Фридрих Делич

БИБЛИЯ И ВАВИЛОН

Делич Ф. Библия и Вавилон, СПб., 1906. Фототипически.

ПЕРЕВОД С НЕМЕЦКОГО БАР. А.А. НОЛЬДЕ

ИЗДАНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ,
ПЕРЕРАБОТАННОЕ И ДОПОЛНЕННОЕ

С.-ПЕТЕРБУРГ
ИЗДАНИЕ А.С. СУВОРИНА
1907

Типография А.С. Суворина. Эртелев пер., д. 13

 

ПРЕДИСЛОВИЕ

 

Предлагаемая вниманию читателей книжка составляет содержание двух чтений знаменитого немецкого ассириолога, Фр. Делича, вышедших вскоре отдельным изданием («Babel und Bibel», ein Vortrag von Friedrich Delitzch). Сочинение это произвело целый переполох как среди широких кругов читающей публики, так и в тесной среде присяжных богословов. Смелые сопоставления текста Библии с дошедшими до нас отрывками вавилонской и ассирийской литературы и множество новых сведений, внесенных Деличем в эту, доныне мало исследованную, область истории, навлекли на него обвинения в желании подорвать устои религии, уронить божественный характер происхождения библейских сказаний. В ответ на такие нападки Фр. Делич издал небольшую брошюру, - ею мы также воспользовались для нашего издания, - где он доказывал всю несостоятельность поднятого на него гонения. Мы думаем, что лучшим оправданием талантливого ученого может служить сама его книга, так живо и увлекательно написанная.

24 Мая 1896.

ПРЕДИСЛОВИЕ К 4-ми ИЗДАНИЮ.

Появившийся в Германии третий доклад проф. Делича о результатах ассиро-вавилонских раскопок, в связи с несомненным успехом, выпавшим на долю нашего перевода двух первых частей «Babel und Bibel», позволяет нам предложить вниманию наших читателей новое, четвертое, издание исследований известного ассириолога. Вэто издание вошли все изменения, сделанные проф. Деличем в позднейших изданиях двух первых докладов, а равно и перевод вышеупомянутого третьего доклада его, еще неизвестного нашим читателям.

Переводчик.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

I.

 

В далекой, негостеприимной стране ученые всех стран мира с неутомимой энергией перерывают тысячелетний мусор, докапываясь иногда даже до грунтовой воды. Все государства наперерыв стремятся занять там как можно больше земли, обеспечить себе большее число пустынных холмов для раскопок.

Что же привлекло людей в эту полную опасностей страну, заставило их копаться в земле, в которой нет ни серебра, ни золота?

И что заставляет весь Старый и Новый Свет с неослабевающим вниманием следить за этими раскопками? На оба эти вопроса может служить ответом одно слово: Библия.

Имена Ниневии и Вавилона, рассказы о Валтасаре и мудрецах с Востока уже в дни юности окружены для нас каким-то таинственным очарованием. И вереницы государей древних времен, которых мы воскрешаем снова в своей памяти, никогда не были бы для нас так интересны, не будь среди них имен Амрафела, Санхериба и Навуходоносора, знакомых нам уже со школьной скамьи. А являющееся в более зрелом возрасте у каждого мыслящего человека стремление выработать себе миросозерцание, которое удовлетворяло бы ум и сердце, еще настоятельнее заставляет нас возвращаться к вопросу о происхождении Библии, особенно Ветхого Завета, с которым, однако, исторически неразрывно связан и Новый Завет.

Можно только удивляться, с каким вниманием изучается в настоящее время в Германии, Англии и Америке - трех странах, справедливо называемых "странами Библии" - Ветхий Завет, эта маленькая библиотека разнообразных книг.

Производимая в тиши ученых кабинетов, эта умственная работа пока еще мало известна широким кругам читающей публики. Но не может быть никакого сомнения, что, когда эти исследования проникнут в жизнь, - в церковь и школу, - они произведут в умах людей больший переворот, нежели все самые важные открытия, сделанные естественной наукой в последнее время.

И все больше растет убеждение, что именно раскопки в Ассирии и Вавилонии создадут новую эпоху как в понимании, так и толковании Ветхого Завета, и что чем дальше, тем яснее будет обнаруживаться тесная связь между Библией и историей Вавилона.

Как, однако, изменились наши представления об исторических событиях! Давно ли Давид и Соломон, жившие за 1000 лет до Р.Хр., Моисей живший за 1400 лет, и Авраам - за 800 лет до Моисея, казались нам первыми людьми, населявшими землю, а тот факт, что до нас дошли столь подробные сведения о их жизни, казался таким сверхъестественным, что мы с верой принимали и рассказы о сотворении мира и человека. Даже великие умы находились под обаянием окружавшей первую книгу Моисея тайны.

Теперь же, когда пирамиды открыли нам свои тайны, когда растворились ассирийские чертоги, мы видим, что народ израильский с его письменностью является одним из младших среди его соседей.

Почти до нашего столетия Ветхий Завет заключал в себе совершенно особый мир. Он повествовал о вреенах, до которых едва доходила классическая древность, и о народах, о которых греки и римляне не знают вовсе или упоминают лишь мельком.

До сих пор Библия предсталяла единственный памятник истории всего передне-азиатского мира перед 550 г. до Р.Хр. и, охватывая в своем изложении огромный квадрат от Средиземного моря до Персидского залива и от Арарата до Эфиопии, естественно, заключала в себе множество загадок, разрешить которые едва ли бы удалось.

Теперь все дальше и дальше в глубь веков отодвигаются стены, закрывавшие ветхозаветные события. Яркий свет вместе со струей живительного ветра с Востока пробегает по листам старой книги, все более и более освещая тесную связь, существующую между древнейшей историей еврейского народа и историей Ассиро-Вавилонии.

Американские раскопки в Ниппуре обнаружили торговые документы крупной фирмы Мирашу и С-вья, существовавшей в этом городе во время Артаксеркса (около 450 г. до Р.Хр.). В них мы можем прочесть много имен оставшихся в Вавилоне еврейских изгнанников, как напр. Нафанаил, Аггей, Вениамин. Там же мы читаем, в связи с городом Ниппуром, о каком-то канале Кабар, в котором без труда узнаем знаменитый, благодаря видению Иезекииля, канал Ховар "в стране Халдеев" (Иез. I, 3). Этот canale grande - таково значение слова Кабар - быть может существует и в настоящее время.

Так как вавилонские кирпичи по большей части имеют также и клеймо того города, к которому принадлежит здание, то сэру Г. Раулинсону удалось уже в 1849 году открыть в огромном холме el Mugajjar, на правой стороне нижнего течения Евфрата, следы давно отыскиваемого халдейского города Ур, который все с большею уверенностью признают за родину Авраама, т.е. природителей Израиля (Бытия XI, 31; XV, 7).

Сведения, доставляемые нам литературой клинообразных надписей, позволяют легко определять местонахождение многих пунктов, упоминаемых в Библии.

Очень долго безуспешно искали около устья Евфрата город Кархемиш, около которого Навуходоносор в 605 г. до Р.Хр. одержал большую победу над фараоном Нехо (Иер. XLVI, 2). Между тем в марте 1876 г. английский египтолог г. Смит отправился в Алеппо вниз по течению Biredschik, в местность, где, согласно указаниям клинообразных надписей, должна была находиться древняя хетская сторона, и тотчас же с уверенностью отождествил развалины города Джерабис (по величине превосходящего Ниневию) с Кархемишем, что и было вскоре подтверждено рассеянными по городу надписями, изображенными своеобразными хетскими письменами.

Благодаря этим раскопкам, большое число имен, упоминаемых в Библии, представлявших до сих пор лишь "звук пустой", облеклись в нашем сознании в рлоть и кровь. Так пророк Исаия (ХХ, 1) упоминает об ассирийском царе Саргоне, отправившем своего полководца против Асдода. И действительно, когда в 1813 г. французский консул Эмиль Богга, по совету одного немецкого ученого, начал производить раскопки на холме Chorsabad, недалеко от Мосула, то первый открытый ассирийский дворец оказался как раз дворцом этого Саргона, завоевателя Самарии. А на одном из великолепных алебастровых барельефов, украшавших стены дворца, перед глазами исследователя предстал сам этот славный воин, изображенный беседующим со своим полководцем.

Библейская Книга Царств (4 Царств. XVIII, 14 и сл.) рассказывает, что царь Санхериб принимал дань от иерусалимского царя Езекии в городе Лахише, на юге Палестины. Барельеф во дворце Санхериба в Ниневии изображает великого ассирийского царя сидящим перед своей палаткой в виду завоеванного города. Внизу надпись, гласящая: "Санхериб, царь мира, царь Ассирии, сел на трон и осматривал добычу из Лахиша".

Другой великолепный барельеф, хранящийся в Берлине, изображает нам противника Санхериба, вавилонского царя Меродаха-баладана, отправившего согласно Библии (4 Царств. ХХ, 12) послов к Езекии с предложением союза. Перед царем начальник города Вавилона, получивший в подарок от царя много земель.

Мы имеем даже изображение современника Авраама (Бытия, XIV), великого царя Гамураби.

 

Таким образом снова воскресли все эти люди, жившие почти три тысячи лет тому назад.

До нас дошли также печати многих из этих царей. Вот, напр., печать царя Дария, сына Гистаспа, составляющая истинное сокровище Британского музея: царь под величавым покровительством Ормузда охотится на львов. Сбоку надпись на трех языках гласит: "Я Дарий, великий царь". Вот печать древнейшего из до сих пор известных вавилонских властителей, Саргани-сар-али или Саргона I, жившего за три, если не за четыре тысячелетия до Р.Хр.

Легенда рассказывает, что он не знал своего отца, который умер еще до рождения сына. Так как брат не заботился о вдове, то мальчик появился на свет в очень бедной обстановке. "В Асупиране на Евфрате родила она меня тайно, положила в тростниковую корзину, замазала землей отверстия и бросила в реку, которая принесла меня на своих волнах к водоносу Акки. Тот охотно взял меня, воспитал, как сына, и сделал меня садовником. Тогда полюбила меня Истар, дочь небесного царя, и сделала меня царем над людьми".

 

Целые народы снова оживают перед нашими глазами. Если мы посмотрим на собранные с многих памятников ассирийского искусства изображения различных народностей и увидим, как верно переданы черты иудея из Лахиша, или израильтянина времен Ииуя, то мы должны думать, что и остальные типы, как, например, еламитский вождь, арабский наездник и вавилонский купец так же верно схвачены и переданы ассирийскими художниками.

Особенно подробно познакомились мы, благодаря раскопкам в Ниневии, с ассирийцами, история и культура которых еще шестьдесят лет тому назад казались безвозвратно погибшими для нас.

Многие места из книг пророков получили прекрасные иллюстрации в виде дошедших до нас ассирийских рисунков. "И вот, он легко и скоро придет. Не будет у него ни усталого, ни изнемогающего; ни один не задремлет и не заснет и не снимется пояс с чресл его и не разорвется ремень у обуви его. Стрелы его заострены, и все луки его натянуты. Копыта коней его подобны кремню и колеса его - как вихрь. Рев его - как рев львицы; он заревет, схватит добычу и унесет, и никто не отнимет".

 

Такими красноречивыми словами описывает нам пророк Исаия (V, 23 и сл.) ассирийских воинов. На дошедших до нас ассирийских рисунках мы видим этих воинов в самых разнообразных положениях.

Вот они выступают утром из лагеря. Вот одни из них разбивают таранами стены неприятельского города, тогда как другие уводят несчастных пленников: мужчин, женщин и детей.

Здесь мы видим стрелков, пускающих свои стрелы во вражеский город, и дальше ассирийские воины атакуют защищаемый неприятельскими стрелками холм: некоторые из них взбираются вверх, цепляясь за деревья; другие карабкаются при помощи горных палок, тогда как третьи, торжествуя, несут в долину отрубленные головы врагов.

По многочисленным рисункам, находящимся на бронзовых воротах Салманасара II, и алебастровым барельефам дворцов Саргона и Санхериба мы можем проследить до мельчайших подробностей организацию военного дела этого первого военного государства.

 

Мы видим портрет ассирийского офицера из штаба Саргона, с крайне оригинальным фасоном бороды. Далее пажи царского двора, несущие - по-видимому, во время какой-нибудь торжественной процессии - царскую колесницу и царский трон.

Много прекрасных барельефов рисуют нам царя Сарданапала на охоте, особенно во время его любимой охоты на львов, для которой множество отличных экземпляров этих животных, содержалось в особых охотничьих парках в специально устроенных клетках.

Когда царь Саул не хотел отпустить юного Давида на борьбу с Голиафом, тот напомнил царю, как часто во время сна своего отца он караулил за него стада, и когда волк или лев похищали из стада какое-либо животное, он догонял похитителя, бил его и отнимал у него добычу. Если же лев бросался на него, он хватал его за гриву и убивал.

Подобным же образом охотились на львов и в Ассирии. Один барельеф рисует нам в борьбе со львом царя Сарданапала - не верхом и не на колеснице, а пешим: смело удерживая одной рукой льва за гриву, другой рукой царь вонзает ему кинжал прямо в сердце.

Мы можем бросить взгляд и на приготовления к царскому обеду: увидим слуг, несущих зайцев, куропаток, прикрепленную к палкам саранчу, целую массу пирожков и всевозможных плодов; некоторые из слуг держат в руках маленькие свежие ветки для защиты яств от мух.

 

Один барельеф, по-видимому, из гарема, изображает нам царя и царицу, наслаждающихся прекрасным вином: царь сидит на высоком chaiselongue; напротив него на высоком стуле царица, в богатом наряде; евнухи обмахивают обоих, в то время как издалека доносится тихая музыка. Это единственное дошедшее до нас изображение царицы. В 1867 г. прусский лейтенант Биллербек срисовал ее профиль, в то время еще гораздо лучше сохранившийся, и тем спас его для потомства. Весьма возможно, что эта принцесса - арийской крови, с белокурыми волосами. Много других инетерсных рисунков представляют нам различные сцены из жизни ассирийцев.

Пророк Исаия (LXVI, 20) упоминает о процессии богов.

 

На одном из рисунков мы видим эту процессию: сначала богини, затем бог грома, с молотом и пучком молний; ассирийские воины несут изображения богов. Далее мы видим перевозку тяжестей и можем познакомиться с состоянием технических знаний у ассирийцев.

О благородной простоте их архитектуры нам могут дать представление найденные при раскопках Ботта ворота дворца Саргона. Великолепны также

 

полные реализма рисунки животных, созданные этими "голландцами древности", как, например, мирно пасущиеся антилопы или знаменитая в истории искусств умирающая львица из Ниневии (рис. 10).

 

Раскопки вавилонской почвы показывают нам, что ассирийская культура стояла на высокой ступени развития уже четыре тысячелетия тому назад, т.е. во времена, перенестись в которые казалось невозможным самой смелой фантазии. Мы доходим до того не индо-европейского и не семитского народа - сумерийцев, который является творцом вавилонской культуры. Прекрасно сохранившаяся голова сумерийского жреца, хранящаяся в Берлинском музее, наверно может считаться благородной представительницей человеческого рода на заре истории.

Все это однако мелочи, сразу теряющие свое значение перед другими более важными результатами ассирийских раскопок.

Я не говорю уже о том, что ассиро-вавилонское летосчисление, основанное на строго астрономических принципах - на наблюдении солнечных затмений и т.д., - дает нам возможность сгруппировать хронологически строго научным образом многие события, переданные в Книге Царств. Эта возможность приобрела еще большее значение с тех пор, как Робертсон Смит и Вильгаузен доказали, что ветхозаветное летоисчисление приурочено к системе святых чисел: 480 лет от исхода сынов Израиля из Египта до основания храма и другие 480 лет от основания храма до конца изгнания.

Насколько важно - при очень близком родстве вавилонского и еврейского языков и огромном размере вавилонской литературы - изучение клинообразных надписей для лучшего понимания текста ветхозаветных книг, показывает следующий пример.

"Да призрит Господь светлым лицом Своим!" Как много раз слышали мы это благословение (Числ VI, 24 и сл.). Но только теперь удалось понять все глубокое значение этих слов, после того как изучение вавилонского языка неопровержимо доказало нам, что "обращать свое лицо на кого-нибудь или к кому-нибудь" - есть наиболее часто употребляемые слова, призывающие любовь Божества на человека (или место), к которому они обращены. Это пожелание человеку благословения, защиты, милости и, наконец, даже любви Бога заканчивается словами "мир тебе" - этим действительно чудным приветом Востока:

"Мир будь с вами", - говори,

В дом входя, привета слово,

"С вами мир", - так повтори,

Уходя оттуда, снова.

С той поры, как создан свет,

Пожеланья лучше нет

Меж людей, как: "Мир будь с вами!"

 

Но и важное значение, которое играет вавилонская литература при толковании текста Библии, бледнеет перед нижеследующими соображениями.

Археологические исследования на Тигре и Евфрате доказали нам, что на Вавилонской равнине, - от природы в высшей степени плодородной, но благодаря человеческой энергии превращенной в цветущую оранжерею - уже около 2250 г. до Р.Хр. существовало государство, культурное развитие которого не уступало развитию наших средневековых государств.

После того как Гамураби удалось прогнать из страны непримиримых врагов вавилонян - еламитов и соединить юг и север страны в единое государство, для которого Вавилон являлся политическим и религиозным центром, он прежде всего позаботился о создании общего для все йстраны права и составил свод законов, нормировавших гражданское право во всех его отраслях. Отношения хозяина к рабу или наемнику, купца к приказчику, землевладельца к арендатору точно определяются эими законами. Так, напр., по этим законам приказчик, отдающий хозяину деньги за проданные товары, обязан брать у него квитанцию; в случае убытков от непогоды или диких зверей предусматриваются уступки. Регулируются также права рыбной ловли в местностях, прилегающих к одному и тому же каналу и т.д. Из писем Гамураби к Син-Идиннаму видно, что царь получает сведения о всех более важных судебных делах и заботится о самом тщательном отправлении правосудия, равно как о порядке и неустанной деятельности во всех остальных отраслях управления.

В Вавилоне находился верховный суд, рассмотрению которого подлежали все трудные и спорные дела.

Каждый мужчина обязан был отбывать воинскую повинность, хотя Гамураби и делает исключения для древних жреческих родов или освобождает от нее, в интересах скотоводства, пастухов.

Мы узнаем также о чеканке монеты в Вавилоне, а весьма часто встречающиеся курсивные надписи указывают на широкое распространение письма. Действительно, до наших дней дошли в большом количестве письма того времени, касающиеся самых обыденных инетерсов жизни. Вот, например, письмо жены, извещающей находящегося в дороге мужа, что дети здоровы; письмо мальчика, сообщающего отцу, что такой-то его жестоко обидел, и что он отомстит обидчику, но хочет сначала услышать совет отца по этому поводу; письмо юноши, в котором он просит отца прислать ему давно обещанные деньги, мотивируя свою просьбу тем, что он тогда опять будет в состоянии молиться за него.

Все это указывает нам на образцовое состояние почты и дорог в Ассирии и на то, что улицы, каналы и мосты были в хорошем состоянии даже далеко за пределами Вавилона.

Торговля и промышленность, скотоводство и земледелие - все процветало в этой стране, а науки, как напр. геометрия и математика и особенно астрономия, достигли такого высокого развития, которое еще и теперь приводит в изумление современных ученых. Не говоря уже о Париже, даже Рим едва ли может сравняться с Вавилоном по тому влиянию, которое этот последний оказывал в течение двух тысячелетий на весь мир.

Ветхозаветные пророки с негодованием говорят о всепокоряющем могуществе Вавилона времен Навуходоносора. "Вавилон был золотою чашею в руке Господа, опьянявшею всю землю", говорит Иеремия (LI, 7). Даже в Апокалипсисе чувствуется еще полное негодования воспоминание о великом Вавилоне, этом богатом, веселом городе, центре торговли и искусства, "матери блудниц и всяких мерзостей земли".

Таким центром культуры, науки и литературы, "мозгом" передей Азии, всепокоряющей державой, Вавилон был уже в конце третьего тысячелетия.

Зимой 1887 г. египетские феллахи, производя раскопки между Фивами и Мемфисом, в развалинах Эль-Амарна, бывшей резиденции Аменофиса IV, нашли там около 300 глиняных табличек всевозможной величины и формы. Как теперь установлено, это были письма вавилонских, месопотамских и ассирийских царей к фараонам Аменофису III и IV, а также письма египетских наместников из больших ханаанских городов, как Тир, Сидон, Акка, Аскалон, к египетскому двору, написанные еще до переселения израильтян в землю обетованную. Эта находка глиняных таблиц в Эль-Амарне, как огромный электрический прожектор, бросила полосу света во мрак, покрывавший до тех пор историю стран, лежавших на берегу Средиземного моря, и в особенности Ханаана, его политическое и экономическое развитие в 1500 г. - 1400 г. до Р.Хр.

И уже тот факт, что эти вельможи Ханаана и даже Каира пользовались вавилонским языком и письмом, писали, как и вавилоняне, на глиняных таблицах, и что, таким образом, вавилонский язык был официальным дипломатическим языком от Евфрата до Нила, свидетельствует нам о всепокоряющем влиянии вавилонской культуры и литературы между 2200 и 1400 гг. до Р.Хр.

Когда 12 колен израильских вторглись в Ханаан, они попали в страну, где всецло господствовала вавилонская культура. Мелкая, но очень характерная черта: при завоевании и разграблении первого ханаанского города, Иерихона, вавилонское платье возбудило алчность Ахана (Иисус Навин, VII, 21).

Но не только промышленность - торговля, право, наука вавилонян оказывали свое влияние на эту страну. Отсюда понятно, почему ветхозаветная система монет, мер, весов, даже внешняя форма законов: "если кто-нибудь сделает то-то и то-то, то пусть он..." - вполне сходны с вавилонскими.

И если принять во внимание, какое сильное влияние оказал Вавилон на организацию жертвенного культа и священства у израильского народа, то нам невольно бросится в глаза тот факт, что израильские предания не содержат определенных указаний на происхождение субботнего дня (Исх., ХХ, 11 и Второз. V, 15).

Вавилонские раскопки дали нам возможность твердо установить следующие факты: 1) что ассиро-вавилоняне также имели "день субботний"; 2) что этот день считался у них днем "примирения с богами", и 3) что, подобно еврейской s'abbath, ассиро-вавилонское слово s'abbatu также означает "прекращение работы", "праздник". Мы знаем также, что этот день назывался у них "день бога" - и совершенно то же встречаем мы в Ветхом Завете, где излюбленным выражением в устах Иеговы являются слова: "моя суббота". В найденном вавилонском календаре, содержащем указания относительно жертвоприношений и праздников, 7, 14, 21 и 28 дня каждого месяца обозначены, как дни, в которые "пастух великих народов" не должен есть жареного мяса, менять одежду, приносить жертву, не должен садиться в колесницу, производить суд, волхвы не должны предсказывать и даже врач не должен касаться больного. Короче сказать - это были дни, неблагоприятные для всякого рода начинаний.

Отсюда, кажется, ясно, что благословенным воскресным отдыхом мы обязаны в конце концов этому древнему народу, жившему на берегах Тигра и Евфрата.

Но даже более того, Берлинский музей хранит еще более драгоценное сокровище, именно глиняную табличку, содержащую вавилонскую легенду о том, как человек лишился бессмертия.

Место, где была найдена эта табличка, - Эль-Амарна, - а также множество рассеянных по табличке точек, сделанных красными египетскими чернилами - доказательство, как старались египетские ученые облегчить себе понимание незнакомого текста - говорят нам, насколько тщательно уже в то далекое время изучались произведения вавилонской литературы к югу от Вавилона вплоть до страны фараонов.

Нет ничего удивительного, что подобное изучение могло иметь место и в Палестине, и что таким образом целый ряд библейских рассказов является теперь на свет из мрака вавилонских холмов в своей первоначальной форме. Вавилоняне делили свою историю на два больших перидоа: до потопа и после потопа. Вавилония была действительно страной потопов и, как все вообще низменные местности, лежащие при устьях впадающих в море больших рек, нередко подвергалась затоплению, вследствие страшных водяных циклонов и ураганов, сопровождавшихся землетрясениями и ливнями. Вспомнив только, что еще в 1876 г. подобный циклон с такой силой обрушился на устье Ганга, что сломал мачты кораблей, стоявших нв расстоянии 300 килом. от берега, и что огромная волна, залила в короткое время пространство в 141 кв. геогр. милю на 45 фут. в вышину. 215.000 человек утонуло, пока, наконец, страшный поток не разбился о вышерасположенные местности.

Можно себе представить, какой ужасной катастрофой был подобный циклон в те далекие времена для вавилонской земли.

Знаменитый венский геолог, Эд. Зюсс, нашел на одной табличке из библиотеки Сарданапала в Ниневии, написанной за 2000 лет до Р.Хр., рассказ о потопе, весьме сходном с только что описанным циклоном 1876 г.

Море играет в этом рассказе главную роль, и потому корабль вавилонского Ноя, Ксисутра, был выброшен на отроги Армяно-Мидийского хребта; но в остальном этот рассказ повторяет хорошо всем известные подробности всемирного потопа. Ксисутр получает от бога морей приказание построить известной величины корабль, тщательно просмолить его и поместить туда свою семью и всяких живых тварей. Исполнив все это, Ксисутр наглухо заделывает вход, и корабль носится по заливающей весь мир пучине, пока, наконец, не останавливается на горе Низир. Далее следует знаменитое место: "На седьмой день я выпустил голубя; голубь полетел взад и вперед, но, не найдя, где бы он мог сесть, вернулся обратно". Мы читаем далее, как Ксисутр выпустил ласточку, но она также прилетела обратно; наконец был выпущен ворон, который заметил, что вода убывает, и уже не вернулся на корабль. Затем Ксисутр покидает судно и на вершине горы приносит благодарственную жертву, приятный запах которой обоняли боги, и т.д.

Весь этот рассказ в той форме, как он здесь передан, перешел в Ханаан. Но при коренном различии почвы Вавилона и Ханаана, важная роль моря потеряла свое значение, почему мы и находим в Библии два рассказа о потопе, которые не только представляют его совершенно невероятным с естественной точки зрения, но и вполне противоречат один другому. При этом один рассказ исчисляет продолжительность потопа в 365 дней, другой в 40 + (3 х 7) = 61 день.

Мысль, что в Библии переработаны в одно два совершенно различных ассказа, впервые была высказана глубоко верующим католиком, лейб-хирургом Людовика XIV, Жаном Аструком, который в 1753 г. впервые, как выразился Гсте, "произвел над Пятикнижием операцию с помощью ножа и зонда" и дал первый толчок критическому анализу его, т.е. исследованию тех различных источников, из которых образовались пять книг Моисея.

Что Пятикнижие Моисеево имеет несколько различных источников, этот факт является неопровержимым с научной точки зрения, как бы ни старались люди по ту и другую сторону океана закрывать на него глаза. Если же мы вспомним, что даже такие умы, как Лютер и Меланхтон, весьма неодобрительно отнеслись к мировой системе Коперника, то нам станет ясно, что подобный правильный взгляд на происхождение Пятикнижия лишь весьма медленно проложит себе путь в умах людей.

Десять вавилонских властителей, царствовавших до потопа, перешли в Библию под видом десяти допотопных праотцев.

Кроме вавилонского эпоса о Гильгамеше, одиннадцатая табличка которого и заключает в себе описание потопа, мы имеем еще другой прекрасный образчик вавилонской поэзии: поэму о сотворении мира. Согласно этой поэме, до начала мироздания находилась в непрерывном движении темная хаотическая материя - Тиамат. Когда боги задумали создать правильно устроенную вселенную, Тиамат, представляемая по большей части в виде дракона, но также и в виде семиглавого змея, пылая яростью, встает на борьбу с богами, раждает из себя всевозможных чудовищ, главным образом огромных ядовитых змей, и вместе с ними, рыча и фыркая, вооружается на бой.

Все боги дрожат от страха, и только Мардук, бог света, утреннего, весеннего солнца, решается на борьбу, под условием, что он получит первенство среди богов. Далее следует великолепная картина: после того как Мардук раскинул на запад и восток, север и юг огромную сеть, чтобы ни одна частица Тиамат, не могла ускользнуть, он величественно садится в блестящем вооружении в запряженную четверкой огненных коней колесницу, сопровождаемый восхищенными взглядами окружающих его богов, и едет на встречу дракону с его свитой и вызывает их на бой. Диким ревом отвечает Тиамат; трепет пробегает по всем ее членам. Она открывает как можно шире свою пасть, но, прежде чем ее челюсти могли снова сомкнуться, - Мардук пускает в ее недра страшный вихрь и, схватив копье, пронзает ей сердце. Он бросает ее труп и с торжеством становится на него, в то время как помощников Тиамат сажают в заточение.

Затем Мардук разрезает Тиамат вдоль, как рыбу, и создает из одной половины небо, из другой - землю; создает облака, чтобы они удерживали небесную влагу, помещает на небе месяц, солнце и звезды, а на земле растения и животных и, наконец, смешав глину с божественной кровью, создает первую человеческую пару.

Так как Мардук считался покровителем Вавилона, то легко понять, почему именно этот рассказ получил распространение в Ханаане. Ветхозаветные пророки и псалмопевцы перенесли подвиг Мардука непосредственно на Иегову и прославили его, как того, кто в начале веков сокрушил головы морских чудовщи (Пс. LXXIII, 13; LXXXVIII, 11), кто победил сподвижников дракона (Иов, IX, 13). Слова пророка Илии (LI, 9): "Восстань, восстань, облекись крепостью, мышца Господня! Восстань, как в дни древние, в роды давние! Не ты ли сразила Раава, поразила крокодила?" Или слова Иова (XXXVI, 12): "Силою своею волнует море и разумом своим сражает его дерзость" - могут служить объяснением к найденному германской экспедицией маленькому изображению бога Мардука в величественном одеянии, с могучей десницей, большими глазами и ушами, символизирующими его мудрость. У ног бога лежит покоренный дракон Тиамат. Конечно, ученый жрец, написавший I главу Творения, по возможности исключил из этого рассказа о мироздании все мифологические черты. Однако темный водяной хаос остался и даже под тем же названием Tehom (Тиамат); также этот хаос рассеивается светом; появляются небо и земля, на небе солнце, месяц и звезды, на земле растения и животные и, наконец, Бог творит первую человечскую пару.

Мы видим теперь строгую зависимость между библейским и вавилонским рассказами о сотворении мира, и в то же время напрасны будут все попытки согласовать библейский расказ с данными естественных наук.

Интересно, что отклики этой борьбы Мардука с Тиамат можно найти еще в Апокалипсисе, в виде борьбы между архингелом Михаилом и "зверем преисподней, старым змеем, называемым диаволом и сатаной". Весь этот круг представлений, к которому следует причислить также и привезенный крестоносцами рассказ о рыцаре св. Георгии и его борьбе с драконом, исходит из Вавилона, так как за много столетий до Апокалипсиса и I главы Творения мы находим на стенах ассирийских дворцов прекрасные изображения возобновляющейся с каждым новым днем борьбы между светом и мраком.

Признание этой связи между вавилонским и библейскими рассказами приобретает еще большее значение в виду следующих соображений. Неизгладимо запечатлелось в сердце каждого человека запрещение делать другому то, чего не желаешь, чтобы другие тебе делали. "Не проливай крови ближнего твоего, не желай жены его, не присвоивай себе одежды его" - эти правила, подсказанные людям инстинктом самосохранения, мы видим у вавилонян в той же последовательности, как в заповедях Ветхого Завета. Человек - существо склонное к общежитию. Поэтому такие требования гуманности, как взаимопомощь, сострадание, любовь, составляют неотъемлемые свойства человеческой души. Когда призывали вавилонского волхва к больному и он расспрашивал больного, за какие грехи он получил болезнь, то он не называл таких поступков, как убийство или воровство, но спрашивал: "Может быть ты не поделился одеждой с неимущим, или не позволил заключеннму смотреть на свет?"

 

 

 

Вавилоняне уважали даже высшие проявления нравственного характера: для них говорить правду, исполнять обещанное было настолько же священным долгом, насколько говорить "да", думая "нет", было поступком, достойным наказания. Поэтому нет ничего странного, что вавилоняне, как и евреи, считали грехом неисполнение этих заповедей: право и религия и для вавилонян являлись одним неделимым целым.

Еще замечательнее, что они всякое человеческое страдание, особенно болезни и смерть, также считали наказанием за грехи. Как в Библии, в Вавилоне всевластно царит идея греховности.

При таких условиях понятно, что и вавилонские мыслители задумывались над вопросом, как может человек, созданный по образу и подобию Божию, совершить грех или умереть. В Библии есть прекрасный, полный глубокого смысла рассказ об искушении женщины змеем - опять-таки змей! Это вполне соответствует вавилонским представлениям. В самом деле, разве не естественно, что этот змей, старый враг богов, старался отомстить им за прежнее поражение, отнимая у богов света их высшее создание? И не об этом ли змее сказано, что "он разрушил сосуд жизни"?

Вопрос о происхождении библейского рассказа о грехопадении является особенно важным для новозаветной теологии, противопоставляющей первому Адаму, через которого грех и смерть пришли в мир, - второго Адама, искупившего грехи мира. Перед нами небольшая продолговатая вавилонская печать. В середине ее дерево, с висящими на нем плодами; направо - мужчина, как о том можно заключить по рогам, символу веры, или, скорее, божественности происхождения, налево - женщина; оба простирают руки к плодам; за женщиной виден змей. Не доказывает ли это изображение связи между вавилонским и библейским рассказами о грехопадении.

Человек умирает и в то время, как тело кладут в могилу, душа его, отделившись, уносится в страну, "откуда нет возврата", в "Cheol", в ад - пыльное, темное место, где тени носятся подобно птицам, влача мрачное, безотрадное существование; на дверях и засовах лежит пыль, и все, чем раньше наслаждалось человеческое сердце, превратилось в прах и гниль. При таком неутешительном взгляде на загробную жизнь вполне понятно, что вавилонянам, как и евреям, возможно долгая жизнь на земле казалась высшим благом.

И действительно, в Вавилоне удалось открыть дорогу процессий бога Мардука, вымощенную большими плитами, из которых каждая содержит молитву Навуходоносора, заканчивающуюся словами: "о бог Марду, даруй долгую жизнь!"

 

 

Замечательно, однако, что вавилонское представление о загробном мире все же немного радостнее, нежели ветхозаветное. На двенадцатой табличке дошедшей до нас, пока лишь в отрывках, поэмы о Гильгамеше самым подробным образом описана преисподняя. Судя по этому описанию, там есть какое-то пространство, повидимому, предназначенное для праведников, где они "отдыхают на ложах и пьют чистую воду".

Раскопки обнаружили много вавилонских гробниц в Варке, Ниппуре и Вавилоне. В азиатском отделении Берлинского музея хранится маленький глиняный цилиндр, принадлежащий, очевидно, к одной из этих гробниц, надпись на котором в трогательных выражениях умоляет нашедшего гробницу оставить ее на том же месте, не делая ей никакого вреда. Эта маленькая надпись заканчивается следующим пожеланием тому, кто исполнит эту просьбу: "да будет благословенно его имя на земле, а после смерти да будет его душа пить чистую воду".

Таким образом, часть Cheol'a предназначена для праведников, где они, отдыхая на ложах, пьют чистую воду. В противоположность этому, остальная часть, предназначенная для грешников, не только пыльна, но и совершенно безводна или, в лучшем случае, имеет лишь мутную воду; во всяком случае, это место жажды. В книге Иова, воззрения которого вообще во многом сходны с вавилонскими, мы встречаем уже противопоставление между жаркой, безводной пустыней - обиталищем грешников - и садом со свежей, чистой водой, предназначенным в виде награды для праведников. В Новом Завете, странным образом связующем это воззрение с последним стихом книги пророка Исаии, мы читаем об огненном аде, где богатый изнемогает от жажды, и о саде с чистой, свежей водой, где находится Лазарь.

Нам хорошо известно, что сделали с тех пор из этого описания ада поэты, художники, отцы церкви и, наконец, Магомет. Видите ли вы этого бедного мусульманина, брошенного в пустыне караваном, так как он больше не способен переность трудности пути? Поставив кружку воды около себя, он роет себе в песке собственными руками неглубокую могилу, покорно ожидая смерти. Его глаза блестят: еще несколько минут, и в широко раскрытых дверях рая раздается ему навстречу радостный привет ангелов: "Селям алейкюм! Ты жил праведно, иди же навсегда в сад, который Аллах приуготовил для верных сынов своих!" Сад этот равен небу и земле. Тенистый, полный плодов, он по всем направлениям пересекаеься ручьями и источниками. Тенистые беседки возвышаются на берегах райских потоков. На лицах праведников, полных веселья и счастья, отражается блеск рая. Зеленые одежды из тончайшего шелка и парчи покрывают их тело; руки их украшены золотыми и серебряными браслетами. Они отдыхают на ложах с высокими и мягкими подушками; под ногами у них пушистые ковры. Так они наслаждаются, сидя друг против друга, за роскошно накрытым столом, где есть все, чего они только ни пожелают. Кубок, полный вина, идет вокруг стола и, бессмертные, они пьют по очереди из чаши, наполненной main'ом, чудной чистой водой, пахнущей имбирем и камфарой, из источника "Тасним", из которого пьют архангелы.

Эта вода смешивается с драгоценным старым вином, которого можно пить сколько угодно, так как оно не опьяняет. И ко всему этому еще райские гурии! Девушки с такой нежной, как яйцо страуса, кожей, с пышной грудью, с глазами газели, похожими на скрытый в раковине жемчуг, с целомудренным, но чарующим сердце взором. Каждый праведник может выбрать себе 72 из этих гурий, кроме тех жен, которых он имел на земле, если он захочет их.

Всякая ненависть и зависть исчезла из сердца праведников; ни пустых разговоров, ни лжи не слышно в раю. "Селям, селям!" раздается везде, и все сливается в один хор: "El-hamdu lillahi rabbi-l'alamin - хвала Аллаху, творцу вселенной!"

Таково последнее видоизменение простого вавилонского представления о чистой воде, которую пьют праведники в раю. И бесчисленные миллионы людей разделяют доныне эти представления о блаженстве рая и муках ада!

Известно также, что идея о вестниках божества - ангелах, о которых вовсе не знали египтяне, чисто вавилонского происхождения, как и представление о херувимах и серафимах - ангелах-хранителях, сопровождающих людей. Раз вавилонский царь нуждался в толпе гонцов для передачи его приказаний, то, по вавилонским представлениям, было вполне естественно, что и боги должны были иметь легионы вестников или ангелов, одаренных человеческим разумом, похожих с виду на людей, но имеющих крылья, чтобы прлетать пространство, отделяющее богов от людей.

Эти ангелы обладали кроме того проницательностью и быстротой орла, а те из них, которые охраняли божество, еще и страшной силой быка и величием льва.

Так, ангелы ассиро-вавилонян изображаются, подобно ангелам в видении Иезекииля, то в виде крылатого херувима с телом быка, с серьезным выражением человеческого лица, то, как на изображениях во дворце Ассурбанипала, в виде человека с крыльями, - совершенно сходно с нашими представлениями.

Мы чувствуем расположение к этим благородным, светлым существам, ставшим для нас столь дорогими и знакомыми, благодаря произведениям

искусства. Зато демонов и диавола, за чьих бы врагов мы их ни считали - за врагов ли людей или божества - нам пора бы давно исключить из круга наших представлений, так как мы ведь не исповедуем древне-персидского дуализма.

"Я образую свет и творю тьму, делаю мир и произвожу бедствия; Я, Господь, делаю все это", - справедливо учит величайший пророк Ветхого Завета (Исаия XLV, 7).

Демоны же или диавол, изображенные здесь, пусть навсегда погрузятся опять во мрак вавилонских холмов, откуда они вышли.

Виктор Пласс во время раскопок в Хорсабаде нашел кладовые дворца Саргона: комнату со всевозможной глиняной посудой и другую - с железными предметами. В большом порядке там были сложены запасы цепей, гвоздей, кранов, крюков и т.д. Железо настолько хорошо сохранилось, что при ударе звучало, как колокол. Многие из этих предметов были взяты для употребления арабскими работниками. То, что м ы до сих пор считали созданием нашей культуры, оказывается, существовало за много тысяч лет до нас. То же самое явление наблюдается и в духовной области. Если мы различаем 12 знаков зодиака - всех этих овнов, тельцов, близнецов и т.д.; если мы делим круг на 360 градусов, час на 60 минут и минуту на 60 секунд, то всем этим мы обязаны ассиро-вавилонской культуре, оказывающей этим путем и доныне свое влияние на мир.

Быть может, читатель убедился, что и в наших религиозных представлениях, благодаря Библии, сохранилось много заимствованного из Вавилона.

И от исключения этих, хотя и созданных высокоодаренным народом, но все же человеческих представлений, от освобождения нашего мышления от глубоко укоренившихся предрассудков нисколько не пострадает ни та религия, которой нас учили пророки-псалмопевцы Ветхого Завета и в еще более чистом виде - Иисус Христос, ни наше религиозное чувство. Даже более того, благодаря этому очистительному процессу, они сделаются еще более искренними и глубокими.

Обратимся теперь к тому, что придало Библии всемирно-историческое значение - к монотеизму.

И здесь в самое новейшее время раскопки дали нам самые неожиданные указания. Странно! Никто не может с уверенностью сказать, что собственно значит наше слово Бог. Филологи колеблются между понятиями "возбуждение ужаса" и "совещание".

В противоположность этому, слово, придуманное для обозначеня Бога семитами, не только вполне ясно, но и охватывает поняти ебожества с такой всеобъемлющей глубиной, что одно это слово разрушает не только сказку об "удивительно бедных религиозных чувством семитах", но и столь распространенную современную теорию, доказывающую, что христианская религия выработалась из своего рода фетишизма и анимизма, сходного с наблюдаемым у обитателей Огненной Земли.

В Коране есть одно прекрасное место, настолько прекрасное, что Гсте желал видеть его облеченным в драматическую форму. Именно, Магомет пытается объяснить, каким путем религиозное сознание Авраама пришло к монотеизму. Он говорит: "Когда наступила темная ночь, Авраам вышел во мрак и увидел, что над ним сияла звезда. Он радостно воскликнул: "Это мой Бог!" Когда же звезда стала меркнуть, он сказал: "Я не люблю бледнеющих". Когда ясный месяц появился на небосклоне, Авраам воскликнул еще более радостный: "Это мой Бог!" Но когда месяц опустился, он сказал: "Я скоро совсем потеряюсь". Утром засветило яркое солнце. "Вот мой Бог: как он велик!" - воскликнул Авраам. Но солнце село, и Авраам сказал: "О мой народ, не нужно мне твоего многобожия; я обращаюсь к Тому, Кто сотворил небо и землю".

Древне-семитское слово, обозначающее понятие "Бог" и хорошо нам знакомое из фразы "Eli eli lama azahtani", есть "el" и значит - "цель".

Существо, к которому устремляются взоры человека, на которого "человек взирает издали" (Иов XXXVI, 25), существо, к которому человек простирает руки и по котором тоскует сердце его в сознании непостоянства и неполноты земной жизни - семиты кочевых племен называли el или Бог. И так как божество представлялось им единым, то мы часто встречаем у древних семитских племен, населявших около 2500 лет до Р.Хр. север Вавилона, такие выражения, как: "Бог дал", "Бог со мной", "принадлежащий Богу", "если бы Бог не был моим Богом" и т.д.

Даже более того. В египетско-ассирийском отделении Британского музея находятся три небольшие потрескавшиеся таблички из глины. На них лишь с трудом можно разобрать несколько строк. Таблички эти ценны благодаря тому, что позволяют с точностью определить, к какому времени они относятся, именно ко времени Гамураби; одна даже к царствованию его отца - Син-Мубалита. Эти таблички содержат три имени, полных, с точки зрения истории религий, самого жгучего интереса:

т.е. Jahve есть Бог. И так Jahve - сущий, постоянный (мы имеем основание думать, что таково значение этого слова), не подверженный изменению, существующий вне времен и проявляющий себя в подчиненной вечным законам вселенной - этот Jahve есть духовное сознание тех кочевых племен, из которых столетия спустя вышли сыны Израиля.

Религия поселившихся в Ханаане семитов вскоре погибла под влиянием глубоко пустившего там корни многобожия древних обитателей страны; отнюдь не являющегося, насколько оно касается религиозных представлений, чем-нибудь несимпатичным. Вавилонские боги - это живые, всезнающие, вездесущие существа, внемлющие молитвам людей и которые хотя и сердятся на грехи, тем не менее всегда готовы простить людей. Изображения богов в памятниках вавилонского искусства, как, например, изображение сидящего в своем святилище бога солнца из Сиппара, далеки от всего некрасивого, неблагородного, уродливого.

Пророк Иезекииль (гл. I) видит Бога, едущего на живой колеснице из четырех крылатых существ, с лицом человека, льва, быка и орла. Над головами этих херувимов (Х, 1) помещается кристальная плоскость, а на ней - сапфирный трон, где восседает окруженный блеском Бог, в образе человека.

Одна старая вавилонская таблица представляет нам поразительно сходный с этим описанием рисунок.

На ней изображен странной формы корабль, видны сидящие живые человеческие фигуры. В середине помещаются два обращенных друг к другу спиной херувима с повернутыми к зрителю человеческими лицами. Положение их позволяет заключить, что сзади находятся еще два подобных существа. На спинах херувимов находится плоскость с поставленным на ней троном, где сидит, с тиарой на голове, бородатое, в длинной одежде божество, держа в руках, по-видимому, скипетр и кольцо. За троном слуга божества, ожидающий его приказаний и напоминающий того слугу в льняной одежде, ожидающего приказаний Божества, о котором говорит Иезекииль (IX, 3; Х, 2).

Несмотря на все это и на то, что свободные просвещенные умы открыто учили, что Нергаль и Небо - бог месяца и бог солнца, Рамман - бог грома и все остальные боги соединены в Мардуке, боге света, резкое многобожие в течение трех тысячелетий оставалось в Вавилоне государственной религией, - серьезный, могущий служить предостережением, пример безучастного отношения людей к религиозным вопросам и покоящейся на этом крепко организованной силы жрецом. Вера в Иегову, при помощи которой Моисей, как знаменем, соединил в одно 12 колен израильских, также была полна всяких человеческих предрассудков: наивных антропоморфических воззрений на божество, свойственных эпохе юности человечества, языческого культа жертвоприношений и внешней обрядности. Она не могла удержать народа

 

времен, предшествовавших изгнанию, от чистого обращения к культу Ваала и Астарты, свойственному коренным жителям Ханаана и доходившему до того, что они приносили в жертву Ваалу своих сыновей и дочерей. И это продолжалось до тех пор, пока пророки не постигли сущность религии и не стали проповедывать: "Раздирайте сердца ваши, а не одежды ваши" (Иоиль II, 13) или: "Жертва угодная Богу, - сердце сокрушенное и смиренное".

 

II.

 

Многие верующие люди односторонним отношением к вопросам догматики отравляют себе радостное сознание той огромной пользы, которую приносят вавилонские раскопки, в смысле истолкования и иллюстрации Библии; нередко даже вовсе отрицают эту пользу. И все-таки как благодарны должны быть все читатели Библии за те новые сведения, которые нам добыли и непрерывно продолжают доставлять трудные раскопки вавилонских и ассирийских развалин.

Библейская Книга Царств (4 Цар. XVII, 30) повествует, что жители города Куты в Самарии почитали бога Нергала. Благодаря клинообразным надписям, мы теперь определенно знаем не только то, что этот вавилонский город Кута лежит похороненный под холмом Тель-Ибрагим в семи часах пути к северу от Вавилона, но и то, что бог-покровитель города Куты действительно назывался Нергал. Разве подобное сведение не заслуживает благодарности? Другой пример. Еще недавно у нас не было почти никакой надежды найти когда-либо то местечко Халах, куда была переселена часть плененных Саргоном израильтян (4 Цар. XVII, 6; XVIII, 11). Теперь у нас есть найденное в библиотеке Ассурбанипала в Ниневии письмо из Халаха, в котором некто Мардук-надин-аши, указывая на свою постоянную верность, просит царя вернуть ему опять землю, подаренную ему отцом царя и доставлявшую ему 14 лет средства пропитания, а теперь отнятую у него наместником области.

 

 

 

Что касается жителей северного царства Израиля, изображение которых мы можем видеть во втором ряду барельефов знаменитого черного обелиска Салманассара II, - на нем представлены послы царя Ииуя (840 л. до Р.Хр.) со всевозможными дарами, то мы знаем теперь все три местечка, где нашли свою могилу 10 колен Израильских: Халах, немного восточнее гористой страны верхнего Заба, называемой Arrapachitis; область Гозан, на берегу Хавора, недалеко от Низибис, и местечки Мидии.

До последнего времени оставалось загадкой повествование прор. Наума о завоевании и разграблении египетских Фив; именно никто не мог объяснить, к чему относились следующие слова: "Разве ты (Ниневия) лучше. Но - Аммона, находящегося между реками, окруженного водою, которого вал было море, и море служило стеною его? Но и он переселен, пошел в плен; даже и младенцы его разбиты на перекрестках всех улиц, а о знатных его бросали жребий, и все вельможи его окованы цепями" (Наум III, 8-10). Но вот была найдена глиняная десятигранная призма (рис. 17), на втором столбце которой повествуется, что Ассурбанипал, преследуя от Мемфиса фараона Урдамане, достиг Фив. Ограбив город, он увез в Ниневию, столицу своего царства, в виде добычи, все сокровища дворцов, все золото, серебро и драгоценные камни, а также всех жителей города, как мужчин, так и женщин. Разве этот факт не заслуживает внимания?

 

"Я вложу кольцо Мое в ноздри твои и удила Мои - в рот твой, и возвращу тебя назад тою же дорогой, которою пришел ты", так говорит Иегова Санхерибу устами прор. Исаии (4 Цар. ХIХ, 28; Ис. XXXVII, 29). Могут ли эти слова быть иллюстрированы лучше, нежели это делает хранящийся в Берлинском музее найденный при раскопках в Зендчирли (Сев. Ассирия) памятник победы Асаргоддона, главный рельеф которого изображает великого ассирийского царя во всем величии, а перел ним связанных по рукам и ногам царей Ваала тирского и Тиртака эфиопского: обоих царь держит на узде, прикрепленной к их рту при помощи кольца?

А сколько пользы принесли вавилонские памятники разъяснением многих ветхозаветных слов! Например, в Ветхом Завете несколько раз упоминается об одном животном, по имени re'em (единорог), диком, неукротимом, вооруженном страшными рогами (Пс. XXI, 22), похожем на быка (Пс. XXVII, 6; Второз. XXXIII, 17). Упоминая о нем и ужасаясь при мысли

 

 

воспользоваться им, как домашним животным, для обработки земли, Иов восклицает (XXXIX, 9): "Захочет ли er'em служить тебе и переночует ли у яслей твоих? Можешь ли веревкою привязать re'em'a к борозде и станет ли он боронить за тобою поле?"

Так как буйвол, который водится ныне стадами в лесах по ту сторону Иордана, лишь сравнительно незадолго до нашего времени распространился из Арахозия по передней Азии, то обыкновенно думали, вслед за арабами, называющими антилоп "скотом пустыни" и употребляющими по отношению к Antilope leucoryx название rim, что еврейское слово re'em означает эту породу антилоп. И все-таки оказалось весьма странным, как могла придти в голову Иову мысль запрячь в плуг эту антилопу, которая, если не считать ее длинных острых рогов, все же остается кроткой, грациозной антилопой - и говорить об этом с таким страхом.

Памятники вавилонского искусства показали нам, каков этот re'em: это могучий, бешено глядящий дикий бык, с крепкими изогнутыми рогами, животное леса и гор, легко взбирающееся на вершины высочайших горных хребтов, животное страшной силы; охота на re'em'a, столь же опасная, как и охота на львов, составляла любимое удовольствие ассирийских царей. Существование в области Ливанского плоскогорья этого животного, родственного bos urus Цезаря и северо-американскому бизону, научно доказано.

 

В клиннобразных надписях слово re'em упоминается бесчисленное число раз, а алебастровые барельефы ассирийских царских дворцов наглядно представляют нам его изображение.

 

Царь Навуходоносор рассказывает, что он украсил посвященные богине Истар ворота Вавилона огромными плитами, на которых были изображены re'em и идущие на хвосте огромные змеи. Находка этих ворот на полях развалин Вавилона и очищение их от слоев земли, на глубине 14 метров, где уже начинается подпочвенная вода, составляет одну из важных заслуг Германского Восточного Общества.

Да будут благословенны холмы, лежащие на осененном пальмами берегу Евфрата! Как радостно забились сердца исследователей, когда, после

 

долгого копанья в земле под палящими лучами солнца, перед их взорами внезапно появилась желанная постройка и на одной из упомянутых плит прочли: "Ворота Истар", и мало-помалу огромные двойные ворота Вавилона, обращенные на север тремя величественными башнями, выступили из земли в прекрасно сохранившемся виде! И что же? Куда бы ни бросили мы взор: на боковые ли плоскости башен или на внутренние стороны прохода, - все кишит рельефными, в верхних рядах пестро эмальированными, изображениями re'em'a, выделяющимися на темно-голубом фоне поразительно красивыми тонами красок.

"Полный силы, выступает дикий бык крупными шагами. Его голова гордо поднята, рога угрожающе наклонены вперед, уши прижаты к голове, ноздри раздуты, крепко напряжены упругие мускулы. Все изображение вполне сходно с природой, но облагорожено!" Если гладкая шерсть животного белого цвета, то рога и копыта покрыты золотой краской; если шерсть желтая, - копыта и рога малахитового цвета; кончик хвоста в обоих случаях темно-голубой.

Но самое красивое впечатление производит бычий re'em, у которого как рога и копыта, так и кончик хвоста окрашены в темно-голубой цвет.

Таков re'em по рисункам на воротах Истар, через которые вела дорога процессий Мардука, re'em, не менее прекрасный, чем всем известный "лев Вавилона", украшающий эту дорогу.

Германскому Восточному Обществу удалось найти изображение и другого библейского сказочного зверя, известного нам из уроков Священной истории, - изображение, производившее на всех побывавших во дворце Навуходоносора ошеломляющее впечатление - я говорю о вавилонском драконе. "С вытянутой вперед шеей и злым, угрожающим взглядом идет чудовище" - это змея, если судить по продолговатой с двумя языками голове, длинному чешуйчатому телу и извивающемуся хвосту; но в то же время у него передние ноги напоминают пантеру, а задние вооружены огромными птичьими когтями. На лбу у него длинные, прямые рога, а на конце хвоста - жало скорпиона.

Благодаря подобным разъяснениям и иллюстрациям, ассириология снова возвращает доверие столь яростно с недавнего времени оспариваемым преданиям Ветхого Завета.

 

Встречая в своих исследованиях множество весьма трудных текстов, полных редко встречающихся слов и оборотов, ассириологи понимают, что и в Ветхом Завете существует целая масса редко, иногда лишь один раз, встречающихся слов. Они пробуют объяснить их из взаимной связи и очень часто труды их вознаграждаются тем, что они находят те же самые слова и фразы в ассирийских текстах.

Они убеждаются таким образом, в какое роковое заблуждение впадает современная экзегетика, пытаясь растолковать подобные странные слова и фразы, коверкая их и очень часто придумывая для них самые глупые значения.

Право, всякий, кто любит Ветхий Завет, должен, насколько может, содействовать извлечению тысяч глиняных табличек и других письменных памятников, лежащих погребенными под холмами Вавилона, возможно быстрое открытие которых позволит нам с еще большей уверенностью разбираться в трудных текстах библейского повествования.

Даже целые рассказы из Ветхого Завета являются теперь пред нами в новом освещении. Так, например, с малых лет мы усвоиваем бессмысленное повествование о превращении царя Навуходоносора в зверя. Мы читаем в книге пророка Даниила (Дан. IV, 26-34), как этот царь Вавилона, расхаживая по царским чертогам и любуясь великолепием построенного им города, услышал вдруг с неба голос, предсказывавший, что он будет отлучен от людей, будет жить вместе с зверями, питаясь травой. Так и случилось: Науходоносор, как бык, ел в пустыне траву, "и орошалось тело его росою небесною, так что волосы у него выросли, как у льва, и ногти у него - как у птицы". И все же никогда, по крайней мере после появления книги Эбер. Шрадера "О сумасшествии Навуходоносора", ни один воспитатель юношества не решился передавать этот рассказ, не указав на то, что в более чистой, первоначальной форме мы встречаем этот рассказ в одном переданном Абиденом халдейском предании. Предание это гласит, что Навуходоносор, достигнув вершины своего могущества, взошел на царскую башню и, вдохновленный божеством, воскликнул: "Я, Навуходоносор, возвещаю вам о близком бедствии. На Бел, ни царица Бельтис не имеют силы убедить богинь судьбы отклонить его. Придет Перс (т.е. Кир) и обратит вас в рабство. О, если бы, прежде чем погибнуть мои сограждане... он был прогнан в пустыню, где нет ни городов, ни даже следов человеческих, и он блуждал бы там в одиночестве среди оврагов и ущелий, где бродят лишь дикие звери, да проносятся хищные звери. А мне... да будет в удел лучший конец!"

Легко заметить, что еврейский писатель передал вавилонское сказание, лишь слегка видоизменив его; а что истинное содержание этого рассказа было ему хорошо известно, это мы можем видеть из 16 стиха. То, что Навуходоносор желает врагу халдеев, составитель собранных в книге пророка Даниила рассказов, полных ошибок и неточностей, заставляет пережить самого Навуходоносора, чтобы таким образом наглядно показать своим преследуемым Антиохом Епифаном соотечественникам, что Бог поразил Своим гневом даже столь могущественного царя за то, что он осмелился восстать против Иеговы.

Когда мы, наконец, научимся различать в Ветхом Завете форму от внутреннего содержания?

Две глубокие истины мы можем вывести из книги пророка Ионы: никто не может уйти от Божьего гнева и ни один смертный не в состоянии знать, насколько велико долготерпение и милосердие Бога. Но форма, в которую облечены эти истины, обладает чисто востойной фантастичностью, и если бы мы еще и теперь стали верить, что Иона пел во чреве кита псалмы, часть которых была сочинена лишь несколько столетий после гибели Ниневии, или что царь Ниневии настолько далеко заходил в своем покаянии, что отдал приказ даже на быков и овец одеть вретища, - то мы погрешили бы против данного нам Богом разума. Все это однако мелочи, отступабщие на задний план перед более яркими фактами.

О, если бы молодые теологи были знакомы с странами Востока и не только с городами, но особенно с пустыней - с нравами и обычаями бедуинов, нисколько не изменившимися с тех далеких времен и глубоко проникнутыми своеобразными воззрениями и представлениями Востока! Если бы они послушали в палатках пустыни арабские сказки или описания тех или других случаев из жизни самих бедуинов, полные живой, бьющей ключом фантазии, описания, часто выходящие из границ действительной жизни! Им открылся бы совершенно новый мир, знание которого сделало бы для них более понятными такие чисто восточные произведения, как Ветхий, а отчасти и Новый Завет.

Итак, если еще и в наше время Восток дает ключ к пониманию многих мест Библии, то насколько больше таких указаний может дыть научение старых, во многих случаях одновременных с Ветхим Заветом, произведений вавилонской и ассирийской литератур. Как много общего с Ветхим Заветом у обеих этих литератур, столь родственных ему по языку, стилю, образу мышления и представлений!

В обеих являются святыней число 7, а иногда и 3. "О, земля, земля, земля! слушай слово Господне!" восклицает Иеремия (XXII, 29). "Слава, слава, слава царю, моему господину", начинают многие ассирийцы свои письма. И как серафимы пред троном Бога взывают друг к другу: "Свят, свят, свят Господь Саваоф!" (Исаия VI, 3), так в начале ассирийского богослужения мы читаем три раза повторяющееся слово asur, т.е. "приносящий святость" или "святой".

"И создал Господь Бог человека из праха земного и вдунул в лице его дыхание жизни; и стал человек душою живою" - так излагает сотворение человека Бытие (II, 7). Подобное же воззрение встречаем мы и в Вавилоне. Человек создан из земли (глины), как, например, забани создан из куска обожженной глины (ср. Иова XXXIII, 6: "Я образован также из брения") и снова возвращается в землю; но живым существом человек делается благодаря дыханию Бога. Во вступлении одного обращенного к сирийскому царю письма отправители его называют себя "мертвыми псами" (ср. 2 Цар. IX, 8), которых царь, их повелитель, оживил, "вдунув в их лице дыхание свое".

Согласно вавилонским взглядам, человеческой слюне присуща в значительной степени волшебная сила. Слюна и волшебство - тесно связанные между собой понятия, при чем слюна обладает в одно и то же время и оживляющей и умерщвляющей силой. "О Мардук", говорится в одной молитве к богу-покровителю Вавилона, "о Мардук, твоя слюна дарует жизнь!"

Кому при этом не придет на память новозаветный рассказ об исцелении глухонемого, где повествуется, как Иисус Христос отвел глухонемого в сторону, вложил ему персты в уши и, "помазав брением глаза слепому", сказал: "еффафа" - отверзись! (Иоан. IX, 6, Марка VII, 34).

По библейскому преданию, Иегова сопровождал свой народ во время пути через пустыню днем - в виде столба дыма, а ночью - в виде столба огненного.

Подобным же образом Ассархаддону, царю Ассирии, перед его выступлением в поход было пророчество: "Я, Истар из Арбелы, помещу справа от тебя дым и слева зажгу огонь!"

"Сделай завещание для дома твоего", говорит пророк Исаия смертельно заболевшему царю Езекии, "ибо умрешь иы и не выздоровеешь"; а асиирийский военачальник Кудурри, которому царь послал своего лейб-медика, благодарит царя следующими словами: "я был мертв, но царь, мой господин, оживил меня!"

Душа пораженного смертельной болезнью человека блуждает уже в подземном мире. Вот почему богиня Нула, покровительница врачей, носит прозвище "пробуждающая мертвых". Восточный врач, который не сумел бы "пробуждать мертвых" - не настоящий врач, по представлениям вавилонян.

Как все одинаково в Библии и в Вавилоне!

И там и здесь стремление символизировать слова, пояснить их действиями (я напомню лишь о "козле отпущения", прогнанном в пустыню). У обоих одинаковый мир непрерывных чудес и знамений, постоянное явление Божества людям во сне, одинаково наивные представления о Божестве: подобно тому, как в Вавилоне боги едят и пьют, предаются отдыху - так и Иегова, пользуясь вечерней прохладой, прогуливается в раю, или наслаждается приятным запахом жертвы Ноя. И как в Ветхом Завете Иегова говорит с Моисеем, Аароном и пророками, так и вавилонские боги разговаривают с людьми, или непосредственно или через жрецов и боговдохновенных пророков и пророчиц.

Откровение! Трудно представить себе большее заблуждение человеческого ума, нежели то, благодаря которому люди в течение столетий продолжают считать собранные в Ветхом Завете драгоценные остатки древней письменности во всей их совокупности за религиозный канон, священную книгу "откровения", несмотря на то, что в нем есть такие произведения, как книга Иова, подвергающая сомнению в выражениях, местами граничащих с богохульством, самое существование справедливого Бога, или такие чисто светские произведения, как, например, свядебные песни (так называемая "Песнь Песней") Соломона.

В чудной песни любви (Пс. XLIV, 11, 12) мы читаем: "Слыши, дщерь, и смотри и приклони ухо твое и забудь народ твой и дом отца твоего. И возжелает Царь красоты твоей, ибо он Господь твой, и ты поклонись Ему!"

Можно себе представить, что вышло бы, если бы произведения и фразы, подобные этим, были истолкованы теологически или даже мессиански. Случилось бы то же самое, что с тем средневековым католическим монахом, который, читая в своем псалтыре латинское слово maria - моря - принимал его за имя Пречистой Девы Марии и осенял себя крестным знамением.

Но и остальной части Ветхого Завета все научно образованные теологи, как протестантские, так и католические, перестали ныне приписывать значение "откровения" в буквальном смысле: к этому вынуждает множество находящихся в Ветхом Завете противоречащих друг другу двойных рассказов и неразрешимая путаница, возникшая во Второзаконии, благодаря постоянным переработкам и вставкам.

Да, говоря по совести, мы и не заслужили вовсе иного божественного откровения, кроме того, которое каждый из нас имеет в своей совести. Ибо как легкомысленно относилось до настоящего времени человечество к истинному откровению Бога, к десяти заповедям, начертанным на скрижалях завета! Сказано: "Не изменяйте слов!" - и, несмотря на это, в малом катехизисе Лютера вовсе выпущена вторая заповедь: "не сотвори себе кумира..." и т.д., а вместо того десятая заповедь, именно запрещение так называемых дурных желаний, разделена на две. Заповедь "чти отца твоего и матерь твою" не четвертая, а пятая и т.д.

Хотя в католическом катехизисе, который придерживается такого же счета заповедей, первая заповедь гласит гораздо определеннее: "Ты не должен иметь других богов, кроме Меня; ты не должен делать изображений Бога и поклоняться им!" - тем не менее дальше сказано: "Изображения Христа, Божией Матери и всех святых все-таки мы делаем, так как мы не молимся им, но только почитаем", при чем упущено из вида, что Господь Бог ясно сказал: "Ты не должен делать себе идолов, молиться им и почитать их" (ср. также Второзак. IV, 16).

Еще тяжелее падает этот упрек на самого Моисея, если мы станем придерживаться твердо буквального содержания Торы, упрек, единодушно раздающийся из уст всех людей, ищущих Бога и стремящихся к Нему.

Подумать только: Всесильный Бог, "Всеобъемлющий, Вседержитель, Незримый", сам Иегова, - "твердыня, которого дела совершенны" (Второзак. XXXII, 4) вещает среди грома и молнии из огненного облака свою святую волю, высекает две каменные доски и пишет на них 10 заповедей собственной рукой, держащей в равновесии весь мир, - а Моисей бросает вечные скрижали вечного Бога и разбивает их на тысячи кусков! И этот Бог пишет вторично другие скрижали, представляющие Его первое и последнее собственноручное, обращенное к человечеству, реальное откровение, а Моисей не дает себе даже труда передать своему народу, а через него и всему человечеству, слово в слово то, что Бог вырезал на этих скрижалях.

Мы, ученые, считаем тяжелой виной с нашей стороны, если кто-нибудь из нас хотя бы с маленькой неточностью передаст надпись, сделанную каким-нибудь пастухом, пожелавшим увековечить свое имя на скалах Синайского полуострова, - а Моисей, подтверждая вторично перед переходом через Иордан своему народу 10 заповедей, переделывает не только отдельные слова и фразы, заменяя их похожими, но изменяет в них даже целые места, выдавая их тем не менее за подлинные слова Бога. Таким образом мы до сих пор не знаем, велел ли Бог чтить субботу в память своего отдыха после шести дней творения (Исх. ХХ, 11) или в воспоминание непрерывной принудительной работы народа израильского во время его пребывания в Египте (Второз. V, 15).

На подобную небрежность по отношению к самым святым заветам Бога, данным Им людям, можно пожаловаться и теперь.

Мы ищем еще и теперь в горном хребте Синая гору, которая подходила бы ко всему рассказанному в Библии, и в то время, как мы весьма подробно учим о таких сравнительно незначительных вещах, как, например, кольца и железные полосы от ковчега, в котором хранились скрижали завета, относительно внешнего вида скрижалей мы не знаем почти ничего, кроме того, что они были исписаны с обеих сторон.

Когда филистимляне захватили ковчег завета, они увезли его в храм Дагона в Аздоде; на следующее утро изображение Дагона оказалось лежащим ниц перед ковчегом завета (1 Царств V). Когда ковчег был потом перенесен в маленькое пограничное иудейское местечко Вефсамис, и обитатели сбежались посмотреть на него, 70, а по другим рассказам 50,000 (!) человек было поражено смертью (1 Цар. VI, 19). Гнев Иеговы поражает даже того, кто касается ковчега по ошибке (2 Цар. VI, 6 и 7).

Но как скоро мы вступаем на почву исторического времени, всякие сведения о ковчеге исчезают. Весьма подробно описывается, как халдеи увезли сокровища иерусалимского храма, все золотые, серебряные и медные сосуды, кружки и чашки (4 Царств XXIV, 13; XXV, 13), но о ковчеге с двумя скрижалями Завета не говорится ни слова. Храм гибнет в пламени, но никто не интересуется вопросом об участи этих двух чудодейственных скрижалей всемогущего Бога, этой величайшей святыни Ветхого Завета.

Мы оставим в стороне вопрос о причинах подобного умолчания. Мы хотим указать лишь, что критика Пятикнижия снимает с Моисея упрек, падающий на него согласно содержанию Торы. Как утверждает, наравне с другими учеными, Дильман ("Kommentar zu den Buchern Exodus und Leviticus", стр. 201), пользующийся высоким авторитетом даже среди католиков, - 10 заповедей являются перед нами в двух различных редакциях, происхождение которых следует приписать не скрижалям, а иным источникам.

Подобным же образом и все остальные так называемые законы Моисея дошли до нас в двух сравнительно более поздних, отделенных одна от другой столетиями, редакциях, чем достаточно легко объясняются все встречающиеся в них различия. Мы знаем также, что эти так называемые законы Моисея представляют собою постановления и обычаи, частью уже и до него имевшие силу у сынов Израиля, частью же получившие правовое значение после поселения израильтян в Ханаане. Впоследствии одни были приписаны Моисею и даже - в видах придания им большей святости и ненарушимости - самому Иегове, как высшему законодателю. Подобное же явление мы можем наблюдать и у других древних народов, - вспомним лишь законодательства Ману и Вавилона.

Мы указали, что уже около 2500 лет до Р.Хр. мы находим в Вавилоне высоко-развитое правовое государство, и упоминали о большом своде законов Гамураби, регулировавших гражданское право во всех его отраслях. Мы имеем ныне оригинал этого свода, представляющий для науки, особенно истории культуры и сравнительного правоведения, сокровище громадной ценности.

На рубеже 1901 и 1902 гг. французский археолог де-Морган и доминиканский монах Шейль имели счастье найти в развалинах акрополя Суз обелиск царя Гамураби в 2,25 метр. вышины, который, очевидно, был увезен из Вавилона вместе с другой военной добычей и на котором самым тщательным образом вырезаны 280 параграфов законов.

Это, как говорит сам царь, - "законы справедливости, которые Гамураби, могущественный и справедливый царь, утвердил в пользу и уважение слабых и угнетенных, вдов и сирот".

"Потерпевший", читаем мы дальше, "имеющий тяжбу, пусть прочтет этот мой письменный памятник и внимает моим драгоценным словам; пусть эти законы разъяснят ему и решат его дело! Пусть он вздохнет легко и скажет: Гамураби мой господин, он истинный отец своего народа".

Хотя царь и говорит, что он, солнце Вавилона, изливающее свой свет на север и юг своей страны, написал эти законы, однако сам он получил их от бога солнца, высшего судьи неба и земли, воплощающего в себе все справедливое. Поэтому величественный обелиск имеет на вершине прекрасный барельеф, изображающий Гамураби, получающего законы от Шамаша, высшего законодателя.

То же случилось и с законами Моисея. Как легко заметить человеческое происхождение и характер израильских законов! Ведь никто не станет утверждать, что святой Бог, который собственноручно написал на скрижалях завета "lo tiqtol" - "не убий", мог санкционировать кровную месть, которая до сих пор, как проклятие, тяготеет над народами Востока, в то время, как уже Гамураби "почти совсем искоренил следы ее"? Никто не станет утверждать, что обрезание, издавна бывшее в обычае у египтян и арабских бедуинов, знак какой-то особенной связи Бога с народом Израиля?

С точки зрения восточного образа мышления и оборотов речи, мы прекрасно понимаем, что постановления для различных мелких случаев обычной жизни (напр. если бодливый бык убьет человека или другого быка), запрещения кушаний, медицинские предписания относительно кожных болезней, определения жреческой одежды - установлены Иеговой; но это лишь внешняя форма выражения. Бог, для которого лучшая жертва - "дух сокрущенный, сердце сокрущенное и смиренное" - и которому не мог доставить удовольствия жертвенный культ, сходный с культом "языческих" народов (Пс. XXXIX, 7), наверно не мог выдумывать рецептов елея и ладана, как об этом говорится у Моисея (Исх. ХХХ, 25).

Будущим исследователям предстоит задача определить, что в израильских законах, гражданских и жреческих, специально еврейского и что обще-семитического происхождения, а также в какой мере они заимствованы из гораздо более древнего и, конечно, проникшего за границы своей страны вавилонского законодательства. Вспомним, например, о праве возмездия - "око за око, зуб за зуб", о празднике новолуния, так называемых "хлебах предложения", о нагрудниках первосвященника и т.д.

Пока же мы должны быть благодарны, что в вавилонской s’abattu, "дне ???’ ??????" удалось найти корни "дня субботнего", происхождение которого неясно для самих евреев. Никто не пытался утверждать, что 10 заповедей также заимствованы из Вавилона; наоборот, неоднократно указывалось, что некоторые заповеди, как напр. 5, 6, 7, продиктованы присущим всем людям инстинктом самосохранения. В самом деле, большая часть заповедей так же свято исполнялись в Вавилоне, как и у евреев: непочтение к родителям, лжесвидетельство, всякие посягательства на чужую собственность и по вавилонским обычаям наказывались весьма строго, по большей части смертью.

Так, например, мы читаем в третьем параграфе законов Гамураби: "Если кто-нибудь в тяжбе даст ложное свидетельское показание и не будет в состоянии доказать его, то он должен быть наказан смертью, если он своим показанием подвергал опасности жизнь человека".

 

Специально еврейской является лишь вторая заповедь, запрещающая идолопоклонство, которая при более близком рассмотрении, по-видимому, носит анти-вавилонский характер.

Что же касается первой израильской заповеди: "Я, Господь, Бог твой... Да не будет у тебя других богов пред лицом Моим" (Исх. ХХ, 2-4), - то мы позволим себе здесь еще раз остановиться на одном вопросе, который так глубоко затрогивает всех интересующихся Библией и Вавилоном, - на вопросе о ветхозаветном монотеизме.

С точки зрения ветхозаветной теологии понятно, что она, отказавшись единодушно и вполне правильно от признания за ветхозаветными преданиями характера "вдохновения" в буквальном смысле и признав тем самым, быть может против воли, но вполне последовательно, полную неприемлемость подобного толкования ветхозаветных творений для нашей веры и знания, требует теперь признания духа, проникающего их, "божественным" и с все большим единодушием проповедует "нравственный монотеизм израильтян", "дух пророчества", как "истинное откровение Бога живого!"

Большое смущение вызвали уже упомянутые нами раньше имена Бога, рисующие его как личность, и которые мы столь часто встречаем у переселившихся около 2500 г. до Р.Хр. в Вавилон северных кочевников-семитов: "Ель, т.е. Бог дал", "Бог правит", "Бог, воззри на меня", "Бог есть Бог", "Jahu (т.е. Иегова) есть Бог" и т.д.

Трудно понять, чем вызвана эта тревога. Казалось бы, раз даже в Ветхом Завете Аврааму позволено было проповедывать от имени Иеговы (Бытия XII, 8), раз Иегова был Богом Авраама, Исаака и Иакова, то такие древние имена, как Iahu-ilu, т.е. Иоель, должны быть встречены радостно. В особенности тем теологам, которые считают себя позитивистами и допускают, что "все божественные откровения развивались повтепенно, историческим путем", становясь таким образом, по моему мнению, в противоречие с церковным учением об откровении, эти имена как раз бы должны быть очень удобны для подтверждения их теории.

Между тем многие из теологов опасаются, и вполне основательно, что эти имена, которые более чем на тысячелетие древнее соответствующих имен Ветхого Завета и которые указывают на почитание единого Бога, по имени Jahu - "вечного" среди других народов, а не только среди потомков Авраама, могли бы служить исходным пунктом для понимания исторического развития веры в Иегову, но в то же время и поставить ребром вопрос о признании за ней характера "откровения".

Поэтому стараются, не останавливаясь ни перед какими средствами, придать этим словам другое значение; но все-таки, даже если бы мир перевернулся, как маяк во мраке ночи, будут светить эти выражения потомсков северо-семитических бедуинов, живших около 2300 л. до Р.Хр.: "Бог есть Бог", "Iahu есть Бог".

Нам, кажется, следует остерегаться делать крайние выводы в ту или другую сторону. Мы постоянно указывали на резко выраженный политеизм вавилонян и отнюдь не считали нужным скрывать его. Но, с другой стороны, мы не считаем сумерийско-вавилонский пантеон и его изображения в поэзии, особенно в народных скзаниях, подходящей целью для мелких острот и насмешливых преувеличений, точно так же, как мы сочли бы непристойной подобную насмешку по отношению к богам Гомера. Также и поклонение божеству под видом идолов не может быть никоим образом защищаемо.

Но пусть никогда не забывают, что по библейскому рассказу о сотворении мира человек создан по образу и подобию Божию, что, как на то указала уже теология, прямо противоречит представлению о Боге, как "отвлеченной сущности".

Поэтому нет ничего удивительного, что вавилоняне, наоборот, представляли себе своих богов в образе людей.

Ветхозаветные пророки делали, по крайней мере в душе, то же самое. Совершенно так же, как вавилоняне и ассирияне, пророк Аввакум (гл. III) видит Иегову, приближающегося на колеснице, запряженной конями, вооруженного луком, стрелами и копьем, и даже с рогами, символом величия, силы и непобедимости, обычным украшением головного убора высших и низших ассиро-вавилонских богов.

И изображения Бога в христианском искусстве: у Микел-Анджело, Рафаэля, во всех наших иллюстрированных Библиях - как, например, картина Ю. Шнорра (см. ниже), изображающая четвертый день творения - все основываются на видении пророка Даниила (VII, 9), во время которого Бог явился Даниилу в виде "старца, в белых как снег одеждах, с волосами как чистая волна".

 

Постоянные же насмешки ветхозаветных пророков над вавилонскими идолами, которые имеют глаза и не видят, - уши и не слышат, нос и не обоняют, ноги и не ходят - вавилоняне столь же мало заслужили, как и католики.

Все мыслящие католики видят в иконах и статуях лишь изображения Христа, Марии и святых; таков же был и взгляд вавилонян на своих идолов: ни один гимн, ни одна молитва не относились к изображению, как к таковому - они относились к царящему по ту сторону всего земного божеству.

"Нравственный монотеизм израильтян" мог бы также значительно умерить границы своего распространения. Прежде всего отсюда следует исключить большую часть периода "до изгнания", во время которого как иудеи, так и израильтяне, как цари, так и народ подпали под неотразимое, но легко понятное влияние господствовавшего в Ханаане политеизма.

Кроме того, по нашему мнению, очень опрометчиво поступают те, кто ставит нравственный уровень израильтян времени "до изгнания" выше уровня вавилонян.

Правда, способ ведения войны ассиро-вавилонянами был в высшей степени жесток, даже порой варварский. Но и завоевание израильтянами Ханаана сопровождалось потоками невинно пролитой крови: взятию "чужеземных больших и красивых городов, домов, полных всяким добром, виноградников, масличных плантаций" (Второзак. VI, 10) предшествовало "проклятие" сотен местечек по ту и другую сторону Иордана, другими словами, - беспощадное избиение всех жителей, не исключая женщин и самых маленьких детей.

Что же касается распространения среди царей и народа понятий и справедливости, то постоянные увещания израильских и иудейских пророков, осуждающие насилия над бедными, вдовами и сиротами, в связи с такими рассказами, как, например, о винограднике Навуфея (3 Цар. XXI), позволяют нам заметить сильную испорченность как царей, так и народа, в то время как неизменная в течение двух тысячелетий прочность государства Гамураби позволяет вполне применить к нему слова: "Справедливость возвышает народ". Надпись на одной из найденных в Вавилоне табличек в решительных выражениях предостерегает самого царя от совершения несправедливых поступков.

"Если царь возьмет деньги жителей Вавилона и будет пристрастен, то Мардук, властитель неба и земли, вооружит против него врага и отдаст ему имущество и сокровища царя!" И в главе о любви и сострадании к ближнему невозможно, как уже указано выше, найти резких различий между вавилонскими и ветхозаветными воззрениями. Ветхозаветные теологи насмехаются над вавилонским рассказом о всемирном потопе с его многобожием, а между тем он содержит черту, которая делает его гораздо симпатичнее библейского.

"Бушевание стихий, рассказывает Ксисутр, кончилось. Я посмотрел на обширное море и громко закричал от горя, так как все люди погибли". Уже Эд. Зюсс, прославленный австрийский геолог, признает, что, благодаря подобным чертам, "простой рассказ Ксисутра носит печать удивительной правдивости". О сострадании Ноя мы ничего не знаем.

 

Вавилонский Ной обоготворяется вместе с женой - у израильтян по отношению к женщине мы не можем встретить ничего подобного.

О паломничестве в Иерусалим на праздник жатвы сказано (Второзак. XVI, 11): "Веселись перед Иеговой, Богом Твоим, ты и сын твой и дочь твоя и раб твой и раба твоя", - но где же жена? Положение женщины у израильтян уже с детства было очень незавидное.

В Ветхом Завете мы встречаем чуть ли не одно имя девушки, которок означало бы сердечную благодарность Иегове за рождение ребенка, тогда как мужские имена весьма часто имеют такое значение; все нежные названия девушки, как "возлюбленная", "благоухающая", "пчелка", "газель", "мирта", "пальма" и т.д., не могут изменить, по нашему мнению, этого факта. Женщина является собственностью сначала родителей, затем мужа; она - ценная рабочая сила, на которую после замужества возложена большая часть самых трудных домашних работ; так же, как и у мусульман, она не имеет права участвовать в религиозных обрядах.

В Вавилоне женщина находилась в ином, менее униженном положении; мы читаем, например, в сочинениях времен Гамураби о женщинах, которые присутствовали при богослужении в храмах; находим на юридических документах того времени имена женщин, подписавшихся в качестве свидетельниц, и т.д.

В вопросе о положении женщин легче всего заметить, какое глубокое влияние оказала на Вавилон не-семитическая культура сумерийцев.

Как различны могут быть, однако, человеческие мнения по одному и тому же предмету! В то время, как Koldewey и другие высказывают удивление, что при вавилонских раскопках до сих пор не найдено ни одной неблагопристойной фигуры, один католический ветхозаветник утверждает, что "бесчисленное количество найденных в Вавилоне статуэток не имели другой цели, как служить выражением самой грубой, низкой чувственности". Ты, бедная богиня рождения, бедная богиня Истар! Хотя ты и представляешь теперь для нас лишь кусок глины, ты можешь все же явиться перед нами с спокойной совестью; я уверен, что ты не вызовешь никакого соблазна, как не вызывает его в нас всем хорошо известное прекрасное мраморное изображение Евы с ее двумя детьми.

И если другой евангелический ветхозаветник, на основании одного, далеко еще окончательно не истолкованного, места вавилонского стихотворения и восклицает в негодовании: "Можно обыскать все уголки передней Азии и не найти ничего подобного", то мы, не будучи в состоянии похвалиться подобным знанием местности, попросили бы его, прежде чем бросать камни в то, что не может уместиться в его сознании, объяснить нам, почему наше школьное ведомство так настойчиво требовало исключения из Библии некоторых мест?

Если мы станем пользоваться, как источниками, дошедшими до нас памятниками древнееврейской письменности, нам не удастся установить ни для одного периода истории Израиля благодетельного влияния его монотеизма. Невозможн даже признать дух пророчества "действительным откровением Бога живого", в виду присущих ему всевозможных чисто человеческих заблуждений и слабостей, и это обстоятельство не позволяет, как следовало бы, провести определенную грань между человеческой формой и божественным содержанием пророков. Вспомним, например, о бесчисленных несбывшихся предсказаниях и благовещениях пророков, или о многочисленных речах их, полных смертельной ненависти ко всем остальным народам, - речах, являющихся в большей части своей лучшими созданиями еврейской риторики; вспомним, главным образом, те из них, которых не знают другие семитические и восточные литературы и которые, - несмотря на понятность и может быть извинительность их с чисто человеческой точки зрения, - следовало бы совершенно исключить, раз пророчество выставляется, как орган высшего, очищающего просветляющего и оплодотворяющего духа.

 

Что касается нравственного уровня обоих народов, мне кажется более важным окончательный вывод, на который при провозглашении "нравственного монотеизма израильтян", или "духа пророчества", как "действительного откровения Бога живого", не было обращено достаточно внимания.

Пять раз в день, и даже больше, читает правоверный мусульманин свой "Отче Наш", первую суру Корана, заканчивающуюся словами: "веди нас, Аллах, верным путем, путем тех, над которыми Ты смиловался, которые не подпали твоему гневу (как иудеи) и не заблуждаются" (как христиане).

Только мусульмане осчастливлены милостью Аллаха, лишь они - избранный Богом народ, молятся и почитают истинного Бога. Все остальные народы - kafirun, неверные, которым Бог не предопределил вечного спасения. Точно такой же, глубоко коренящийся в натуре семитов, характер имеет у евреев поклонение Иегове как до, так и после изгнания. Иегова - единственный истинный Бог, но в то же время он Бог одних израильтян; израильтяне - Его избранный народ, все остальные нароы - "гои" или язычники, самим Иеговой обреченные на безбожие и идолопоклонство. Подобный взгляд, совершенно несовместимый с нашим просветительным пониманием Бога, ясно выражен в следующих словах (Второзак. IV, 19) - кстати сказать, одним ударом рассеивающих призрак "откровения" - "...дабы ты, взглянув на небо и увидев солнце, луну и звезды и все воинство небесное, не прельстился и не поклонился им и не служит им, так как Господь, Бог твой, уделил их всем народам под всем небом. А вас взял Господь и вывел вас из Египта, дабы вы были народом Его удела". Таким образом поклонение светилам и идолам санкционировано по отношению ко всем остальным народам самим Иеговой. И тем ужаснее приказание Иеговы беспощадно уничтожить семь больших и сильных народов, которых израильтяне встретят в Ханаане, за их безбожие (Второзак. VII, 16).

"И истребишь все народы, которые Господь, Бог твой, дает тебе; да не пощадит их глаз твой".

Этот национально обособленный монотеизм, который, конечно, не может проявиться в таких отрывках, как рассказ о сотворении мира, но которым неоспоримо проникнут весь Ветхий Завет, начиная с Синая: "Я Господь, твой Бог" до слов Исаии: "Утешьте, утешьте мой народ" и до пророческих слов Захарии (VIII, 33): "Так говорит Господь Саваоф: будут в те дни, возьмутся десять человек из всех разноязычных народов, возьмутся за полу иудея и будут говорить: мы пойдем с тобою, ибо мы слышали, что с вами Бог" - этот монотеизм, который, по словам апостола Павла (Еф. II, 12), в течение тысячелетий оставляет все остальные народы "без надежды" и "без Бога в мире" - едва ли может быть признан за "откровение" святого и справедливого Бога! И все же мы еще с детства настолько находимся под влиянием этого преимущества израильтян (см. Еф. II, 11), что рассматриваем историю древнего мира с совершенно неправильной точки зрения, и теперь еще, довольствуясь ролью "духовного Израиля", забывая о великих исторических переменах, происшедших в новозаветное время, начиная с проповедей Иоанна Крестителя и Иисуса Христа - о той драматической борьбе между иудейством, иудейским христианством и христианством языческим, пока, наконец, апостол Петр мог воскликнуть (Деян. Х, 34): "Истинно познаю, что Бог нелицеприятен, но во всяком народе боящийся Его и поступающий по правде приятен Ему", разрывая этими словами завесу, разделявшую восточно-израильское и христианско-философское миросозерцание".

Мы уверены, что древне-еврейские творения, даже потеряв характер "откровения" или творений, проникнутых "духом откровения", все-таки сохранят свое значение, в особенности как единственный памятник великого, доходящего до нашего времени, религиозно-исторического процесса.

Возвышенные места творений пророков и псалмопевцев преисполнены живого доверия к Богу и стремления к миру в Боге, и, несмотря на их партикуляристический характер, на заметное стремление их представить Иегову Богом одних израильтян, которое кроме того в значительной степени потеряло свою силу в наших переводах Библии, всегда найдут живой отклик в нашем сердце. Такие слова, как например, пророка Михея (VI, 6-8): "С чем предстать мне пред Господом, преклониться пред Богом небесным? Предстать ли мне пред ним со всесожжениями, с тельцами однолетними? Но возможно ли угодить Господу тысячами овнов, или неисчетными потоками елея? Разве дать ему первенца моего за преступление мое и плод чрева моего - за грех души моей? О, человек! Сказано тебе, что добро, и чего требует от тебя Бог: действовать справедливо, любить дела милосердия и смиренномудро ходить пред Богом твоим" - такие, требующие проявления религии в нравственных поступках, слова и ныне найдут сочувствие в душе каждого религиозно мыслящего человека. С другой стороны, не будем упорно придерживаться старых, научно опровергнутых догм лишь из боязни, что может пострадать наша вера в Бога и истинная религиозность. Вспомним, что все земное находится в живом движении, все неподвижное равносильно смерти.

Вспомним ту зиждительную силу, тот толчок, который дала немецкая реформация всем народам земли к усиленной работе на всех отраслях человеческой деятельности. Но и реформация - лишь один этап на дороге к поставленной нам Богом и в Нем завершающейся цели - истине. К Нему стремимся мы смиренно, но пользуясь всеми средствами свободного научного исследования, радостно присоединяясь к замеченному зорким взглядом и горделиво возвещенному всему миру лозунгу дальнейшего развития религии.

 

III.

 

Да будет нам позволено сказать еще несколько слов о том, насколько восстановленные памятники ассиро-вавилонской старины расширили наш умственный кругозор, как глубоко, в связи с успешными исследованиями Ветхого Завета, изменили они наш взгляд на древне-еврейскую литературу, и насколько ярко они, по-видимому, в состоянии осветить нам главнейшие вопросы религии.

Никто не поставит в упрек так называемой "карте народов" (Бытие Х) ее многочисленных упущений, ошибок и пробелов в описании стран и народов Малой Азии на пространстве между Средиземным и Персидским морями, описании, соответствующем ограниченным познаниям людей, живших приблизительно около 7-го столетия до Р.Хр. И, не умаляя нисколько того факта, что эта "карта" является первой попыткой классификации многочисленных племен и народов, мы невольно вместе с тем обращаем внимание на то, что еврейский писатель, именно Сима, называет первенцом отца человеческого рода, населявшего землю после потопа. Однако мы не можем вечно рабски следовать за подобным ограниченным и даже небеспристрастным по отношению к семитским народам изложением истории происхождения народов и должны быть благодарны раскопкам в Ассиро-Вавилонии, значительно расширившим наши познания в области древнейшей истории человечества.

Ветхозаветные писатели не имели ни малейшего представления о всех народах, живших в Месопотамии ранее индогерманских (иафетитских) мидийцев или семитов. "Карта народов" вовсе не упоминает о не-семитском народе - еламитах - владычество которых в 3-м тысячелетии до Р.Хр. простиралось одно время на Вавилонию вплоть до Ханаана, и неисчерпаемого могущества которых не могли сломить даже прославленные ассирийские полчища. Даже сумерийский народ совершенно изгладился из памяти как греческих, так и ветхозаветных писателей, хотя по иронии судьбы родина Авраама - г. Ур в Халдее - носит сумерийское имя и названия "храма" (hechal) на Сионе, как и "трона" (kisse) Давида заимствованы из сумерийского языка.

Все яснее, все отчетливее встает перед нашими глазами этот высокоодаренный народец, религия которого перешла к семитам-вавилонянам и оказала большее или меньшее влияние на религию ханаанских племен, народец, проложивший новые пути во всем, что могло украсить жизнь, придать ей более нравственный и благородный характер. Его изделия из серебра, относящиеся к третьему и даже четвертому тысячелетию до Р.Хр., как, например, великолепная серебряная ваза царя-жреца Энтемена (рис. 29), или из бронзы, вроде прекрасно выполненной головы быка с глазами из лапис-лазури (рис. 30), возбуждают в нас изумление, а его диаритовые изваяния, как, например, статуя архитектора с планом на коленях (рис. 31), мало уступают идеалу, который мог носиться перед умственным взором сумерийского художника (рис. 32). И когда мы рассматриваем головы сумерийских мужчин и

 

женщин (рис. 33, 34), в тонко выточенных чертах которых выступает облагораживающее влияние напряженной работы, и узнаем, что культура этого народа легла в основу не только культуры семитов-вавилонян, но в значительной степени оказывает влияние еще и на нашу культуру, то нам кажется вполне возможным видоизменение современного школьного изложения древнейшей истории согласно требованиям прогрессирующей науки, хотя бы при этом и пришлось пожертвовать историей о Симе, Хаме и Иафете.

Из немногочисленных царей основанного Набополассаром Халдейского царства только два имеют значение в истории иудеев: Невуходоносор, поработивший иудейский народ, даже у врагов вызывавший чувство почтения, благодаря его огромному могуществу, и последний из этих царей - ничтожный

 

Набунанд, при котором Вавилон был завоеван Киром персидским, освободившим иудеев из плена. И чем более бледнело в памяти иудеев воспоминание вавилонского пленения, тем все более и более место Набунанда заступал его сын, наследный принц Валтассар, предводитель халдейских войск в войнах против персов; в конце концов этот последний был ошибочно занесен в истории, как сын великого Навуходоноссора. О всем этом мы можем составить себе теперь, благодаря раскопкам, ясное представление, вовсе не желая бросить этим хотя бы тень упрека книге Даниила, памятнику 2-го столетия до Р.Хр. Мы должны даже быть благодарны составителю ее за то, что как ни свободно изложил он историю и значение слов "Mene, mene, tekel, u-parsin", все-таки он дал нам ключ к верному пониманию их. Именно, как впервые указал французский археолог Клермон-Ганно, так выразительно оттененное в 5 главе книги Даниила противоположение между великим отцом Навуходоноссором и его совершенно ничтожным сыном, в царствование которого персы завладели царством, в связи с единственно верным толкованием слов: "исчислено было мина, секель и пол-мины" показывает, что

 

 

 

 

 

 

это "крылатое" изречение возникло в еврейских кругах, где было обыкновение называть образно ничтожного сына великого отца "секелем", "сыном мины", и наоборот, вследствие чего и явилась игра слов parsin (пол-мины) и перс. Это остроумное, отчасти даже насмешливое, bonmot сводит всю историю халдейского царства в одну краткую фразу: "мина, т.е. великий царь, секель, т.е. ничтожный сын царя, и две пол-мины, т.е. разделение царства между мидянами и персами.

Прошло уже то время, когда можно было спорить о тождестве ассирийского царя Фула, современника Менаима израильского (4 Царств, XV, 19) и ассирийского же царя Феглаффелассара, современника Факея (там же, ст. 29). Спор этот давно решен и потерял всякий смысл, благодаря хронологическим сведениям, добытым из клинообразных надписей. Вот он стоит перед нами на своей боевой колеснице, этот знаменитый Фул или Феглаффелассар III (рис. 35), за тысячу талантов согласившийся оказать помощь Менаиму и впоследствии присоединивший к Ассирии всю Галилею вместе со всеми соседними областями. Всех жителей этих местностей он увел в плен и таким образом очистил место для того смешанного галилейско-самаритского народа, который образовался в VIII и VII столетии до Р.Хр.

 

 

 

вследствие переселения туда чужих племен и прежде всего из жителей вавилонских городов Вавилона, Кута и Ерехы. Вавилонское происхождение этого народа было до такой степени очевидно, что Талмуд во многих местах называет самаритян по вавилонскому городу Кута - кутянами и что галилейское наречие с его чисто вавилонским затемнением гортанных звуков еще во время Иисуса Христа сразу выдавало Галилеянина (Матф. XXVI, 73). Это установление вавилонского (и уже по этому одному не чисто семитического) характера галилейско-самаритского народа, может, по нашему мнению, сыграть значительную роль и в исследованиях Нового Завета. Именно, многое в воззрениях, изречениях и поступках Христа-галилеянина невольно влечет к сравнению с вавилонскими воззрениями. Например, между чисто вавилонским изречением "Сын человеческий", с которым Иегова обыкновенно обращается к Иезекиилю и употреблением того же самого выражения Иисусом вполне возможно установить внутреннюю связь.

Укажем здесь заодно, что лишь теперь стало вполне ясным другое, несравненно более важное, библейское изречение, получившее притом толкование, которое не приходило в голову ни одному исследователю Ветхого Завета. Памятники древнейшего вавилонского права, вроде свода законов Гамураби, говорят нам об определенных сжатых формулах, при помощи которых то или другое волеизъявление получало правовое, пользующееся судебной защитой, значение. Если, например, отец или мать говорили сыну: "Ты не дитя мое" (ne mari atta), то этим самым лишали его семьи и изгоняли из дома. И подобно тому, как в Вавилоне усыновление ребенка получало юридическую силу благодаря произнесению слов: "Ты сын мой", так и псалмопевец в пользующемся всемирной известностью 7-м стихе 2-го псалма образно объявляет Мессию приемным сыном Иеговы и наследником Его власти над народами, влагая в уста Иеговы ненарушимую формулу усыновления: "Ты Сын мой; Я ныне родил Тебя".

 

Для ветхозаветного Псалтыря, этой книги песен Израиля времен после изгнания, восстановление ассиро-вавилонской старины имеет особенно важное значение. Я разумею в этом случае, конечно, не внешнюю его сторону, то есть то обстоятельство, что многие из музыкальных инструментов, упоминаемых в Ветхом Завете и особенно в Псалтыре, как например арфу, цитру, цимбалы, мы нередко встречаем на ассирийсктх памятниках, хотя при установлении близкой связи между израильским и ассиро-вавилонским народом рисунки ассирийских рельефов, казалось, могли бы требовать с нашей стороны большего внимания, нежели египетские и сирийские рельефы, на которых также встречаются изображения еврейских музыкальных инструментов. В самом деле, если мы повнимательнее всмотримся в изображение триумфального шествия играющих и поющих мужчин, женщин и детей (рис. 36), выделим из него первый ряд - играющих на струнных инструментах - (рис. 37) и сопоставим с ними аналогичные изображения людей,

играющих на арфах и цитрах, встречающиеся на рельефах IX-го и VII-го стол. до Р.Хр. (рис. 38), или взглянем на квартет, изображающий нам в одно время и цитру и цимбалы (рис. 39), - то мы будем иметь право считать себя достаточно компетентными относительно строения и способа игры на этих старинных струнных инструментах.

Однако, несомненно более важным является тот факт, что в найденных ассиро-вавилонских духовных песнях можно найти псалмы, совершенно сходные с псалмами еврейскими и прежде всего в отношении стиха.

 

О Господь, управляющий небом и землею,

Никто не смеет не исполнить твоих приказаний!

Ты управляешь огнем и водой, и всем, что имеет дыханье!

Кто из богов может сравниться с тобою могуществом?

В небесах - кто всемогущ? Ты один всемогущ!

Раздается твое слово в небесах. - Падает ниц небесное воинство!

Раздается твое слово на земле - склоняются ниц

ангелы земли!

Прозвучит твое слово в небесах, как буря - дает оно

в изобилии яства и напитки!

Прозвучит твое слово на земле - произростают растения!

Твое слово утучняет слова и умножает всякое дыхание,

Твое слово творит правду и справедливость - и

правду говорят люди!

Твое слово подобно далеким небесам, недрам земли -

Никто не может прникнуть в его значение!

Твое слово - кто может изучить его? Кто может ему противиться?

 

Приведенный псалом легко можно принять за взятый из ветхозаветного Псалтыря, например, за пс. CLXVIII, а между тем приведенные стихи взяты из вавилонского псалма, посвященного богу луны, покровителю города Ур. Этот псалом ясно показывает, насколько близка поэтическая форма духовных песен обоих народов: отдельный стих строится главным образом из двух параллельных колен и два или несколько стихов соединяются в одну строфу.

На долгое время остается славным подвигом новейшего ветхозаветного исследования, что оно путем упорного умственного труда, доныне еще подвергающегося яростным нападкам, установило все более и более находящую всеобщее признание истину, именно, что большая часть ветхозаветных псалмов принадлежит к самому позднему периоду еврейской литературы. В особенности 70 псалмов, известных под общим названием "псалмов Давида", представляют собой позднейшие добавления, по большей части несходные по языку и содержанию с остальными. Более того, невозможно доказать вероятность составления Давидом хотя бы одного ветхозаветного псалма. Остается лишь пожелать, чтобы эта истина получила возможно более широкое распространение, так как именно псалмы, известные под общим названием "псалмы Давида", легко могут затемнить картину развития израильской религии.

Однако, как бы ни было при таких обстоятельствах справедливо и последовательно сделать вывод о заимствованиях еврейской поэзии из вавилонской, мы довольствуемся и здесь лишь указанием на существующее сходство между той и другой, в особенности потому, что при близком родстве евреев и семитов-вавилонян, а также при сходстве их языка, образа мыслей и нравственных воззрений, и без того нетрудно заключить, что и поэзия обоих народов должна иметь много общего в языке, стиле, ритме, мыслях и картинах.

Кто хорошо знает библейские псалмы, тот помнит весьма часто встречающиеся в них описания физических и душевных страданий, ниспосланных псалмопевцу в наказание за его грехи или причиняемых ему недоброжелательством врагов, угрожающих его жизни: громко взывает он из бездны порока, в котором он глубоко погряз, печально ходит взад и вперед, как человек, потерявший брата или мать; он высох, его тело и душа разрушаются; он кричит, как пеликан в пустыне, и стонет, как голубь; сердце его стучит быстро и громко; душа перенеслась уже почти в "cheol" и объята мраком смерти. "Утомлен я воздыханиями моими; каждую ночь омываю ложе мое, слезами моими омочаю постель мою" (Пс. VI, 7). Те же самые мысли и картины мы можем встретить и в вавилонских псалмах; даже выражения те же самые: "Он сидит со смятенным сердцем, стеная и горько жалуясь". Подобно горлице тоскует он жалобно день и ночь; как дикий бык кричит он, обращаясь к своему милосердному богу; его стан надломлен, как тростник; он уже почти стал добычей смерти; его гроб стоит открытым и черви караулят его.

Некоторые ветхозаветные псалмы, как, например псалом LXXXVIII-й, этот мрачный крик глубокого отчаяния несчастного, находящегося при смерти, оставленного знакомыми, сходны по содержанию и выраженным в них мыслям с вавилонскими песнями скорби.

Весьма поучительны также и весьма часто встречающиеся в псалмах обоих народов ссылки на личных противников и злорадных врагов. Ветхозаветный Псалтырь содержит значительное число таких молитв праведных и благочестивых израильтян, направленных против угрожающих их жизни и ненавидящих их врагов, с злорадным хохотом радующихся всякой неудаче или гибели их. Весьма правдоподобный псалом на одре болезни, пс. XL-й, заканчивающийся словами: "Ты же, Господи, помилуй меня и восставь меня, и я воздам им", т.е. врагам, желавшим видеть его умершим и говорившим о нем, как о таковом. Унижение, срам и позор призываются на головы этих злорадных врагов. "Да постыдятся и посрамятся все радующиеся моему несчастию; да облекутся в стыд и позор величающиеся надо мною". (Пс. XXXIV, 26).

Точно такие же выражения встречаем мы в одном обращении к богине Истар покаянном псалме: "До каких же пор, моя небесная царица, будут мои враги устремлять на меня свои взоры? При помощи лжи и неправды стоить мне козни? До каких пор мой преследователь, полный ненависти, будет поджидать меня?" Одна молитва к Небо начинается такими словами: "Я прославляю тебя, о Небо, пред всеми великими богами; несмотря на множество моих врагов, моя жизнь проходит без несчастий"; заканчивается молитва фразой: "Несмотря на множество моих врагов, ты не покинешь меня, о Небо, несмотря на множество ненавидящих меня, ты не оставишь мою жизнь".

Но значение вавилонских псалмов и молитв возрастает еще более потому, что они дают особенно ясное представление о нравственно-религиозных воззрениях вавилонян. Всякий понимает, как мало могут служить источником для суждений об ассиро-вавилонской религии известия о войнах и победах ассирийских царей, подобно тому, как едва ли кому-либо придет в голову изучать евангелическую или католическую религии и этику по летописям тридцатилетней войны. Кто одушевлен действительным желанием исследовать воззрения вавилонян о нравственных обязанностях людей, и божестве и его свойствах, об отношении человека к божеству и наоборот, тот не может пренебрегать серьезным изучением вавилонских изречений и письменных памятников религиозного содержания. К такому изучению до сих пор прибегали весьма немногие, и мне хотелось бы поэтому дать более подробное и полное изображение вавилонской этики и религии. Это следует сделать как потому, что благодаря укоренившемуся взгляду на историю Вавилона мы имеем совершенно ложный взгляд на религиозно-нравственные воззрения вавилонян, так в особеености для того, чтобы быть в состоянии, исхдя из вновь установленной точки зрения, критически исследовать ветхозаветные (а вместе с тем в значительной степени и наши собственные) религиозные воззрения и составить себе о них правильное представление.

Мы уже указывали раньше, что в образцовом правовом государстве, каким была Вавилония с 3-го тысячелетия до Р.Х., с ее возбуждающим еще и теперь удивление юристов законодательством, первые, коренные заповеди, продиктованные инстинктом самосохранения и условиями человеческого общения, вроде: "не проливай крови ближнего", "не желай жены его", "не отнимай у него одежды", были по меньшей мере столь же священны и ненарушимы, как и у Израиля. Найденный при раскопках свод законов Гамураби блестяще подтвердил правильность такого мнения. То же самое можно сказать о 4-й заповеди - о почитании родителей, о 8-й: "не произноси ложного свидетельства на ближнего твоего", и 9/10, в которой под словами: "не желай жены ближнего твоего, и не желай дома ближнего твоего, ни поля его"... и т.д. запрещается ни что иное, как стремление присвоить себе имущество, жену и т.д. ближнего.

Совершенно аналогичное читаем мы в § 25 законов Гамураби: "Если кто-либо, придя для тушения пожара, позарится на имущество хозяина и присвоит себе это имущество, то такой человек должен быть брошен в тот же самый огонь". Это еврейско-вавилонское "вожделение" требует для состава греха совершения известного поступка. Иисус был первый, кто своим, "а я говорю вам" признал грехом, заслуживающим наказания, самую греховную склонность, греховное желание.

Так как на Востоке право и религия до сих пор не отделяются друг от друга, то всякое нарушение права является в то же время поступком против Бога, заслуживающим, наряду с земным наказанием по закону, еще гнева и наказания со стороны божества. Однако и вся остальные нравственные обязанности, не закрепленные правом, должны были исполняться вавилонянами столь же строго, как и израильтянами и их нарушение влекло за собой кару божества. Я говорю прежде всего о правдивости. Государство Гамураби умело в достаточной степени обеспечить своим подданным защиту против фальшивых весов, мер или лжесвидетельства. Но нравственное сознание вавилонян, как и израильтян содержало в себе более широкое и глубокое понятие правдивости и поэтому можно только пожалеть, что 8-я заповедь, вместо ограниченного понятия "ложного свидетельства", не охватила в своем содержании более широкого определения: "ты не должен лгать". Если бы нам с раннего детства прививали сознание предосудительности лжи во всякой форме, подобно тому, как персы, по свидетельству Геродота (I, 138) приучали своих детей в возрасте от 5 до 20 лет исключительно к трем вещам: ездить верхом, стрелять из лука и говорить правду, - то отношения между людьми были бы в настоящее время несомненно гораздо лучше. У вавилонян всякая неправда, например, не сдержать данного обещания, отказать в обещанной защите, говорить "да", имея в сердце "нет", вообще всякая ложь неоднократно резко клеймится, как грех против божеских и человеческих законов. В противоположность этому правдивость превозносится, как высшая добродетель. Что же касается "любви к ближнему", сострадания к нему, то никто не может отрицать возвышенного характера израильской заповеди: "люби ближнего твоего, как самого себя", несмотря на ограничение применения ее исключительно к членам своего народа (Левит, XIX, 18). Но, не отнимая у иудейства принадлежащего ему, пусть честно и справедливо воздадут другим народам должное за их заслуги, отдадут Богу - Божие.

Нелзя согласиться, чтобы любовь к ближнему являлась монополией израильского народа и потому следует признать слишком поспешным утверждение, что в Вавилоне нельзя найти ни малейшего следа чего-либо подобного основному принципу истинной нравственности "любви к ближнему, как к самому себе".

Не говоря уже о том, что является совершенно невероятным, чтобы вавилоняне, подобно евреям считавшие себя вполне зависимыми от милости божества, от его милосердия, не признавали в свою очередь никакой любви к ближним. Подобное утверждение прямо противоречит свидетельству памятников. Мы уже раньше указывали, что, желая узнать причины гнева божества к больному, враг предлагал ему вопросы: "Быть может ты не освободил заключенного? не развязал связанного? не дал заключенному возможности смотреть на свет?" Это один пример. Но Британский музей хранит - к сожалению, еще не в полном числе - таблицы с вавилонскими изречениями, позволяющими нам составить себе верное представление о глубине нравственных воззрений благородных вавилонян, подобно тому, как свод законов Гамураби дал нам понятие о "неизмеримой культурности" этого народа. В этих таблицах мы можем прочесть изречения, справедливость которых оправдывается опытом тысячелетий и которые тем не менее, к величайшему стыду людей, не запечатлелись глубоко в их сердцах. Таково, например, изречение:

 

Не говори много, храни уста твои!

Если ты разгневан, подожди говорить,

Ибо если ты заговоришь сейчас же, ты должен будешь

впоследствии раскаяться!

Нет, молчанием успокой свой гнев!

 

Там же мы можем прочесть - подобное бриллианту, блеск которого не зависит от места и времени - увещание вавилонского мудреца любить ближнего, не презирать его и не относиться к нему с высокомерием, что неизбежно вызовет гнев божества, а, напротив, оказывать помощь тем, кто просит пищи или питья, так как это приятно божеству, творить всегда добро. Вообще, когда мы углубляемся в эти таблицы, то с радостью видим, что милосердный Бог - Бог-любовь - уделил свои небесные добродетели не одному народу, что его милосердие распространяется везде, где живут люди, и потому отблеск этих добродетелей отражается всюду в человеческих сердцах.

Эти нравственные правила не были только надписями на глиняных таблицах. Мы читаем о примерах частого проявления их на деле даже по отношению к рабам и рабыням. Библейская 4-я книга Царств заканчивается даже рассказом об акте милосердия со стороны вавилонского царя к своему политическому врагу, рассказом об освобождении из темницы иудейского царя. Кто внимательно изучал законы Гамураби, должен сознаться, что, как ни защищают они жизнь, собственность и доброе имя каждого отдельного человека, как ни категорически требуют самого добросовестного исполнения обязанностей от всех, кто обязан к этому службой или званием, и за каждое пренебрежение этими обязанностями угрожают строжайшими наказаниями, - все-таки любовь, кротость и сострадание находят себе выражение и там. Мы читаем о необходимости любвеобильной заботы о болеющей долгое время жене (§ 148), о вдовах и сиротах (§ 178), о кротости по отношению к постигшему несчастием должнику (§ 48), о снисхождении к дурному сыну (§ 169).

Да и стоит ли говорить много об этом, когда в начале этой главы мы уже узнали, что самаритяне по своему происхождению вавилоняне и самими иудеями признавались за жителей города Куты, т.е. другими словами - вавилонянами. И разве проникнутая божественным духом притча Христа о милосердном самарянине не является понятным всему миру памятником того, какой глубокий смысл придавали вавилоняне понятию любви к ближнему. Поистине, где бы в мире ни совершились поступки, подобные поступку самарянина, Библия и Вавилон братски протянут друг другу руку, и именно вавилонянина Христос поставил как образец для всех людей, сказав: "Иди и поступай так же".

К этим и другим заповедям присоединялись в Вавилоне, как и у израиля, многочисленные предписания жрецов, касающиеся жертвоприношения, молитв и добровольных даров, главным же образом заповедь не произносить всуе имя Господне, т.е. не злоупотреблять им. В особенности клятва именем Бога считалась настолько священной, что ни в законах Гамураби, насколько мы знаем их в настоящее время, ни в отрывках процессуального права, вовсе не предусматривается возможность нарушения такой клятвы. С другой стороны вавилонянин не должен есть, не упомянув предварительно имя Божие, и должен всегда помнить долг благодарности по отношению к Богу. Если мы возьмем все те места, в которых богобоязненность трактуется, как важнейшая обязанность человека, а отсутствие ее, как корень всякого зла, то мы можем со спокойною совестью утверждать, что у вавилонян, как и у евреев, богобоязненность считалась началом мудрости. Подобным же образом мы можем прочесть на одной таблице из библиотеки Сарданапала изречение: "Бойся Бога, чти царя!" Почитание царя-главы государства, в котором обычно видели, заместителя Бога на земле, благоговение перед законами государства, данными высшим законодателем неба и земли и прежде всего страх перед божеством - таковы были основы, в течение двух тысячелетий поддерживавшие прочность вавилонского государства, несмотря на многочисленность его врагов. Насколько серьзно сами цари относились к греху, показывает надпись, вырезанная по приказанию последнего халдейского царя в башне храма, посвященного богу луны, в г. Ур: конец заключающейся в ней молитвы представляет собой мольбу к Богу предохранять от греха Валтассара, старшего сына царя.

Каждый без предубеждения относящийся к фактам должен сознаться, что содержание понятия "грех" или, говоря другими словами, совокупности всего того, чего человек обязан не делать по отношению к Богу и людям, в Вавилоне и в Ветхом Завете совершенно одинаково. Такое же согласие господствует и во взглядах обоих народов на последствия греха. Ни один грех не может укрыться от глаз божества, ни один не останется без наказания. Последствием греха является гнев божества, отлучающий грешника от общения с ним и проявляющийся в наказании: в болезни, несчастии, нужде, недоброжелательстве, гибели, смерти (Пс. XXXVIII, 3; LXXXVII, 8; VIII, 15; LXXXIX, 7 и мн. др.). Ветхо- и новозаветное воззрение, что болезнь и нужда являются расплатой за грехи, совершенно сходно с вавилонским, и мы хотели бы сказать - счастье, что оно сходно с ним, ибо это дает нам право как можно тщательнее наследовать еще раз, может ли принятие подобной причинной связи между болезнью и грехом устоять перед судом приобретенных нами с тех пор знаний.

В сердечном сокрушении, молитвой и слезами старается вавилонский праведник умилостивить гнев божества, успокоить его сердце, твердо веря в отеческое милосердие его. Все ветхозаветные молитвы, вызванные тяжким последствием греха, как, например: "Господи! не в ярости Твоей обличай меня и не во гневе твоем наказывай меня!" (Пс. VI, 2) или призыв: "Доколе же, о Боже", полны стремления освободиться от тяжести греха и тем самым избавиться от болезни, несчастия или вражды; все они полны надежды, что Бог благословит произносящего их долголетием, и он будет иметь возможность долго вести праведную жизнь; все дышат твердлй верой в милость божества. И совершенно подобные молитвы, выраженные в захватывающих словах, читаем мы в различных вариациях и в вавилонских молитвенных песнопениях.

 

О, если бы отвратился гнев Господа!

О Господь! многочисленные мои прегрешения, велики мои грехи,

И вольные и невольные,

Я бросался туда и сюда, но никто не протянул мне руку помощи!

Я плакал, ни никто не подошел ко мне!

Я громко кричал, но никто меня не слышал.

Я полон невыразимых страданий, не могу взглянуть вверх!

Я обращаюсь среди несчастья к моему милосердному Богу,

Я обнимаю и целую ноги моей богини!

О Бог, не поражай своего раба,

Лежащего в грязи, - помоги ему!

Прости мне соделанные прегрешения,

Грехи мои развей по ветру,

Мои многочисленные проступки, разорви, как ткань!

Да, прости мне грехи, я буду повиноваться тебе!

Твое сердце, подобное сердцу матери, пусть обратится ко мне,

Пусть обратится как сердце матери, как сердце отца!

 

Само собой разумеется, что в вавилонских покаянных молитвах и псалмах кающийся грешник прежде всего молит об избавлении от греха, о прощении его, преимущественно с той целью, чтобы с него было снято отлучение, чтобы болезнь, страх смерти, несчастие или нужда были удалены из дома молящегося. Вавилоняне должны бы были быть не людьми, если бы это было иначе. Но думать, что израильский народ имел более глубокое, - "бесконечно более глубокое" - понятие о сущности греха, значит обманывать себя и других. Если думать, что вавилоняне замечали грех лишь вследствие его внешних последствий, то этому противоречат постоянно повторяемые жалобы вавилонских праведников, упоминающих на ряду с внешними последствиями греха также и о причиняемых им душевных страданиях. К этому надо добавить, что именно вавилонская религия выработала особенно нежные, искренние верования о связи, существующей между людьми и божеством, и о нарушении ее вследствие греха. Каждый человек, как царь, так и всякий другой смертный, рассматривается, как "дитя своего Бога"; его Бог, которому он обязан жизнью, проникает в виде доброго духа все его внутреннее существо, охраняя и защищая его. Ни одно более значительное несчастие, как, например, болезнь или горе, не может постигнуть человека, если только вследствие грехов Бог или (по отношению к женщине) богиня не покинет его тела.

Подобное оставление человека божеством и вызываемые им душевные мучения являются в глазах вавилонян страшнейшим последствием греха. Только на милость божества уповает грешник, как потому, что часто, несмотря на самое добросовестное самоиспытание, он не может знать всех своих грехов, требующих покаяния, так и потому, что мысли божества - не наши мысли, и человек иногда считает дурным угодное божеству и наоборот. Но вавилонянин живет с твердой верой, что

 

 

богобоязненность - порождает милость,

жертва - удлиняет жизнь

и молитва - освобождает от грехов.

 

Божества милосердны и сострадательны и охотно возвращают свое расположение кающемуся грешнику, в особенности Мардук, более всего любящий воскрешать мертвых, т.е. снова возвращать к жизни постигнутых смертью, изливающейся в сострадании, врат тела и души людей, является одним из самых светлых и благородных созданий вавилонского Пантеона. Но и все остальные великие божества понимались, как нравственные силы. Самис, Бог солнца, называется "богом справедливости". Это справедливый, неподкупный судья, видящий все, даже самое сокровенное и, подобно тому, как о Иегове говорится: "Правда пройдет перед Ним и поставить на путь стопы свои" (Пс. LXXXIV, 14) или: "Правда и суд - основание престола Его" (Пс. XCVI, 2), так и перед вавилонским богом солнца стоят всегда божества "право" и "справедливость". И какое высокое, светлое представление должно было быть связано с сыном Мардука - Небо, если его почитали и молились ему, как "свету правды".

Из сказанного само собой ясно, что и вавилонские божества суть живые силы. Относительно этого мы должны коренным образом изменить наш прежний взгляд. Ветхозаветные изображения ассиро-вавилонских богов и насмешки над ними, как над деревянными и каменными идолами, сделанными человеческими руками (Второзак. IV, 28; Исаия XLIV, 9 и сл.), связаны лишь с внешней стороной вавилонского богопочитания. Как показали нам раскопки, самый почитаемый (Adyton) из вавилонских храмов представляет собой весьма небольшое пространство, почти все занятое постаментом статуи бога, так что оставалось место для движений лишь одного жреца. Изображение, как таковое, уже по одному этому не могло быть предназначено для поклонения со стороны народа. Скорее оно должно было обозначать место, избранное божеством для пребывания его среди людей, главным образом среди своего народа, место, где верующие постоянно могли бы найти его. Как Иегова, бог израиля, после того как управление народом сосредоточилось в Иерусалиме и Соломон построил храм на Сионе, избрал Иерусалим местом своего жительства, а храм на Сионе - своим домом, скрывающим в себе Его величие, так Мардук избрал Вавилон местом своего пребывания и храм Езагила своим любимым жилищем. В земном доме божества человек чувствует себя ближе всего к нему. Поэтому подобно тому, как еврейский поэт стремится к преддверию храма Иеговы, так один из вавилонских праведников в вечерней молитве просит божество перенести его во сне в Езагилу, святилище Мардука. Похищение статуи вавилонского божества врагами или вообще разрушение храма было для города или народа признаком, что божество разгневалось и вознеслось обратно на небо. Если умилостивить его гнев, оно возвращается в свой храм, как и Иегова после возвращения израиля из плена вернулся в свой город к своему народу. Конечно, на долю особенно почитаемых и прославленных изображений богов, когда их носили в торжественных процессиях, а также маленьких фигурок богов, которые прислужникам храма разрешалось продавать верующим, выпадало известное поклонение со стороны простого народа. Однако такое поклонение вовсе не составляло сущности вавилнской религии; мы знаем, что и иудейские пророки упоминают об одной таинственной горе богов на севере, где живут вавилонские божества (Исаия XIV, 13; Иезек. XXVIII, 14, 16) и можем таким образом заключить, что они хорошо понимали разницу между самими богами и земными формами их изображения.

Но ведь так и должно было быть, что силы и формы проявления живых божеств, даже если бы они все олицетворялись отдельно, соответствовали живым божествам. И таким образом ассиро-вавилонские божества по своим свойствам ни в чем не отличались от Иеговы, бога Израиля. И они - всемогущие, всеведующие, вездесущие существа; и они творят все, что хотят, на небе и на земле, "на морях и во всех безднах" (Пс. CXXXIV, 6). Перед Иеговой горы тают, как воск, и точно также одно слово вавилонских богов сравнивает горы с землей. Мардук приказывает, и все делается по его слову и, как пророк Наум говорит о гневных, всесильных словах Иеговы: "запретит он морю - и оно высыхает, и все реки изсыхают; вянет Васан и Кармил и блекнет цвет на Ливане", точно так же читаем мы в одном псалме, обращенном к Мардуку:

 

Твое слово - огромная сеть раскинутая над небом и землей!

Пронесется оно над морем - и море отступает перед ним;

Пронесется оно над лугами - и луга стонут;

Пронесется оно над течением Евфрата - и омрачается русло реки.

 

Вавилонские боги также говорят с людьми, особенно с избранными пророками и ясновидцами, и их слова проносятся над землей то в дуновении ветра, то в реве бури. Боги видят и знают все, проникают в самые сокровенные тайны; пути народов известны им так же хорошо, как и жизнь каждого отдельного человека. Поэтому вавилонянин твердо верит, что божество слышит и милостиво принимает его горячие мольбы. "Слышащий молитвы", "принимающий мольбы" - это один из любимейших эпитетов по отношению к ассиро-вавилонским божествам. Ежедневно воздымает вавилонянин свои руки к небу, вполне уверенный, что боги в состоянии и всегда готовы помочь ему. Мы не знаем, может ли сила молитвы быть выражена лучшими словами, нежели те которые мы читаем на одной несколько раз упомянутой уже ассиро-вавилонской глиняной таблице (к. 7897):

 

"Молитвы, мольбы и поклонение

Должен ты приносить ему рано утром;

Тогда твои силы будут крепки и дадут

Тебе возможность с помощью Бога

Достичь самого трудного".

 

Человек с самого вступления своего в жизнь и до смерти вполне зависит от милости богов, и он должен поэтому жить в смирении. Радостно приветствуемый родителями, как милостивый подарок богов, мальчик или девочка проходит с помощью бога свой жизненный путь. Как у Иова говорится (XIV, 6): "Отвратишь от человека взор твой, и он погиб", точно также читаем мы в клинообразных надписях: "Если ты смотришь, богиня, милостиво на человека - жив этот человек" (К. 10106) или: "Куда ты смотришь милостиво, там оживают умершие, выздоравливают больные; все несправедливое делается справедливым под твоим взглядом". И лучшее пожелание, которое уходящий вавилонский жрец мог сделать больному или вообще страждущему (и которое он обыкновенно делал), совершенно сходно со словами псалма, с которыми Иисус на кресте закрыл глаза: "В руки Твои предаю дух мой" (Пс. ХХХ, 6). Как мы видим, религиозно-нравственное чувство вавилонского народа не страдало от политического характера его веры. Более того, если мы справимся в сочинениях обоих народов, мы найдем у них еще далее идущее сходство. Даже в отношении значения жертвоприношения, этой присущей и религии Иеговы языческой черты, мы встречаем замечательную аналогию.

Справедливо считают высоким вдохновением израильских пророков, когда Осия влагает в уста Иеговы слова: "Милости хочу, а не жертвы и боговедения более, нежели всесожжения" (Осия 6, 6) или когда составитель L-го псалма, во 2-м столетии до Р.Хр., один из участников создания израильской религии в полном смысле слова, заставляет Бога отречься от официального культа жертвоприношений и прославляет, как любимейшую Богом жертву, молитвы, содержащие благодарность или мольбы. Но даже и для этих глубоких и вечно ценных мыслей мы находим аналогии в Вавилоне:

 

Ежедневно молись твоему Богу,

Чистота речи есть лучшая жертва;

К твоему Богу ты должен обращаться в чистоте,

Это самое достойное Бога (К. 7897 Z, 12-15).

 

На уста просится вопрос: если этика и религиозность вавилонян столь чиста и симпатична, как вообще следует понимать и объяснять их политеистическое мировоззрение?

Не совсем легко ясно представить себе вавилонское понятия о божестве на основании религиозных представлений сумерийцев, воспринятых нерасселившимися семитами в качестве одной из основ сумерийской культуры, и получивших дальнейшее распространение в более или менее чистом виде. Но при помощи памятников клинообразного письма можно составить себе следующую картину.

Внизу, в самой южной части вавилонской равнины, где обе реки через глухие леса высоких тростников стремятся к морю, в глубокой древности создал себе сумерийский народ в суровой смелой борьбе с наводнениями, палящими лучами солнца и многими другими препятствиями человеческие условия существования, занялся земледелием и скотоводством и, добиваясь благосостояния отдельных лиц при помощи планомерной совместной работы многих, сделался пионером человеческой культуры и цивилизации. Но как бы ни был мал мир, в котором человек в поте лица своего обрабатывал поля, разводил растения и пас скот, все же, подчиненный видимому господству незримых, непостижимых сверхчеловеческих, т.е. божественных сил, он был полон тайн и захватывающих впечатлений. Между необозримым, глубоким, никогда не знающим покоя морем и течением рек-близнецов, приносящих то благосостояние, то гибель, как остров, лежало пространство земли, насыщенной влагой и неистощимо плодородной, сторицей вознаграждавшей труды человека щедрыми дарами своими, - злаками, пальмами и всякими плодами. Над морем и сушей высился бесконечно далекий небесный свод с его бесчисленными чудесами. Каждое утро вавилоняне радостно встречали величественное появление огненного шара-солнца из небесных ворот, а вечером, когда таинственная ночь спускалась над людскими жилищами, на темном фоне неба пред их взорами сверкали бесчисленные сонмы золотых звезд и ярких созвездий.

Их очарованные взоры приковывало к себе движение каждого дивно блестящего светила, в особенности же той звезды с мягким светом, следующей, как верная неразлучная сестра за солнцем при его восходе и закате - богини Истар, вечером зовущей на покой в объятия любви, а утром пробуждающей людей на новую жизненную борьбу. С новой и новой благодарностью поклонялись они, как покровительнице, другу и советнице, луне, обращающейся к людям через точно определенное время то своим серпом, то круглой, сияющей диадемой, между тем как край ее сотканной из света одежды трепено касается лугов и вод. Все эти явления, а также всевозможные разрушительные силы, как, например, незаметно подкрадывающиеся и внезапно разражающиеся эпидемии и с страшной, беспощадной силой несущиеся из пустыни ураганы, застилающие мглой даже ясное небо, возбуждали в человеке трепет пред божеством. Всюду видел и чувствовал человек божественные силы, действия и откровения: - в выси небес, на земле и под землей, в огне, в реках, в волнующейся ниве. В каждом человеке видели проявление божественной силы и верили в присутствие в нем божества. Все открыто посвященным взорам и всюду они видят след божества. Умение делать из глины кирпичи, строить из них дом, стены и башни, или искусство из червонного золота выделывать разные украшения вавилоняне считали как бы священными дарами богов. Точно таким же образом обоготворяли они понятия

права и справедливости. Нельзя сказать, чтобы они чтили, как фетиш, самый карпич, как они делали это по отношению к солнцу; скорее они видели во всем физическом и духовном мире проявление и действие неземного божества, царящего над миром. Подобно всем древним народам (за исключением отчасти евреев) вавилоняне наивно олицетворяли отдельные проявления божества и, сообразно их могуществу и силе и по их взаимным отношениям, подразделяли их на разные ранги. Идею творчества и воспроизведения или подчинения одних явлений другим они представляли в образе мужчин и женщин или родителей и детей. Наконец, по их верованию, добрые, созидающие силы ведут борьбу с злыми, разрушительными и везде одерживают над ними победу. Таким образом они создали себе полный фантазии и поэзии пантеон богов, богинь и низших божеств (демонов и ангелов) и подготовили почву для мифологических картин и рассказов, аналогичных тем, которые мы знаем в Греции. Вавилоняне знают ежедневно запрягаемую сильными, неутомимыми мулами колесницу бога солнца; им известны божества, похожие на сатиров и фавнов. Действительно, если с первого взгляда эмблемы богов (рис. 40) или отдельные изображения бога Мардука (рис. 41) и богини Эи, символа надземных и подземных вод (рис. 42), могут показаться исчадиями ада, то, вникнув в них глубже, можно признать действительно поэтическим олицетворение весело скачущего и пенящегося источника в виде рыбы-козла (рыба - символ воды). Подобно тому как при помощи постоянных наблюдений над звездным небом вавилоняне научились познавать божеские законы в движении и сочетания звезд, так все происходящее на земле, - как крупные, так и самые незначительные явления, в роде полета птиц, - они считали знамением богов. Томимые жаждой познания божества, вавилоняне сосредоточили все свои умственные силы на этом вопросе.

 

Есть много указаний на то, что, подобно греческим и римским философам, великие мыслители Вавилона были близки к мысли за множеством отдельных богов видеть отвлеченное единое божество. Однако мы не могли бы привести ни одного свидетельства в подтверждение этого свидетельства, могущего доказать это, а тем более сходство богопочитания вавилонян с монотеизмом семитов. В этом пункте Библия и религия Вавилона всегда будут различаться друг от друга, хотя и здесь допустима одна параллель - параллель человеческого несовершенства, от которого несвободна и религия семитов и израильтян.

 

Однообразно простирается, насколько видит взор, суровая, оцепеневшая, мертвая пустыня (рис. 43), и столь же однообразно проходит жизнь кочевника. Нет ни посева, ни жатвы, и потому кочевник не знает полной смысла радости, доставляемой драгоценными дарами земли, а превратности вечной кочевой жизни не позволяют ему пытливо вдумываться в чудеса звездного неба. Вся жизнь проходит в борьбе за колодцы и пастбища; победителем из этой борьбы можно выйти только при тесном, полном единении племени и строгой военной организации членов его, с беспрекословным подчинением власти одного вождя. Семито-вавилонская пословица гласит: "мужчина - тень бога; раб - тень мужчины; а царь - подобие Бога". Неизвестно, насколько содействовала образованию религии семитов природа пустыни и жизнь в ней, а также объединение кочевых родов под властью одного вождя, но во всяком случае семиты-кочевники в Эль или Боге видели единого и единственного творца неба и земли; к Нему, как к "цели", обращали они свои взоры и сердца и простирали с мольбой руки, считая его владыкой вселенной, остающимся, в противоположность смертным, неизменным из рода в род. Это поистине возвышенное и строгое воззрение на бога человеческий ум скоро превратил в смутное и неясное. Как сумерийцы расчленили божество на отдельные проявления божественной силы и мудрости и забыли единый общий их первоисточник, так и семиты из единого Бога вселенной создали племенных и народных богов. Бога вселенной они низвели в тесные рамки своей бедной обособленной жизни, полной племенной розни и боевых утех, и, дав ему особе имя, взятое из своего языка, обратили в своего личного, специального бога, а себя - в народ и достояние его.

От такого партикуляристического воззрения на Бога не могли скоро и вполне освободиться даже великие пророки Израиля и Иудеи. Как араб не может понять, что его Аллах, - единый всемогущий творец вселенной, о котором проповедывал Магомет, есть тот же Иегова, единый всемогущий творец, поклонение которому сохранил в своем народе Моисей, так израильтяне со времени предков почитали единого Бога под именем Иеговы, моавитяне - под именем Хамоса, аммонитяне - под именем Молоха (Милькома), т.е. повелителя, но все они признавали существование отдельных племенных богов. Это подтверждает даже Ветхий Завет. Всем известно прекрасное место книги Руфь, где золовка Руфи Орфа, по желанию Неемии, уходит обратно "к народу своему и к своим богам" (Руфь, I, 15), между тем как Руфь говорит своей свекрови: "Народ твой будет моим народом, и твой Бог - моим Богом" (ст. 16). Так говорит простая народная вера, так же говорят историки и пророки, неоднократно называющие моавитян народом Хамоса (Числ XXI, 29; Иер. XLVIII, 46), как израиль - народом Иеговы. А так как мы не имеем никакого основания предполагать, что Хамос не почитался, как Иегова или всевышний Бог Мельхиседека (Бытие XIV, 18), единым творцом вселенной, или что нравственно-религиозная жизнь моавитян стояла на низшем уровне сравнительно с израильтянами, то название "мерзости" (3 Царств XI, 7), даваемое национальному Богу их и аммонитян, можно объяснить только проявлением политических страстей.

Насколько необходимым казался семитическим племенам свой особый Бог, как глава народа и представитель его единства, ясно видно у ассириян. Занявшие во второй половине 3-го тысячелетия до Р.Хр. будущую территорию царства Ассирийского, семиты - вавилоняне образовали самостоятельное государство. Они тотчас создали себе, без ущерба принесенному с собой вавилонскому пантеону, особого национального Бога Асура (Asir, Asur), первоначально не имевшего даже соответствующей богини, "посылающего спасение", "священного" Бога, "создавшего самого себя", он не являлся олицетворением природы или какой-либо силы ее, но почитался, как стоящий над всем миром отец, повелитель и царь всех Богов, начало вселенной. Иегова в 2 и 3 стихах CXXXV-го псалма назван "Богом Богов, Господом господствующих". Таким же считался и Асур, и горделивому возгласу израиля: "Кто из богов сравняется с Иеговой?" соответствовал такой же возглас на берегах Тигра: "Кто среди Богов равен Асуру?" Цари ассирийского народа были "жрецы Асура", избранные на эту должность самим Асуром с незапамятных времен.

Эгоистические притязания отдельных семитических племен считать себя выше других народов с необходимостью вело к дальнейшему выводу, что каждый народ "избирается" соответствующим богом служить исключительно ему - предположение, вполне способное внушить отдельному народу особенную гордость. Известно, с каким пренебрежением смотрит мусульманин на все народы мира, которым Аллах не дал счастья познать истинного Бога и поклоняться Ему. Такое же понятие "избранности" мы встречаем и у ассириян, только без примеси презрения к другим народам и их богам. Ассур - город Асура, Ассирия - страна Асура, ассирияне - народ Асура. Ассирийские цари-жрецы в особенности считали себя призванными Асуром почитать его, а свой род призванным быть жрецами и служителями Асура. И как ассирияне заявляли притязание считать себя народом повелителя богов Асура, избранным народом "Бога", точно так же и израиль является избранным народом Иеговы, но не Бога в нашем всеобъемлющем смысле слова.

 

 

Национальный бог вступает со своим народом в союз, что у израильтян подтверждалось даже особым внешним знаком союза - обрезанием (Бытие, XVII, 10-14). Он ненавидит тех, кто ненавидит его народ, и благословляет друзей его. Поэтому враги израильтян eo ipso становятся врагами Иеговы (Пс. LXXXII). "Я (Иегова) врагом буду врагов твоих и противников твоих" (Исход XXIII, 22). И точно так же, как Иегова или Саваоф ведет войска израильтян против их врагов, так и Асур ведет в сражение и к победе войска своего народа. Поэтому мы часто видим на ассирийских барельефах изображение бога Асура перед или над изображением царя, предводительствующего в сражении (рис. 44) или победоносно возвращающегося с поля битвы (рис. 45). Символ бога Асура имеет вид поясной фигуры бородатого мужчины, заключенной в круг –

 

 

символ вечности, и летящей на широко распростертых крыльях (рис. 46), подобно тому, как Иегова изображается летящим на крыльях ветра. И как Иегова в поэтических произведениях представляется вооруженным латами, щитом и мечом (Пс. XXXIV, 2) или по словам псалма VII-го (ст. 13, 14): "Он изощряет Свой меч, напрягает лук Свой и направляет его, приготовляет для него сосуды смерти, стрелы Свои делает палящими", точно так же и Асур является вооруженным луком. Если он идет в бой, он натягивает тетиву с смертоносной стрелой; если одержана победа, он держит лук опущенным (рис. 46). На ассирийских штандартах также видим изображение бога Асура, едущего на быке или летящего над быками и стреляющего из лука во врагов своего народа, и следовательно своих врагов (рис. 47).

 

Насколько глубоко вкоренилась у семитических народов вера, что каждый народ и каждая страна имеет своего бога, который хочет и может быть почитаем только по обычаям своей страны и только в ее пределах, видно из двух замечательных рассказов из Ветхого Завета. В 4-ой книге Царств (XVII, 25-28) мы читаем, что Иегова преследовал львами племена, переселившиеся в Самарию из Вавилона, Куты и Емафа и т.д., не почитавших сначала Иеговы и не знавших культа "бога страны", до тех пор, пока один из выселенных оттуда жрецов, по приказанию ассирийского царя, не вернулся в Вефиль и не научил эти племена поклонению Иегове.

В 5 главе 4-й книги Царств рассказывается, как сирийский полководец Нееман, исцелившись от проказы и уверовав, благодаря этому, в Иегову, взял с собою столько земли, сколько может увезти пара лошаков, что молиться Иегове

 

на его родной земле. В соответствии с таким верованием все семитические племена, переселясь в Вавилонию, каждый раз сейчас же принимают местную религию, по происхождению сумерийскую; Терах делается в Вавилонии идолопоклонником; родители - последователи Иеговы, находясь в изгнании, называют даже своих детей по имени вавилонского божества, например Мардохай, приемный отец Есфири, был назван так отцом в честь бога Марудка. Только этим и ничем иным можно объяснить непонятное до сих пор явление, что израильтяне, переселившись в Ханаан, можно сказать, с неизбежностью закона природы все восприняли культ их новой ханаанской родины - поклонение на священных высотах Ваалу и Астарте и что изгнанные пророки, несмотря на титаническую борьбу, которую они вели во имя Иеговы против ханаанского "безбожия" их соплеменников, не могли достигнуть прочного и продолжительного успеха. Поистине драматической была эта борьба, которую со всем пылом религиозного фанатизма, прибегая к увлекательному красноречию и всяким решительным мерам, то обещаниям, то угрозам, неутомимо вели против царей и народа бесстрашные высоконравственные люди, требовавшие нравственной чистоты и от своих соплеменников, чтобы в пределах завоеванных земель Ханаана сохранить израильтян верными богу отцов и предков, а израильский народ замкнутым политическим и религиозным целым, свободным от смешения с другими племенами.

Но эта самоотверженная борьба пророков осталась в общем без последствий и совершился суд Иеговы - таковым в глазах пророков были бедствия, обрушившиеся на их народ. Десять племен северного царства сделались добычей ассирийского владычества и погибли в далеком изгнании, а жители южного царства были вытеснены из пределов ханаанской земли и поселены на чужбине. Но религиозный пыл пророков не охладевал: они утешали свой народ обещанием, что Иегова избавит его от плена, вернет обратно в родную землю и пошлет ему великое будущее, если отныне он будет всегда соблюдать Тору Моисея и станет поклоняться только одному Иегове. Надеждам пророков суждено было исполниться. Когда Кир в 539 году без битвы, через отворенные изменниками ворота, вступил в Вавилон и население покрыло его путь пальмовыми ветвями, он отдал приказание возвратить все городам изображения богов, перенесенные в Вавилон, и восстановить старые культы; изгнанным иудеям он также позволил возвратиться на родину и восстановить старые места культа в Иерусалиме.

Этим разрешением персидского царя воспользовалась сравнительно незначительная часть иудеев, но среди возвратившихся в Палестину все более укреплялось сознание, что Иегова простил своему народу все его грехи (Пс. LXXXIV, 1-3), опять привел его в свою страну и снова из всех народов мира признал израильтян своим народом. Всем известна дальнейшая история израиля: воздвигнутый вновь среди всевозможных препятствий храм на Сионе при Антиохе IV Епифане подвергся страшному опустошению.

Победы героев Маккавеев над сирийскими войсками еще раз возбудили величайшее ликование иудейских благочестивых людей. "Блажен народ у которого Господь есть Бог, племя, которое он избрал в наследие Себе" (Пс. XXXII, 12), ко всем народам несется призыв возносить хвалу Иегове, так как велика была Его радость к израилю, и израиль Его народ, овца Его стада (Пс. XCIX). Небо и земля должны славить Иегову за то, что он возвысил израильтян, как "близкий народ" (Пс. CXLVIII, 14). В новых и новых псалмах прославляется Иегова и помазанное им царство над всеми народами земного шара. Но за успехом Маккавеев последовали новые тяжелые поражения и испытания; царство Иеговы или царство Божие и его Мессия со всеми связанными с ним многочисленными земными ожиданиями не хотело приходить и, обещанное в близком будущем, исчезало во все более и более уходящей дали.

Тогда вышел сеятель сеять свое семя и нежными, бережными и полными благочестия словами, кротко и вместе с тем решительно разрушил все преграды, воздвигнутые между богом и миром партикуляристическими народными религиями и ярким лучом заронил в сердца людей новое универсальное воззрение на Бога и Его отношение к человечеству. Иисус из Назарета в Галилее исполнил закон и пророчества тем, что истолковал и то и другое в совершенно новом духе, расширил и восполнил их. Он положил конец всякому внешнему благочестию и обрядности, уничтожил законы о пище навеки истинными словами, что человек оскверняется не тем, что попадает ему в рот, а тем, что выходит из уст его; Он выступает против злоупотреблений празднованием субботы, мудро сказав, что суббота для человека, а не наоборот; Он перенес центр тяжести человеческой греховности на сердце и его желания; он уничтожил связь поклонения Богу с одним определенным местом - Иерусалимом и вместо языческих жертвоприношений и жреческих церемоний установил молитву наедине с самим собой; Он разбил всякую надежду на пришествия царства Божьего, отмеченного особыми внешними признаками, и оставил его в значительной мере уже наступившим среди людей; уничтожением всех мнимых прерогатив Он открыл всем людям и народам свободный и непосредственный доступ к их Отцу Небесному и освободил любовь к ближнему от висевших еще на ней пут; в особенности Он одухотворил представление Бога в образе человека своими вечными словами: "Бог есть дух, и поклоняющиеся Ему должны поклоняться в духе и истине" (Иоан. IV, 24); "Бог есть любовь и кто пребывает в любви, тот пребывает с Богом, и Бог пребывает с ним". Эта поистине новая религия, освобожденная от всяких человеческих добавлений, чуждых личности и жизни Иисуса, призвана усовершенствовать мир.

"Когда такая-то и такая-то звезда, в такой-то и такой-то день взойдет на Востоке, родится на Западе могущественный царь" - такое или подобное этому предсказание читаем мы на вавилонских таблицах. Ясно, что подобную же астрологическую мудрость встречаем мы снова в обвеянном вечно свежим благоуханием волшебства рассказе о том, как волхвы, увидев на востоке звезду новорожденного царя, из утренней страны пустились в путь, чтобы поклониться младенцу (Матф. II).

Мы испытываем глубокую радость, читая этот рассказ. Ибо как ни верны остаются слова Гсте, что "человеческому духу не подняться над величием и нравственной культурой христианства, мерцающими и светящимися в Евангелиях", все-таки мы, изучая тщательно древний вавилонский мир и видя, с каким рвением, даже с робким трепетом и страхом передовые умы Вавилона стремятся познать Бога и истину, можем только радоваться тому, что евангелист делает вавилонских мудрецов первыми, принесшими к колыбели христианства свое поклонение.