Константин Поливанов
"...Негатив Вифлеемской звезды..."
К возможной интерпретации одного стихотворения Иосифа
Бродского.
Источник: "НЛО" №45, 2000 ^ http://scripts.online.ru/magazine/nlo/n45/sod.htm
На отъезд гостя
К.Л.
Покидаешь мои небеса.
И один оборот колеса
их приводит в движенье.
Я открытию рад.
И проселок сужается, взгляд
сохранив от суженья.
Чем дорога длинней,
тем суждение уже о ней.
Оттого страстотерпца
поджидает зимой торжество
и само Рождество
защищает от сжатия сердца.
Тихо блеет овца.
И кидается лайка с крыльца.
Трубы кашляют. Вот я и дома.
И, картавя, кричит с высоты
негатив Вифлеемской звезды,
провожая волхва-скопидома.
Декабрь 1964
Как следует из заглавия этого стихотворения, поводом к написанию скорее всего
послужил отъезд какого-то вполне конкретного гостя, который навещал автора
в ссылке в Архангельской области. Оборот колеса — отъезжающая машина, увозящая
гостя, и возвращение провожавшего к дому, где его встречает собака (лайка)
и он слышит блеяние овцы.
Рядом с темой "отъезда гостя" присутствует тема Рождества, которое названо
впрямую в середине стихотворения, в конце упомянута Вифлеемская звезда, связь
стихотворения с Рождеством подчеркнута и датой написания — декабрь 1964 года.
Обратим внимание, что благодаря появлению рождественской темы, первая же
строка может быть прочитана и как метафорическое обращение к отъезжающему
гостю, типа "покидаешь мои края" (кстати, возможно, здесь обыгрывается и допустимое
в этом контексте выражение "мои палестины"), и как слова Бога Отца, обращенные
в дни Рождества к Богу Сыну, сходящему на землю.
В стихотворении очевидно присутствует и опора на вполне классическую поэтическую
традицию. С одной стороны, соединение образов дороги и звезды (хотя бы и Вифлеемской)
с мотивом одиночества (в котором оказывается лирический герой после "отъезда
гостя"), сопровождающееся появлением слов "небеса" (в 1-й строке) и "торжество"
(в 10-й), не может не вызывать ассоциаций с "Выхожу один я на дорогу...",
где далее, как мы помним, "в небесах торжественно и чудно". С другой стороны,
эта же тема пути в соединении с зимой и все тем же "торжеством" напрашивается
на привязку к еще одному, не менее классическому подтексту — на этот раз пушкинскому
— "Зима. Крестьянин торжествуя, на дровнях обновляет путь..." (а через него
и к "Зимней дороге"?). Обоих поэтов прошлого столетия, кроме темы пути, могла
для Бродского в 1964 году объединять их "ссыльность". Тем более что местом
ссылки Бродского в Архангельской области был колхоз "Светлый путь". Здесь
"высокие" литературные подтексты сплетаются с близким и сугубо советским.
Таким образом, и "страстотерпец" может обозначать как самого ссыльного автора,
так и его предшественников — ссыльных поэтов, так, наконец, и Того, Кому предстояли
самые мучительные страсти после Рождества — сошествия с небес на землю — а
вскоре после Рождества предстояло бегство в Египет — также вариант ссылки.
Итак, мы наблюдаем возможность чтения стихотворения как в ключе самого приземленного
и иронического разговора о современности — ссыльный поэт в колхозе "Светлый
путь", так и в не менее, вероятно, ироничном плане сопоставления судьбы поэта
с судьбами его великих предшественников (причем "отъехавший гость", наверное,
ассоциируется еще и с И.И. Пущиным).
Но советский слой, как нам представляется, не исчерпывается добавлением к
мотиву дороги дополнительного значения. Что может означать один из последних
образов стихотворения — "негатив Вифлеемской звезды", который, "картавя, кричит
с высоты"? Рискнем предположить, что негативом знамения рождения Христа, негативом
одного из главных символов Рождества (с которого, напомню, начинается новое
летоисчисление) может быть назван памятник Ленину. Памятник, который, вероятно,
и указывал рукой направление в "светлый путь" или же стоял на дороге, по которой
удалялся гость, по метонимии с "негативом" оказавшийся не волхвом-дарителем,
а "волхвом-скопидомом". Памятник Ленину может быть связан с вышеназванными
подтекстами стихотворения не только мотивом "пути", но и все той же ссыльностью:
вспомним, какое место в мифологизированной биографии основателя советского
государства отводилось его ссылке в Шушенское. Негативная связь Ленина с Рождеством
могла бы основываться, например, на том, что 1917 год претендовал на роль
новой точки отсчета человеческого летоисчисления.
Отметим, что ссыльность сближала Ленина не только с поэтами — Бродским, Пушкиным
и Лермонтовым, но и с Христом: позже Бродский по крайней мере дважды обращался
к сюжету бегства в Египет.
Однако для иронического сближения себя с Лениным у Бродского могла быть и
еще одна причина — поэт "картавил".
Таким образом, нам представляется, что Бродский создает шутливо-ироничное
стихотворение, где через серию сближений от Христа до Ленина, через Пушкина
и Лермонтова рассматривает свое собственное положение в мире и истории, Советской
России, в русской поэзии.
