ЕПИСКОП ФЕОДОР РОМЖА
Реферат книги: Священник Ласло Пушкаш. "Кир Феодор Ромжа. Жизнь и смерть епископа: опыт богословско-художественного исследования" (Милан, 2000; на итал. яз).
Книга написана была на венгерском, выдержала три издания (первое - во Львове в 2001 г.), третье - с небольшими дополнениями. Вышли переводы на украинский (Львов, 2001, 244 с.), французский, итальянский. Итальянский перевод выполнен отчасти с русского перевода, выполненного автором.
Автор - священник Мукачевской гр.кат.епархии, проживающий в большей части в Будапеште (данные 2009 г.).
См. греко-католичество; библиография 20 в.
Георгий Теодор (Феодор) Ромжа родился 14 апреля 1911 года в поселке Надьбочко на Подкарпатье (сегодня Великий Бычков Закарпатской области Украины). Отец Феодора - Пал (Павел) Ромжа, служащий на железной дороге; мать - Мария (в девичестве Семак). Феодор был у них девятым ребенком. Четыре класса народной школы Феодор закончил в Бычкове, в 1922 году родители определили его в государственную реальную гимназию в городе Хуст, которую он с отличием окончил в 1930 году. Феодор с детства говорил по-венгерски и по-русински, а в гимназии овладел основами еще нескольких языков - чешского, латинского, французского и русского. Преподаватели в гимназии видели в молодом Ромже будущего инженера или военного. Но когда, с отличными рекомендациями законоучителя хустской гимназии о. Димитрия Поповича и настоятеля прихода Великого Бычкова о. Михаила Мочкоша, Ромжа посетил Ужгородского епископа Петра Гебея с просьбой о приеме в семинарию, это ни для кого не стало неожиданностью. Более того, те, кто знал его ближе, были уверены, что это и есть настоящее и многообещающее призвание Феодора.
Учеба в Риме, семинария Руссикум
По предварительной договоренности с Феодором епископ Гебей направил юношу в Рим. Итальянскую границу Феодор пересек 26 октября 1930 г., а 30 октября уже обосновался в римской Коллегии Германикум-Хунгарикум и приступил к занятиям в Папском Григорианском университете. Однако осенью 1934 года Ромжа перешел в Русскую католическую семинарию - Коллегию Руссикум. На первый взгляд, для этого были определенные причины материального свойства - кончина в апреле 1931 года его епископа и "мецената" Петра Гебея, который обещал покрывать расходы на его обучение в Риме. На помощь семьи Феодор рассчитывать не мог, поскольку ее и так весьма скромные финансовые возможности значительно ухудшились после того, как главу семейства по политическим причинам уволили с государственной службы на железной дороге. Однако, по свидетельству одного из соучеников Ромжи по Коллегии Германикум-Хунгарикум, все-таки не материальные обстоятельства "были единой и первой причиной полного переселения Феодора к "бородатым" (barbati)": "Он признался мне во время своего иерейского рукоположения, что изъявил желание ехать на миссионерскую работу в Россию для того, чтобы иметь возможность сделать для Христа еще больше, что готов пожертвовать для Него свою кровь и жизнь. Как быстро исполнились его желания. Но пока что все выглядело так, что обстоятельства сложатся иначе. Его владыка поставил условием перехода в Руссикум то, что Феодора он отпустит для служения только в самой России (а не среди русских эмигрантов), а до того времени, пока российские границы не откроются перед католическими пастырями, Феодор должен будет возвратиться в свою епархию"1.
Представление о жизни Руссикума того времени могут дать воспоминания приятеля и коллеги Феодора Ромжи по семинарии о. Алексея Стричека: "Студенты Германикума выделялись на улицах своими красными подрясниками. Учились они в Григорианском Университете вместе с семинаристами из Русской коллегии, "Руссикума". Именно туда и был переведен отец Ромжа, сменив красный подрясник на руссикумский, черный. Мы имели оба чехословацкий паспорт и сразу подружились. Я был моложе Феодора, учился на философском факультете, а отец Феодор был тогда "богословом"... Дисциплина в Руссикуме была строгая. Выходить из дома можно было только с напарником. В дни прогулки следовало возвращаться до шести. Дверь тогда запиралась, надо было звонить и являться с повинною к отцу инспектору. На улицу выходили даже в самую летнюю жару в подряснике, пелерине и широкой римской шляпе. Кино и кафе были под строжайшим запретом, их посещение каралось отлучением от Церкви ipso facto, то есть в силу самого факта. Письма мы получали открытыми, наши же отправлялись отцом-ректором. Телефона в распоряжении семинаристов не было. В голову никому не приходило звонить нам. Воспитывали нас в духе мученичества за веру..."
На Рождество 1935 года Феодор Ромжа был рукоположен во диаконы болгарским греко-католическим епископом Кириллом (Куртевым). А через год, 24 декабря 1936 года, русский католический епископ Александр Евреинов посвятил Феодора Ромжу в сан священника в руссикумской церкви св. Антония Великого. Свою первую литургию о. Феодор Ромжа служил на следующий день, 26 декабря, в праздник Собора Пресвятой Богородицы, в одном из наиболее почитаемых римских соборов - в базилике Святого Павла, называемой S. Paolo fuori le mura ("Св. Павел за стенами"), построенной над гробом апостола.
Возвращение на родину
Молодой священник вернулся домой из Италии в июле 1937 года, перед этим сдав лиценциат в Григорианском университете с результатом magna сит laudea. Будучи военнообязанным, он возвратился для того, чтобы отслужить положенный срок в Чехословацкой армии. О своих первых впечатлениях после римских штудий он писал 18 сентября из Бычкова ректору Руссикума. Наиболее интересные фрагменты его письма помещены в номере журнала "Заметки Русской духовной академии в Риме" за август-сентябрь 1937 года: "...Печальная картина ожидала меня на Подкарпатской Руси. Вы скажете, что молодые священники, только что оставившие семинарию, всегда жалуются на недостаток религиозной жизни в народе. Но в моем случае это не преувеличение. Если сравнить эту бедную маленькую Русь с Италией, то разница получится ужасная. Народ больше прилепляется к местным, а иногда даже к суеверным обычаям, чем к истинам нашей Церкви...".
Ромжу мобилизовали на военную службу в конце сентября, и он стал курсантом пражского военного училища для священников - будущих офицеров запаса. Он должен был расстаться с отращенными в Руссикуме на восточный лад длинными волосами, красивой, большой, раздвоенной посредине черной бородой. К трудностям армейской жизни он относился по-своему, воспринимая их как повод для упражнения в самоотречении. После возвращения о. Феодора домой Ужгородский епископ Александр Стойка поручил ему приходы в селах Березово и Нижний Быстрый Хустского района. Эти места находились не очень далеко от села Бычкова, где по-прежнему жили уже немолодые родители отца Феодора. Назначение было временным, поскольку о. Ромжа намеревался продолжить свои занятия в Риме: "В лучшем случае летом 1938-го или в сентябре смогу выехать, с охотой вернусь в Рим", - пишет он из деревни приятелю в Швейцарию. Однако осуществление этого плана сделала невозможным повестка, полученная после объявления в Чехословакии 22 сентября 1938 года всеобщей мобилизации. Молодой священник снова идет в армию. По возвращении о. Феодора домой новые границы закрылись, а паспорта стали недействительными. Со 2 ноября 1938 года епископская резиденция в отошедшем к Венгрии Ужгороде стала недосягаемой для приходов о. Ромжи.
Духовник Ужгородской семинарии
В сентябре 1939 года о. Феодор Ромжа был назначен духовником Ужгородской семинарии. Буквально с первых месяцев своей деятельности на новом поприще он планирует начать в ужгородской семинарии преобразования для поднятия ее духовного и научного уровня. О том, какое значение он придавал этим преобразованиям, свидетельствует фраза из его письма ректору Руссикума: "Возродив семинарию, можно будет возродить и всю епархию. А так она находится в довольно печальном положении...". По сравнению с другими отцами-профессорами, Феодор мог казаться иным и внешне - своей бородой, рясой, которая застегивалась сбоку, на восточный лад, фелонью, привезенной из Руссикума; из-за этого группа семинаристов поначалу приняла его за православного священника, ставшего католиком. Один из его коллег по семинарии вспоминал: "0. Феодор во всем очень последовательно придерживался устава восточного литургического обряда, как во внешних проявлениях, так и в духовном настрое: складывал руки не на латинский лад ладонями вместе, а крест накрест на груди; вставал на колени только в великопостные и иные предусмотренные уставом дни или во время супликации, моления перед Святой Евхаристией; вообще выражал свое молитвенное состояние и почитание глубоким поклоном - во всем был верным православным литургическим предписаниям, которые прекрасно и до наименьших деталей познал в Руссикуме. Однако за внешними признаками ясно прочитывалось глубокое внутреннее намерение прославлять Господа, которое исключает все остальное"2.
Епископ
Но вот настало время решительного поворота в судьбе о. Феодора Ромжи - 1944 год, начало сентября. Отцов-каноников, как членов капитула, и настоятелей семинарии, среди них и о. Феодора Ромжу, попросили зайти в епархиальную канцелярию. Приглашенные отцы вошли через парадный зал для приемов епископской палаты, только один о. Ромжа остался стоять в углублении оконного проема. Что же случилось? Отец-канцлер Мурани попросил войти и о. Феодора; присутствующие молча смотрели, как он переступал порог. Сам он был несколько удивлен этой немой сценой. В этой тишине отец-канцлер без слов передал ему буллу, именующую его епископом... А предыстория этого события такова. 31 мая 1944 года неожиданно умер правящий епископ Мукачевской епархии Александр Стойка. В условиях мировой войны прогнозирование хода событий в жизни Церкви было весьма нелегким делом. Венгрия, как союзница Германии, принимала участие в войне уже с 1941 г., и, хотя в это время линия фронта была еще достаточно далеко от Карпат, рост напряжения уже ощущался и в этих местах. В этой, становящейся все более зыбкой политической ситуации на епископский престол наметилось несколько кандидатов. Святой Престол временно решил эту проблему, назначив апостольским администратором Мукачевской епархии правящего епископа Хайдудорогской греко-католической епархии Миклоша Дудаша. Однако ситуация ухудшалась с каждым днем, воздушные налеты следовали один за другим, все труднее было поддерживать связь между находящимся в своей резиденции в Ниредьхазе епископом Дудашем и настоятелями епархии в Ужгороде. Наконец линия фронта пересекла карпатские хребты. Территория Мукачевской епархии стала ареной военных действий, в церковных зданиях и школах расположились военные лазареты, госпитали и казармы.
В результате был выбран новый Ужгородский епископ; выбор для многих оказался неожиданным, более того, вызвавшим удивление, но вместе с тем мудрым. Неожиданным потому, что о. Феодор Ромжа был самым молодым из возможных кандидатов, и мудрым потому, что о. Феодор полностью соответствовал этому призванию. Этот выбор был также наиболее приемлемым как с точки зрения политической ситуации на данный момент, так и в связи с уже ожидаемыми политическими изменениями. Ведь о. Феодор прошел отличную римскую духовную и интеллектуальную школу, он сравнительно хорошо знал ситуацию в СССР, владел русским языком и вместе с тем оставался политически нейтральным. Все это, безусловно, предопределило его назначение главой Мукачевской епархии, в истории которой намечался тяжелый, а возможно, и критический период.
Епископская хиротония отца Феодора была совершена 24 сентября 1944 года в Ужгородском кафедральном соборе. Он был посвящен епископом Хайдудорогской греко-католической епархии Миклошем Дудашем вместе с римо-католическими епископами Яношом Шеффлером, епископом Сатмарским (ныне Сату Маре, Румыния), и Иштваном Мадарасом, епископом Кашшайским (ныне Кошице, Словакия).
Свою первую архиерейскую литургию Феодор Ромжа служил в Ужгородском кафедральном соборе в храмовый праздник Воздвижения Честного Креста. Своим девизом новопоставленный титулярный епископ Аппийский, епископ-помощник Мукачевский Феодор Ромжа избрал слова Псалмопевца: "Возлюблю Тя, Господи, крепоапе моя, Господь утверждение мое, и прибежище мое" (Пс 17:2).
Политические перемены в Закарпатье
Тем временем, к октябрю 1944 года, Красная Армия окончательно заняла всю территорию области. На рассвете 27 октября жители Ужгорода (тогда по-венгерски называемого Унгвар) были разбужены грохотом взрывов: это отступающие немецкие и венгерские военные части взорвали мосты и аэродром. Уже после обеда в городе появились советские танки, и красноармейцы овладели им, практически не встретив сопротивления. Военные действия не принесли слишком большого вреда епархии. Было повреждено несколько церковных и приходских зданий. Среди клира жертв не было, но семеро из священников стали беженцами. Зная о религиозности населения и об авторитете наиболее многочисленной Греко-Католической Церкви, армия на территории епархии поначалу воздерживалась от насильственных действий, за исключением нескольких случаев мародерства, ограбления церквей и уничтожения церковных книг. Более того, советский военный комендант города нанес визит епископу Ромже и заверил его в добрых намерениях армии по отношению к Церкви. В листовках, раздаваемых населению офицерами, говорилось, что Красная Армия всего лишь освобождает Чехословакию, которая должна возродиться в границах, существовавших до 1938 года. 27 октября 1944 г. в закарпатский город Хуст прибыла делегация т.н. лондонского правительства Чехословакии, а среди ее членов - уроженец Подкарпатья коммунист Иван Туряница, который вскоре стал играть ведущую роль в управлении областью3.
В декабре 1944 г. чехословацкая делегация, посетившая в Ужгороде епископа Ромжу, уверяла его в том, что, по действующим международным договорам, Подкарпатье будет частью Чехословакии. Владыка выразил свои сомнения, ссылаясь на советскую пропаганду, утверждавшую иное. Однако делегация отмахнулась от его замечаний, заметив только, что на данное время большая часть Подкарпатья все еще является территорией, на которой идут военные действия, а поэтому тут пока все решает армия, но это временное явление. Однако с каждым днем становилось все очевиднее, что на деле стратегией новой власти было именно присоединение или, по официальной терминологии, воссоединение области с СССР, а потому она старалась избегать конфликтов с населением, в том числе и с местными Церквами, пытаясь на первых порах заручиться их поддержкой.
На 7 ноября 1944 года, в связи с празднованием годовщины Октябрьской революции, на всей подкарпатской территории была запланирована акция подачи прошений от населения о присоединении к советской Украине. В Ужгороде объявили о праздничном собрании 6 ноября и пригласили на него и владыку Феодора Ромжу. Он хотел поручить произнесение речи, требуемой от него организаторами собрания, канонику Хире, но специальный посыльный, офицер высокого ранга, сказал, что организаторы хотят, чтобы выступил именно епископ.
Он также сообщил "желательное содержание речи": епископ должен приветствовать армию-освободительницу и ее главнокомандующего Сталина, поблагодарить за освобождение, объявить о единстве русского, украинского и закарпатского народов, призвать молодежь области вступать в Красную Армию и попросить, чтобы извечное желание народа Подкарпатья было исполнено и эта земля была воссоединена с Украиной... Ромжа сослался на то, что для подготовки к такой ответственной речи ему дали слишком мало времени, но офицер категорически заявил, что епископ должен выполнить требование, иначе дело будет иметь печальные для всей Греко-Католической Церкви последствия. В назначенный день епископ Ромжа в сопровождении нескольких священников прибыл на собрание. Его сразу же попросили пройти из ложи в президиум, где сидели те, кому предстояло выступать. Очень дипломатичная речь епископа была рассчитана всего на несколько минут: "Нам нужно поблагодарить Небесного Отца за то, что война не принесла нашей территории слишком большого урона, жертв и потрясений, что канонада не пугала нас, ибо мы знали, что свободу несет нам братский народ, язык и обычаи которого нам известны". Архипастырь поблагодарил великого главнокомандующего Сталина за освобождение Закарпатья и пожелал успехов на пути, ведущем к миру4. После остальных речей, содержание которых было оговорено заранее, мэр города зачитал текст телеграммы, которую предполагалось направить от имени собрания чехословацкому президенту Бенешу: "Народ Подкарпатья просит, чтобы Вы соизволили выпустить нас из состава Чехословацкой республики". Публика ответила на это глухим молчанием. Затем был зачитана телеграмма Сталину с просьбой о воссоединении Закарпатья с Украиной. На следующий день областная газета "Закарпатская Украина" напечатала об этом событии большую статью, в которой выступление епископа было изложено в соответствии с желанием властей. Согласно этому тексту, епископ также просил о присоединении области к Украине. Епископ Ромжа сразу же заявил протест в редакцию. Ответ был следующим: "Да, Вы этого не говорили, но надо было сказать то, о чем мы написали". Искаженная речь епископа была опубликована в киевских и московских газетах (например, в "Правде") под заголовком: "Греко-католический епископ просит генералиссимуса Сталина о присоединении Закарпатья к Советской Украине". После этого Ромжа решил, что в подобных собраниях больше участвовать не будет.
Вопрос об ответственности Православной Церкви
за преследования греко-католиков
Вскоре в положении Греко-Католической Церкви в Закарпатье наступил драматический перелом. Эти события комментирует в своих воспоминаниях секретарь епископа Ромжи священник Александр Пунько: "Положение стало еще хуже, когда из Москвы возвратилась делегация греко-восточной церкви, которая находилась там 7-13 декабря 1944 г. и которой руководил игумен Феофан Сабов, временный викарий греко-восточной церкви. Делегация просила о принятии "православной" церкви [так, в кавычках, в украинском оригинале машинописи] в юрисдикцию московского патриархата?. Там она получила директивы и приказ вести жестокую борьбу с греко-католической Церковью вплоть до ее уничтожения; начиная с этого момента уже систематически ведется нападение под руководством епархиального Управления со столицей в Мукачево грека-восточной церкви и при подсказках политкомиссаров, с открытой поддержкой тогдашних властей". Режиссерская роль государственных органов в так называемом "возвращении в православие" греко-католических епархий (Львов, 1946, Ужгород, 1949) - вопрос уже достаточно исследованный в современной историографии. То, что немалая часть греко-католических священников перешла в православие, было достигнуто как под влиянием некоторых авторитетных греко-католических священников, уже ставших предателями, так и под прямым давлением внутренних органов. В Мукачевской епархии под влиянием угроз 36-37% священников "подписали" православие. Здесь мы подошли к вопросу, который остается весьма болезненным до сегодняшнего дня: это вопрос об ответственности Православной Церкви за трагическую судьбу греко-католиков Галиции и Закарпатья. Католические источники часто утверждают, что Русская Православная Церковь играла свою роль в полном объеме и даже была инициатором уничтожения греко-католических епархий, вынесения им "приговора молчания", поглощения значительной части их клира и верующих.
На наш взгляд, единственно верным является следующий ответ на этот вопрос: Русская Православная Церковь - Церковь как таковая - не несет ответственности за страдания греко-католиков. Православная Церковь, чью полную лояльность по отношению к советской власти пришлось декларировать уже патриарху Тихону в 1924 году, во время жесточайшего преследования Церкви и его самого, в условиях тотального контроля со стороны государства, просто не могла быть в положении того, кто принимает решения и тем более инициирует события. Высказываемые в наши дни мнения и позиции кажутся предвзятыми как с одной, так и с другой стороны; было бы справедливым следующим образом обобщить историю Московского Патриархата советского периода. В 1920-1930-е годы Русская Православная Церковь была Церковью-мученицей, страдающей от государственного преследования, которое было направлено на ее полное уничтожение, но в 1940-е годы она, кроме того, оказалась и в положении Церкви-рабыни, Церкви-заложницы, что означало для нее несение не менее тяжкого креста.
Обращаясь к вопросу об ответственности православных за преследования греко-католиков, мы должны воспринимать сообщения наших источников и вообще все события именно в таком ключе - в надежде на то, что сегодняшняя Православная Церковь отождествит себя с наследием мучеников (это, безусловно, является задачей и для греко-католиков, и вообще для всей Кафолической, Вселенской Церкви) и тем самым открыто отмежуется от тех, кто предавал ее самое, и таким образом излечится от духовных язв, порожденных советским лагерным духом. Естественно, для изгнания этого злого духа требуется время и терпение. Возможно, что наше неверие в осуществимость единства христиан излечивается "только молитвою и постом" (Мк 9:24,29). Но в любом случае этот процесс возможен только в атмосфере исполненного любви взаимопонимания, объемлющего всех и вся, взаимопонимания, которое должно проявиться с обеих сторон с особой силой.
Однако в связи с преломлением этой темы в сегодняшней ситуации необходимо также осмыслить такой печальный факт: ".На пути христианской любви встретились новые трудности, вследствие недавних событий, потрясших Центральную и Восточную Европу. Братья-христиане, совместно претерпевшие преследование, взирают друг на друга с подозрением и опасением..." (Orientale lumen, 19).
На самом деле, от религиозных преследований страдали вместе и православные, и римо-католики, и греко-католики, но страдали они по-разному. Так, греко-католиков обрекли на немедленное исчезновение или, что одно и то же, на отказ от определяющего их существование единства, римо-католиков - на постепенное умирание, а православных - "всего лишь" на пожизненное рабство. "Объединенные сенью мучеников, мы не можем не быть едиными" (Orientale lumen, 19). Поиск, а с Божьей помощью и открытие возможности осуществления единства и являются христианским заданием для тех, кто призван воспринять наследие исповедников и мучеников.
Сопротивление
О последнем периоде жизненного пути владыки Феодора Ромжи, особенно о личных, сокровенных моментах жизни епископа наши источники содержат мало сведений.
В этот период высшее духовенство Мукачевской епархии уже, кажется, догадывалось, что стабилизация новой власти и советизация региона - это смертный приговор греко-католической епархии, что как легальное церковное образование она вряд ли сможет сохраниться; хотя за счет отказа от единства с Римом и подчинения Московскому Патриархату ее члены, возможно, физически выжили бы, по одиночке или все вместе. Деятели только формирующейся здесь советской системы все больше убеждались в том, что Мукачевская греко-католическая епархия не встанет на путь соглашательства и коллаборационизма, который в конце концов привел бы к измене ее призванию. Власти начали угрожать и уже открыто заявляли о том, что в случае неповиновения епархию ждет полная ликвидация. В местной прессе все чаще появлялись статьи, направленные против Греко-Католической Церкви, - о сотрудничестве ее прежних настоятелей и некоторых священников с предыдущей властью, об их антисоветской, антикоммунистической позиции. Таким образом, всех закарпатских греко-католиков провозглашали фашистской, реакционной силой.
Ужгородский архипастырь старался получать информацию о состоянии соседних греко-католических епархий Галиции, не без оснований предполагая, что у государственной власти существует единая стратегия действий против верного Риму греко-католичества. Ему было известно о том большом вреде, который к тому времени уже принесла в Галиции т.н. "Инициативная группа за воссоединение Греко-Католической Церкви с Православной Церковью", официально созданная в апреле 1945 года. Исполняя государственный заказ, эта группа организовывала переход греко-католиков в православие, составляя для властей списки тех, кто не соглашался на это воссоединение, чтобы затем их убедили или удалили уже соответствующие органы. Однако, благодаря прозорливости епископа Феодора, в Мукачевской епархии не оказалось никого, кто, подобно священнику Гавриилу Костельнику, возглавил бы такую группу. Владыка Ромжа сделал все, чтобы его священники сохранили верность Риму- все до единого. Епископ Феодор всегда чувствовал, что верность Святому Отцу, верность Католической Церкви является определяющим мотивом его жизни и деятельности; он также чувствовал уверенность в том, что и в Риме известно о его стойкости. Для него это было "формой" постоянной духовной связи со Святым Престолом. В сентябре 1946 года через верующего, приехавшего из Праги, епископ Ромжа получил текст энциклики папы Пия XII "Orientales omnes" от 23 декабря 1945 г. (в переводе на украинский), содержание которой имело самое непосредственное отношение к греко-католикам того времени: "В эти смутные времена наставляем вас и далее твердо и стойко держаться вашей веры, поддерживать слабых и добавлять силы колеблющимся. Напоминайте, если нужно, вверенным вашему попечению верным, что никак нельзя, даже внешне или же словесно, покинуть Христа и Его Церковь, и раскрывайте ехидные соблазны тех, кто обещает людям земные выгоды и неизвестно какое счастье в этой жизни, за которое губят их души". Учительные слова этой энциклики и приводимые в ней цитаты из Священного Писания мы впоследствии услышим из уст епископа Феодора. Суть этого послания он понял верно: "Бодрствуйте, стойте в вере, мужайтесь, утверждайтесь" (1 Кор 16:13).
Репрессии приобретают необратимый характер
Международный договор о передаче Чехословакией Подкарпатской Руси Советскому Союзу был подписан в Москве 29 июня 1945 года представителями двух государств. После этого в прессе началась новая агитационная кампания против греко-католичества и Католической Церкви вообще. В этот период она достигла своего апогея, в первую очередь в статьях публиковавшегося под псевдонимом "Росович" журналиста Ярослава Галана из Львова. "С крестом или с мечом", "Плюю на папу" - эти заголовки памфлетов галицкого публициста в достаточной мере показывают его желание максимально соответствовать запросам новой власти. Местная пресса тоже старалась как могла, но в основном в ней публиковались материалы, уже апробированные газетами Москвы, Киева и Львова.
Епископ Феодор старался следить за процессами, происходившими в галицких греко-католических епархиях. После событий в Галиции он стал готовиться к государственным мероприятиям и в собственной епархии. Через своих посланцев владыка снова и снова связывается со священниками на местах, в глубинке, чтобы предупредить их об опасностях торга с НКВД, о его безрезультатности и, в конечном итоге, трагичности. Офицеры НКВД раздраженно констатировали, что не идет "размягчение" клира, что ответы священников на их предложение перейти в православие однозначны: "лучше расстреляйте", "я готов и жизнь отдать за святую веру". На ночных допросах то же отвечали и верующие. В марте 1946 года, непосредственно после т.н. "Львовского собора", который декларировал воссоединение галицкой Греко-Католической Церкви с Православной, владыка Феодор Ромжа получил извещение из отдела по делам религиозных культов Облисполкома о том, что из Киева приехал республиканский уполномоченный Совета по религиозным культам, который на следующий день намерен обсудить с ним дела закарпатской Греко-Католической Церкви. Приглашение взволновало епископа Феодора и его окружение, так как предполагалось, что власти намерены организовать нечто похожее на львовский собор и в Ужгороде.
На первой встрече уполномоченный представился: "Вильховой", - и, по уже знакомой методике допросов НКВД, разговор начал с вопросов: фамилия, имя, где и когда родился, кто родители, где учился, какую деятельность проводил и т.д. После этого он демонстративно долго перелистывал кучу лежавших на его столе бумаг, а затем приступил к обвинениям в адрес Греко-Католической Церкви, Папы и католических иерархов. Обвинения сводились к сотрудничеству с фашизмом, к враждебному отношению к Советскому Союзу и т.д. В ответ на эти упреки уполномоченного владыка указал на значительные заслуги Греко-Католической Церкви, которые касались содержания церковных школ, ибо только в них можно было учиться на русинском языке; выпуска различных изданий, учебников, журналов и газет на народном языке, что также было средством сохранения славянского духа по эту сторону Карпат в то время, когда Православная Церковь в этом регионе вовсе не существовала. После этого уполномоченный уже не мог достичь поставленной цели - "убедительной" аргументацией добиться признания того, что Греко-Католическая Церковь виновата перед народом и что единственной формой искупления ее преступлений может быть "разрыв" с прошлым и "воссоединие" с православными. После еще нескольких неудачных попыток переубедить епископа Вильховому пришлось довольствоваться тем, что последнее слово осталось за ним. Он заявил, что вопрос существования Греко-Католической Церкви в Закарпатье после воссоединения галицких греко-католиков с православными стал крайне проблематичным и для его выяснения епископ во главе епархиальной делегации должен ехать в Киев или лучше в Москву. Чтобы прекратить эти неприятные дебаты, владыка Феодор сказал, что вопрос такой важности сам решить не может и обдумает это предложение со своими советниками. Первая атака была отражена, но "попытки смягчить епископа" повторялись и позже. Тон этих переговоров был разным - временами становился резче, иногда смягчался. Но во время последних встреч уполномоченный уже откровенно заявлял, что Греко-Католическая Церковь в Советском Союзе существовать не может и что епископ вместе со своим клиром и верующими должен перейти в православие; если он этого не сделает, будут применены иные методы, и тогда греко-католики пускай уже не ожидают пощады. Ответ владыки был кратким, но предельно четким и бесстрашным: "Лучше смерть и все ее муки, нежели предательство Христовой истинной Святой Церкви". Владыка Феодор был реалистом на протяжении всей своей жизни, и в этой критической, пограничной между жизнью и смертью ситуации он не мог строить никаких иллюзий. Епископ хорошо сознавал, что для того, чтобы священники и верующие выстояли в преследованиях, необходимы особенно щедрые дары благодати, а уж победа Церкви над безбожием в этой ситуации была бы настоящим чудом.
Епископ Ромжа уже и по собственному опыту знал, что новая власть не признаёт компромиссов, что она согласна только на безусловную капитуляцию. Он хотел, чтобы Греко-Католическая Церковь выстояла до последнего священника, до последнего верующего, как об этом и проповедовал: "Наивысшего добра - вечной жизни - мы можем достигнуть как раз через стойкость в вере". Он сам показывал пример бесстрашия и готовности к жертве, способствуя стойкости священников и верующих в самых отдаленных уголках епархии. Утешая их, епископ демонстрировал свою беззаветную веру и этим вдохновлял паству, которую все чаще одолевали тревожные предчувствия, следовать за своим архипастырем.
Утрата церквей, приходов, верующих, священников, естественно, была болезненна для владыки Феодора, но он не терял мужества: "Если против жестокого насилия уже не можете удержать церковь и ее забирают, не будьте маловерами. Каждая чистая верная душа есть "церковь Всевышнего", молитесь дома после этого с вашими родными и никогда не оставляйте истинной веры". 25 марта епископ Ромжа получил вызов в Облисполком, где уполномоченный по делам культов сообщил ему, что с предыдущего дня василианский монастырь на Чернечьей горе в Мукачево, который издревле считался колыбелью епархии, передан православным. При этом уполномоченный потребовал от владыки, чтобы тот пресек возможные проявления протеста со стороны греко-католиков, а в противном случае грозил санкциями против епископа и верующих. Владыка Феодор сразу же выразил протест против этой незаконной акции и запрета на дальнейшие протесты: "Этот несправедливый шаг сделали вы, вы и отвечайте". В тот же день владыка обратился с отдельным письмом-протестом в Москву -в Верховный Совет.
Эта большая для епархии потеря - изгнание греко-католических монахов из монастыря и передача его православным - стала началом новой пропагандистской акции: было заявлено, что это только первый шаг, что на очереди - передача Православной Церкви Ужгородского кафедрального собора и епископских палат, после чего произойдет окончательная ликвидация Греко-Католической Церкви, то есть поглощение ее Православной Церковью. Часть священников и верующих охватили панические настроения. Но епископ Феодор снова разослал своих надежных священников по епархии, как это делал и ранее, чтобы "укрепить братьев". В Великую Пятницу, 11 апреля, владыка проповедовал в соборе около выставленной плащаницы, смело выступая против адских темных сил, против бесправия. Когда он говорил о тщетности предательства, о том, что для власти важна не личность предателя, а сам факт его предательства, епископ подчеркнул: "Предатель тщетно ожидает награды за предательство, после него и сама власть им гнушается, и даже оттолкнет его", - и сделал соответствующий жест ногой. Сохранился текст молитвы, которой 13 мая, в 30-ю годовщину фатимского явления Богородицы, епископ Феодор вверял себя и свою епархию Пренепорочному Сердцу Божией Матери. В ней говорилось:
"... Тебе, Твоему Пречистому Сердцу вручаем и посвящаем себя, Матерь Милосердия. Проси у Господа ту милость, которая в состоянии сразу обратить людское сердце. Возьми под Свой покров неверующих, тех, которые пропадают в тени смертной, дай им мира и проси, чтобы и для них настал день правды, чтобы вместе с ними воспели мы Избавителю мира: " Слава в вышних Богу, и на земле мир, во человецех благоволение" (Лк 2:14). Верни в единую Христову Церковь тех, кого оторвали от нее ошибки или распри, и в первую очередь тех, которые особенно Тебя чтут, тех, у кого нет ни одной обители, где бы благочестиво не хранили Твоего почитаемого изображения. Пробуди в верующих любовь к чистоте и достойной христиан жизни, апостольское усердие к тому, чтобы боголюбивые народы возрастали и заслугами, и числом..."*'.
Анатомия заговора против епископа
Итак, епископ Феодор сделал все, что мог, и епархия стояла за ним стеною. Но ему было, конечно же, ведомо, что против безбожной ненависти, против преобладающих материальных сил мощь верующей души в мирской сфере нередко оказывалась внешне бессильной, так что, по воле Божьей, ее испытания могли достичь предельной степени. Отказавшись от предательства раз и навсегда, он отдавал себе отчет в том, что ему вынесен смертельный приговор. С этого момента жизнь владыки Феодора стала ожиданием исполнения этого приговора: он не может ждать милосердия от врагов Церкви, ему неизвестны ни час, ни минута, когда придет его палач. С недавнего времени в нашем распоряжении имеется источник, который проливает свет на закулисную историю подготовки убийства владыки Феодора. Это опубликованные на русском языке осенью 1996 года мемуары генерала Павла Анатольевича Судоплатова7, который во время войны руководил 4-м (разведывательно-диверсионным) управлением НКВД-НКГБ, с 1945 года переименованным в спецотдел МГБ. В его воспоминаниях мы находим конкретные, хотя краткие и местами не совсем точные, сведения об обстоятельствах и практическом осуществлении этого убийства. "Хрущев обратился к Сталину с просьбой разрешить ему тайно ликвидировать всю униатскую церковную верхушку в бывшем венгерском городе Ужгороде. В письме, направленном в два адреса - Сталину и Абакумову, - Хрущев и Савченко, министр госбезопасности Украины, утверждали, что архиепископ украинской униатской церкви (sic!) Ромжа активно сотрудничает с главарями бандеровского движения и поддерживает связь с тайными эмиссарами Ватикана, которые ведут активную борьбу с советской властью и оказывают всяческое содействие бандеровцам. Они писали также, что Ромжа и его группа представляет серьезную угрозу для политической стабильности в регионе, недавно вошедшем в состав Советского Союза.
Кроме того, Хрущев знал, что Ромжа располагает информацией о положении в руководящих кругах Украины и планировавшихся мероприятиях по подавлению украинского националистического движения. Сведения поступали от монашек-униаток, находившихся в тесном контакте с женой Туреницы (правильно Туряницы. -А. Ю.), первого секретаря обкома партии и председателя облисполкома. Оба поста он занимал одновременно и пользовался большим уважением и любовью населения. На лозунгах и транспарантах, развешанных в Ужгороде к ноябрьским праздникам, было написано: "Да здравствует 30-я годовщина Октябрьской революции и Иван Иванович Туреница!".
Информация об обстановке в украинском руководстве через Ромжу просачивалась за границу, а оттуда бумерангом в Москву. Все это создавало реальную опасность для Хрущева. Не справившись с ситуацией, Хрущев выступил инициатором тайной физической расправы с Ромжей. Министр госбезопасности СССР Абакумов показал мне письмо Хрущева и Савченко и предупредил: не оказывать украинским органам госбезопасности никакого содействия в этой акции до получения прямого указания Сталина.
Сталин согласился с предложением Хрущева, что настало время уничтожить "террористическое гнездо" Ватикана в Ужгороде"*.
Вскоре Судоплатов получил конкретные инструкции по устранению епископа Ромжи.
Итак, уже была запущена машина зла, нацеленная на греко-католического архипастыря и его Церковь, но епископ Феодор и его епархия пытались и дальше жить и действовать так, будто бы не было "чрезвычайного положения", будто бы все шло "нормально". В то же время волей-неволей они сознавали, что их жизненное пространство все больше сужается.
Покушение
Но вот пришел "день палача" - 26 октября 1947 года. В этот день епископ Феодор Ромжа должен был направиться в приход села Лавки. Предоставим слово непосредственному свидетелю тех трагических событий - отцу Михаю Маслею, в то время еще семинаристу: "Мы отправились от епископских палат т автобусную станцию 25 октября утром пешком. Сели в переполненный автобус в сторону Мукачева и так ехали до села Ивановцы. Тут слезли, нас ожидал экипаж"9. Сопровождая епископа, приехали и о. Даниил Бачинский мл., цегольнянский настоятель, и секретарь епископа о.Андрей Березнай. Гости добрались до села Лохово, чтобы на следующий день, 26 октября, отправиться на освящение филиальной церкви в день праздника Христа-Царя - храмового праздника обновленной церкви села Лавки. 26 октября состоялось освящение церкви и архиерейская литургия. После длительного богослужения епископ Феодор, его спутники из Ужгорода и священник из с. Лохова Петр Васько, его жена Маргит, она же сестра спутника владыки - о.Даниила Бачинского, и члены их семьи вернулись в дом настоятеля. Праздничный обед прошел в спокойной обстановке, и, возможно, епископ Феодор вздохнул свободно и подумал, что чаша страданий должна быть им испита не в этот раз. Но тут пришло тревожное предупреждение: на краю села местные жители видели чужих мужчин и автомашины, а еще в субботу с большой военной грузовой машины за селом наблюдали какие-то люди в полувоенной форме. Ясно, что следили за владыкой. Было уже далеко за полдень, и епископ Феодор решил отложить отъезд на следующий день, договорившись, что конным экипажем они поедут в Мукачево, а оттуда вернутся в Ужгород междугородным автобусом. В понедельник утром владыка Феодор отслужил Святую литургию, позавтракал, попрощался с семьей отца-настоятеля и с верующими села, собравшимися проводить его. Обеспокоенные верующие снова предупреждали владыку, что опасность не миновала: кроме грузовой машины они вроде видели и военный джип. Кажется, что нападение планировалось тут еще в воскресение, после освящения церкви и праздничной литургии, но из-за большого числа верующих, которые возвращались домой в Лохово после праздника вместе с экипажем владыки, и сопровождающих покушение пришлось отложить. Около 8 часов утра 27 октября владыка Феодор решительно сказал: "Поехали!".
Отец-настоятель вместе со своей семьей и "группа верующих села провели конный экипаж до края села. На козлах сидел кучер, около него молодой отец Березнай, секретарь владыки. На заднем сидении заняли места епископ и отец Бачинский, против них на малом сидении, которое можно было опустить, сидели семинаристы, - свидетельствует о. Маслей. - От села (Лохова) мы отъехали где-то на два километра, когда заметили, что за нами идет большая 12-колесная грузовая автомашина Студебекер. Когда она приблизилась к нам, я сказал об этом кучеру, тот оглянулся и направил коней на левую сторону дороги. На это и Студебекер взял влево. Кучер повернул коней вправо. Мы все это видели, так как сидели спиной к направлению движения, напротив автомашины, которая все приближалась. Преосвященного тревожить не хотели - как и вообще во время путешествия, на автобусе или на повозке, он и теперь молился на четках. (Все это происходило на протяжении очень короткого времени, на спуске Студебекер мог набрать значительную скорость).
Мы крикнули только тогда, когда автомашина уже была совсем рядом. Но крик еще не замер, как она уже наехала на нас на полной скорости. Сила столкновения отбросила нас, семинаристов, и отца секретаря, метров на 10 в поле, кучер упал меж коней. Епископ Феодор и отец Даниил очутились на дороге между остатками коляски, которая от удара превратилась в кучу обломков. Вероятно, вскоре мы пришли в себя, еще шатаясь поднялись на ноги, и тогда я увидел, что люди из Студебекера суетятся возле него, видно, после столкновения его мотор не заводился. Едва они заметили, что мы оживаем, то подбежали к нам и начали бить, стараясь попасть в голову чем-то металлическим (может быть, кастетом? - в то время это было распространенным снаряжением, иные воспоминания говорят о прикладе винтовки или автомата, железных палках, гаечных ключах, заводной ручке от автомашины. - Л. П.). Не знаю, когда они прекратили избиение - мы все потеряли сознание"]0.
Нападавшие добили бы свои жертвы очень быстро, если бы не показалась на повороте при выезде из села Ивановцы почтовая автомашина. Она начала подниматься на холм, где происходило покушение. Увидев почтовую машину, наемники оставили свой грузовик и, не докончив дела, попрыгали в вездеход, развернулись и уехали, вероятно, через Лохово в Мукачево, чтобы не встретиться с почтовой машиной. Работники почты вместе с крестьянами, прибежавшими из окрестностей, оказали раненым первую помощь. Затем жертв нападения разместили в кузове почтовой машины и отвезли в мукачевскую больницу.
Последний акт драмы: больница
Известие о покушении на епископа немедленно распространилось по селам вокруг.
В больнице раненые смогли наконец получить профессиональную помощь. Время их прибытия в Мукачево - полдень или сразу после полудня. Главный врач хирургического отделения и его коллеги сделали все, что было в их силах, для скорейшего выздоровления жертв нападения. В первый день медицинские операции затянулись до поздней ночи.
А теперь вернемся к воспоминаниям Судоплатова и сделаем попытку восстановить детали.
"Сталин согласился с предложением Хрущева, что настало время уничтожить "террористическое гнездо" Ватикана в Ужгороде, Однако нападение на Ромжу было подготовлено плохо: в результате автомобильной аварии, организованной Савченко и его людьми, Ромжа был только ранен и доставлен в одну из больниц Ужгорода (sic!). Хрущев запаниковал и снова обратился за помощью к Сталину. Он утверждал, что Ромжа готовился к встрече с высокопоставленными связными из Ватикана.
Я выехал в Ужгород со своей группой, чтобы выявить связи и контакты Ромжи, потому что лично знал все руководство украинских националистов с того времени, когда был внедрен в штаб-квартиру ОУН.
В Ужгороде я провел почти две недели. В это время мне позвонил Абакумов и сказал, что через неделю в Ужгород приезжают Савченко и Майрановский, начальник токсикологической лаборатории, с приказом ликвидировать Ромжу"11. Эти свидетельства, при всей их возможной субъективности, являются для нас важным признанием, имеющим ценность безусловного доказательства. Но мы имеем еще одно свидетельство, уже совсем иного рода. Это воспоминания монахини-василианки Теофилы Манайло, которая ухаживала за ранеными в Мукачевской больнице: "Первая ночь раненых в больнице прошла спокойно, но д-р Бергман, главный врач больницы, уже утром сообщил мне как ответственной по штату - я была главной медсестрой хирургического отделения и главной сестрой по административным делам больницы - о том, что на тот период, пока у нас находится на излечении епископ Ромжа и его товарищи, он принял на работу в качестве помощницы молодую девушку на должность санитарки. Ее звали Одаркой (или Одотъей, уже не помню четко). Бергман даже объяснил причину своего неожиданного шага: следует ожидать прибытия официальных лиц из Киева, а может и из Москвы, важно, чтобы они все нашли в лучшем порядке в комнатах наших пациентов. Д-р Бергман решительно распорядился и о том, чтобы еду для наших больных приносила с кухни лично новая работница. Главный врач, хотя и дела персонала больницы относились к сфере моих обязанностей, в этом случае действовал совершенно непривычно, без моего ведома и консультации со мной, так как принял обыкновенную санитарку на работу лично. В хирургическом отделении не было вакантной должности санитарки, и поэтому шаг главного врача сразу показался подозрительным. Наши сомнения усугубились еще больше, когда услыхали следующее связанное с Одаркой распоряжение Бергмана, соответственно которому ночлег для новой работницы мы должны обеспечить в аптеке хирургического отделения, пока та не найдет себе квартиры. Мы пытались выразить сомнения в необходимости приема на работу новой "санитарки", но главный врач даже не выслушал нашей аргументации. Значит, протеже д-ра Бергмана попала в отделение именно таким способом. Я и не знала, куда ее определить. Попросила сестру по хозяйственным делам, чтобы дала для нее необходимые снаряжения, и поручила ей мойку окон в коридоре. По ней было видно, что эту работу она делает неохотно, вытирает окна как под принуждением и притом все время шарит глазами по отделению, вроде как знакомится со средой. А главный врач вообще разгневался, так как новая санитарка получила не те задания, которые он приказал ей дать, то есть она не имела работы в меньшей палате, в которой были размещены Преосвященный епископ и наиболее тяжело раненный отец Бачинский. Другие спутники епископа лежали в большей палате рядом".
Ночью, когда в палате, где лежали епископ и о. Бачинский, не было никого, кроме сестры Теофилы, туда заглянула Одарка. "Вам нужно что-нибудь, Одарка? Почему не спите?" - спросила сестра Теофила. - "Я бы хотела откровенно поговорить с сестрой". - "На то будет время и завтра", - был ответ монахини. Но Одарка стояла на своем: "Нет, такого случая, чтобы никто не мешал, для разговора днем не будет! Очень вас прошу, выслушайте меня".
"Я видела, что она не отцепится, - продолжает свои воспоминания сестра Теофила. - Я послала за одной из дежурных сестер-василианок, чтобы в мое отсутствие не оставлять наших больных без охраны. Мы сели с Одаркой в коридоре неподалеку от палаты епископа. Она начала рассказывать: "Я родилась во Львове. В пятилетнем возрасте моих дорогих родителей большевики арестовали. Добрые люди, лично сам митрополит Шептицкий взял меня за руку и отвел к сестрам-василианкам. Он поручил им мое воспитание и обучение... Но сестер распустили... С группой смелых девушек и парней я пошла в лес, чтобы отомстить за потерю наших отцов и Украины... Я перешла через Карпаты... Слыхала о сестрах-василианках в Мукачевской больнице... Действительно, ваш главный врач - очень добрый человек, выслушал мое прошение.
Я снова дома. Но счастливой буду только тогда, когда вы меня полюбите и ни в чем мне не откажете". Пугающая сказка продолжалась: "Моим лесным друзьям необходима помощь, достаньте для них перевязочные материалы, медикаменты, чтобы их спасать". - Как бывшую воспитанницу лъвовских василианок я попросила ее пересчитать десять заповедей, она это сделала, и, наконец, в просьбе я ей отказала, ссылаясь на седьмую заповедь, и послала ее спать".
Появление Одарки в мукачевской больнице 28 октября, если иметь в виду безусловное исполнение требований НКВД главным врачом мукачевской больницы д-ром Бергманом, вероятно, связано с командировкой в Ужгород Судоплатова и его группы 21-24 октября, а объяснение Бергманом необходимости принять новую санитарку для наведения порядка в связи с приездом гостей из Киева и Москвы как будто прямо указывает на самого Савченко и Судоплатова. Сестра Теофила продолжает: "Утром я подождала прихода жены отца Бачинского. Тихо рассказала ей, какая у нас была ночь. Предупредила ее, что на протяжении дня она не должна принимать ни в чем и ни от кого никакой помощи. Наших больных мы должны кормить только тем, что мы сами приносим. Даже разогревание еды нельзя доверить никому. Особенно остерегала от Одарки... Я зашла к главврачу с главной медсестрой хирургии сестрой Гиларией, присутствовала и его секретарша. "Что нового?" спросил нетерпеливо. "Моя обязаностъ рассказать вам, что санитарка Одарка, принятая нам в помощь, по-моему, нечестна, ее пребывание тут опасно", - ответила я. Рассказала наш ночной разговор, добавила к тому, что Одарка спит в складе медикаментов главной сестры, может его обворовать, что ответственность будет лежать на главном враче и главной медсестре. Д-р Бергман то бледнел, то краснел, долго не мог найти слов: "Если это так, еще сегодня дадим двойные замки на шкафы с лекарствами. За Одаркой надо следить, но еще на несколько пробных дней мы ее оставим", - этой неуклюжей попыткой замять дело он и закончил разговор.
Одарка на протяжении "пробного времени" ничего больше не делала, только бегала по коридору, вытирала пыль, но и наблюдала за тем, кто приходит проведать епископа. Д-р Бергман нервно прохаживался, ежечасно появлялся у больных. Из-за Одарки очень сердился на нас, сестер".
30 октября, на четвертый день после покушения, владыку посетил о. Петр Васько из села Лохово. Он расстроился, когда увидел епископа Феодора, во рту которого блестели металлические крючки, фиксирующие его сломанную челюсть. Владыка успокаивал отца, который был старшего его на десять лет, как ребенка, впавшего в отчаяние: "Не плачь, Петр. Претерпеть и пролить кровь за Господа, за веру, за Святую Католическую Церковь - большая милость, великая честь". Отец Васько уже готовился уходить, когда владыка обратился к нему с просьбой: "Петрик, будь добр, попроси от моего имени своего тестя, отца Даниила Бачтского-старшего, чтобы проведал меня с Пресвятой Евхаристией. Я был бы очень признателен за это". Отец Петр пообещал, что просьбу передаст, попрощался и вместе со своей сестрой, женой о. Бачинского, ушел.
В Ужгороде все шире распространялись известия о быстром улучшении состояния епископа Феодора, и верующие уже готовились к его возвращению. Стали раздаваться оптимистические предположения: может, теперь, когда преосвященный спасся и спасение его граничит с чудом, преследователи поймут, что им нельзя касаться его и Церкви, что Господь не позволил, не дал погибнуть епископу, и его героического самопожертвования и крови достаточно.
"Да простит им Господь то, что сделали"
Утром 31 октября прибыл о. Даниил Бачинский-старший со Святой Евхаристией. "Праздник в палате, - вспоминает сестра Теофила, - владыка исповедался и причастился, о.Даниил Бачинский-младший был еще в таком тяжелом состоянии, что его отец мог только благословить, принимая и в страданиях сына волю Господа... В полдень прибыли двое сестер епископа из Бычкова. Владыка Феодор утешал их: "Уже чувствую себя значительно лучше". Через стеклянную трубочку выпил домашнего какао, интересовался родителями, членами семьи. Пообещал, что если станет на ноги и коли Господь захочет, то посетит родных в Бычкове, чтобы немного отдохнуть. Попрощался с сестрами и после их ухода заснул - сон его был глубокий и спокойный.
Я тоже отошла в монастырские помещения, чтобы немного отдохнуть. Когда вернулась, нашла в палате епископа официального посетителя, представившегося юристом. Он спрашивал у владыки, что он помнит в связи с наездом на дороге. Ответ епископа Феодора: "Ничего!". Сел в экипаж - это помнит, а в следующий момент уже проснулся на больничной койке. Посетитель рассказывал еще о ходе следствия, о распространяемой полуофициально версии покушения - покушение совершили украинские националисты-бендеровцы, для этого выкрали из советской военной части грузовую машину, но органы уже вышли на их след, вскоре следует ожидать их ареста, владыка может успокоиться - они будут покараны по всей строгости закона. Владыка Феодор на это незаметно махнул рукой: "Кем бы они ни были, я на них зла не держу, да простит им Господь то, что сделали'." Нельзя исключить, что этим посетителем-"юристом" был сам Судоплатов, ведь он, как сам пишет в мемуарах, находился в Закарпатье в связи с поисками информации по делу епископа Ромжи, то есть по делу его ликвидации. Быть может, как профессиональный убийца он захотел и лично осмотреть место запланированного устранения епископа, и дать последние инструкции своим агентам - д-ру Бергману и Одарке. Может быть, московский профессор-токсиколог Майрановский именно тогда и передал им средство убийства - отраву, объясняя, как ее применять. Наша догадка, как кажется, не лишена логики. Впоследствии окажется, что отравление было результативным, то есть исполнитель преступления, должно быть, получил достаточно профессиональную инструкцию. Как вспоминает сестра Теофила, в эти дни санитарка Одарка не оставляла мукачевской больницы. По крайней мере инструктор, т.е. Майрановский, там и должен был встретиться с ней по этому делу.
Внезапная развязка наступила 1 ноября после полуночи. Вновь обратимся к воспоминаниям сестры Теофилы: "Мы едва начали обмен мнениями об опасности, когда зазвучал звонок. Мы получили немыслимое известие - наш дорогой владыка умирает. Бегом вернулись в хирургию. Свершилось! Туда поспешил и ночной дежурный врач, д-р Мишколци, после телефонного звонка прибежал из своей квартиры д-р Фединец. Они попытались сделать невозможное - оживление. Массаж сердца, инъекция адреналина в сердечный мускул - но их старания были безрезультатны. Наш любимый Архипастырь уже оставил нас. Опрашиваем о событиях сестер, они с плачем рассказывают: едва мы вышли с матушкой-настоятельницей, вскоре появился главный врач с заместителем; несмотря на очень позднее время они проводили ночной обход, как уже предварительно ночью со среды на четверг. Д-р Бергман властным жестом направил сестер в коридор и приказал им принять участие в обходе. Сестры попытались возражать, они же согласились на ночное дежурство добровольно и только в палате епископа. Главный врач посмотрел на них жестким взглядом и приглушенным голосом, тон которого вместе с тем не допускал возражений, гаркнул на них: "Приказываю - идите за мной!". И, вроде успокаивая, добавил: "Только на пять минут". И действительно, через 5-8 минут они смогли вернуться, спешно открывают двери палаты. На секунду успокоились - казалось, все в порядке, больные лежали в таком же положении на своих кроватях, как накануне, в минуту вынужденного ухода сестер. Дрожащими голосами прошептали: "Слава Богу! Ничего не случилось". Но в тот же миг услыхали со стороны койки владыки, очень тихо, как вздох: "О, Иисусе...". Тело епископа сильно вздрогнуло, и после секундной спазмы, которая сотрясла его всего, замерло.
Мы стояли около его кровати, пораженные отчаянием. Вместе с появившимися врачами обследуем его руки, ноги, все тело - нельзя ли найти внешних, признаков причины смерти.
На короткие секунды просыпается из лихорадочного бреда на соседней левой кровати о. Бачинский: "Была тут какая-то девушка и до носа владыки что-то подсунула". Когда мы повернулись к нему, он уже не мог ответить на наши вопросы, он снова ушел в беспамятство. На основании внешних, признаков и слов отца Даниила, услышанных всеми присутствующими, д-р Фединец допускал то, что отрава попала в организм путем вдыхания, через слизистую оболочку носовой полости, казалось, это подтверждало то посинение, которое началось на кончике носа. Присутствующие врачи тихо переговаривались: смертельный яд - может, цианистый калий, и смерть настала вследствие его вдыхания быстро, минут через десять.
Опечаленные, но, принимая Господню волю, бдим около тела нашего Отца-владыки в палате до утра, - продолжает свой рассказ сестра Теофила. - При этом ночной дежурный врач д-р Мишколци, увидев, что уже ничего сделать не удастся, звонит д-ру Бергману по телефону -подключается к его линии и невольно становится свидетелем того, как главврач докладывает кому-то: "Доверенное мне задание исполнено!". Напуганный врач тихонько кладет трубку на место... Д-р Бергман утром зашел в отдел хирургии, выразил сочувствие. Он разрешил облачить тело мертвого епископа, которое все еще лежало на кровати в палате, в рясу".
В своих воспоминаниях генерал Судоплатов предельно откровенно говорит о "ликвидации" епископа Ромжи: "Савченко и Майрановский рассказали мне, что в Киеве на вокзале, в своем железнодорожном вагоне, их принял Хрущев, дал четкие указания и пожелал успеха. Два дня спустя Савченко доложил Хрущеву по телефону, что к выполнению операции все готово, и Хрущев отдал приказание о проведении акции. Майрановский передал ампулу с ядом кураре агенту местных органов безопасности - это была медсестра в больнице, где лежал Ромжа. Она-то и сделала смертельный укол"12. Уже в день смерти епископа, 1 ноября, Хира, как старший среди каноников, послал сотрудника кафедрального собора о. Ласло Пушкаша13 в Мукачево с поручением, чтобы тот привез тело епископа в Ужгород. Но по настоянию властей было проведено вскрытие, чтобы "выявить причину смерти епископа". В результате вскрытия врач-прозектор заявила, что нашла сгусток крови в мозге, который и стал причиной внезапной смерти епископа. Однако никто, кроме прозектора, этого сгустка не видел. 2 ноября поздно вечером на грузовой машине, покрытой цветами, гроб с телом епископа Феодора Ромжи был доставлен в Ужгород. Плачущая толпа с зажженными свечами в руках сопровождала останки епископа. Архиерейское отпевание состоялось 4 ноября в ужгородском кафедральном соборе, после чего гроб с телом епископа был замурован в соборной крипте-усыпальнице. Его могила была запечатана "до второго пришествия Христова: во имя Отца, и Сына, и Святого Духа".
Но по решению исполкома через полтора года, 12 февраля 1949 года, ужгородский греко-католический кафедральный собор был передан Православной Церкви. И только через 42 года, осенью 1991 года, собор вернули Мукачевской греко-католической епархии. Тогда же было проведено обследование крипты. О том, что ему довелось увидеть, рассказывает епископ Иосиф Головач (он был одним из священников, которые несли гроб епископа Феодора):
"От вида крипты я пришел в почти что шоковое состояние: только одно захоронение казалось нетронутым - епископа Андрея Бачинского, который управлял епархией в 1773-1809 гг. Остальные мраморные плиты с могильными надписями разбиты, места захоронений пусты, на полу костные останки, штукатурка, отвалившаяся от стен, трухлявые деревянные части гробов, тряпки, мусор, еще и пустые бутылки из-под водки. Мусор достигал уровня колена, нельзя было сделать и шагу".
Полный разор, творившийся в крипте, и отсутствие останков большинства мукачевских епископов, казалось бы, подтверждали широко распространившееся еще 1950-е годы мнение, что гроба с телом епископа Ромжи в усыпальнице собора также нет. Практически все верили в легенду о том, что тело епископа было из собора убрано и уничтожено властями, опасавшимися разоблачения тайного убийства владыки Феодора ядом. И только 3 июня 1998 года при тщательном обследовании крипты собора о. Ласло Пушкашем, промотором юстиции в процессе беатификации Слуги Божьего Феодора Ромжи, в одной из открытых ниш, в присутствии свидетелей, были обнаружены фрагменты останков и епископских облачений. Венгерскими экспертами была проведена экспертиза этих находок, после чего уже с полной определенностью можно было заявить об обретении останков владыки Феодора Ромжи. Это событие было важным дополнением к материалам, уже представленным в римскую Конгрегацию по делам святых 8 ноября 1997 года для начала процесса беатификации.
Только за три первых послевоенных года, с 1945-го по 1948-й (т.е. до "официальной" ликвидации Мукачевской греко-католической епархии), были приговорены к смертной казни или получили различные сроки лагерей 35 священников. В 1949-1950 гг., т.е. в период наиболее активной "ликвидации последствий Мукачево-Ужгородской унии", в лагеря были отправлены еще 94 священника -исповедника веры, 16 из них умерли в заключении. 46 греко-католических священников Мукачевской епархии продолжали свое служение в катакомбах. Трагическая гибель епископа Феодора Ромжи не была единичным фактом того времени. Он разделил свой мученический и исповеднический крест со своими священниками и отдал свою жизнь, чтобы была жива единая, святая, вселенская и апостольская Церковь.
Примечания:
В основу жизнеописания положена книга, опубликованная итальянским издательством La сам di Matriona: Священник Ласло Душкаш. "Кир Феодор Ромжа. Жизнь и смерть епископа: опыт богословско-художественного исследования" (Милан, 2000; на итал. яз).
1 Из воспоминаний о. Альфонса Рейхлина, опубликованных в журнале Korrespondenzblatt fur des Colleghuns Germanicum-Hungaricum (1949. Июнь. Рим. С. 40-45).
2 Из воспоминаний о. Иштвана (Стефана) Гафича.
3 Туряница Иван Иванович (1901-1955) - с 1944 глава Народной Рады Закарпатья, затем первый секретарь Областного комитета KIICC, глава Закарпатского Совета Народных Депутатов (1946-1948), член Центрального комитета компартии Украины до 1954 года.
4 Из воспоминаний секретаря епископа Ромжи о. Александра Пунько, написанных в Риме в 1949 г.
5 Архимандрит Феофан (Сабов) возглавлял делегацию православной Мукачевско-Пряшевской епархии, которая просила митрополита Алексия (Синайского) о поддержке "перед Синодом Сербской православной церкви их ходатайства о переходе православной Мукачево-Пряшевской епархии в каноническое ведение Московской патриархии". Вторым пунктом в петиции, поданной делегацией, было прошение о том, "чтобы Русская православная церковь, а также советские гражданские и военные власти содействовали им в перераспределении движимого и недвижимого церковного имущества (храмы, приходские дома, церковные земли, монастыри) между православными и греко-католическими (униатскими) приходами, при этом указывая, что чехословацкое правительство проводило поощрительную политику по отношению к униатам". По первому пункту прошения делегация получила согласие Русской Православной Церкви; относительно второго пункта было официально заявлено, что "по вопросу о перераспределении имущества между православными и униатскими приходами Синод не делал никаких обещаний делегации, считая преждевременным решение этого вопроса". Цит. по изданию: Одинцов М. И. Религиозные организации в СССР накануне и в годы Великой Отечественной войны 1941-1945 гг. М., 1995. С 145-146 (Прим. ред.).
6 Машинописный текст молитвы из архива о. Ласло Пушкаша.
7 Судоплатое П. А. Разведка и Кремль. М, 1996.
8 Цит. по изданию: Судоплатов П. А. Спецоперации. Лубянка и Кремль 1930-1950 годы. М" 1999. С. 413-414.
9 Из воспоминаний о. Михая Маслея.
10 Там же.
11 Судоплатов П. А. Спецоперации. Лубянка и Кремль 1930-1950 годы. М" 1999. С. 414.
12 Там же.
13 Отец автора книги, также священник - Ласло Пушкаш.
|
