Я. С. Лурье

ОБЩЕРУССКИЕ ЛЕТОПИСИ XIV-XV ВВ.

К оглавлению

Памяти учителя

Михаила Дмитриевича

Приселкова

ВВЕДЕНИЕ

Предлагаемая работа посвящена летописям Северо-Восточной Руси XIV—XV вв., т. е. летописанию складывавшегося в этот период единого Русского (Московского) государства. Речь идет именно об общерусском летописании (в рамках Северо-Восточной Руси) — летописи Новгорода, Пскова и других земель, имевшие более местный характер, в данном исследовании специально не разбираются.

Значение летописей для изучения истории древней Руси и древнерусской литературы едва ли стоит подробно разъяснять. Достаточно напомнить только, что летописи представляют собой самые обширные памятники древнерусской светской литературы; вместе с тем для всего периода с IX до середины XVI в. они служат основным (а нередко и единственным) источником по политической истории России. Особенно велика роль летописания в XIV—XV вв.: именно в этот период возникает наибольшее число параллельных летописных сводов, освещающих одни и те же события с разных точек зрения. Летописи XIV—XV вв. — историографические и вместе с тем публицистические произведения, своеобразные памятники идейной борьбы.

При изучении летописей XIV—XV вв. исследователь встречается с трудностями, хорошо знакомыми всякому историку летописания. Хотя некоторые, относительно немногочисленные летописи этого периода (в отличие от более ранних летописей) дошли до нас в списках, близких ко времени создания самих памятников, но, как правило, сохранившиеся рукописи моложе тех сводов, которые лежат в их основе. Даже Лаврентьевская летопись, древнейшая из дошедших до нас общерусских летописей (старше ее только Синодальный список Новгородской I летописи XIII—XIV вв.), сохранилась в списке конца XIV «в., хотя лежащий в основе ее текст доведен лишь до 1305 г. Троицкая летопись, доведенная до 1408 г. и написанная примерно в то же время, не сохранилась (она погибла или исчезла в начале XIX в.), и текст ее приходится восстанавливать по летописям более позднего периода (в основном XVI в.). Из числа летопи-

сей, известных науке до настоящего времени, лишь несколько дошли до нас в списках середины XV в.: Новгородская I летопись младшего извода (Комиссионный и Академический списки) и Рогожский летописец; к концу XV столетия относятся старшие списки Новгородской IV и Софийской I летописи, Московско-Академический список Суздальской летописи (доведен до 1419 г.) и Ермолинская летопись. Большинство же летописей XIV— XV вв. дошло в списках не ранее XVI в.

Перед исследователем, использующим летописные повести и известия о событиях XIV—XV вв., постоянно встают вопросы датировки и атрибуции этих рассказов. Когда и при каких обстоятельствах возникли рассказы о нападениях Орды и борьбе с татарским игом, о феодальной войне середины XV в., о присоединении Новгорода и многие другие? Ответы на эти вопросы получить нелегко. Своды XIV—XV вв. были обнаружены сравнительно поздно (главным образом А. А. Шахматовым); в исторических трудах использовались обычно летописи XVI в.; предметом исследований филологов было чаще всего древнейшее летописание X—XII вв. Даже в одном из значительнейших памятников русской историографии XX в. — книге А. Е. Преснякова «Образование Великорусского государства», цель которой, по словам автора, заключалась в «восстановлении прав источника и факта» в истории Московской Руси, нет предварительного анализа летописей XIV—XV вв. и привлечение их не подчинено какому-либо единому принципу. Отдавая должное трудам А. А. Шахматова, с которыми он был хорошо знаком, А. Е. Пресняков, однако, указывал, что он сам отказался от замысла предварить свое исследование «работой о летописных сводах», ибо филологический метод казался ему недоступным, а анализ летописей, по его мнению, «может дать прочные результаты только при непременном условии одновременного исследования как их формальных свойств, так и конкретного их содержания».1 Те же затруднения при обращении к летописям испытывали, по-видимому, и другие исследователи, например С. Б. Веселовский. Если привлечению документального материала в трудах С. Б. Веселовского предшествовало их глубокое источниковедческое изучение, то летописи привлекались без ясно выраженной системы: говоря о событиях XIV—XV вв., он постоянно опирался на своды XVI в. — Воскресенскую и Никоновскую летописи.2 Разумеется, летописи XVI в. могли в ряде случаев передавать тексты древних сводов (а иногда содержать и такие фрагменты, которые не сохранились в дошедших до нас

1 Пресняков А. Е. Речь перед защитой диссертации под названием

«Образование Великорусского государства». Пг., 1920 (отд. оттиск из ЛЗАК. вып. XXX. Пг.. 1920: напечатано вместе с книгой «Образование Великорусского государства»).

2 См.: Веселовский С. Б. Исследования по истории класса служилых землевладельцев. М., 1969.

более ранних памятниках), но, чтобы установить это, как раз и необходимо изучить историю летописания предшествующего периода.

Для того чтобы определить и датировать летописи и отдельные летописные рассказы о событиях XIV—XV вв., литературовед и историк должны начать со сравнительно-исторического изучения дошедших до нас текстов. Методика такого исследования разработана в основном в трудах А. А. Шахматова и его ближайших последователей — М. Д. Приселкова, А. Н. Насонова и др.

Уже предшественники А. А. Шахматова — П. М. Строев и особенно К. Н. Бестужев-Рюмин указывали, что летописи были «сводами», сборниками разнородного по происхождению материала. Но из этой верной посылки они, по справедливому замечанию А. Е. Преснякова, делали только один вывод — о возможности разложить летописные своды «на отдельные элементы, выделить их источники и использовать эти подлинные первоисточники как исторический и историко-литературный материал».3 Получаемые таким образом выводы неизбежно носили характер догадок, возможных, но не обязательных: встретив в том или ином своде известия о каком-либо княжестве, историк предполагал, что они восходят к летописанию этого княжества; обнаружив подробное известие о каком-либо князе, он догадывался, что перед ним — летописец этого князя. Но все это была только возможность: об одной земле мог писать и летописец другой земли, а об одном князе мог повествовать летописец другого князя и в совсем иное время. Более того, идя от догадок о происхождении того или иного летописного известия к использованию такого известия в качестве источника, исследователи часто попадали в порочный круг: решив, что известие о событии, происходившем в определенное время и в определенном месте, было составлено именно в это время и в этом месте, они делали отсюда вывод, что такое известие должно исходить от хорошо осведомленного и заслуживающего доверия свидетеля и является поэтому достоверным источником.

А. А. Шахматов противопоставил методу «расшивки» летописных сводов иной, более трудный, но несравненно более плодотворный метод. Уже первые работы по летописанию привели его к выводу, имевшему важнейшее значение для дальнейшего использования летописей. Возражая одному из наиболее последовательных сторонников метода «расшивки» — И. А. Тихомирову, Шахматов писал: «Можно с уверенностью сказать, что все дошедшие до нас летописные своды предполагают существование других более древних сводов, лежащих в их основании. Поэтому исследование их должно приводить к определению

3 Пресняков А. Е. А. А. Шахматов в изучении русских летописей. — ИОРЯС, т. XXV, Пг., 1922, с. 163.

(предположительному) этих основных сводов; дальнейшее исследование должно открывать, не происходят ли такие основные своды из сводов еще более древних и первоначальных».4 Главным путем к выявлению таких «основных сводов» оказывалось сравнение между собой реально дошедших летописей. Если две или несколько сходных летописей сходны между собой до определенного предела, а дальше расходятся, то из этого с необходимостью вытекает либо прямая зависимость одной из этих летописей от другой (что бывает довольно редко и достаточно ясно обнаруживается), либо, чаще всего, наличие у этих летописей общего источника — протографа. Поставив перед собой с самого начала величественную и заманчивую цель — восстановить древнейшее русское летописание, Шахматов пошел при этом самым трудным путем: он подверг исследованию и сопоставлению все доступные ему (в небольшой части изданные, а в большинстве неизданные и неизвестные науке) летописи.

Масштабы этого титанического труда оставались в значительной степени неизвестными современникам ученого. Они знали статьи А. А. Шахматова, ежегодно появлявшиеся в печати (чаще всего о Начальной летописи и близких памятниках); знали две его книги — «Разыскания о древнейших летописных сводах» и «Повесть временных лет», но не знали важнейшей работы, которую он писал для себя, не спеша ее публиковать. Книгу эту Шахматов начал писать еще в 90-х годах XIX в. (когда появился названный выше разбор трудов И. А. Тихомирова) и обращался к ней до последних лет жизни. Только публикация ее в 1938 г. дала читателям более или менее ясное представление о методе работы ученого. Книга Шахматова, получившая от редактора (М. Д. Приселкова) название «Обозрение русских летописных сводов XIV—XVI вв.», представляла собой ряд монографических исследований отдельных летописей (Лаврентьевская, Троицкая, Новгородская I и IV, Софийская I, Московский свод, Ермолинская, Никаноровская и другие летописи); каждое исследование начиналось с сопоставления данной летописи с близкими к ней памятниками и выделения «основного свода» (протографа) и кончалось разбором Повести временных лет (ПВЛ) в этом своде.5

4 Шахматов А. А. Разбор сочинения И. А. Тихомирова «Обозрение летописных сводов Руси северо-восточной». СПб., 1899, с. 6 (отд. оттиск из «Записок Академии наук по историко-филологическому отделению», т. IV, № 2).

5 Шахматов А. А. Обозрение русских летописных сводов XIV— XVI вв. М.—Л., 1938. «Трудности технического характера» (ограниченный объем издания) не дали возможности редактору включить в издание заключительные разделы каждой главы, посвященные Повести временных лет (соответствующие разделы сохранены только в первых пяти главах, где они имеют наибольшее значение). Полностью книга А. А. Шахматова сохранилась в рукописи; Архив АН СССР (Ленинград), ф. 134 (фонд Шахматова), оп. I, № 110/I—IV.

Как и во всяком текстологическом исследовании, А. А. Шахматов шел в своих работах от известного к неизвестному, т. е. от дошедших до нас более поздних памятников к более ранним. В применении к летописям это означало обратный хронологический путь исследования (снизу вверх с точки зрения генеалогической схемы, или сверху вниз, если сравнивать с археологическими пластами). Такое направление исследования в соединении с максимальной полнотой охвата всего летописного материала было характернейшей и важнейшей чертой шахматовского метода.

Метод, предложенный А. А. Шахматовым, не был совершенной новостью в современной ему филологической науке: это был классический сравнительно-исторический (или сравнительно-текстологический) метод, применявшийся при изучении различных списков и изводов отдельных памятников (и во многом сходный со сравнительно-историческим методом в языкознании). Но своеобразие этого метода в применении к летописям определялось масштабами и степенью распространения памятников: речь шла о сводах, занимавших иногда несколько огромных фолиантов «Полного собрания русских летописей» и ведшихся на протяжении пяти-шести столетий; количество таких сводов, содержащих Начальную летопись той или иной редакции (не говоря уже об их изводах и списках), также было колоссально и даже не могло быть заранее учтено. Своеобразный характер и грандиозные масштабы летописного жанра предопределили и еще одну специфическую особенность исследований летописей. Каждый текстолог знает, какие затруднения доставляют при изучении истории текста памятника вторичные влияния на него со стороны сходных памятников; такие перекрестные влияния делают выводы многозначными и осложняют построение генеалогических схем. Но в истории летописания вторичная сверка свода с близкими к нему сводами и дополнение по ним были постоянным явлением. Из этого вытекает необходимость большой осторожности при определении происхождения отдельных частей свода: нахождение частных «лучших чтений» в тех или иных версиях летописных рассказов не обязательно доказывает первичность этих версий, ибо поздний текст (всегда мог быть выправлен по более раннему источнику. Необходимы максимальная полнота привлекаемого материала, комплексность его рассмотрения, особое внимание к существенным, структурным различиям6 и установление того, что можно назвать «необратимыми соотношениями» между текстами, когда первичность одной из сравниваемых редакций подтверждается совокупностью данных, а первичность другой крайне маловероятна.7

6 См.: Лихачев Д. С. Текстология. На материале русской литературы X—XVII вв. М.—Л., 1962, с. 357—362.

7 Там же, с. 227; Лурье Я. С. Изучение русского летописания. — В кн.: Вспомогательные исторические дисциплины, вып. I. Л., 1968, с. 21;

Характерные черты шахматовского научного метода — комплексное исследование всего параллельного летописного материала, восхождение снизу вверх генеалогической схемы — не были поняты и приняты такими его современниками-филологами, как В. М. Истрин и Н. К. Никольский.8 Но метод А. А. Шахматова уже при его жизни был воспринят и убедительно истолкован группой петербургских историков, занимавшихся летописями и поддерживавших тесную научную связь с Шахматовым. Речь идет прежде всего об А. Е. Преснякове и о М. Д. Приселкове. Уже в сборнике, посвященном памяти умершего в 1920 г. Шахматова, А. Е. Пресняков и М. Д. Приселков писали о поставленной ученым задаче «выяснить путем сравнения сходных элементов в разных дошедших до нас сводах их протографы»,9 о шахматовском принципе «медленного восхождения от позднейших к начальным моментам нашего летописания».10

В последующие годы М. Д. Приселков не только издал «Обозрение летописных сводов» А. А. Шахматова, но создал

Зимин А. А. Трудные вопросы методики источниковедения древней Руси. — В кн.: Источниковедение. Теоретические и методологические проблемы. М., 1969, с. 432.

8 Это обстоятельство очень ясно обнаруживается из полемики В. М. Истрина с шахматовской концепцией древнейшего летописания. Сравнение ПВЛ с Новгородской I летописью побудило А. А. Шахматова к заключению, что текст Новгородской I в ряде случаев первичен по сравнению с ПВЛ и восходит к своду конца XI в., который Шахматов назвал Начальным сводом; источником Начального свода был, по предположению ученого, более ранний памятник — Древнейший свод первой половины XI в. В. М. Истрин отверг предположение Шахматова о Древнейшем своде, считая древнейшим этапом русского летописания первую редакцию ПВЛ середины XI в. Сама по себе такая гипотеза не разрушала шахматовской схемы, так как датировка Древнейшего свода имела предположительный характер и реконструкция этого свода лишь в небольшой степени опиралась на сравнительно-текстологические данные. Но сам В. М. Истрин придавал этому разногласию с Шахматовым решающее значение: «Так как я не могу согласиться с ним во взглядах на состав и способ сложения „Древнейшего свода", то тем самым не могу разделять его взглядов и на так называемый „Начальный свод", относимый им к 1095 г.» (Истрин В. М. Замечания о начале русского летописания. По поводу исследований А. А. Шахматова. — ИОРЯС, т. XXVI, Пг., 1921, с. 49). Идя, таким образом, сверху вниз стеммы, В. М. Истрин приписывал такой же ход рассуждения Шахматову, реконструируя его взгляды: «Кто признает существование „Древнейшего свода", в таком виде, как его рисует автор... тот должен будет признать и существование „Начального свода"...» (там же, с. 80). Однако в своей аргументации Шахматов основывался не на предположении о Древнейшем своде, а на сопоставлении ПВЛ с Новгородской I; решение основной гипотезы о Начальном своде не зависело от предположения о Древнейшем своде. Чтобы убедиться в этом, достаточно взглянуть на генеалогическую схему Шахматова (Шахматов А. А. Разыскания о древнейших русских летописных сводах. СПб., 1908, с. 397—398, схема на с. 536—537), не принятую во внимание В. М. Истриным.

9 Пресняков А. Е. А. А. Шахматов в изучении русских летописей, с. 167—168.

10 Приселков М. Д. Русское летописание в трудах А. А. Шахматова. — ИОРЯС, т, XXV, Пг., 1922, с. 130-131.

первую обобщающую работу, в которой на основе сравнительно-текстологического метода восстанавливалась история русского летописания — от сводов, предшествующих ПВЛ, до Московского великокняжеского свода 1479 г.11 Указав, что «одной из самых поучительных сторон работ А. А. Шахматова в области летописания является именно вовлечение в изучение всех имеющихся летописных списков и построение гипотез, захватывающих в своем объяснении весь материал», М. Д. Приселков отметил разную степень доказанности построений, вытекающих при таком объяснении. Имея перед собой два и несколько текстов, близко совпадающих на большом протяжении, мы можем с достаточным основанием делать вывод о существовании у них общего протографа (более спорными будут определение этого протографа, его датировка и географическое приурочение). Но переходя от непосредственных протографов дошедших до нас летописей к их вероятным источникам и сравнивая между собой целые группы летописей, имеющих лишь частичные и спорадические совпадения, исследователь оказывается в более сложном положении. «Вовлекая в изучение все сохранившиеся летописные тексты, определяя в них сплетение в большинстве случаев прямо до нас не сохранившихся сводов, А. А. Шахматову приходилось прибегать, так сказать, к методу больших скобок, каким пользуются при решении сложного алгебраического выражения, чтобы потом, позднее, приступить к раскрытию этих скобок, т. е. к уточнению анализа вывода», — писал М. Д. Приселков, отмечая, что «этот прием вносил некоторую видимую неустойчивость в выводы, сменявшиеся на новые, более взвешенные, и что «дальнейшее изучение внесет в добытые Шахматовым результаты немало поправок и уточнений, подобных тем, которые вносил сам исследователь».12 С примерами «больших скобок», предложенных А. А. Шахматовым для летописания XIV—XV вв., мы еще не раз будем встречаться в дальнейшем изложении.13 Некоторые из этих гипотетических построений («Полихрон начала XIV в.», «Полихрон 1423 г.») действительно отвергались и могут быть отвергнуты при новом исследовании текстов (см. ниже, § 1.0, 7.3, 13.0), однако текстологические наблюдения, приведшие Шахматова к соответствующим гипотезам, сохраняют свою силу и требуют иного, альтернативного объяснения.

Историки А. Е. Пресняков и М. Д. Приселков впервые поставили и другой вопрос: об источниковедческом значении нового метода исследования летописей. Уже А. А. Шахматов обратил внимание на то, что различия в сравниваемых летописях никак

11 Приселков М. Д. История русского летописания XI—XV вв. Л., 1940.

12 Там же, с. 13.

13 О методе «больших скобок» см.: Лихачев Д. С. Текстология с. 363—364; Лурье Я. С. Изучение русского летописания, с. 23, прим 67.

не могут быть объяснены только случайными и невольными искажениями протографов и что в ряде случаев такие различия носят характер сознательных изменений; в своей последней работе ученый заявил, что «рукой летописца управляли политические страсти и мирские интересы».14 Убедившись в пристрастности летописцев и установив многослойный и разновременный состав сводов, историки, естественно, должны были прийти к заключению о невозможности использования отдельных летописных известий без предварительного исследования свода в целом. Уже в 1914 г. М. Д. Приселков писал, что после работ А. А. Шахматова, вовлекшего в исследование всю систему летописных сводов, «возвращаться к старому комбинированию подходящих под задуманное построение вариантов летописного текста — ненаучно, так как несогласие с выводами А. А. Шахматова налагает на исследователя (и перед самим собой и перед читателями) обязанность обосновать свое несогласие и доказать свое понимание истории использованных источников».15 Та же мысль о недопустимости «потребительского отношения» к источнику, т. е. такого отношения, когда «историк, не углубляясь в изучение летописных текстов, произвольно выбирает из летописных сводов разных эпох нужные ему записи, как бы из нарочно для него заготовленного фонда», высказывалась М. Д. Приселковым и двадцать пять лет спустя — в «Истории русского летописания».16

Основная схема истории летописания, предложенная А. А. Шахматовым, была принята большинством ученых; его труды по сравнительному изучению летописных сводов получили продолжение в работах других исследователей. Рядом с именем М. Д. Приселкова здесь в первую очередь должно быть названо имя А. Н. Насонова — ученого, для которого исследование летописания также было основной темой научных занятий. На сравнительно-историческом методе основывались труды по летописанию М. Н. Тихомирова, Д. С. Лихачева и других авторов.

Было бы, однако, неверно утверждать, что метод исследования летописей, введенный А. А. Шахматовым и его последователями, полностью воспринят нашей исторической и филологической наукой. В исторических и литературоведческих трудах мы постоянно встречаемся с ссылками на выводы Шахматова; гипотетические своды-протографы, намеченные им, нередко упоми-

14 Шахматов А. А. Повесть временных лет, т. I. Вводная часть, текст, примечания. Пг., 1916. с. XVI.

15 Приселков М. Д. Рецензия на книгу Вл. Пархоменко «Начало христианства Руси». — ИОРЯС, т. XIX, кн. I, СПб., 1914, с. 368. Та же мысль высказана в статье: Приселков М. Д. Русское летописание в трудах А. А. Шахматова, с. 134.

16 Приселков М. Д. История русского летописания XI—XV вв., с. 6. О термине «потребительское отношение» к источнику см.: Лурье Я. С. О некоторых принципах критики источников. — В кн.: Источниковедение отечественной истории, вып. I. М., 1973, с. 83—84, 89—92.

наются и даже цитируются (по реконструкциям) как реальные памятники. Но на чем основываются соответствующие выводы Шахматова — являются ли они в данном конкретном случае выводом из прямого сопоставления реальных текстов или построениями, основанными на методе «больших скобок» и лишь в общих чертах намеченными ученым? Далеко не все авторы, привлекающие, использующие или пересказывающие отдельные летописные рассказы, задаются такими вопросами.17

Исследователь, обращающийся к летописным памятникам XIV—XV вв., не всегда может ответить на вопрос, что именно представляют собой летописи, из которых он черпает повести, рассказы или отдельные известия. Чрезвычайно мало материала для ответов на эти конкретные вопросы дает, как мы увидим из дальнейшего изложения, научная литература XIX в.: здесь мы находим обычно лишь характеристики отдельных рассказов, но не летописей (сводов) в целом. Значительная часть известных нам сейчас летописей была введена в науку только в XX в., причем многие из них были впервые открыты А. А. Шахматовым; другие стали известны в последние десятилетия (благодаря деятельности А. Н. Насонова, систематически обследовавшего рукописные хранилища, и находкам других исследователей). Для определения большинства летописей современный исследователь прежде всего обращается к классическим трудам А. А. Шахматова, М. Д. Приселкова и А. Н. Насонова, но и здесь он не всегда находит ответы на возникающие у него вопросы. Шахматовское «Обозрение» не только было посмертно изданной работой, не подготовленной автором к печати, но оно было, кроме того, незавершенным трудом. М. Д. Приселков назвал его «Обозрением русских летописных сводов XIV—XVI вв.», но большинство сводов XVI в. и даже конца XV в. не вошли в состав этой книги. Только до 1479 г. была доведена «История русского летописания» М. Д. Приселкова. «История русского летописания» А. Н. Насонова, изданная, как и «Обозрение» Шахматова, посмертно, представляет собой не систематическое изложение истории летописания, а скорее книгу очерков и исследований, в которой не представлены важнейшие летописные своды XV в. (например, Троицкая, Софийская I и Новгородская IV летописи).18 Генеалогические схемы, помещенные в «Обозрении» Шахматова и «Истории русского летописания» Приселкова, включают далеко не все летописи XIV—XV вв., которые могут заинтересовать исследователя; в «Истории русского летописания» Насонова генеалогических схем совсем нет. Таким образом, общей генеалогической

17 Подробнее см.: Лурье Я. С. К изучению летописного жанра.— ТОДРЛ, т. XXVII, Л., 1973, с. 79.

18 В книге А. Н. Насонова содержится только краткое упоминание о сводах, отразившихся в составе этих летописей, см.: Насонов А. Н. История русского летописания XI—начала XVIII в. Очерки и исследования. М., 1969, с. 248.

схемы, которая отражала бы взаимоотношения между реально дошедшими летописями XIV—XV вв., пока не существует.

Но если современный исследователь летописания далеко не всегда может опираться на готовые характеристики летописей, данные его предшественниками, то в его распоряжении оказывается зато разработанная ими методика сравнительно-исторического исследования летописей. Эта методика, насколько нам известно, не была специально сформулирована А. А. Шахматовым и его последователями. Но самая практика их работы чрезвычайно поучительна и позволяет, хотя бы приблизительно, наметить основные этапы такого исследования.

Первой стадией текстологического исследования летописей является полное сравнение сходных летописей (как зарегистрированных в научной литературе, так и впервые привлекаемых). Такое сравнение дает возможность установить взаимоотношения между ними и — в ряде случаев — наличие общего текста («основного свода»), к которому они восходят. Процедура этого сравнения очень сложна и в свою очередь включает в себя несколько разных операций. Иногда речь идет о сопоставлении двух летописей, близких друг к другу на большом протяжении (скажем, Софийской I и Новгородской IV летописей). Иногда сравниваются целые группы сходных летописей, причем та или иная летопись может быть частично сходна с одним; а частично — с другим летописным памятником (или группой памятников). В таких случаях исследователь, прежде чем сравнить данную летопись с параллельной, «очищает» ее (употребляя выражение А. Н. Насонова) 19 от разделов, сходных с иным летописным памятником. Следует также во всех случаях предварительно определять тот вид (редакцию, извод) или список летописи, который используется для сравнения: обычно речь идет о старшем виде (редакции) данной летописи, но в ряде случаев (когда ни один из видов не может быть непосредственно возведен к другому) учитываться должны чтения нескольких видов. Важнейшим условием работы является полнота сравнения: сопоставляются между собой все без исключения сходные тексты, которые могут отражать исследуемый летописный свод; особое внимание при этом уделяется совпадению и расхождению целых разделов и «необратимым соотношениям» между ними.

Вторая стадия исследования — определение состава и содержания свода-протографа. Такое определение состава может иметь форму развернутой реконструкции, а может быть изложено и в описательной форме — как перечисление основных летописных разделов, восходящих к общему протографу (именно такой характер имеют описания состава сводов-протографов в настоящей

19 Н а с о н о в А. Н. Летописные памятники Тверского княжества. Опыт реконструкции тверского летописания с ХШ до конца XV в.— Известия АН СССР, VII серия, отд. гуманитарных наук. № 9. Л., 1930. с. 724-727.

монографии, построение и объем которой не дают возможности дать реконструкции того типа, какие создавал А. А. Шахматов). В состав определяемого таким образом протографа включаются, естественно, прежде всего совпадающие известия и рассказы исследуемых летописей и, сверх того, разделы, логически и текстуально связанные с ними (которые могут быть обнаружены то в одной, то в другой сравниваемой летописи). И в данном случае полнота охвата материала является важнейшим условием доказательности построения: опыт показывает, что неточность реконструкции, пропуск несомненных частей общего текста или, напротив, включение разделов, принадлежность которых к общему тексту недоказуема и сомнительна, может дать неверное представление о характере свода-протографа (ср., например, ниже, § 8.0—8.3, 24.1—24.3, 28.1, 35). Ясно также, что работа по определению состава должна предшествовать общей характеристике свода-протографа, а не вытекать из нее.

Определение состава свода-протографа дает возможность перейти к третьей стадии исследования — к характеристике восстанавливаемого памятника. И на последней стадии исследования важнейшую роль играет сравнение; но на этот раз речь идет о сравнении реконструируемого текста с другими, обычно более древними (или восходящими к древнему источнику) летописями с целью определения источников исследуемого свода-протографа и его оригинальных разделов.20 Именно на этой стадии исследователь обнаруживает уникальные тексты, отсутствующие во всех известных летописях и представляющие собой либо плоды оригинального творчества летописца, либо следы не дошедших до нас источников. Но именно эта заключительная часть исследования, включающая характеристику анализируемого свода, носит в ряде случаев предположительный характер и включает не только гипотезы, но и догадки. Ясно, что степень вероятности получаемых выводов будет выше для гипотетических построений, непосредственно связанных с реальными текстами, и ниже по мере удаления от сохранившегося материала.

Соотношение между доказанным и предполагаемым, между гипотезами и догадками, как и характер всего исследования, в значительной степени зависит от круга исследуемых летописных памятников и от цели работы. Конечной целью А. А. Шах-

20 Сравнение с более древними сводами — предполагаемыми источниками применяется иногда и на первой стадии текстологической работы: сопоставляя между собой сходные летописи и стремясь установить первичность текста одной из них и вторичность другой, исследователь может при этом учитывать, какие чтения ближе к предполагаемому источнику этих летописей (источнику их протографа). Однако такая близость к предполагаемому источнику не является еще безусловным доказательством первоначальности текста одной из сравниваемых летописей (она может быть следствием и вторичного обращения этой летописи к источнику); соответствующие выводы должны поэтому перепроверяться по другим данным (последовательность текста, наличие или отсутствие дублировок и т. д.),

матова было восстановление древнейшего летописания — даже в «Обозрении русских летописных сводов», каждая глава которого, как мы уже отмечали, начиналась с исследования отдельных летописей, а кончалась предположительным определением текста ПВЛ в этих летописях. В этой заключительной части исследования догадки (хотя и подготовленные целым арсеналом предварительных доказательств) оказывались неизбежными.21 М. Д. Приселков ставил своей задачей восстановление истории летописания на всем его протяжении, включая весьма отдаленные этапы (XI—XIII вв.). Каждая из глав его книги начиналась с анализа реальных текстов, но многие своды, отразившиеся в сохранившихся летописях не прямо, а через ряд посредствующих звеньев, могли быть определены только сугубо предположительно (даты этих сводов имели в его книге чаще всего условный характер — они определяли только время окончания свода). И здесь, следовательно, необходимы были догадки. Наличие их в заключительных разделах исследований неизбежно вытекало из задач, поставленных учеными; от читателей этих работ требуется только ясное понимание их аргументации и умение различать доказанные и предположительные утверждения.

Настоящая работа ставит перед собой более узкую и ограниченную задачу, чем названные выше общие труды по истории летописания. Она посвящена общерусским летописям, основной текст которых может быть датирован XIV—XV вв. С летописями данного периода постоянно имеют дело филологи и историки; однако происхождение этих летописей, время составления их протографов, как мы уже отмечали, далеко не всегда могут считаться установленными. Этим вызывается необходимость текстологического исследования дошедших до нас летописных текстов — исследования, цель которого прежде всего заключается в установлении непосредственных протографов этих текстов и лишь в весьма ограниченной степени — в определении их древних источников, предшествующих XIV в.

Исследователь, занимающийся летописями XIV—XV вв., дошедшими до нас в близких по времени списках, оказывается в ряде случаев в менее трудном положении, чем исследователь, восстанавливающий древнейшее летописание или историю летописания в целом, так как он располагает большим количеством близких по времени текстов и в меньшей степени вынужден прибегать к предположительным построениям и догадкам. Конечно, и при таком исследовании соотношение между доказанным и предполагаемым зависит от характера соответствующих летописных источников, полноты и степени сохранности их рукописной традиции (далеко не одинаковой для сводов XIV и

21 Ср.: Лихачев Д. С. Шахматов как исследователь русского летописания.—В кн.: А. А. Шахматов. 1864—1920. Сборник статей и материалов. М.—Л., 1947, с. 261.

XV вв.). Однако, несмотря на то что даже определения непосредственных протографов дошедших до нас летописей (таких, как свод 1305 г., свод 1448 г. и т. д.) могут, строго говоря, считаться гипотетичными (а датировки их — условными), эти определения никак не менее обоснованны, чем установление текста любого литературного памятника средневековья, дошедшего до нас не в первоначальном виде, а во вторичных редакциях и изводах, как например «Задонщины» или епифаниевского Жития Сергия.

Следуя своему учителю М. Д. Приселкову, чьей памяти посвящена эта книга, автор в работе над нею стремился посильно осуществить то сочетание филологической и исторической методики исследования, к которому призывал А. Е. Пресняков и какое можем обнаружить в трудах самого М. Д. Приселкова, А. Н. Насонова и других советских исследователей.22 Основной аспект, в котором рассматриваются в настоящей работе летописные памятники, — текстологический. Автор ставил перед собой прежде всего задачу определения «основных сводов» (протографов), к которым восходят исследуемые летописи, и восстановления их генеалогии, выражая ее в каждом случае в форме стеммы (генеалогической схемы). При этом, конечно, неизменно учитывались конкретное историческое содержание каждого летописного известия, его тенденции, обнаруживающиеся при сравнении с параллельными известиями других источников (как генеалогически близких, так и независимых по происхождению), а заключительная характеристика свода связывалась с той исторической обстановкой и социальной средой, в которой он возник.

Изучение отдельных летописных сводов XIV—XV вв. привело автора к определенным выводам, относящиеся к истории летописания этого периода в целом. Дошедшие до нас летописи дают возможность построить общую генеалогическую схему летописания XIV—XV вв. Изучение их позволяет также подойти к ответу на вопрос, не раз встававший перед исследователями, — об организации летописного дела, о том, какое место занимали летописи в политической и идеологической жизни древней Руси. Сопоставление между собой параллельных летописных текстов с несомненностью обнаруживает влияние «политических страстей и мирских интересов» на работу летописца. Летопись предназначалась в первую очередь не для потомков, а для современников, и летописные своды использовались в политической борьбе. Но если тенденциозность была присуща летописанию на всем его протяжении, то характер этой тенденциозности мог меняться в зависимости от конкретного назначения летописи. Монастырские летописцы создавали собственные своды, которые

22 См.: Насонов А. Н. История русского летописания XI—начала XVIII в., с. 7—9; Черепнин Л. В. Спорные вопросы изучения Начальной летописи в 50—70-х годах. — История СССР, 1972, № 4, с. 47—50.

иногда имели независимый и даже оппозиционный характер по отношению к светским и духовным властям; в других случаях летописцы поддерживали тех или иных носителей власти, создавая официозные летописные своды (такую эволюцию обнаруживает уже древнее летописание Печерского монастыря — от оппозиционного Начального свода к дружественной по отношению к княжеской власти Повести временных лет).

Наряду с официозным существовало в древней Руси и вполне официальное летописание, выступающее прямо от лица определенной политической власти или корпорации. Наиболее ощутим официальный характер великокняжеского летописания конца XV—начала XVI в., на основе которого выросло царское летописание Ивана Грозного. Но до второй половины XV в. на роль «государей всея Руси» претендовали не только московские князья; в Новгородской и Псковской республиках летописание велось независимо от княжеской власти, вероятнее всего при «владычных» (епископских) дворах. В течение долгого времени самостоятельную роль играли и митрополиты «всея Руси»: вплоть до падения Византии в 1453 г. они назначались в Константинополе и позволяли себе иногда стоять над междукняжескими спорами. Какие именно политические центры XIV—XV вв. имели свои собственные официальные своды? Когда началось и когда закончилось раздельное существование официального летописания митрополитов и великокняжеского (с XV в. — московского) летописания?

Само собой разумеется, что данные, которыми мы располагаем для решения этих вопросов, неполны и ограниченны. Значительное большинство летописных сводов XIV—XV вв., и особенно сводов немосковских, безвозвратно пропало; огромное количество дошедших до нас летописных текстов подверглось, по справедливому наблюдению М. Д. Приселкова, московской обработке и излагает историю XIV—XV вв. в «московской политической трактовке».23 Но попытка определения основных памятников общерусского летописания — и официально-московского и неофициального — все же может быть предпринята. Следы общерусских сводов, ведшихся в XIV—XV вв., — если они существовали — обычно обнаруживаются в дошедших до нас летописях. Как мы уже отмечали, за последние годы в науку было введено немало новых летописных текстов; большинство из них относится к XVI—XVII вв. и даже к XVIII—XIX вв., но многие восходят к протографам XV в., а иногда и XIV в. Привлечение этих неизвестных прежде памятников и новое сравнительно-историческое исследование летописных текстов, восходящих к XIV—XV вв., позволяют наметить общую картину развития летописания Северо-Восточной Руси в период наибольшего расцвета этого жанра исторического повествования.

23 Приселков М. Д. История русского летописания XI—XV вв.. с. 6.

ГЛАВА I

ОБЩЕРУССКОЕ ЛЕТОПИСАНИЕ XIV-НАЧАЛА XV в.

Лаврентьевская и Троицкая летописи

§ 1.0. Исследование общерусского летописания XIV в. (даже если понимать под общерусским летописанием лишь своды Северо-Восточной, Владимиро-Московской Руси) не может основываться только на древнейших летописных списках. Ценные материалы для восстановления таких сводов дают летописи XV—XVI вв.1 Но наиболее близкие отражения общерусских сводов XIV в. — это, конечно, «харатейные» (пергаментные) Лаврентьевская (далее: Лавр.) и Троицкая (далее: Тр.) летописи.

Обе летописи известны в русской науке уже с XVIII в.; однако их историографическая судьба сложилась по-разному. Тр. погибла в московском пожаре 1812 г. и долго не привлекала внимания исследователей. Только с начала XX в., после открытия А. А. Шахматовым близкой к Тр. Симеоновской летописи (и введения в научный оборот другого сходного памятника — Рогожского летописца), Тр. вновь стала предметом изучения, и в 20—40-х годах нашего века М. Д. Приселковым была осуществлена уникальная по своему характеру развернутая реконструкция этого утраченного летописного памятника.2 Иной была судьба Лавр. Летопись эта с конца XVIII в. постоянно использовалась историками и может по праву считаться наиболее известным памятником русского летописания.

Полностью изданная уже в середине XIX в.,3 Лавр. привлекала исследователей прежде всего своей первой частью: предметом

1 Речь идет не только о московском, но и о тверском и суздальско-нижегородском общерусском летописании (см. ниже, § 6.0 и 10.0—10.6).

2 Издана посмертно, см.: Приселков М. Д. Троицкая летопись. Реконструкция текста. М.—Л., 1950.

3 Первое незаконченное издание Лавр. с разночтениями по Тр., прекращенное в 1811 г., было доведено до 906 г. (Летопись Нестерова, по списку инока Лаврентия. Издавали профессоры X. Чеботарев и Н. Черепанов с 1804 по 1811 г. М., б. г.); другое издание, Р. Ф. Тимковского, опубликованное в 1824 г., было также прервано (на 1020 г.). Первое полное издание было подготовлено Я. И. Бередниковым: ПСРЛ, т. I. СПб., 1846; второе издание: ПСРЛ, т. I. Л., 1926—1928 (его фототипическое воспроиз-

изучения был в основном содержащийся в ней текст Повести временных лет (или «летописи Нестора», как ее обычно именовали).4 Первой работой, посвященной Лавр. в целом, была статья И. А. Тихомирова. Статья эта — один из наиболее добросовестных и наиболее характерных образцов метода «расшивки» летописных сводов. Рассмотрение Лавр. последовательно проводилось здесь «сверху вниз», т. е. в обычном хронологическом порядке; весь текст расслаивался на «отдельные сказания» и «погодные заметки». На основании содержания отдельных сказаний и заметок автор заключал, где они составлены — во Владимире, Ростове, Рязани или еще где-либо.5 Подводя итог своему исследованию, И. А. Тихомиров писал, что в Лаврентьевский свод, «кроме Повести временных лет и южнорусских летописей, вошли известия, записывавшиеся сначала по преимуществу во Владимире (до смерти Всеволода III), а потом в Ростове, Суздале и Твери; есть также несколько известий костромских и ярославских, переяславских и рязанских».6

Именно разбор исследования И. А. Тихомирова о Лавр. (включенного в его «Обозрение летописных сводов Руси северовосточной», представленное на соискание Уваровской премии) побудил А. А. Шахматова высказать приведенную нами во введении мысль о необходимости сравнения между собой дошедших до нас летописей для установления «более древних сводов, лежащих в их основании». Вслед за своими предшественниками И. А. Тихомиров признал, что в состав Лавр. вошел более древний свод — Повесть временных лет; очевидно, и другие источники представляли собой своды, последовательно сменявшие друг друга. А. А. Шахматов, естественно, спрашивал поэтому И. А. Тихомирова, почему тот «не попытался определить эти следовавшие друг за другом своды, почему не размотал сложного клубка, составившегося окончательно в XIV веке, ограничившись указанием на то, что клубок состоит из ниток разного цвета, разной доброты?». Исследователь указал и путь к такому «разматыванию клубка»: сравнение Лавр. с Радзивиловской (дошедшей в лицевом списке XV в., но доведенной до начала XIII в.) и с близкими к последней летописями обнаруживало существование их общего источника —— Владимирского свода начала XIII в.7 В другом месте своего разбора сочинения И. А. Ти-

ведение: М., 1961). Вне ПСРЛ было осуществлено издание А. Ф. Бычкова, гм.: Летопись по Лаврентьевскому списку. СПб., 1872.

4 См.: Беляев И. Д. Русские летописи по Лаврентьевскому списку с 1111 по 1169г.—Временник ОИДР, кн.2, 1849, отд.I, с. 1—26; Яниш Н.Н. Новгородская летопись и ее московские переделки. — ЧОИДР, 1871, кн. 2, с. 3—5 (отд. изд.: М., 1874).

5 Тихомиров И. А. О Лаврентьевской летописи. — ЖМНП, 1884, ч. CCXXV, № 10, отд. 2, с. 240—269.

6 Там же, с. 270.

7 См.: Шахматов А. А. Разбор сочинения И. А. Тихомирова «Обозрение летописных сводов Руси северо-восточной». СПб., 1899 (отд. оттиск

хомирова Шахматов отмечал еще один пробел в исследовании — полное игнорирование (среди московских летописных сводов) такого летописного свода, как «Троицкий пергаментный начала XV в., ныне утраченный, но довольно хорошо известный по выпискам из него в Истории государства Российского Карамзина».8

В своей дальнейшей работе А. А. Шахматов в значительной степени осуществил намеченную им программу сравнительно-текстологического изучения Лавр. и близких к ней летописей. Предложенная им схема происхождения этих памятников изменялась и усложнялась по мере нахождения и привлечения нового летописного материала, однако уже в ранних статьях Шахматов пытался ответить на вопрос, что же представлял собой в целом свод начала XIV в., лежащий в основе Лавр. (текст которой доходит до 1305 г.). Большое значение при решении этого вопроса исследователь придавал отдельным совпадениям Лавр. с летописями иного происхождения, например с Новгородской I летописью (Синодальный список). «Восстановляемый, путем изучения Лаврентьевской летописи и сравнения ее с Новгородской 1-й, общерусский свод 1305 г. был составлен несомненно во Владимире, что явствует из обилия в нем известий о событиях Руси северо-восточной, но он пользовался и южнорусскою, и новгородскою, и тверскою, и другими летописями, — писал Шахматов. — А это обстоятельство наводит на мысль, что составителем его был митрополит, и всего вероятнее митрополит Петр».9 Шахматов предложил и условное название для этого гипотетического свода митрополита Петра: он назвал его «Полихроном начала XIV в.» (по аналогии с другим гипотетическим митрополичьим сводом начала XV в. — «Полихроном 1423 г.»).10 К Полихрону начала XIV в. Шахматов возводил не только часть текста Лавр. и некоторые известия Новгородской I летописи,11 но также и ряд известий южнорусской Ипатьевской летописи и предположительно часть текста Тр. (до начала XIV в.).12

Критерием для выделения из Лавр. известий Полихрона служила Шахматову Радзивиловская летопись. Летописный свод, лежащий в основе Радзивиловской и сходных с нею летописей

из «Записок Академии наук по историко-филологическому отделению», т. IV, № 2).

8 Там же, с. 20.

9 Шахматов А. А. Общерусские летописные своды XIV и XV вв. — ЖМНП, 1900, ч. СССХХХП, № 11, отд. 2, с. 149—151.

10 О Полихроне 1423 г. см. ниже, § 7.1, 7.3.

11 См.: Шахматов А. А. 1) Исследование о Радзивиловской, или Кенигсбергской, летописи. — В кн.: Радзивиловская, или Кенигсбергская, летопись, т. II. СПб., 1907, с. 56—57; 2) Обозрение русских летописных сводов XIV—XVI вв. М.—Л, 1938, с. 12, 13, 15, 18-20, 130—131 (далее: Шахматов. Обозрение); 3) Разыскания о древнейших русских летописных сводах. СПб.., 1908, с. 245—246.

12 См.: Шахматов А. А. 1) Исследование о Радзивиловской, или Кенигсбергской, летописи, с. 56; 2) Обозрение, с. 39, 76—77.

(Московско-Академической, Летописи Переяславля Суздальского), доходил до 1206—1214 гг. и был составлен, очевидно, в Переяславле Суздальском в начале XIII в. Ясно, что текст этого свода восходить к Полихрону начала XIV в. не мог. Именно поэтому Шахматов относил к Полихрону начала XIV в. только те известия Лавр., которые совпадали с Ипатьевской, но отсутствовали в Радзивиловской.13 Однако таких известий оказалось совсем немного; большинство общих известий Лавр., Тр. и Ипатьевской обнаруживается и в Радзивиловской летописи; отсутствуют в ней только два общих известия Лавр. и Ипатьевской — об обновлении храмов во Владимире и Суздале в 6701 (1194) г. (в Ипатьевской — 6700 г.).14 Кроме того, характер взаимоотношений Лавр., Тр. и Радзивиловской, с одной стороны, и Ипатьевской — с другой, позволяет предполагать, что уже в летописании XII—XIII вв. существовали по крайней мере две линии взаимных влияний: владимирское летописание опиралось на южнорусские своды XII в., а киевско-галицкое летописание — на северные (владимирские) своды XII или даже начала XIII в.15

Но сохраняется ли в таком случае необходимость в предположении о Полихроне начала XIV в. как общем источнике Лаврентьевской, Троицкой, Ипатьевской и других летописей?

§ 1.1. Обоснованные сомнения в существовании Полихрона начала XIV в. — митрополичьего свода, лежащего в основе Лавр. и других летописей, были высказаны уже в 1922—1925 гг. М. Д. Приселковым. Приселков обратил прежде всего внимание на заключительную часть свода 1305 г., читающегося в Лавр., — как и всякая заключительная часть свода, она лучше всего определяет его характер. Перед нами явно не митрополичий свод, так как в центре внимания летописца — не митрополия, а великокняжеская власть,16 причем начиная с 1285 г. в тексте Лавр. преобладают тверские известия — обстоятельство, которое становится понятным, если учесть, что во время создания свода 1305г. (Лавр.) великим князем владимирским стал Михаил Ярославич

13 Шахматов. Обозрение, с. 11—13, 51—55, 61—62. Отметим, однако, что Шахматов предполагал, что на Радзивиловскую, кроме Переяславского свода начала XIII в., непосредственно повлияла и Лавр., а через нее, очевидно, и Полихрон начала XIV в. (Шахматов А. А. Исследование о Радзивиловской. .. летописи, с. 57—58).

14 Ш а х м а т о в А. А. 1) Исследование о Радзивиловской... летописи, с. 43—44; 2) Обозрение, с. 12—13. Шахматов отмечал еще указание в Радзивиловской места строительства храма в 6665 г. — «в Переяславли в Новом», отсутствующее в Лавр. и Ипатьевской, и ряд чтений в ПВЛ, сближающих Радзивиловскую с Новгородской I. Но эти особенности могут рассматриваться как дополнения и исправления Переяславского свода начала XIII в. (см. ниже, с. 21).

15 Шахматов. Обозрение, с. 18, 53, 74—75.

16 Приселков М. Д. Летописание XIV в. — В кн.: Сборник статей по русской истории, посвященных С. Ф. Платонову. Пг., 1922, с. 36—37.

Тверской и фактически центр Северо-Восточной Руси переместился в Тверь.17

Убедительно отверг М. Д. Приселков и текстологические аргументы в подтверждение существования Полихрона начала XIV в. Относительно небольшие отличия Радзивиловской и близких к ней летописей от Лавр. и Ипатьевской, а именно отсутствие известий 6701 г., естественно могли быть объяснены тем, что составитель свода 1212 г., лежащего в основе Радзивиловской (свода Переяславля Северного), выпустил эти известия, как и другие записи, связанные с враждебным Всеволоду Большое Гнездо епископом Иваном, а в Лавр. и других летописях они сохранились (из более раннего свода 1185 г.).18 Кроме того, предположение о зависимости Ипатьевской летописи от Полихрона начала XIV в. противоречило тому обстоятельству, что текст этой летописи заканчивается 1292 (6800) г. и, очевидно, оригинал ее был составлен в конце XIII в.; было бы странно, если бы одним из источников этого оригинала послужил более поздний по времени Полихрон начала XIV в.19

Характеризуя Лаврентьевскую летопись и ее оригинал — свод 1305 г., М. Д. Приселков имел возможность широко и на всем протяжении сопоставить ее с реконструированной им Троицкой летописью. Сопоставление обнаружило, что свод 1305 г., читающийся в Лавр., оказался переданным в Тр. с необыкновенной полнотой и буквальностью.20 Этим и определялась основная характеристика Лавр. и Тр., данная Приселковым. Лаврентьевский список 1377 г., писал он, есть «простая копия», старательное, но не всегда удачное воспроизведение «очень ветхого экземпляра свода 1305 г.». Тот же самый свод 1305 г. был положен и в основу Тр. (свода 1408 г.).21

17 Приселков М. Д. 1) «Летописецъ» 1305 г.— В кн.: Века, т. I. Пг., 1924, с. 30—35; 2) История русского летописания XI—XV вв. Л., 1940, с. 106, 109—110 (далее: Приселков. История).

18 Приселков М. Д. 1) Лаврентьевская летопись (история текста).— Ученые записки ЛГУ, № 32, серия исторических наук, вып. 2, Л., 1939, с. 118—121; 2) История, с. 60—61, 83—85. Дополнительного рассмотрения требуют еще отмеченные А. А. Шахматовым отличия Радзивиловской от Лавр, и Ипатьевской в тексте ПВЛ (см. выше, с. 20, прим. 14). М. Д. Приселков объяснил ряд своеобразных чтений этой части Радзивиловской сознательным подновлением языка, предпринятым составителем свода 1212 г.; следовало бы также проверить, не объясняются ли совпадения Радзивиловской и Новгородской I (там, где они противостоят чтениям Лавр. и Ипатьевской) сближением протографа Радзивиловской с новгородским летописанием (или какой-либо версией Начального свода).

19 Приселков М. Д. Лаврентьевская летопись (история текста), с. 81—82.

20 Приселков М. Д. История рукописи Лаврентьевской летописи и ее изданий. — Ученые записки Лениигр. гос. пед. инст. им. А. И. Герцена, т. XIX, 1939, с. 1У2, 1У5.

21 Приселков М. Д. 1) Летописание XIV в., с. 28—29, 38—39; 2) Лаврентьевская летопись (история текста), с. 142; 3) История, с. 108—109.

§ 1.2. Выводы М. Д. Приселкова относительно Лавр. и ее отношения к Тр. были в основном приняты в научной литературе; поддержал их и другой виднейший исследователь летописания — А. Н. Насонов.22 Однако выводы эти вызывали возражения со стороны некоторых авторов.

В своих незавершенных, к сожалению, работах по истории летописания В. Л. Комарович возражал против мнения М. Д. Приселкова о Лаврентьевском списке как о простой копии свода 1305 г. Комарович полагал, что Лаврентий, создавая список 1377 г., иногда отходил от своего оригинала, в частности в рассказе о нашествии татар в 1237—1240 гг. Первоначальная версия рассказа о нашествии Батыя из свода 1305 г. сохранилась, по мнению исследователя, в Тр., текст которой может быть в данном случае восстановлен по Воскресенской летописи; отличия Лавр. от этого текста Комарович считал «авторским вкладом» Лаврентия.23

Предположение В. Л. Комаровича было убедительно отвергнуто А. Н. Насоновым, показавшим, что в Воскресенской летописи под 1237—1240 гг. содержится не первоначальный рассказ свода 1305 г., а довольно поздняя компиляция из нескольких рассказов, восходящая (через Московский свод 1479 г.) к Софийской I летописи (своду 1448 г.). Что же касается рассказа Тр. за 1237— 1240 гг., то нет никаких оснований предполагать, что он чем-либо отличался от текста Лавр.24

Недавно к вопросу о происхождении Лавр. обратился Г. М. Прохоров. Принимая вывод В. Л. Комаровича о творческой работе Лаврентия и других создателей списка 1377 г., Г. М. Прохоров основывал этот вывод на ином, в сущности прямо противоположном текстологическом построении. В. Л. Комарович видел доказательство «авторского вклада» Лаврентия в отличиях рассказа о нашествии Батыя в Лаврентьевской от рассказа Троицкой (который он восстанавливал по Воскресенской и отождествлял с рассказом свода 1305 г.); Г. М. Прохоров вслед за М. Д. Приселковым и А. Н. Насоновым признал идентичность рассказов 1237—1240 гг. в обеих летописях. Решающее значение в своих построениях Прохоров придавал кодикологическим особенностям списка 1377 г., и в первую очередь той его части, где рассказывается о нашествии Батыя. Считая, что некоторые листы рукописи заменялись и переделывались по ходу работы, Прохоров видел причину такой замены в переделке рассказа о нашествии Батыя, произведенной Лаврентием и его то-

22 Насонов А. Н. История русского летописания XI—начала XVIII в. М., 1969, с. 191—192 (далее: Насонов. История); ср.: там же, с. 180.

23 К о м а р о в и ч В. Л. Из наблюдений над Лаврентьевской летописью. — ТОДРЛ, т. XXX, Л., 1976, с. 27—57. Ср. написанный В. Л. Комаровичем раздел в кн.: История русской литературы, т. II, ч. I. М.—Л., 1946, с. 90.

24 Насонов. История, с. 180—184. Ср.: ТОДРЛ, т. XXX, с. 57—59.

варищами. Следствием творческой работы создателей кодекса 1377 г. была, по мнению Прохорова, и отмеченная рядом исследователей многосоставность рассказа Лавр. о нашествии Батыя.25 Но если рассказ о нашествии Батыя был составлен или существенно переработан в 1377 г., то чем же объяснить совпадение этого рассказа в Лавр. и Тр.? «Сделаем неизбежный вывод: эта повесть попала в Троицкую летопись из Лаврентьевской (а не из «свода 1305 г.»), т. е. одним из источников Троицкой была Лаврентьевская летопись (рукопись 1377 г. или более поздние — но не более ранние! — списки)», — пишет Г. М. Прохоров.26 Но такое построение, действительно неизбежно вытекающее из предположения о создании в 1377 г. повести о Батыевом нашествии, читающейся в Лавр. и Тр., весьма ответственно. Зависимость Тр. (а вслед за ней почти всего русского летописания последующего времени) не от свода 1305 г., а от списка 1377 г. должна быть доказана на основе развернутого текстологического анализа.

Вопрос о соотношении текстов Лавр. и Тр. встает не только при исследовании рассказа о нашествии Батыя. От решения этого вопроса зависят и характеристика свода 1408 г., и определение характера общерусского летописания начала XIV в. (свод 1305 г., идентичный Лавр., или гипотетический Полихрон).

§ 1.3. Одной из причин споров и сомнений относительно состава общерусского летописания XIV в., постоянно возникающих в научной литературе, следует считать неполноту имеющихся у нас сведений о Тр. В отличие от Лавр. эта летопись недоступна современным исследователям, и текст ее может быть реконструирован с разной степенью достоверности. Лишь самое начало летописи (до 907 г.) сохранилось полностью (оно было издано в разночтениях к первому незавершенному изданию Лавр., 1804 г.); дальнейший текст восстанавливается по цитатам Н. М. Карамзина и двум близким к Тр. памятникам XV—XVI вв. — Симеоновской летописи (далее: Сим.) и Рогожскому летописцу (далее: Рог.). Но Сим. начинается только с 1177 г., а текст Рог. совпадает с ней (и с Тр.) только с 1365 г.; с 1392 г. (судя по цитатам Карамзина) обе эти летописи содержат не полный текст, а лишь сокращенную переработку свода 1408 г. Кроме того, Сим., как отметил еще А. А. Шахматов, сопоставивший ее текст с цитатами из Тр. у Карамзина, в нескольких местах отступила от свода 1408 г., заменив его текст изложением из Московского свода конца XV в. Эти расхождения между Сим. и Тр. предопределили, в частности, споры о первоначальном тексте рассказа о Батыевом нашествии: известия 1235—1237 и 1239—1249 гг.

25 Прохоров Г. М. 1) Кодикологический анализ Лаврентьевской летописи. — В кн.: Вспомогательные исторические дисциплины, вып. IV. Л., 1972, с. 83—108; 2) Повесть о Батыевом нашествии в Лаврентьевской летописи. — ТОДРЛ, т. XXVIII, Л., 1973, с. 77—91.

26 Прохоров Г. М. Кодикологический анализ Лаврентьевской летописи, с. 103—104,

в Сим. даны по более поздним источникам и не могут помочь в восстановлении Тр.

Сложности, возникающие при реконструкции Тр., настойчиво подчеркивал ее создатель — М. Д. Приселков. Отмечая, что «реконструкция не есть реставрация» и предлагая исследователям «критически отнестись к предложенным здесь материалам»,27 ученый и во введении к реконструкции и в самом тексте очень точно разграничил различные части Тр., которые могут быть восстановлены с разной степенью достоверности. Он ввел систему двух шрифтов, которые должны были указать читателю на основной источник, откуда данный текст взят: крупным шрифтом были напечатаны тексты до 906 г. из разночтений к первому изданию Лавр. (подготовленному еще до гибели Тр.) и цитат Н. М. Карамзина, более мелким — тексты из Сим. и других летописей, которые можно было считать идентичными Тр. Кроме того, в подстрочных примечаниях он отметил источник каждого введенного им известия, указав основания для включения его в текст; особенно важными являются эти пояснения в тех случаях, когда тексты взяты из цитат Н. М. Карамзина, сопровождающихся не прямыми ссылками на Тр., а указанием на «харатейные» или «древнейшие» летописи, или даже не имеющих ссылок на источник, откуда приведена цитата. Опираясь на свое исследование летописных источников Карамзина (к великому сожалению, не опубликованное и не сохранившееся),28 М. Д. Приселков отметил, что Карамзин при изложении истории с середины XIII в. и до 1408 г. работал почти исключительно с одной Тр.; его неаннотированные цитаты могут поэтому с достаточной вероятностью быть отнесенными к этой летописи. К сожалению, однако, разъяснения Приселкова и весь научный аппарат этого издания далеко не достаточно учитываются авторами, использующими реконструкцию Тр. Реконструкция эта постоянно рассматривается как издание текста, и ссылки даются просто на «Троицкую летопись», без учета шрифта и подстрочных примечаний Приселкова; вследствие такого неправильного использования реконструкции нередко возникают недоразумения.29

27 Приселков М. Д. Троицкая летопись, с. 24—25.

28 Ссылки на эту неопубликованную и. очевидно, пропавшую во время блокады Ленинграда работу, в которой были приведены «все без исключения» выписки Карамзина «из летописных текстов, в отношении к которым у Карамзина нет указания на их источники», см.: Приселков М. Д. Троицкая летопись, с. 30—32.

29 Так, М. Д. Приселков включил в реконструкцию Тр. среди других неаннотированную цитату из примечаний Карамзина об участии Феофана Грека и Андрея Рублева в росписи церкви Благовещения в 6913 (1405) г. (см.: Приселков М. Д. Троицкая летопись, с. 459. прим. 2). Известие это, обычно принимаемое искусствоведами как прямое свидетельство Тр. (см., например: Воронин Н. Н. Зодчество Северо-Восточной Руси XII—XV вв.. т. ТТ. М., 1962, с. 245, прим. 5), было отвергнуто М. Н. Тихомировым, заявившим, что М. Д. Приселков «сделал явную ошибку, так как Карамзин не пишет, откуда взял данное известие» (Тихомиров М. Н.

§ 1.4. Могут ли наши представления о летописании XIV в. быть существенно расширены в настоящее время — через 35 лет после написания последних трудов М. Д. Приселкова? Заканчивая свою многолетнюю работу по восстановлению Тр., Приселков выражал надежду на появление в будущем новой «реконструкции Троицкой летописи, лучшей и точнейшей», чем изданная им.30

Едва ли пожелание это может быть осуществлено сейчас или в ближайшие годы. Однако некоторые новые материалы, проливающие свет на историю летописания XIV в., обнаружены. Речь идет прежде всего о Владимирском летописце — памятнике XVI в., известном историкам конца XVIII—начала XIX в.,31 но забытом в последующие годы. М. Н. Тихомиров, заново открывший этот памятник, обнаружил, что он близок к Тр.32

Реконструкция Тр. важна не только для характеристики самой этой летописи. Строго говоря, Тр., охватывавшая всю историю XIV в., была летописью не этого, а уже следующего, XV столетия. Лавр. дошла до нас в списке XIV в., но она включает известия только первых пяти лет века. Существовали ли в XIV в. какие-либо летописные своды, общерусские по характеру (в отличие от Новгородской I старшего извода) и излагающие основные события своего времени?

Важное свидетельство существования общерусского летописания содержалось в последней части Тр. Осуждая поведение новгородцев по отношению к великим князьям, летописец под 6900 (1392) г. (судя по аннотированной цитате из Тр., приведенной у Н. М. Карамзина) предлагал читателю для подтверждения его слов посмотреть «книгу Летописец великий Русьский» и прочесть «от великого Ярослава и до сего князя нынешнего».33 Перед нами указание на какой-то предшествующий Тр. летописный памятник, доведенный, очевидно, до конца XIV в. (в 1389 г. на престол вступил «князь нынешний», правивший до 1425 г., — Василий Дмитриевич). Но что это был за «Летописец»? Какие еще общерусские своды существовали в XIV в. и предшествовали своду 1408 г.? Очевидно, что решение этих вопросов в значительной степени зависит от определения текста Тр. и установления ее вероятных источников.

§ 2.0. При реконструкции той части Троицкой летописи, которая может быть сопоставлена с Лаврентьевской (текст до

Русская культура X—XVII вв. М., 1968, с. 210). Можно соглашаться или не соглашаться с включением известия 1405 г. в Тр. (см. ниже, с. 45, прим. 95), однако здесь не «явная ошибка», а принцип, последовательно проведенный в реконструкции на всем ее протяжении.

30 Приселков М, Д. Троицкая летопись, с. 46.

31 В научной литературе XVIII в. он именовался «Летописцем Кривоборского» (ср.: Щербатов М. История российская от древнейших времен, т. I. СПб., 1793, с. 243, 250—252).

32 Тихомиров М. Н. Краткие заметки о летописных произведениях в рукописных собраниях Москвы. М., 1962, с. 14—19.

33 Приселков М. Д. Троицкая летопись, с. 439.

1305 г.), М. Д. Приселков, как мы уже отмечали, опирался на сохранившиеся отрывки из Тр. (в разночтениях к незаконченному первому изданию Лавр. и цитатах Карамзина) и на текст Сим. Только к последней части реконструкции Тр., охватывающей XIV в., мог быть привлечен Рог., начинающий совпадать с Сим. с 6836 (1328) г. Но в какой степени Сим. передает подлинный текст Тр.?

Сим. дошла до нас в рукописи XVI в.; текст ее начинается с 6685 (1177) г. и заканчивается 7002 (1494) г. В своей заключительной части Сим. представляет, следовательно, свод конца XV—начала XVI в.; она совпадает (с 1410 по 1494 г.) с рядом общерусских летописей и содержит Московский великокняжеский свод в редакции конца XV в.34 Таким образом, в основе Сим. лежат по крайней мере два источника: Московский свод конца XV в. и интересующий нас свод начала XV в., близкий к Тр. Такая двойственность происхождения Сим. подчеркивается дублировкой известий 6918—6920 (l4lO—1412) гг.: они изложены здесь два раза, причем с Московским сводом совпадает вторая версия, с которой начинается последняя часть текста (1410—1494 гг.). Но не повлиял ли Московский свод и на основную часть текста Сим., служащую для реконструкции Тр., — на ее текст за 1177—1412 гг.? А. А. Шахматов, установивший сходство Сим. с Тр., обнаружил в этой части Сим. три фрагмента, не находящих соответствия в цитатах Карамзина из Тр. и явно заимствованных из Московского свода. О первых двух фрагментах мы уже упоминали: это тексты за 6743—6745 (1235—1237) и 6747—6757 (1239—1249) гг., описывающие нашествие Батыя и последующие события; третий фрагмент относится к 6869— 6872 (1361—1364) гг. Может быть указан еще четвертый фрагмент, заимствованный в Сим. из Московского свода: текст за 6909—6916 (1401—1408) гг.; в Рог., сходном с Сим. в этой части, здесь пропуск; зависимость Сим. от Московского свода видна в этом фрагменте из явно более позднего дополнения, следующего (под 6815 г.) за грамотой Киприана (см. ниже, § 24.0).35 Для восстановления Тр. за 6869—6872 гг., как мы увидим, может быть привлечен Рог.; текст Тр. за 6909—6916 гг. восстанавливается только по цитатам Карамзина. Но каким же образом восстанавливается текст Тр. за 6743—6745 и 6747—6757 гг.? Для своего реконструкции М. Д. Приселков использовал в этих местах, как и в начальном разделе, до 6685 (1177) г., отсутствующем в Сим., текст Лавр. Однако привлечение Лавр. для реконструкции Тр., вполне обоснованное из-за близкого сходства, кото-

34 Симеоновская летопись издана, см.: ПСРЛ, т. XVIII. СПб., 1913. См. также: Шахматов А. А. Симеоновская летопись XVI в. и Троицкая начала XV в. СПб., 1910 (отд. оттиск из ИОРЯС, 1900, т. V, кн. 2). О заключительной части Симеоновской см. ниже, § 38.1 и 38.2.

35 На зависимость этого фрагмента Сим. от Московского свода обратил внимание Б. М. Клосс.

рое обнаруживается между этими летописями (судя по цитатам из первого издания Лавр., цитатам Карамзина и сохранившемуся тексту Сим.), представляется опасным тогда, когда мы хотим определить взаимоотношения между обеими летописями: мы легко можем попасть в этом случае в логически порочный круг.

§ 2.1. В настоящее время, как мы уже указывали, исследователи располагают еще одним источником, отражающим, по-видимому, на значительном протяжении Тр. (свод 1408 г.). Это — Владимирский летописец (далее: Вл.), заканчивающийся 7031 (1523) г. и сохранившийся в двух рукописях второй половины XVI в. Уже М. Н. Тихомиров, обнаруживший этот памятник, установил его сходство с Сим. и дошедшими до нас фрагментами Тр.; он пришел к выводу, что Вл. был составлен в XVI в. на основании свода, близкого к Тр., и с использованием некоторых других источников.36 Предположение о дополнительном источнике Вл. было уточнено Л. Л. Муравьевой, отметившей, что ряд известий этого летописца совпадает с текстом Новгородской IV летописи.37

Вывод Л. Л. Муравьевой о влиянии Новгородской IV летописи (далее: HIV) на Вл. может быть подтвержден еще множеством наблюдений. Заимствования из HIV, хотя и небольшие по объему., встречаются во Вл. на всем его протяжении.38 С этой же тради-

36 Тихомиров М. Н. Краткие заметки о летописных произведениях..., с. 13—20. Владимирский летописец издан, см.: ПСРЛ, т. XXX.М, 1965.

37 Муравьева Л. Л. Новгородские известия Владимирского летописца. — Археографический ежегодник за 1966 г. М., 1968, с. 37—40.

38 Большинство известий Вл., сходных с HIV, связано с церковным строительством и судьбой архиепископов и других должностных лиц в Новгороде (далее в скобках отмечаем только известия иного содержания). Ср. с HIV известие Вл. о «Гостомиле» во вступительной части и известия Вл. под годами: 6374 (упоминание царя Михаила и Феодоры), 6376 (о предках царя Василия), 6420 (о тесте царя Константина; HIV — 6421), 6491 (приведено имя варяга — Иван), 6498 (о закладке Владимира Залесского; дата совпадает с Софийской I), 6499 (упоминание первых иерархов, изгнание Перуна; даты совпадают с Софийской I), 6500 (о закладке Белгорода), 6527 (о грамоте новгородцам; HIV — 6528), 6528, 6538, 6562, 6563 (о походе на Чудь; HIV —6562), 6568, 6569, 6576, 6577 (о победе над Всеславом), 6584 (годы княжения Святослава), 6585, 6586 (годы княжения Изяслава), 6596 (о взятии Мурома), 6597 (HIV — 6596), 6599, 6608 (о церкви в Смоленске), 6611, 6614 (о пострижении Святоши), 6615 (о землетрясении), 6616 (три известия), 6621, 6630 (два новгородских известия), 6633, 6634, 6635, 6636, 6638, 6643, 6649, 6652, 6653 (о походе на Галич), 6660—6661 (о строительстве во Владимире; HIV —6660), 6662 (HIV —6661), 6662 (вторичная дата во Вл.; о новгородском строительстве и закладке Дмитрова), 6664 (три известия; известие о Феодоре Пинещиче в HIV — 6775), 6665 (о вокняжении Изяслава; о море, HIV —6666), 6666, 6671, 6672 (о походе на шведов), 6673 (три известия), 6674, 6675 (три известия; известие о церкви Спаса в HIV — 6674), 6677 (о чуде от иконы), 6678 (о дороговизне), 6680. 6683 (HIV —6684), 6685 (о судьбе Мстислава и Ярополка), 6687, 6688, 6690 (HIV —6692), 6693 (два известия), 6694 (о приходе греческого князя и смерти владыкн Ильи), 6695, 6696 (о строительстве и дороговизне), 6697 (HIV—6698 и 6697), 6699 (о походе на Чудь), 6700 (два

цией оказывается связанным и дальнейший текст Вл. за XV в.; но определение конкретной редакции или извода Новгородской IV, к которым восходит Вл., представляется затруднительным.39 Наблюдаются во Вл. и несколько совпадений с поздним московским летоппсанпем, частично восходящим к Московскому своду.40

Но несмотря на эти заимствования, текст Вл. до конца XIV в. (если его «очистить» от дополнений из иных источников) действительно оказывается сокращенной версией текста Тр., поскольку мы можем судить о последнем по выпискам Карамзина, Сим. и другим данным. При этом, что особенно важно, совпадения Вл. с Тр. обнаруживаются и в тех местах, где в Сим. текст отсутствует (до 6685 г.) или расходится со сводом 1408 г. и не может помочь нам в реконструкции Тр. Так, под 6586 г. во Вл.

известия), 6701 (три известия), 6703, 6704 (о закладке церкви Воскресения; HIV —6703), 6705 (HIV— 6706), 6706 (два известия), 6707 (три известия), 6709, 6710 (о знамении). 6711 (HIV —6712). 6713. 6715. 6717, 6719 (два известия), 6722 (о походе на Киев), 6727. 6728, 6731 (два известия; известие об Александре Поповиче в HIV —6732), 6732 (о вокняжении Владимира в Киеве), 6734 (два известия; известие о владыке Антонии в HIV—6733), 6736, 6738 (о поставлении владыки, о землетрясении и море), 6740 (о море; HIV —6738), 6741, 6743 (искаженное известие о войне на юге), 6747, 6748, 6749, 6757 (об изгнании Святослава; HIV —6755), 6759, 6760 (о смерти Андрея Ярославича), 6766 (о татарской десятине: HIV — 6765), 6768 (о пленении Литовской земли; HIV —6766), 6769. 6770 (о мятеже в Литве; HIV —6771), 6775 (о походе на Литву), 6780 (HIV —6781), 6783 (HIV — 6782), 6788 (о закладке града Копорье и о церкви Владимирской Богородицы), 6789 (HIV —6788). 6791 (о походе на Дмитрия), 6792 (о походе Дмитрия на Новгород), 6793 (о смерти Романа Углицкого), 6706 (о смерти Игнатия Ростовского), 6800, 6802 (о граде на Нарове), 6803 (о граде на Кореле), 6804, 6806 (о смерти Довмонта; HIV —6807). О совпадениях известий Вл. и HIV за XIV в. см.: Лурье Я. С. Троицкая летопись и московское летописание XIV в. — В кн.: Вспомогательные исторические дисциплины, вып. VI. Л., 1974, с. 84. прим. 19. Совпадения известий Вл. с HIV за 6376, 6421, 6527, 6528, 6576, 6662, 6766 гг. отмечены Л. Л. Муравьевой (Муравьева Л. Л. Новгородские известия Владимирского летописца, с. 38—39).

39 В подавляющем большинстве случаев тексты из HIV, использованные во Вл., специфичны именно для HIV и отсутствуют в Софийской I (известия о строительстве и смене должностных лиц в Новгороде; см. ниже, § 8.3), однако в нескольких местах текст дополнений во Вл. оказывается сходным с Новгородской I, а в нескольких местах—с Софийской I; вероятно, это специфические чтения той редакции HIV, которая была использована во Вл.

40 С Московским сводом и летописями XVI в. совпадают известия Вл. о разводе Ярослава Святополчича с Мстиславной в 6627 г. (в Московском своде — 6626 г.), о митрополите Константине в 6667 г., о Щелкане в 6835 г., ряд подробностей жития Алексея и рассказа о Митяе («от смоленских попов») под 6885 г. Совпадение известий Вл. за 6667 и 6885 гг. с другими летописями и связь известий этого летописца с г. Владимиром отмечены в работе: Тихомиров М. Н. Краткие заметки о летописных произведениях..., с. 16—20. Известие Вл. за 7004 г. о причащении бывшего митрополита Зосимы совпадает с сообщением Прилуцкого вида «Летописца от 72-х язык» (Сводом 1497 г., см. ниже § 21.2 и 39) и с Тверским сборником (ПСРЛ, т. XV).

в отличие от Лавр. и в соответствии с Радзивиловской и с цитатой Н. М. Карамзгша говорится, что во время нападения Изяслава «Олга и Бориса не бе в граде»; в соответствии с теми же источниками Вл. под 6596 г. сообщает о приходе Святополка к Турову и о смерти Никона; очевидно, все эти известия взяты из Тр.41 Под 6811 г. в Сим. отсутствует известие о поездке Андрея Городецкого в Орду, приведенное Н. М. Карамзиным со ссылкой на Тр.; 42 во Вл. мы это известие обнаруживаем. К другим чтениям Вл., которые могут быть возведены к Тр., мы еще обратимся, когда будем говорить о реконструкции Тр. за XIV в. (см. § 4.0); пока нас интересует текст Тр. до 6813 г., параллельный Лавр. Текст Вл. за XIII в. помогает решить вопрос о взаимоотношениях Тр. и Лавр. в этой части. Текст Вл. за 6743—6745 и 6747—6757 гг. не содержит тех обширных вставок из Московского свода, которые читаются в Сим. (рассказы о взятии Киева и походе Батыя в Венгрию, о Ледовом побоище, житие Михаила Черниговского), и, за исключением единичных вставок из HIV,43 совпадает с Лавр.44 и теми цитатами из Тр. за эти годы, которые приведены Н. М. Карамзиным. Тем самым окончательно решается спор между В. Л. Комаровичем и М. Д. Приселковым относительно взаимоотношений рассказа о Батыевом нашествии в Лавр. и Тр. Рассказ Тр. об этих событиях действительно оказывается идентичным рассказу Лавр.; текст этого рассказа не дает оснований предполагать существование какой-то особой

41 Приселков М. Д. Троицкая летопись, с. 161, прим. 1; с. 165, прим. 2.

42 Ср.: Шахматов А. А. Симеоновская летопись XVI в. и Троицкая начала XV в., с. 95; Приселков М. Д. Троицкая летопись, с. 41—42. Расходятся во Вл. с Лавр. и совпадают с Тр. годовые даты — 6541 и 6564—6566 (судя по прямым указаниям Н. М. Карамзина; ср.: Приселков М. Д. Троицкая летопись, с. 133, прим. 5; с. 142, прим. 1). Под 6644 г. во Вл. сообщается, как и в Радзивиловской и в Московско-Академической летописях, о столкновении новгородцев с ростовцами «на Ждани горе»; под 6739 г. во Вл., как и в Сим., читается краткое сообщение о поставлении ростовского архиепископа с пропуском имени; видимо, так же читалось и в Тр. Совпадают с Сим. и, очевидно, восходят к Тр. и известия Вл. За 6794—6802 гг., отсутствующие в Лавр. Сходство известии Вл. о борьбе отрока с печенежанином в 6501 г. и об убийстве Андрея Боголюбского в 6683 г. с известиями Тр. отмечено М. Н. Тихомировым (Тихомиров М. Н. Краткие заметки о летописных произведениях..., с. 15—17).

43 См. известия Вл. под 6745 г. о походе немцев на Литву, под 6747 г. о женитьбе Александра (HIV — 6746), под 6748 г. — о взятии Пскова немцами, под 6749 г. — о неудаче Батыя под Кременцом, под 6757 г. — о смерти Спиридона и вокняжении Андрея во Владимире (о вокняжении Андрея в HIV—под 6755 г.).

44 Близко к Лавр. и известие Вл. об изгнании новгородцами князя Ярослава в 6694 г. В Сим. это сообщение сопровождалось пояснением: «так бе их обычай блядиных детий» (сходное дополнение читается в Софийской I младшей редакции и Московском своде под 6678 г. — ср. § 14.1); в Лавр. читается только: «так бо бе их обычай»; во Вл. известие об изгнании Ярослава дано без комментариев.

первоначальной версии известий о нашествии Батыя, переделанной в списке 1377 г.

§ 2.2. Текст Вл., Сим. и сохранившихся отрывков Тр. дает достаточные основания и для решения вопроса о взаимоотношении Тр. и Лавр. в целом. Несмотря на сходство основного текста обеих летописей до 1305 г., между ними обнаруживаются систематические разночтения, и характер этих разночтений доказывает, что Тр. не могла восходить к Лаврентьевскому списку 1377 г.

Особенно ясно свидетельствует об этом сравнение с Лавр. начальной части Тр., известной нам не по реконструкции, а на основании первого издания Лавр., в котором текст Тр. (еще до пожара 1812 г.) был привлечен для подведения разночтений. Разночтения эти обнаруживают, что при всей редакционной близости Тр. к Лавр. (дающей основания противопоставлять Лавр. и Тр., как единую редакцию, Радзивиловской и Московско-Академической летописям) текст Тр. не повторяет ряда индивидуальных чтений и пропусков Лаврентьевского списка.

Целый ряд лучших чтений, отличающих Тр. от Лавр. (и сближающих ее с Радзивиловской и Московско-Академической летописями), обнаруживается в Тр. вплоть до 6415 г. (где кончается текст первого издания Лавр.).45 В дальнейшей части Тр. мы также находим лучшие чтения, отличающие ее от Лавр. Так, в рассказе о нашествии Батыя в 6745 г. при перечислении убитых иерархов в Лавр. пропущено имя игумена Успенского; в Тр. оно (судя по Карамзину и Вл.) читалось: «Данило, игумен Успенский». Совершенно ясно, что, если бы Тр. восходила к рукописи 1377 г., она не могла бы содержать такие лучшие и более полные чтения; очевидно, Тр. восходила не к списку Лаврентия, а к его протографу. Можно полагать, что этим протографом был свод 1305 г. с рядом индивидуальных, присущих только ему особенностей. М. Д. Приселков привел ряд явных ошибок Лавр., вызванных, по всей видимости, дефектами в ее «ветшаном» оригинале, и указал, что этим ошибкам соответствуют в Тр. аналогичные, хотя и менее явные, пробелы в тексте. Однако составитель свода 1408 г., имея перед собой тот же «ветшаный» свод 1305 г., передавал его в ряде случаев более смело и сознательно, чем Лаврентий: там, где он не мог восполнить пробелов, он предпочитал опускать дефектный текст, а не копировать его.46

§ 3.0 Особенности текста рукописи Лаврентия и ее отношение к своду 1408 г. (Тр.) свидетельствуют против предположения о списке 1377 г. как об оригинальном памятнике, отражающем творческую работу его составителей. В рукописи 1377 г.,

45 Разночтения Тр. с Лавр. до 6415 г. приводятся во всех изданиях Лаврентьевской, см.: ПСРЛ, т. I. Изд. 2-е. Л., 1926, стлб. I, 3, 7, 9—12, 19—28, варианты (переиздание: М., 1961). Ср.: Лурье Я. С. Лаврентьевская летопись — свод начала XIV в. — ТОДРЛ, т. XXIX, Л., 1974, с. 58—59.

46 Приселков М. Д. История рукописи Лаврентьевской летописи и ее изданий, с. 192, 195.

как мы уже упоминали, содержится ряд бессмысленных мест и пробелов. Примером механической передачи переписываемого текста может служить включение писцами рукописи Поучения и других сочинений Владимира Мономаха в годовую статью 6604 г. (в Тр. сочинений Мономаха нет). Поучение Мономаха бессмысленно разрезает здесь рассказ о происхождении половцев от «нечистых» народов, «заклепанных» Александром Македонским в горах (л. 78—86); ясно, что это — следствие какого-то дефекта в оригинале рукописи.47

Но такое отношение к оригиналу и такие ошибки говорят против представления о Лаврентии и его товарищах как летописцах-публицистах конца XIV в. Самостоятельные писатели — создатели летописного свода едва ли допустили бы множество неточностей и механических ошибок; едва ли они стали бы, например, под 6756 г. определять дату княжеских похорон как день памяти «святого имярек».

Особенности Лаврентьевского списка и отношение его текста к Тр. помогают понять своеобразные черты раздела Лавр., где повествуется о татарском нашествии. Исследователи, и особенно Г. М. Прохоров, справедливо отметили наличие ряда «огрехов» в том месте рукописи, где рассказывается о событиях первой половины XIII в., в частности о нашествии Батыя; некоторые из листов заполнены не до конца и, возможно, были дополнительно внесены в текст.48 Но никаких следов авторской «черновой» работы мы в списке Лаврентия не обнаруживаем; текст трех дефектных листов (л. 157, 161, 167), хотя и не дописан до конца, точно переходит в текст последующих листов (в двух случаях даже с переносом слова: «прогне/ваю», «бесурме/нин»). Ясно, что если текст, читающийся здесь, и переделывался, то не на тех листах, которые дошли до нас. Совершенно невероятно, чтобы Лаврентий или какой-либо редактор списка 1377 г. переделал соответствующий текст «в уме», мысленно выпустив и заменив какие-то строки, и аккуратно написал новый текст без единой помарки — так, чтобы он точно продолжался в тексте последующих листов. Как бы ни представлять себе работу, предшествующую составлению кодекса 1377 г., ясно, что перед нами уже «перебеленный» текст, переписанный с какого-то оригинала. Датировать же этот оригинал по «перебеленной» копии и судить по ней о творческой работе составителей Лавр. невозможно; даже принимая предположение о замене нескольких листов при изготовлении рукописи 1377 г., мы можем считать такую замену следствием чисто механических ошибок, потребовавших спешной переписки листов.

47 Там же, с. 187—188. Ср.: Шахматов. Обозрение, с. 22—24.

48 Прохоров Г. М. Кодикологический анализ Лаврентьевской летописи, с. 94—101.

Не может служить доказательством «авторского вклада» Лаврентия и содержание рассказа о Батыевом нашествии в Лавр. Уже М. Д. Приселков обратил внимание на сводный характер этого рассказа; с его выводом согласились В. Л. Комарович (высказавший предположение о влиянии рязанского источника на этот рассказ) и А. Н. Насонов; спор шел лишь о времени создания этого сводного рассказа.49 По мнению Г. М. Прохорова, «большая насыщенность повести о Батыевом нашествии заимствованиями из предшествующей части летописи» и «активная антитатарская тенденция» этой повести свидетельствуют о том, что она могла появиться только «в обстановке могучего объединительного течения на Руси» в 70-х годах XIV в. (когда была написана рукопись Лаврентия) .50

Можно согласиться с тем, что использование описаний, заимствованных из других рассказов, более характерно для автора, пишущего некоторое время спустя и ощущающего недостаток в реальном материале, чем для современника и очевидца. Но почему этот автор должен был писать именно в 70-е годы XIV в.? Уже первые годы после татарского разгрома были временем сильнейшего упадка летописания, когда летописцу, работавшему в случайно уцелевшем Ростове, было нелегко расспрашивать очевидцев и создавать точный отчет о нашествии. Построение рассказа о событиях 1237—1240 гг. не предрешает вопроса его датировки. Рассказ о нашествии мог быть составлен и в 1239 г., как предполагал М. Д. Приселков, и в 1281 г., как думал А. Н. Насонов,51 и еще позже; далее мы еще вернемся к этому вопросу (см. ниже, § 3.1, 3.2). Пока же необходимо отметить, что ни палеографические особенности рукописи 1377 г., ни ее содержание не опровергают определения этой рукописи как простой копии свода начала XIV в.

§ 3.1. Доведенная до начала XIV в и созданная, очевидно, около этого времени, Лавр., как и большинство известных нам летописей, представляла собой свод — сложное сочетание различных летописных материалов. Но анализ Лавр. без сравнения с другими летописями, «расшивка» ее на отдельные источники, иногда даже весьма правдоподобная, не может дать твердой почвы для датировки этого свода. Определение источников Лавр., как и других летописей, может быть достигнуто лишь сравнительно-историческим исследованием, сопоставлением Лавр. и других сводов. Древнейший источник, лежащий в основе этой летописи, — это ПВЛ Сильвестровой редакции. Следующий бесспорный источник свода 1305 г. — летопись, близкая к своду, от-

49 Приселков. История, с. 91—94; Насонов. История, с. 192—200; Комарович В. Л. Литература Рязанского княжества XIII—XIV вв.— В кн.: История русской литературы, т. II, ч. I. М.—Л., 1946, с. 75—76.

50 Прохоров Г. М. Повесть о Батыевом нашествии в Лаврентьевской летописи, с. 77—85.

51 См. ниже, с. 33, прим. 56.

разившемуся в Радзивиловской и сходных с нею памятниках (восходящих к своду Переяславля Суздальского начала XIII в.), но представлявшая собой (в разделе до начала XIII в.) более раннюю редакцию этого свода. А. А. Шахматов определял этот источник Лавр. (или Полихрона начала XIV в.) как Владимирский свод 1185 г.52 М. Д. Приселков предполагал существование двух связанных между собой сводов — 1177 и 1193 гг.53 А. Н. Насонов воздерживался от конкретного определения, говоря о «владимирском летописце», отразившемся в Лавр. (отличном от летописца, отразившегося в Радзивиловской и Ипатьевской).54 Условно назовем этот источник Лавр. Владимирским I сводом. От Владимирского II свода, отразившегося в Радзивиловской и сходных с нею летописях (Владимирского свода начала XIII в. — по А. А. Шахматову; Владимирского свода 1212 г. — по М. Д. Приселкову),55 Владимирский I свод отличается прежде всего отсутствием в нем резких и явных переделок текста в пользу Всеволода Большое Гнездо. Сохранение в своде 1305 г. (Лавр.) текста Владимирского I свода объяснялось, очевидно, тем, что он дошел до нас через ростовское летописание князя Константина Всеволодовича, бывшего в ссоре с отцом и не использовавшего поэтому тенденциозный текст Владимирского II свода. Владимирское летописание начала XIII в. несомненно все-таки отразилось в своде 1305 г., но в соединении с ростовским летописанием; слияние двух линий летописания произошло, по мнению М. Д. Приселкова, сразу после татарского завоевания, а по мнению А. Н. Насонова — в 80-х годах XIII в.56

Совпадение Лавр. с Ипатьевской объясняется, как мы уже указывали, двумя причинами — влиянием северного (владимирского) летописания на галицко-киевское (Ипатьевская летопись) и влиянием южнорусского летописания на владимирское. При решении вопроса о происхождении свода 1305 г. (Лавр.) нас, естественно, интересует именно эта, последняя линия влияния. Можно предполагать, что уже Владимирский I свод, отразившийся и на Лавр., и на Радзивиловской летописях, испытал влияние южнорусских сводов второй половины XII в.57

52 Шахматов. Обозрение, с. 15—18, 21 (схема), 51—52.

53 Приселков. История, с. 63—66, 71—82.

54 Насонов. История, с. 113—114, 145, 158—160.

55 Шахматов. Обозрение, с. 52—55; Приселков. История, с. 82—87; Насонов. История, с. 131.

56 Приселков. История, с. 91—94; Насонов. История, с. 192—200. Влиянием протографа Радзивиловской летописи (свода 1212 г. в его переяславльской редакции 1216 г.) объясняется, очевидно, пробел в своде 1305 г. (Лавр.) под 6711—6713 гг., соответствующий хронологической путанице в Радзивиловской, где известия за соответствующие годы помещаются после 6713—6714 гг. (Приселков. История, с. 89, 111).

57 Шахматов А. А. 1) Обозрение, с. 18; 2) Повесть временных лет, т. I. Вводная часть, текст, примечания. Пг., 1916, с. XIV; Приселков. История, с. 66—71; Насонов. История, с. 80—83, 108—111.

К числу нерешенных вопросов истории свода 1305 г. принадлежит вопрос о взаимоотношениях между этим сводом (Лавр.) и Новгородской I летописью старшего извода. Из совпадений между этими летописями бесспорными можно считать два примера, отмеченных А. А. Шахматовым: рассказ 6725 г. (в Новгородской I — 6726 г.) о борьбе между рязанскими князьями и начало рассказа о битве на Калке 6731 г. (в Новгородской I — 6732 г.).58 Какого происхождения эти известия? Предположение А. А. Шахматова о Полихроне XIV в. как их источнике не может быть принято: в Ипатьевской, которую Шахматов также возводил к Полихрону, соответствующих известий нет, а искать для двух известий начала XIII в. источник начала XIV в. нет оснований. Видимо, общий источник Лавр. и Новгородской I не был новгородским, так как оба известия не связаны с Новгородом. Может быть, это действительно следы рязанского летописания, которые искал В. Л. Комарович? Очевидно, что при недостатке данных вопрос об этом дополнительном источнике свода 1305 г. остается пока открытым.

§ 3.2. При всей сложности состава Лавр. мы можем, однако, рассматривать и характеризовать ее как цельный памятник, тем более что по отношению к последующему летописанию, начиная со свода 1408 г. (Тр.), свод 1305 г. выступает как некое единое ядро, основа всего летописного изложения с древнейших времен до начала XIV в.

Свод 1305 г. редко рассматривается как памятник начала XIV в. К нему подходили с иных точек зрения: как к источнику по древнейшей истории Руси или как к отражению творческой деятельности писцов конца XIV в. — Лаврентия и других. Но уже наблюдения М. Д. Приселкова59 с несомненностью обнаружили связь свода 1305 г. с великим князем владимирским и тверским Михаилом Ярославичем: конец Лавр. заключает в себе целый ряд известий из семейного летописца тверских князей (характерно в связи с этим, что о предках Дмитрия Константиновича Суздальско-Нижегородского, для которого Лаврентий изготовлял в 1377 г. свою рукопись, здесь нет ни слова, — дед и прадед суз-

58 Шахматов. Обозрение, с. 130—131. А. А. Шахматов называет еще совпадающие в Лавр. и Новгородской I известия о смерти жены Всеволода в 6713 г., о походе на Рязань (Лавр.— 6715, Новгородская I — 6718), о землетрясении в 6738 г., о завоевании татарами болгар в 6744 г., но только в последнем известии обнаруживаются некоторые текстуальные совпадения; остальные же примеры сомнительны. Нельзя с определенностью говорить о текстуальном совпадении в Лавр. и Новгородской I той группы кратких известий начала XIV в., которые отмечает М. Д. Приселков (Приселков. История, с. 107); скорее здесь совпадение содержания известий. Совсем неправомерно расширяет круг известий, совпадающих в Лавр. и Новгородской I, Ю. А. Лимонов: он включает в их число весь текст рассказа о нашествии Батыя в 6745 г., известия о поездках Александра в Орду в 6754 и 6770 гг. (Лимонов Ю. А. Летописание Владимирско-Суздальской земли. Л., 1967, с. 125—126), однако никакой текстологической связи между этими известиями не обнаруживается.

59 Приселков. История, с. 106.

дальского князя, жившие в начале XIV в., даже не упомянуты). Связь свода 1305 г. с Михаилом Ярославичем хорошо объясняет тенденции и состав Лавр.; как общерусский свод великого князя, свод 1305 г. не ограничивался только местными известиями, а включал также ряд новгородских, рязанских и южнорусских известий. Михаил Ярославич — важная, хотя и недостаточно оцененная фигура русской истории. Именно он, как выяснил уже М. А. Дьяконов, впервые стал употреблять титул, усвоенный московскими князьями в XV в., — «великий князь всея Руси».60 Именно с Михаила Ярославича начинается трудная и героическая борьба с полновластием татарских ханов, которую вела в XIV в. Тверь; осмелившийся в 1317 г. поднять руку на татарского полководца Кавгадыя и ханскую сестру Кончаку, Михаил Ярославич был за это казнен в Орде. Политика Михаила по отношению к татарским ханам объясняет тенденцию, настойчиво, хотя и прикрыто, проведенную в своде 1305 г. Особенно ощутимо выступает эта тенденция в рассказе 6791—6792 гг. о баскаке Ахмате, помещенном в конце свода 1305 г. и принадлежащем, очевидно, его составителю; как заключил уже М. Д. Приселков, рассказ этот восходил не к какому-либо письменному источнику, а к устным рассказам, записанным самим сводчиком.61 Приписать этот рассказ творчеству Лаврентия и других создателей списка 1377 г. невозможно: в Лавр. он дефектен (сохранился только конец) и содержит явные ляпсусы, полностью текст оригинала сохранился только в Тр. А между тем рассказ 6791— 6792 гг., несмотря на обычное объяснение татарского террора «божьей казнью» за «неправду», рисовал поразительную картину кровавой расправы, которую учинил «поспешник диавола» Ахмат, приказывавший развешивать трупы своих жертв на деревьях и бросать псам: «кто иметь держати спор со своим баскаком, тако же ему и будеть». Та же тенденция обнаруживается и в рассказе 6778 г., сохранившемся только в Тр., — об убийстве князя Романа Рязанского, которого татары «резали по съставам», «яко остася труп един, они же одраша кожу с головы его и на конце взоткнуша главу его, и новый сей мученик бысть». Характер этих рассказов дает основание приписывать тому же сводчику 1305 г. и сводный рассказ о нашествии Батыя, о котором говорилось выше (§ 3.0). Антитатарская тенденция свода 1305 г. и в рассказе о нашествии Батыя, и в последующих рассказах не выражена прямо. В период могущества хана эта тенденция неизбежно должна была прикрываться заявлением

60 Этот титул содержится в послании Михаилу Ярославичу патриарха Нифонта, см.: РИБ, т. VI, СПб., 1908, № 16, См. также: Дьяконов М. А. Кто был первый великий князь «всея Руси»? Библиограф, 1889, № 1; Пресняков А. Е. Образование Великорусского государства. Пг., 1918, с. 109.

11 Приселков, История, с. 109.

о покорности «божиим казням», восходящим, возможно, еще к источникам XIII в. Но подробное описание мученичества князей, сожжения церквей и городов вопреки этому должно было все равно вызывать у читателя враждебное отношение к завоевателям.

Свод 1305 г. был выдающимся памятником русской общественной мысли начала XIV в. Понятно поэтому и большое влияние этого свода на последующее летописание.

§ 4.0. Свод 1408 г. (Тр.) имеет для истории русского летописания XIV в. еще большее значение, чем свод 1305 г., ибо он отражает летописание XIV в. на всем его протяжении. Однако исследование Тр., как мы уже знаем, связано с весьма сложной задачей — реконструкцией текста этой недоступной нам летописи.

Для реконструкции той части Тр., которая охватывает XIV и начало XV в., наряду с уже упомянутыми источниками — фрагментами подлинного текста, Сим. и Вл., привлекался еще Рогожский летописец. Рог. сохранился в относительно ранней рукописи, датируемой по водяным знакам серединой XV в., но использование его для реконструкции Тр. затрудняется сложностью состава Рог. До 6796 (1288) г. текст его представляет собой небольшую по объему компиляцию, основанную на двух источниках: на кратком (и до сих пор не исследованном) суздальском летописце, доведенном до последней четверти XIII в., и на выдержках из летописного свода середины XV в. — по мнению А. А. Шахматова, это был свод 1448 г. (общий источник HIV и Софийской I летописи); нам представляется более вероятным, что в первой части Рог. была использована HIV.62 Во второй части Рог., с 6796 (1288) до 6835 (1327) г., помещена тверская летопись (см. ниже, § 6.0), в значительной части совпадающая с соответствующим текстом Тверского сборника XVI в. (так называемой Тверской летописи). В следующем тексте Рог., за 6836—6882 (1328—1374) гг., содержатся совпадающие с Сим. известия, перемежающиеся в этой части с фрагментами тверского летописания; с 6883 (1375) г. следы тверского источника прекращаются и Рог. становится почти идентичным с Сим. Однако начиная с 6899—6900 (1391—1392) гг. сходный текст Сим. и Рог. значительно отступает от текста Тр., сохранившегося в цитатах Н. М. Карамзина. Ряд известий Сим. и Рог. и в этой части близок к Тр. и, очевидно, восходит к ее протографу, но это уже сокращенный и переработанный текст свода 1408 г. Что это за переработка? М. Д. Приселков пришел к заключению, что в основе Сим. и Рог., совпадающих до 6920 (1412) г. (на котором кончается текст Рог.), лежит обработка свода 1408 г., произведенная в Твери в 1412 г. (о тверском про-

62 Шахматов. Обозрение, с. 312—321. См. также ниже, § 9.0. Рогожский летописец издан, см.: ПСРЛ, т. XV, вып. I, Пг., 1922 (фототипическое воспроизведение: М., 1965).

исхождении этой редакции см. ниже, § 6.0). Та же тверская редакция 1412 г. отразилась — в соединении с рядом других источников — ив Никоновской летописи XVI в.63

Отражение в Рог. не только тверской редакции общерусского свода 1408 г., по и прямых заимствований из тверского летописания побуждало М. Д. Приселкова привлекать Рог. только в отдельных случаях, в основном с 6883 г. Однако исследователь отмечал, что Рог. не только дошел в древнем списке середины XV в., но и лучше передавал «в смысле первоначальности чтений и изложения» текст свода 1408 г. в редакции 1412 г.64 К сугубой осторожности при использовании Рог. побуждало М. Д. Приселкова то обстоятельство, что под 6836—6882 гг. Рог. помещает известия Тр. в соединении с тверскими известиями. Как же отделить в этой части тверские известия Рог. от общерусских (из свода 1408 г.), к числу которых, как мы убедимся, относятся, например, известия Рог. за 6869—6872 гг.? Относить к тверскому источнику Рог. только те известия, которые читаются в соответствующей части Тверского сборника, а к общерусскому — остальные известия с уверенностью нельзя потому, что текст названного сборника сокращен и мог сохранить не все известия тверского оригинала. М. Д. Приселков не считал возможным использовать в качестве критерия при «очищении» Рог. от тверских известий и Никоновскую летопись (ввиду сложного состава и разнообразия источников этого обширного свода XVI в.).65 При решении вопроса, «что из излишков Рогожского летописца против Симеоновской можно принять как опущенные Симеоновской известия Троицкой», исследователь обращался поэтому к Московскому своду конца XV в. (в его версии XVI в. — Воскресенской летописи), исходя из того, что этот свод несомненно использовал в качестве одного из своих источников свод 1408 г.66 Однако Московский свод (как и Симеоновская и Никоновская летописи) был уже относительно поздним летописным памятником, дававшим официальную версию великокняжеского летописания конца XV в. (см. ниже, § 25). Между тем свод 1408 г. (как это показывают бесспорные тексты Тр. и в чем мы еще убедимся в дальнейшем изложении) включал и такие известия, которые оказывались и в конце XV в. излишними и даже совсем недопустимыми с точки зрения московского офици-

63 Приселков М. Д. 1) История, с. 116—118; 2) Троицкая летопись, с. 21—23.

64 Приселков. История, с. 115—116.

65 М. Д. Приселков возражал, однако, А. Н. Насонову, относившему к «Московскому своду, протографу Симеоновской летописи», т. е. к своду 1408 г., только сходные с Сим. известия Рог. и возводившему известия Рог., сходные с Никоновской, к тверскому источнику (Насонов А. Н. Летописные памятники Тверского княжества. — Известия АН, VII серия, отд. гуманитарных паук, № 9, Л., 1930, с. 725—726 и 729—731; ср.: Приселков. История, с. 116).

66 Приселков. История, с. 117.

ального летописца. Не могли ли подобные известия, опущенные в Сим. и других поздних памятниках, сохраниться в Рог.?

Ценность Рог. как источника для восстановления свода 1408 г. подтверждается новым, недоступным М. Д. Приселкову памятником — Владимирским летописцем. Текст Тр. за 6869— 6872 гг. Приселков не мог восстановить по Сим., так как этот раздел Сим. представляет собой один из фрагментов (третий), заимствованных из Московского свода конца XV в. и не совпадающих со сводом 1408 г. (ср. выше, § 2.0); соответствующий текст нельзя было восстановить и по Лавр., оканчивающейся на 6813 г. Исследователю пришлось поэтому отступить здесь от принятого им правила — не использовать текст Рог. до 6883 г. — и реконструировать соответствующий раздел по Рог. Правильно ли было такое решение? Обращение к Вл. подтверждает правильность этой реконструкции: весь текст за 6869—6872 гг. (за исключением двух чисто новгородских известий из HIV) оказывается здесь идентичным с Рог.; с Тр. (судя по Карамзину) и Рог. совпадает, в частности, известие Вл. за 6869 г. об убийстве царя Кидыря его братом Муратом (Мурутом), содержавшееся только в своде 1408 г. (в Сим., как и во всех остальных летописях, в убийстве Кидыря обвиняется его сын Темир-хожа) ,67

Кроме Вл., в нашем распоряжении имеется еще один памятник, отражающий свод 1408 г. и дающий возможность проверить текст Рог. и Сим. за XIV в. Это одна из Западнорусских летописей— Белорусская I летопись (далее: Бе л.), краткий летописный свод, доведенный до 6954 (1446) г.68 Отметив, что с 6818 (1310) по 6893 (1385) г. этот свод «непрестанно сходствует с Троицкой (Симеоновской) летописью»,69 М. Д. Приселков все же не привлек его для реконструкции — видимо, из-за фрагментарности Бел. Но текст Бел., подобно тексту Вл., имеет одно важное преимущество над Сим. и Рог.: как Бел., так и В л. не были связаны ни с тверским летописанием XIV в. (как Рог.), ни с тверской обработкой свода 1408 г. (как Рог., Сим. и Никоновская летописи).

Как В л., так и Бел. содержат ряд оригинальных известий за XIV в., которых нет в других летописях. Так, сообщая под 6826 г. о смерти Михаила Ярославича, Вл. добавляет, что Озбяк (Узбек) «великое княжение Тферское дасть сыну его князю

67 Любопытно, что Вл. не подтвердил как раз то небольшое добавление к тексту Рог., которое сделал М. Д. Приселков в этой части своей реконструкции, вставив под 6869 г. слова из Московского свода: «А князь Андрей... именем Авдуля» (Приселков М. Д. Троицкая летопись, с. 378). Во Вл. этих слов нет и текст совпадает с Рог.

68 ПСРЛ, т. XVII. СПб., 1907, стлб. 1—70. Название «Белорусская I летопись» предложено в работе: Чамярыцкi В. А, Беларускiя летапicы як помнiкi лiтаратуры, Мiнск, 1969, с. 11—134.

69 Приселков. История, с. 158.

Александру»; под 6864 г. Вл. сообщает о получении Андреем Константиновичем великого княжения Нижегородского, и т. д.70 Еще больший интерес для реконструкции Тр. представляет известие, читающееся в Бел. под 6835 г. Под этим годом в Тр. упоминается тверское восстание против Щелкана; не приводя этого известия полностью, Н. М. Карамзин упомянул, что «в харатейных Новгород<ской и Троицк<ой» ханский посол именуется «Шевкалом» (а не Щелканом). Однако в Сим. нет вообще никакого упоминания о Шевкале-Щелкане. М. Д. Приселков отказался поэтому в данном случае от реконструкции текста Тр.71 Между тем Бел. содержит под 6835 г. краткие, но вполне оригинальные известия, где Щелкан как раз именуется Шевкалом: «...выде царев посол из Орды Шевъкалъ на Тферу... Того же дня убиша Шевъкала на Тфери».

Однако при всей ценности этих уникальных известий Вл. и Бел. мы не можем с достаточной уверенностью относить их к Тр.: обе эти летописи относительно поздние и подобные известия могли проникнуть в них из какого-либо иного источника. К своду 1408 г. мы можем относить лишь такие известия, которые обнаруживаются по крайней мере в двух памятниках, отражающих этот свод. В этом отношении особого внимания заслуживают те известия Рог. после 6835 г. (на котором оканчивается чисто тверской текст Рог.), которые оказываются сходными с Бел. Учтем, что Бел. не обнаруживает никаких признаков непосредственной связи с Рог.; тверской источник Рог. на ней никак не отразился. Мы имеем поэтому серьезное основание видеть в совпадающих известиях обеих летописей (отсутствующих в Тверском сборнике и в найденном А. Н. Насоновым фрагменте тверской летописи за 6822—6852 гг.) отражение общерусского свода, идентичного со сводом 1408 г.

§ 4.1. Исходя из высказанных выше соображений, мы можем дополнить реконструкцию Тр. следующей группой известий, читающихся в Рог. и подтверждаемых Бел. (а иногда и другими источниками, отражающими Тр.).

Под 6849 и 6851 гг. в Рог. и Бел. читаются известия о вокняжении Константина Васильевича Суздальского (в известии 6851 г. в Бел. ошибочно: «Константин Иванович») и о получении им в Орде, вопреки Семену Ивановичу Московскому, ярлыка

70 Ряд дополнительных известий Вл. за XIII—XIV вв. отмечен Л. Л. Муравьевой (Муравьева Л. Л. Об общерусском источнике Владимирского летописца.— В кн.: Летописи и хроники. Сборник статей 1973 г. М., 1974, с. 146—148), однако исследовательница почему-то склонна относить эти известия к не дошедшему до нас гипотетическому источнику свода 1408 г. — «Летописцу великому русскому» (см. о нем ниже, § 6.1, 6.2), не учитывая возможности более полной (по сравнению с Сим. и другими летописями) передачи во Вл. текста Тр. и, с другой стороны, влияния позднего летописания на Вл. (например, в известиях 6835, 6862, 6863 и 6865 гг.).

71 П р и с е л к о в М. Д. Троицкая летопись, с. 358, прим. 2.

на Новгородское (Нижегородское) княжение. Оба эти известия никак не связаны с Тверью (их нет в летописном фрагменте 6822—6852 гг. и нет, так же как и приводимых далее известии, в Тверском сборнике). Под 6652 г. oбe летописи сообщают о том, что митрополит Феогност, ходивший в Орду «за церковный причет», принял «истому» (пострадал) от царя (Жанибека). Под 6555 г. (в Бел. — под 6656 г.) обе летописи сообщают о том, что Семен Иванович женился (в третий раз), «утаився митрополита Фегнаста, митрополит же не благослови его и церкви затвори (в Бел.: «он же не благослови»), но олна посылали в Царьгород благословенна просить». М. Д. Приселков уже обратил внимание на это интереснейшее известие о конфликте князя с митрополитом, приведшем к «затворению церквей» (интердикту), но относил его к тверскому источнику Рог.72 Между тем текст Сим. позволяет предполагать, что весь этот рассказ читался в общем оригинале .(Тр.) в более полном виде: в Сим., как и в Рог., сохранилось известие 6854 r. о разводе Семена с его второй женой (об «отсылке» ее к отцу на Волок); в начале текста за 6855 г. Сим. сообщает о третьем браке Семена, а в конце туманно добавляет, что «Семен и Феогност послаша в Царьгород о благословении» (в Никоновской не менее туманное: «посоветоваша нечто духовне... и тако послаша»). О том, что в оригинале было связывающее эти известия сообщение о ссоре Семена с митрополитом из-за третьего брака, свидетельствует и цитата И. М. Карамзина. Приведя известие о третьем браке Семена и перечислив членов московского посольства, ездившего за невестой (кончая словами: «... да Олексей Босоволков»), Н. М. Карамзин поставил здесь отточие и только после него дал следующее известие о рождении у Семена сына Даниила.73 Но в Сим. известие о рождении Даниила идет непосредственно за перечислением членов посольства (после слов «Алексей Босоволков»), а в Рог. на месте этого отточия как раз и читается известие о конфликте с Феогностом.74

Под 6860—6862 гг. в Рог. и Бел. (в Бел. — под 6861 г.) помещен рассказ о «замятие» в Царьграде (изгнании «царя Ивана» Палеолога) и о женитьбе князей Михаила Тверского и Бориса Нижегородского (в Бел. — под 6862 г.); в Рог. под 6860, 6862 и 6865 гг. сообщается также о назначении русского чернеца Романа митрополитом в Тернов и Киев (в Бел. это известие

72 Приселков. История, с. 7.

73 Карамзин Н. М. История государства Российского, т. IV. СПб., 1892, прим. 365. Цитата не аннотирована у Н. М. Карамзина, но совпадает по тексту с Сим. (кроме отточия) и отнесена М. Д. Приселковым к Тр. (Приселков М. Д. Троицкая летопись, с. 368, прим. 5).

74 В прим. 367, возвращаясь к известию 1340 г., Н. М. Карамзин приводит без ссылки на источник слова «князь великий Семен и митрополит послаша в Царьгород о благословеньи».

читается только под 6862 г.).75 Под 6865 г. обе летописи сообщают о взятии царем Чанибеком Мисюря (Египта), его безумии («възбесися») и убийстве царя его сыном Бердибеком.76 Под 6867 г. Рог. и Бел. сообщают о получении Андреем Константиновичем Суздальским (сыном упомянутого выше Константина Васильевичя Суздальского) великого княжения (владимирского), уступленного им своему брату Дмитрию Константиновичу. В более краткой форме известие 6867 г. о получении Дмитрием Константиновичем великого княжения (без упоминания об Андрее Константиновиче) 77 содержалось во Вл. В Сим. известие о пожаловании Дмитрия Константиновича великим княжением в 6867 г. отсутствует, но наличие этого известия в общем протографе подтверждается его логической связью с известием следующего, 6868 г., читающимся и в Сим., и в Рог., и во Вл., и в цитате Карамзина из Тр.: «выиде из Орды на великое княжение князь Суждальскыи Дмитрий Костянтиновичъ, а не по отчине, ни по дедине».78

О большой ценности известий Рог. за 6869—6872 гг. (замененных в Сим. другим текстом) для реконструкции Тр. мы уже упоминали. Бел. в этой части меньше помогает восстановлению первоначального текста, чем Вл., так как известия за 6869 и 6871 гг. в ней пропущены, а за 6872 г. приведено всего одно известие (о походе Дмитрия Ивановича к Суздалю). Но зато под 6879 г. Бел. содержит, по-видимому, наиболее точное воспроизведение общего оригинала. В Сим. здесь рассказывается о том,

75 А. А. Шахматов указывал, что известий Бел. за 6861—6862 гг. (как и известий за 6865, 6867, 6871 гг.) нет ни в одной из известных ему летописей (Шахматов. Обозрение, с. 340). Но в Рог. под 6860 г., кроме известий о «замятне» в Царьграде, женитьбе князей и назначении Романа, сообщается еще об изгнании царем Чанибеком царя Урдака; это уникальное известие, возможно, перекликается с известием 6865 г. из свода 1448г. (Софийская I и HTV) о взятии Жанибеком «Теврижеского царства» (см. ниже. § 10.3). О женитьбе Бориса Константиновича в 6862 г. свод 1448 г. и последующие летописи сообщают иначе, чем Рог. и Бел.; о женитьбе же Михаила Александровича они вовсе не упоминают.

76 В Сим. читается только известие, совпадающее с последней фразой Рог.: «Того же лета Бердябек царь в Орде седе на царстве, а отца своего убил и братию свою побил». Убийство Чанибека Бердибеком подробно описано под 6865 г. в Никоновской летописи, но с иным началом.

77 Во Вл. сообщалось (подробнее, чем в других летописях) о получении Андреем Константиновичем не владимирского, а нижегородского княжения в 6864 г. (см. выше. § 4.0).

78 В подтверждение того, что известие о получении Андреем великого княжения и передаче его Дмитрию в 6867 г. читалось в Тр., говорит и упоминание о нем в тексте Карамзина: «царь дал великое княжение Дмитрию Суздальскому, меньшому брату Андрея Константиновича: ибо Андрей, как сказано в некоторых летописях, не захотел сей чести» (Карамзин Н. М. История государства Российского, т. IV, с. 189): в прим. 392 к этому месту Н. М. Карамзин ссылается на Никоновскую и Троицкую летописи, не приводя соответствующих цитат (он цитирует известия следующего года); однако в Никоновской нет известия о получении Андреем великого княжения и его отречении в пользу Дмитрия.

что владимирцы не пустили к себе тверского князя Михаила Александровича, получившего из Орды ярлык на великое княжение: «не приаша его и не впустиша его сести на столе, а рекоша ему так княжение великое и не я». М. Д. Приселков отметил дефектность этого текста, но принужден был ввести его в реконструкцию,79 так как Рог. в данном случае содержит тверскую версию событий 6879 г. Но в Бел. соответствующая фраза передана явно правильнее: «не прияша его, рекучи u: лжею взял еси княжение».80

Предложенные здесь дополнения и изменения в реконструкции Тр. относятся к разделу, охватывающему вторую и третью четверть XIV в. и отразившемуся в наибольшем количестве летописных текстов. Для реконструкции последней части Тр. (конец XIV—начало XV в.) мы по-прежнему располагаем чрезвычайно скудными материалами: если Сим, и Рог. с 6899—6900 гг. дают, как мы уже отметили, сокращенное изложение свода 1408 г., то в Бел. с 6893 г. совершенно прекращается сходство с Тр., а во Вл. с 6887—6888 гг. читается сугубо сокращенный текст, связь которого с Тр. можно предполагать лишь в одном-двух известиях (более определенно обнаруживаются здесь следы влияния HIV) .8l

§ 5.0. Реконструкция текста свода 1408 г. (Тр.) позволяет сравнить его с летописями иной традиции и поставить вопрос о его вероятных источниках.

Основным источником свода 1408 г., отразившимся в нем с начала до 6813 г., был, как мы уже знаем, свод 1305 г., дошедший до нас в Лавр. Уже А. А. Шахматов и М. Д. Приселков отметили, что при совпадении основного текста и специфических чтений (отличающих Лавр. и Тр. от Радзивиловской и других летописей) свод 1408 г., судя по имеющимся данным, в некоторых случаях отступал от свода 1305 г. (в частности, могут быть отмечены отличия в хронологии обеих летописей: в тексте за 6395—6453 и 6563—6568 гг. годовые даты Тр. отстают на год от дат Лавр.; в тексте за 6716—6739 г. .Тр. опережает на год Лавр., а за 6802—6812 гг. снова отстает на год).

Опираясь на свод 1305 г., составитель свода 1408 г. смог, однако, в некоторых случаях дополнить свой оригинал.82 До на-

79 Приселков М. Д. Троицкая летопись, с. 391, прим. 2.

80 Распространением этого известия можно, по-видимому, считать текст

Московского свода, где владимирцы заявляют: «не имем сему веру, про што взяти тобе великое княжение». Совпадает с Бел. известие 6879 г. в Московско-Академической летописи — очевидно, текст последней летописи заимствован из свода 1408 г. (см. ниже, с. 45. прим. 92).

81 К Тр. могут быть возведены известия Вл. за 6900 г. о смерти Даниила Фофановича (приведено у Н. М. Карамзина со ссылкой на Троицкую) и за 6913 г. — об освящении церкви Успения на Симонове (приведено у Карамзина, но без ссылки). Рассказ Вл. о смерти Киприана в 6914 г. может быть возведен и к Тр., и к HIV.

82 Единственный пример обратного изменения — сокращения текста свода 1305 г. в своде 1408 г. — можно было бы предполагать под 6771 г.,

чала XIV в. такое дополнение обнаруживается всего в нескольких местах — под 6704 г. (женитьба Константина Всеволодовича и др.), под 6710—6714 гг. (походы половцев, взятие Царьграда, пострижение княгини Марии и другие известия) и под 6738 г. (подчинение болгар князю Юрию).83 Особенно значительными становятся дополнения Тр. к своду 1305 г. при изложении заключительных известий этого свода — за конец XIII—начало XIV в. С 6793 по 6802 г. в известиях Лавр. обнаруживается перерыв; 84 в Тр. (судя по цитатам Карамзина, Сим. и Вл.) этого перерыва нет и под 6794—6802 гг. помещен целый ряд известий (включая подробный рассказ о Дюденевой рати в 6801 г.). С 6803 г. в своде 1408 г. появляется ряд известий, отсутствующих в своде 1305 г.: под 6803 (о подробностях смерти Дмитрия Переяславского), 6805 (о рати Неврюя), 6806 (о походе на Смоленск; в Лавр.— 6807), 6807 (о назначении митрополитом епископа Семена),85 6811 (о подробностях смерти Ивана Дмитриевича Переяславского), 6812 (дополнения к известиям Лавр.) гг.; статья 6813 г. уже полностью составлена из известий, отсутствующих (кроме известия о буре) в Лавр.86

Итак, основной источник Тр. до начала XIV в. — свод 1305 г. Какие же еще источники имел свод 1408 г.? Сравнительно-историческое исследование Тр. за XIV в. может быть основано на очень ограниченном материале, главным образом на сопоставлении с Новгородской I летописью (до середины XIV в. — по ее старшему изводу, представленному Синодальным списком XIV в.; далее — по спискам младшего извода).

Совпадения Тр. с Новгородской I летописью могут быть объяснены двумя причинами. Большинство сходных известий обеих летописей относится к истории Новгорода и его взаимоотношений с другими княжествами; очевидно, известия эти (в частности, те, которые читаются в Новгородской I старшего

где в Лавр. содержится житие Александра Невского, а в Тр., если судить о ней по Сим., его нет (Приселков М. Д. Троицкая летопись, с. 325, прим. 3). Однако в Сим. тексты из жития Александра были вставлены под (3749—6750 гг., вместе со всем фрагментом из Московского свода (см. выше, § 2.0); естественно, что дублирующий их текст под 6771 г. (сходный с Лавр.), если он и: был в Тр., мог быть опущен в Сим.

83 Ср.: Шахматов. Обозрение, с. 39. Известия 6704, 6710—6714 и 6738 гг. читаются и во Вл. Текст за 6710—6713 гг. был, по-видимому, пропущен еще в своде 1305 г., и этот дефект был как-то связан с источниками свода 1305 г. (в Радзивиловской здесь перестановка в тексте; ср.: Приселков. История, с. 89); в своде 1408 г. текст, очевидно, восполнен по какому-то другому источнику (не совпадающему с Радзивиловской).

84 Ср.: Приселков М. Д. История рукописи Лаврентьевской летописи. .., с. 194; Насонов. История, с. 179.

85 Указанные известия Тр. за 6806—6807 гг. реконструированы М. Д. Приселковым по Сим. Во Вл. оба известия даны под 6805 г.; в Сим. и Вл. (как, очевидно, и в Тр.) известие о приезде Максима во Владимир дано дважды (в Сим. — под 6807 и 6808 гг., во Вл. — под 6805 и 6807 гг.).

36 Приселков. История, с. 108.

извода) проникли в свод 1408 г. из новгородского летописания; 87 некоторые сходные известия имеют общерусский характер и могли отражать обратное влияние свода 1408 г. на Новгородскую I младшего извода, составленную в середине XV в.88

Положив в основу своего изложения свод 1305 г., составитель свода 1408 г. для последней части своего труда, охватывающей XIV в., привлек, очевидно, новгородское летописание. На какие еще своды он опирался? М. Д. Приселков справедливо обратил внимание на отражение в своде 1408 г. (особенно с 60-х годов XIV в.) целого пласта суздальских известий;89 фонд этих известий может быть еще более расширен, если мы введем в реконструкцию Тр. отмеченные выше (см. § 4.1) сходные известия Рог. и Бел. Можно проследить в своде 1408 г. также ряд ростовских90 и иных местных известий.91 Однако, как ни вероятно наличие у свода 1408 г. соответствующих источников — сводов и летописцев отдельных княжеств, текстологически подтвердить это мы не имеем возможности. Наиболее близкий по времени к Тр. летописный памятник, известный нам, — это краткий ростовский свод 1419 г., сохранившийся

87 Ср. известия Тр. с Новгородской I под годами: 6823 (поход Юрия с новгородцами; в Новгородской I — точная дата), 6824 (поход Михаила на Новгород: совпадают слова «заблудиша... в болотех»), 6873 (Новг. I — 6872—6873), 6875, 6876 (часть новгородских известий Тр. за 6875—6876 гг. отсутствует в Новг. I), 6877 (Новг. I — 6877—6878), (5879 (пожар, мир с немцами), 6880 (Новг. I — 6882), 6881, 6883 (поход новгородцев на Тверь), 6884 (о владыке Алексее; Новг. I — 6883—6884). Известие Тр. о взятии Царьграда в 6712 г. (восстанавливается по Сим. и Вл.; в Лавр. под 6711—6713 гг. пробел, в Радзивиловской и Московско-Академической этого известия нет) может быть сокращением подробного рассказа Новгородской I. Известие 6835 г. об опустошении Тверской земли татарами, читавшееся в Тр. (судя по Сим. и Бел.; во Вл. здесь текст из HIV), совпадает с Новгородской I старшего извода (которая была значительно старше свода 1408 г. и могла служить для него в данном случае источником). Известия Тр. об ушкуйниках за 6874, 6879, 6882 и Ь883 гг. отсутствуют в Новгородской I, но известия 6883 г. читаются в HIV; возможно, что эти новгородские известия попали в Тр. из какого-то иного новгородского источника. Несколько совпадений Тр. И Новгородской I отмечено Ю. А. Лимоновым (Лимонов Ю. А. Летописание Владимиро-Суздальской Руси, с. 127—128); указанные тем же автором совпадения Тр. и Новгородской I за 1318—1321 и 1325 гг. не подкреплены примерами и не подтверждаются проверкой.

88 Общерусский характер имеют сходные с Новгородской I известия Тр. за годы: 6836 (разорение Тверского княжества), 6884 (приход архимандрита Нифонта; Новг. I — Внифантия), 6910 (рязанско-литовская война), 6911 (пленение вяземских князей). Известие Тр. за 6835 г., несмотря на свое общерусское содержание, восходило, очевидно, к Новгородской I летописи (см. прим. 87).

89 Приселков. История, с. 183—184.

90 Там же, с. 131.

91 М. Д. Приселков отличает еще рязанские, смоленские, серпуховские, троицкие (монастырские) и тверские известия свода 1408 г. (Приселков. История, с. 131—132). Однако известия эти (как и новгородское известие (5914 г., отмеченное Приселковым) отсутствуют в других летописных памятниках и отнесены к соответствующим летописным центрам лишь по их содержанию.

в последней части (с 6747 г.) Московско-Академического списка Суздальской летописи (далее: МАк). Но летописец 1419 г. моложе свода 1408 г.; некоторые совпадения (или черты сходства) между этими памятниками могут поэтому объясняться влиянием свода 1408 г. на ростовский свод 1419 г.;92 с другой стороны, как мы увидим, возможно и обратное влияние источников МАк на Тр.93 Такие же черты взаимного влияния мы можем обнаружить и при сопоставлении Тр. с тверскими летописными памятниками (см. ниже, § 6.0).

Итак, сравнительно-текстологические данные, которыми мы располагаем, для установления источников Тр. за XIV в. чрезвычайно бедны. Наиболее ценную для нас часть свода 1408 г. (за 1305—1408 гг.) мы, как и предшествующую часть, вынуждены поэтому рассматривать в основном как единое целое — как памятник летописания начала XV в.

§ 5.1. Что же представлял собой свод 1408 г., когда он был составлен и каковы были его основные тенденции?

Общая характеристика свода 1408 г. была дана М. Д. Приселковым. Этот свод был, по его наблюдениям, составлен при дворе митрополита Киприана (о митрополичьем печатнике Дорофее под 6913 г. сказано: «добрый наш старец») вскоре после смерти последнего, описание которой (вместе с завещанием Киприана) помещено под 6914 г.94 Поскольку изложение свода доходило до 6916 (1408) г., Приселков определял его как свод 1408 г.95

92 Ср. известия МАк и Тр. за годы: 6825 (приход на Русь Юрия с Кавгадыем), 6829 (затмение), 6836 («тишина» после вокняжения Ивана), 6870—6871 и 6879 (московско-суздальская война), 6879—6881 (московско-тверская война), 6888 (Куликовская битва), 6889 (приход Киприана в Москву), 6890 (нашествие Тохтамыша) и т. д. См.: ПСРЛ, т. I, вып. 3.

93 См. ниже, с. 56, прим. 120.

94 Приселков. История, с. 129—130.

95 Для уточнения даты составления Тр. может быть привлечено известие, включенное М. Д. Приселковым в его реконструкцию, — о росписи Благовещенского собора, осуществленной в 6913 (1405) г. Феофаном Греком и Андреем Рублевым; к упоминанию о церкви «святое Благовещение на князя великаго дворе» здесь добавлено: «не ту, иже ныне стоит». Очевидно, это указание могло быть сделано лишь после какой-то перестройки Благовещенского собора, еще не осуществленной в 1405 г. В. А. Кучкин (согласно его устному сообщению) обратил в связи с этим внимание на известие Софийской II и Львовской летописей о перестройке Благовещенской церкви в 6924 (1416) г. (см. ниже, с. 234, прим. 72). Если опираться на это известие, то надо будет считать, что Тр. была составлена не ранее 1416 г. Но следует иметь в виду, что известие 6913 г. о росписи Благовещенской церкви, со словами «не ту, иже ныне стоит», хотя и приведено Н. М. Карамзиным, но без ссылки на Тр. (среди «разных случаев» княжения Василия I, см.: Карамзин Н. М. История государства Российского, т. IV, прим. 254); вводя его в реконструкцию, М. Д. Приселков исходил из общих наблюдений над подобными неаннотированными известиями Карамзина и из того, что основным источником для этого периода служила Карамзину «харатейная» Троицкая летопись (в Никоновской летописи, редкие ссылки на которую Карамзин специально оговаривал, этого известия нет). Отнесение этого известия к Тр. поэтому является предположительным.

Составленный уже после примирения Киприана с великокняжеской властью н сближения его с Василием I, свод 1408 г. был по своему составу общерусским сводом, но его политические тенденции были явно промосковскими. Перипетии московско-тверской и московско-суздальской борьбы XIV в. были здесь изложены с явным сочувствием к Москве, победа Ивана Калиты над Тверью в 6836 г. рассматривалась как начало «тишины великой» для Русской земли; получение в Орде суздальским князем Дмитрием Константиновичем в 6868 г. великокняжеского (владимирского) престола осуждалось как пожалование «не по отчине, не по дедине» и т. д.96

Однако такая промосковская тенденция свода 1408 г. вовсе не была идентична общерусской: подлинных национально-объединительных тенденций и связанных с ними высказываний против татарского ига мы в этом своде не обнаруживаем. На важнейшие события XIV—начала XV в. сводчик смотрит с весьма узкой точки зрения: с позиций своего патрона, митрополита Киприана. Именно поэтому полная лояльность по отношению к Василию Дмитриевичу соединяется в своде с довольно недоброжелательным отношением к его отцу — Дмитрию Ивановичу, сперва не признававшему Киприана, а затем, после краткого пребывания митрополита в Москве, изгнавшему его (в связи с отъездом митрополита из Москвы при нашествии Тохтамыша). Критическим отношением к Дмитрию Донскому объясняется, очевидно, включение в свод 1408 г. весьма невыгодного для Дмитрия и его сподвижника митрополита Алексея известия 6876 г. о том, как князь и митрополит «зазваша... любовью», а затем вероломно «поимали» тверского князя Михаила Александровича. С борьбой Киприана за свой престол связан и рассказ 6885—6887 гг. о ставленнике великого князя на митрополичий престол Михаиле-Митяе, весьма нелестный для Дмитрия. Если принять высказанное выше предположение о принадлежности своду 1408 г. известия Рог. за 6855 г. (в Бел. — 6856 г.) об интердикте, наложенном Феогностом на Семена Гордого за третий брак, то обнаруживается критическое отношение киприановского сводчика и к предшествующим московским князьям — в тех случаях, когда они ссорились с митрополитами. В отличие от Дмитрия Донского литовский князь Ольгерд с самого начала признал Киприана «митрополитом всея Руси» — отсюда, очевидно, и похвалы этому князю (хотя и врагу Москвы, и «безбожному и нечестивому») под 6876 и 6885 гг.: «Не толма силою, елико умением воеваше... во всей же братии своей Олгерд превзыде владыстию и саном, поне пива и меду не пиаше, ни вина, ни кваса кисла, и великоумство и въздержание приобрете себе». Это рассуждение о воздержании Ольгерда от вина, пива и меда приобретало особенно острый характер в связи с тем, что рядом с ним под тем же самым 6885 г. был

98 Приселков. История, с. 135—140.

помещен рассказ о сокрушительном поражении, понесенном русским (суздальско-московским) войском от татарского царевича Арапши на реке Пьяне и вызванном легкомыслием и невоздержанностью воевод: «А где наехаху в зажитьи мед или пиво и испиваху до пьяна без меры, и ездять пьяни, по истинне за Пьяною пьяни».97

Игра слов, к которой прибег здесь сводчик 1408 г., — не случайный для него прием; он, по-видимому, характерен для этого автора. Чуть выше, под 6883 г., рассказывая о поражении, понесенном воеводой Плещеевым от новгородцев, летописец прибег к сходному каламбуру: «... покинув град свой, подав плещи (т. е. обратив спину к неприятелю, — Я. Л.), Плещеев побеже». Такая словесная игра еще раз подчеркивает связь свода 1408 г. с Киприаном — не только иерархом, но и писателем, одним из приехавших в XIV—XV вв. на Русь представителей южнославянской литературного школы, мастером «извития словес». Характерным примером «плетения словес» может служить и описание в своде 1408 г. «плача, рыдания и вопля» москвичей после нашествия Тохтамыша в 6890 г., построенное на грандиозном нагромождении синонимов (риторические упражнения автора почти полностью заменили в Тр. конкретное описание обороны города, в котором Киприан, судя по другим источникам, играл далеко не почетную роль).

«Киприановские» тенденции свода 1408 г. определили и ряд других его особенностей. Весьма недоброжелателен был сводчик к новгородцам, постоянно оказывавшим противодействие митрополиту; под 6900 г. он, как мы уже знаем (см. § 1.4), поместил специальное рассуждение о скверном «обычае» «суровых, непокорных, упрямчивых» представителей вечевой республики. Иным было отношение свода 1408 г. к Золотого Орде, восстановившей после похода Тохтамыша свой суверенитет над русскими землями. В этом вопросе сводчик был чрезвычайно сдержан и осторожен. Помещенный под 6888 г. рассказ «О великом побоище, иже на Дону» представляет собой, по всей видимости, наиболее раннее из известных нам описаний Куликовской битвы,98 но описание это кратко (весь рассказ занимает не более двух страниц текста), и историческое значение «победы великой», одержанной русскими войсками, еще не осознавалось летописцем. Событие

97 Рассказ о битве на Пьяне — едва ли не единственный неновгородский рассказ Тр. и последующих летописей, для которого может быть указан источник XIV в.; ср. запись дьяка Алексейки Владычки на пергаментной рукописи Поучений Ефрема Сирина 1377 г., сходную с началом рассказа Сим.—Тр. за 6885 г. о нападении на Нижний Новгород. Однако запись эта не упоминала имени Арапши и не содержала описания самой битвы (ср.: Срезневский И. Сведения и заметки о малоизвестных и неизвестных памятниках, I—XL. СПб., 1867, с. 58—64), добавленного, очевидно, в своде 1408 г.

98 Ср. ниже, с. 65—66, прим. 139.

это было заслонено в его представлениях последующими событиями — нашествием Тохтамыша и Едигея (походом Едигея и заканчивался свод 1408 г.). Чрезвычайно характерно для Тр. то объяснение, которое дает летописец отъезду Дмитрия из Москвы (6890 г.) при известии о походе Тохтамыша: «Князь же великий Дмитрий Ивановичь, то слышав, что сам царь идет на него со всею силою своею, не ста на бой, ни противу его поднял рукы, противу царя Тохтамышя, но поеха в свой град на Кострому». Здесь можно было бы предполагать оттенок иронии, своеобразную попытку киприановского сводчика поквитаться с князем за то, что тот изгнал Киприана, обвинив митрополита в трусливом поведении во время осады. Однако из дальнейшего текста видно, что осторожная тактика по отношению к татарам и действительно представлялась летописцу наиболее правильной и благоразумной. Рассказывая о том, как во время нашествия Едигея в 6916 г. Василий I попросил у тверского князя Ивана Михайловича помощи, а Иван Михайлович, «не хотя сего сътворити, ни изменити крестного целованиа и давного мира с великым князем», пошел к Москве «не в мнозе дружине» и, не дойдя, вернулся в Тверь, летописец явно одобряет это «премудрое коварство»: «Ни Едигея разгнева, ни великому князь погруби. Се же створи уменски, паче же истински».

При таком отношении к современным ему проблемам русско-татарских отношений свод 1408 г. еще менее склонен был проявлять интерес и сочувствие к борьбе с татарами в первой половине XIV в., ведшейся главным образом тверскими князьями. Тверского князя-мученика Михаила Ярославича (впоследствии канонизированного общерусского церковью) свод 1408 г. обвинил в том, что им в 6825 г. «зельем уморена бысть» Кончака, жена князя Юрия Даниловича и сестра хана Узбека; а далее кратко сообщалось, что в 6826 г. «убил царь Озбек в Орде великого князя Михаила Ярославича»; столь же бесстрастно сообщалось об убийстве Дмитрием Михайловичем Тверским своего соперника Юрия в 6833 г. и о казни Дмитрия в Орде в 6834 г.

Крайне лаконичные сообщения Тр. о русско-татарских отношениях первой половины XIV в. свидетельствуют не только о том, что сопротивление тверских князей не вызвало сочувствия сводчика 1408 г. В Тр. не получила сколько-нибудь ясного отражения и официальная московская точка зрения на эти события. Войска Кавгадыя привел на Тверь в 6825 г. московский князь Юрий; он же в следующем году добился казни Михаила Ярославича; в 6835 г., согласно тексту Тр. (заимствованному из Новгородской I), именно «князь Иван Данилович Московский по повелению цареву» пришел с «великой ратью татарскою» и «плениша Тферь и Кашин... и все княжение Тферское взяша и пусто сътвориша». Как же обосновывалась такая политика? Чем объясняли и оправдывали московские князья свое участие в татарских походах на русские земли? Этого мы из свода 1408 г. не узнаем;

никакой концепции московской великокняжеской политики до Дмитрия Донского этот свод не предлагает.

§ 6.0. Такая бедность в изложении основного материала Тр. за первую половину XIV в. дает основание вновь вернуться к вопросу, поставленному в начале этой главы. Существовало ли в XIV в. летописание с более ясной общерусской тенденцией. чем та, которая обнаруживается в своде 1408 г.? Какой летописной традиции следовал или противостоял свод 1408 г.? Для ответа на этот вопрос необходимо сопоставить Тр. с другими летописями не только текстологически, но и по их общему содержанию.

Из княжеств, соперничавших в XIV в. с Москвой за главенство над Северо-Восточной Русью, наиболее стойкую летописную традицию имело великое княжество Тверское. Тверское летописание сохранилось в Рог. и Тверском сборнике (далее: Тв. сб.); кроме того, А. Н. Насонову удалось обнаружить фрагмент тверского свода за 6822—6852 (1318—1348) гг. в сборнике ГИМ, Музейское собр., № 1473 (XVII в.).99 В Рог., как мы уже знаем, тверские известия, сходные с Тв. сб., начинаются с 6793 г. (в дальнейшем тексте только первое известие за 6796 г. взято, по-видимому, из источника первой части Рог. — суздальского летописца) и следуют до 6836 г. без существенных добавлений; с 6836 по 6883 г. тверской материал в Рог. соединяется с известиями общерусской летописи, сходной с Тр. и Сим.; с 6882 г. совпадение с Тв. сб. прекращается, и текст становится сходным с Сим. В Тв. сб. всю первую часть, вплоть до 6793 г., занимает ростовский летописный свод (судя по заметкам, помещенным под 6496 и 6527 гг., составитель сборника был ростовцем, писавшим в 1534 г.); свод этот основывался на Ермолинской (или близкой к ней Львовской) летописи и содержал также заимствования из Новгородской I летописи; после 6883 г. в составе этого сборника вновь появляются нетверские известия; но в тексте за 6793—6883 гг. только известия 6849—6871 гг. заимствованы в Тв. сб. из другого источника (возможно, ростовского), близкого к МАк (параллельный Рог. тверской текст за 6849—6852 гг. содержится в Музейском фрагменте); весь остальной текст Тв. сб. сходен с Рог.100

Совпадение основного текста Рог. и Тв. сб. за 6793—6883 гг. дает основание предполагать, что их общим источником в этой части была тверская летопись, доходившая до 6883 г. Когда же она была составлена? А. Н. Насонов считал, что общим источником Рог. и Тв. сб. был тверской свод 1455 г. великого князя

99 Насонов А. Н. О тверском летописном материале в рукописях XVII в. — Археографический ежегодник за 1957 г., М., 1958, с. 30—40. Тв. сб. издан, см.: ПСРЛ, т. XV. СПб., 1863.

100 Ср.: Шахматов А. А. Разбор сочинения И. А. Тихомирова «Обозрение летописных сводов Руси северо-восточной», с. 93—109; Насонов А. Н. Летописные памятники Тверского княжества, с. 709—713, 723—724.

Бориса Александровича. Исследователь мотивировал такую датировку тем, что и в Рог. и в Тв. сб. отразился, по его мнению, летописный текст, основанный на своде 1448 г.101 К тексту этому, представляющему собой, по-видимому, выборку из Новгородской IV летописи, мы еще обратимся (см. ниже, § 9.0); здесь же отметим, что выборка из HIV читается только в первой части Рог. (в соединении с какой-то суздальской летописью), в разделе до 6793 г.; дальше никаких заимствований из нее в Рог. нет. В Тв. сб. не обнаруживается вообще никаких следов этой выборки. Таким образом, говорить о влиянии свода 1448 г. или его переделки на общий текст Рог. и Тв. сб. за 6793—6883 гг. невозможно.102 Кроме того, отражение тверского свода 1455 г. в Рог., дошедшем в списке, датируемом по водяным знакам серединой XV в., вообще представляется маловероятным.103

В Рог. и Тв. сб. действительно обнаруживаются следы влияния памятника начала XV в., но этим памятником был, по-видимому, свод 1408 г. Под 6835 г. здесь сообщается, что во время нашествия Федорчука бог «заступил благовернаго великаго князя Иоанна Даниловича... от иноплеменник»; под 6836 г. читается уже знакомое нам известие Тр. о «тишине великой на 40 лет» после победы Калиты. Таким образом, тверской свод, лежащий в основе Рог. и Тв. сб. и доведенный до 6882 г., был, как можно думать, отредактирован в начале XV в. на основе свода 1408 г. (или его тверской редакции 1412 г., о которой мы еще будем говорить).

Что же представлял собой этот свод в первоначальном виде? Почему сходные тверские известия Рот. и Тв. сб. столь резко обрываются на 6883 (1375) г., т. е. как раз на том времени, когда претендовавший ранее на владимирский престол Михаил Александрович Тверской вынужден был отказаться от борьбы и заключить мир с Дмитрием? А. Н. Насонов высказывал уже предположение, что свод 70-х годов был составлен в Твери в ходе борьбы за владимирский престол, но что свод этот был прекращен после неудачи Михаила в 1375 г.104

Найденный А. Н. Насоновым летописный фрагмент за 6822—6852 гг. позволяет установить некоторые дополнительные дан-

101 Н а с о н о в А. Н. Летописные памятники Тверского княжества, с. 737—738.

102 Единственное отмеченное А. Н. Насоновым (Летописные памятники Тверского княжества, с. 737) известие, совпадающее и в Тв. сб. и в Рог. с HIV (в Софийской I его нет), — известие 6800 г. о закладке церкви Николы на Липне в Новгороде. Но известие это читается в Новгородской I летописи (младшего извода; в старшем изводе здесь пропуск), которая, по всей видимости, оказала влияние и на общий источник Рог. и Тв. сб. (см. ниже, с. 52—53, прим. 110), и отдельно на Тв. сб.

103 См.: Кучкин В. А. Арсений Николаевич Насонов. Биография и творческий путь. — В кн.: Летописи и хроники. Сборник статей 1973 г. М., 1974, с. 12.

104 Насонов Л. Н. Летописные памятники Тверского княжества, с. 770.

ные о тверском своде XIV в. Музейский фрагмент не только не обнаруживает зависимости от Рог. и Тв. сб., но и содержит, как справедливо заметил А. Н. Насонов, ряд уникальных тверских известий.105 Еще более интересно, что в Музейском фрагменте не оказывается известий об избавлении Ивана Даниловича «от иноплеменных» в 6835 г., о «тишине великой на 40 лет» в 6836 г.; нет также сообщений о возвращении на Русь в 6847 г. московских князей Семена, а затем Ивана, пожалованных «богом и царем», и других московских известий, связывающих Рог. и Тв. сб. с Тр.106 Не значит ли это, что Музейский фрагмент отражает, хотя и в позднем и отрывочном виде,107 первоначальный вид тверского свода конца XIV в.?

Взаимоотношения между тверским летописанием и сводом 1408 г., были, по-видимому, столь же сложными, как и взаимоотношения новгородского летописания с тем же сводом. Протограф Рог.—Тв. сб., составленный в первой половине XV в., уже

105 Насонов А. Н. О тверском летописном материале..., с. 32—33. Часть этих известий отыскивается в Никоновской летописи. Отметим еще сохранившиеся только в Музейском фрагменте именование Дмитрия Михайловича «благоверным великим князем» под 6834 г., упоминание о возвращении Константина Михайловича Тверского из Орды в 6850 г. и начало незавершенного известия 6851 г.: «Toe же осени как был на Костроме...».

106 В Музейском фрагменте нет также известий Рог.—Тв. сб. о походе Юрия Московского к Выборгу в 6830 г. (в Тр., судя по Сим., — в 6832 г.), о взятии новгородцами Устюга и сражении под Луками в 6832 г. (было и в Тр., судя по Сим.); к известию о смерти Дмитрия в 6834 г. нет добавления об убийстве также Александра Новосильского «на реце, нарицаемой Кондракли» (было в Тр.—Сим.); к известию о «рати на Русскую землю» в 6835 г. не добавлено: «а воевода Федорчюк, 5 темников» (было в Тр.—Сим.); нет известия 6840 г. о «меженине», прозванной «рослая рожь» (было в Тр.). В Музейском фрагменте в отличие от Рог. (в Тв. сб. здесь пропуск) нет также вторичного известия 6847 г. о гибели Александра и Федора Тверских («и розоиманы быша по ставом» — текст Рог. совпадает с Тр.—Сим.) и в отличие от Рог.—Тв. сб. нет сходных с Сим. (Тр.) известий 6847 г. о походе Товлубия, о походе Ивана Калиты в Орду и его возвращении («пожалован бысть богом и царем»), о походе в Орду князей Ярославского и Белозерского и гибели Андрея Козельского. Следует отметить, однако, что под 6837 г. в Музейском фрагменте помещено явно анахронистическое известие, имеющее сходство с известием Рог.—Тв. сб. об Иване Калите за 6836 г.: «А князь Юрья Даниловичь выиде на великое княжение из Орды и бысть тишина христианом, божиим милосердием и управлением». Учитывая последовательное отсутствие в Музейском фрагменте совпадений Рог.—Тв. сб. с Тр., мы склонны видеть здесь не искажение протографа, а скорее вставку переписчика (рукопись Музейского фрагмента — XVII в.), знавшего известие о «тишине великой», читающееся во всех русских летописях XV—XVII вв., и очень неточно ее воспроизведшего (с перепутанным именем князя).

107 Вторичными чертами Музейского фрагмента следует, по-видимому, считать сокращение второй части рассказа Рог.—Тв. сб. о восстании против Щелкана в 6834 г., а также соединение известий 6823—6825 гг. под 6823 г. и смещение дат начиная с 6827 г. (этот год обозначен здесь как 6831 г., годовой даты 6828 нет; вместо 6829 г. поставлен 6833 г., вместо 6830—6833 гг. — 6834 г.; начиная со вторичной даты 6834 датировка совпадает с Рог,—Тв. сб.).

испытал, как и Новгородская I летопись младшего извода, влияние киприановского свода; с другой стороны, тверской свод конца XIV в. (подобно новгородской летописи XIV в.) был, как мы можем полагать, одним из источников Тр. Так, под 6830 г. мы читаем в Рог., Тв. сб. и Музейском фрагменте о приходе на Русь (после отправления в Орду тверского князя Дмитрия Михайловича) посла Ахмыла (Ахмула, Ахмута), сотворившего «много зла» христианам (согласно Музейскому фрагменту, им был разграблен Ярославль); под 6831 г. сообщается о закладке церкви Федора в Твери.108 Оба эти известия тверские, но они читаются и в Тр. — очевидно, это заимствования свода 1408 г. из тверского источника.

Можно согласиться с А. Н. Насоновым, что тверская летопись XIV в. представляла собой именно свод, т. е. что она включала в свой состав материал из ряда летописей, причем не только тверской.109 Так, в Рог. и Музейском фрагменте мы читаем под 6841 и 6842 гг. известия о взаимоотношениях московского князя Ивана с Ордой (известий этих нет в Тр.); в Рог., Тв. сб. и Музейском фрагменте читается и ряд новгородских, суздальских и брянских известий.110 О том, что протограф Рог., Тв. сб. и Музейского

108 Заметим, однако, что к известию о построении церкви в 6831 г, в Сим.—Тр. добавлено, что ее строителем был игумен Иван Царегородский. Отметим еще тверские известия Рог., Тв. сб. и Музейского фрагмента (с 6822 г.), совпадающие с Сим. — Тр. по содержанию, но не текстуально, под годами: 6814 (Рог.—Тв. сб.—6815), 6816, 6820 (Рог.—Тв. сб.— 6821), 6822, 6823 (Рог.—Тв. сб. — 6824; Музейский фрагмент — 6823; известие о новом епископе в тверских летописях помещено отдельно от известия об отставке его предшественника), 6824.

109 Особого рассмотрения заслуживал бы вопрос о том, когда именно начало вестись тверское летописание, лежащее в основе свода, отразившегося в Рог., Тв. сб. и Музейском фрагменте. Характерно, что точные даты начинаются в тексте Рог.—Тв. сб. только с 6823 г. (две точные даты, относящиеся к иерархам, имеются в предшествующем тексте лишь в статьях 6797 и 6820 гг.). Поэтому М. Д. Приселков ставил под сомнение предположение А. Н. Насонова, что летописные записи начались в Твери в связи с построением церкви св. Спаса в 1285 (6793) г. (ср.: Насонов А. Н. Летописные памятники Тверского княжества, с. 769; Приселков. История, с. 106—107).

110 См. в Рог.—Тв. сб. (в пределах 6822—6852 гг. и в Музейском фрагменте) суздальско-нижегородские известия 6839 и 6878 гг., ростовские известия 6789 и 6800 гг., новгородские известия 6821 и 6836 гг., брянские известия 6822, 6838 и 6841 гг. Ср.: Насонов А. Н. Летописные памятники Тверского княжества, с. 734—736. А. Н. Насонов, на наш взгляд, излишне расширяет фонд этих известий, как и вообще известий, возводимых им к тверскому летописанию, включая в него все известия Рог., отсутствующие в Сим. (но отсутствующие также и в Тв. сб.); подтверждением их тверского происхождения представлялось Насонову нахождение многих из них в Никоновской летописи (ср.: там же, с. 727—732). Но уже М. Д. Приселков отметил (см. выше, с. 37, прим. 65), что Никоновская летопись испытала наряду с влиянием тверского летописания влияние свода 1408 г. (в редакции 1412 г.); ряд известий Рог., отсутствующих в Сим., обнаруживается в Белорусской I летописи и может быть возведен к Тр. (см. выше, § 4.1). Новгородские известия Рог.—Тв. сб. за 6800 (строительство

фрагмента был официальным великокняжеским сводом тверских князей, свидетельствуют и тенденции этого памятника. Тенденции эти получили яркое отражение в рассказах о столкновении тверского князя Михаила Ярославича с Юрием и Кавгадыем и о его «нужной смерти за христианы» в 6825—6827 гг.,111 о восстании против «беззаконного и треклятого» Щелкана в 6834—6835 гг., о «кончине за христианы» князя Александра и его сына Феодора в 6847 г., о войне Твери с Москвой и Новгородом в 6883 г.

Текст Тв. сб. позволяет даже высказать предположение о вероятном наименовании тверского свода XIV в. В разделе, не совпадающем с Рог. и Музейским фрагментом, здесь помещена повесть, посвященная тверскому князю Михаилу Александровичу, но имеющая заголовок «Предисловие летописца княжения Тферскаго благоверных князей Тферьскых».112 В этом «Предисловии» содержится ссылка на более ранний летописный памятник — «Владимирский полихрон». Ссылка эта не осталась незамеченной в науке: именно на это сообщение Тв. сб. опирался А. А. Шахматов, когда высказывал уже известное нам предположение о Полихроне начала XIV в. (см. выше, § I.0, I.1) и другое предположение— о Полихроне начала XV в. (см. ниже, § 7.1). Но в каком контексте упоминается «Владимирский полихрон» в Тв. сб.? В весьма определенном. Здесь говорится о могуществе тверского князя Александра Михайловича, «иже также самодерьжец бе, владеяше землю Русскую...»; и далее: «Дозде пишущу уставихом и с прьваго летописца въображающе, якоже Володимерский полихрон, степенем приведе, яве указует и пречестнейша сего в князех являет, словуще имя Михаила Александровича».113 Естественно предположить на основании этих слов, что «Владимирский полихрон» был не митрополичьим (как думал А. А. Шахматов), а тверским великокняжеским сводом, подкреплявшим претензии Михаила Александровича на владимирский престол (чем и объяснялось его название).

церкви Николы на Липне) и 6881 гг. могли быть добавлениями из Новгородской I летописи младшего извода.

111 О тексте повести о Михаиле Ярославиче, читающемся в тверском летописании, см.: Кучкин В. А. Повести о Михаиле Тверском. М., 1974, с. 119—134. В этой монографии В. А. Кучкин исходит еще из представления о своде 1455 г. как общем источнике Рог.—Тв. сб., хотя в недавно опубликованной статье он высказал обоснованные сомнения по этому поводу (см.: Кучкин В. А. Арсений Николаевич Насонов, с. 12).

112 А. Н. Насонов считал, что «Предисловие» было предпослано тверскому летописному своду 1455 г. и попало в Тв. сб. не на место (Насонов А. Н. 1) Летописные памятники Тверского княжества, с. 742—746; 2) О тверском летописном материале..., с. 31—32, прим. 16). Однако решение вопроса о происхождении «Предисловия» осложняется тем, что текст его в значительной степени совпадает с текстом повести о преставлении Михаила Александровича, сохранившейся в наиболее полном виде в Новгородской IV летописи, и мог восходить к этой летописи (ср.: Дубенцов Б. И. К вопросу о так называемом «Летописце княжения Тферскаго». — ТОДРЛ, т. XIII. М—Л., 1957, с. 118-157).

113 ПСРЛ, т. XV, стлб. 465.

Тверское летописание XIV в. подверглось впоследствии, как мы отметили, дополнениям на основе свода 1408 г. Некоторое представление об этом этапе тверской летописной работы может дать рассказ о нашествии Едигея в 6916 (1408) г., сохранившийся в Рог. (в Тв. сб. здесь иное, нетверское известие), Сим. (а также и в Никоновской летописи). Хотя общий текст Рог.— Сим. в основной части может быть возведен к своду 1408 г., однако рассказ о Едигее оказывается в этих летописях несходным с Тр., поскольку мы можем судить о ней на основании выписок Н. М. Карамзина. Составитель свода 1408 г., как мы видели, считал сопротивление Едигею безнадежным и даже оправдывал «премудрое коварство» тверского князя Ивана Михайловича, который постарался уклониться от участия в столкновении Едигея с великим князем московским. Рассказ 6916 г., читающийся в Рог. — Сим., проникнут иной тенденцией. Автор его осуждает русских князей, ссорящихся между собой, вступающих в союз с татарами и «ляхами» (особенно его возмущает передача древнего Владимира в «одрьжание» католику — князю Свидригайло), и берет себе за образец «великого Селивестра Выдобажьского» (Выдубицкого), поучавшего древних «властодержьцев». Общерусская точка зрения автора соединяется с особым интересом к тверским землям: «(Татары) Тферьскаго настолованна дому святаго Спаса взяша волость Клиньскую, и множество людей посекоша, а иных в плен поведоша». Эти особенности рассказа (и явно тверские известия Сим.—Рог. за 6918—6920гг.) побудили М. Д. Приселкова видеть в Сим.—Рог. особую редакцию свода 1408 г. (Тр.), составленную в Твери в 1412—1413 гг.114 Но сама по себе эта редакция митрополичьего свода, если судить о ней по Сим.,115 почти

114 Приселков. История, с. 115—116. А. А. Шахматов в незаконченном исследовании о Сим. не успел охарактеризовать вторую часть этой летописи, охватывающую 1390—1412 гг. (ср.: А. А. Шахматов. Симеоновская летопись XVI в. и Троицкая начала XV в., с. 6), но в обобщающей статье для энциклопедического словаря он писал, что текст Сим. за 1390—1412 гг. «представляет, как кажется, извлечение из не дошедшего до нас тверского летописного свода» (Шахматов. Обозрение, с. 367). Считая, что рассказ о нашествии Едигея в Рог.—Сим. «был составлен в Твери едва ли не со слов отъехавшего в Тверь какого-то московского политического деятеля», М. Д. Приселков опирался, очевидно, на высказывания автора против «юных» бояр Василия I, вытеснивших его «бояр старых».

115 М. Д. Приселков не указал в своей работе, как именно он представляет себе состав тверской редакции свода 1408 г. и взаимоотношения Рог. и Сим.: были ли тверские известия Рог. за 6797—6883 гг. исключены в Сим. из общего протографа или, напротив, добавлены в Рог.? Однако столь тщательное вычленение и исключение в Сим. тверских известий (особенно в разделе за 6836—6883 гг., где тверские известия перемежаются в Рог. с известиями Тр.) представляется весьма маловероятным; более естественно предположить, что тверская редакция свода 1408 г., составленная в 1412 г., основывалась на Тр. и лишь сократила ее текст после 6898 (1390) г., заменив рассказ о Едигее и добавив тверские статьи 6918— 6920 гг.; Сим. передала до 6920 г. (с уже известными нам отклонениями, дополнениями из Московского свода) текст этой редакции; Рог. добавил из общего с Тв. сб. протографа тверские известия за 6797—6883 гг.

не была связана с Тверью (составитель ее вовсе не был солидарен с великим князем Иваном Михайловичем, уклонившимся от борьбы с Едигеем); лишь в Рог. и в более позднем Тв. сб. текст свода 1408 г. оказался соединенным с тверским летописанием XIV в. Дальнейшая судьба тверского летописания (отразившегося после 1412 г. в Тв. сб.) 116 выходит за пределы нашей темы. Здесь нам необходимо только отметить существование в Твери уже в XIV в. общерусского летописания.

О суздальско-нижегородском летописании XIV в. столь определенных данных не сохранилось. Какой-то суздальский летописец читается, как было отмечено выше (см. § 4.0), в первой части Рог., до 6796 г.,117 однако ни характер, ни время составления этого летописца на основе имеющегося материала установить невозможно. Более существенны для нашей темы следы суздальского летописания в кратком ростовском своде 1419 г., сохранившемся, как мы уже знаем, в последней части (6747—6927 гг.) Московско-Академического списка Суздальской летописи (МАк). Уже под 6760 (1252) г. в МАк читается известие: «Приде Неврюй и прогна князя Андрея за море». Речь идет здесь об изгнании владимиро-суздальского князя Андрея Ярославича (брата Александра Невского), но известие МАк резко расходится с Лавр.—Тр.: Лавр. (Тр. здесь, очевидно, следовала своду 1305 г.) ни словом не упоминала о Неврюе, возлагая всю вину за это изгнание на самого Андрея («сдумаша Андрей князь Ярославичь с своими бояры бегати, нежели служить царем, и побежаша на неведому землю») и с торжеством сообщая о переходе владимирского престола к Александру Ярославичу; МАк сохранила (хотя и в весьма фрагментарном виде) иную версию, более самостоятельную по отношению к официальной традиции, связанной с Александром Невским.118 Под 6868 г. мы читаем в МАк (и

116 В Тв. сб. тверские известия (хотя и весьма фрагментарные) читаются вплоть до 6994 (1486) г.; А. Н. Насонов возводил эту часть Тв. сб. к тверскому своду Бориса 1455 г. и своду конца XV в., составленному при дворе внука Ивана III Дмитрия, связанного с Тверью через своего отца Ивана Молодого (сына Ивана III от Марин Тверянки) (Насонов А. Н. Летописные памятники Тверского княжества, с. 739—751 и 771—772). Возражая автору настоящей книги, обратившему внимание на резкие различия между Тв. сб. и летописцем, использованным в «Похвальном слове Борису Александровичу» инока Фомы (Лурье Я. Роль Твери в создании Русского национального государства. — Ученые записки ЛГУ, 1939, № 36, с. 97—101), А. Н. Насонов указывал, что текст за XV в., дошедший в Тв. сб., редактировался и перерабатывался московским автором и не однороден по своей тенденции (Насонов А. Н. О тверском летописном материале..., с. 32, прим. 16). Такое редактирование, конечно, возможно, однако в дошедшем до нас тексте (кроме, может быть, «Предисловия») не сохранилось никаких черт, которые позволяли бы связывать Тв. сб. с великокняжеским летописанием Бориса.

117 Шахматов. Обозрение, с. 314—316.

118 Ср.: Fennell J. Andrej Jaroslavic and the Struggle for Power in 1252. An Investigation of the Sources. — Russia Mediaevalis, t. I. Miinchen, 1973, p. 49-63.

в Тв. сб., заимствовавшем это известие из ростовского источника): «убиша царя Навруса и по нем седе Ходирь, и да княжение Дмитрию Суждальскому, и коемуждо князю отчину свою». Речь идет о важнейшем политическом событии: в 1360 г. Дмитрий Константинович Суздальско-Нижегородский получил великое княжение владимирское, на которое претендовал его соперник — Дмитрий Донской; свод 1408 г., как мы уже знаем (см. § 5.1), осуждал это пожалование, как совершенное «не по отчине, не по дедине». В МАк, очевидно, отражение прямо противоположной, суздальской летописной традиции. Сохранение этой традиции в ростовском своде 1419 г., естественно, объясняется близостью между суздальскими и ростовскими князьями в ходе борьбы за владимирский престол. В числе князей, получивших от Ходыря «отчину свою», был и ростовский князь Константин Васильевич, о «нелюбви» которого с его соперником Андреем Федоровичем МАк (и Тв. сб.) сообщала под 6870 г.119 В том же 6870 г. Дмитрий Иванович Московский «сгони» Дмитрия Константиновича с великокняжеского престола, а в следующем году в Ростов вступил Андрей Федорович с московской ратью («а с ним Иван Ржевъскый, с силою великою» — МАк под 6871 г.), и Константин Васильевич вынужден был удалиться в Устюг (МАк под 6872 г.).

Краткий летописный текст, дошедший в МАк, дает далеко не полное представление о своде, лежащем в его основе. Для того чтобы убедиться в общерусском значении этого свода, необходимо обратиться к летописанию последующего времени. В своде 1448г. (протографе Софийской I и HIV) и (веще большем объеме) в восходящей к нему HIV мы находим целый ряд суздальских и ростовских известий, частью совпадающих с МАк, частью уникальных (ср. ниже, § 10.3); к ростовскому (или суздальско-ростовскому) летописанию XIV в. восходил и кирилло-белозерский свод, лежащий в основе Ермолинской летописи и Сокращенных сводов конца XV в. (ср. ниже, § 30).

В дальнейшем мы еще вернемся к суздальско-ростовской традиции, пока же отметим, что некоторые известия Тр., сходные с МАк и относящиеся к Ростову и Суздалю, могли быть заимствованы сводом 1408 г. из источников XIV в. (суздальских, ростовских или соединенных в каком-то едином летописании) ростовского свода 1419 г.120

§ 6.1. При определении московского источника известий Тр. за XIV в. исследователь оказывается в еще более трудном положении, чем при определении остальных ее источников. Текстов, параллельных Тр., которые независимо от нее могли бы восхо-

119 Ср.: Экземплярский А. В. Ростовские владетельные князья. Ярославль, 1888. с. 38—39 и 46—47.

120 В Тр. (Сим.) и МАк сходны ростовские известия за 6813 (МАк — 6813 и 6815), 6836 (смерть Прохора — в МАк короче), 6916 (дата пожара, в Тр. — 21 июня, в МАк — 24 июня) гг. и суздальские известия за 6822 (смерть епископа) и 6863 (смерть князя Константина Суздальского) гг.

дить к более раннему московскому летописанию XIV в., мы не знаем.121 Но если нет сравнительно-текстологических данных о московских источниках Тр., то имеются зато прямые, хотя и весьма лаконичные, данные о каком-то общерусском, возможно московском, источнике этой летописи. Под 6900 г. свод 1408 г., как мы знаем, предлагал читателю для проверки высказанных в своде обвинений против новгородцев обратиться к «Летописцу великому русскому» и прочитать «от великого Ярослава до сего князя ныняшнего». Что же это был за летописец? При определении его характера М. Д. Приселков исходил прежде всего из того, что составитель Тр., свода, близкого к Киприану, явно противопоставлял «Летописец великий русский» своей собственной митрополичьей летописи и ссылался на него как на авторитетный «документ», свидетельствующий против враждебных Киприану новгородцев. Таким «документом, не возбуждающим сомнений», должен был быть, по мнению исследователя, московский велико-

121 Ни одна из известных нам летописей не может быть непосредственно (не через свод 1408 г.) возведена к московскому летописанию XIV в. Хотя сплошное сходство Сим. и Рог. с Тр. кончается на известиях 6899— 6900 гг., отдельные заимствования из свода 1408 г. (отмеченные у Н. М. Карамзина) обнаруживаются в Сим.—Рог. и после этого года (записи 6902 и 6903 гг.). Нет оснований возводить к московскому своду, предшествовавшему Тр., и общерусские известия Вл. Л. Л. Муравьева, высказавшая недавно предположение о том, что общерусским (московским) источником, использованным во Вл., был «Летописец великий русский», основывает этот вывод на том обстоятельстве, что в рассказе о смерти Дмитрия Донского под 6897 (1389) г. во Вл. не упомянут его сын Константин, родившийся в 1388 г.; следовательно, по ее мнению, источник Вл. был составлен не позднее 1389 г. (Муравьева Л. Л. Об общерусском источнике Владимирского летописца, с. 148—149). Но если бы источник Вл. еще не знал о рождении Константина Дмитриевича, он должен был быть составлен не позднее 1388 г.; однако это невозможно уже потому, что пропуск имени Константина обнаруживается в статье 6897 (1389) г. — о смерти Дмитрия. Следовательно, рассказ был составлен наверняка после рождения Константина и пропуск его имени (как и пропуск имени другого сына — Ивана, родившегося в 1380 г.) не имеет датирующего значения. Среди приведенных Л. Л. Муравьевой известий Вл., отсутствующих в других летописях, лишь одно или два могли восходить к раннему источнику (см. с. 39, прим. 70), но таким источником естественнее всего считать Тр., полная реконструкция которой еще не завершена (см. выше, § 4). К Тр., по-видимому, восходят и известия Вл. за 6900 и 6913 гг. (см. выше, с. 42, прим. 81). В отличие от перечисленных летописей Белорусская I обнаруживает определенную брешь в изложении известий конца XIV в. После известия 6896 г. о смерти Дмитрия Донского, очевидно восходящего к Тр. (в Сим. «долго вечера... в час нощи»; в Бел. испорченное «долгонощи»), здесь снова приведены известия (но иные, чем в предыдущем тексте) за 6893—6896 гг. Нет в Бел. и характерной для Тр. (и Сим.—Рог.) дублировки известий о Митяе, помещенных под 6885 и 6887 гг.: в Бел. только под 6887 г. сообщается о поездке «Михаила игумена в Царьград», причем без всякого осуждения. Но Бел. — относительно поздняя и сильно сокращенная компиляция; составитель ее просто мог оборвать цитирование свода 1408 г. на 6896 г., перейдя затем к своему другому источнику — Софийской I летописи (начиная с 6893 г., откуда и произошла дублировка трех годовых статей).

Княжеский свод, доведенный до «князя ныняшнего», т. е. до Василия I, вступившего на престол в 1389 г.122

Но как восстановить текст московского свода — источника Тр.? При отсутствии параллельных памятников единственным путем

Схема происхождения Лаврентьевской, Троицкой и связанных с ними летописей.

такого восстановления становилось разделение текста Тр. на слои, «расшивка» ее на предполагаемые источники. К московскому

122 М. Д. Приселков. История, с. 121—122. В одной из ранних работ А. А. Шахматов высказывал предположение, что «Летописец великий

великокняжескому своду («Летописцу великому русскому») М. Д. Приселков относил московские и некоторые церковные известия Тр.123 Однако известия эти (вплоть до времени Дмитрия Донского) оказывались весьма бедными; разграничить среди них первоначальные записи московских летописцев и дополнения, сделанные сводчиком начала XV в., едва ли возможно. Известия о первых московских князьях не имеют точных дат, которые свидетельствовали бы о современной событиям записи; иногда они представляют собой сводку известий за несколько лет (например, известие 6829 г.: «на ту же зиму князь великий Юрий Даниловичь поехал в Новгород Великий, оттоле и в Орду пошел на четвертое лето...»).124 Поздний характер имеют, например, те дополнения Тр. к тексту свода 1305 г. за конец XIII—начало XIV в., о которых мы уже упоминали, в частности дополнения за 6805 и 6811—6813 гг., относящиеся к московским князьям.

Свод 1305 г., отразившийся в Тр. на всем своем протяжении, привлекался, очевидно, непосредственно сводчиком 1408 г.; естественно отнести к работе сводчика и дополнения к этому своду за начало XIV в. Так, к известию свода 1305 г. о смерти Даниила Московского добавлены имена его предков и указание на место погребения; но никаких черт современной записи это дополнение не имеет, точная дата смерти взята здесь из свода 1305 г. Составителю свода 1408 г., по убедительному предположению М. Д. Приселкова, принадлежало и единственное известие о московской политике, имевшее оценочный (а не только чисто информационный) характер и прославлявшее Ивана Калиту: имеется в виду сообщение о том, что после получения Иваном Даниловичем в 6836 г. великокняжеского престола «бысть оттоле тишина велика на 40 лет и престаша погании воевати Русскую

русский», упомянутый в Тр., был «киприановской редакцией общерусского свода», т. е., очевидно, митрополичьей летописью (Шахматов А. А. Общерусские летописные своды XIV и XV вв. — ЖМНП, 1900, № 11, отд. 2, с. 151); это же мнение выразили В. Л. Комарович (в кн.: История русской литературы, т. II, ч. I, с. 195—196) и недавно И. Б. Греков (Греков И. Б. Восточная Европа и упадок Золотой Орды. М., 1975, с. 325—326). Однако А. А. Шахматов никак не определял характера самой Тр. Но если свод 1408 г. (Тр.), как убедительно показал М. Д. Приселков, был митрополичьей летописью, связанной с Киприаном. то «Летописец великий русский», на который составитель Тр. ссылался как на иной памятник, на основе которого можно проверить правильность данной в своде 1408 г. оценки новгородцев (которая могла показаться читателю чересчур пристрастной), очевидно, не мог быть таким же митрополичьим сводом (это обстоятельство было отмечено уже в статье: Приселков М. Д. Летописание XIVв., с. 30—32).

123 В основном к «Летописцу великому русскому» М. Д. Приселков относил те известия Тр., которые нельзя было возвести к другим летописным центрам (Приселков. История, с. 122—128, 130—134). Однако принципы этого разделения не были указаны исследователем и не всегда понятны для читателя (например, отнесение описания чумы в Переяславле к «Летописцу великому русскому»; см.: там же, с. 127).

124 Приселков, История, с. 122—123.

землю и закалати христиан». Совершенно ясно, что известие это не могло быть написано ранее чем через 40 лет после 6836 (1328) г., т. е. не ранее 6876 (1368) г. Под 6876 г. в Тр. действительно содержится рассказ о великом «зле», понесенном Русской землей от нашествия Ольгерда, и читается запись, прямо связывающая это событие с приведенным текстом 6836 г.: «от Федорчюковы рати до Ольгердовы лет 41». Но рассказ о походе Ольгерда («не толмо силою, елико умением воеваше») принадлежит, как мы уже отмечали, к числу типичных для киприановского свода 1408 г. и весьма нелестных для московских князей рассказов. Кроме того, самое сопоставление похода Федорчука на Тверь в 6835 г. и похода Ольгерда на Москву в 6876 г. обнаруживало руку не великокняжеского сводчика, а летописца, который пытался здесь стать на общерусскую точку зрения: ведь прямым и виднейшим участником «Федорчюковой рати» был сам Иван Калита и с московской точки зрения поход этот никак не следовало сопоставлять с походом Ольгерда на Москву.125 Сводчиком 1408 г. были, очевидно, собраны и те известия более широкого характера (о событиях в Византии, в Золотой Орде, о суздальско-нижегородских делах), которые читались (судя по Сим. и Рог.—Бел.) в Тр. (см. выше, § 4.1).

Какие же известия могут быть в таком случае отнесены к московскому летописанию XIV в.? С какого времени начало вестись это летописание? О первых московских князьях — Данииле Александровиче и Юрии Даниловиче не сохранилось известий, которые можно было бы считать современными записями московских летописцев;126 даже сообщение о смерти Юрия в 6833 г. не имеет признаков московского происхождения; об убийстве этого князя в Орде от руки его недруга Дмитрия Тверского сообщено без всякого осуждения убийцы; нет даты погребения Юрия в Москве. Первый московский князь, о котором в Тр. читаются известия с точными датами (хотя и весьма краткие), — это Иван Данилович; сведения о его семейных делах появляются под сравнительно ранними датами. Под 6825 (1317) г. летопись сообщает о рождении у него сына Семена (будущего Семена Гордого); под следующими годами читается ряд таких же лаконичных известий

125 Там же, с. 137—138.

126 Этому наблюдению противоречит, на первый взгляд, мнение М. Д. Приселкова (высказанное им в полемике с А. Н. Насоновым), что известие Рог. и Тв. сб. за 6796 (1288) г. о войне тверского князя Михаила Ярославича с Дмитрием Переяславским было не тверским, как полагал Насонов, а московским. Однако известие 6796 г., не имеющее точной даты, представлялось Приселкову не современной — тверской или московской — записью (в этом и заключалась сущность его спора с Насоновым, см. выше, с. 52, прим. 109), а более поздней «торжествующей записью москвича» (Приселков. История, с. 107, прим. 1). Независимо от того, верен ли этот вывод или нет (нам представляется, что известие это могло восходить к тверскому своду 1375 г.), оно ничего не говорит о существовании московского летописания в XIII в.

о рождениях,127 смертях 128 и прочих событиях из жизни московского княжеского дома. Параллельно с ними помещаются столь же краткие, но тоже датированные известия о строительстве церквей и прочих церковных делах.129 К какому же источнику могут быть возведены эти известия? М. Д. Приселков полагал, что перед нами — известия московских великокняжеских сводов, первый из которых был составлен в 1340 г. (смерть Ивана Калиты) при митрополичьей кафедре на основе семейной хроники Даниловичей (которая велась с 1317 г.) и митрополичьего летописца; завершением всей этой летописной работы стал, по М. Д. Приселкову, «Летописец великий русский» 1389 г.130

§ 6.2. Но если в XIV в. существовал ряд московских великокняжеских сводов, то чем же объяснить то, что вплоть до конца XIV в. (до Куликовской битвы) мы не обнаруживаем в Тр. никаких попыток обосновать и оправдать московскую великокняжескую политику, и особенно политику первой половины XIV в., когда московские князья боролись за владимирский престол с тверскими князьями и победили их? Мы уже знаем (см. § 6.0), что тверская политика этого периода получила развернутое обоснование в памятниках летописания, отразившихся в традиции XV в., несмотря на поражение и многократное разорение Тверской земли (отразилась она и в агиографических памятниках). Отсутствие в Тр. официальной версии московской политики до Дмитрия Донского можно было бы объяснить тем, что перед нами митрополичий свод Киприана, составитель которого просто не сохранил соответствующих текстов московского великокняжеского летописания XIV в. Но не сохранилась ли в таком случае московская версия истории междукняжеской борьбы до Дмитрия Донского в московских великокняжеских сводах более позднего времени, имевших очевидную возможность пользоваться текстом «Летописца великого русского» и его предшественников XIV в.? Вопрос этот вставал перед М. Д. Приселковым. Но, обратившись к великокняжеским и царским сводам более позднего времени (Воскресенская, Львовская и Никоновская летописи), исследователь не обнаружил в них каких-либо московских (великокняже-

127 См. известия Тр. под годами: 6825, 6827, 6834, 6835, 6845, 6849 (о рождении и смерти Константина Семеновича без точной даты), 6855, 6857, 6858, 6861. Более обильными становятся эти известия со времени Дмитрия Донского.

128 См. известия Тр. под годами: 6828, 6833, 6839, 6848, 6853, 6867.

129 См. известия Тр. о закладке церквей под годами: 6834, 6836. 6837, 6838, 6841. См. также известия о гибели церквей при пожаре в 6851 г., о смерти митрополита Феогноста в 6862 г. (поставление его преемника Алексея упоминается под следующим годом), о чуде в 6856 г., о поездке митрополита Алексея в Орду и чуде в 6865 г.

130 Приселков. История, с. 123—128. Приблизительно так же датировали начало московского летописания А. А. Шахматов и А. Н. Насонов, основывавшиеся на известии Тр. о пожаре в 6851 (1343) г. со ссылкой о предыдущих пожарах за пятнадцать лет, т. е. с 1328 г. (ср.: Насонов А. Н. Летописные памятники Тверского княжества, с. 763).

ских) известий, которых не было бы в Тр. Именно это обстоятельство и заставило Приселкова прийти к важнейшему для истории летописания выводу, что составитель свода 1408 г., «ссылаясь на Летописец великий русский, имел его в качестве своего основного, едва ли не полностью исчерпанного источника до 1389 г. включительно».131

В поисках известий московского великокняжеского летописания, не сохранившихся в Тр., М. Д. Приселков, как мы видели, обращался к летописям XVI в. Но наблюдения его могут быть проверены и на материале летописания XV в. Речь идет прежде всего о своде 1448 г., лежащем в основе Софийской I и Новгородской IV летописей, и о московских великокняжеских сводах 70-х годов XV в.

Обратившись к тексту свода 1448 г. за XIV в., особенно за его первую половину, мы убедимся в том, что известия о борьбе за владимирский престол в первой половине века здесь даны значительно полнее, чем в своде 1408 г. Однако все эти дополнения восходили не к московским источникам и отражали не московскую, а в ряде случаев противоположную — уже известную нам тверскую или псковскую — точку зрения (см. ниже, § 11). Из тверского источника здесь оказывается заимствованным рассказ о мученичестве Михаила Ярославича и о восстании против Щелкана; рассказ о гибели Александра Михайловича представлял соединение тверского и близкого ему по тенденциям псковского рассказа. Включение этих рассказов отнюдь не свидетельствовало о противомосковской тенденции свода 1448 г. — свод этот был не местным, а общерусским (по всей вероятности, митрополичьим) (см. ниже, § 14.0). Но дополнительного (по сравнению с Тр.) московского материала за первую половину XIV в. в распоряжении составителя свода явно не было. Даже в тех случаях, когда составителю свода 1448 г. удавалось привлечь известия XIV в., подкрепляющие позиции московских князей, известия эти были, как мы можем убедиться, немосковскими по происхождению. Из

131 Приселков. История, с. 121. Вывод М. Д. Приселкова вызвал недавно возражения И. Б. Грекова (Греков И. Б. Восточная Европа и упадок Золотой Орды, с. 325); однако Греков не опроверг основного наблюдения Приселкова — о том, что в последующем летописании (не только в летописании XVI в., но, как мы покажем здесь, и в общерусском летописании XV в.) не обнаруживается никаких следов московского летописания XIV в., которые не отразились бы в Тр. Общерусские статьи летописей XV—XVI вв., которые Греков возводит к «Летописцу великому русскому»,— это повести Софийской I и Новгородской IV летописей о Куликовской битве, нашествии Тохтамыша и житии Дмитрия Донского, принадлежность которых летописанию XIV в. автором никак не доказана (см. ниже, с. 65— 66, прим. 139). Ссылка Тр. на «Летописец великий русский» как на источник, дающий более полную (или более авторитетную) информацию о «непокорности» новгородцев великим князьям, относится, судя по контексту (упоминание об Александре Невском), к известиям XII—XIII вв. и вовсе не доказывает, что этот летописец был московским или митрополичьим сводом.

Новгородской I летописи старшего извода были заимствованы сводом 1448 г. известия о соглашении Юрия Даниловича в 6829 г. с Дмитрием Тверским, что «княжения великого князю Дмитрию не подъимати», и о погребении в 6833 г. (с точной датой) Юрия, убитого Дмитрием. Последнее известие с осуждением Дмитрия («не добро бяше и самому: иже, что сеет хто, то и пожнеть») в Софийской I летописи, как и в Новгородской I, примыкает к сообщению о приезде в Москву новгородского владыки Моисея и отражает новгородскую (в то время промосковскую) позицию в московско-тверском споре.

Никаких дополнительных московских известий за XIV в. не обнаруживается и в московских великокняжеских сводах 1472 г. (Никаноровская и Вологодско-Пермская летописи — о них см. ниже, § 22) и 1479 г. Московский свод 1479 г. был, как мы убедимся, официальным памятником великокняжеского летописания, где весь материал, относящийся к московским князьям, был тщательно отредактирован. Однако пополнить скудные известия по московской истории до конца XIV в.132 и составителю свода 1479 г. не удалось. Все, что смог сделать великокняжеский летописец конца XV в., — это перенести из конца годовой статьи 6833 г. (где оно было помещено — вслед за Новгородской I — в Софийской I) в ее начало новгородское рассуждение о том, что Дмитрий убил Юрия «без царева слова, и не добро бяше и самому, что бо хто сееть, то и пожнеть».

Но существовало ли в таком случае московское великокняжеское летописание до конца XIV в.? Для того чтобы решить эту проблему, нам прежде всего надо затронуть вопрос, редко возникающий в исследованиях по летописанию: о различных видах летописания. Всегда ли летопись имела форму развернутого и полного свода, включающего не только хронику событий, но и их оценку? Несомненно, что, помимо создания сводов, летописцами велась и иная, более скромная по характеру работа. Из материалов XVI в. мы знаем о существовании «черных списков», предшествовавших составлению летописи; 33 в сборниках XV—XVI вв. мы постоянно обнаруживаем краткие летописцы; чаще всего это летописцы монастырей, но вполне вероятным представляется ведение подобных записей и летописцев при княжеских дворах. Однако между такими летописцами и сводами (особенно великокняжескими сводами) существовало глубокое различие. Об этом свидетельствует, например, тверское летописание. Свод 1305 г. был, как мы видели (см. выше, § 3.2), великокняжеским сводом

132 В своде 1479 г. мы обнаруживаем только 4 московских известия, отсутствующих в Тр.: за 6891 (точная дата поездки в Москву Василия I), 6900 (приход Василия I в Нижний Новгород), 6904 (свидание Василия с Витовтом) и 6918 (строительство Плеса) гг. Ср. ниже, § 24.3, 25.

133 См.: Описи царского архива и архива Посольского приказа. Под ред.

С. О. Шмидта. М., 1960, с. 48 («списки черные» для летописца «лет новых»).

Михаила Ярославича. Михаил был владимирским князем, но одновременно и тверским, и в заключительной части его свода, как убедительно показал М. Д. Приселков, был использован семейный летописец тверских князей (об этом свидетельствует ряд тверских известий за 1288—1301 гг.).134 В 70-х годах XIV в. был составлен тверской великокняжеский свод. Не был ли княжеский летописец начала XIV в. основой этого свода? По-видимому, не был. Лишь некоторые из известий княжеского летописца, и при этом без текстуального совпадения, могут быть обнаружены в своде, сохранившемся в Рог. — Тв. сб., да и те без точных дат, имеющихся в Лавр. — Тр.135 Таким образом, княжеский летописец вовсе не всегда переходил в свод, и свод не обязательно основывался на княжеском летописце.

М. Д. Приселков был, по нашему мнению, прав, предполагая существование в первой половине XIV в. семейной хроники московских Даниловичей; вполне вероятно, что после смерти Ивана Калиты в 1340 г. отдельные записи о семейных делах московских Даниловичей и такие же летописные записи митрополичьего двора были объединены в летописец, составитель которого написал под 6846 г.: «господину нашему князю великому Ивану Даниловичу вечная память» — и приписал к известию о татарском походе 6835 г. такую же вернодданническую запись: «господь своею милостию заступил благоверного князя нашего Ивана Даниловичя».136 Но более широких задач этот московский великокняжеский летописец, очевидно, не ставил; он не был великокняжеским сводом того типа, какие известны нам по летописанию XV в.

Никаких сколько-нибудь значительных памятников московской политической мысли до последней четверти XIV в. до нас не дошло. Чем объясняется это «безмолвие» — тем ли, что протатарская политика предков Дмитрия Донского была мало попу-

135 Приселков. История, с. 106.

135 Известия 6796 (смерть епископа), 6798 (освящение церкви), 6804 (пожар), 6807 (рождение сына Дмитрия; в Рог.—Тв. сб. — 6809) гг. читаются в Рог.—Тв. сб. без точных дат; известий 6799 (пострижение княжны), 6806 (пожар), 6808 (рождение дочери), 6809 (рождение сына Александра), 6810 (постриг сына Дмитрия) гг. в Рог.—Тв. сб. нет. Точные даты начинаются в Рог.—Тв. сб. только с 6823 г. (ср. выше, стр. 52, прим. 109).

136 Приселков. История, с. 124. С тем, что раннее московское летописание имело характер «записей в форме летописца», согласна и Л. Л. Муравьева, но она отстаивает возможность ведения таких записей и до 1317 г. Однако никаких убедительных примеров современных событиям московских записей начала XIV в., кроме обнаруженных М. Д. Приселковым в Тр., Л. Л. Муравьева не привела — она ссылается только на известия Новгородской I старшего извода, использованные летописями XV—XVI вв., и на датированные известия свода 1305 г. (Лаврентьевская летопись), распространенные в своде 1408 г. (Муравьева Л. Л. Заметки о первых московских летописных записях. — Археографический ежегодник за 1971 г., М., 1972, с. 113—119).

лярной и ее трудно было прославлять,137 или тем, что политическая практика интересовала московских Даниловичей больше, чем теория? Этого мы не знаем, но так или иначе летописные отражения московской официальной идеологии до Дмитрия Донского нам неизвестны, и этот пробел в источниках должен учитываться историками.

На основании имеющихся у нас сейчас данных мы едва ли можем решить, что представлял собой «Летописец великий русский», на который ссылался составитель свода 1408 г. Это мог быть тверской великокняжеский свод, выдержки из которого, как мы видели, обнаруживаются в летописании XV—XVI вв.; мог быть суздальско-нижегородский свод, следы которого (хотя и весьма фрагментарные), также сохранились.138 Могла это быть, наконец, и московская великокняжеская летопись, доведенная до Василия I, но в таком случае летопись была, очевидно, первым общерусским сводом, составленным в Москве (где существовал прежде только относительно краткий княжеско-митрополичий летописец) и не дававшим еще развернутого изложения официальной идеологии. Даже рассказы о Куликовской битве, нашествии Тохтамыша и смерти Дмитрия едва ли могли быть здесь более развернутыми, чем в своде 1408 г.: краткие рассказы об этих событиях, читающиеся в Тр. (Сим.), — наиболее ранние из известных нам летописных рассказов; пространные рассказы, появившиеся в своде 1448 г. (Софийской I и Новгородской IV летописях) и отразившиеся в последующем летописании, основываются, как доказала М. А. Салмина, на рассказах свода 1408 г.139

137 Характерно в связи с этим, что в житии Сергия Радонежского вокняжение Ивана Калиты характеризовалось как начало «насилования многа» (см. его текст: ПСРЛ, т. X. СПб., 1885, с. 128). Даже в таком апологетическом по отношению к московской династии памятнике, как «Степенная книга» XVI в., автор почти не нашел материалов для описания княжения Ивана Калиты, посвятив соответствующую «степень» не Ивану Даниловичу, а его противнику Михаилу Ярославичу и митрополиту Петру (ПСРЛ, т. XXI, ч. 2. СПб., 1908, с. 315—342; ср.: Истоки русской беллетристики. Л., 1970, с. 413, прим. 34).

138 В равной степени с суздальско-нижегородским и московским летописанием может быть связана летописная запись на Поучении Ефрема Сирина 1377 г. (см. выше, с. 47, прим. 97): речь здесь идет о нападении татар на нижегородского князя Дмитрия Константиновича, названного в записи (в отличие от Сим.) «великим князем».

139 Ср.: Салмина М. А. 1) «Летописная повесть» о Куликовской битве и «Задонщина».— В кн.: Слово о полку Игореве и памятники Куликовского цикла. М.—Л., 1966, с. 356—364; 2) «Слово о житии и преставлении великого князя Дмитрия Ивановича, царя Русьскаго». — ТОДРЛ, т. XXV, М.—Л.., 1970, с. 90—98. М. А. Салмина показала, что краткая повесть о Куликовской битве в Тр. (Сим.) тесно связана и текстуально совпадает с рассказом о битве на Воже 1378 г., помещенным в том же своде 1408 г. В краткой повести сообщается, что лишь после битвы «поведаша князю великому, что князь Олег Рязанский посылал Мамаю на помощь свою силу»; в пространной редакции свода 1448 г. Дмитрий с самого начала знает о предательстве Олега; сохранившаяся здесь фраза из краткой редакции «поведаша князю великому...» (после битвы) поэтому явно

Наиболее древние летописи Северо-Восточной Руси, дошедшие до нас, — Лавр. и Тр. — не дают, таким образом, достаточных оснований, чтобы предполагать существование в Москве общерусского летописания до конца XIV в. Прерванное с начала XIV в. великокняжеское летописание было возобновлено лишь в последней четверти этого столетия. Но тверской свод 1375 г. в отличие от владимирского свода 1305 г. (составленного, как мы знаем, также в Твери) не сыграл важной роли в последующем летописании. Московский свод конца XIV в., если он и существовал, не отразился ни в одной летописи, кроме близкой к нему по времени Троицкой (свода 1408 г.).

Задача создания подлинно общерусского летописания (в рамках Северо-Восточной, Московской Руси) и осмысления событий XIV в., предшествующих созданию Русского государства, была решена летописцами лишь в последующем, XV столетии.

неуместна и вторична. «Слово о житии Дмитрия» в своде 1448 г. также основано на кратком некрологе Дмитрия, читающемся в Тр. (Сим.) и однотипном с другими некрологами в своде 1408 г.; использован здесь и рассказ о битве при Воже из Тр.; в «Слове» читается тенденциозная переделка завещания Дмитрия Донского, связанная с борьбой Василия II за престол в 30—40-х годах XV в. Сходные наблюдения над рассказом о нашествии Тохтамыша в своде 1408 г. (Тр.) и своде 1448 г. сделаны М. Л. Салминой в ее еще не опубликованной работе. В своей книге И. Б. Греков отвергает выводы М. А. Салминой о соотношении рассказов о Куликовской битве в Тр. и в своде 1448 г. (CI и HIV), относя версии свода 1448 г. к «Летописцу великому русскому», но никак не опровергает и не разбирает приведенную нами выше аргументацию Салминой, ссылаясь на то, что она представляется ему «больше филологической, чем исторической» (Греков И. Б. Восточная Европа и упадок Золотой Орды, с. 443—455).