (207) и помимо репрессий по всей стране по всей силе разворачивается антирелигиозная пропаганда. Читателя захлестывают антирелигиозной литературой, разоблачающей, в первую очередь те пороки, которые на протяжении последних лет, но, разумеется, по иным мотивам, бичевал и еп. Андрей. То есть, организованная правительством пропаганда била по наиболее слабой стороне: высмеивались стяжательство и меркантильность духовенства, моральная нечистоплотность, прочие общечеловеческие пороки, фокусируя внимание на их обладателях, из среды церковного клира.

Но стержнем атеистической агитации было обвинение в тесной связи господствующей Церкви с государственным аппаратом самодержавия, Временного правительства и белым движением. Здесь и обновленчество смело ринулось в русло противоцерковной борьбы и «Резолюцией» своего съезда подливает масло в огонь: «патриарх Тихон продолжает контрреволюционную деятельность. Он делается вождем и знаменем всех противников Советской власти. Он вовлекает церковь в контрреволюционную борьбу» (345, 12). Обновленцы постоянно подчеркивают тезис «несть власти аще не от Бога», вкладывая в него смысл рабского подчинения эту власть имеющим.

Формально делу разгрома церковной организации служила и политика митр. Сергия, прекрасно сознававшего, что вслед за его осуждением того или иного представителя клира следовал арест, суд, ссылка... Подобная практика

* Именно такими определениями доносил Пленум обновленческого Синода 27-31 января 1925 г. в «Обращении Правительству СССР», подразумевая всех приверженцев патриарха Тихона (305).

126

привела к почти полной ликвидации православного клира п Синод, возглавляемый митр. Сергием, дождался своего фактического' признания лишь в годы войны по конъюнктурным соображениям правительства. Но тогда оставалось только четыре правящих епископа, находящихся в столицах под бдительным надзором властей, в то время как остальные были отстранены от должностей и обитали неведомо где.

Часть уфимских епископов не удовлетворилась распространявшимися слухами о запрещении владыки Андрея и постарались выяснить правду. Епю Нижнегородский Питирим отправился в Ярославль к митр. Агафангелу, а Антоний Усть-Катавский — непосредственно в Синод митр. Сергия. Ярославский архиерей уверил еп. Питирима, что считает поведение еп. Андрея безупречным, но для более полного выяснения обстоятельств дела предложил провести официальное расследование трем любым епископам. В то же время еп. Антоний, допущенный до архива Синода, безуспешно пытался обнаружить какие-либо документы, удостоверяющие факт запрещения митрополитами Сергием или Петром. Таковых там не нашлось и епископу ответили, что «вероятно, митр. Петр только попугать хотел епископа Андрея» (144, 7).

В результате проведенного по рекомендации митр. Агафангела расследования 3 февраля 1927 года тремя епископами Уфимской епархии — Аввакумом, Питиримом и Антонием — был принят «Акт», состоящий из 6-ти пунктов, заключение которого гласило: «Мы нашли: как и было сказано выше, обвинения преосв. Андрея совершенно неосновательными, а потому и постановили принять все меры к прекращению клеветы на архиепископа Андрея» (144, 18). ¦ ¦ :

Противоположную позицию заняли некоторые епископы, назначенные владыкой Андреем в начале 20-х годов. Они удовлетворились посланием митр. Сергия и готовились

127

воздвигнуть преграды стремлениям бывшего своего наставника активно участвовать в жизни епархии. К ним присоединилась значительная часть клира.

Как объяснить подобную позицию большей части духовенства Уфимской епархии? Многое вряд ли поддается объяснению; если не принимать во внимание личные качества людей, но следует иметь в виду и объективные причины тяжелого положения в Уфе.

В 1918 году треть духовенства покинула епархию и ушла на восток — немногие вернулись после гражданской войны в свои приходы. В начале 20-х годов в результате обновленческой политики и мероприятий властей резко сократилось число практикующих священников: следует учитывать, что большей частью это были наиболее активные в деле организации церковной жизни. Церкви закрывались (в одной лишь Уфе было закрыто 14 храмов), половина приходов ликвидирована и в оставшихся, большей частью, служили клирики, в значительной степени склонные к конформизму.

В Уфе возглавил движение против еп. Андрея еп. Иоанн, отмежевавшийся от патриарха Тихона, который накануне назначил его управляющим Уфимской епархией. Бывший уфимский епископ Борис (Шептулин), которого митр. Сергий намеревался возвратить на местную кафедру, инспирировал настоятеля Успенского собора протоиерея Виктора Константиновского на составление обширного разоблачения деятельности Владыки Андрея. Это тот самый еп. Борис, которого не так давно цитировала газета «Правда» (в расширенном юбилейном номере от 7 ноября 1924 года!): гражданин Шептулин обратился с письмом во ВЦИК, в котором окончательно «отмежевывается от патриарха Тихона, указывая, что последний, даже после своего раскаяния, возможно помимо своей воли, еще и поныне возглавляет часть верующих, объединенных тайными контрреволюционными вожделениями» {168).

Доноситель «гр. Шептулин» пишет письмо о. Виктору, в котором подробно излагает план составления статьи, «изобличающей» еп. Андрея (169). И вскоре в Уфе выходит

128

брошюра «Православие и епископ Андрей, бывший князь Ухтомский»*.

Все смешалось: предательство, низменная злопамятность, трусость, клевета и, надеемся, искреннее желание сохранить церкви любой ценой. Кто может верно определить поведение?

Но в результате всей этой кампании на еп. Андрея и его приверженцев обрушился целый ворох постановлений: уфимский епископат, возглавляемый еп. Иоанном (Поярковым), 16 марта 1926 года вынес постановление, которое дискредитирует их самих и звучит даже смехотворно в свете совокупности относящихся к нему фактов. Для более полного осознания сущности этого документа приводим его полностью:

«1. СЛУШАЛИ: вопрос о постановлениях, совершенных епископом Андреем после смерти Патриарха, для Уфимской и Златоустовской епархий.

Постановления во епископа архимандритов — ПИТИРИМА, АНТОНИЯ Миловидова, иеромонаха РУФИНА и некоего неизвестного НИКОНА, совершенные епископом АНДРЕЕМ никакою необходимостью не вызывались и представляют собою вторжение самочинное, неканоническое в епархии, теперь ему неподведомые: Уфимскую, единоверческую Саткинскую, Златоустовскую. Епископ АНДРЕЙ с конца 1921 года не числится епископом Уфимским по распоряжению Патриаршему, подтвержденному Местоблюстителем Патриаршим в июне 1925 г.

2. Вопрос о мерах к пресечению неканонических действий ставленников епископа АНДРЕЯ, причиняющих явный вред епархиям, в его ведении ныне не находящихся.

ПОСТАНОВИЛИ: Хиротонисанные во епископов вышеуказанные лица, как принявшие епископскую хиротонию

* Современники рассказывают, что в 1914 г. новопоставленный Уфимский архиерей, простояв в Успенском соборе на службе в простой монашеской одежде, сделал замечение о. Виктору за небрежное ведение литургии. Тот вероятно и это запомнил, И титул упомянул...

129

1) без ведома первосвятителя русской Церкви православной и вопреки согласия его,

2) без ведома своих епархиальных епископов Уфимского и Златоустовского и

3) через рукоположение архиереев, никакого канонического отношения к епархиям, им в сие время не подведомым, не имеющих (разумеются епископы: бывший Уфимский и после Томский АНДРЕЙ и Нижнетагильский ЛЕВ, проживавшие в Полторацке (Асхабаде)

через самое принятие хиротонии вышли из молитвенного и канонического общения со своими епархиальными епископами Уфимским и Златоустовским и за это подлежат отрешению от исполнения пастырских обязанностей в тех приходах, где они стояли на службе и запрещению в священнослужении, и настоящим запрещаются в свяще-нослужении.

Приходские общины о сем постановлении подлежат извещению с предложением не иметь никакого общения, ни с новохиротонисанными епископами, ни со священно-церковно-служителями, ими рукоположенными или от них получивших назначение. Запрещения сие епископов в священнослужении остаются в силе впредь до решения этого дела более компетентной церковной инстанцией.

Считаем необходимым поставить в известность о настоящих постановлениях наших всех архипастырей, могущих иметь отношение к настоящему делу.

К сему подписуемся:

ИОАНН, еп. Давлекановский, управляющий Уфимской епархией

СЕРАФИМ, епископ Саткинский — Уфим. епархии

ВЕНИАМИН, епископ Байкинский — Уфим. епархии

НИКОЛАЙ, епископ Златоустовский» {195, 43).

Воистину, не ведают, что творят! Ведь владыка Николай буквально накануне ушел из обновленчества и тут же осмелился обвинять в неканонических поступках своего недавнего наставника, совершавшего над ним хиротонию.

Но еще чуднее видеть подписи первых трех епископов. Ведь этим самым актом они фактически объявили свое

130

собственное запрещение, ибо их хиротонии можно осудить (так именно и поступили обновленцы) по всем трем приведенным ими пунктам. Ведь и Иоанн, и Вениамин, и Серафим были поставлены во епископы ПОСЛЕ официального назначение еп. Андрея на Томскую кафедру и без ведома Патриарха, который являл собой в тот период юыешую власть в православной Церкви.

На этом уфимские епископы не остановились и, поставив в один ряд идущих за еп. Андреем клириков и последователей обновленчества, купно запретили их в служении, а мирян, состоявших с ними в общении, на заседании 2 июня 1926 года «исключили от общения православных обществ, окормляемых православными епископами» (196). К этому постановлению кроме прочих добавил свою подпись епископ Белебеевский Петр.

Помимо выступлений епископов, свое отношение к владыке Андрею высказал ряд младших клириков, призвавших к его изоляции от верующих. Наряду с прочими постановлениями, «пастырско-мирянское собрание градо-Уфимских церквей»* обратилось к еп. Андрею с обвинением в том, что он «неоднократно высказывал предостережение принимать в Уфу епископов только после отрицательного их отношения к Святой Православной Церкви Христовой» и предложили владыке ответить на ряд грубых и безграмотных вопросов, составленных таким образом, будто они обращены к защитнику зловреднейшей ереси (233).

Послание митр. Сергия, брошюра Виктора Константиновского, многочисленные писания епископов и духовенства, возглавляемого Давлекановским архиереем, вносили раздор в среду мирян и клира Уфимской епархии, фактически являясь пособничеством внешнего давления на

*К тому времени уже стало общим достоянием умение организовывать собрания и единодушно принятые резолюции.

131

Церковь именно в тот период, когда в Башкирии широко развернулась атеистическая пропаганда и местный «Башкирский крокодил» вещал:

Было раньше много попов.
Больше чем кровожадных клопов.
А теперь на каждого попа
Приходится по 33 клопа (177).

Мы, разумеется, можем только предполагать, что имел в виду автор: истребление духовенства или нашествие домашних насекомых на уфимских обывателей, однако официальная пресса с удовольствием помещала материалы, подобные тем, что были опубликованы в газете «Красная Башкирия» под названием «Андрей Ухтомский», где подробно пересказывались сплетни о его взаимоотношениях со старообрядцами и осуждении его митр. Сергием и частью уфимского духовенства (458). Власти подхватывали любые сведения, свидетельствующие о развале православной организации, что само по себе оказывало им неоценимую поддержку в наступлении на профанируемую Церковь.

Однако идеи определяются совершенно иными категориями, а в данный период, помимо главного и определяющего в ее жизни, Церковь обладала документами решений, которые должны были стать стимулами сохранения и возрождения ее деятельности. Постановление Патриарха 1920 года и акт 1922 года митр. Агафангела о немедленном применении принципа епархиальной автокефалии как руководство к действию действительно мог повсеместно послужить поставленной ими задаче, если бы громадное большинство православного клира не было бы на протяжении веков отравляемо идеологией неразрывной связи церковного управления с государственной политикой. Но попытки претворения в жизнь были, и нам известно о деятельности епископов Николая (Ярушевича) и Алексия (Симанского) в Петрограде, архиереев в Калуге, Харькове, Ростове, в Царицыне в начале 20-х годов. Затем идейная автономия соловецких епископов. В конце 20-х годов на

132

самоуправление перешли Боткинская й часть Вятской епархии, затем образовалась самостоятельная группа Ярославских епископов, движение митр. Иосифа, оппозиция митр. Кирилла. Были и другие примеры.

Постоянно ощущая себя сыном русской православной Церкви, еп. Андрей пристальное внимание уделял в первую очередь Уфимской епархии, где он действительно был способен сделать многое и повести за собой массу верующих по пути сохранения остатков церковности. Для еп. Андрея, при его осознании закономерности новой власти, не были приемлемы громкие фразы о готовности «плыть на корабле советской государственности» и даже, исполненное искренней веры, убеждение обновленческого священника Боярского о том, что «Церкви незачем плыть на чьем бы то ни было корабле, когда она может ходить по водам» — не мог разделять епископ. Владыка Андрей твердо воспринял факт христианской догматики о том, что Церковь стоит на камне, заложенном ее Основателем. Владыка ищет способы внести свой вклад в дело сохранения веры и Церкви в создавшихся условиях.

«Церковь держится не дипломатами, а мучениками» — гласит традиция. И в действительности, в рассматриваемое время многие исповедники православия были вынуждены идти по этой дороге. Однако существовал и иной путь, указанный патриархом Тихоном еще в 1918 году. Отвечая на экзальтированную речь Н.С. Рудницкого — председателя правления братства православных приходов — Патриарх сказал:

«Я слышал, что братство объединяет людей, готовых на подвиги исповедничества, мученичества, готовых на смерть. Русский человек вообще умеет умирать, а жить и действовать не умеет. Задача братства не только в том, чтобы воодушевить на мученичество и смерть, но и наставлять, как надо жить, указывать, чем должны руководствоваться миряне, чтобы Церковь Божия возрастала и крепла. Наши упования — это жизнь, а не смерть и могила» (280 а, 61).

133

Епископ Андрей был готов к мученичеству, к чему и был приведен в конце концов. Но имея силы работать, делал все, чтобы воздвигнуть ограду вокруг Церкви, сколь ни мала она была бы в своих физических размерах. В конце 1926 года владыке было разрешено возвратиться в Уфу. Вот как описаны события первых дней пребывания в городе в дневнике 16-летней девушки: «...Народ ищет его и благоговеет перед ним и все прихожане разных церквей зовут его к себе, а духовенство его не приглашает. Много слухов — не знаю чему верить. Говорят, что когда он пришел в церковь как простой прихожанин, священник вышел из церкви. И все это велел сделать, кажется, еп. Иоанн. Конечно, утверждать нельзя, ничего не известно, но мне кажется, что еп. Андрей не виновен и с удовольствием будет служить в любой церкви, если его пригласят — но он войдет только миром. Ему приходилось уже два раза служить в простом доме, но так как стекается слишком много народа, служить так теперь совсем невозможно... Много слухов, догадок, руссуждений, и где правда, неизвестно. И до сих пор неизвестно, почему Иоанн и воспитанник еп. Андрея о. Николай Буткин уже трое суток не идут к еп. Андрею с приветствием*. Он так долго страдал в тюрьме, так давно не был в Уфе, неужели он не заслужил уважения?! Не может быть!» (287).

Еп. Андрей поселился в рабочем квартале недалеко от железнодорожных мастерских. Небольшой флигелек под номером 64 на улице Самарской недалеко от Симеоновской церкви. «Было какое-то страшное паломничество, — вспоминает другой очевидец, — весь город волновался, и к нему в течение многих дней выстраивались огромные очереди. И я пошла к нему... Потом он служил в

* Относительно о. Николая известно, что в это время он писал открытые «Письма», в которых рассуждал о необходимости «возрождения в Церкви соборности и церковной дисциплины», и утверждал, что необходима выдержка, но «еп. Андрей не хотел ждать», а потому: «его путь — не наш путь и не путь Церкви» (175). К сожалению, нам неизвестно, чего дождался о. Николай.

134

Симеоновской церкви и служил так, что мы будто бы возносились в небо и не хотели опускаться! (320).

Подобный отзыв о службе еп. Андрея приходилось слышать от всех без исключения бывших на ней: так говорили мне школьная учительница, бывшая гимназистка, профессор-физиолог и почти уже все забывшая 85-летняя монахиня. Н.Ю. Фиолетова, знавшая владыку по Ташкенту, вспоминала: «Очень живой, искренний, тяжело переживавший недуги Церкви, он вызывал большую симпатию к себе» (463, 234).

Но власть насторожилась. Были запрещены все общие приходские собрания, и поэтому большая часть духовенства, лояльная еп. Иоанну, не пускала владыку Андрея в храмы. Правда, оба епископа, наконец, встретились — это было на Пасху. Еп. Иоанн, по сообщению свидетеля — священника, воздал «иудино лобзание» и они разошлись: «конечно, ни о каком примирении речи быть не может» (336).

17 мая 1927 года в Симеоновской церкви должно было состояться торжественное поднятие колоколов. Прихожане пригласили еп. Андрея присутствовать на празднике, но предварительно, по его же настоянию, обратились с письмом к митр. Сергию с просьбой разрешить участие еп. Андрея. На это последовало послание заместителя патриаршего местоблюстителя:

«13/26 апреля 1926 года епископ Андрей за общение с беглопоповцами и принятие от них помазание миром, за незаконные хиротонии подвергнут патриаршим Местоблюстителем запрещению. Его дело будет предметом особого суждения православных архиереев. А потому все вступающие в общение с еп. Андреем, принимающие от него таинства и благословение, подлежат* 10 правилу святых апостолов. Итак, блюдите, како опасно ходите.

Митрополит СЕРГИЙ» (403).

Тем не менее, еп. Андрей присутствовал на радостном празднике Симеоновских прихожан, а через неделю, 24 мая 1926 года в Неделю о слепорожденном владыка говорил

135

проповедь:

«Я от рождения слепорожденный, до 22-х лет оставался таким слепорожденным, но Господь не прошел мимо меня, но призрел на меня и открыл мне, недостойному, свое св. Евангелие...

Епископом, я проповедывал Господа Спасителя и Его св. Евангелие. Я проповедывал только о душевном спасении человека, о церковном устроении моей паствы. Вот какое было содержание моих проповедей. Я говорил, что только сознательно воцерковлеше может изменить нашу жизнь. Так я говорил в 1914 году, так я по этой программе строил жизнь церковную. Так я говорил и в 1926 году и так я стремился служить святой Церкви. Сейчас нам, верующим, нужна правда, нужна проповедь о правде, нужны дела, соответствующие этой проповеди. Вот о чем я говорю. Вот .чего я желаю и о чем молюсь...

Вчера, совершенно неожиданно, я получил известие, что я местоблюстителем патриаршего престола подвергнут запрещению в священнослужении... Решите сами, кому и для чего нужно мое молчание, кому и для чего нужно мое отсутствие в делах церковных? Решите, по чьей воле я запрещен в служении, чья рука руководит этими делами? ...В существе дела, я должен бы был молчать и молиться Богу, не смущая вас и вашей совести. Я знаю, что и вы измучены церковными делами и церковными нестроениями. Я должен был бы пожалеть вас, но вспомнил слова апостола Павла: «Друг друга тяготы носите и так исполните закон Христов» (Тал. 6, 2).

...У блаженного Феофилакта я прочитал следующие слова: «Все мы, которые духовно крестились, во Христа крестились. А кто крестился, тот после сего подвергнется и искушению. Может быть, за Христа его поведут пред цари и правители (Лк. 21, 12), посему нужно быть твердыми и непреклонно стоять в исповедании, не отрекаясь из страха, но, если понадобится, стать с отлученными и изгнанными из синагоги, по сказанному: будете ненавидимы всеми за имя Мое и изгонят вас из синагог (Мф. 24, 9; Иоанн 16, 2). Если люди, враждующие против истины, и выгонят

136

исповедника ее, то найдет его Сам Господь,, и когда он врагами будет обесчещен, тогда от Христа будет особенно почтен познанием и основательнейшею верою». Так блаженный Феофилакт заканчивает свое толкование да сегодняшнее евангельское чтение. Этими словами закончу и я, грешный, в назидание ваше и свое. И только еще раз прошу не забудьте меня в ваших молитвах, чтобы Господь дал мне сил и самому быть зрячим и другим дать силы не сидеть в жизненной тьме» (122).

Еп. Андрей изложил перед своей паствой свою точку зрения на современное развитие церковной жизни. Уверенность в правильности избранного пути была у владыки, но он желал моральной поддержки у мирян как у истинных хранителей православия. Он должен был быть уверенным в том, что пасомые пойдут за ним по пути возрождения истинной церковности. Кроме того, он глубоко осознавал, что сам процесс обсуждения, выяснения обстоятельств его собственного дела и анализ обстановки, сложившейся в русском православии, активизирует массы, поможет им сознательно идти по предлагаемому пути. Симеоновские прихожане с доверием отнеслись к своему пастырю и на заседании приходского совета Градо-Уфимской Симео-новской церкви 7 июня/25 мая было определено, что так как в России «нет единого церковного центра. Есть отдельные, спорящие о правах власти иерархи, которые или друг друга запретили в священнослужении или грозят запрещением», то очень сомнительна каноничность запрещения еп. Андрея, тем более, что неизвестно, кем и когда оно было совершено. Далее в том же протоколе N 30 были сделаны выводы о том, что «неканонических, т.е. не вызванных необходимостью хиротоний он не совершал», а что касается общения с беглопоповцами, то это «факт, имеющий глубокое церковное значение» и во всяком случае, владыка Андрей «от Церкви Православной никогда не уходил и никуда от нее не уйдет» (235).

Епископ служил в Симеоновском храме — небольшой деревянной церкви на окраине города. С радостью принимали его прихожане в Дубках — район города

137

недалеко от реки Белой. В бывшем Благовещенском монастыре, а ныне трудовой коммуне, владыка служил в храме во имя Александра Невского. Прихожане и духовенство многих районов Башкирии приглашали служить, а некоторые храмы приходилось «делить» между сторонниками- еп. Андрея и приверженцами еп. Иоанна. Первых немедленно запрещали сторонники митр. Сергия, но нам неизвестно, чтобы подобными методами действовал еп. Андрей. Он твердо держался той линии, что является епископом тех, кто его признает. С ними он молился, с ними он работал.

Были созданы комиссии для определения материального положения семей верующих и из специально организованного благотворительного фонда нуждающимся оказывалась поддержка. Вряд ли фонд обладал крупными средствами, но сам факт заботы вселял надежду, укреплял веру людей и воспитывал. При храмах были организованы общественные столовые, где нуждавшиеся получали воскресные обеды: на кухне работали прихожанки, а за столом прислуживали молодые девушки. Они же занимались перепиской и распространением проповедей и посланий еп. Андрея*.

Нам немного известно из жизни епископа в этот период, поэтому приходится сразу же перенестись к событиям весны 1927 года. Долгое время антирелигиозная пропаганда в Башкирской АССР была в загоне и местная пресса почти не уделяла ей внимания. Но активизация церковной жизни в республике заставила власти обратить взор на этот запущенный участок работы. В январе 1927 года был разработан и принят, наконец, Устав Уфимского Союза безбожников. И хотя это привело к некоторой активизации работы, но явно не хватало квалифицированных кадров и поэтому 15 апреля газета «Красная Башкирия» вынуждена была отказать старообрядческому иеромонаху в участии в ранее обещанном диспуте на тему о существовании Христа

* Сохранились некоторые их имена: Нюра Васильева, Оля Якина, Нина Филонова, Неля Соловьева, Оля Антипина, Нина Звездина.

138

(424). Но уже через день за дело взялся сам исполняющий обязанности редактора газеты М. Верхоторский: в номере от 17 апреля была помещена большая статья «Претендент на патриарший престол. Мечты и карьера кн. Ухтомского». Автор оказался хорошо информированным о перипетиях судьбы еп. Андрея. И несмотря на то, что статья написана в издевательском тоне, с намерением дискредитации архиерея, вчитываясь, видишь, что М. Верхоторский внимательно ознакомился с идеями владыки на всем протяжении его пастырского служения (или у него были квалифицированные информаторы). Более того, следует констатировать, что автор статьи в значительной степени понимал, какой вред приносят Церкви раздоры и расколы и прямо выразил свое к ним отношение: «...пускай. Чем больше эти отцы будут грызть друг друга, тем лучше. Их грызня лучшая агитация против всякой религии. Верующие трудящиеся скорее поймут сущность вероучений. Ложь и дурман» (184).

24 апреля в день Пасхи вся 3-я полоса «Красной Башкирии» была посвящена разоблачениям и атеистической пропаганде (чего раньше в таких количествах не было), а на 2-й — помещена «заметка антирелигиозника» под названием «Поповщина оживилась» (347). Этого оживления нельзя было допустить, потому сообщили в Москву, и вскоре оттуда пришел вызов — еп. Андрей был вынужден отправиться в столицу. В День Святого Духа — 13 июня 1927 года — в последний раз в Уфе владыка отслужил раннюю обедню и отправился на вокзал. Предприимчивое железнодорожное начальство немедленно повысило на этот день цены на перронные билеты с 10 копеек до 1 рубля, но вокзал, платформы и привокзальная площадь были заполнены массой верующих.

После краткого пребывания в Москве (по всей видимости, в Бутырской тюрьме), еп. Андрей был вновь отправлен в Среднюю Азию.

139

«И МНОГИЕ ИЗ СПЯЩИХ ПРОБУДЯТСЯ...» (Дан. 12, 2)

Кульминационным пунктом деятельности последователей еп. Андрея в Уфимской епархии был Съезд клира и мирян, который состоялся 3-6 октября 1927 года (старого стиля) в Симеоновской церкви.

После вечерни и молебна Св. Николаю Съезд начал свою работу. По первому докладу настоятеля Александро-Невского храма Благовещенского монастыря о. Симеона была принята резолюция «По вопросу о современных церковных течениях». В ней были определены основные направления в современном русском православии. Вновь образованные центры были признаны неприемлемыми для верующих Уфимской епархии: обновленчество явно разрушает православную церковность: течение, возглавляемое митр. Сергием и его Синодом, организовано неканонично, проявляет тенденции обновленчества и основывается на принципе единоличного управления, игнорируя идею соборности, что в совокупности, «служит на разорение Церкви»; управление, организованное ВВЦС во главе с епископами Григорием и Борисом, также не может быть признано строго каноничным и распространяющим свои права на всю русскую православную Церковь. Резолюция констатировала, что подобное отношение к существующим центрам есть результат «нашего горького опыта, когда нам пришлось быть очевидцами частой смены высших церковных управлений, составленных то из обновленцев, то из полуобновленцев, то из таких староцерковных деятелей, которые находили для себя возможным работать при всех церковных веяниях, теряя нравственную стойкость своей личности» (144).

Съезд, не вдаваясь в скрупулезный разбор того или иного

140

из возникших центров, нашел «целесообразным приступить к строению местной церковной жизни, памятуя, что каноническое устроение местной церковной жизни скорее приведет нас к церковному Собору, чем споры о правах тех или иных иерархов на власть» (144).

Мудрость подобного решения становится еще более явственной, если мы, оглядываясь на тогдашнюю жизнь русского православия, вспомним о существовании многочисленных, не оговоренных в резолюции Съезда, идейных центров*. Мало того, именно в этот период начинается новая волна, вызванная опубликованием летом 1927 года знаменитой «Декларации» митр. Сергия, которую отвергла основная масса православных епископов.

В центре решений, принятых Съездом, стоит «Декларация православных староцерковников», определившая направления работы по устройству местной церкви и церковно-приходской жизни. Участники Съезда исходили в своих постановлениях из определения, гласившего, что «всякая община есть «малая церковь», часть единой Святой Соборной Апостольской Церкви и имеет обязанность устраивать свою церковную жизнь» (127, 14).

«Декларация» приветствует декрет Советской власти об отделении Церкви от государства, рассчитывая, что он является гарантией независимости православных общин и законодательным ограждением «от всякого беззаконного вмешательства, откуда бы оно не происходило», а также от привнесения в Церковь, и особенно в среду ее клира, принципов и методов гражданского управления. Съезд определил, что своей деятельностью церковно-приходская община призвана создавать тот своеобразный климат, который способствовал бы взращиванию духовных начал человеческой жизни. И уфимская «Декларация», в основном, явилась документом, где были сформулированы

* Корреспондент газеты «Известия» с удовлетворением писал: «Рост количества претендентов на так называемое местоблюстительство патриаршего престола за последнее время принял анекдотические размеры. «Престол» -то один, а лиц и церковных учреждений, усевшихся на патриаршее кресло, — уже трое» (422).

141

принципы, давно разработанные еп. Андреем в области организации верующих и его твердого убеждения, что «церковная община — это религиозно-культурно-экономическая единица, обеспечивающая своим членам полное духовное развитие» {127, 16). «Декларация» открывала возможность и предлагала сотрудничество в различных областях общественной жизни всем направлениям христианства и призывала их к совместной работе на ниве распространения и осуществления евангельских заповедей. И вновь главным принципом была провозглашена активизация народной религиозной жизни и сделан призыв к «церковной народной самодеятельности, к изгнанию из жизни всякой духовной лени и к построению жизни по заповеди ап. Павла: «все исследуйте, хорошего держитесь» (I Сол. 5, 21)».

Высказывая свое отношение к некоторым принципам церковной организации, участники уфимского Съезда обращаются к опыту первых веков христианства и утверждают:

«Мы считаем, что весь церковный клир, не исключая и епископов, должен быть избираем, как это было в лучшие годы церковной истории (Дн. 1, 26: 5, 2-3)... Мы считаем необходимым увеличение числа епископий (епархий), учась в этом отношении у Африканской Церкви времен священно-мученша Киприана Карфагенского».

Следовательно, здесь вновь делается упор на возвышение авторитета прихожан в решении общецерковных вопросов. Замечательно, что именно в то же время (1926-1927 гг.) на другом краю страны Подольский и Брацлавский архиеп. Лоллий (Юрьевский), определяя свое отношение к современному положению православия, обращается к тому же периоду истории христианства, когда Карфагенский Собор, происходивший в 254 году под председательством св. Киприана, в своем послании указал: «чтобы епископ избирался в присутствии народа, который жизнь всех знает самым полным образом и поведение каждого высмотрел из его обращения» (282, 176).

Архиеп. Лоллий напоминает постановление Никейского

142

Собора 325 года, определившего, чтобы сам процесс избрания соблюдал два момента: собственно избрание ндродом и «искус», когда местные епископы «должны были утвердить избрание и рукоположить избранного, удостоверившись в его догматических воззрениях, нравственных качествах и пастырских способностях» (282, 179). Сам владыка Лоллий, в силу направленности своей работы, делает основной упор на второй момент — епископский «искус», но ведь ни еп. Андрей, ни его паства, никогда не увлекались крайностями в том направлении, чтобы игнорировать значимость теоретической подготовки кандидата и его моральных качеств. К тому же верующие Уфимской епархии постоянно ощущали над собой силу нравственного авторитета таких подготовленных архиереев, как епископы Антоний, Марк, Аввакум и, наконец, владыка Андрей.

Но возвратимся к Съезду 1927 года.

Им был принят доклад еп. Аввакума (Боровкова) «О местной церковной жизни», в котором была определена роль прихода и приходского Совета. Было решено, чтобы при каждом приходском Совете организовывались следующие подотделы: попечения о храме; верховного суда; финансовый и благотворительный, члены которых и составляют общеприходской Совет. Обосновывая свои решения, Съезд постоянно опирается на Советское законодательство, тем самым твердо высказывая свое лояльное отношение к существующей государственной власти. Точно также, ссылаясь на «Инструкцию» о церковных организациях, напечатанную в «Известиях» 23 марта 1923 года, было определено создание Совета объединенных приходов в каждом округе, которые, в свою очередь, объединяются в епархиальный Союзный Совет, действующий на территории Башкирской республики.

Выработав постановление «По вопросу о благотворительности и средствах на церковные нужды», где былб определено, что благотворительность должна быть поставлена во главу угла церковно-приходской жизни, Съезд перешел к обсуждению проблемы «О епископе Андрее и его отношении к старообрядчеству». Участники Съезда

143

выслушав «Акт» расследования трех уфимских епископов, проведенного с благословения митр. Агафангела, подробно ознакомились с показаниями свидетелей событий августа 1925 года в Ашхабаде* и постановили, что Съезд «признает преосвященного Андрея своим неизменным Уфимским архипастырем. Согласно патриаршему возведение его в сан архиепископа и применительно к 38 прав. 6-го Всел. Собора, Съезд считает его архиепископом областной Церкви автономной Башкирской республики».

Принятое постановление заканчивалось призывом ко всем верующим вновь организованной епархии — неотъемлемой части русской православной Церкви:

«Помните, что церковное устроение всей нашей жизни

— это самое величайшее дело всякого верующего человека. Разрушаются общества, государства и царства, вспомните страшное разложение и падение Российского царства и научитесь из того, насколько важно построить жизнь вашу так, чтобы она оставалась несокрушимой от всяких толчков,

— такое построение — это только построение церковное, построение, основанное на подлинных вечных законах св. Евангелия, которые непреложны для всех времен и народов.

Итак, отгоните всякую лень, оставьте все свои личные дела, отдайте ваши силы и сами души ваши на это святое дело, на дело построения жизни на основах апостольских и этим вы исполните завет Спасителя и получите от Него радость вечного пребывания с Ним.

Ему слава во веки веков. Аминь» (144).

Таким образом, перед нами документы, в которых отражена попытка организации православной церковной жизни, основные принципы которой не затрагивают господствующие в настоящее время политические идеи. Существование Церкви обуславливается извечными категориями,

*Кроме уже оговоренных фактов, на Съезде были приведены свидетельства мирян, специально посетивших синод митр. Сергия, о том, что там не существует твердого мнения на деятельность еп. Андрея и сам глава Синода, на словах, не придает значения разговорам о запрещении.

144

которые не могут быть поколеблены той или иной формой воплощения чисто политической идеологии.

* * *

Одним из центральных вопросов Съезда в Уфе стояла проблема взаимоотношений со старообрядчеством, в первую очередь с представителями древлеправославной Церкви, приемлющей Белокриницкую иерархию.

Дело в том, что беглопоповцы восприняли акт 28 августа 1925 года как попытку присоединения еп. Андрея к их обществу и посчитали ее незаконной, так как не был выполнен установленный ими чин принятия. Не признали они также и архиерейства еп. Климента и последний обратился в архиепископию в Москве с просьбой принять его в Белокриницкую иерархию. Просьба, по надлежащем рассмотрении, была удовлетворена*.

Еп. Климент прибыл в Уфу на Съезд, чтобы дать показания о состоявшейся в Ашхабаде попытке воссоединения. В то же время сюда явились представители Тихвинской старообрядческой общины Москвы — авторитетнейшие старообрядческие деятели-миряне П.П. Агафонов и М.И. Бриллиантов, намеревавшиеся «войти в официальные отношения с последователями архиепископа Андрея и возбудить вопрос о мире, так как архиепископ Андрей давно уже занят этим вопросом» (144).

Старообрядцы очень строго относятся к принимаемым ими представителям православной Церкви и тщательно

*Старообрядческий Собор, состоявшийся 5-14 сентября 1926 г. ¦ постановлении параграф 23 определил: признать рукоположение Климента епископами Андреем и Руфином Саткинским во епископа Томского и присоединение его к Белокриницкой иерархии, совершенное архиеп. Мелетием 31 окт. 1925 г. Собор признал решение четырех епископов от 8 декабря 1925 г. правильным и постановил: «считать его состоящим в числе епископов, поручил временно заведовать приходами Иркутской епархии» (222, 20). В протоколах Собора 1927 г. еп. Климент состоит в списке присутствующих архиереев как «епископ временно Иркутский» (353, 5).

145

проверяют, действительно ли иерей не замечен в чем-либо предосудительном и не находится ли он под запрещением. Поэтому член Казанской старообрядческой общины г. Уфы И.И. Шароватов — делегат старообрядческого Собора 1926 года — специально явился в августе 1926 года к митр. Сергию и"на вопрос, кем был запрещен еп. Андрей, получил ответ заместителя местоблюстителя патриаршего престола: "Не то Петром, не то Агафангелом». Письменное подтверждение запрещения в Синоде, по словам, Шароватова, искали в течение сорока минут, но не обнаружили. Выяснив правоспособность еп. Андрея, старообрядцы прямо предложили уфимцам создать комиссию для выработки основ единения «при соблюдении с обеих сторон чинопос-ледований, предания и обрядов апостольской Церкви». Речь поначалу шла о единении православной Церкви на территории Башкирской АССР и Казанской общины. Комиссия из сорока человек была создана, но не успела подготовить вовремя необходимые материалы и продолжала работу уже после Съезда.

Накануне в среде старообрядчества, приемлющего Белокриницкую иерархию, прошла широкая дискуссия о роли мирян в церковных делах. Активное участие в обсуждении проблемы приняли Агафонов и Бриллиантов, в свое время — члены архиепископского Совета.

Результаты обсуждения свидетельствовали о том, что деятельность и идеи по устройству церковной жизни, проводимые еп. Андреем, встретили бы широкую поддержку в древлеправославной Церкви. Так, в сообщении московских старообрядцев с удовлетворением отмечается, что в докладе еп. Аввакума на Съезде идеи «нисколько не расходятся с жизнью апостольской Церкви, каждое «душа и сердце бе едино было» у пастырей и пасомых, оно не расходится с пожеланиями и нашей св. Церкви именно этого древнего уклада жизни церковной» (144).

Закончить разрешение проблемы на Съезде не успели и работа в этом направлении продолжалась, но еще в «Декларации» было твердо заявлено:

«Мы приглашаем старообрядцев к взаимному единению,

146

чтобы общею молитвою и любовно поправить нашу церковную жизнь» (127, 16). В дальнейшем старообрядцы тесно сотрудничали со сторонниками «Декларации». И.И. Шароватов стал иеромонахом с именем Гермоген и работал под духовным руководством еп. Андрея, уверенного в том, что старообрядцы пойдут за о. Гермогеном (письмо от 2.9.1928). В письме от 24 августа 1928 года еп. Андрей сообщает, что бывший сотрудник дореволюционного журнала «Старообрядческая мысль» Б.В. Подвицкий «решил идти в монахи именно в Уфу, потому что только в Уфе хотя бы намечается подлинно церковная работа».

* * *

На уфимском Съезде было принято решение об отношении к ВВЦС архиеп. Григория, которое гласило: так как эта попытка организовать верховную церковную власть, «как показала настоящая действительность не увенчалась всеобщим успехом, то просить епископов, группирующихся около ВВЦС, принять все меры к тому, чтобы в деле церковного строительства перешли на путь подлинной апостольской жизни, в согласии с предложенной нашим Съездом Декларацией, а до тех пор... сохранить выжидательное положение» (144).

15-18 ноября 1927 года в Москве состоялся съезд староцерковников, признающих ВВЦС, и на нем присутствовали уфимские делегаты — епископ Усть-Катавский Антоний (Миловидов) и инокиня Саломия*. На съезде было, кроме прочего, принято решение, утверждавшее, что необходимость в автокефалистском движении отпала. Однако уфимские делегаты, в соответствии с рекомендацией Съезда, заняли выжидательную позицию, но твердо заявили о праве на существование автономной Церкви на территории Уфимской епархии. В опубликованных протоколах съезда выступлений еп. Антония не

* Александра Ивановна Зелинская — бывший редактор «Заволжского летописца».

147

зафиксировано (если они были), но дважды выступала инокиня Саломия,утверждавшая необходимость автокефалии, организованной с благословления еп. Андрея и в соответствии с пожеланиями верующих епархии. По поводу подчинения ВВЦС было сказано, что уфимский Съезд послал ихтипнь для знакомства с деятельностью ВВЦС (192, 9). Следует отметить еще один факт. В протоколе N 4 съезда от 18 ноября, когда его делегаты высказывали свои верноподданические чувства и благодарили Советскую власть за строительство нового общества, борьбу за мир и дарование Патриарха Русской Православной Церкви, зафиксировано и выступление инокини Саломии, которая ограничилась чисто церковными проблемами: «Мы должны быть признательны гражданской власти за два величайших благодеяния: 1) отделение Церкви от государства и 2) предоставление возможности выработать идеальную конституцию» (193, 13). Но и здесь следует иметь в виду редакторскую работу при подготовке публикации протоколов.

В дальнейшем, по всей видимости, никаких контактов Уфы с ВВЦС не было. Однако в марте 1928 года еп. Андрей получил письмо за подписью управляющего делами ВВЦС еп. Бориса, в котором тот предлагал присоединиться к Совету, предварительно покаявшись в «Асхабадской ошибке». 11 апреля в своем «Ответе 12 епископам» владыка Андрей писал, что никакой ошибки в отношении старообрядчества он за собой не признает и одновременно не считает каноническим Совет, возглавляемый епископами Григорием и Борисом, также как и Синод митр. Сергия, и обновленческий:

«Все эти цезаропапистические центры я признаю одинаково неканоническими и одинаково для Церкви вредными» (127, 12). На этом контакты завершились.

Уфимские власти не могли допустить активизации сторонников «Декларации» — общественная жизнь, опи-

148

рающаяся на чуждую идеологию, должна быть пресечена, тем более, что существовала церковь, руководимая еп. Иоанном — сторонником митр. Сергия, терпимого в. Москве. И вот в дневнике уфимской жительницы в записи от 21 апреля 1928 года мы читаем:

«Владыка Андрей уже давно не в Уфе, его сослали в Туркестан. Многих сослали, еще иных арестовали. Я не хожу в церковь...» (287).

Вероятно аресты велись именно в апреле 1928 года, так как в марте мы еще наблюдаем следы тех, кто позднее был удален с территории республики.

По отрывочным данным — из дневников, писем, газет и сохранившихся документов — можно хотя бы частично определить судьбы последователей еп. Андрея после организованного разгрома сторонников уфимской «Декларации». Епископ Аввакум (Боровков), главный вдохновитель Съезда, был сослан в Ульяновск, поддерживал тесную связь со своими прихожанами, за что и был в 1930 году сослан на Север. Епископ Вениамин (Троицкий) вначале был сослан в Меликес в Среднюю Азию, а затем, после некоторого перерыва и пребывания в Уфе, отправлен в Сибирь. Известно, что в 1956 году проживал в Якутске.

Еп. Марк (Боголюбов) Стерлитамакский. О нем известно из ряда статей, помещенных в «Красной Башкирии» под заголовком «Союз креста и преступления. О «подвигах» церковников в Стерлитамаке». Из нее мы узнаем, что владыка оказался в Приморском крае, но оставил после себя организованную церковно-приходскую жизнь. В городе была хорошо налажена система благотворительности и взаимопомощи — приходские деятели оказывали поддержку верующим и в исправительных домах. Ярким проявлением принципов, за которые ратавал еп. Андрей и его последователи, были события, развернувшиеся в Стерлитамаке, когда властями была совершена попытка закрыть здесь церковь. На защиту православного храма выступила значительная часть жителей города и, что было вполне неожиданно для властей, в комиссию для ходатайства перед центральной властью вошел лидер

149

местных старообрядцев Парамонов и два мусульманских муллы! Автор статьи возмущался по этому поводу и призывал православных верующих отказаться от поддержки «чуждых» православию культов. Главную вину он возлагал на отсутствующего еп. Марка и взращенные им здесь принципы:

««Гражданин» с осанистой бородой, сиречь епископ Марк, перекочевавший во Владивосток, не оставляет своим попечением и Стерлитамак. Под руководством этого толстого и начитанного церковника, не лишенного ума и хитрости, подвизаются продавцы религии оптом и в розницу» (135).

Известно, что с 1929 года еп. Марк — епископ Приморский и Владивостокский, с 1930 по 1933 годы — Забайкальский и Читинский. Скончался 24 марта 1935 года-Кафедры занимал, вероятно, в соответствии с местами вынужденного пребывания, а последние два года не имел возможности управлять паствой.

О еп. Антонии (Миловидове) известно, что последовательно был епископом Троицким Челябинской епархии; затем Бугульминским, Казанским викарием; епископом Енисейским и Красноярским; Ачинским; с 9.9.1935 года — епископ Омский. Словарь митр. Мануила отмечает, что владыка Антоний «любил монашествующих. Омчане вспоминают о нем как о кротком и благоговейном пастыре. С ноября 1936 года епархией не управлял. Дальнейших сведений о нем не имеет» (289а, 257).

Но мы обнаружили брошюру Д. Дягилева «Церковники и сектанты на службе контрреволюции», изданную в Челябинске в 1939 году и составленную в духе того времени. Из нее явствует, что еп. Антоний, будучи в Омске, организовал одновременно в Миасском районе Челябинской области и Каргопольском районе Курганской области «две контрреволюционные группы духовенства». Владыка, повествует автор брошюры,

«посылал директивы, написанные тайнописью, организация имела свой пароль. Эта контрреволюционная банда именовала себя «партией угнетенных христиан», сок-

150

ращенно «ПУХ». Как и в других подобных случаях, в эту организацию были вовлечен^! попы, уже ранее судившиеся за контрреволюционную деятельность, а также кулаки. Вот выдержка из письма, полученного одним из членов банды от своего преподобного шефа епископа-бандита Антония:

«О. Филимон! Будучи у меня, Вы обещали послужить на. пользу патриаршей церкви... Всех вовлеченных в организацию необходимо воспитывать в духе ненависти к советской власти и подготовлять их к выступлению с оружием в руках в случае войны для того, чтобы обеспечить успех нашим освободителям, о которых я говорил с Вами лично...»» (224, 10—11).

Из этой же брошюры мы узнаем и о судьбе епископа Саткинского Руфина (Брехова). Он оказался японским шпионом и создателем Уфимской контрреволюционной организации, о целях которой на суде поведал один из ее членов:

«Мы ставили своей задачей вооруженное свержение Советской власти и установление в России фашизма; создание контрреволюционных повстанческих групп из числа враждебно настроенных к Советской власти кулаков, бывших белогвардейцев, духовенства и активных церковников; проведение разрушительной деятельности на предприятиях промышленности я транспорта, а также в колхозах и совхозах, путем вредительства я прямого уничтожения государственного имущества» (224, 13).

Дальше еще страшнее...

Необходимо было время — и время крутое — чтобы читатель смог переварить и удовольствоваться подобной информацией. В 1939 год уже мог: ведь поверили советские граждане, что все партийные и советские руководители Башкирии были расстреляны за то, что поставили своей целью оторвать республику от СССР и присоединить ее к Турции. Поверили. А в 1928 году массы еще не были готовы, а потому для большинства последователей еп. Андрея на том этапе применялся декрет ВЦИК от 10 июля 1922 года об административной высылке, позволявшей внесудебным порядком, согласно прилагавшейся к декрету инструкции

151

НКВД, ссылать до трех лет лиц,

«пребывание коих в данной местности ... представляется по их деятельности, прошлому, связи с преступной средой с точки зрения охраны революционного порядка опасным» (212).

Однако для епископа Питирима Нижегородского (Лодыгина) и его ближайших сотрудников было сделано исключение.

В течение 1928 года в Башкирии областные и районные газеты помещали большое количество разоблачительных материалов. Были проведены широкие дискуссии в партийной, профсоюзной и комсомольской среде. Наибольшее значение придавали вопросу о налаживании атеистической пропаганды в средней и высшей школе: безрелигиозное воспитание было определено недостаточным — настало время противорелигиозного воспитания подрастающего поколения. Уже после арестов и высылок весны 1928 года в «Красной Башкирии» появился призыв нового образца: «Нужно поповщине дать по рукам... Кое-что очевидно устарело и в наших взглядах на религию. Мы не можем больше удовлетворяться отведенными рамками свободы для религии. Эти рамки нужно сузить и сузить очень чувствительно... Этим вопросом партия должна будет заняться в ближайшее время» (256).

9 декабря еп. Питирим, трое из поставленных им священников и четыре монахини были арестованы. Через день в газете была помещена статья «Отпор классовому врагу. Наступлению церковников противопоставим дружное выступление пролетарской общественности» (325). Однако только через 4 месяца появилось разоблачение деятельности владыки Питирима и его паствы в статье «Чудеса епископа Питирима»; их обвиняли в антисоветской деятельности, хранении св. мощей и в молитвах над больными. Три большие статьи заканчивались обещанием:

«В ближайшее время он и его помощники — священники Лисенко Иван, Панченковы Михаил и Кузьма и монахини Михайлова, Смольникова, Пашко и Сальникова — предстанут перед пролетарским судом» (141).

152

Пока готовился процесс, в той же областной газете появилась новая рубрика «В поход на поповщину», где в качестве одной из первых победных реляций было объявлено, что в октябре 1928 года была ликвидирована женская коммуна «Святые Кустики», где монахини выращивали хлеб и картошку (191).

Процесс начался 20 апреля 1929 года в здании Башглавсуда под председательством председателя главного суда Башкирии Трясоногова, Отчет печатался в семи номерах и велся под общим лейтмотивом:

««Все дороги ведут в Рим», т.е. к сподвижнику и другу Колчака — к епископу Андрею, князю Ухтомскому, который находится сейчас там, где и полагается находиться помощнику Колчака» (360).

Суть речей государственного и общественного обвинителей сводились к тому, что еп. Питирим и его сподвижники изготавливали мощи, изгоняли бесов, «обманывали трудящихся» посредством распространения православной веры и вели антисоветскую пропаганду. Еп. Питирим основал в селе Вознесенском Иглинской волости «трудовую коммуну», где монахини обновляли иконы, а деятельность поставленных им священников привела, например, в деревне Кузнецовке к тому, что «всю Кузнецовку сумели обработать так, что превратили чуть ли не в монастырь. Ходили там все в черном... комсомольскую ячейку сумели стереть с лица земли» (390). Наконец государственный обвинитель заявил:

«Необходима изоляция всей этой своры от общества» (392).

Обвинения поддерживались, главным образом, показаниями местного почтальона, но были приглашены и свидетели защиты. Однако, с удовлетворением отмечает репортер, «номер, как говорится, не прошел. Эти свидетели за ложные показания были взяты под стражу и отправлены в исправдом» в соответствии с 95-й статьей УК (360).

Подсудимые не каялись, но лишь отвергли обвинения в волховании и антисоветской агитации. Приговор был оглашен в ночь на 24 апреля после четырехдневного разбора:

153

«Лодыгин Потапий (епископ Питирим) приговорен к 2 годам лишения свободы с высылкой затем из пределов Башреспублики. Смольникова Марфа к той же мере. Панченко Кузьма и Михаил к заключение под стражу на 1 год 6 месяцев, Лисенко Иван — на один год. Сальникова, Пашко и Михайлова — на шесть месяцев» (360).

Дальнейшая судьба еп. Питирима и его сотрудников известна лишь по отрывочным данным — иногда противоречивым. В Уфу он вернулся лишь в 1935 году, но уже в мае 1936 был вынужден уехать. В 1938 году он ушел в затвор (еще в 1927 году епископ принял схиму с именем Петра и с тех пор никогда не служил в полном архиерейском облачении, а только надевал малый омофор). Есть сведения, что владыка долгое время жил в горах Средней Азии вплоть до 1949 года. Далее приведем рассказ из словаря митр. Мануила:

«Скончался 1.10.1950 года. По рассказам игумена Масаила, умер сидя в кресле с поднятыми руками и благословляющим перстом. Завещал хоронить его без гроба по Афонскому уставу. Епископ Питирим в схиме Петр был творцом Иисусовой молитвы, имел дар слез и прозорливости. Спал три часа в сутки, а ложился в постель только во время болезни. Живя в затворе, совершал полный Афонский устав. Был высокого роста, фигура была прямая. Волосы на голове и бороде были белые и длинные» (289 д, 376).

Группа последователей епископа продолжала существовать и главным ее вдохновителем был священник Михаил Панченко. В 1930 году вместе с епископом его вновь арестовали и он пробыл три года в лагере, а затем три года в ссылке. Но в 1937 году вновь три года лагеря. С 1940 года он ходил между Уфой и Белорецком: служил и исполнял требы. Это была, как выразился журнал «Антирелигиозник», «церковь в чемодане». В марте 1948 года он был в Уфе, крестил двух младенцев и по доносу был опять арестован: приговор — 25 лет. Еп. Питирим, вспоминая о нем, писал, что «он нес крест за чистоту

154

Церкви» (333, 122). Отец Михаил служил вплоть до начала 70-х годов в городе Уфе и в близлежащих селениях, пока позволяло здоровье, но так и не посещал храмы последователей патриарха Сергия*.

Таковы, далеко не полно освещенные, результаты активизации антирелигиозной борьбы в Башкирии. Местные власти развернулись столь широко, что даже в центре были удивлены и предложили несколько поумерить пыл. Так, например, представитель ВЦИК, прибывший в Уфу для обследования деятельности советов, на заседании Башкирского областного комитета партии, приведя ряд примеров излишнего администрирования, предупредил:

«Нельзя было закрывать православные церкви голосами татарских товарищей; были случаи, когда за закрытие русских церквей голосовало татарское население, а за закрытие мечетей — русское. БашЦИК о 19-ти церквах, получив непосредственное указание из Москвы и обкома партии, дает телеграммы немедленно обсудить вопрос о закрытии церквей, организовать комиссии, тщательно проверить, а сам в этом же постановлении закрывает 72 церкви без обсуждения» (145, 39).

Но несмотря на все эти мероприятия, перегибы и предупреждения о «головокружениях от успехов», урон был нанесен значительный, и удары сыпались, в первую очередь, на приходы сторонников еп. Андрея. И все-таки к 1932 году идеи владыки разделяли прихожане 30 церквей и 2 прихода под управлением епископа Иова — ставленника владыки Андрея**.

*Подобные священники были широко распространены в 30-х годах и о «странствующих» и «бродячих» попах писал Ансвенсул (.161, 27). **Еп. Андрей, будучи на Сухумской кафедре, нашел 17-летнего юношу в келий, созданной им вместе с одним монахом в пещере в горах Кавказа, а уже в 20-е годы хиротонисал во епископа.

155

Осенью 1927 года еп. Андрея из Москвы высылают в Кзыл-Орду в Казахстане. Отсюда он наставляет паству, пишет письма, проповеди, теоретические рассуждения, ответы на вопросы — и все это переписывается многочисленными поклонниками и распространяется в Башкирии. И здесь его посещают единомышленники, последователи, духовные дети. Вероятно, поэтому 4 октября 1928 года — в день его хиротонии — епископ вновь арестован, переправлен на родину в Ярославль, где и провел последующие 3 года в одиночной камере N 23 местного изолятора. Именно сейчас нам хочется обратиться к освещению реакции еп. Андрея на два важнейших документа, принятых митр. Сергием относительно острейших проблем взаимоотношения Церкви и Советского государства, а также положения русского православия в границах СССР.

16/29 июля 1927 года митр. Сергием и временным при нем патриаршим Синодом была принята «Декларация» об отношении православной российской Церкви к существующей гражданской власти. Митр. Сергий, следуя политике покойного патриарха Тихона, заявил о лояльности Церкви к Советской власти и благодарил ее за обещанную легализацию церковных организаций. Однако, в «Декларации» были допущены некоторые выражения, вызвавшие отпор и противодействие значительной части епископата, младшего духовенства и мирян, расценивших их преступившими грань православной икономии*.

Так, группа ярославских епископов, во главе с митр. Агафангелом, обращаясь к митр. Сергию, определила:

«По Вашей программе начало духовное и божественное в домостроительстве церковном всецело подчиняется

*Многочисленные приходы, получив «Декларацию» «настолько были поражены ее содержанием, что решили за лучшее не задерживать послания у себя и отправили его обратно автору. Почти 90% православных приходов поступили с декларацией по указанному примеру» (245, 155).

156

началу мирскому и земному, во главу угла полагается не всемерное попечение об ограждении истинной веры и христианского благочестия, а никому и ничему не нужное угодничество «внешним», не оставляющее места для важнейшего условия устроения внутренней церковной жизни по заветам Христа и Евангелия — свободы, дарованной Церкви ее Небедным Основателем и присущей самой природе ее — Церкви» (245, 130).

Следует особо указать, что ни одно из известных мне многочисленных посланий, отвергающих принципы митр. Сергея, не имело антисоветской направленности, напротив — все заявляли о лояльности и призывали к мирному сосуществованию и даже сотрудничеству во многих областях общественной жизни. Наиболее характерным является послание группы епископов, находящихся в заключении на Соловецких островах:

«1. Мы одобряем самый факт обращения Высшего Церковного Учреждения к Правительству с заверением о лояльности Церкви в отношении Советской власти во всем, что касается гражданского законодательства и управления...

2. Мы вполне искренно принимаем чисто политическую часть послания, а именно:

а) мы полагаем, что клир и прочие церковные деятели обязаны подчиняться всем законам и правительственным распоряжениям, касающимся гражданского благоустройства государства;

б) мы полагаем, что тем более они не должны принимать никакого прямого, ни косвенного, ни тайного, ни явного участия в заговорах и организациях, имеющих целью ниспровержение существующего порядка и формы правления;

в) мы считаем совершенно недопустимым обращение Церкви к иноземным правительствам с целью подвигнуть их к вооруженному вмешательству во внутренние дела Союза для политического переворота в нашей стране;

г) вполне искренно принимая закон, устраняющий служителей культа от политической деятельности, мы полагаем, что священнослужитель, как в своей открытой

157

церковно-общественной деятельности, так и в интимной области пастырского воздействия на совесть верующих, не должен ни одобрять, ни порицать действий Правительства.

3. Но мы не можем принять и одобрить послания в его целом, по следующим соображениям:

а) в абзаце. 7-м мысль о подчинении Церкви гражданским установлениям выражена в такой категорической и безоговорочной форме, которая легко может быть понята в смысле полного сплетения Церкви и Государства...*

б) послание приносит Правительству «всенародную благодарность за внимание к духовным нуждам православного населения». Такого рода выражение благодарности в устах Главы Русской Православной Церкви не может быть искренним и потому не отвечает достоинству Церкви...

г) послание угрожает исключением из клира Московской Патриархии священнослужителям, ушедшим с эмигрантами, за их политическую деятельность, т.е. налагает церковное наказание за политические выступления, что противоречит постановлению Всероссийского Собора 1917/1918 гг. от 3/16 августа 1918 года...

4. Наконец, мы находим послание Патр. Синода неполным, недоговоренным, а потому недостаточным...» (245, 151-152).

Еп. Андрей воспринял «Декларацию» митр. Сергия как «квинтэссенцию цезаропапистского хамства» и считал, что этот документ «по глубине своей антицерковности и предательству был нечто выдающееся и небывало скандальное». В своих воспоминаниях владыка поместил письмо, написанное митр. Сергию епископом Ижевским Виктором (Островидовым), в котором тот писал:

«Но если эта организация покупается такой ценою, что и Церкви Божией, как дома благодатного спасения, уже не остается, а сам получивший организацию перестает быть

*В этом абзаце между прочим говорится: «Мы хотим быть православными и в то же время сознавать Советский Союз нашей гражданской родиной, радости и успехи которой — наши радости и успехи, а неудачи — наши неудачи» (282 б, 192).

158

тем, чем он был, ибо написано: «Да будет двор его пуст и епископство его да приимет ин», то лучше было бы нам не иметь никогда никакой организации! — Что пользы, если мы, сделавшись по благодати Божией храмами святого Духа, стали сами вдруг непотребны, а организацию себе получили? — Нет! Пусть погибнет весь вещественный мир видимый, пусть в наших глазах важнее его будет верная погибель духа, которой подвергается тот, кто представляет такие поводы для греха» (127, 11).

Следующим крупным актом митр. Сергия в деле налаживания контактов с государством было данное им интервью представителям советской печати. В тот период, когда значительная часть епископов и младшего клира бьша изолирована от своей паствы, закрьгоались и разрушались храмы и даже колокольный звон был повсеместно запрещен, митр. Сергей утверждал:

«Гонений на религию в СССР никогда не было и нет», закрытие церквей происходит «не по инициативе властей, а по желанию населения, а в иных случаях даже по постановлению самих верующих». «Репрессии, осуществляемые Советским правительством в отношении священнослужителей, применяются к ним отнюдь не за их религиозные убеждения, а в общем порядке». И в заключение, глава Синода заявил, что считает «излишним и ненужным это выступление папы Римского, в котором мы, православные, совершенно не нуждаемся. Мы сами можем защитить нашу православную Церковь» (402).

Еп. Андрей вспоминает, что это «Интервью», которое он прочел в.Ярославском изоляторе, «нравственно придавило нас, всех арестантов-церковников», и он вновь утвердился в мысли, что «святая соборная Апостольская Церковь где-то в другом месте, а не около митр. Сергия и не около «его Синода» (127, 22).

Митр. Евлогий (Георгиевский) в своих воспоминаниях пишет:

«Оказывается, что текст большевики дали митрополиту Сергию за неделю до интервью, а потом держали его в изоляции. Перед ним встала дилемма: сказать журналистам,

159

что гонение на Церковь есть — это значит, что ВСЕ тихоновские епископы будут арестованы, т.е. вся церковная организация погибнет; сказать «гонения нет», — себя обречь на позор лжеца... Митрополит Сергий избрал второе. Его упрекали в недостатке веры в несокрушимость Церкви. Ложью Церковь все равно не спасти. Но что было бы, если бы русская Церковь осталась без епископов, священников, без таинств — этого и не представить... Во всяком случае, не нам, сидящим в безопасности, за пределами досягаемости, судить митрополита Сергия» (232, 621).

Соловецкие епископы и еп. Андрей находились в местах досягаемых, более того, для них специально отведенных. И для сравнения можно привести краткую сводку сведений о трех однокурсниках еп. Андрея — выпускниках Московской Духовной Академии 1895 года. Еп. Трифон (Туркестанов) с 1918 года проживал в Москве, не проявляя активности и не занимая кафедры (по состоянию здоровья), хотя последовательно был возведен в сан архиепископа (1923 г.) и митрополита (1931 г.). Пермский архиеп. Андроник (Никольский) расстрелян в 1919 году. Схимонах Леонид в 1920 году ушел в эмиграцию в Маньчжурию, но стосковавшись по родине в середине 30-х годов вернулся и был немедленно отправлен в лагерь: своему соседу по бараку на колымском прииске «Спокойный» он продиктовал воспоминания — последняя запись помечена октябрем 1951 года (281). А куда подевались все остальные?..

Взаимоотношения еп. Андрея с государственной властью (в том числе и Советской) уже не раз представлялись в данной работе. Вероятно, следует лишь привести более поздние высказывания архиерея по этому поводу. Он неоднократно утверждает свою верность принципам, изложенным в уфимской «Декларации» 1927 года, об искренней лояльности к властям придержащим и развертывании церковно-общественной жизни строго в соответствии с существующим законодательством. Государство не вмешивается в дела Церкви, но, с другой стороны, развитие истории Советского государства за первые 15 лет показало,

160

что самому государству нового типа, по мнению владыки, не обойтись без поддержки Церкви и проповедуемых ею нравственных принципов. Более того, епископ заявляет, что советскому социализму требуется нравственное оправдание. В своем письме председателю Совета народных комиссаров В. Молотову от 23 мая 1933 года (128) еп. Андрей уверяет, что неоднократно пытался установить деловые контакты с представителями Советской власти, но не мог добиться успеха. И вот ныне он обращается вновь, указывая, что сейчас, когда «коммунисты, разгромившие разными способами другие политические партии и нажившие себе тем вечных врагов, должны непременно найти себе друзей, отыскать их... Советская власть сделает великое для себя дело, если позволит организоваться честным христианским Советам, т.е. советам христианских общин».

«Люди ныне потеряли образ Божий, явно приобретают образ звериный*», теряют всякую совесть... Нужно самым радикальным способом бороться с общественной бессовестностью, с ужасающей дезорганизацией народного духа и его озлоблением... нужно организовать нравственные народные силы».

Епископ призывает главу правительства дать возможность созвать собор, целью которого будет «нравственное оправдание социализма». «Наш русский социализм — это подлинная жизнь, воплощение слова Евангельского в дело христианское; этот социализм Евангельский живет уже 1900 лет, несмотря на гонения Неронов, и несмотря на лжепокровительство Николаев Романовых. И этот социализм несравненно научнее так называемого научного социализма, ибо захватывает всю жизнь, а не часть ее» (128).

Владыка не в первый раз обращается за последние 25 лет к носителям верховной власти в стране. Однако и раньше, и теперь, навряд ли у него была какая-нибудь значительная доля уверенности в обоюдном понимании, но

* «И по-звериному воет людье,

И по-людски куролесит зверье...», О. Мандельштам.

писал тогда же поэт

161

со своими сотрудниками и почитателями как в Уфе, так и по всей России. Он дает советы по организации церковно-общественной жизни, неустанно пропагандируя уфимскую «Декларацию» 1927 года. Письма чаще всего носят общественный характер — тогда их переписывают и распространяют. И частные, в которых владыка помогает разрешить чисто личные проблемы, обучает, наставляет, рекомендует литературу. В письмах к молодежи мы находим его объяснения понятий «христономия», «кино-кратия», «каноны» и многие другие. Тогда же он составляет «Катехизис» и отсылает его в Уфу*...

От православных своих последователей владыка в первую очередь требовал церковного дела, считал недостаточным понимание христианства как «затворничества и чистого аскетизма». Вот почему в его высказываниях мы часто встречаем имена ветхозаветных пророка Илии и воительницы Деборы, преподобного Сергия Радонежского и патриарха Гермогена. Епископ поучает, убеждая, что человек обязан взять на себя большой подвиг, и тогда он станет ближе к идеалу: «Ты будешь христианкою — сознательною, твердою, активною... Но молись, и молись, и молись» (письмо от 27.3.32).

Владыка учит осторожно обращаться с ветхозаветной историей, ибо «нам, Ново-Заветным христианам, трудно это понять». Но это необходимо понять и прочувствовать, так же как воспринял он сам: «Ветхозаветные войны грешные и святые; святые — благословлялись Богом потому, что это были войны против зла, для истребления зла. Тебе это трудно понять, а я понимаю после того, как слышал неповторимые, безмерно отвратительные слова, оскорбляющие Бога, пресв. Богородицу» (письмо от 17.4.33). И посему, пишет епископ девушке, готовящейся к постригу, «иночество — это только средство для соблюдения себя во

* Ел. Андрей рекомендовал своим ученикам посещать собрания евангелистов, когда там читалось и толковалось Св. Писание. Владыка верил, что это поможет укреплению их веры и поможет осознать непреходящее значение Библии.

164

«пятой христианской жизни» (там же). Оно должно стать пишь основой, крепким фундаментом для борьбы, подобной той, что вели ветхозаветные Судьи: «Дебора не просто «Божественная». Она именно характерна этим, что имела активный характер иактивно боролась со злом. Она взяла на себя огромный подвиг очистить свой народ от зла, и Бог помог ей в этом подвиге» (письмо от 17.4.33). И сейчас, пишет епископ, когда Церкви грозит смертельная опасность, а в мире господствуют идеи разрушения и гибели, всему этому необходимо противопоставить альтернативу созидания: «Создавать могут и должны только христиане!» (письмо от февр. 1932).

В годы алма-атинского сидения из-под пера еп. Андрея вышло большое количество теоретических работ на тему о развитии церковной жизни, малые и большие по объему труды по истории церкви, предназначенные в первую очередь для его последователей: «Церковное значение пёрстосложения при совершении крестного знамения», «Русский разбойничий Собор 1666/1667 гг.», «Хорошие разговоры 1906 года» и многие другие. Владыка Андрей составил и распространил «Службу отцу Иоанну Кронштадтскому», написанную к 25-летию его кончины. Тогда же была закончена вторая часть воспоминаний «История моего старообрядчества». В нашем распоряжении есть оригиналы рукописей, а также старательно переписанные в простые школьные тетрадки руками его сотрудников. Следовательно, они доходили до адресатов, их читали.

Продолжаются контакты владыки со старообрядцами. Еще по выходе из Ярославского изолятора епископ узнал о том, что под руководством митр. Сергия было составлено «Деяние» епископов православной Церкви, возглавляемых Московскою патриархиею, в котором отменялись клятвенные запрещения на старые обряды*. Еп. Андрей возрадовался, ибо надеялся, что это «Деяние» положит начало

* Это то самое «Деяние», которое, с некоторыми коррективами, было принято поместным Собором 1971 года в Москве. См. (346, 101-113 и 129-131).

165

разрушению преград между православно верующими в у России: «хотя в этом «Деянии» на каждой его строчке написано глубокое непонимание всего так называемого старообрядчества, как явления церковно-культурного, а не только обрядо-молитвенного, — тем не менее я был от него в восторге» (127, 28). Однако вскоре епископ узнал, что это доброе начинание митр. Сергия было им же похоронено*.

«Митрополит Сергий хотел было сделать одно прекрасное дело, да и на это у него не нашлось достаточно ни мужества, ни честности», — писал еп. Андрей. Однако для него это было делом первостепенной важности.

Вот почему с великой радостью владыка воспринял событие осени 1932 года: 19 сентября еп. Андрей получил св. дары и миро от старообрядческого архиеп. Московского и всея Руси Мелетия. В письме протоиерея Прощонина, написанном с благословения архиепископа, владыка Андрей уведомлялся об окончательном принятии его в молитвенное общение со старообрядцами, приемлющими Белокриницкую иерархию. Еп. Андрей вспоминает: «Моя радость по поводу этого события была и остается беспредельной».

Владыка Андрей воспринял этот акт старообрядческого первоиерарха как «событие крупной общественной важности», ибо надеялся, что он «будет раскрываться постепенно и медленно», способствуя возрождению русского православия. Вот почему он немедленно сообщает об этом в Уфу: «Брату Августину напиши, что я получил от Господа великую милость: на другой день после твоего отъезда я получил святые Дары от старообрядческого Белокри-

* Подтверждением того, что «Деяние» 1929 г. было для митр. Сергия чем-то случайным, поверхностно затрагивающим его мысли, является статья «Значение апостольского преемства в инославии», опубликованная в 1935 г. Статья наполнена насмешками над старообрядчеством и, в частности, над Белокриницкой иерархией, благодатность которой митрополит начисто отрицал. Не преминул митр. Сергий вспомнить и про еп. Андрея (находящегося тогда в Архангельской ссылке), иронизируя по поводу его взаимоотношений со старообрядцами (401).

166

ницкого духовенства. Это для меня вполне неожиданно; и, значит, раскол, как раскол, — идейно кончен! Для этого одного стоило делать революцию» (письмо от 23.3.32). А в другом опять: «Скажи это м. Феофании и Ивану Степановичу. — Таким образом — объединение полное! Пусть радуются все, пусть молятся обо мне грешном» (письмо от 3.2.33)*.

* * *

Владыка постоянно работает, верит и надеется. И потому в письме к главе Советского правительства отмечает:

«Усилиями большевиков (хотя и вопреки их желанию) начинает кристаллизовываться подлинно евангельская, убежденная, выстраданная общественная жизнь» (128).

Епископ утверждает, что этот процесс совершается на благо стране — Родине. И с этой надеждой и верой владыка вновь покидает Среднюю Азию, когда его препровождают в Москву. Там некоторое время он прожил при старообрядческой архиепископии, а затем власти отсылают его в Архангельскую область, где в 1944 году завершил свой жизненный путь владыка Андрей.

«Я ни одного раза не молился о своем освобождении или о чемтлибо касающемся своего благополучия. Я боялся такой молитвы, как своей, и только говорил: «Да будет воля Твоя». В 90 псалме сказано: «С ним есть в скорби». Я и знаю, что около меня скорбящего — всегда Господь; а около моего веселья... Господь далеко не всегда! — Поэтому боюсь молиться о чем-либо, кроме исполнения на мне воли Божьей» (письмо от 15.2.32).

* Когда еп. Андрея спрашивали, на каких условиях он воссоединился со старообрядцами, он писал: «Отвечаю коротко и ясно: БЕ3 ВСЯКИХ УСЛОВИЙ. И это тем более обязывает меня быть безукоризненно честным по отношению к тем, кто поверил моей честности» (письмо от 27.3.33).

167