К оглавлению
Первый крестовый поход. Славяне и Византия
Византия в XI в. Как мы уже видели, в середине XI в. в Византии между столичной и провинциальной знатью шла упорная борьба за императорский престол. Между тем внешнеполитическое положение империи неожиданно и резко обострилось: и на западных и на восточных ее границах появились опасные враги, сильнейший натиск которых Византии вскоре пришлось пережить и в Азии и в Европе. Во время междоусобной борьбы за престол между группировками феодальной знати, когда победа оказывалась на стороне придворной чиновной бюрократии, значительно урезались расходы на армию. Сокращение ее численности и ухудшение качества вооружения роковым образом отразились на ходе военных кампаний, которые была вынуждена вести Византия в это время.
Разорение свободного крестьянства и вовлечение его в феодальную зависимость уменьшило контингент способных нести налоговые повинности. Консолидация феодальной собственности в руках крупных землевладельцев приводила к разорению и мелких феодалов, из которых в основном состояло византийское «стратиотское» войско. По выражению византийского писателя, в последней трети XI столетия «дело набора стратиотов было, вконец расстроено», жалованье воинам выплачивалось плохо или совсем не выплачивалось. Для многих из стратиотов военная служба была заменена обязанностью выплачивать налоги. Во время сбора войск императором Романом Диогеном для похода на восток «можно было видеть, по словам современника, прославившиеся некогда отряды состоявшими теперь из немногих воинов, да и тех согбенных нуждой, лишенных оружия и боевых коней». Некогда блестящая армия империи походила в 80-х годах скорее на беспорядочные толпы никогда не державших в руках оружия крестьян.
Между тем территория балканских владений Византии подвергалась почти ежегодным набегам печенегов, а затем и турок-огуэов и половцев. Хищные полчища рыскали по стране, подвергая ее беспощадному разорению. Их конные орды стремительно налетали на селения, пригороды и самые города, оставляя после себя лишь пепел, трупы убитых или затоптанных копытами лошадей, стенания и плач ограбленных и осиротевших. Осмелевшие кочевники уже не уходили за Дунай после набега, а рисковали зимовать в пределах ослабленной империи. Их отряды нередко появлялись под стенами самой «владычицы городов» — Константинополя.
Пользуясь внутренними и внешними затруднениями Византии, сицилийские норманны начали отвоевывать ее италийские владения. В 1071 г. пал последний город Византии в Италии — крепость Бари. Италия была навсегда потеряна для империи.
Но особенно серьезные неудачи терпела Византия на Востоке, где появился новый грозный враг — турки-сельджуки, полчища которых двигались из глубин Центральной Азии к границам Византии. Их натиск оказался неодолимым для империи. В том же году, в каком пал Бари, войска империи потерпели страшное поражение от турок при Манцикерте (Маназкерте) в Армении. Сам правитель Византийской империи, взятый в плен, должен был пасть ниц перед турецким султаном, который, наступив на его спину, взошел на подножие трона. После этой битвы, уничтожившей основные военные силы империи, Малая Азия фема за фемой переходила в руки турок.
Измученные тяжелыми налоговыми поборами, многие города и деревни в Малой Азии встречали сельджуков как освободителей. Население прекращало уплату налогов, оказывало вооруженное сопротивление сборщикам податей, вынужденным иной раз, переодевшись, тайно бежать из охваченных волнениями восточных районов страны. Бывали случаи, когда крестьяне и горожане даже хватали византийских военачальников и выдавали их туркам.
Византийская феодальная знать, не прекратившая раздоров перед лицом смертельной опасности, вовлекала турок в свои междоусобия, вступая с ними в союзы и соглашения. Именно в результате такого союза Никифора Вотаниата с турками, заключенного для борьбы за престол, они овладели Никеей, отстоящей едва на сто километров от столицы, и городом Хрисополем на берегу Босфора — против самого Константинополя. Теперь из окон дворцов «христианнейших императоров» на противоположном берегу можно было видеть турецкие хвостатые стяги. В Малой Азии возникло турецкое государство — султанат. Столицей его стала находящаяся в непосредственной близости от столицы империи Никея, а сам султанат был многозначительно назван турками Румским (иначе Иконийским). В 1085 г. пал крупнейший город восточной половины империи — Антиохия. Отныне в руках Византии в Азии осталось лишь несколько городов на берегу Эгейского моря.
Норманны не довольствовались более владениями империи в Южной Италии, их привлекали Балканы и самый Константинополь. Время благоприятствовало им: казалось, империя доживала последние дни. Священная папская курия все более откровенно заявляла свои претензии на подчинение восточной церкви римскому престолу. В 1080 г. норманны с согласия папы, обещавшего им даже помощь войсками, приступили к подготовке своей экспедиции против Византии. Во главе их встал энергичный герцог Апулии Роберт Гвискар. Летом 1081 г. армия норманнов, переправившись через Адриатическое море, быстро овладела Авлоном и осадила Драч.
Политика Алексея I Комнина
В это время в Византии к власти пришла группировка малоазийской провинциальной знати, представитель которой Алексей I Комнин занял престол. Силы, которые он смог собрать против норманнов, были совершенно недостаточны. Сознавая это, Алексей I полагался более на свою искусную дипломатию, не отказываясь, однако, и от военных действий. С сельджуками был заключен мир, по которому Византия признала их завоевания. Подкупами и обещаниями выгод были вызваны волнения против норманнов в южно-италийских городах. Был заключен союз с венецианцами, по которому в обмен на важные торговые привилегии в Византии они обязались помочь своим флотом в военных действиях против норманнов. С севера Италии норманнам угрожали войска германского императора Генриха IV, с которым Алексей I вступил в переговоры, послав ему богатые дары.
Между тем после неоднократных поражений византийских войск в октябре 1081 г. Драч сдался норманнам. Не встречая серьезного сопротивления, они разоряли всю Македонию, захватывая город за городом. Предводительствуемые сыном Роберта Гвискара Боэмундом Тарентским войска норманнов достигли района Солуни и хозяйничали в Фессалии. Для нового набора войск Алексей I решился на крайнюю меру — частичную реквизицию богатств церкви. Но скоро Роберт Гвискар, встревоженный слухами о движении против него германского императора, вернулся в Италию. В его отсутствие Алексей I достиг первых успехов в действиях против Боэмунда. Императору удалось посеять рознь среди норманнских феодалов, подкупив часть из них и перетянув на свою сторону. Армия норманнов страдала от недостатка продовольствия и от болезней. В 1085 г., после смерти Роберта Гвискара, Алексею I, опиравшемуся на помощь венецианского флота, удалось вытеснить норманнов из Адриатики, а затем вернуть и Драч.
Но и после этого Византия не получила передышки: сельджуки нарушили мир и одновременно с печенегами в Европе возобновили военные действия против Византии в Азии. Турецкий эмир, воспитанный в Византии, образованный и честолюбивый пират Чаха, овладев Смирной и другими приморскими городами империи в Азии, основал свое государство, женился на дочери Никейского султана, заручившись таким образом его поддержкой, и выстроил флот, намереваясь вести борьбу за самую столицу империи. Овладев островами Хиос и Лесбос, в 1090 г. он вступил в переговоры с печенежскими ханами, уславливаясь с ними об одновременных действиях против Константинополя. По словам Анны Комниной, границами империи были в это время на востоке — Босфор, а на западе — Адрианополь. Над Константинополем нависла страшная опасность. Флот империи находился в жалком состоянии, армия только еще воссоздавалась Алексеем I. Печенеги разоряли окрестности столицы. Не только штурм, но даже одновременная ее блокада с суши и с моря грозила падением «владычице городов».
В этот период Алексей I, отчаявшись в возможности одолеть опасность своими силами, отправил на Запад письмо с просьбой прислать рыцарское войско, которое поступило бы на службу империи. Призыв был услышан, но использован он был феодальными сеньорами Запада и папством совсем не для тех целей, которые преследовал император Византии. Не помощь Византии была целью феодалов и папства при подготовке похода на Восток, а его ограбление и завоевание новых земель. Немало феодалов мечтало и о завоевании самой Византии, слухи о богатствах которой давно уже привлекали западных рыцарей.
Обстановка в Западной Европе была достаточно благоприятной для того, чтобы увлечь массы народа идеей похода в сказочно богатые страны далекого Востока. Среди угнетенного крестьянства происходили все более грозные волнения, и поход обещал господствующим классам направить в угодное им русло стремление эксплуатируемых оружием добыть себе лучшую долю. Большая часть земель была давно поделена феодалами, враждовавшими друг с другом в борьбе за первенство. Ватаги обнищавшей рыцарской вольницы грабили по дорогам, и поход сулил земли и богатства потерявшим надежду достигнуть этого на родине. Особенно горячо идею похода поддерживала католическая церковь, ставшая в значительной мере и организатором Первого крестового похода.
Призыв Византии о помощи был получен как нельзя более кстати. Под прикрытием лозунга помощи христианской империи от турок-мусульман и освобождения «гроба господня» папская курия рассчитывала захватить богатства восточной церкви и распространить свою супрематию на весь бассейн Средиземного моря.
Поднявшееся в поход угнетенное крестьянство в надежде обрести свободу и избавиться от вековой нужды не дождалось
рыцарского ополчения, которое должно было выступить в августе 1096 г., и отправилось в путь ранней весной.
Византия к этому времени сумела избавиться от большей части тех опасностей, которые угрожали ей в момент обращения за помощью к Западу. Богатыми дарами Алексею I удалось склонить на свою сторону половцев, кочевавших за Дунаем, и направить их против печенегов, обещая за помощь награду и всю добычу, награбленную печенегами в их набегах на Балканы. 29 апреля 1091 г. близ г. Эноса, у устья реки Марицы, произошла жестокая битва между печенегами и половцами, поддержанными византийскими войсками. Печенеги потерпели поражение; половцы и византийцы напали на огромный лагерь печенегов, огороженный повозками со скарбом. Началось беспощадное истребление сдавшихся на милость победителя кочевников. Победители не щадили ни женщин, ни стариков, ни малых детей. Они хладнокровно избивали и тысячи пленных печенежских воинов с крепко связанными руками. Бойню учинили спесивые и образованные ромеи. Даже видавшие виды грубые половецкие воины не могли вынести зрелища безжалостной бойни — они в ужасе бежали к Дунаю от места избиения, забыв, по словам Анны Комнины, о тех наградах и добыче, которую должны были получить за помощь. Дочь Алексея I Анна Комнина, одна из культурнейших женщин своего времени, с восторгом говорит, прославляя «подвиг» отца, что в один день был полностью уничтожен целый народ.
Начало крестового похода
Эмир Чаха, который должен был прибыть ко времени битвы на помощь союзникам со своим флотом, запоздал, и опоздание стало роковым для него самого. Моряки империи успешно действовали против его флота, а тем временем Алексей I сумел внушить никейскому султану, что зять злоумышляет против него, и скоро Чаха был заколот рукой своего тестя. Султанат переживал в это время период жестоких междоусобий, и Алексей I строил планы постепенного отвоевания владений империи в Азии. Поэтому появление крестоносцев у границ империи в 1096 г. было воспринято в Константинополе лишь как новая серьезная угроза. У Алексея I были вполне справедливые основания не доверять благочестивым намерениям крестоносцев, движение которых через области, подвластные империи, было подобно движению завоевателей. Сербское и болгарское население страдало от их грабежей и нападений не менее, чем от нападений кочевников. Крестоносцы, объявившие о борьбе с «врагами веры христовой» как о цели своего предприятия, не удерживались от жестокостей и по отношению к болгарам, сербам и ромеям — «еретикам» и «схизматикам», не подчиняющимся папскому престолу.
Первым в пределы империи вступило крестьянское ополчение. Оно уже понесло значительные потери еще в Венгрии, где некоторые отряды в столкновениях с населением и войсками были полностью уничтожены. Во главе первого ополчения, насчитывавшего до 15 тысяч человек, стоял разорившийся рыцарь-авантюрист Вальтер, по прозвищу Голяк. Второе ополчение крестьян, примерно в 14 тысяч человек, вел фанатичный монах Петр Пустынник, пользовавшийся славой прорицателя и «божьего человека». Затем шли другие отряды, общим числом до 25—30 тысяч человек.
Столкновения крестоносцев с населением Болгарии начались сразу, едва они вступили на ее территорию, переправившись после схватки с венграми через Мораву. Безоружные, нищие толпы крестьян-крестоносцев, обременных семьями и повозками с жалким скарбом, видели в грабежах единственное средство добыть пропитание по дороге. В их отряды влилось по нескольку сотен разнузданных, хорошо вооруженных полурыцарей-полубандитов, которые были организаторами и инициаторами нападений на местное население. Около Белграда отряды Вальтера захватили у жителей рабочий скот и овец, силой отняв их у пастухов. Возмущенные жители жестоко отомстили крестоносцам, сжегши живыми несколько воинов, искавших спасения в деревянном строении, и разогнали остальных по окрестным лесам.
Далее путь крестоносцев к Константинополю пролегал через Ниш, Сердику, Пловдив, Адрианополь. Лишь около Ниша поредевшие отряды Вальтера Голяка сумели получить от византийцев продовольствие. Но грабежи и столкновения с местным населением не прекращались до самого Константинополя, так как предоставлявшийся византийскими чиновниками провиант можно было приобрести лишь за деньги, которых не было у подавляющего большинства участников этого крестьянского ополчения.
Примерно через месяц после прохода через Балканы отрядов Голяка, в июле 1096 г., по этому же пути двинулись полчища Петра Пустынника. На границе Венгрии и Болгарии у крестоносцев снова произошли столкновения с местными жителями. Наученное горьким опытом, население Белграда и окрестных селений попряталось по лесам и пустынным местам со всем, что у него было наиболее ценного, а высшее чиновничество города даже бежало в Ниш, под защиту могучих стен этой крепости. Обираемые жители Болгарии отвечали избиением крестоносцев при каждом удобном случае; крестоносцы мстили, подвергая страшным мучениям захваченных ими в плен. У Ниша крестоносцам, потерявшим всякое доверие, было предложено дать заложников. Только под таким условием им было предоставлено продовольствие. Но не успели крестоносцы отойти от Ниша, как группа немецких рыцарей, поссорившись на рынке с местными жителями, подожгла дома предместий города. Разгневанные горожане жестоко потрепали крестоносцев. Называя их «лжехристианами» и «грабителями», жители Ниша и войска еще долго провожали их на пути от города, не позволяя грабить окрестности и, по словам западных хронистов, безжалостно уничтожая отставших и заблудившихся или захватывая их в плен. Петр Пустынник даже был вынужден для спасения арьергарда своего воинства и освобождения пленных вернуться в Ниш, чтобы извиниться за поведение немецких рыцарей.
Но часть крестоносных грабителей из числа рыцарской вольницы, которых даже западный хронист называет «людьми бездомными и разнузданными», не захотела мира. Под стенами Ниша произошла новая схватка, в которой крестоносцы подверглись избиению. И снова болгары оружием, «как волки овец», по выражению хрониста, проводили крестоносцев далеко по пути, ведущему к Сердике. Так что за те бесчинства, которые творил авангард крестоносных полчищ, в полной мере расплачивался их арьергард. Долго перед Сердикой Петру Пустыннику пришлось собирать своих рассеянных по лесам и горам незадачливых воителей, которых, согласно сообщению хрониста, осталась едва половина. «А ведь прошли только одну Болгарию!» — с горечью восклицает он. Никто не выходил навстречу крестоносцам с предложением купить продовольствие. Села и городки на их пути стояли покинутые жителями. Крестоносцы в бессильной ярости предавали их сожжению. Пищей большинства стал хлеб на корню или обгоревшее зерно сожженных скирд снопов. Изголодавшиеся отряды отклонялись от основного пути в поисках поживы и гибли в схватках с зорко следившими за ними болгарами.
Наконец, послы императора возвестили Петру около Сердики, что крестоносцам будет предоставлено продовольствие, если они не станут задерживаться на пути к Константинополю, прекратят насилия и выдадут зачинщиков беспорядков у Белграда и Ниша. По словам хрониста, отчаявшийся Петр был «до слез рад» этим условиям. Около Пловдива крестоносцы получили продовольствие, и через 7—10 дней, в самом начале августа, их шумный и беспорядочный лагерь раскинулся под стенами столицы по соседству с лагерем прибывших сюда около месяца назад отрядов Вальтера Голяка.
Бесчинства крестоносцев не прекратились и у стен Константинополя. Богатые, утопающие в садах и виноградниках пригороды столицы подвергались ежедневным нападениям и разграблению. Самая жизнь в предместьях города стала небезопасной. Крестоносцы имели теперь продовольствие, но уже не довольствовались им. Они грабили жителей, церкви и монастыри. Некоторые снимали даже свинец, которым были покрыты крыши храмов. Не прошло и недели после прибытия полчищ Пустынника, как Алексей I распорядился начать переправу буйных толп на противоположный берег Босфора. Первоначальный план задержать эти беспокойные, но в большинстве своем безоружные отряды до прихода рыцарских ополчений пришлось отбросить.
Представления этих темных, опьяневших от свободы и отчаявшихся от лишений людей о своем противнике — «нехристях»-турках были до крайности наивными. С голыми руками они искали встречи с врагом. Но крестного знамения и молитвы оказывалось недостаточно для того, чтобы одолеть воина-сельджука. Безнадежность предприятия крестьянского ополчения стала совершенно очевидной очень скоро, и испуганный Петр Пустынник бросил своих непослушных воинов, вернувшись в Константинополь.
Между тем крестьяне, полные радужных надежд на ждущие их богатства, двинулись на столицу Румского султаната. Беспорядочные, оборванные, вооруженные чем попало или совсем безоружные толпы крестьян, предводительствуемые нищими и разгульными рыцарями, встретились под Никеей с поджидавшим их в строгих рядах сильным войском сельджуков, не знающих жалости в бою. Началось беспощадное избиение крестьянского крестоносного воинства. По словам Анны Комнины, трупы убитых образовывали целые холмы. Лишь жалкие остатки, едва десятая часть из многотысячной толпы крестоносцев, бежали к Босфору и были поспешно перевезены византийцами на европейский берег.
Поход феодалов
Так бесславно и трагически окончился поход западноевропейского крестьянства в заморские страны за лучшей долей. Бежавшие от феодальной неволи, обманутые папскими эмиссарами, они нашли гибель на чужбине и погубили свои семьи едва через полгода после того, как покинули родину.
Осенью к границам империи подходили главные силы крестоносцев — отряды феодальной знати, собравшиеся почти изо всех стран Западной Европы. В самом конце лета 1096 г. по той же дороге, по которой месяц-два назад прошло крестьянское ополчение, двинулись отряды феодалов из Лотарингии во главе с Готфридом Бульонским. Осенью этого же года через Балканский полуостров прошли полчища крестоносцев из Южной Италии, предводительствуемые Боэмундом Тарентским, 15 лет назад вместе с отцом Робертом Гвискаром принимавшим участие в войне против Византии и разорявшим теперь те же районы империи, которые он опустошал недавно. Переправившись на кораблях через Адриатическое море в районе Авлоны, они двинулись далее на Водену, откуда путь их шел по древней Эгнатиевои дороге (Драч — Охрид — Водена — Солунь — Селимврия — Константинополь). Почти в то же время через Далмацию по берегу Адриатического моря на Драч и от него по Эгнатиевои дороге прошло ополчение феодалов Южной Франции во главе с Раимундом Тулузским. Третья рыцарская армия — из Северной и Средней Франции под предводительством брата французского короля Гуго Вермандуа — в августе отплыла из Боиндизи, но перевозивший ее флот был разбит бурей у берегов Далмации, и лишь остатки этого ополчения достигли Константинополя. Позже всех выступили феодалы Нормандии, возглавляемые братом короля Англии геоцогом Нормандским Робертом, графом Блуа Стефаном и графом Фландрии Робертом II, к которому несколько лет назад Алексей I обращался с просьбой прислать конное рыцарское войско в помощь войскам империи. Путь этого ополчения, лишь весной 1097 г. переправившегося из Бари к Драчу, проходил также по Эгнатиевой дороге.
Эти феодальные войска рыцарей, хотя и были разобщены, шли в разное время и разными путями, были гораздо опаснее для империи, чем уже погибшее ко времени их подхода к столице крестьянское крестоносное ополчение. С самого начала они обнаружили явную враждебность к империи, и сбор их в Константинополе представлял для Византии едва ли меньшую угрозу, чем та, которой она подвергалась 6—7 лет назад. Алексею I пришлось пустить в ход все прославленное искусство византийской дипломатии, использовать все возможности государственного аппарата и военных сил империи, чтобы не только избегнуть опасности, но и извлечь некоторые выгоды из предприятия крестоносцев.
С момента вступления крестоносцев на земли империи расставленные на пути их следования отряды византийских войск и конницы союзных кочевых племен, получившие тайный приказ императора бдительно следить за продвижением рыцарей и любыми средствами препятствовать разорению византийской территории, в удобных случаях подвергали войска крестоносцев внезапным и организованным нападениям. Византийским чиновникам, любезно встречавшим и провожавшим крестоносных предводителей, легко было именовать такие инциденты досадными недоразумениями, так как само поведение крестоносцев заслуживало постоянного отпора. Крестоносные грабители, среди которых уже нередко вслух выражались мечты об овладении богатствами империи «схизматиков», вполне созвучные тайным надеждам римской курии, должны были убедиться к моменту, когда они подойдут к столице, что империя обладает еще достаточными силами, чтобы отрезвить горячие головы особенно воинственных и алчных освободителей «гроба господня».
В известной мере политика Алексея I была успешной: большинство крестоносных предводителей, отряды которых были кое-где изрядно измотаны и потрепаны византийскими войсками, признали себя ленниками империи, обязавшись поставить свои будущие владения в вассальную зависимость от Константинополя. Это было серьезной дипломатической победой, позволившей впоследствии императору вмешиваться в междоусобия феодалов-завоевателей, вырывая у них из-под носа добычу и постепенно возвращая империи значительные районы Малой Азии, завоеванные турками.
Благодаря этой искусной политике даже наиболее несговорчивые и враждебные империи предводители рыцарей не осмелились открыто порвать с ней, и Алексею I удалось выпроводить непрошенных гостей из столицы без особых с ними столкновений.
Однако по-иному отразилась эта политика на простом населении империи: болгарах, сербах и ромеях. Теперь уже не безоружные толпы крестьян, а отряды закованных в железо и опытных в битвах рыцарей столкнулись с мирным населением Византии. Грабежи безоружных толп Петра Пустынника и Вальтера Голяка, за которые они жестоко расплачивались, поблекли перед теми бесчинствами, которые творили гордые крестоносные сеньоры. Население вело борьбу и с ними, нанося им нередко чувствительный урон. Но борьба с ними была несравненно труднее, а расправа крестоносцев-феодалов с мирным населением и с захваченными в плен жителями — неизмеримо более жестокой. Отвечая лютой ненавистью на дикие грабежи и зверства крестоносцев, жители вели с ними настоящую партизанскую войну. В иных случаях, бессильное оказать им какой-либо отпор и уберечь свое имущество, местное население уничтожало свой скот и запасы пищи, чтобы они не достались «благочестивым» разбойникам. Так, например, жители Далмации при вести о приближении крестоносцев губили свой скот перед тем, как бежать из мест своего поселения.
Захватив некоторых из них в плен, Боэмунд приказал выколоть им глаза, а затем отрубить руки и ноги. Когда войска Боэмунда подходили к Пелагонии, населенной, по сообщению Вильгельма Тирского, одними еретиками, т. е. богомилами, в нее, как в крепость, сбежалось окрестное население. Крестоносцы взяли Пелагонию, ограбили ее, а затем подожгли вместе с находящимися в ней. Они безжалостно уничтожали при этом пытавшихся бежать из охваченного пламенем города.
Алексей I выслал навстречу Боэмунду послов, требуя прекратить бесчинства и обещая рынки с продовольствием. Когда большая часть полчищ Боэмунда переправилась через Вардар, византийские воины и местные жители-болгары напали на ожидавших переправы, мстя за сожженных в Пелагонии. Племянник Боэмунда Танкред был вынужден вернуться с двумя тысячами крестоносцев на правый берег, чтобы спасти подвергнувшихся нападению. При этом несколько византийских воинов, захваченных Танкредом в плен, по сообщению хрониста, будто бы признались, что действовали по приказу императора. Тактика партизанской борьбы, применяемая войсками империи на пути крестоносцев, приводила рыцарей в исступление, и они срывали свою злобу на беззащитном населении.
В грабежах и насилиях активное участие принимали и крестоносные священнослужители, которые, по словам Анны Комнины, отличались от закованных в железо рыцарей лишь длинной сутаной да тонзурой. Весь путь крестоносцев от границ империи до Константинополя был отмечен опустошениями и пожарищами.
Наконец, шатры и палатки крестоносцев усеяли равнины под стенами Константинополя. Толпы рыцарей бродили по Константинополю, поражаясь его размерами и красоте зданий и с вожделением рассматривая великолепное убранство церквей и дворцов знати. Некоторые из них пошли ради любопытства в константинопольские бани. Потоки грязи стекали с «благородных тел» никогда в жизни не мывшихся до этого западных сеньоров. С презрением и опаской глядели на невежественных, грубых и буйных правителей западных графств и герцогств спесивые, образованные и утонченные ромеи. На улицах поминутно вспыхивали ссоры и драки, крестоносцы оскорбляли служителей православной церкви, вызывая гнев населения; атмосфера в столице накалялась. Еще не прибыли последние отряды крестоносцев во главе с Раймундом Тулузским, а Алексей I поспешил переправить через Босфор полчища Боэмунда Тарентского.
Император прилагал все усилия к тому, чтобы сохранить с крестоносцами мирные отношения. Окрестности столицы и ее богатейшие пригороды были разорены крестоносцами, которым, кстати, помогли в этом и императорские чиновники, реквизировавшие продовольствие для прокормления прожорливой многотысячной толпы «воинства Христа». Пышные приемы и церемонии следовали при императорском дворе одна за другой, предводителям крестоносцев подносились богатые дары. Впоследствии, после IV крестового похода, некоторые византийские писатели даже обвиняли византийских императоров в том, что они, стремясь поразить воображение «западных варваров» и вызвать у них уважение к трону Ромейской империи, не скрыли от них великолепия дворцов и богатств казны и тем самым распалили их алчность.
Император поставил целью извлечь выгоды из крестового похода, заставить крестоносцев отвоевать для империи потерянное ею на Востоке. Посулами, дарами, лестью, а порой и угрозами он добивался того, чтобы вожди крестоносных ополчений один за другим принесли ленную присягу императору. Большинство их принесли ее без особых усилий со стороны Алексея I, не рассматривая, очевидно, всерьез эту церемонию, но некоторые были принуждены к ней даже силой. Так, например, заупрямился Готфрид Бульонский, заявивший, что в походе он преследует лишь собственные цели. Тогда место расположения его лагеря было по приказу Алексея I окружено конницей печенегов, находившихся на службе у императора. Возмутившиеся крестоносцы схватились было за оружие, но получили жестокий урок, впервые столкнувшись с дикой отвагой единоплеменных туркам подвижных и стремительных воинов, которых поддержали императорские войска. В бессильной ярости надменный Готфрид должен был принести присягу по-прежнему бесстрастно любезному императору.
Так, миром или силой добиваясь своей цели, Алексей I спешил выпроводить за Босфор одну рать до того, как к стенам столицы подойдет другая. Более всего он опасался, что разрозненные отряды крестоносцев объединятся в ненависти к империи и развяжут военные действия против Константинополя. Но планам императора благоприятствовала рознь среди их предводителей. Феодальные распри и междоусобия западных сеньоров не были оставлены ими на родине; в продолжение всего похода не прекращались столкновения между ними, впоследствии, в Азии, их раздоры нередко перерастали в настоящие феодальные войны.
Результаты похода
К началу лета 1097 г. крестоносные полчища одно за другим были переправлены на византийских судах на азиатский берег Босфора.
Обстановка в Азии была благоприятной для крестоносцев: между сельджукскими султанами и эмирами не прекращались
междоусобия.
Византийские войска на первом этапе похода в Азии не отставали от крестоносцев и даже принимали участие в совместных военнных действиях. В задачи этих войск входило обеспечивать интересы империи при новых ненадежных вассалах императора, отвоевывать у ослабленных борьбой с крестоносцами сельджуков бывшие владения Византии, а при случае и перехватывать добычу у западных рыцарей. Так, при первой же битве крестоносцев под Никеей, когда рыцари, штурмовавшие столицу Румского султаната, уже предвкушали выгоды от грабежа богатого города, Алексей I договорился с властями Никеи о сдаче ее византийцам, войска которых тайком от крестоносцев были впущены в город. Ворота его были заперты снова, и ни один из крестоносцев не попал в город.
Разгневанные рыцари в дальнейшем уже открыто пренебрегали своими обещаниями, данными императору в Константинополе. Но и Алексей I мало верил в них. Он достиг первого и крупного успеха: Ннкея, крупный малоазийский город, находящийся в непосредственной близости от Константинополя и бывший столицей Румского султаната, был возвращен империи. Пользуясь борьбой сельджуков с западными рыцарями, византийцы начали постепенно отодвигать границы султаната на восток и юг от Никеи. Были отвоеваны прежние фемы империи Опсикий, Вукелярии, значительная часть Армениака и Анатолика и почти полностью фема Пафлагонии. Граница империи на побережье Черного моря вновь проходила восточнее Трапезунда, включая почти всю фему Халдии. Побережье Малой Азии с городами Смирной, Эфесом и Милетом, а также Сарды и Филадельфия снова стали византийскими.
Отношения Византии с государствами крестоносцев, возникшими на территориях, некогда принадлежавших империи, становились все более враждебными. Тщетно Алексей I, не теряя надежд, обещал крестоносцам помощь продовольствием, оружием и войсками в их дальнейших завоеваниях, если они вернут империи Антиохию. Разгоревшиеся аппетиты западных герцогов, графов и баронов заставили их начисто забыть о договоре с императором, и все его протесты не имели последствий. С укреплением международного положения Византии в период правления Комнинов империя все более властно предъявляла свои права на эти земли, иногда даже силой пытаясь отнять их. Особенно раздражало византийских феодалов то, что крупнейший и богатейший город Востока — Антиохия — оказался в руках давних смертельных врагов Византии — норманнов.
В 1104 г. крестоносцы понесли крупное поражение от сельджуков в Северной Сирии, и войска императора, воспользовавшись этим, захватили в Киликии сильные крепости Таре, Адану и Молсуестию (Мамистру), а флот империи взял крепости Лаодикию и Триполи. Захват этих городов, лишь всего несколько лет назад отвоеванных крестоносцами у сельджуков, вызвал ярость Боэмунда Тарентского, бывшего обладателем Антиохии и мечтавшего о расширении своего княжества за счет Киликии. Но одновременная борьба против Византии и турок, у которых он недавно побывал в плену, была ему не по силам.
В 1107 г. он вернулся в Италию, оставив в Антиохии Танкреда, и еще раз попытался отнять у Византии ее европейские владения, как он уже пытался сделать это четверть века назад вместе со своим отцом Робертом Гвискаром. Но после временных успехов его постигла жестокая неудача. Византия окрепла к этому времени, войска Боэмунда терпели поражения, и, не получив ничего на Балканах, он был вынужден уже в следующем 1108 г. просить мира.
По заключенному с империей договору Боэмунд обязался оказывать помощь империи своими войсками в Азии, отказался от притязаний на Киликию и возобновил ленную присягу императору, признав Антиохию фьефом империи.
Первый крестовый поход закончился. Почти на полстолетия Византия была избавлена от крестоносных полчищ. Правда, в 1100 г. ей пришлось еще раз пережить тревожные дни, когда через ее территорию прошли толпы новых, преимущественно крестьянских ополчений, двинувшихся на Восток при вести о взятии Иерусалима. Численность их была не меньшей, чем в походе 1096 г. Но почти все они погибли в Малой Азии уже в следующем 1101 г. от голода, жажды, эпидемий и сельджукских сабель. Догорели руины пожарищ, время постелено уничтожило следы опустошений, произведенных крестоносцами на Балканах, но в народе долго еще сохранялась недобрая память о западных воителях с крестами на спинах. Груды костей крестоносцев еще долго белели вдоль всего огромного пути, по которому шли их полчища в Европе и Азии. Десятков тысяч жизней угнетенных крестьян и их господ-рыцарей стоило это грандиозное предприятие феодалов и папства, затеянное с целью ограбления Востока и завоевания новых земель. Прошло едва сто лет, как большинство завоеваний крестоносцев в Азии, достигнутых ценой бесчисленных жертв и лишений, было ликвидировано. Обогатив небольшую группу феодальных сеньоров, первый крестовый поход принес лишь бедствия и еще большее разорение народным массам Западной Европы и Византии.
Едва ли не более всех крестоносных вождей выиграли от похода господствующие классы Византии, получившие снова возможность эксплуатировать население возвращенных империи в Азии земель.
Византия и четвертый крестовый поход
Византия в конце XII в. На первую половину XII в. приходится новый и, пожалуй, последний период экономического и внешнеполитического подъема Византийской империи. Провинциальные города процветали; золотая монета, которую чеканили императоры династии Комнинов, пользовалась признанием и в Закавказье, и в странах Западной Европы; печенеги были разбиты наголову, а на востоке войска императора ромеев снова вступили в Антиохию. Но этот подъем оказался непродолжительным: уже в правление Мануила I Комнина (1143—1180), умного дипломата и блестящего рыцаря, грозовые тучи стали собираться над Константинополем. А четверть века спустя после смерти Мануила византийская столица, разграбленная и полусожженная, лежала у ног венецианских купцов и французских баронов.
В чем же заключается причина такого внезапного падения могущественного государства?
Во-первых, Константинополь в XII в. потерял прежнее положение первого ремесленного и торгового центра Европы. Выросли новые города — свободные итальянские республики; тот строгий государственный контроль за константинопольским ремеслом, который в IX—X вв. способствовал развитию производства, в новых условиях становился препятствием, ограничивал предприимчивость мастеров. Действительно, с середины XII в. мы замечаем упадок константинопольского ремесла: по подсчетам археологов, большая часть керамики, производимой в Константинополе в конце XII в., была низкого качества (с добавлением дресвы в тесто, с неравномерным обжигом); Константинополь потерял теперь даже свою монополию в ткацком деле — лучшие византийские ткани изготовлялись в Фивах, а дешевые изделия даже привозились сюда из Италии.
Экономический упадок Константинополя тяжело отразился на положении населения столицы и чрезвычайно обострил социальную борьбу в городе. У византийского историка Никиты Хониата мы встретим немало рассказов о том, как ремесленники — он именует их часто «чернью» или «смутьянами» — поднимали восстания в Константинополе, нападали на дома знати, на латинских купцов, на ненавистных императорских чиновников.
Во-вторых, императорское правительство проводило политику универсализма, пытаясь вновь воссоздать Римскую империю. В 1141 г. император Иоанн II Комнин писал папе Иннокентию II, развивая широко распространенную в средневековье концепцию двух мечей. По словам императора, один из этих мечей — светский — принадлежит ему, тогда как второй — духовный — он готов уступить папе; тем самым, по его мнению, они сумеют добиться восстановления единства христианского мира и восстановят Римскую империю. Однако в XII в., когда уже создавались первые предпосылки для образования национальных государств, такая универсалистская политика была уже нереальной, неминуемо обреченной на провал. Несмотря на всю энергию Мануила, его войска терпели неудачу за неудачей. Попытка отвоевать у норманнов земли в Южной Италии закончились поражением у Бриндизи в 1156 г., а двадцать лет спустя сельджуки разгромили византийскую армию у Мириокефала.
Универсалистская политика Комнинов — столь же бесплодная, как и деятельность их современника Фридриха I Барбароссы, — требовала огромных средств, и Комнины непрерывно увеличивали размеры налогов. Недаром сразу же после битвы при Мириокефале, когда уцелевшие ромеи в панике старались скрыться от турок, какой-то простой воин бросил в лицо Мануилу обвинение, что император, подобно вампиру, сосет кровь народа, начисто обирая своих подданных.
Ни в чем так ярко не проступала внутренняя слабость императорской политики, как в разложении государственного аппарата. Особенно тяжким положение сделалось в правление Ангелов (1185—1204), когда казну хищнически и беззастенчиво расхищали придворные сановники. Должности продавались, откупщики государственных налогов наживали огромные состояния, армия разваливалась на глазах. Всесильные временщики вступали в тайные сделки со сборщиками налогов, закрывая глаза на их чудовищное вымогательство, но требуя для себя долю в награбленных деньгах. Афинский митрополит Михаил Хониат, брат историка Никиты, нарисовал в своих письмах к сановникам столицы ужасающую картину обнищания населения Аттики. «Посмотри, — писал он, — на этих измученных и отчаявшихся от беспросветной нужды людей: глаза их ввалились, на плечах грубое рубище, которым едва прикрывается нагота; лица, снедаемые голодом, потемнели!»
Разоренное население азиатских владений империи нередко предпочитало господство сельджуков гнету византийских феодалов. По словам Никиты Хониата, иногда «целые византийские города переселялись к варварам». Жители бежали в леса, болота, на труднодоступные острова среди озер; здесь они строили укрепления, чтобы давать отпор сборщикам государственных налогов.
В-третьих, прогрессивное развитие феодальных общественных отношений приводило, как мы видели, к укреплению вотчинной администрации и создавало известные предпосылки для формирования феодальной раздробленности. К тому же после первого крестового похода византийские феодалы познакомились с западными порядками, и многие из динатов империи стали сознательно стремиться к тому, чтобы стать независимыми правителями в своих областях. В пределах империи стали формироваться своеобразные княжества, подобные владениям Льва Сгура в Пелопоннесе.
Формированию таких княжеств, безусловно, способствовало экономическое ослабление Константинополя и подъем провинциальных городов, становившихся хозяйственными центрами своей округи.
Тенденции к децентрализации ослабляли и государственный аппарат и военные силы Византийской империи.
Наконец, все более возрастали на протяжении XII в. привилегии иностранных купцов (в особенности венецианцев). К тому же их военный флот оказал византийцам серьезную помощь в войнах с норманнами, и это обстоятельство также способствовало упрочению их позиций. Еще в XI в. венециаццам было предоставлено право беспошлинной торговли по всем городам империи, в том числе и в Константинополе, где им было отдано под поселение и склады несколько кварталов. Положение венецианских торговцев уже тогда оказалось более выгодным, нежели самих византийских купцов, выплачивавших в казну крупные суммы из своих доходов.
Постепенно венецианцы оттеснили местных торговцев на задний план — большая часть прибылей от торговли столицы перешла в руки венецианцев и генуэзцев. Постоянно прибегая к кредиту венецианских банкиров, империя стала неоплатным должником республики св. Марка, и привилегии венецианцев росли еще быстрее. Уже целые пристани и причалы в столице империи перешли в их полную собственность. Постепенно венецианские торговцы добились полного изъятия из ведения византийской таможенной администрации и полной экстерриториальности: даже в случаях тяжбы венецианца с византийцем спор должен был решать венецианский судья. Поведение «латинян» в столице становилось все более наглым, некоторые из них не скрывали своего презрения к ромеям и вели себя, как нетерпеливые хозяева, недовольные задержкой в выплате долгов со стороны, на их взгляд, еще довольно состоятельного должника. Население столицы ненавидело лютой ненавистью этих бесцеремонных чужеземных торгашей. Правительство пыталось было ограничить привилегии венецианцев, так как доходы казначейства с расширением их деятельности резко сократились. Не paз гнев константинопольского плебса, искусно направляемый из императорского дворца, обрушивался на головы «латинян», приводя к погромам их домов и складов с товарами. Но венецианцы пустили в Константинополе слишком глубокие корни, чтобы можно было такими мерами избавиться от их засилья: сбывавшая иноземцам продукты своих вотчин феодальная знать Византии совсем не хотела лишаться выгод от этой торговли. Попытки изгнать иностранцев кончались возмещением понесенного ими убытка и пердоставлением новых льгот. Окончательно подрывная основы отечественной торговли, императоры предоставляли привилегии и другим итальянским республикам — Пизе и Генуе, — смертельным врагам Венеции, пытаясь противопоставить их венецианским торгашам и с их помощью вытеснить венецианцев с занятых ими позиций. Но это лишь увеличивало ожесточение венецианцев против «коварных» ромеев, они с яростью защищали свои «законные привилегии», устраивая настоящие сражения с лизанцами и генуэзцами на улицах и в гаванях столицы.
Безвольный и разгульный Исаак II был жалкой игрушкой в руках продажной придворной клики. Истощая население жестокими поборами, расточая казну на подарки фаворитам, сановникам, церкви и на бессмысленное помпезное строительство, он оставил в полном пренебрежении военные силы и флот империи.
Феодалы не прекращали грызни между собой, часть их стремилась к утверждению полной независимости в районах расположения своих владений, другие же постоянно искали случая овладеть троном империи. Войска, посылаемые против внешних врагов, нередко использовались магнатами-полководцами для борьбы с императором.
Империя вновь переживала сильнейшие внешнеполитические затруднения. Еще в 1183 г. Венгрия захватила Далмацию, укрепившееся Сербское государство начало вытеснять империю из ее северо-западных владений, в 1184 г. от Византии отложился о. Кипр, одна из богатейших ее провинций, оказавшаяся во власти крупного византийского феодала, объявившего себя независимым правителем. Византия оказалась не в состоянии вернуть остров, Кипр навсегда был потерян империей. Для того чтобы вернуть остров, необходим был сильный флот, а он был приведен в негодность и догнивал у заброшенных причалов. Свидетельством упадка былого морского могущества Византии было безнаказанное хозяйничанье пиратов в Эгейском море. Берега Балканского полуострова подвергались постоянным грабежам. Эгина сделалась настоящим притоном морских разбойников. Пираты даже взыскивали налоги с населения, что, разумеется, не принималось в расчет государственными чиновниками, когда они являлись для сбора податей.
Особенно крупные неудачи терпела империя в борьбе с новым Болгарским государством за земли Фракии. Армия, которая должна была вытеснить болгар за Балканы, была разгромлена в 1193 г. всего в 120 километрах от столицы, у Аркадиополя. Попытки огранизовать поход за Балканы неизменно оставались неудачными. Воины, терпевшие поражения уже в предгорьях Балкан и, по выражению Хониата, «замиравшие при одном шуме болгарского войска», наотрез отказывались от похода через горы, называя его безумием, сулящим неминуемую гибель.
В 1195 г. вконец дискредитировавшая себя группировка феодалов, поддерживавшая Исаак II, была отстранена от власти. Исаак II был ослеплен своим братом Алексеем и взят под стражу вместе с сыном-наследником Алексеем. Но в правление Алексея III (1195—1203) силы империи стали иссякать еще быстрее, а внешнеполитическое положение страны стало еще более зловещим.
В войнах с болгарами правительство Алексея III терпело не меньшие неудачи, чем правительство Исаака II. Правда, византийцам, всячески поддерживавшим оппозиционную болгарскую знать, удалось организовать убийство Асеня, а затем и Петра, но это не принесло ожидаемых результатов. Походы болгар на Византию были прерваны лишь на несколько лет. Скоро Византии снова пришлось столкнуться с Болгарией, где царский трон занял младший брат Петра и Асеня — Калоян (1197—1207), бывший заложником в Константинополе по договору 1187 г., но сумевший бежать оттуда. Быстро подавив сопротивление знати, Калоян начал свои успешные и губительные для византийцев военные действия против империи. Болгарское государство снова стало расширяться, захватывая пограничные области Северной Фракии, Западной и Юго-Западной Болгарии. В 1202 г. Калоян отнял у империи Поморавье и районы Белграда и Браничева. Накануне четвертого крестового похода царь Болгарии вновь заявил свои права на верховенство на Балакнах, завязав переговоры с папой о получении императорской короны.
Положение Византии в Азии было также очень непрочным. Только внутренние усобицы турок спасали владения империи от окончательного завоевания. Но время от времени то один, то другой турецкий султан возобновлял наступление на границы империи. Бессильные противопоставить им боеспособные и достаточно многочисленные войска, императоры предпочитали откупаться от турок, склоняя их к миру ценой уплаты значительных сумм денег, что приводило к быстрому истощению казны и возрастанию налогового гнета.
Таким образом, ослабление империи совпало с появлением на ее границах сильных внешних врагов, борьба с которыми окончательно истощила ее силы. Империя гибла, и сразу же появились многочисленные претенденты на ее наследство. Первенство принадлежало при этом священной курии св. Петра и венецианским торгашам, сумевшим использовать в своекорыстных целях грубую силу новых полчищ крестоносных рыцарей.
К этому времени многочисленные мусульманские государства южных районов Передней Азии объединились под властью могущественного египетского султана Салах-эддина (Саладина), начавшего отвоевывать у крестоносцев один за другим захваченные ими города и земли. Акра, Бейрут, Сидон, Яффа, Хайфа, Кесария, Аскалон были потеряны крестоносцами в 1187 г. В этом же году после разгрома крестоносцев при Тивериадском озере пал и Иерусалим. Ответом на «священную войну» Саладина был третий крестовый поход, который, однако, был почти безрезультатным. Тем не менее на Западе вынашивались планы нового похода на Восток.
Поход планировался против Египта — центра державы Саладина, поэтому мысль об утомительном пути по суше была оставлена. Сборы крестоносцев начались в 1199 г. Предводителем похода был избран граф Тибо Шампанский, племянник короля Франции Филиппа II Августа.
Горячим сторонником крестового похода и в значительной мере его организатором стал новый папа, властный, энергичный и безгранично честолюбивый Иннокентий III (1198—1216), строивший планы создания всемирного теократического государства, центром которого должен был стать Рим. Средством к достижению этой цели и должен был служить новый крестовый поход. Но в Восточном Средиземноморье еще существовала православная Ромейская империя, и Иннокентий III снова затеял переговоры с правительством Алексея III о подчинении восточной церкви папской курии. Папа даже пригрозил Византии «земными карами» в случае отказа. Но как и следовало ожидать, он получил отпор. Упрямство «схизматиков» грозило расстроить его планы, и появление новых крестоносных полчищ открывало перед ним новые возможности в отношениях с Византией.
В 1200 г. крестоносцы вступили в переговоры с венецианцами о переправе через Средиземное море. Венеция согласилась предоставить свой флот крестоносцам, но потребовала за это 85 тысяч марок серебром и половину военной добычи и земель, которые будут завоеваны. Заручившись согласием на эти чрезвычайно выгодные условия, венецианцы начали в то же время плести сеть интриг, чтобы отвратить поход от Египта и направить его в угодное им русло. С Египтом они находились в это время в тесных и весьма прибыльных торговых связях. Венецианцы продавали в Египет даже оружие, не смущаясь тем, что с помощью этих мечей и копий воины Саладина отвоевывали у крестоносцев «святые земли» на Востоке.
Гораздо более враждебно венецианцы были настроены не против «нехристей»-мусульман, снова овладевших «гробом господним», а против христианской Ромейской империи. Попытки императоров ограничить их привилегии и потеснить с помощью их смертельных врагов — пизанцев и генуэзцев — показали венецианцам, что их позиции в Византии не являются незыблемыми. Но не только желание утвердить свое положение в империи двигало венецианцами в стремлении направить крестоносцев против Византии. Они были хорошо осведомлены об истинном положении дел в империи и стремились к полному и безраздельному господству в торговле Константинополя, расположенного на пересечении торговых путей Запада и Востока.
Мечты о богатствах империи давно уже лишили спокойного сна и многих венценосцев Европы и их буйных и алчных вассалов. Западным сеньорам было безразлично, кто противостоял им: турки ли «нехристи», византийцы ли «схизматики», или такие же, как они сами, «правоверные» католики — жители Зары. Было бы что грабить, и крестоносцы готовы были тотчас забыть о «гробе господнем» и искупительной «жертве христовой». Давно уже разные авантюристы и пилигримы твердили, что Константинополь — отнюдь не та неприступная твердыня, какой его считают испокон веков. Папские эмиссары ловко разжигали страсти, поддерживая распространявшуюся басню о том, что во всех неудачах крестоносцев повинны «вероломные ромеи», продолжавшие преследовать собственные планы на Востоке и не отдававшие безоговорочно своих сил в распоряжение крестоносных предводителей и папства.
Особенно большие надежды на овладение землями империи питали германские императоры. Завладев государством сицилийских норманнов, германский император предъявил свои претензии на территорию Византии между Драчем и Солунью как наследник Роберта Гвискара и Боэмунда Тарентского, дважды захватывавших эти земли в течение истекшего столетия. Испуганный Алексей III поспешил задобрить германского императора крупной суммой денег, выплатить которую оказалось, однако, очень трудно. По всей империи был объявлен особый чрезвычайный побор, названный «алеманнским» («алеманнами» ромеи называли немцев и французов), но собрать его с разоренного народа не могли даже такие мастера своего дела, как византийские сборщики податей. Император решился на поступок, который был тягчайшим святотатством — были ограблены гробницы византийских императоров, чтобы украшавшими их ценностями восполнить недостающую по договору сумму. Отношения с германцами не улучшились и после прихода к власти в Германии в 1197 г. Филиппа Швабского. Напротив, они стали еще более напряженными. Особенно опасным было то, что некоторые бывшие византийские земли уже находились в вассальной зависимости от германской короны: Кипр уже признал верховенство германского императора. Только феодальные смуты помешали Филиппу Швабскому пойти войной против Византии, едва он получил престол. Свержение Исаака II рассматривалось им как достаточный для этого повод. Дело в том, что в начале 90-х годов женой Филиппа стала дочь императора Исаака II Ирина, и переворот Алексея III наносил тяжкий удар по далеко идущим планам германской короны, возлагавшей большие надежды на этот династический брак в условиях постепенного ослабления Византийской империи.
Король Франции и другие крупные феодалы Западной Европы мечтали поживиться за счет земель на Востоке, а также пограбить владения Византии и самый Константинополь.
Таким образом, обстановка для Византии как внутри, так и вне ее, складывалась весьма трагически. Не нужно было прилагать особых усилий, чтобы свернуть крестоносцев с пути к «освобождению» святынь Востока на путь ограбления святынь христианской империи. Ведь добыча обещала быть не меньшей, если не большей, а опасность предприятия гораздо менее значительной: вместо могущественной державы Саладина — ослабевшая и раздираемая внутренними противоречиями империя. Пока рядовые крестоносные рыцари стекались в Венецию, их вожди вместе с дожем Венеции Даядоло разрабатывали с молчаливого согласия папы планы нападения на Византию. Нужен был лишь повод, и он не замедлил представиться.
Вскоре после свержения Исаака II Филипп Швабский вступил в переписку с плохо охраняемыми слепцом-тестем и своим шурином и стал вести дипломатическую подготовку к вмешательству в дела империи с целью возвращения престола своим родственникам, «законным» правителям Византии. В 1201 г. неожиданно умер избранный в предводители крестового похода граф Тибо Шампанский. Благодаря усилиям германского императора и короля Франции на место Тибо Шампанского был избран угодный им родственник Филиппа Швабского маркиз Бонифаций Монферратский. У него также были «законные» претензии на наследство империи, так как за его брата в 1179 г. была выдана дочь Мануила I Мария, получившая в приданое Солунь.
Крестоносцы на службе Венеции
Между тем к лету 1202 г. крестоносцы сумели уплатить венецианцам лишь 51 тысячу марок. Венецианцы потребовали в возмещение оставшейся суммы (34 тысячи марок) завоевать для Венеции город Зару (Задар) на Далматинском побережье, находившийся в то время под властью Венгрии. Зара — гнездо пиратов Адриатики была давно бельмом на глазу для венецианских торговцев. Взятие города обещало уничтожить эту опасность и упрочить позиции республики св. Марка в Далмации, северные районы которой она давно уже оспаривала у Венгрии.
Не смущаясь тем, что король Венгрии сам принял крест, крестоносные вожди согласились на предложение Венеции. Масса крестоносцев частью послушно пошла за ними, частью была принуждена к этому венецианцами, поставившими их в безвыходное положение на пустынном острове Лидо близ Венеции, где голодавшие крестоносцы ожидали начала похода.
Папа не захотел помешать этому явно не «богоугодному» замыслу, боясь своим вмешательством сорвать поход. Небольшое зло (взятие Зары), как думал Иннокентий, могло быть вполне искуплено великим благом (завоеванием Иерусалима). Его угрожающие послания и отлучения, предпринятые, кстати, уже после взятия города, были лишь пустой демагогией, цель которой состояла в том, чтобы спасти авторитет папства как блюстителя справедливости, и скоро сменились милостивым прощением и эпитимьей.
Начало разбойничьему походу было положено. Грабительская сущность крестоносных предприятий проявилась как нельзя более ярко.
В октябре 1202 г. Зара была взята штурмом, население города подверглось нападениям и дикому грабежу. Благочестивые воители сами передрались на улицах города из-за богатой добычи, предводителям и священнослужителям крестоносного воинства
едва удалось разнять сцепившихся в ожесточенной схватке венецианцев и западных рыцарей, не поделивших награбленного добра. Зиму крестоносцы провели в Заре. В начале 1203 г. к ним прибыли послы Филиппа Швабского и доверенные лица Алексея, сына Исаака II.
Еще год назад Алексею удалось бежать из Константинополя с помощью пизанцев, взявших его на корабль, отплывающий в Италию. Отсутствие его было обнаружено очень скоро, корабль еще не вышел из гавани. По приказу императора корабль был обыскан, но переодетому Алексею, скрывшемуся среди «латинян», удалось уехать неопознанным. Весной 1202 г. он явился на прием к папе. Иннокентий III с восторгом принял «законного» наследника Византийской империи, стоявшего в униженной позе смиренного просителя перед престолом римского первосвященника. Он обещал Алексею отеческую поддержку за обязательство охваченнного жаждой власти царевича подчинить восточную церковь папскому престолу и принять участие в походе силами империи.
Из Рима Алексей немедленно направился к Филиппу Швабскому, у которого сразу же возник план использовать крестоносные войска против Византии под благовидным предлогом свергнуть узурпатора и вернуть трон Исааку II и его сыну. Послы Филиппа и Алексея расточали обещания и сулили несметные богатства за поход к Константинополю. Предложение германского императора было немедленно поддержано главой крестоносцев Бонифацием Монферратским, постепенно к нему примкнули и все остальные предводители рыцарских ополчений. Было условлено, что за возвращение трона Алексею и его отцу Византия уплатит крестоносцам огромную сумму в 200 тысяч марок серебром, подчинит византийскую церковь римскому престолу, даст для похода в «святые земли» 10 000 воинов, которых перевезет на своих кораблях, и до конца жизни Алексея будет содержать в «святой земле» 500 конных рыцарей. Искушение было слишком велико, чтобы от него отказались не только главные заправилы крестоносного предприятия, имевшие немало других причин для похода против империи, но и рядовые рыцари.
Вскоре к крестоносцам, подчинившим попутно «законному» императору Драч, присоединился и сам царевич, подписавший разработанный без него договор. Легкомысленный сын Исаака II, хвастливый и развязный, Алексей направо и налево сыпал обещаниями золотых гор, помимо тех богатств, которые были обусловлены договором, и распалял алчность и без того корыстолюбивых рыцарей.
Осада Константинополя
В июне 1203 г. корабли крестоносцев появились у стен Константинополя. Гигантский город раскинулся перед взорами невежественных рыцарей, сверкая тысячами глав церквей и крышами белокаменных дворцов императоров и знати. Один из предводителей крестоносцев маршал Шампани Жоффруа Виллардуэн писал, что рыцари едва могли поверить в существование столь богатого города, и когда они охватили взором всю его громаду, «то не было человека, который не задрожал бы от страха, потому что никогда еще не было предпринято никем такое дело с тех пор, как стоит свет».
Прежде всего крестоносцы захватили Галату, предместье столицы империи, расположенное на противоположном берегу Золотого Рога, где стояла могучая башня, к которой была прикреплена массивная железная цепь, перегораживавшая залив и препятствовавшая входу в него неприятельских судов. Цепь была разорвана, и корабли рыцарей, вошедшие в залив, оказались против наименее укрепленных стен Константинополя. Жалкие остатки сгнившего и источенного червями флота империи были тут же уничтожены.
Однако первый натиск крестоносцев на стены города с суши был отбит наемниками и пизанцами, предугадывавшими судьбу своих барышей от торговли в Константинополе в случае победы крестоносцев, послушно выполняющих волю венецианцев.
Не надеясь на свои слабые и весьма ненадежные силы, лишенный флота, а вместе с тем и возможности оборонять столицу со стороны моря, Алексей III стал думать о бегстве. Во время нового приступа в середине июля крестоносцы захватили 25 башен городской стены. Чтобы отогнать защитников города от стен, они подожгли ближайшие кварталы, начался пожар.
Алексей III, захватив остатки государственной казны и императорские драгоценности, бежал с семьей, бросив город на произвол судьбы. Узнав об этом, население, боясь захвата столицы крестоносными грабителями и выполняя их требование, восстановило на престоле слепого Исаака II, объявившего вслед за тем своего сына Алексея соправителем. Осталось уплатить крестоносцам сумму, обещанную безумным юнцом за возвращение престола. Казна была пуста. Ценой огромного напряжения (сбора средств из украшений и драгоценностей дворцов, частичной реквизиции ценного убранства и утвари церквей, конфискации частных богатств членов императорской фамилии) была внесена лишь половина обусловленной договором суммы — 100 тысяч марок, большая часть которой немедленно перешла в карманы венецианцев. Все усилия нищих императоров собрать вторую половину суммы оказались тщетными. В народе зрело возмущение против слишком дорого обошедшихся империи жалких правителей, приведших к столице враждебные крестоносные полчища.
В августе «латиняне» снова подожгли город во время столкновения с ромеями, пытавшимися защитить живших в Константинополе мусульман, подвергшихся нападению рыцарей. Такого пожара столица Ромейской империи не знала более семи веков. По словам западного хрониста, за двое суток в восточной, наиболее древней части города, сгорело столько домов, сколько их не насчитывалось в то время и в трех крупнейших городах Франции. Жертвой пламени стали многочисленные памятники культуры, тысячи ценнейших рукописей, накопленных здесь в течение почти тысячелетнего существования столицы. Толпы лишенных крова и имущества жителей шумели на улицах, как разбушевавшееся море. Все «латиняне», даже союзные византийцам пизанцы, должны были бежать из города от гнева народа. Ограбление императорами церквей для передачи их богатств крестоносцам вызывало возмущение у части духовенства, фанатично призывавшего население никакой ценой не мириться с «латинянами-папистами». Первого января 1204 г. население столицы даже предприняло попытку сжечь флот крестоносцев. Обстановка накалялась с каждым днем.
Между тем пропадавший в лагере крестоносцев Алексей IV разъезжал вместе с их отрядами, рыскавшими в ближайших к столице районах Фракии, подвергая, по словам Хониата, разорению «свою же землю», — в знак мести за отца, как он говорил, ибо феодалы и население этих мест не защитили Исаака II во время переворота 1195 г., а потому «заслуживали» наказания.
Крестоносцы даже собирали здесь подати, не церемонясь с Алексеем, который не уплачивал им «законно» причитающихся денег.
В обстановке анархии, волнений в городе и раздоров при дворе два восстановленных на престоле императора сумели оттянуть сроки уплаты недостающей суммы до начала 1204 г., когда они, наконец, вынуждены были признаться в своей несостоятельности. Возмущенный Дандоло заявил Алексею, что в его власти снова «бросить в грязь» Ангелов, вытащенных оттуда с помощью крестоносцев и Венеции. Поведение крестоносцев стало угрожающим. Близилась развязка. Она была ускорена происшедшими вслед за этим событиями в городе.
Константинополь накануне падения
В конце января 1204 г. в Константинополе вспыхнуло восстание, жители города провозгласили императором простого воина Николая Канаву. Испуганные Ангелы решили просить крестоносцев ввести в город свои войска. Как утопающий за соломинку, они хватались за любую возможность удержаться на престоле, чего бы это ни стоило. Но узнав об этом решении, даже константинопольская знать возмутилась против императоров. Ввести в столицу отряды крестоносцев, неоплатными должниками которых стали императоры, означало бы добровольно отдать город на разграбление, в ходе которого в первую голову пострадали бы наиболее состоятельные жители города. Ангелы были свергнуты снова. Императором был избран придворный сановник, зять Алексея III Алексей Дука, по прозвищу Мурзуфл («хмурый», «насупленный»). Потрясенный Исаак скоро умер в тюрьме, а Алексей IV был задушен по приказанию Мурзуфла. Опираясь на состоятельные слои восставшего населения, Мурзуфл сумел устранить и Николая Канаву.
Новый император понимал бесполезность каких-либо переговоров с крестоносцами и пытался принять энергичные меры к обороне Константинополя. Ему удалось восстановить порядок в рядах деморализованной наемной гвардии, обещав наемникам скорую плату и награду, приступить к исправлению городских стен и укреплений, начать организацию городского ополчения. Мурзуфл даже предъявил крестоносцам требование в недельный срок покинуть пределы Византии. Но время было безнадежно упущено. Слабость сил империи была очевидной для любого участника похода. Не менее очевидным для состоятельных слоев населения столицы было то, что взятие города грозит им полным разорением, а может быть, и гибелью. Но собственнический дух, боязнь пожертвовать часть для спасения целого привели к срыву дела создания ополчения. Каждый богач думал, что дело обойдется как-нибудь без того, чтобы он приносил жертвы — ведь могучие стены не раз спасали столицу! Неимущие слои были равнодушны к судьбе города. Часть торгово-ремесленного населения, однако, была готова взяться за оружие. Но его нужно было вооружить и обеспечить продовольствием, средства же, собираемые для этого путем пожертвований, поступали крайне плохо. Наемники снова требовали платы, грозя оставить город.
Крестоносцы готовились к штурму Константинополя. То, что казалось временным отклонением с пути на Восток, стало основной и окончательной целью крестоносного предприятия. В марте 1204 г. на специальном заседании вождей был разработан план завоевания Византии и подписан договор о разделе ее еще не подчиненных владений. Делили не богатства столицы, необходимые для покрытия «расходов» на путь к Константинополю и возмещения не выплаченных Ангелами ста тысяч марок, — тщательному дележу подвергались земли и города империи, даже те, которые она успела утратить не один век назад. Крестоносные рыцари Запада, большинство которых лишь понаслышке знало о существовании сказочной Восточной империи, выступали теперь в роли ее наследников. Стремясь оправдать свои притязания, они объявили, что византийские императоры, убивающие и увечащие друг друга, утратили «божественное право» владеть империей.
Крестоносные войска и флот окружили огромный город. В его стенах веками сохранялись бесчисленные произведения искусства, вывезенные сюда со всех концов Средиземноморья, сокровища греческой и римской скульптуры, живописи и письменности. Богатейшие библиотеки царских дворцов и образованной знати хранили уникальные рукописи. Но все это не имело никакой цены в глазах грубых и алчных крестоносных варваров. Они искали золота. Но и его на беду «владычицы городов» было много за ее могучими стенами: золото хранилось в подвалах чиновной и торговой знати, из золота и серебра была отлита посуда, золотом, серебром и драгоценными камнями были украшены церкви и дворцы, затканы дорогие ткани и ризы, выложены церковные аналои. Все это обещало стать легкой добычей феодальных сеньоров Запада, окончательно оставивших помыслы и речи об освобождении Иерусалима.
Разгром Константинополя
Слабых сил защитников города хватило лишь на то, чтобы отбить первый штурм крестоносцев. 12 апреля со стороны Золотого Рога последовал второй штурм. Внезапным ударом была захвачена башня и участок городской стены, по переброшенным на стены с попарно связанных судов мостикам отряд рыцарей ворвался в город и открыл ворота основным силам крестоносного воинства. Никогда не видавшая в своих стенах неприятеля столица империи, выстоявшая девять веков перед множеством врагов, стала жертвой безжалостных завоевателей. О ее могучие стены разбились волны варварских нашествий эпохи переселения народов, войска аваров, персов, арабов, болгар и русских. И теперь в результате внутренних смут и разложения она оказалась во власти западных рыцарей. Плотной толпой ринулись они в город, отбросив слабые силы защитников столицы. Преследуя бегущих, крестоносцы убивали всех и всякого, кто попадался им на пути. Город наполнился звоном оружия, дикими криками избиваемых и насилуемых, грохотом разбиваемых дверей и окон и шумом пожарища.
Три дня продолжался дикий разгул завоевателей. Из злорадства, бессмысленной жажды разрушений уничтожались бесценные памятники искусства: низвергались мраморные статуи дивной работы прославленных мастеров древности, разрушались великолепные дворцы и здания, портики и колоннады. Замечательные изделия искусства рубились и разрезались на куски, если они были украшены золотом и драгоценностями, остальное безжалостно втаптывалось в грязь. Рыцари в лихорадочной спешке захватывали дома, определяя ценность их внутренних покоев по внешнему виду, и выставляли у ворот и дверей знаки своей собственности. Обитатели дома подвергались избиению при малейшей попытке сопротивляться или защищать своих жен, дочерей и сестер от насилия и издевательств. Молодые женщины и девушки одевались в рубища, спутывали в беспорядке волосы, пачкали свои лица грязью и сажей, чтобы не привлекать внимания сеньоров, давших обет подвижничества при вступлении на «стезю господню». Население в панике бежало из города.
Стремясь овладеть материальными благами Востока, крестоносцы заявляли, что в борьбе с «неверными» они пролагают себе дорогу в царство небесное. Но бог был забыт в момент, когда перед «ратниками Христа» открылась возможность в несколько дней обеспечить себе рай на земле. Крестоносцы врывались в церкви, из дорогих рам выбрасывали под ноги мощи святых, секирами и мечами рубили на куски украшенные серебром и золотом алтари, амвоны, царские врата; из иконостасов сыпались иконы дорогого письма, с которых срывались ризы и оклады. Страшному опустошению подвергся и знаменитый храм св. Софии, для украшения которого во все столетия привлекались лучшие мастера империи. Добыча была так велика, что не хватало сил вынести ее из собора, тогда в него вводили мулов и лошадей. Они бились в страхе перед блестящими мозаичными полами. Обезумевшие от алчности рыцари в кровь избивали животных, втаскивая их внутрь и навьючивая добычей.
Не лучше любого рыцаря вели себя в эти дни в Константинополе и католические прелаты. Предметом их особой охоты была драгоценная церковная утварь и священные древние реликвии, вокруг которых слагались ромеями различные легенды. Одно описание украденных в Константинополе подобного рода вещей, сделанное впоследствии на основании документов, составило целую книгу. Византийский писатель Никита Хониат, бывший очевидцем падения Константинополя, оставил подробное описание бесчинств латинян. По его словам, даже злейшие Браги империи и самих латинян — сарацины (мусульмане) никогда не совершали таких злодеяний над христианским населением. Почти половина города дымилась в развалинах, а другая представляла собой картину полного опустошения.
Добыча крестоносцев была так велика, что, по собственному их признанию, они не могли ее сосчитать. Только часть добычи, сложенная крестоносцами в нескольких церквах, была подвергнута организованному дележу. При этом, по сообщению Жоффруа, Виллардуэна, за долю крестоносцев, полученную ими при дележе этой добычи, венецианцы предложили 400 тысяч марок серебром, но предложение было отклонено как невыгодное. Совершенно не поддается учету то, что было разграблено крестоносцами в первые три дня, что подверглось бессмысленному уничтожению и было вывезено в предметах искусства. Впрочем из античных статуй знаменитых скульпторов древности была спасена лишь четверка коней работы греческого скульптора времени Александра Македонского — Лисиппа. По приказу дожа Энрико Дандоло они были отделаны в Венецию и по сей день стоят под главным порталом собора св. Марка.
Ослабленная, дезорганизованная и фактически лишенная военных сил столица оказалсь одинокой перед лицом сильного врага. Провинция не пришла на помощь Константинополю. Враждовавшие и почти независимые от центральной власти феодалы рассматривали оборону столицы уже как частное дело императора. Ни Алексей III, ни Мурзуфл, бежавший во время решительного штурма, не смогли собрать ни отряда в помощь городу, продолжая, тем не менее, оспаривать друг у друга пустой звук императорского титула.
Не встало на защиту города и его угнетенное население. Последние двадцать лет перед падением Константинополя были наполнены ожесточенной классовой борьбой в его стенах. Обездоленным жителям столицы казалось, что им нечего терять. Не могло быть и речи о каком-либо единении сил народа с ненавистными феодалами даже перед лицом внешнего врага. Мало того, даже в то время, когда под стенами города стояло угрожавшее ему крестоносное воинство, внутри городских стен не затихала борьба.
Константинопольская знать в полной мере расплатилась за свое предательское своекорыстное поведение. Казалось, феодальная сановная знать и константинопольские торгаши сознательно вели город к гибели. Пожалев средства, необходимые для обороны города, сорвав организацию народного ополчения, не прекратив кровавой борьбы вокруг престола, они теперь лишились своих богатств, но не вызывали ни сострадания, ни жалости у ими же ограбленного перед этим угнетенного населения. Никита Хониат рассказывает о том, как печальный кортеж из членов его семьи и слуг тайком выбрался из города. Окрестное крестьянское население, видевшее свою столицу, вечный город империи в пламени пожарищ, с ненавистью встречало и провожало жалкие толпы знати, спешившей укрыться в своих отдаленных поместьях в Европе и в Азии. Земледельцы и пастухи дорого продавали продукты потерявшим власть господам и подвергали их насмешкам и брани, говоря: «Слава богу, вот и мы обогатились» — и имея при этом в виду, надменные господа выглядят, наконец, не состоятельнее своих бывших крестьян.
Четвертый крестовый поход закончился, на развалинах Византийской империи возникло новое, искусственно созданное государство — Латинская империя. Папа Иннокентий III, как и после захвата Зары, снова разразился гневными посланиями в адрес крестоносцев, преступивших обет отвоевания «святой земли» ради завоевания христианской империи. Ему действительно было мало одной Византии. Прекращение похода не входило в его планы. Но и негодование по поводу насилия над христианами Востока было разыграно лишь для виду: ведь интересы папства не были забыты; казалось, свершилась давняя заветная мечта — восточная церковь была, наконец, подчинена папскому престолу. Скоро последовало прощение и благословение — папа объявил завоевание Византии законным актом — «чудом божьим», его «справедливым судом», передавшим империю «схизматиков» в надежные руки правоверных католиков.
Так одно из величайших в истории злодеяний было санкционировано и оправдано «святейшей» курией св. Петра. Так навсегда «крестоносные болваны» (1) и папство предстали перед судом истории как грабители и насильники, открыто поправшие те самые идеалы, именем которых в течение нескольких веков они прикрывали свои разбойничьи предприятия. Четвертый крестовый поход занимает среди них особое место: в нем наиболее ярко
---------------------
1. «Архив Маркса и Энгельса», т. V, стр. 197.
---------------------
проявились подлинные причины, двигавшие папством и феодальным рыцарством Запада в организации ими грандиозных походов на Восток для отвоевания «гроба господня».
Латинская Империя и гегемония Болгарии на Балканах
Распад Византийской империи. Константинополь пал. Уже 16 мая 1204 г. императорская корона была возложена на одного из крестоносных вождей — на графа Балдуина Фландрского. Патриарший престол был предоставлен венецианцу Томазо Морозини, которому еще предстояло прибыть в Константинополь.
Формально начало существования нового государства — Латинской империи — было положено, но на деле латинским феодалам, уже успевшим получить пышные титулы Адрианопольских и Филиппопольских князей, еще предстояло отвоевывать свои феоды.
Иные рыцари подолгу еще оставались в Константинополе в ожидание своей очереди вступить во владение. Они развлекались попойками, дебошами и игрой в кости, проигрывали, выигрывали, меняли, продавали и перекраивали свои будущие владения, зная о них пока лишь понаслышке.
Впрочем, многие из них так и не смогли получить тех земель, которые были отведены им по договору, заключенному в марте, еще под стенами византийской столицы, — на обломках Ромейской империи образовалось несколько греческих государств, сумевших отразить как натиск латинян, так и набеги сельджуков.
Наиболее значительными среди обломков Ромейской империи были три: Никейская империя, занимавшая северо-западную часть Малой Азии с такими важными центрами, как Никея, Нимфей и Смирна; Трапезундская империя (на южном побережье Черного моря), основанная с помощью грузинских войск внуками Андроника I Алексеем и Давидом, которые приняли имя «Великих Комнинов»; наконец, Эпирский деспотат (от Коринфского залива до Драча), где правителем стал один из родственников династии Ангелов — Михаил.
Сложилось также несколько более мелких княжеств. Тем самым окончательно восторжествовали те тенденции к феодальной децентрализации, которые давали себя знать в Византии еще до падения Константинополя.
Гораздо более отчетливо система феодальной раздробленности оформилась на тех византийских землях, которые оказались под рукой константинопольского императора. Непосредственно в домене императора находилась лишь одна четверть земель Латинской империи — его владения лежали по преимуществу во Фракии; остальные земли были разделены между вассалами императора, среди которых наиболее влиятельными были республика Венеция и солунский король Бонифаций Монферратский, бывший предводитель крестоносцев.
И у Венеции, и у солунокого короля, и у многих других баронов были свои вассалы: так, в вассальной зависимости от Бонифация находился афино-фиванский герцог и ахейский князь.
Львиная доля Латинской империи принадлежала Венеции и ее вассалам. Она овладела одним из крупнейших фракийских городов Адрианополем, приморскими портами на Мраморном море (Родосто, Галлиполи и другие) и в Пелопоннесе (Корон и Модон), многочисленными островами в Эгейском море, в том числе Лемносом и Андросом.
В самом Константинополе к венецианцам перешли восточные кварталы (3/8 города!), где лежали главные пристани и причалы, а также патриаршия церковь — ов. София.
За бесценок венецианцы купили у Бонифация Монферратского остров Крит. Наконец, за ними были признаны права на Эпир — впрочем, его нужно было сперва отвоевать у греков.
Политический строй Латинской империи
Политическая система, созданная крестоносцами на завоеванных землях империи, была типичной системой феодальных монархий Западной Европы того времени. Легкость, с какой латиняне создали ее на чуждой им почве, объяснялась главным образом тем, что феодальные порядки, сложившиеся к этому времени в балканских землях, были близки к отношениям, которые существовали на Западе.
Обосновавшись в Византии, западные рыцари лишь приспособились к тем порядкам, которые сложились здесь до их прихода, несколько приблизив их к привычным им формам. Была значительно усилена феодальная зависимость крестьянства, государственный рента-налог был превращен в обычную феодальную ренту, выплачивавшуюся непосредственно своему господину: феодальная рента и рента-налог слились воедино.
Система прямого подчинения прониаров главе государства была заменена сложной системой вассалитета — соподчинения мелких ленников крупным, а крупных крупнейшим, по принципу: «вассал моего вассала — не мой вассал». Были строго определены и зафиксированы в особых договорах взаимные обязанности вассалов и сюзеренов, чего, разумеется, никогда не знала Византия. По сообщению другого хрониста Четвертого крестового похода, современника и участника событий Роберта де-Клари, доходность одного рыцарского лена была определена в 300 анжуйских ливров. В соответствии с весом, значением и знатностью, а главным образом — количеством вассалов, крестоносцы получили в Византии от одного до 200 рыцарских феодов каждый. При определении доходности местности или города основывались по преимуществу, как сообщают Хониат и Виллардуэн, на сумме тех доходов, которые получали здесь ранее феодальные владельцы и казна.
Об организации ленной системы западных рыцарей в Византии рассказывается в «Морейской хронике». Византийские феодалы-прониары, изъявившие покорность завоевателям, были оставлены ими на своих местах. По словам автора хроники, на общем совете местных феодалов и завоевателей решался вопрос о том, под условием какой службы «закрепить за господами их пронии».
Латиняне, захватив земли Византии, нашли здесь пронию, которую они отождествили со своим феодом, не видя между ними существенной разницы. Таким образом, «новый порядок», установленный крестоносцами, был не особенно нов для прониаров Пелопоннеса: обязанность нести службу императору была лишь заменена обязанностью нести ее впредь в пользу нового сюзерена — Жоффруа Виллардуэна (племянника цитировавшегося нами выше писателя), который в свою очередь был вассалом короля солунского Бонифация Монферратского, а последний — вассалом императора Балдуина Фландрского.
У западного хрониста были поэтому основания сказать: «Мы должны удержать всех (прониаров) в их (прежнем) положении, никого не лишая чего-либо в большей мере, чем это обыкновенно делалось во времена греческих императоров». С гневом и презрением пишет Никита Хониат о предательстве сановной и землевладельческой знати, поспешившей своей покорностью завоевать расположение новых повелителей. Хониат называет их «рабскими душами», «которые ради корыстолюбия стали врагами своей родины», изменниками, «которые для обеспечения своей безопасности поддались завоевателям вместо того, чтобы оставаться в вечной войне с латинянами». Так поступили, в частности, феодалы Пелопоннеса.
Архонты, прониары Пелопоннеса, с готовностью согласились нести службу латинянам, сохраняя в своей власти прежние владения. При этом было детально определено, с какими силами, на какую службу и на сколько дней в году является каждый ленник.
Рыцарь, владевший одним феодом, нес военную службу только лично, имевшие четыре феода выставляли одного рыцаря и двенадцать сержантов, а державшие более четырех феодов выставляли по конному сержанту или рыцарю за каждый феод. Ленники были обязаны нести походную службу в течение четырех месяцев и гарнизонную службу в продолжение такого же срока. На в случае крайней необходимости сеньор имел право призвать вассалов и на остальные четыре месяца. В отличие от порядков в Византии четыре месяца в году должны были служить в походе и епископы, точно так же, как рыцари духовных орденов — госпитальеры и тамплиеры. «Морейская хроника» перечисляет вписанные в особую «книгу раздела» имена наиболее крупных ленников Виллардуэна (некоторые из них имели по 24 феода) и пренебрегает теми, которые владели только одним феодом: они не были внесены в регистр, «так как их было слишком много».
На территории Латинской империи были приняты также «Романские ассизы», весьма близкие к «Иерусалимским ассизам» —
сборнику феодального права, составленному крестоносцами-завоевателями после Первого крестового похода. Согласно этим ассизам власть императора была ограничена существовавшим при нем советом из крупнейших сеньоров и венецианского подеста с 6-ю советниками. Совет должен был давать свое согласие по важнейшим вопросам, в том числе по вопросам войны и мира.
Император, как впрочем и другие сюзерены, не мог без согласия наиболее видных сеньоров, подвергнуть наказанию своего вассала или лишить его лена. Пользуясь защитой и покровительством своего сюзерена, вассал был обязан нести в его пользу военную службу на коне, в полном вооружении, содействовать личным участием поимке преступника, присутствовать при судебном разбирательстве и давать показания, отправляться по приказу сюзерена с оповещаниями и выполнять другие его поручения.
Кроме того, на территории империи продолжали соблюдаться и византийские законы. Западный хронист Гунтер Пэрисский даже писал, что с некоторыми изъятиями и изменениями «было позволено оставить в том виде, как они существовали раньше, законы и права и все прочие установления, которые издревле существовали как в столице империи, так и в провинциях».
Вступив во владение своими феодами, рыцари поспешили построить себе крепкие замки, если им не достались укрепления подобного рода от прежних хозяев или если центром их владений ие становились окруженный стеной город или крепость. Наиболее знатные из крестоносцев назначали в принадлежащие им владения «своих бальи (судей) и свою стражу», т. е. гарнизоны. Рыцари помельче судили своих подданных лично и защищали свои поместья сами с приближенными к ним людьми, пользуясь при этом поддержкой своих сеньоров. Обеспечение собственной безопасности в завоеванной стране было одной из наиболее серьезных проблем, с которой пришлось столкнуться крестоносцам, так как население империи с самого начала и до конца их господства было непримиримо враждебно к иноземным насильникам.
Гегемония Болгарии на Балканах
В то время как Византийская империя распалась на ряд феодальных владений — латинских и ромейских — и в политическом отношении значительно ослабла, к северу от ее границ все более укреплялось Болгарское царство, недавно только освободившееся от византийского ига. Совместная борьба против византийцев содействовала сплочению внутри господствующего класса, которому к тому же удалось использовать в своих интересах богомильскую организацию: ведь богомилы активно участвовали в освободительной борьбе болгарского народа. Болгарские феодалы учитывали также, что к началу XIII в. в известной мере изменился и характер богомильства: внутри этого движения образовались замкнутые и отгородившиеся от народа секты, революционные социальные лозунги сменились у них проповедью мира, терпения и пассивного ожидания прихода «спасителя» для суда над людьми.
Царь Болгарии Калоян стремился привлечь на свою сторону римского папу, который умел закрывать глаза на союз Калояна с «еретиками» — богомилами. В ноябре 1204 г. папский легат возложил на Калояна королевскую корону, а тырновского епископа объявил примасом Болгарии.
Одной из важнейших проблем, стоявших в это время перед Болгарией, был вопрос о взаимоотношениях с Латинской империей. Калоян пытался добиться соглашения с крестоносцами, но получил высокомерный ответ рыцарей, которым вскружили голову первые успехи. По словам Никиты Хониата, вожди крестоносцев «приказали ему (Калояну) обращаться к ним в грамотах не как царю к друзьям, а как слуге к господам; в противном случае пусть ждет, что они поднимут против него оружие, опустошат без труда Мизию (Болгарию), которой он не имеет права пользоваться, восстав на (своих) господ ромеев, и возвратят его к прежней участи». Впоследствии креетонооцам пришлась пожалеть об этом высокомерном и неумном заявлении.
Калоян был хорошо осведомлен о положении в завоеванных крестоносцами областях империи. Он принимал бежавших от завоевателей представителей греческой и славянской знати и оказывал им поддержку. Как пишет Хониат, он отсылал многих из них обратно, поручая причинять латинянам «зло, какое они могут». Однако Калоян не выступал открыто против завоевателей империи до тех пор, пока не выяснилось, что положение крестоносцев весьма непрочно, а местное население Византии готово к вооруженной борьбе с ними.
В апреле 1205 г., когда восстание было в разгаре, войска Калояна вторглись в пределы Латинской империи. Византийские авторы прямо говорят, что Калояна позвало к себе на помощь восставшее население, в частности жители Адрианополя.
Крестоносное воинство и войска Калояна встретились под Адрианополем. Цвет рыцарства Европы, закованные в железо ратники с крестами на плечах и спинах, намеревались проучить «мятежного подданного» византийских императоров и расширить свои завоевания далеко на север, до Дуная. Они только что отметили годовщину взятия Константинополя и мечтали о новых успехах. Битва произошла 15 апреля. Среди войск Калояна были союзные конные отряды половцев. Калоян приказал им окружить грозно ощетинившуюся тяжеловооруженную конницу крестоносцев, не давая ей развернуться. Легкие, подвижные всадники, поддержанные болгарскими войсками, нападали со всех сторон. Кольцо постепенно и неумолимо сжималось. Прижатые друг к другу неповоротливые рыцари скоро оказались не в состоянии не только пользоваться оружием и подать помощь своим передним рядам, но даже обратиться в бегство. Плотная масса закованных в железо ратников стала жертвой собственной беспомощности.
Полегли знатнейшие титулованные сеньоры Запада, герцоги и графы, бароны и виконты. Мечи болгар и сабли половцев, плохо разбиравшихся в сложной иерархии звонких титулов западного рыцарства, косили их подряд. Жалкие остатки рыцарского войска, преследуемые победителями, неслись, не разбирая дороги и загоняя лошадей, к столице империи, боясь даже остановиться для короткого отдыха. В плен к болгарам попал сам император Балдуин Фландрский, которому было суждено жестоко поплатиться за свою политическую близорукость. Битва стала роковой и для 90-летнего слепца, дожа Дандоло. Деятельный старец захотел присутствовать сам при разгроме болгар — он любил, чтобы ни один сколько-нибудь важный шаг крестоносных рыцарей не обходился без его участия, а здесь еще под угрозу был поставлен Адрианополь — владение Венеции. Дандоло удалось уйти от погони. Крепкий старик перенес двухсуточную бешеную скачку на пути к приморскому городу Родосто. Но еле живым сняли его с седла. Скоро он умер в Константинополе. Империя латинян почти одновременно лишилась значительной части своих военных сил, потеряла номинального правителя государства — императора и своего фактического главу — Энрико Дандоло.
Вслед за тем Калоян начал завоевание других южномакедонских городов, подвластных латинянам. По словам Хониата, он взял Веррею «и прочие города, подчиненные маркизу», т. е., по всей вероятности, большинство других городов Бонифация в Македонии. При новом вторжении Калояна во Фракию восставшее население обратилось к нему с просьбой прийти и занять Пловдив, который оно готово ему сдать. По сообщение Жоффруа Виллардуэна, это сделали popelicans (т. е. «павликиане»), как в западных хрониках обычно называли в это время и богомилов. Они говорили Калояну: «Государь, иди к Филиопополю или пошли войско, мы передадим тебе весь город». Получивший в лен Пловдив герцог Ренье де Три был вынужден уйти из города со всем своим гарнизоном. Он сжег пригороды города, населенные беднотой, среди которой было широко распространено богомильство, и заперся в крепости Станимах, где и просидел в осаде 13 месяцев. Пловдив попал в руки Калояна.
Между тем латиняне, когда Калоян воевал в Македонии, выслали во Фракию карательные отряды, которые свирепствовали вовсю. По словам Никиты Хониата, «латиняне, разозленные восстанием ромеев против них и тем, что были побеждены скифами (болгарами и половцами)... истребляли ромеев. Суша была исполнена неизмеримых бедствий и была более чем гибельной, одногребные же суда латинского войска, плавая по морю, предавали злым грабежам и разбою всех, откуда бы кто ни отправлялся (по морю)».
Аркадиополь, взятый латинянами, был после этого, по словам Хониата, «населен лишь ветрами». Скоро с карательными целями отправился по Фракии и Генрих Фландрский, брат Балдуина, назначенный регентом после пленения императора. Латинские хроники пытаются изобразить его как милосердного и гуманного правителя. Сообщения иного рода мы находим у византийских авторов. Этот одаренный военачальник и дипломат истреблял, по словам Хониата, жителей Апроса, «как овец», хотя городок был взят Калояном силой оружия. Узнав о зверствах Генриха, жители Адрианополя оказали ему сопротивление. Они заявили, что латиняне оказались «нетвердыми в клятвенных заверениях, зверскими к подчинившимся и немилосердными к захваченным на войне». Штурмы, предпринятые Генрихом, были отбиты адрианопольцамя. Жившие поблизости болгары и отряды половцев окружили осаждавших Адрианополь крестоносцев, нанося им чувствительные удары и препятствуя подвозу продовольствия. Генрих был вынужден просить помощи из Константинополя, но остававшиеся там рыцари не изъявляли желания выходить за пределы городских укреплений.
Боясь за судьбу крестоносного государства, папа призывал феодалов Запада к походу против Болгарии, избрав предлогом терпимое отношение Калояна к богомилам. Всего несколько лет назад папа благословил немецких рыцарей на крестовый поход против прибалтийских славян. Теперь он призывал к такому же походу и против славян Балканского полуострова. Папство, таким образом, увидело в крестовых походах удобное средство для осуществления своих планов, намереваясь посылать вооруженные толпы рыцарей в угодном ему направлении, совсем не обязательно при этом в «святые места», где дело подвигалось очень туго. Но на этот раз рыцари не откликнулись на призыв папства, и Калоян продолжал громить латинян. Прибывшие в Константинополь несколько сот рыцарей не могли помешать его успехам. Население Фракии изъявляло покорность Калояну, а крестоносцы боялись дать ему серьезное сражение. Внезапно (в конце 1205 или в начале 1206 г.) Калоян был вынужден спешно вернуться в Болгарию для подавления мятежа феодалов, который вспыхнул в результате тайных переговоров феодалов Фракии с болгарскими магнатами, готовыми вступить в союз с кем угодно, лишь бы добиться ослабления центральной власти. Генрих изменил тактику. Он поставил целью не допустить более союза болгар с греческим населением завоеванных латинянами областей империи. Он стремился теперь всячески привлекать на свою сторону византийскую знать, чтобы опереться на нее. Ему удалось сплотить вокруг себя значительную группу греческих феодалов. Генрих восстановил господство латинян во Фракии и пытался вести военные действия на границах Болгарии, в предгорьях Балкан.
Но успехи латинян были непродолжительны. После подавления мятежа Калоян снова вступил во Фракию (в марте 1207 г.). Возмущенный предательством византийской знати, открыто перешедшей на сторону латинян, Калоян на этот раз обрушился на нее со свирепыми репрессиями, от которых пострадало и простое греческое население Фракии. Именно в этот период Калоян полнил прозвище «Ромеебойца», подобно тому, как 200 лет назад Василий II был прозван «Болгаробойцей». Болгары никогда не могли забыть об изуверствах завоевателя Болгарии, и сам Калоян называл себя теперь мстителем за тех болгар, с которыми некогда жестоко расправлялся византийский император. По словам Хониата, Калоян заявлял, «что не выносит более их (ромеев)
коварства, неверного нрава и постоянно меняющегося образа мыслей». Димотика и Адрианополь подверглись осаде и призвали на помощь латинян. Рыцари, во главе которых был поставлен Феодор Врана, выступили на помощь Адрианополю только под угрозой предания их анафеме. Крестоносцы совсем утратили свой былой завоевательный пыл. Они шли, по выражению Хониата, «с настороженными ушами», не веря окружающему населению, после восстания которого «думали, что все их надежды на эти
города лопнули».
Калоян по-разному относился к знатным и к рядовым своим противникам. Жестоко расправляясь во время похода на Фракию с пленными предводителями латинян, он приказал остальных рыцарей проводить до границ Венгрии, чтобы они убирались подобру-поздорову туда, откуда явились.
В это время погиб и третий, наиболее крупный из вождей крестоносцев — глава похода Бонифаций Монферратский. Желая провести карательную экспедицию против болгар в горах близ Мосинополя, Бонифаций попал в засаду. Смертельно раненный маркиз был брошен своими вассалами, искавшими спасения в бегстве. Впрочем, и они не спаслись. Голова Бонифация
была отправлена Калояну.
Некоторое представление о размерах той опасности, которая угрожала латинянам от болгар, может дать составленная в это время легенда, которую передает в «Истории» Никита Хониат. По преданию, в левом переднем копыте одной из конных медных статуй в Константинополе была скрыта маленькая фигурка болгарина, связанного и пронзенного копьем. Фигурка была талисманом, и ее положение в копыте коня должно было служить залогом безопасности столицы империи от нападений болгар. Испуганные латиняне, говорит Хониат, разбили статую, достали фигурку и, «чтобы владеть городом вечно... и чтобы уничтожить всякую надежду (ромеев) и слухи, разрушили этот талисман», бросив его в огонь.
В борьбе с Болгарией Латинская империя получила смертельный удар и своим дальнейшим существованием была обязана лишь могучим стенам «царицы городов» да вражде между греческими государствами.
Внезапная смерть Калояна в октябре 1207 г. (он был убит подосланным убийцей в лагере болгар, осаждавших Солунь), послужила сигналом для возобновления феодальных смут в Болгарии. Некоторые крупные феодалы отпали от болгарского царя, а он был вынужден признать их независимость и наградить высокими титулами севастократора или деспота. Болгарское наступление на Балканах прекратилось более чем на десять лет.
Сын Калояна во время этих смут бежал из Болгарии и нашел приют при дворе галицкого князя; лишь несколько лет спустя, используя охватившее страну недовольство своекорыстной политикой феодальных клик, он вернулся на родину и вступил на
престол под именем Иоанна Асеня II (1218—1241). Одаренный политический деятель, он вел борьбу против сепаратизма болярства с помощью мелких феодалов и богомильских сект. В отношениях с балканскими странами Иоанн Асень вернулся к политике отца, однако обнаружил при этом гораздо большие дипломатические способности. Он искал опоры среди греческого населения: репрессии Ромеебойцы были забыты. Современник событий, византийский писатель Акрополит говорит, что Иоанн «не запятнал себя кровью ромеев». Одновременно с этим болгарский царь стремился поддерживать добрые отношения и с латинскими феодалами, рассчитывая стать регентом при малолетнем константинопольском императоре Балдуине II де Куртенэ, которого он собирался женить на своей дочери.
Наиболее опасным противником Иоанна Асеня был в то время эпирский правитель Феодор Ангел, захвативший в 1224 г. Солунь, провозглашенный после этого императором и также претендовавший на господство над Константинополем. В 1230 г. в битве при Клокотнице во Фракии болгары в союзе с латинскими рыцарями положили конец успехам Солунской империи. Войска Феодора Ангела были разгромлены, сам он был взят в плен и ослеплен. Почти не встречая сопротивления, отряды Асеня заняли большую часть Фракии и Западную Македонию. По словам Акрополита, милостивое отношение Асеня к населению привело к тому, что «все добровольно ему подчинялось, оказываясь в его власти».
За Клокогницей последовали новые дипломатические и военные успехи Иоанна Асеня. Значительная часть территории Фракии, Эпира и далматинского побережья вошла теперь в состав Болгарии; Сербия превратилась по существу в болгарского вассала. Надпись в тырновской церкви, которая была высечена по приказу Асеня на славянском языке, гласила, что царь после битвы при Клокотнице «взял все земли от Адрианополя до Драча, а также албанскую и сербскую. Только города окрест Царьграда и самый Царьград держали латиняне, но и те подчинялись руке моего величества, потому что иного царя, кроме меня, не имели и только благодаря мне они продолжали свое существование». Болгарское государство снова играло роль гегемона на Балканах.
Но если Константинопольская и Солунская империи к середине XIII в. перестали быть реальной политической силой, то на западе Малой Азии вырастала такая держава, с которой Иоанну Асеню приходилось серьезно считаться. Этой державой была Никейская империя.
