Яков Кротов. Путешественник по времени. Вспомогательные материалы.
ПУТЬ КРЕСТОНОШЕНИЯ
Оп.: portal-credo.ru, май 2013 г.
11 июня – день памяти архиепископа Луки (Войно-Ясенецкого), прославленного в РПЦ МП как святого врача и архиерея. 11 лет своей жизни святитель провел в тюрьмах и ссылках. И его размышления о страданиях имеют под собой жизненную основу.
Автобиографические записки святителя Луки сегодня издаются под шапкой «Я полюбил страдание». Такое название книги дал не автор, а современные издатели.
Это строчка из письма сыну Михаилу, которому Лука писал в начале войны, находясь в положении ссыльного в Красноярске. «Я полюбил страдание, так удивительно очищающее душу», - писал он.
Луке в это время исполнилось 65 лет, он состоял в должности хирурга-консультанта и занимался лечением раненых воинов. После 10 часов в операционной святитель шел домой и молился: в городе не было ни одного действующего храма. Все чаще давали о себе знать сердечная слабость и хроническое заболевание легких. К тому же, первое время он жил в весьма стесненных условиях. Как ссыльный, два раза в неделю был обязан отмечаться в милиции. Ночевал в сырой десятиметровой комнатке, находившейся в крыле здания школы. Вход в нее был со двора. Обстановка самая скромная: железная кровать, письменный стол, кресло, два стула и несколько икон. Он постоянно голодал, поскольку на госпитальной кухне профессора начали кормить лишь с весны 1942 года. Благо, санитарки тайком оставляли ему кашу. Улучшения произошли только к лету 1942 года, когда закончился срок ссылки.
Лука очень чутко чувствовал Пасху крестную, постоянно помня о том, что радости без креста не бывает. Собственно, об этом он хочет сказать в письме сыну. Позже, в день тридцатилетия своей хиротонии, 15 февраля 1954 года, он говорит совсем определенно: «Тяжел и тернист был мой путь тридцатилетний. Но вместе с тем он был и удивительно благим путем: благодать Божия сопровождала меня на этом пути, а свет Христов озарял его. И радость у меня, великая радость в том, что я прошел этот путь. Это было великое Божие благодеяние ко мне. Трудные годы священства своего, а вскоре и архиерейского служения, я считаю не тяжкими, а самыми благими, самыми лучшими, самыми счастливыми годами моей жизни».
«Последние почти восемь лет моего служения, - заключает Лука свою проповедь, - проходят на ваших глазах. Вы сами узнали меня, вы поняли, зачем и почему профессор хирургии стал архиереем. Объяснять вам это не надо».
Архиепископ Лука облегчал страдания людей: и физические, как врач, и душевные, как пастырь. В 1944 году он составил чин присоединения обновленцев к Московской патриархии, в котором говорилось о пастырском аспекте страдания. Вот некоторые слова, которые должны были публично произнести бывшие священники-обновленцы: «Уча свою паству идти за Христом путем тесным и прискорбным, я сам в малодушии своем убоялся страданий за Христа и избрал путь лукавства и неправды».
Если страдания связаны с путем Церкви Божией, их нельзя избегать, и Бог воздаст сторицей за всё.
Эта мысль отчетливо звучит в проповеди «Когда я немощен, тогда я силен», произнесенной в Троицком кафедральном соборе Симферополя 19 октября 1952 года. Вспоминая скорби апостола Павла и обращенные к нему слова Спасителя «Сила Моя в немощи совершается», архиепископ замечает: «Бог призирает на немощных, Бог руками их творит великие Свои преславные дела. Но есть славные великие дела человеческие, творимые людьми весьма гордыми, весьма сильными, далекими от того, чтобы гордиться немощами своими. Что скажем о них? Скажем, что в них не сила Божия совершается, а сила человеческая. А нам, смиренным христианам, надо искать именно Божией силы».
В заключение проповеди звучит призыв Луки: «Будем благодарить, будем радоваться, когда Бог посылает нам болезни, когда претерпеваем великую скорбь от смерти близких своих, когда терпим нужду, голод, холод, когда преследуют нас, когда издеваются над нами, когда поносят нас».
На этом можно было бы поставить точку. Если не одно «но». Не всякое страдание связано с крестоношением. И, даже идя вроде бы путем Божиим, можно оказаться в безблагодатной ситуации, в ситуации выбора «из двух зол».
Архиепископ Лука говорит о любви к страдании с расстояния прожитых лет. Даже во время его жизни в Красноярске страшные, то есть самые страшные годы были позади. Существует легенда, что Лука вынес пытки бессонницей, конвейером – Бог дал ему на это силы. Это так. Но все-таки кое-что следует уточнить.
После конвейера, продолжавшегося с 23 ноября по 5 декабря 1937 года, Луку заставили подписать протокол допроса. Подпись поставлена дрожащей рукой измученного человека, обессилевшего от побоев и издевательств. В протоколе говорилось, что Войно-Ясенецкий входил в состав контрреволюционной организации, и называлось несколько имен. То есть фактически Лука оговаривал других людей. Даже такого сильного человека, как епископ Лука, чекистам удалось довести до невменяемости. Это обстоятельство лишний раз свидетельствует о том, что протоколы допросов не могут быть признаны Церковью как достоверный документ. Измученный человек ставил подпись, не читая материала. И следователи дополняли его «признания» по своему усмотрению. На основании следственных дел нельзя, как это сейчас делается (напомню, что из церковного календаря 2013 года таинственным образом исчезли имена 36 официально канонизированных новомучеников, без всякого объяснения со стороны священноначалия), однозначно решать вопрос о достоинстве страдальца быть причисленным к лику Новомучеников.
Святитель претерпевал то, что было отпущено ему судьбой, всходил на свою Голгофу… Некоторые из сокамерников, прежде чем идти на допрос, подходили к епископу за благословением. Сам святитель дважды в день вставал в тюремной камере на колени и молился, не замечая вокруг себя никого. В это время в камере неожиданно становилось тихо, раздиравшие людей ссоры затухали.
Пасха воскресная всегда идет за Пасхой крестной. И крест – это реальный крест, а не риторический оборот. Его необходимо нести. Лука его нес, хотя далеко не все моменты своей Голгофы святитель осмыслил. В проповедях мы порой встречаемся с общими формулировками. С оборотами, прячущими коллизии реальной жизни.
Поэтому лишь собственное вхождение в опыт крестоношения позволит правильно понять слишком гладкие, завязанные на риторику фигуры речи выживших страдальцев ХХ века.
