Генрик Панас

Евангелие от Иуды

Апокриф

ББК 84.4П

П16

Перевод И. Колташевой

М., "Радуга", 1987

Роман 1973 г., получил премию ЦК польского компартии! См. о романе у Меня. Об авторе см. в конце послесловие Свенцицкой.

1

Alii autem rursus Cain a superiore principalitate

dicunt; et Esau et Core, et Sodomitas, et omnes tales

cognatos suos confitentur, et propter hoc a factore

impugnatos, neminem ex eis male acceptos. Sophia enim illud

quod proprium ex ea erat, abripiebat ex eis et semetipsam.

Et haec Judam proditorem diligentercognovisse

dicunt, et solum prae caeteris cognoscentem veritatem

perfecisseproditionismysterium: per quem et terrena et

coelestia omnia dissoluta essent. Et confiictionem

afferunt hujusmodi, Judae Evangelium illud

vocantes.

(Ireneus, Contra Haer. I. 31, P.G. 7, 704)

Alii autem, quos Cainos vocant, et Cainum dicunt

superna auctoritate liberatum, et Esau et Corah et

Sodomitas, caeterosque omnes ejusmodi, cognatos

suos confitentur, eosque odio habitos a Creatore, sed

nihilab eo noxaeaccepisse. Sapientia enim quod in ipsis

habebat ab eis eripuit. Sed et proditorem Judam

solum ex omnlbus apostolis dicunt hanc cognitionem

habuisse, et ideo proditionis mysterium peregisss.

Proferunt etiam illius Evangelicum,

quod ipsi composuerunt, nam ille laqeum mox induit

mercedem proditionis. Et cum ea faciunt quae

sunt vetita, angell alicujus nomen invocant, tamquam

illi videlicet intemperantiam offerentes; atque hoc in

unaquaque impudicitiae specie faciunt. Esse enim pro

variis impudicitiae formis pari numero angeios quosdam

qui operibus ills coiuntur.

(Theodoretus, Haereticos fabul. 1, 15, P.G. 83, 368) 1

Иные же, напротив, утверждают, что Каин происходит от

некоего высшего начала, признают они Исава, Корея

{Здесь и далее см. примечания в конце книги.} и

содомитов, а также всех им подобных, родственными

себе, потому что создатель борется с ними, однако никого

из них не отвергает. Мудрость же отняла у них то, что

исходило от нее, и самое себя тоже. И возглашают, что

Иуда-предатель обо всем знал и, единственный из всех,

обладавший подлинным знанием, свершил тайное

предательство, из-за него же, Иуды, все земное и небесное

нарушилось. И ссылаются на такое полемическое

сочинение, которое Евангелием от Иуды называют.

(Ириней, Против ересей)

Иные же, прозванные каинитами, доказывают, что и

Каин силой небес получил прощение, и Исава, и Корея,

и содомитов, и всех иных подобных почитают

родственными себе, хоть они и ненавидимы создателем,

но им не наказаны. Ибо Мудрость лишила их того, что

в них имела. Также сказывают, что Иуда-предатель

единственный из всех апостолов имел это знание и

потому свершил мистерию предательства. Ссылаются

также на его евангелие, оное же сами написали, ибо он

вскорости петлю на себя накинул - как возмездие

за предательство. И сколь бы ни чинили запретного,

призывают некоего ангела, словно бы ему свою

невоздержность выказывая. И делают сие во всех

своих бесстыдствах, ибо для каждого бесстыдства

якобы соответствующее число ангелов имеется,

такими деяниями ангелам воздают хвалу.

(Феодорит, Басни еретиков) 2

Qui Caiani vulgo nuncupantur, haeresiam suam a Caino

cognoverunt. Hunc enim praedicant, et parentem suum

appeilant. Qui quidem variis, ut ita dicam, e fluctuum

jactationibus emersi, eodem in saio etprocelia conflictantur;

ac velut e spinis e vepribus eminentes, unaque spinarum strue

comprehensi duntaxat appelationibus discrepant. Nam

spinarum genera quidem varia sunt; sed ad pungendum

nocendumque vis omnibus est communlter insita.

Igitur Caiani a potentiori quodam virtute ac coelesti

auctoritate derivatum esse Cainum praedicant, necnon et

Esau, et Core cum suis, itemque Sodomitas; Abelum vero ab

imbecilliori virtuteprodiisse. Quamobrem illos omnes opinione

sua laudandosac secum necessitudine conjunctos asserunt,

deque ejusmodi cum Caino et Sodomitas, Core et Esau

cognatlone gloriantur, ac perfectae sublimiorique scientiae

illos ascribunt. Ideo mundi hujus opificem putant, cum ad

eos funditus profligandos incuberet, nocere nihil omnino

potuisse. Abeo quippe semetipsos occultasse, et in supremum

Aeonem esse commutatos; unde et fortissima illa virtus est.

Nam illos ad sese Sapientia utpote necessarios admisit.

Propterea Judam accurate omnia haec habuisse perspecta

memorant. Quem quidem affinem suum jactitant,

eidemque exceilentem quamdam vim cognitionis attribuunt.

Quod usque adeo defendunt, ut ejus nomine inscriptum

opusculum circumferant, quod Judae Evangelium appellant.

(Epiphanius, Haeretici, 38, I, P. G. 41, 653) 2

Прозванные повсеместно каинитами, они свою ересь ведут

от Каина. Его славят и родоначальником своим именуют.

Оные, поднявшись из разных, коли можно так сказать,

кипящих вод, перечат друг другу, в одной бурном море

будучи, как бы выглядывая из терний и шипов, и, все вместе

тернием объятые, между собой разнятся лишь прозваниями.

Ведь и тернии бывают разные. А к борениям и причинению

кривды все вместе имеют врожденную склонность.

Вот каиниты и возглашают, что Каин от некоей высокой

силы происходит, и Исав, и Корей со своими приверженцами, а

также и содомиты. Авеля же, их разумением, меньшая

сила породила. Потому и возглашают, упорствуя, что те,

их мщением, достойны хвалы, а они, каиниты, связаны

с ними родственными узами, и бахвалятся сими узами с

Каином и содомитами, Кореем и Исавом и высшее знание

им приписывают. И потому считают, что создатель

мира сего, когда хотел их искоренить, никакого вреда

не смог им причинить. Они же сами скрылись от него

и обратились самыми высокими демонами. Отсюда

и наивысшую силу имеют. Потому их, как необоримых,

осенила Мудрость. Вот и поминают, что Иуда все это

досконально провидел. Чванятся, что он их родич, и

признают за ним особое знание. Притом столь упорствуют,

что под его именем распространяют писание, именуют его

Евангелием от Иуды.

(Епифаний, Еретики)

Дорогой друг, слишком о многом любопытствуешь: трудно поверить, что руководит тобой, как утверждаешь, обычная любознательность, свойственная исследователям и любителям истории человеческой мысли. Жажда всезнания - парадокс нашего разума (назначение коего, по моему мнению, - цели практические), а в истории такое всезнание - неосуществимая мечта, хотя и мужи наиобразованнейшие не находят сил отказаться от подобной пытливости.

Ведь и философ, взыскующий конечной истины мироздания, забывает: любое слово в его умозаключениях есть понятие, а любое понятие абстрактно.

Абстракция уже ех definitione {По определению (лат.).} не является реальностью, следовательно, наше знание о реальности - собрание понятий, не являющихся реальностью.

Выбирая из двух позиций: либо реальность истинна, либо истинно наше знание о ней, я склоняюсь к первому. История, конечно, не понесет ущерба, ежели мы признаем, что она, история, есть лишь субъективное представление, в любом случае исключающее достоверность.

Хуже, когда истории приписываем значение сущего - тогда рискуем впасть в противоречие, о коем шла речь выше.

Заметить сие считаю необходимым, поскольку требуешь описать давно минувшее, а оно, мне представляется, может иметь весьма серьезные последствия для судеб мира, не намеренного вопреки злоречивым пророкам завершить свое существование на нашем поколении.

На склоне лет все, ранее обязывавшее меня молчать, уже не существует, потому собираюсь исполнить твою просьбу и оставить свидетельство событий, в коих сам принимал участие либо о коих наслышан из достоверных источников.

Однако свидетельство - это еще не история, хотя оно в равной степени сомнительно, ибо omnis homo mendax {Любой человек лжив (лат.).}, о чем знает каждый судья. Нет двух одинаковых показаний по одному делу, даже случись оно за день до того на рынке. Чего же стоят свидетельства о фактах давних, через несколько десятков лет неожиданно оказавшихся весьма важными для нынешнего поколения или для наших потомков?

Я не убежден в сугубой серьезности этого дела, но желание ответить на твои вопросы склоняет меня к исполнению просьбы, при сем учитываю, кстати, твой скептицизм насчет слухов, разглашаемых миссионерами секты, проникшими в иудейские общины даже африканских, испанских и галльских провинций. Учитываю также и злокозненные сплетни, устные и письменные, касательно моей особы, говоря точнее, касательно моего alter ego; уверяю тебя, сплетни ничуть не меняют мое отношение к самому делу, хотя, даже усмиренный летами, порой прихожу от них в ярость.

Наговоры во множестве кружили среди простонародья, но до сего дня не обращал внимания на клевету - были на то свои причины. Ныне причин этих нет, а мои годы освобождают от когда-то добровольно принятых обязательств.

Болезнь эпохи, как понимаю из твоих сообщений, разрастается куда шире, нежели я предполагал, и, быть может, все, что мы, современники, считаем пустяками (я, кстати, не держусь такого мнения), поднимется огромным древом и своей тенью омрачит всю империю.

Между нами говоря, мне все едино, будет ли сия тень губительна для империи, хотя поистине не ведаю, что горше: деспотизм мирской или священнический, ибо, как говорит Гораций: quidquid delirant reges, plectuntur Achivi {За все безумства царей расплачиваются их подданные (лат.).}.

Мысль об упомянутом недуге заставляет сомневаться, беспокоит, ибо, случись так, вынужден признать: человек, о коем любопытствуешь, поистине был мужем провидения. Вопреки известной максиме: умный не откажется изменить свое мнение, - в жизни не любят отбрасывать привычные суждения, в мои же годы, когда не за горами и столетие, не хочу переживать потрясений.

Хотя я вообще отказался (о чем тебе сказывал) от веры предков, с ходом времени, когда старость уже мутит разум, порой является неуверенность, прав ли был, поддавшись некогда искушениям эллинских мыслителей. Твоя просьба лишний раз заставила взвесить все и преодолеть слабость: снова уверен я в моей правоте. Надолго ли? Того не знаю. Сдается, времени достанет упорядочить и написать все, что видел, о чем слышал, дабы мирно почить, повторяя вслед за Екклесиастом: суета сует, - все суета!

Принимая во внимание очередность и великое число вопросов, все свидетельства я изложил в твоей же последовательности, хотя поначалу имел другие намерения.

Не уверен, пригодятся ли мои воспоминания, возможно, больше почерпнешь от Иосифа, вольноотпущенника Флавиев - оный издавна возится с иудейскими делами. Правда, написанное им еще не доказывает основательного понимания событий давнишних, более давних, нежели пережитое им самим. Согласен, писатель он дотошный, использует все, чуть ли не сплетни, однако ж весьма небрежный компилятор, начисто лишенный прагматического чутья. Далеко ему до Корнелия Тацита, тот наверняка станет для римлян новым Фукидидом.

У Иосифа мало найдешь об интересующем тебя предмете - едва несколько кратких сообщений, слышанных, верно, от фарисеев, а значит, традиционных для религиозной секты, к коей принадлежал. Мне же будет приятно, более того, лестно, если в истории, которую намереваешься писать, используешь мои воспоминания, ибо нимало не сомневаюсь, решаешься на труд лишь в интересах истины, из чистого влечения, а потому создашь произведение достопамятное.

КНИГА ПЕРВАЯ,

в коей сказывается о том,

как я свиделся с Иисусом Галилеянином впервые.

1. О воспитании в отчем доме. 2. Пребывание в Кариоте. 3. В Тивериаде. 4. Кем была Мария? 5.0 морали галилеян. 6. Тарихея. 7. Кем могла бы стать Мария? 8. Отступление о Герме, о его секте и эротическом приключении Гермы с двенадцатью девственницами. 9. Первая встреча с Марией и несбывшиеся надежды. 10. Изгнание Марии из Тивериады. 11. Что произошло за городом. 12. Всяческие самозванцы предводительствуют народом и сеют смуту в Палестине. 13. О мессиях. 14. Первые вести о равви Иисусе. 15. Мудрец Сиддхартха Гаутама и его учение. 16. Что такое нирвана. Пути ее достижения. 17. По следам братства Иисусова. 18. Встреча с Иисусом. Внешность Иисуса. 19. Несколько замечаний о логиях, или речениях. 20. Долго ли можно выдержать показательные риторические выступления. Симпозиум у Плиния Цецилия Младшего. История Филоксена с Кифер. 21. Сцена экстаза. 22. Молитва кадиш. Братство Иисусово и первые наблюдения его обычаев. 23. Разговор с Марией, предложение супружества. Могло ли что-нибудь из этого получиться? 24. Отказ, причины отказа, замечания о мифомании и абстрактных понятиях. 25. Обещание сестринской любви. 26. Иисус и его община. 27. Иоанн, проповедник с Иордана, его учение и устав. 28. Откровение Иисуса. О чем возвестил ему дух божий. 29. Позднейшие о сем факте россказни. 30. Отношение Иисуса к слухам о нем среди простонародья. 31. Еще раз об Иисусе. Его отношение к женщинам, к соблазнам телесным, коим не противились его последователи. 32. Первоначальные трудности с общиной. Золотой ключ.

1. Случилось то в дни ранней юности - на щеках моих едва пробивался первый пушок. Отец мой Симон Бар-Садок, банкир и совладелец крупного александрийского торгового дома, позаботился о том, чтобы я получил блестящее образование. И хотя в семье соблюдались традиции иудейские, обширные связи с иноверцами не позволяли строго держаться многих стародавних обычаев, напротив, иные из чужестранных, особенно греческие, почитались, и весьма прилежно, ежели не хотел человек прослыть азийским выскочкой. Обхождение римское надлежало знать всенепременно, хотя сие вовсе не было обязательным предметом изучения, как у вас в Гадесе или вообще в западных провинциях, где единственно культура римская почитается изысканной, а латынь - языком людей просвещенных. В Александрии, и повсюду на Востоке, все исходившее от Рима едва терпели - да и то сказать: мало приятны тяготы, навязанные завоевателями.

У нас привился и по сию пору владычествует дух эллинский, и хотя не столь безраздельно, сколь в дни моей юности, однако же свет его лучезарен и поныне.

Итак, сошлось: помимо искуснейших учителей иудейских, коих стараниями поднаторел я в науке и традициях нашего народа, о развитии моем заботились греческие педагоги, хаживал я и в Мусеион.

Недолгое время приобщался науке славного Филона - ему поклонялся со всем пылом юности, увлеченный замыслом учителя сочетать иудейскую метафизику с платонизмом. И хотя взглядов Филона ныне уже не разделяю, вернусь к ним, когда речь пойдет о доктринах различных иудейских сект - разумеется, коль наберусь терпения толковать всевозможных путаников.

Питая дух свой столь разными и противоречивыми науками, я постоянно пребывал между Сциллой и Харибдой, сомнения во множестве смущали меня, и мало-помалу я преисполнился неверия во все, что не определялось строго естественным порядком вещей. Однако еще прежде произошли некие события, и я, как то свычно юности, очертя голову бросился в другую крайность, и с вящим рвением, нежели в науку.

2. Интересы торгового дома требовали, дабы кто-нибудь из семьи пекся о деле и в палестинских амбарах и конторах. Так очутился я в Кариоте, близ горы Хеврон, - там находились наши большие зернохранилища. Убогий городишко, ежели вообще того названия заслуживало селение, где, кроме нескольких лупанаров и ночлежных домов, нет приличных строений, был обязан жалким своим существованием нашей конторе, а вернее, каждодневным караванам со всевозможными плодами земными, да еще погонщикам мулов и верблюдов, носильщикам, одним словом, всякому отребью, пропивающему немалые заработки, случись только подходящая оказия. Наведя сносный порядок на складах и в счетных книгах, я принялся подыскивать честных людей на место шайки прохвостов, а это, как известно, весьма нелегко.

3. Проживши в Кариоте год, перебрался я в Тивериаду, а после в Кесарию-Панеас, или Кесарию-Филиппову, - города, по азиатским понятиям, вполне цивилизованные. В Тивериаде приключилось со мной то, чего не избегнет любой молокосос, вкушающий от запретного плода вдали семьи, да к тому же со значительным капиталом. Как и все в нашем роду, я проявлял должную воздержанность в личных расходах и финансовых операциях - ради приумножения состояния. Таковые свойства, не благоприобретенные, а сугубо врожденные, побуждали правление торгового дома без долгих околичностей доверять ответственные должности молодым членам семьи, и доверять более охотно, нежели старым, опытным работникам со стороны. Последние подвизались на ролях советчиков, а тайно занимались изветом, в чем довелось убедиться совсем не вовремя для моих планов. Однако об этом после.

4. В Тивериаде проживала некая девица красоты удивительной, хотя и темного происхождения. Галилея повсеместно славилась людьми статными и пригожими, быть может, вследствие неслыханного смешения рас и народов в здешних местах. Потому, верно, иудеи и считали галилеян людьми без роду-племени, а то и неиудеями вовсе, ежели блюсти чистоту крови.

В Марии, синеокой и златовласой, текла, верно, кровь кельтских или германских воителей, а может, в ее роду проклюнулось нежданно-негаданно семя, зароненное в стародавние времена каким-нибудь хеттским завоевателем. Вообще в Галилее не больно-то ценили чистоту крови, а по вере и воспитанию Мария была иудейкой. Бедность и красота привели ее на ложе римского военачальника, ничего не скажешь, любил он ее, окружил роскошью, разумеется, не из скромного своего жалованья, а с поборов, взимаемых без зазрения совести с купцов да с пограничного сброда, что испокон веку промышляет контрабандой.

5. Галилеяне народ своевольный, нрава строптивого, особенно здесь, на западном берегу Генисаретского озера; однако явный блуд с римским офицером несвычен был любому моралисту, Марию равно хулили фарисеи, книжники и простолюдины. Совсем иное дело блудодейство с единоверцем - хоть и немалое прегрешение, да не столь разительное; а уж телесная коллаборация с завоевателем и на измену смахивала.

6. Мария родилась в Тарихее, на здешнем наречии именуемой Магдала-Нумайя, что означает Башня Рыб. Небольшое селение находилось на берегу Генисаретского озера, в двадцати восьми стадиях от Тивериады. Наш торговый дом держал здесь соляные амбары и рыбные солильни, рыбу заготовляли для военных поставок.

Незадолго до Иудейской войны, при кесаре Нероне, селение выросло в портовый город - в гавани укрывалось до двухсот тридцати рыбачьих лодок. Иосиф Флавий сообщает - в Тарихее, мол, насчитывалось тогда сорок тысяч жителей. Не верь ему - десятькрат менее.

В этом селении и выстроил я виллу в греческом стиле, с пляжем и садами, дабы иметь где достойно принять высоких гостей, с которыми доводилось вести дела; усадьбой я мог распоряжаться по своему разумению, тем паче что предусмотрительно занес владение в реестр на свое имя. Здесь бы и предаться усладе душой и телом, да что поделаешь - никогда не ступила сюда нога той, без кого дом утратил все свои соблазны. Так и не поселился я на вилле и не продал усадьбы, хотя некий сирийский купец предлагал солидную сумму, вознамерившись завести элегантный лупанар для высших военных чинов. Как видишь, не только Иосиф Флавий впадал в крайности.

7. Девица, о коей речь, и в самом деле прельстительная, каждым движением своим, каждым изгибом тела достойна резца греческих скульпторов; в числе многих достоинств небо одарило ее, а сие и подавно редко случается, разумом ясным и чистым - в полную противоположность древнему ее ремеслу. Скверна не коснулась ее духа, чистого, склонного к экзальтации. Она могла бы стать Аспасией, коли правду говорят, будто жена Перикла была гетерой; воистину, склонись Мария ко мне, я нашел бы скульптора, и, как Пракситель Фрину в Афродите Книдской, он запечатлел бы Марию в Афродите Анадиомене. Что поделаешь - Мария отвергла все.

8. Встретился я с Марией ненароком, она возвращалась с купанья, пригожая, будто нимфа речная. Увы, мне счастье не послужило, как послужило некоему Герме (надо полагать, судьба лишь глупцов балует дарами). Герма, египтянин, влюбился в свою госпожу, римскую даму именем Родэ, застав ее за омовением. Ныне, слыхивал я, Родэ сделала Герму вольноотпущенником. Повсеместно почитают его пророком, пребывающим в близости к самим небожителям. Прочитал я недавно его книгу, называемую "Пастырь", усомнился, имеют ли что общее с культом Иисуса явные плоды фантазии, плоские притчи и откровения, ибо ни разу не упоминается в них имя Иисусово и не приводится ни одной мысли из его учения. Зато иудейские доктрины в трактате Гермы вполне явственны, а piatio {Искупительная жертва, очищение (лат.).} и ecclesia {Церковь (греч.).}, каковые пытаются создать в Риме его почитатели, - просто новая секта.

Сдается мне, творение Гермы использовали присные Симона-Кифы-Петра (в иных общинах весьма влиятельного) с целью еще пуще возвеличить его. Поразительно сходство бесталанных писаний Гермы с неким текстом, уведомляющим, Иисус якобы обратился к Симону, парафразируя его прозвание: Ты - Кифа-Петр (на здешнем языке Кифа - камень), и на сем камне воздвигнут церковь мою. А я скажу не обинуясь, Иисус даже слишком хорошо знал, сколь недалек этот добрый человек, дабы поверить ему подобную роль, к тому же учитель и не думал об основании экклесии. А у Гермы в благоприятных условиях идея церкви как определенного института уже явилась.

В его откровениях экклесия секты - башня, возводимая на камне ангелами. С притворной наивностью спрашивает он своего проводника Пастыря: - Почему камень сей так стар, а врата (церкви) новые? На что Пастырь ответствует: - Слушай и разумей, глупец, камень и врата - се сын божий.

Толику далее Пастырь поучает: - Имя сына божия беспредельно и могущественно, весь мир им держится.

Из этих и иных умствований вывод напрашивается единственный: церковь Гермы - еще одна секта, либо не признавшая земного бытия Иисуса, либо имя его по неведомым причинам утаившая.

Сдается, речь идет скорее о первом. Моим разумением, Герма сам и есть автор упомянутой метафоры, выспренней и наивной в равной мере, а сподвижники Симоновы уже после признали ее своею и приписали Иисусу.

На "Пастыре" задержался я небеспричинно: в сем громогласном сочинении (и смех и грех читать!) описывается, к примеру, одна ночка, проведенная Гермой в эротических шалостях одновременно с двенадцатью девственницами, девицы же искусно ласкали его, подобно александрийским блудницам. Не слишком-то сведущий в логике, богобоязненный муж невинность свою спешит заявить: девицы, мол, добродетельны, одну из них и впрямь именует Непорочностью. Хоть и славились девицы добродетелью, далее Герма признается: дабы избежать искушения, молился всю ночь. И к чему бы? Ведь уступить добродетели - не грешно, количество же искусительниц лишь упрочило бы заслугу нашего многодоблестного мужа. А псевдопророк даже не замечает всех своих несуразностей; однако оставим его и вернемся к Марии.

9. Прекрасная дщерь Галилеи окинула при встрече благосклонным взглядом мою привлекательную юность, я столбом врос в землю, пораженный ее грациозными прелестями. Может, улыбнулась она столь обольстительно, что и у аскета задрожали бы колени, не помню наверное, а возможно, с любопытством взглянула на меня; так или иначе, эта встреча побудила меня действовать.

Я прикинул что к чему, дабы поближе познакомиться с прелестницей. К сожалению, она осталась верна военным доспехам и белокурой шевелюре варвара, состоявшего на службе у Рима. Увы, и сегодня должно признать - офицер принадлежал к типу воинов, что всегда и повсюду покоряют женские сердца, ибо женщины в заблуждении своем полагают: кто ловко владеет мечом, столь же ловко владеет и другим оружием.

С подобным положением дел я не мог примириться и не щадил сил моих - сплавить бы подальше докучного воителя. Наш торговый дом по-прежнему вел обширные дела с высокопоставленными римскими сенаторами и столь уважаем был на бирже Города у Янусовых ворот, что в угоду мне строптивца быстрехонько спровадили в Испанию. Звание, будь он и большим военачальником, а не просто сотником пограничной стражи, не имело значения. Транслокацию произвели с повышением, дабы усладить горькие слезы прощания - не люблю причинять лишних огорчений.

Я уповал: покинутая любодеем Мария бросится за утешением в мои объятия, довольно надежные во всех отношениях - закаленные постоянными упражнениями в гимнасионе, ну, а в денариях оные объятия ценились в несколько миллионов, не собственных, разумеется, однако предоставленных в мое полное распоряжение.

Да разве поймешь сердце женщины? Все мои достоинства не возымели ровным счетом никаких последствий; мы оба даже отдаленно не предчувствовали, как ее равнодушие отзовется в наших дальнейших судьбах... Оскорбленный, распаленный любовью, я возлелеял хитроумный замысел: повергнуть неблагодарную в прах, дабы затем, опозоренную и убитую горем, возвести до статуса моей наложницы.

10. За деньги без труда удалось подуськать чернь. Повсюду хватает старых баб, ханжей и святош, что только и ждут случая затравить молодую и красивую блудницу, коли та по неосторожности привлечет к себе внимание. Женщин разной веры и свычаев трогательно роднит ненависть к гетерам. Иудейки, гречанки и сирийки выказали завидное согласие в добродетельной своей непримиримости. Они гнали Марию по городу, оплеванную, избитую, волосы обкорнали ножницами для стрижки овец. Комья верблюжьего навоза, гнилые фрукты и всяческая дрянь летели бедняжке вслед и довершали позор. С кровли моей виллы я все видел: по лицу ее и телу растекалась смрадная жижа.

11. Моим людям было велено за городом отбить Марию, иначе гонимую неминуемо закидали бы каменьями, и увезти в Тарихею; однако за стенами города случай спутал все мои расчеты. Некий бродячий проповедник со своей паствой из женщин и рыбарей опередил наймитов.

Позднее меня оповестили так: демоны служили проповеднику, они-то и усмирили разъяренную чернь. А бродяга и присные его взяли Марию с собой и потому, верно, не вошли в город, а заночевали в селенье поблизости.

Признаюсь, я растерялся и не предпринял никаких энергических мер, просто велел своим соглядатаям следовать за сим божьим стадом и доносить обо всем по мере надобности. Велел я также разведать, кто таков проповедник и чью руку держит.

12. В те поры в Палестине куда ни кинь вещали бродячие моралисты, пророки и проповедники, возводя свой краткий успех на легковерии темного люда. Об иных шла громкая молва.

Некоего Иезекию признавал и синедрион - иудейский сенат, а точнее, верховное судилище, ибо так надлежит перевести название: бет дин хаггадол. Иезекия, свидетельствует Иосиф Флавий, вовсе не промышлял разбоем, а, будучи духовным пастырем, объединил несколько тысяч верующих и, подобно Маттафии Бар-Ионе, предку Маккавеев, вознамерился освободить иудеев от иноземного владычества, разумеется, чтобы самому прибрать власть к рукам. Имена Иезекии и сына его приводят на мысль славный род, чтивший традиции Израиля, хотя промышляли они в Галилее, на границе с Сирией, в горах, изобильных расселинами и пещерами, где смутьяны всегда могли найти убежище.

Иезекия затеял бунт против Ирода, сына инородца Антипы-идумеянина и аравитянки Кипрос, в жилах оного Ирода не текло и капли иудейской крови (хотя в таких делах ничего нельзя утверждать с полной уверенностью). Отец назначил его наместником Галилеи. Сам Антипа правил Иудеей при этнархе и первосвященнике Гиркане II. Оба властвовали милостью Рима и самого Юлия Цезаря, посему народ ненавидел их, а иерусалимская знать и синедрион не без основании опасались ловкого идумеянина, только и выжидавшего наследовать Хасмо-неям.

Иезекия прослыл в простонародье посланником божиим, даже из-за имени своего, означавшего: Яхве есть моя сила. Синедрион меньше опасался его, нежели алчного сына Антипы. Однако двадцатипятилетний в ту пору Ирод разгромил немалые силы Иезекии, а его самого и ближайших сподвижников казнил без суда.

За позорную смерть отца встал отомстить сын Иезекии Иуда. С такими же воззывами, что и отец, собрал он внушительные силы, изрядно вооружил бунтовщиков противу Ирода и захватил царский замок в галилейском городе Сепфорисе, положенном как раз на половине пути между Вифлеемом и Тивериадой. Благодаря добытым трофеям - в Сепфорисе находились большие склады оружия - он создал немалую армию, а себя провозгласил помазанником божиим - мессией. Иуда этот весьма болезненной занозой застрял в боку Иродовом, а царя и так извести старались с разных сторон, однако куда более невыносимо уязвил его вскорости невольник по имени Симон, наперсник, коего царь сам поставил главою стражников против Переи на границах Мертвого моря и с тем умыслом поверил ему крепость близ Иерихона.

Симон снюхался с кочевниками Переи и вождями соседних племен, что исповедовали культ Яхве, искаженный язычеством. Муж пригожий, в обхождении учтивый, он сумел заслужить ласку Ирода, весьма скупого на милости. Слыл Симон и воином доблестным, наделенным силой непомерной по образу и подобию греческих героев.

А посему, достоинства тела и духа к пользе своей обративши, а также вовремя слух распустив, царского-де он роду, снискал Симон доверие у пограничных племен, они-то скорехонько и возгласили его царем.

Едва Ирод почил навеки и во всех пределах началось великое смущение, Симон прежде всего захватил дворец, возведенный идумеянином под Иерихоном в честь матери своей Кипрос. Богатейшая резиденция в греческом стиле, с агорой для торговых нужд и собраний, банями и амфитеатром, блистала неслыханной пышностью. Дворец Симон избрал постоянным обиталищем, в тронном зале принимал послов, осенив чело свое монаршим венцом.

Недолго, однако, довелось Симону царить во дворце - подожженный варварами-номадами, дворец сгинул в огне со всеми своими сокровищами. И тогда Симон, уверенный в себе и войске, собранном под его стяги, принялся воевать один за другим замки по обоим берегам Иордана и обосновался в этих краях, нешуточно угрожая самой Иудее.

Архелай тогда пребывал в отсутствии - после Иродовой смерти отправился в Рим присмотреть в столице за своими наследственными правами.

На беду себе затеял Симон смуту, в равной мере опасную и для наследников Ирода, и для владычества римского. Римский военачальник, некий Грат (не Валерий, будущий прокуратор Иудеи, а командующий наемным самарянским войском), поелику Симоновы происки взбудоражили земли, его попечению вверенные, двинул на самозванца все свое войско и гнал до самой Переи, а загнав в горное ущелье, самолично отсек ему голову.

Вскорости явился в пустыне Иудейской новоявленный монарх по имени Атронг; всего-навсего шейх кочевников, он огласил себя царем, а своих четверых братьев - наместниками провинций, выкроенных из захваченных земель Иудеи, Самарии и Переи. Держались его в основном набатеи, однако же прислушивался к нему и иудейский плебс, не жаловавший ни Рима, ни Иродовых потомков.

Прирожденный властодержец, Атронг, не имея ни малейшего понятия о правлении страной, завладев царской короной, придерживался справедливости и обуздал непокорные шайки номадов, оравы всяческого сброда и беглых воителей. Грабил он только богатеев, потрошил римские отряды да пограничные посты царской стражи, а добычу делил по совести среди бедняков и пастухов - пустыня никогда не могла их накормить вдосталь; потому и низошел при нем на страну лад и покой.

Царствовал Атронг благополучно несколько лет, в те времена во всех Иродовых наследственных пределах, куда входили Идумея, Иудея, Самария, Галилея, Перея, Батанея, Гавлан, Авран и Трахон, непрестанно разгорались смуты и рыскало множество кандидатов на трон, мессий и тому подобных честолюбцев. Водили они за собой толпы - порой и в тыщи - вооруженных лиходеев, захватывали замки и города, бились с римлянами, не гнушались и обычным разбоем. Повсеместный гнет самую мысль о мессии-освободителе делал сладостной, тьма-тьмущая людей готова была головы сложить за очередного взалкавшего славы претендента.

13. Бродячего проповедника, уведшего Марию, я счел поначалу (и не без оснований) таким же пророком или мессией, только еще на пороге своей карьеры. В священных книгах религиозного культа иудеев немало пророчеств о посланнике божьем, что явится и спасет Израиль из неволи, в прах повергнет врагов и воцарится одесную Яхве над всеми народами. Поскольку при возведении на престол иудейских властителей и первосвященников свершалось помазание, знаменовавшее божественное изволение, оного героя-спасителя на здешнем языке метафорически именовали мешиха, сиречь помазанник.

14. По мере поступления новых вестей мне привелось сменить первоначальное мнение. Равви (dominus, magister), чьи спутники позаботились о Марии, благовестил учение, близкое доктринам известной мне общины сынов света, разве что без их сурового устава, смягченное, напротив, всяческими гуманными оговорками. Да и воинственных склонностей, по всей видимости, этот равви чурался.

Из полученных донесений составил я мнение: в проповедях учителя сказывались эллинские влияния, от Сократа и Платона до пифагорейцев и Аполлония Тианского. Гораздо позднее вызнать случилось: не знал Иисус философии, даже в иудейской доктрине не был сведущ, и все, чему учил, излилось из сердца его.

Многажды убеждался я, что иные моральные истины присущи человеческой натуре и являются в мир сами собой в разные эпохи.

15. Так, немало уж лет тому друг из Персеполя известил меня о неведомом мыслителе именем Сиддхартха Гаутама, жившем не менее пяти столетий назад в землях шакьев. Царского роду, в поисках истины он отрекся от власти, семьи и жизненных утех, бродил с учениками своими и проповедовал, умер в преклонных летах, отравившись свининой, а это, моим разумением, несообразно с мудростью и аскетизмом, поелику мясо свиньи жирное, тяжелое для желудка, и мудрецу пожилых лет пристало гнушаться подобных излишеств. И все-таки последователи, именовавшие себя ариями, или святыми, нарекли его спасителем мира, точнее Тем, Кто Проторил Путь к Спасению (на их языке - Татхагата).

Хоть и попрекнул я его невоздержанностью, надобно сознаться: наука восточного мудреца отличима глубиной и проницательностью, удивления достойными, ибо взросла в диком краю, о котором мало что ведомо - разве что раскинулся где-то в окраинных пределах Индии, в сени поднебесных гор...

Главная доктрина Гаутамы изложена в одной из проповедей, а суть ее примерно такова:

Вот благородная истина о страдании:

рождение есть страдание,

старость есть страдание,

и болезнь тоже страдание,

и смерть страдание;

приближение к ненавистному - страдание,

страдание - отсутствие наслаждения,

и всякое неудовлетворенное желание

тоже страдание.

Воистину, из всех пяти качеств индивидуального рождается страдание.

А вот благородная истина о пути,

что ведет к освобождению от страдания;

это благородный

срединный восьмеричный путь:

истинная наука, истинное слово,

истинная жизнь, истинное хотение,

истинная концентрация, истинная медитация,

полная света и мудрости,

что ведет к покою,

к нирване.

Философия Гаутамы премного напоминает мне Гераклита. Мир Сиддхартхи полон страдания, преходящ и лишен души (самопознания). В нем нет вечной сущности, обладающей истинным бытием. Все сущее и всякая вещь, хотя и предстают нам неделимыми и вечными, на деле изменчивы и преходящи. Так и в человеке компоненты индивидуальности его - тело, чувства, восприятие, разум и сознание - беспрестанно меняются. Старец уже не тот, кем был в колыбели и даже мгновение назад. Всякий момент человек прежний исчезает, на место его является новый, имеющий в предыдущем свое начало. Существование - лишь становление, эфемерная конфигурация событий. Непрерывное изменение - вот сущность видимого мира, а все концепции постоянства бытия - лишь иллюзии космического заблуждения, из коего возникают обманчивые призраки индивидуальности.

16. Куда же ведет благородный путь Гаутамы? И что такое нирвана? Я уразумел так: это угасание индивидуального, растворение в среде - в сознании, сверхличностном до такой степени, что не является уже никаким сознанием, в сем и заключена неограниченная полнота счастья, не подверженная никаким переменам, состояние не-уничтожения и не-существования.

Основные этические идеи учения Гаутамы сводимы к двум элементам. Первый, катарсис, еще при жизни позволяет достичь экстатических состояний вплоть до освобождения от индивидуальности. Второй элемент, этическое единство всего живого, майтри - бесстрастная приязнь к людям и животным, и каруна - сострадание всему и вся перед лицом зла, греха, насилия, произвола.

Надеюсь, я не слишком утомил тебя, дорогой друг, столь обширным отступлением, не имеющим прямого касательства до моего повествования, к тому же и самой проблемы не исчерпывающим: просто-напросто вспомнился мне диспут и наша последняя встреча на твоей роскошной вилле в Байях. Кому бы взошло на ум, что все наши тяжкие и порой тщетные борения мысли уже пятьсот лет назад обуздал и заключил в стройную систему мудрец, поедавший свинину в далекой варварской стране.

17. Однако вернемся к Марии, Мои соглядатаи, простые деревенские лавочники, не имеющие ни малейшего понятия о субтильной природе иных вещей, приносили более плевел, нежели зерен, однако мелькало в их доношениях нечто, разжегшее мое любопытство. А беспокойство за Марию, вожделение - оное буйно пылало в ее отсутствие - склонили меня к решению и перевернули всю мою жизнь.

Поверив дела старому опытному служителю Заведею, сам я препоясал чресла и, одетый бедняком, пустился вслед за странниками, на крайний случай укрыв под хламидой увесистый кошель с сестерциями и верительные грамоты в отдаленные фактории - далеко не все наши служители меня хорошо знали: с иными виделся мимоездом, с другими встретиться и вовсе не случалось оказии.

18. Ныне уже не упомню, в какой местности настиг проповедника с его паствой. Где-то в рыбачьем селении на берегу Генисаретского озера; жили здесь люди простые, доверчивые, развратной цивилизации непричастные.

Молчком присоединился я к толпе женщин и мужчин, окружавших равви. Он стоял на холмике, опершись на пастуший посох. Возле него люди сидели на корточках или опустились на колени, чтобы не заслонять учителя стоявшим поодаль, и мне удалось рассмотреть его.

Потихоньку протиснулся я поближе сквозь плотно сбитую толпу, молчаливо внимавшую глуховатому голосу; на меня никто и не глянул.

В наброшенном поверх гиматия плаще из верблюжьей шерсти с капюшоном на манер римской пенулы, потертом и линялом, равви выглядел лет на сорок или немногим больше. Годы избороздили морщинами бледное удлиненное лицо, не тронутое загаром, - такие лица не встретишь среди простолюдинов.

Долго всматривался я в черты этого лица, желая распознать нрав учителя. Профиль четкий и выразительный, а подбородок, окаймленный опрятной редкой бородой, очерчен мягко. Легкая кроткая улыбка блуждала на губах, приоткрывая здоровые зубы, явно не ведавшие изысканных блюд - от излишеств зубы гниют и чернеют. В глазах, глубоких и серых, словно весенняя туча, светилось невидящее вдохновение, примечаемое у пророков и одержимых. Когда глаза его ненароком задержались на моем лице, мне сделалось не по себе под этим невидящим взглядом.

19. Не упомню, о чем тогда поучал, верно, о чем всегда - о любви, милосердии, о грядущем господнем дне, когда малым сим воздастся по справедливости, а великие и богатые судимы будут. Может статься, и речение привел из тех, что так охотно слушает люд в торговые дни, столпившись вокруг уличных сказителей.

У меня в библиотеке хранятся писанные кем-то подобные логии. Назидательные поучения во множестве слыхивал я и сам, иные, сдается, - лишь чья-то досужая поделка либо переиначивание известных притчей, доселе популярных в Палестине, где широко навыкли оглашать всенародно религиозные и политические сентенции.

В Иисусовом окружении, пожалуй, никто не удосужился бы записывать его поучения, да и вообще сомнительно, был ли кто, кроме нас с ним, знающий грамоте. Десятилетия минули, а я досконально помню многие притчи, и другие могли держать их в памяти и пересказать переписчикам. Одно пробуждает сомнения: как отличить реченное Иисусом от измышленного другими. Ибо собрание логий в моей библиотеке поражает множеством противомудрствований, хотя Иисусова наука была довольно цельная, и даже когда события обратили его в вожатая повстанцев, последователен остался в своих взглядах до конца.

20. А в тот день он проповедовал долго, много дольше, чем я привычен выслушивать. По натуре своей не выношу любых, даже самых высоких словес - делается невыносимо скучно. Человек образованный, я преимущественно читаю и не люблю слушать, а посему весьма сочувствую моим римским друзьям, обреченным многочасовым мукам на показательных риторических выступлениях: из-за светских уложений они не в силах отказаться - либо неловко, либо просто невозможно.

Навестивши последний раз столицу, я сам едва не пал жертвой моды, приглашенный на домашний симпозиум Плинием Цецилием Младшим, который удостоил своих друзей, в том числе и меня, чести выслушать его похвальную речь в сенате во славу здравствующего кесаря. С Плинием я и по сей день в добрых отношениях, случалось, вызволял его из серьезных финансовых затруднений, а однажды спас от банкротства, хоть он и миллионер и Траянов фактотум.

Да, пришлось-таки поюлить, лишь бы избежать неудобоваримого духовного пиршества и не утратить дружбы или не оказаться в положении Филоксена с Кифер, коего Дионисий Старший, тиран Сиракуз, за насмешки над монаршим стихоплетством отправил в каменоломню. Вскорости владыка призвал Филоксена к себе и снова зачел свои поэмы. Послушав немного, Филоксен поднялся и молча направился к выходу. Когда Дионисий спросил, куда же он, мудрец ответствовал: в каменоломню.

Знаменитую речь viri clarissimi {Славнейшего мужа (лат.).} я купил позднее у Поллия Валерия, неподалеку от Форума Мира, и прочитал в тиши моей библиотеки. Стилистически неплоха, да слишком пышнольстива. Предпочитаю уж Иисусовы притчи, они всегда напоминают мне о годах прелестного бродяжничества по берегам Генисаретского озера. А буколические края эти и впрямь упоительны.

21. Вечером, о коем сказывал, солнце скрылось за горами, серебристая зелень оливковых рощ на склонах холмов сгустилась до синевы, и глубокие воды озера, подернувшись легкой рябью, фиолетово потемнели. Обширная прибрежная долина, пересеченная каналами и протоками, представилась одним благодатным садом. Дома и дворы многочисленных селений утопали в ореховых зарослях и виноградниках, царственно возвышались финиковые пальмы, на межах росли фиговые деревья, а тамариск и кипарисы окаймляли кладбища. Свежий ветер с горы Хермон принес прохладу после знойного дня, птицы умолкли, и лишь цикады без устали звенели в травах. Ученики приступили к Иисусу и, будто стадо овец, доверчиво сбились вокруг своего пастыря.

Этот мирный идиллический вечер был нарушен неожиданным происшествием: меня не предуведомили о том, что Иисус подвержен экстатическим состояниям - так, мнили в общине, осенял его дух божий.

Я впервые наблюдал это непонятное явление, спервоначалу почудилось, что учитель просто-напросто изнурен долгой речью - он внезапно побледнел, глаза закатились, губы побелели, руки свела судорога, он закинул голову, дрожа всем телом. Из горла вырывались тихие звуки, подобные предсмертному хрипению.

Двое рыбаков подбежали и подхватили его под руки. Однако пароксизм был столь силен, что оба рыбака, люди крепкие, дрожали вместе с ним, будто ветви одного дерева.

По толпе прошло волнение, там и здесь закричали кликальщицы. Мария, моя Мария, припала к коленам учителя, обняла его ноги и тихо стонала. Исступленное возбуждение охватило людей, и, верно, только я один от неожиданности не поддался наваждению.

22. Все прекратилось в одночасье. Очнувшись, Иисус сперва молча взглянул на онемелых учеников своих, затем воздел к небесам руки и прерывающимся голосом прочитал молитву кадиш:

Отче наш, сущий на небесах!

да святится имя Твое;

Да приидет Царствие Твое;

да будет воля Твоя и на земле,

как на небе;

хлеб наш насущный

дай нам на сей день;

И прости нам долги наши,

как и мы прощаем должникам нашим;

И не введи нас в искушение,

но избавь нас от лукавого;

ибо Твое есть Царство

и сила и слава во веки.

Аминь.

Из толпы раздавались возгласы - молили о чуде. Учитель будто не слышал. В сопровождении близких учеников направился к селению неподалеку.

Люд валил за ним, громко рассуждая и комментируя происшествие, а также потихоньку допытываясь, кто низошел в него на сей раз - ангел какой или сам Илия, великий пророк израильский, в новое пришествие коего верили повсюду.

В толпе постоянную свиту Иисуса составляло полсотни учеников, остальные случились здесь ненароком. Ученики тогда уже образовали братство или общину - еду и достояние делили на всех поровну. Ночлегом размещались обычно неподалеку от дома, где проводил ночь Иисус, ежели не находили приюта в жилищах или амбарах у новообращенных. Небольшие рыбачьи селения не могли вместить многочисленную общину, частенько с трудом приходилось добывать и пропитание. (Только фруктов всегда было вдосталь.) Потому и явился обычай на кострище печь купленного или подаренного барана и делить поровну все, что удавалось купить или получить милостыней. Зачастую потчевались толикой плохой рыбы, бобами или горохом, иногда лепешками. Пиршества учинялись в тех редких случаях, когда равви обращал своей проповедью кого-нибудь из состоятельных крестьян.

Так ли, иначе ли, в генисаретской долине маловато было людей достаточных из-за дробных земельных наделов. Правда, пашня здесь самая плодородная по всей Палестине, да плодородие передалось и людям, а вырваться из сего circulus vitiosus {Здесь: порочного круга (лат.).} невозможно без военных бедствий.

В тот вечер многие мужчины расположились под открытым небом. Я присоединился к ним; никто не уделил мне внимания - пришельцы во множестве подобным образом вступали в братство. Общество не отличалось особой избранностью, в чем я легко убедился. Почти все здесь в некотором смысле пребывали вне общества.

Элита состояла из вольных рыбарей и двоих-троих сборщиков податей, увлекшись идеями учителя, они забросили свое непотребное занятие. А остальные слушатели - батраки, поденщики, бродяги без всякого рукомесла, нищие и, питаю подозрение, обычные воры и вообще лихие головушки, готовые на любое вероломство. Весь этот беззаконный люд был остер на язык, груб повадками, что и выступало на каждом шагу, как исконная профессия выступала на поблекших до времени лицах у многих бродивших за Иисусом женщин.

Я скоро смекнул, в чем причина милосердия к Марии - оно глубоко таилось в солидарности людей одного класса.

Но следует воздать им должное: я застал бродячее сообщество столь совершенным, сколь это вообще мыслимо было во время оно, и то лишь среди аскетических общин на побережье Мертвого моря. И только весьма наметанный глаз мог усмотреть под покровом праведности позорное прошлое многих моих собратьев.

Благотворное влияние учителя сказывалось бесспорно: воздержанные, смиренные, в глубоком раскаянии, лишь изредка жестом или словом они выдавали прежнее свое занятие. Случалось, неофит нарушал неписаный и зыбкий статус братства; на первый раз прощалось, но сызнова изобличенного, его изгоняли из общины, хотя по-прежнему он имел право, ежели хотел, следовать за учителем. В разговорах братья и сестры не углублялись в свое прошлое, зачастую даже не сказывали имени. Когда дело доходило до свар, старейшие умиротворяли смутьянов, ссылаясь на учителя.

23. С Марией я переговорил тем же вечером. Уступая просьбам, она без всяких опасений вышла ко мне на дорогу. Ее лицо под грубым холстяным платом светилось красой юности и душевного покоя, едва обретенная добродетель и свежий воздух будто смыли с ее ланит не только притирания и помады, но и все следы блудодейства, неотвратимо въедающегося в черты лица, словно прозелень на медной посуде.

Без обиняков я заявил: пришел, дескать, увести ее от этих бродяг в иную, лучшую жизнь, достойную ее красоты и моей любви. В страстных словах живописал ожидающее нас счастье, искренне обещая все вплоть до женитьбы, хотя сие предприятие не так-то легко было осуществить, учитывая общественное мнение - с ним я, в конце концов, мог не считаться и просто уехать куда-нибудь, скажем, в Дамаск - и родовитость моей семьи, аристократической не только происхождением, но и причисленной Римом к нобилям. Наш род, предусмотрительно оставаясь в тени, не искал чинов или широкой огласки по праву богачей, однако уже тогда, во времена потомков Августа, держал в руках многих восточных царьков, с коими по своему усмотрению мог бы войти в любые матримониальные отношения, и к тому же с большим успехом, нежели род египетского арабарха Александра Лисимаха, тоже искони иудейский, подобно нашему роду. Можешь себе представить моих родителей, дядьев и братьев, опозорь я семью подобной женитьбой. Верно, постарались бы они объявить меня недееспособным и полностью лишить доходов. Однако, предвидя подобные обстоятельства (и не без оснований!), я не ротозейничал насчет финансов и обезопасил себя некоторыми тайными операциями на случай, коли придет кому в голову лишить меня палестинских владений.

Весь мой капитал (оборотный, разумеется) не превышал пятисот тысяч сестерциев. Впрочем, Мария не вызывала опасений на сей счет, хотя, в общем-то, гетеры умеют иссушить золотой источник быстрее, чем ветер пустыни- источник оазиса.

24. Мария, выслушав меня, покачала головой и тихо сказала: ничего-то ей не надобно, близится день, когда справедливость низойдет с небес, и в ту пору надлежит быть с ним, с ним - с учителем Иисусом.

Я не верил ушам своим, однако понял: дела мои обстоят неважно и ничего не добиться ни денежными посулами, ни страстными признаниями.

Когда ныне, через несколько десятков лет, смотрю на юнца, на меня тогдашнего, не могу не изумляться подобной мешанине здравого смысла и наивности.

Возможно, впрочем, все это - лишь миражи памяти, которая есть не что иное, как переоценка фактов, произведенная ех post. Сами же факты давно канули в Лету, а то, что мы именуем воспоминанием, - не более чем размышление о них, размышление о размышлениях и так далее.

Как я уже писал тебе, у меня нет доверия к наипростейшей истории. Мифы рождаются ежедневно. Мы сами - миф, становимся собой - значит, становимся мифом. "Я", которое говорит сейчас, явилось значительно позже, нежели детское "он", нежели "ты".

Трудно определить, сколь ошибочна даже наша собственная мифомания, а уж о попытке верификации мифов всеобщих - религиозных, государственных, народных, то есть всего, из чего складывается история человечества, - и говорить не стоит.

В ту пору я, разумеется, отнюдь не питал подобных сомнений, лелея в сердце моем миф Марии - розы Сарона, нашей исконной идеи женской красоты. Я молчал, она вдохновенно приобщала меня Иисусовой науке, повторяя его слова, будто заучила их наизусть.

Рассеянно внимая ей, размышляя о всесилии этого сельского проповедника, я дивился: в сколь краткий срок пугливое, легкомысленное создание обратилось чудом премудрости. Елико возможно и в прошлой своей срамной жизни Мария была мила и привлекательна, ныне же, когда произносила высокие слова, лик ее, вся осанка дышали святостью, будто низошел на нее дух божий.

Я готов был пасть пред нею на колена, да, верно, так и поступил.

Прими во внимание, дорогой друг, пишу обо всем в прошедшем времени, и просил бы оным способом понимать не только поступки и душевное состояние действующих лиц, но и понятия абстрактные, ибо, не обладая конкретной сутью, они детерминируются определенным местом в реке времени, обозначить же оное возможно, только предварительно условившись, что оно принадлежит вполне конкретному прошлому. Посему слова мои: святость, дух божий и тому подобное - имели тогда религиозный смысл ритуала Яхве, а если применить их к сему дню, надлежало бы точно объяснить, какое содержание вкладываю в них сейчас, хотя, скорее всего, я попросту избегнул бы таких слов.

Тогда же, не колеблясь, и мыслил такими понятиями, и если не боготворил Марию, то лишь оттого, что вожделел ее.

В отличие от греков и других народов для нас, иудеев, мысль о телесном общении с божеством - ежели исходить из адекватности херувимов, то есть явленной божьей мощи, богам других религий - кощунственна и просто невозможна, потому-то, вожделея, я не мог боготворить, а присутствие в Марии духа божия, пусть мгновенное, естественным порядком делало ее святой, а посему и неприкосновенной.

25. Мария почувствовала мое отчаяние и мягко убеждала остаться с ними. Привела даже слова учителя: скорее верблюд пройдет сквозь игольное ушко, нежели богатый войдет в грядущее царствие божие.

Такая вполне умеренная агитация не поколебала моих принципов в делах денежных, но все же настроила благосклонно отнестись к предложению Марии. Со временем обрыднут лишения, грязь и нищета кочевой жизни, уповал я, а в совместных странствиях, возможно, уговорю ее вернуться в лоно цивилизованного мира.

В те дни я мало представлял, сколь непостижимо влияние мистиков, подобных Иисусу, на человеческую психику, особенно женскую, ведь женщины - неизбывная опора религии, и вместе с материнским чувством передают детям нечто иррациональное, присущее человеческой натуре. Неудобства нищенских будней, подобно капле, продолбят камень, прикинул я, и Мария изменит решение, надобно лишь уловить момент - ведь достанет же мне терпения и здравого смысла.

Я просил Марию сохранить в тайне мое положение: не решаюсь, мол, сразу остаться с этими людьми - слишком многим рискую; она же прибилась к ним, не имея иного выбора. "Да, пойду с вами, а вот выдержу ли многотрудную стезю, - толковал я, - нельзя установить наперед, среди простого люда могу показаться барсом в овчарне". Мария уверяла: никто здесь не интересуется чужим прошлым, все равны пред учителем. Правда, среди братьев не сыскать такого богача, но это неважно, хотя, может, и лучше оставить в тайне мое происхождение, пока не снищу себе всеобщего расположения, в чем она нимало не сомневается. Обещала стать мне сестрой и возлюбить меня сестринской любовью, однако взамен потребовала: да не приближусь к ней с мыслью нечистой, ибо напомню тем давнюю неправедную жизнь и отдалю от царствия небесного. А она уповает - вскоре, подобно остальным, взалкаю спасения и вместе с ними сподоблюсь царствия небесного, ежели отрекусь от "златого тельца".

"Тельца" пропустил я мимо ушей, а нечистые мысли сами собой отхлынули от меня далече далекого.

Наш странный разговор завершился, и мы расстались в безгреховности.

Я вернулся к огню, где братья пекли барашка. Получил свою долю, а поскольку изрядно проголодался, никогда еще самые изысканные яства не пробуждали такого аппетита, как в тот памятный вечер баранье ребрышко с куском ячменной лепешки.

26. В последующие дни удалось понаблюдать за Иисусом, тем паче - пока он не замечал меня; ничего странного в этом не было: по обыкновению, долее, чем на сутки, мы не задерживались на одном месте, аудитория все время менялась, постоянный круг учеников пополнялся новичками заместо тех, кто уходил по разным делам, чтобы вновь, так случалось чаще всего, присоединиться к общине при удобном случае.

Мы скитались вдоль берега от селения к селению, без всякого плана, смотря по обстоятельствам и полученным приглашениям. Под вечер, когда полевые работы прекращались и рыбари возвращались с лова, равви сказывал проповеди в любом подходящем месте, где собирался народ.

Обычно после трапезы учитель устраивался в причаленной к берегу лодке или где-нибудь еще, однако так случалось не всегда. Он не призывал и не склонял слушать его. Если братья, изнемогши после целого дня ходьбы, сморенные зноем, располагались на прибрежном песке и дремали, похрапывая, он отходил в сторону, садился на камень или на вытащенную из воды лодку и задумчиво вглядывался в глубь озера, одинокий и чуждый людской суете.

Все уважали его уединение. "Говорит с господом", - шептались те, кого не сморил сон. Будто верные пастушеские псы, ждали они, пока учитель взглянет на них. Тогда несмело, по двое, по трое, приближались, садились подле и расспрашивали о том, ради чего шли за ним. Понемногу собирался круг, а он начинал притчу: о царях и богачах, о малых сих, терпящих унижение, о бедных и рабах, о любви и милосердии, заканчивал же обыкновенно аллегорией и всегда подводил к судному дню господню.

Проповеди были кратки, на темы из Писания или из пророков, но редко по примеру этих последних судил он с суровостию или устрашал геенной огненной, чем весьма выгодно отличался противу весьма известного в те времена иудейского пророка по имени Иоанн, что учил на Иордане, у брода на караванном пути, ведущем из Иерихона через Иордан.

27. Был ли Иоанн из назореев - мужем, посвященным богу, - или просто изгнанником секты сынов света, чья община находилась неподалеку, или миссионером этой секты, сегодня трудно сказать с уверенностию. Коли судить по его жизни, мог быть и тем, и другим, и третьим.

Иоанн не стригся, не ел вареного, не вкушал вина, что свидетельствовало бы о назорейских обетах, да ведь Иисуса тоже нередко именовали назореем, хотя уже много лет назад он выполнил свои обеты, принес жертвы в святилище и бросил волосы в огонь.

С другой стороны, грозные Иоанновы обличения иерусалимских жрецов, суровые обычаи, крещение, коему подвергал идущих за ним, подтверждали, пожалуй, его принадлежность секте сынов света - о них речь еще впереди. Сдается мне, вспыльчивость, даже озлобленность привели к конфликту со старейшинами общины, после чего он и покинул секту.

Даже изгнанники, в силу страшного заклятия херем, не смели потреблять ничего, кроме ритуально приготовленного, и по уходе из секты рисковали обречь себя на голодную смерть, ибо лишь трапеза с братьями полагалась чистой, правда, чистой понималась и натуральная пища, коей не касалась рука человека, - манна, акриды, мед диких пчел.

Тем и питался Иоанн, что, право же, не способствовало потаканию человеческим слабостям.

Иисус, о чем я узнал гораздо позже, некоторое время был учеником Иоанна, а начав самостоятельное служение, отказался а priori от его требований покаяния и умерщвления плоти. В устах Иисуса тот же самый бог Яхве становился _богом бедняков: обожествленной любовью и милосердием_.

28. Мои разрозненные заметки не притязают, само собой разумеется, на доскональное живописание учителя или истории его общины, пытаюсь припомнить тогдашние впечатления, но минули многие годы, и наслоения позднейшие, опыт, мысли и комментарии исказили мои наблюдения над предметом, тебя интересующим, а посему опасаюсь, по силам ли мне оная задача вообще.

В памяти первых дней запечатлелось: Иисуса, изнуренного проповедями, почти ежедневно посещал дух божий, однако не бился в конвульсиях, как одержимые бесом, у него не выступала пена на губах, лицо и тело не корежили судороги.

Правду говоря, божия мощь вполне может и увечье причинить пребывающему в ее власти, о чем свидетельствует история Иакова, патриарха моего рода; священные книги повествуют, боролся он однажды с богом в месте, нареченном им самим Пенуэл. И повредил бог Иакову бедро, с тех пор Иаков хромал до конца жизни.

Иисус, верно, не был в разладе с господом и никогда ни словом не обмолвился о своих экстатических состояниях. Однажды только, случилось это еще до моего появления в общине, сказывал ближайшим ученикам своим: крестился он от Иоанна в Иордане, и дух божий посетил его, когда стоял в реке, и слышал глас: ты сын мой возлюбленный, в коем мое благоволение.

Не знаю тогдашних обстоятельств, полагаю же, произошло это в самом начале служения Иисусова, тогда, подобно другим прорицателям, желал он упрочить свою миссию неземным авторитетом. Сам я не слыхивал ничего похожего - учитель, человек скромного обхождения, болезненно ненавидел самохвальство и любое возвышение над другими. Посему и одолевают сомнения, достоверно ли передано Иисусово сообщение даже в той версии, какую слышал собственными ушами, не упоминая о других, что и доселе плодят разные доморощенные агиографы.

29. Один из них весьма ловко объективизирует этот якобы имевший место факт и живописует как свершившийся на глазах многих свидетелей и самого Иоанна: "и се, глас с небес глаголющий: Сей есть Сын Мой возлюбленный, в котором Мое благоволение".

Обрати внимание, вставивши (кстати, вполне логично) одно-единственное слово "с небес" и заменив "ты" на "сей", он придал происшествию совсем иной смысл.

Другой писака и вовсе распоясался и безо всякого смущения присовокупил выдумку насчет духа божия, сошедшего в образе голубя. Забавнее же всего, сия licentia poetica {Поэтическая вольность (лат.).} имеет вполне реальную подоплеку: в скалистых местах, где Иисус принимал крещение, и впрямь гнездились голуби, собственными глазами углядел их, и на много лет ранее, чем записано свидетельство.

Что измыслят грядущие историки - предречь страшно, чаю, однако, коли новая вера утвердится и начнет шириться (хотя это и сомнительно), вышесказанные плоды мистического воображения за столетия обрастут, словно колодезный камень, мхом самых неправдоподобных небылиц.

30. Надобно признать, зародились эти россказни еще при жизни Иисуса, он сам отнюдь не ликовал по сему поводу, напротив, сурово бранил потворствующих всяким слухам о его чудодеяниях. Понеже ты любопытствуешь и в этой материи, о чудесах поведаю несколько далее.

31. О ту пору злоречивые вести про учителя ползли по всей округе, явилась опасность нарушения порядка, однако братия Иисусова в отличие от сообществ иных фанатиков вовсе не промышляла воровством, не вершила ничего предосудительного противу нравственности. Оттого только муниципальные власти и чиновники тетрарха терпели Иисусову секту. Римляне же, по тем временам особенно, не вмешивались в религиозные распри, пока приверженцы той или иной секты не хватались за мечи и ножи. У нас же братья хоть и не расставались с остро наточенными кривыми ножами, припрятанными под хленой, да пускали их в ход не иначе как для чистки рыбы.

Иисус не принадлежал к сонму мужей воинственных (тебя это, верно, удивит), дела земные мало занимали его. В вопросах пола соблюдал воздержанность, объяснимую отчасти возрастом и аскетизмом. Впрочем, кто любит человечество, мало любит человека. Учитель же просто не замечал женщин, хотя в общине, кроме испитых блудниц и рыбачек, истощенных работой, находили прибежище красотки не хуже Марии. Все они стремились услужить равви, упреждая любое его желание, ссорились и чинили сцены ревности. Иисус умиротворял свары добрым словом, ровным, спокойным отношением и к безобразным старухам, и к пригожим юницам. Порой, превысив всякую меру, женщины выводили его из терпения. Тогда он отстранял виновную от услужения на несколько дней, что почиталось самым суровым наказанием.

Среди одержимых религиозным покаянием людей иные, случалось, и не умели воспротивиться телесным искушениям, прибивались и супружеские пары, а кочевой образ жизни споспешествовал заключению новых союзов. Иисус благословлял супружество, напутствуя лишь, дабы соблюдали верность и любовь.

Не спеши, однако, сделать отсюда поспешный вывод, будто и мне посчастливилось с Марией. В условиях общинной жизни приходилось действовать неторопливо, с большой осторожностью.

32. Несмотря на двухлетнее пребывание в Палестине, мне не дались местные диалекты. К тому же все галилеяне, в том числе и Иисус, объяснялись на здешнем наречии и не различали твердых горловых согласных, характерных для языка Иудеи. Точности ради, под влиянием греческого и особенно латыни, признаюсь, и я произносил эти звуки иначе, александрийский акцент выдавал, что я из дальних краев, да и речь моя была литературна.

Но возникшее поначалу недоверие удалось сломить, раскрывая мошну всякий раз, как оскудевало подаяние. Братья весьма быстро навыкли апеллировать к моему кошелю, а Иисус, заметив щедрость, похвалил меня, не допытываясь, откуда деньги. С тех пор он относился ко мне с явной доброжелательностию, правда, я не уверен, не шепнула ли ему чего насчет меня Мария.

Вскоре среди братьев и сестер я обрел много друзей. Сдается, золотой ключ отпирает и самые святые замки.

Впрочем, все они были хорошие люди. Бог с ними.

КНИГА ВТОРАЯ,

в коей сказывается о юности Иисуса и его происхождении.

1. Трудности в воссоздании эпохи и хронологии. 2. Важная дата жизни. 3. Раздел Иродова наследия. 4. Иоанн обвиняет тетрарха Антипу и угрожает аристократии. 5. Семейные осложнения потомков Ирода Великого. 6. Кровосмесительные связи Антипы. 7. Арест и смерть Иоанна. 8. Андрей, ученик Иоанна, вступает в общину Иисуса и приводит своих единомышленников. 9. Безопасности ради Иисус полагает отправиться в Финикию. Женщины намереваются сопровождать его. Благосклонность Иисуса ко мне; разговоры с Марией. 10. Отступление по поводу Иисуса и Марии. О внешности Иисуса. О душе блудницы. Любовные перипетии Эпикура с гетерой Леонтией. О том, как Мария относилась к Иисусу и ко мне. Рухнувшие надежды. Ссора. 11. Сомнения по поводу философии и нравственной программы Иисуса. 12. Размышления о любви. 13. Мои планы завоевания Марии. 14. Семья Иисуса. Взаимоотношения в семье. 15. О причинах враждебного отношения братьев к Иисусу. 16. Шаббат. 17. Описание прозеухе, или синагоги. Власть имущие. 18. Службы и обряды. 19. Филон Александрийский. 20. О том, что произошло в синагоге. 21. Мнения разных людей об Иисусе. 22. Детство и отрочество Иисуса. 23. Размышления о соферим и религиозном воспитании. 24. Еще раз о юности Иисуса. 25. Ссора в семье. 26. О назорействе. 27. Ессеи и сыны света. 28. Был ли Иисус у сынов света? 29. Отношение Иисуса к Иоанну. 30. Возвращение в родную деревню. 31.0 царской и божественной генеалогии. 32. Спор о мессии. 33. Зарождение легенды о происхождении и юности учителя. 34. Критика одного писания. 35. Мнения оппонентов-агиографов не убедительнее оного.

1. По мере углубления в события давно минувшие меня все более беспокоит, понятны ли тебе, жителю Гадеса, хоть ты пуниец родом и в твоих жилах течет восточная кровь (к тому же по многости своих торговых дел бываешь в самых разных провинциях империи), так вот, понятны ли тебе прихотливые меандры эллинско-иудейской культуры - ведь в редких случаях и лишь по необходимости я предлагаю отрывочные и скупые пояснения. Коли римский чиновник, давно отправляющий службу на Востоке, и то беспомощен перед ее загадками, поймешь ли все тонкости ты, постоянно пребывающий в кругу культуры латинской?

Однако из штудий и чтения ты многое знаешь теоретически и потому сам заполнишь упущенное в моем повествовании, ибо не могу отягощать столь обширный рассказ всеми достопримечательными событиями эпохи. Слишком хватает забот и с другими сложностями, где уж тут уследить за всеми поворотами, да к тому же с приличествующим теме вниманием. Ко всему прочему, нелегко и с хронологией, в обращении с коей от хлопот тоже не избавишься; сколь отменно в памяти запечатлелись пустяковые мелочи, незначащие происшествия, столь трудно упомнить даты, тем паче имена и названия. Потому и обречен в своих сообщениях на долгие поиски ощупью, пока не сыщу надлежащее место тому или иному предмету в историческом порядке.

Усердствую для тебя, дорогой друг, ибо мне самому вполне довольно поместить события между двумя придорожными камнями, коими означены вехи моей жизни, хоть они никогда и не были приметны в истории, во всяком случае, я не склонен приписывать моим делам большого значения.

2. Все поведанное ранее произошло накануне первой моей удачной сделки на войне тетрарха Ирода Антипы с Аретой, царем Петры, и на походе Вителлия, сирийского легата. В поставки Арете я вложил свой личный капитал, на чем и утроил мое состояние. Такой размах не забывается до самой смерти.

Карательная экспедиция Вителлия так и не состоялась (и на том я ничего не потерял) из-за смерти кесаря Тиберия. Отсюда вытекает: все столь тягостно припоминаемое происходило в последние пятнадцать лет его царствования.

3. Дабы не затемнить повествования, надобно вкратце посвятить тебя в сложные семейные отношения наследников Ирода Великого, по милости Рима основателя династии, владычествующей в наших краях и поныне.

В ту пору, когда Август сослал Архелая, сына Ирода и самарянки Малтаке, в Галлию, где он и окончил свои дни в Виенне, его владения (Идумея, Иудея и Самария с городами Иерусалимом, Иоппией, Савастией и Кесарией приморской) перешли во власть прокураторов.

Тетрарху Ироду Филиппу (Младшему) достались Батанея, Авран, Трахон, что к востоку от верхнего Иордана, а также небольшая территория с городом Панеас.

Тетрарх Ирод Антипа владел Галилеей и Переей, что на восток от нижнего Иордана и Мертвого моря.

Кроме того, в сих пределах находился вольный союз греческих городов, подчиненный сирийским легатам.

4. Политическое деление земель отнюдь не препятствовало свободному передвижению бедняков - ведь им терять нечего, кроме своей головы, оной же было все едино, чей меч над ней занесен, лишь бы вовремя уклониться. Коли человеку угрожал закон, перейти пограничную межу не представляло труда - все равно что курице шмыгнуть в соседний двор. Хуже, когда в соседний двор опрометчиво проникал докучливый петух.

Довелось в том удостовериться Иоанну назорею, гласившему умерщвление плоти на Иордане, который в низовьях служил границей между Иудеей и Переей. Простодушный и вспыльчивый Иоанн, не разумеющий принципа veritas odium parit, obsequium amicos {Правда порождает ненависть, уступки - друзей (лат.).} и ведомый примером славных пророков Израиля, что смело противились царям, он отборному поношению предавал тетрарха Антипу за кровосмесительные матримониальные делишки, нимало не заботясь, что кукарекать приходится уже за пограничной межой. Тетрарх, правда, правил в Тивериаде, однако мудрый властитель повсюду имеет уши.

Суровые проповеди Иоанновы получили широкую огласку: он метал грозные филиппики во всех власть имущих без исключения, особливо напирал на Иерусалимскую аристократию, влиятельную в городе, но бессильную против анахорета, вещавшего на границе Иудейской пустыни, где местные кочевники почитали его святым. У аристократии, впрочем, хватало забот и без него - с оппозиционными партиями фарисеев и зелотов, так что они вовсе не держали в уме оголтелого фанатика.

Совсем иное дело Антипа. Соглядатаи не преминули донести: дерзкий, мол, проповедник посягает на его величество, и без того не слишком-то уверенное в себе и не чрезмерно уважаемое из-за семейных скандалов, кстати сказать, не менее громких, чем в высокочтимом семействе Юлиев.

5. Антипа имел повод для беспокойства. Оный достойный сын своего родителя Ирода, родной брат Архелая, соблазнил, будучи в Риме, жену своего единокровного брата Ирода Филиппа (Старшего), рожденного Мариамной, дочерью первосвященника - не спутай его с Филиппом-тетрархом, сыном Клеопатры, сей единокровный брат Антипы позднее стал его же зятем, женившись на Саломее, рожденной Иродом Филиппом (Старшим) в браке с Иродиадой, дочерью Аристовула, опять же единокровного брата всех троих, рожденного Иродом Великим от Мариамны (первой), внучки Гиркана II Хасмонея.

Право же, нелегко разобраться в этой семейной головоломке. Дабы еще труднее было разгадать, кто есть кто и с кем, Антипа и вовсе запутал дело. Иродиада, жена его брата, приходилась ему сначала невесткой и племянницей, а потом стала и женой; по женской линии она наследовала династии Хасмонеев, эллинизированной, но тем не менее чисто иудейской. А идумеяне, или эдомитяне, чьим шейхом был Ирод, считались потомками Исава, брата Иакова, и вели свой род от праотца Авраама, однако не были иудеями, хоть и чтили того же бога.

Но вернемся к теме. Первый муж Иродиады, лишенный отцом наследства, прозябал в Риме, что амбициозной матроне отнюдь не пришлось по вкусу. Брак устраивал и Антипу, и Иродиаду: она наследовала своим предкам, Антипа получал кровную поддержку родовитых властителей края. Я не оговорился - именно родовитых, не законных, ибо Хасмонеи не были потомками Давида, мессианского отца не существующей уже испокон веку династии, избранной богом.

6. Заключая столь рискованный союз, Антипа пренебрег религиозным иудейским законом, все связи между близкими родственниками полагающим кровосмесительными, то есть сугубо греховными. Таким ходом дел надежды остались втуне, а ни один государь не любит, чтобы его во всеуслышание попрекали глупостью, да к тому же грозили карой божией.

7. Иоанн, подобно всем фанатикам, почитал лишь легендарное прошлое, вовсе не знал нравов современных властителей и, когда неосмотрительно перешел Иордан (а может, даже и не переходил), по приказу тетрарха был схвачен пограничной стражей и помещен в узилище крепости Машерон, где вскорости ему и отрубили голову. Этот радикальный шаг Антипы мог иметь и другие причины, неизвестные согражданам, но с точки зрения властелина вполне понятные и веские. Ведь совсем немного времени минуло со времен усмирения бунта Иуды, захватившего Сепфорис, или восстания Симона, взявшего Иерихон и провозгласившего себя царем, или того пастуха-кочевника Атронга, что увенчал себя короной. На беспокойном пограничье каждый второй вожак разбойников претендовал на корону, а порой самозванно и осенял ею свою бедовую голову. Правда, Иоанн не промышлял разбоем, но чуть ли не все из его почитателей напрашивались в каторжные работы без суда и следствия, стоило лишь взглянуть на них. А понеже все они были люди святые, из патриотизма или религиозных убеждений вошедшие в коллизию с правом, поистине следует признать: никогда не причинили они кривды селянам или иному неимущему люду.

8. После заключения Иоанна - при сем, как и всегда, не обошлось без волнений и стычек - лишенная поводыря паства рассеялась, оглашая заветы учителя. Вернулись в отчий дом и многие галилеяне, а среди них владелец рыбацких лодок из Капернаума по имени Андреас (на греческий лад), сын Ионы. Верно, было у него и иудейское прозвание (когда подвизался у Иоанна, уж наверняка), но мода на эллинизм, как видишь, просочилась и в низшие слои; ну а если кто почитал себя лучше других, купцы, например, ремесленники и другие предприниматели, они и вовсе скрывали свое иудейское происхождение, оставляя родовое имя лишь для ритуальных надобностей.

Этот владетель лодок, брат Симона, прозванного Ки-фой, самого верного почитателя Иисуса, финансировал первые шаги учителя и сыграл позднее в истории секты важную роль.

Оба брата, горячего нрава плебеи, владели рыбацкими лодками и многочисленной челядью и прослыли людьми состоятельными. Андрей еще среди Иоанновых почитателей вершил не последнюю роль, малый был сообразительный и быстрый, чего нельзя сказать о Кифе.

В Капернаум Андрей вернулся изрядно помятый солдатами, тем не менее постоянно поддерживал сношения с собратьями, рассеянными по городам и весям. Навещали его и какие-то подозрительные, себе на уме, жители побережья .

Восстав с одра болезни и понаслушавшись про науку и чудеса Иисусовы (одно чудо учитель явил в его собственном доме), признал он Иисуса первым, ибо Иоанн чудодеем не был.

Той порой чудотворцы во множестве бродили по стране, иные, по большей части маги и знахари, пользовались громкой известностью, да никого не поддерживала религиозная доктрина, утверждавшая чудо небывалое: конец насилию и пришествие царствия божия.

Доктрина известная, не Иоанн и не Иисус ее придумали, но оба согласно учили: грядет судный час, и вот-вот приидет время его.

К этой теме я позже вернусь, пока же довольно сообщить: собратья Андрея не колеблясь пристали к нашей общине, обретши в Иисусе воплощение своих мессианских чаяний, о чем он и сам до поры до времени не ведал.

9. Пора настала глухая - никаких надежд на бунт, и судьба Иоанна, и появление в нашем кругу соглядатаев не сулили ничего хорошего. Иисус почувствовал угрозу и под предлогом зимней непогоды распустил народ по домам, впрочем, как и всякий год, наказывая нести его науку людям и призывать имеющих уши, дабы слышали. Вернуться учитель обещал весной, когда летняя аура облегчит кочевую жизнь и ночлеги под открытым небом.

В окружении оставшихся с ним женщин он отправился к финикийскому побережью, где у Антипы руки были коротки добраться до него и где у одной женщины проживали богатые родственники.

Среди избранных оказалась и Мария - существо независимое, без семьи и очага, из-за нее и я вызвался сопровождать Иисуса. Он склонялся взять меня с собой, полагаясь на мою сметливость в хозяйственных делах, подкрепленную, как легко догадаться, полным кошелем и торговым опытом.

К тому же от равви не укрылось мое чувство к Марии. Он не только не порицал меня, напротив, даже как бы покровительствовал влюбленности, и потому Мария тоже относилась ко мне благосклонно.

10. Сейчас мне сдается, Мария переживала тогда разочарование, и хотя я несколько удалюсь от темы, коей ты коснулся в письме, необходимо, дабы возбудить твое любопытство, пояснить кое-что, ибо у меня все не идут из памяти слова Овидия:

Oscula qui sumpsit, si non et caetera sumet

haec quoque, que data sunt, perdere dignus esr. {Кто взял поцелуй и не взял остального, утратит и то, что ему было дано (лат.).}

На первых порах, полагаю, благодарность за спасение от позорной смерти расцвела в Марии восторженной любовью к Иисусу - такой любовью молодые девушки часто дарят мужчин в расцвете сил, особенно так разительно непохожих на окружающих.

Иисус к тому же был довольно красив: сложения хрупкого, стройный, бодрый, он совсем не походил на рыбарей и селян, изнуренных ревматизмом, малярией и нуждой. Руки, узкие и тонкие, явно не знали черной работы, словно руки артиста или писателя. Лицо, обычно бледное, несмотря на постоянное пребывание на свежем воздухе, в минуты вдохновения пылало ярким румянцем. На скулах и на лбу проступали веснушки, но и они красили его. Summa summarum {В общем итоге (лат.).} обаяние располагало к нему самых разных людей, и не диво, что Мария оказалась во власти его притягательной внешности, ибо духовному обаянию учителя она уступила давно. Не след забывать, у Марии, в прошлом гетеры, мысль привязать к себе столь замечательного человека, несомненно, являлась. Однако не учла в своей простоте: мужчина, даже самый заурядный, ведомый великой целью, далек от любовных передряг. Иисус, окруженный женщинами и привыкший к их услугам, стараний Марии просто не замечал. Звал ее "дочь моя", и поистине такое обращение напрашивалось при виде ее девичьей фигурки среди старых баб.

Едва ли это Марии нравилось, но, по-моему, и соблазнять учителя ей не приходило на ум. Возможно, она жаждала очищающей любви, возможно, более глубокой симпатии. Ведь женщины, тем паче блудницы, способны на идеальное чувство, встреться в жизни человек выдающийся, только беда тому, кто ответит взаимностью.

Подобные превратности судьбы испытал знаменитый Эпикур, чью запоздалую любовь высмеивала гетера Леонтия, откровенничая со своей приятельницей Ламнией:

"О, как меня измучил Эпикур, этот старый брюзга, вечно подозревающий меня во всех смертных грехах. Клянусь Афродитой, будь он самим Адонисом, все равно не смирилась бы с этим вшивцем и нытиком, к тому же щетиной оброс... Живи в Афинах одни только Эпикуры, всех променяла бы на одного Тимарха, на руку его, на один лишь ноготь на пальце руки. Слава Эпикура мне вовсе безразлична, дай же мне, о Деметра, Тимарха, ведь я так его хочу".

Иисус не знал греческого мудреца, не слышал о нем и его старческих любовных передрягах, не был философом, а служение свое понимал как нравоучительствование; Марии не мог наскучить хотя бы потому, что никогда и в помыслах не интересовался ею, впрочем, не исключаю, некие смутные желания и таились в сердце ее.

Возможно, встревоженная нечистым помыслом либо намеком на таковой, нуждаясь в очищении, она снизошла и до меня. Теперь на привалах мы располагались рядом, я частенько касался коленом ее колен, брал за руку, и даже, коли ничего не путаю, когда никто не видел, она позволяла иногда обнять себя.

И вдруг разом, когда возникла надобность уйти в Финикию, Мария ни за что не согласилась на мое присутствие в общине, более того, запретила и думать об этом, по обыкновению женщин, не объясняя причин, из чего неоспоримо вытекало, что я не стал для нее Тимархом.

Препираясь с нею, я уловил в глазах Марии не только гнев, но и презрение и при всем отсутствии любовного опыта все-таки понял: это поражение. Иной молокосос на моем месте устроил бы сцену ревности, в отчаянии молил дозволения отправиться с ними. К счастью, я не сделал ни того ни другого, не показал и виду, сколь болезненно переживаю ее отказ. Помог торговый опыт: самое время устраниться из дела, что не сулит никаких барышей. Некогда меня учили в сходных случаях: не сжигать за собой мостов, довольно лишь плюнуть трижды и украдкой растереть плевок, что я и учинил, решив покончить с Марией, Иисусом и всей братией.

11. Я удалился молча, провожаемый взглядом учителя - он не слышал нашего разговора, но все видел и, клянусь, понял, что произошло. Возможно, равви и пожалел меня, питая симпатию ко мне уже в ту пору, взаимностью я не ответил - малая толика обиды пала и на него.

Я чувствовал себя обманутым. В науке равви я не видел ничего для себя нового, не предугадывал (тогда!), к чему она приведет, считал возвещенную мораль вполне приемлемой, но вряд ли пригодной для повсеместного приятия. С Марией я признал бы пришествие царствия небесного, без нее и легионы серафимов не убедили бы меня в оном.

12. Удивительное дело: одно-единственное лоно, не желающее нас принять, вдруг становится целым миром с сонмом всех возможных божеств.

Многие полагают, безответная-де любовь стимулирует разум или пожирает его, иные же уверены: мужчина ищет в женщине собственное величие, а находит лишь унижение. К сожалению, подобные максимы не годятся на практике, даже когда прибегнешь к ним в самый трудный момент, а отказаться от ненависти и вовсе не помогут.

Я удалился, кощунствуя в душе, твердо порешив вычеркнуть из жизни все напоминающее об этой блуднице. Да что поделаешь: меня коснулась истинная любовь, дорогой друг, а посему и все решения были бесполезны.

Минуло несколько дней в бесплодных усилиях подавить чувство, наконец я повелел себе: сокрушайся, но оставайся господином своих страстей - и все горести обратил на невольного виновника несчастья. Не винил учителя, и все же не без причины усматривал в нем источник печалей и усиленно обдумывал, как бы его устранить. Предательства или преступления я чурался всегда, хотя цена и тому и другому не превышала цены вола, но даже тень подобной мысли не смутила моей души.

Мужчины в нашем роду искони подчиняли свои страсти жестокому расчету, ведь повсюду ведомо: труднее всего подавить жажду власти и жажду любви; именно поэтому наша родовая эмблема, червленый круглый щит, тисненный на пергаменте, ценится на вес золота во всем цивилизованном мире, где сыщется хотя бы один иудейский банкир. А где их нет? И посему, страдая от любовного недуга, но не поддаваясь отчаянию, упорно искал разумного способа вернуть Марию.

13. Лишь два пути, по здравом размышлении, могли привести к желанной цели: низвести властителя ее души, лишив его ореола избранности, до обычного смертного или обратить его влияние себе в выгоду. В такой последовательности и начал я действовать.

У любого, даже великого человека есть своя тайна, раскрой ее, и человек станет заурядным; коли повезет найти какую-нибудь слабинку и умело сыграть на ней - опять-таки великий станет малым. Геракла погубило безумие, Ахилла - уязвимая пята, иудейский герой Самсон лишился сил, когда Далила обстригла ему волосы. Слабость Иисуса могла крыться в его прошлом - недаром он избегал отчих краев: верно, было что скрывать. Никто без серьезных поводов не отрекается (во всяком случае, у нас) от семьи и родичей. А община Иисусова всегда блуждала вдалеке от его родных мест, правда, отдаленных от озера более чем на двадцать римских миль, а с другой стороны, посуди сам, не столь уж дальних - коли есть желание побывать у своих.

Догадки нуждались в подтверждении на месте, и я не медля собрался в путь. Ныне не упомню название селеньица; люди довольствовались там одним колодезем, зато, конечно же, мы держали в местечке постоянного торгового агента, ведавшего скупкой и продажей разных товаров. После Иудейской войны от селеньица осталось всего несколько домов да тот самый колодезь, но недавно до меня доползли вести - местечко возродилось и вполне благоденствует.

14. Сбросив пенулу и дорожную суму, я снова стал прокуристом торгового дома и замешкался несколько, скрупулезно проверяя дела конторы. Наш агент вызнал о семействе Иисуса всю подноготную. Семейство не занималось ни землепашеством, ни торговлей. Братья Иисуса владели мизерным земельным наделом и перебивались огородничеством. Зерно покупали у нас в количествах, не заслуживающих упоминания.

Трое старших братьев, Иаков, Иосиф и Симон, и почти уже взрослые их внуки состоятельностью не отличались, ставили дома и амбары за поденную плату. Четвертый брат, именем Иуда, плотничал, держал мастерскую и преуспевал. Мать, старушка преклонных лет, но весьма бодрая, жила у Иуды.

Отец моего торгового агента хорошо помнил ее мужа Иосифа, сына Иакова. Иосифа прозвали Пантерой еще в пору войн с набатеями, в войске, где он сооружал стенобитные машины. Немощный Иосиф (здоровье подорвал бивачной жизнью и военными трудами) женился поздно. Вскорости после рождения младшего сына, Иисуса, почил пятидесяти восьми лет от роду. Простой воин, Иосиф плохо знал родное наречие, ибо четверть века провел в саперном корпусе, где вполне обходились sit venia verbo {С позволения сказать (лат.).} военной латынью, наполовину состоявшей из галльских и германских словечек. Оттого-то на родине его и считали гоим, чужеземцем, но Менасс, отец моего агента, уверял, что это пустые злоречивые толки, а Иосиф-коренной галилеянин.

15. Собрать информацию об Иисусе оказалось проще простого: братья отзывались о нем с неприязнью, многое порассказали и другие селяне, знавшие учителя в детстве. У Марии, его матери, почти ничего разузнать не удалось. "Господин мой, - ответила Мария, - Иисус хороший сынок, да вот только где он? Ходит по свету, и не чаю, увидят ли его когда мои старые глаза".

Тут вернулся Иуда и велел матери идти в дом. Я почувствовал его враждебность и не хотел пускаться в словопрения со спесивцем, уже ранее объявившим: его, дескать, ничуть не касаются делишки братца, коли натворил чего плохого, а с ним всякое может статься, пусть сам и расхлебывает. "Не летать верблюду в поднебесье, этот полоумный еще накличет на себя беду", - заключил он тираду.

Я поинтересовался у Герцона, агента, отчего столь недоброжелательны братья к Иисусу. Тут-то он и рассказал всю историю.

Года два тому пришел Иисус к родичам со своими учениками, но еще прежде слухи о том, что подался в пророки и чудотворцы, ходили по селению. Никто поначалу не верил россказням, порешили - обыкновенный-де богомольный маньяк; и то сказать - плотник, не способный толком и бревно обтесать под кровлю! Селяне посмеивались: коль дерево его не слушается, каких уж там демонов укрощать. Однако все любопытствовали: а ежели на что и способен... Посему, когда однажды днем Иисус пришел в селение, встретили его с почтением, как и надлежит встретить человека после долгого отсутствия, хоть и своего, да прибывшего гостем, который, несомненно, скоро покинет отчий дом. На следующий день приходился шаббат, и все складывалось как нельзя лучше.

16. Здесь прерву рассказ Герцона и поясню тебе смысл последних слов. У иудеев существует стародавний обычай праздновать каждый седьмой день в память того, что бог, сотворив мир за шесть дней, на седьмой, в шаббат, отдыхал от трудов. Обычай связан наверняка с лунным циклом и вавилонским календарем, однако сама мысль ритмического празднования седьмого дня несомненно иудейская и неизвестна другим народам. Отвлекаясь от чисто религиозного смысла, в таком свычае заложена глубокая и гуманная мудрость: в седьмой день строго запрещается любая работа, отдыхают и люди и животные. За осквернение шаббата некогда грозила смертная кара, и доселе нарушение запрета на тридцать девять видов работ считается тяжким прегрешением.

17. В шаббат, посвященный богу, все мужчины собираются в прозеухе для ритуальных молебствий. Прозеухе - не святилище в римском понимании, а лишь собрание; для молебствий нередко отводится публичное строение или чье-нибудь жилье, ежели число верующих невелико.

Здешняя прозеухе, ныне все чаще именуемая синагогой, занимала строение для такого небольшого селения довольно внушительное - трехнефовую базилику с одним порталом и апсидой. Нефы разделены греческими колоннами. Напротив входа в апсиде - святая святых, в ней ковчег, называемый тебуха. В ковчеге, обернутые в дорогие ткани, священные свитки Писания. Сверху Закон, или Пятикнижие Моисеево, под ним Книги Пророков. Поодаль от ниши кафедра, а вдоль стен каменные сиденья для местных старейшин и людей владетельных. Стены ничем не украшены, единственное убранство - семисвещники на двух мраморных абаках.

Правление синагоги состояло из трех особ: старейшины, хазана и кантора. Первая должность, разумеется, скорее почетна. Хазан соблюдал ритуальную очередность, исполняя роль как бы распорядителя, и имел свое место близ кафедры. Он же вынимал из ковчега священные свитки и вручал их избранному для чтения. По обычаю назначали человека, ученого в Писании, то есть посвятившего жизнь изучению Торы, или Закона, под опекой повсеместно признанного раввина. В небольших селениях, где людей образованных маловато, читали самоучки, поднаторевшие в обрядовой практике; пройдя заштатную школу под рукой какого-нибудь раввина, они, столь прилежно корпевшие над книгами, пользовались некоторым авторитетом. Этой-то должности домогался Иуда - по всей видимости, религиозность глубоко укоренилась в семействе Иисуса.

Функции кантора ограничивались ритуальным пением;

кроме безукоснительного знания обрядов, кантору подобало владеть правильным выговором и хорошим голосом. Безупречная репутация и внешняя представительность - непременные требования для всех троих: человек увечный, слабоумный или из скомпрометированной семьи не мог отправлять ни одной из должностей. Разве что был первейшим богатеем.

18. Субботнее богослужение начиналось совместным чтением шемы - символа веры:

Господь, Бог наш,

Господь един есть.

И люби Господа, Бога твоего,

всем сердцем твоим,

и всею душою твоею,

и всеми силами твоими...

Затем кантор становился лицом к ковчегу, и под его руководством все вместе читали восемнадцать благословений. Затем хазан вынимал свитки и вручал их тому, кого назначили на сей раз читать. Так каждый шаббат читали очередной фрагмент Торы, а также отрывок из Книг Пророков. Книги, написанные на древнееврейском, значительно отличаются от современного языка здешних жителей и оттого не слишком-то понятны простолюдинам. Потому в каждом храме толмач делал перевод ad hoc {Специально для этого случая (лат.).}. Часто даже самая бедная община кичилась несколькими толмачами. Из них-то со временем и взрастали так называемые ученые в Писании.

После чтения назначенных на данный день отрывков наступала очередь проповеди на темы прочитанных текстов. Проповедь мог сказать любой, приглашенный главой синагоги.

19. В Александрии в большой синагоге славой пользовались торжественные службы Филона. Он читал Писание по-гречески и комментировал его в духе эллинской философии. Когда расходилась весть, что будет сказывать знаменитый мудрец, в колоссальной базилике собиралось до пяти тысяч народу, а за место для сидения синагога взимала плату в целый золотой денарий, представляешь, дорогой друг, какой доход получала синагога - ведь Филону не перепадало ни обола, он довольствовался славой и присутствием знаменитостей, кои согласно кивали главами всякий раз, когда мудрец вдохновенно облекал свою мысль в метафорическое поучение, достойное того, чтоб его запомнить и позже использовать самому (а поучения Филоновы расходились до самых окраин империи).

Естественно, никто из присутствующих не осмеливался прервать столь прославленного ритора или затеять с ним дискуссию, что отнюдь не возбранялось в маленьких провинциальных синагогах, где каждый понаторевший в Писании имел по любому поводу свое мнение и многочисленные спорщики обладали горячим темпераментом.

Филон не был раввином, но знатный священнический род, поистине эллинская софия доставили ему громкую славу среди евреев, прозелитов и даже у греческих интеллектуалов, что держались Мусеиона.

20. Передаю, однако же, слово Герцону, дабы закончить рассказ о том шаббате, когда Иисус толковал с кафедры.

Поначалу все сосредоточенно слушали. Благозвучным голосом Иисус говорил проповедь согласно прочитанному тексту. Позже, сознательно ли, а может, провидческие навыки одолели, начал пророчествовать о близком дне суда господня и о пришествии царства божия и привел слова пророка Исайи, вовсе не относившиеся к читанному.

Вот, Господь объявляет

до конца земли:

скажите дщери Сиона:

грядет Спаситель твой;

награда Его с Ним,

и воздаяние Его перед Ним.

Хазан тотчас же прервал Иисуса, вежливо попросив придерживаться темы. Из толпы поинтересовались, кто возложил на него сию миссию, кто послал к людям - Иоанн ли назорей, или Учитель праведности, или еще кто сильный в Израиле. Он ответствовал:

- Вот что записано в Писании:

Дух Господа Бога на мне.

Господь помазал меня

благовествовать нищим,

послал меня исцелять сокрушенных сердцем,

проповедовать пленным освобождение

и узникам - открытие темницы...

И многие усомнились, не переиначивает ли он слова пророка Исайи, приступили к нему, допытываясь, он ли "святый живый", или кто другой (а намекали на Илию). Иисус же отвечал: не тот и не другой, глаголет от собственного имени, ибо исполнился волею божьей, дабы приумножить число святых последнего дня.

И снова подступили к нему: посланный приносит знамение пославшего его, и до них дошла весть, будто чудотворец он, однако, пока жил здесь, ничего подобного не узрели; пусть же сотворит чудо, дабы и они знали, что истинно дух господень с ним.

На это Иисус: воскреси я и мертвого, равно не уверуете, ибо пророк не имеет чести в своем отечестве. Чудо же истинное станется, коли хоть один пойдет за ним.

Да будет так: мы пойдем, только огласи, когда приидет судный день.

Никто сего не знает, ответствовал Иисус, ни ангелы божий, ни сын человеческий, только господь единый, но скажу вам: не сойдет в могилу и одно поколение, а царство света приидет.

Так препирались они довольно долгое время, собравшиеся разгневались, однако не изгнали Иисуса из храма - не годилось оскорблять гостя, хоть, их разумением, и заслуживал того. Задел всех глубоко, ибо, малым будучи и убогих знаний, вел себя с ними как посвященный.

Наконец все отступились от него, пуще же других устыдился Иуда, а старшие братья, люди недалекого ума, особого сраму не усмотрели в братней проповеди, только масла в огонь подливали, оправдывая его тяжелым детством - родил-де его отец на склоне лет.

Кто-то вспомнил, что Иуда всего на год старше Иисуса и лицом они схожи. "Так ведь у Иуды, - ответили братья, - какова смекалка на барыш!"

После происшествия в синагоге Иисус не вернулся в дом к Иуде, где остановился спервоначалу, заночевал у сестры Фамари, жены сапожника Иоаса, а на рассвете следующего дня ушел, не согласившись чудодеянием посрамить недоверчивых земляков. Сказал только, ни один лекарь не уврачует знающих его.

21. По словам Герцона и некоторых ровесников Иисуса, вовсе не посчитавших себя уязвленными, он и ребенком держал себя наособицу, во всяком случае, не походил на остальных детей. Когда же я спросил, в чем та особенность выявлялась, ничего толком не объяснили: одни считали, какой-то, мол, не такой; другие - он-де самый лучший, и только сапожник Иоас, его зять, высказался: "Господин хороший, коли дите растет без отца, так вырастет или отпетый разбойник, или великий святой. А святой раз на тыщу лет случается, ежели родится в свое время и на своем месте". "Ну, а ты-то сам что думаешь?" - спросил я. "Да разве тут поймешь, - засомневался он, - и откуда бы святому родиться в Галилее?.. - Поразмыслив, добавил: - Ну, а дух божий все ж таки с ним".

22. Не стану говорить всего выведанного в течение зимы, проведенной в селении под предлогом строительства новых складов и караван-сарая, что я и в самом деле намеревался осуществить, ибо селение расположилось на пути от via maris {Приморская дорога (лат.).} через Ездрилонскую долину на Тивериаду и далее на Дамаск. Кажется, позднее и в самом деле кое-что там понастроили, хоть и не уверен, с толком ли.

Люди здесь жили разговорчивые, и мне без труда удалось вытянуть из них всю подноготную про Иисуса. Так по крупице разузнал я житие Иисуса в юности, да не обнаружил и намека на что-нибудь предосудительное, напротив, множество фактов уже тогда свидетельствовало о предначертанном ему богослужении.

По моему мнению, два важных обстоятельства определили его характер. Во-первых, он не отличался здоровьем - сказался и преклонный возраст отца, и нездоровье матери, истощенной многочисленными родами - Иисус был восьмым ребенком в семье и таким немощным, что дали ему имя-заклинание: Иегошуа переводится "бог спасет" (Иисус - греческая версия сокращения от Иегошуа - Иешуа). У болезненного мальчика и детство сложилось совсем по-иному, чем у его братьев.

Трое старших обучились плотницкому ремеслу, а после смерти отца содержали мать и семью. Иуда, самый способный, уже двенадцати лет ладил в мастерской двери, рамы, выполнял и другие столярные работы, не требующие большой силы. А Иисуса мать в сердце своем назначила службе божией, чего нельзя понимать дословно, ведь Иосиф не вел родословную ни от Аарона (потомки его, разделенные на двадцать четыре череды, отправляли поочередно жреческие функции в иерусалимском святилище), ни от Левита (оные исполняли низшие услуги в храме). Впору сказать, не имел Иисус ничего общего и с родом Давидовым, след коего совсем затерялся в истории; к этому вопросу я вернусь в надлежащем месте.

23. Отсутствие священнического сана никогда не выставлялось препятствием в службе господу, должности в синагогах, умелое чтение и толкование Писания возлагались на ученых, по-иудейски соферим. Ученые вроде Гилеля, Шамая или Гамалиеля и поныне слывут святыми мужами, а многие первосвященники ничего, по себе не оставили, кроме худой памяти.

Уважаемого положения исконным обычаем добивались, пройдя хазанову школу при синагоге. Учились поначалу читать и писать тексты арамейские, а после и на языке священных свитков. Умение читать и знание свитков не было редкостью даже среди простонародья, но учение быстро заканчивалось. Ученики уже с четырнадцати лет трудились в поле или подмастерьями, чему успевали выучиться, на том все и завершалось. Редко кто выказывал прилежание к науке, необходимой только в ритуальных обрядах, тем более учителя, не имевшие педагогической квалификации, недостаток оной возмещали розгами.

24. Иисус учился хорошо и пристрастие к науке сочетал с великим благочестием. Верно, в его натуре сказалась религиозность матери и сестер. Женщины любили его слепо, как любят в семье младших болезненных детей: подобная любовь с годами становится невыносимой, мужчина на глазах превращается в слюнтяя, если не в кого похуже. Иисуса от такой судьбы уберегла натура, склонная к мистицизму, однако непрактичность в делах житейских навсегда осталась его уделом. Рассказывали, ребенком он никогда не принимал участия в мальчишеских шалостях и драках, а когда подрос, сторонился ровесников обоего пола, хотя отличался привлекательной внешностью и соседские девицы всячески исхитрялись привлечь его внимание.

Скорее всего, он не робел их, просто не желал входить в общение с женщинами, коих в избытке хватало в собственном доме, а влекло его и слагало характер иное - тяга к тайному знанию.

Старый хазан всемерно поощрял склонности мальчика и взял к себе в помощники. Ученик переписывал тексты для школьных занятий и обучал самых младших адептов. Конечно, хазан злоупотреблял рвением юноши, за работу не платил, но труды не пропали втуне, Иисус углубил знание священных текстов и, возможно, тогда и сделал списки со свитков для себя, если не всех, то большей их части.

В кропотливых занятиях проводил Иисус дни, а постоянные набожные мысли отнюдь не способствовали охоте к развлечениям. Оттого-то молодежь и подшучивала над ним - грубоватым, буйным парням наука была ни к чему, а поведение Иисуса казалось беспримерным чудачеством.

Насколько удалось уловить из иных признаний, девушки не разделяли такого мнения, может, потому что Иисус держался от них подальше (поведение для мужчины беспроигрышное), то ли оттого, что женщины инстинктивно чувствуют людей божьих. Старухи говорили об Иисусе с глубоким почтением, а когда удавалось вызвать их на воспоминания, не жалели похвал добродетелям и благочестию его. Безупречный образ учителя в младые лета, сознаюсь, не очень-то меня радовал, я упорно доискивался какого-нибудь забытого любовного приключения, и случись хоть намек на это, всенепременно вышло бы все наружу, ибо, как говаривал Сократ, женщине легче удержать на языке раскаленный уголь, нежели тайну.

25. Через два года Иисус утратил своего учителя - старый хазан умер, а новый не хотел держать умного помощника. Мать вознамерилась отправить его в Тивериаду, в школу соферим, однако домашние обстоятельства воспрепятствовали. Оба старших брата женились, обзавелись собственными домами, третий копил деньги на женитьбу. Иуда не обинуясь объявил: не желает, мол, впредь работать на дармоеда, пускай Иисус либо возьмется за работу, либо убирается из дому. Тогда-то Иисус и выложил: дает обет назорейства и удаляется в Иудейскую пустыню, дабы посвятить себя господу. Что вскорости и осуществил.

26. Стародавний обет назорейства соблюдался в ритуальной воздержанности. Употребленное мною латинское название - транскрипция греческого, происходит же оно от древнееврейского слова назир, что означает приблизительно то же самое, что consecratus {Посвященный богу (лат.).}. О славном назорее божием Самсоне, иудейском Геркулесе, в Книге Судей написано следующее: ангел господень возвестил ему, да не коснется бритва головы его и да не вкусит он от виноградной лозы, не пьет вина и сикера, не ест нечистого.

Обет давали на один, два, три и более лет, обряд сопровождался дополнительными тайными клаузулами, в тайне сохранялась и причина посвящения неофита. Приносили обет и разрешали от него в иерусалимском святилище, а стоило сие немалых денег - сопровождалось принесением жертвы всесожжения. Иосиф Флавий, вечно путающий самые простые вещи, упоминая о назореях - в связи с возвращением Агриппы, после освобождения его из узилища Клавдием, - сообщил: "По прибытии в Иерусалим принес (Агриппа) благодарственные жертвы, не упустив ничего, предписанного Законом. Потому и повелел многим назореям срезать волосы".

Ничего подобного Агриппа не мог повелеть, не восстановив против себя весь народ, стрижение волос и возложение их на жертвенный огонь определялось сроком обета. Решение же целиком зависело от назорея, а в сущности, от самого бога, не от монарха, будь он самим римским кесарем; ни один назорей не подчинился бы такому повелению, хоть четвертуй его: фанатики веры, назореи предпочли бы смерть позору нарушения обета. Ну, а что до Флавия, не стоит им заниматься, я и сам толком не понимаю, почему меня так раздражает этот лжеугодник и предатель.

Избранные Иисусом путь совершенства и место пребывания отнюдь не были капризом или случайностью. В те времена многочисленные предшественники Иоанна, о коих уже сказывал, вели отшельническую жизнь в оазисах по берегам Иордана и Мертвого моря, так что в пустынях проходу не было от анахоретов. Отшельничать уходили из разных сект, в основном ессеи, о них Флавий сообщает столь же многословно и путано, сколь и о прочем.

27. Так вот, ессеи не были единой сектой, фракции различались не только философией, но и образом жизни. Назореи не женились, жили назорейским укладом, в замкнутых общинах по окраинам цивилизованного мира.

Держались наставлений Иоанна, а с его кончиной объединились в обособленную секту, впоследствии весьма недоброжелательную, даже враждебную секте Иисусовой, возникшей после его смерти. Носрим, или назореи, название свое вели не от обрядов, идентичных или по крайней мере близких ритуалам назорейским, а от еврейского слова "назар", что значит "оберегать" (тайну). После Иудейской войны, когда все понятия основательно смешались, немногочисленных сторонников Иисуса тоже стали называть назореями - они тщательно оберегали свою тайну, а возможно, и потому, что обе секты то и дело объединялись. Именование привилось, пустило корни, так что в иных греческих сочинениях частенько встречаю название по аналогии с ним селения, где якобы родился Иисус, - Назарет. Наверняка измыслили сие люди, никогда в Галилее не бывавшие. Я же ездил в упомянутое селение. И клятвенно заверяю тебя, оно называлось совсем по-иному, а деревушка ничем не была примечательна ни до, ни после Иудейской войны.

Центр ессеев (а главенство его признавали, мнится, все без исключения секты) находился тогда в укрепленном строении, почти в десяти стадиях от западного побережья Мертвого моря и в пятидесяти пяти стадиях на юг от Иерихона. Старое строение, разрушенное землетрясением того года, когда Октавиан разбил Антония при Акциуме, заново воздвигли.

Эремиты, отшельничавшие на берегу Мертвого моря, называли себя сынами света или сынами правды, сынами милости, сынами благоволения божия, святыми, сотоварищами, эвионим (бедными), избранными и так далее в том же духе. Вели автаркическое хозяйство в ближайших оазисах, основали свою религиозную школу и переписывали священные книги.

К этой теме я вернусь и займусь ею подробнее, пока же ограничусь некоторыми замечаниями, дабы ты понял мотивы Иисусова решения. Так вот, ессеи всех оттенков, особенно в самых ортодоксальных общинах, проповедовали мессианские идеи, а пришествие мессии много зависело, их разумением, от морального возрождения народа. В школе и текстах на все лады дискутировалась эта проблема, и хотя их философию не признавали ни соферим, ни саддукеи, в простонародье они пользовались большим уважением, тем паче сами ессеи - и отшельники, и обитавшие в селениях - воплощали на деле свои моральные установления.

28. Побывал ли Иисус у сынов света, не знаю, ни в самом начале, ни позже не заметил, чтобы он пытался заимствовать их обычаи для своих присных. Да и этика Иисусова совсем иного склада, на мой взгляд, даже противопоставлена ессейским законам.

Разумеется, я имею в виду его оригинальные убеждения, а не то, что ему ныне приписывают, и даже, смею упорствовать, он вполне сознательно уклонялся от их философии, а посему допускаю, что Иисус некоторое время провел у назореев.

Принеся в святилище обет, он, возможно, год, два или более провел на Иордане у кого-нибудь из благочестивых анахоретов, иначе, один в пустыне, он вряд ли выжил бы при своей неприспособленности. Позже, по истечении срока обета, прельщенный общинной библиотекой и возможностью занятий, и еще замешкался у сектантов. Однако весьма сомневаюсь, выдержал ли он весь двухгодичный срок: тяжелый физический труд, обязательный у назореев, суровая дисциплина иерархического послушания едва ли пришлись ему по нраву.

29. Подобные догадки - особо оговариваю, все сие одни только догадки - навели меня на мысль, может, там-то Иисус и познакомился с Иоанном или случайно услышал о новом пророке, который, по всей видимости, в начале своей пророческой карьеры отличался либеральной снисходительностью, снискал, особенно среди простого люда, немалую славу, иначе отколе бы взялись толпы заступников его. Тяжко, однако, питаясь кореньями и акридами, изнемогая от зноя и коченея холодными ночами, долго поддерживать спокойствие духа, буде к тому же спокойствия нету в характере. Оттого, верно, Иоанн, ума язвительного и негибкого, не терпел среди своих близких никакой оппозиции. У меня имелись основания полагать, что тут-то и сидела заноза разногласий между ним и Иисусом.

Вспоминая порой о сем коршуне пустыни, Иисус скупился на добрые слова, чаще отмалчивался, а если что и говорил, то весьма саркастически. Воспротивился он и крещению учеников своих, принятому и ессеями и Иоанном, хотя приверженцы Иоанновы, приведенные к нам Андреем, усиленно домогались оного.

30. В родное местечко вернулся Иисус после десятилетнего отсутствия. Приняли его поначалу доброжелательно, как мужа в некоем смысле святого, пока не начал он пророчествовать и проповедовать, будто по меньшей мере взысканный самим Илией. За работу он снова не взялся, а время убивал, по разумению людей деловых, на пустые тары-бары и снова оказался в разладе с Иудой. К тому же хазан и старейшины синагоги завели интриги и попросту ославили Иисуса маньяком. Об этом люди говорили со мной неохотно, намеками, будто о чем постыдном, посему не стану приводить доводов ни за, ни против: одно важно - Иисус быстро покинул родное селение и вконец разошелся с земляками.

31. Ты верно, мой друг, заметил - до сих пор не коснулся я ни царской, ни божественной генеалогии Иисуса, о чем трактуется подробно в сочинениях, почитаемых Иисусовой сектой, дабы утвердить повсеместно его культ; однако в ту пору, о коей речь, ни мне, ни кому другому и на ум не всходило, что через два-три десятка лет доведется читать подобные бредни.

Ты любопытствуешь узнать сколь можно более - я привожу единственно мои тогдашние мотивы розысков и их плоды. Я четко отделил весьма основательные домыслы от собранных фактов; говоря языком юристов, их можно поставить под сомнение как улики косвенные, но, с другой стороны, улики эти отнюдь не высосаны из пальца.

В моей библиотеке собрано почти все, что до сей поры понаписали об Иисусе. Это не литература в полном смысле слова, по моему заключению, списки служат лишь на потребу разным общинам Иисусовой секты, а иные из них - просто тайные писания, со тщанием укрываемые от непосвященных; однако все идет к тому, что вскорости какой-нибудь историк нового культа вслед за Плутархом из Херонеи, одарившим нас в "Сравнительных жизнеописаниях" мифической историей достославных мужей, попытает свои силы в столь же фантастичной биографии учителя. Я вознамерился разделаться со всем этим вздором и анекдотами в свое время, да, может, и к лучшему именно сейчас просветить тебя насчет темных писаний, собранных в библиотеке и у тебя и у меня.

32. Начать, пожалуй, следует с того, что вся сия так называемая литература буйно расцвела в спорах между правоверными иудеями и отщепенцами на тему, был ли Иисус истинным мессией.

В те далекие времена мессия нес повинность всемерно споспешествовать возрождению славы Израиля. И любого к сему причастного признали бы мессией, хоть ошибись все древние пророки, вместе взятые. Ведь девяносто pro centum пророчеств - энигматические головоломки, в них так ли, иначе ли нашли отзвук устремления подневольного народа, и понять несусветную мешанину разных чаяний разве только в ту пору и удалось бы, ныне же потому и спорят все вкривь и вкось. К вопросу вернусь в надлежащее время.

Когда сектанты все смелее оглашали Иисуса тем самым предреченным мессией (кстати, их доводы - плод весьма буйного воображения), все соферим, прежде мимо ушей пускавшие мессианские идеи, а после трагедии Иудейской войны и вовсе отложившие все надежды ad calendas graecas {До греческих календ (лат.) - то есть на неопределенный срок.}, понуждаемые на этот раз нелепостью писаний и распространением Иисусова культа, обрушили великий гнев сразу на два фронта. Сперва тщательно собрали они все истинные и мнимые пророчества касательно мессии; из оных два наиболее существенных - о родословной из колена Давидова и возрождении Израиля (многое, и весьма важное, за недостатком места оставляю в стороне). Далее, соферим взялись осмеивать Иисуса, происходившего из амхаарцев, то есть из простонародья; галилеяне а priori простолюдины, и потому Иисус не принимался серьезным кандидатом в мессии, напротив, заслуживал всяческой хулы.

В подобных спорах не сыщешь сильнейшего оружия, нежели высмеять либо очернить противника. Уже двадцать лет я наблюдаю этот поединок, и ведется он с яростию, равной наивности, если не глупости, обеих сторон. Справедливо судят: nomina stultorum scribuntur ubique locorum {Имена глупцов написаны повсюду (лат.).}.

У соферим не нашлось почитателей Иисуса, его культ взрастал среди бедняков и нищих, имевших весьма туманное представление об эсхатологии ессеев. И только после Иудейской войны, когда перебили ессейских старейшин и разрушили убежище сынов света на Мертвом море, рассеянные по всем землям приверженцы обеих сект, уразумев идейную близость, обрели наконец общий язык, а пастыри под давлением раввинских школ заинтересовались пророчествами. Но ни они, ни противники их не ведали и самой малости о жизни Иисуса - о его служении и бунтарстве. Величайшее злодеяние - Иудейская война предала огню и мечу цветущий край, обратила в прах грады и веси, а людей свободных - в рабов, все живое разметала по свету. Малочисленные очевидцы жизни и учения Иисуса, уцелевшие в военных потрясениях, все, что ведали, подчинили своеволию культа, ежели были сторонниками, противники же служили его врагам худым словом, пагубными толками, злоречием, поношением.

33. Подробности поусердствую сообщить тебе в самом конце, коль успею, пока же размыслим, когда могла явиться легенда о рождении и юности учителя.

Так вот, после смерти Иисуса, еще до войны, его учение робко принялось в местечках и селеньицах на Генисаретском озере, в общинах, им основанных наподобие ессейских. Пока Иисуса помнили, особой надобности в историографии не замечалось - и так повсеместно веровали и посейчас верят в скорое его пришествие.

Ученики и последователи весьма прилежали заветам учителя, а по существу - собранию благородных речений стародавнего Закона. Из Иисусовых сентенций охотнее вспоминали нравоучения и единственное гласимое им пророчество: о грядущем дне господнем, о близости царствия божия...

Царствие божие естественно мыслилось этакой универсальной монархией под эгидой Израиля (Imperium Judaicum), раскинувшейся по всему orbis terrarum {Круг земли (лат.) - то есть весь земной мир.}, где кесарем явится сам Яхве. Иисус в таковом миропорядке, вне всяких сомнений, себя не видел, положил себе скромную роль мессии и ни о чем ином не помышлял.

Сорок лет спустя после военной катастрофы, когда свидетелей и участников событий все менее и менее оставалось в живых, пробился первый неуверенный миф о мессии. Изустно передаваемые вести утеряли понемногу всякое правдоподобие, ибо наперед всего касались более важных дел - неземных.

Тогда-то и явились первые записи Иисусова учения, о главной же тайне в них покамест и намекать не отваживались.

В моих собраниях такие записи испещрены чудовищными ошибками, так что с первого взгляда легко угадать их создателей или переписчиков. Ни в одном свитке ничего не сыщешь о жизни Иисуса, отринуто все, кроме нравоучений, добрую половину из них я вовсе не слыхивал, хотя возможно, Иисус и сказывал нечто подобное.

Когда тайна разнеслась далеко окрест (невозможно удержать в узком кругу столь захватывающую весть), тот же час ей воспротивились соферим - тогда-то и сподобился Иисус биографии. Наивные историотворцы, имевшие в своем распоряжении не слишком-то обильные сведения, прибегли к гениально простому приему: ничтоже сумняшеся приладили факты к пророчествам либо стихам из Писания.

Один из этих дилетантов подчистил для наипервейших нужд - и без всяких скрупулов - предания о древних народных героях, а понеже недостало ему знания ни истории, ни Писания, нагромоздил таких нелепостей, что даже его последователи и доброжелатели Иисусовы не рискнули повторить сии благоглупости, предпочитая свои собственные измышления, едва ли более достоверные.

34. Оторопь берет, когда читаешь сообщение упомянутого мудреца. Родословную Иосифа он возводит не только к царю Давиду, но и к патриарху Аврааму. С истоками сей генеалогии еще так-сяк можно согласиться, приблизительно до вавилонского пленения, а вот вторая - откровенно досужий вымысел. Существуй хоть одно колено Давидово legitimi tori {От законного брака (лат.). } во времена Хасмонеев, вырезали бы они всех представителей оного не моргнув глазом, а уж Ироду Великому, идумеянину, даже и в голову не пришло бы воздержаться от истребления сего колена.

Смею тебя заверить, подобной родословной не могла похвалиться ни одна наивлиятельнейшая иудейская фамилия, не исключая и семейств первосвященнических, им-то генеалогическое древо пришлось бы весьма кстати, да и у них записи старше пятого-шестого поколений фабриковались без всяких церемоний, ежели случалась в том потребность.

Будь Иосиф, прозванный Пантерой, потомком Давидовым, даже по боковой ветви, и не по родословной, а лишь по семейному преданию, его сыновья уж что-нибудь да знали бы об этом.

Тут наш автор явно перебрал и, как сейчас докажу, попался в свои же силки. Ибо читаем у него далее:

Рождество Иисуса Христа

было так: по обручении Матери

Его Марии с Иосифом, прежде

нежели сочетались они, оказалось,

что Она имеет во чреве от

Духа Святого.

Последней фразой наш изобретательный чудодей перечеркивает собственные предыдущие умозаключения, отрицая отцовство Иосифа, а тем самым и якобы царско-Давидово происхождение Иисуса.

Можно согласиться - божественное происхождение поважнее земного, да разве упустили бы пророки столь исключительную возможность?

В истории народа часто случались "сыны божий", мужи избранные, взысканные духом божиим, только ни разу не опозорил себя бог грехом с земной женой. Мысль эта чужда иудейскому пониманию бога, недопустима и богохульна. Ни один пророк не решился бы утверждать что-либо подобное, и ни один мессия не возгласил бы такого святотатства; столь сомнительная идея могла возникнуть лишь в диаспоре, среди прозелитов, взращенных на греческих, сирийских, египетских мифах, издавна презираемых философами, но и по сей день бытующих среди простого люда. Пересаженная на почву секты, идея эта, к вящей путанице, обратила бога в человека, а человека в бога.

Мой "историк" легкомысленно и неосторожно желает убить двух перепелов одной стрелой: обожествить Иисуса по наилучшим эллинским рецептам и одновременно воплотить пророчества. Посему далее сообщает:

Иосиф же, муж Ее, будучи

праведен и не желая огласить Ее,

хотел тайно отпустить Ее.

Размышляя о том, увидел Иосиф во сне ангела, что подтвердил признание жены и при оказии сообщил:

Родит же Сына, и наречешь

ему имя: Иисус, ибо Он спасет

людей Своих от грехов их.

Далее биограф поясняет: случилось сие во исполнение пророчества Исайи:

Се Дева во чреве приимет

и родит Сына, и нарекут имя Ему:

Еммануил, что значит: с нами Бог.

После чего праведный Иосиф жену свою принял, однако не вожделел ее, пока не родила сына, из чего следует - не слишком-то доверял Иосиф, mirabile dictu {Как это ни удивительно (лат.).}, самому ангелу. Беспечный историк умалчивает, почему же Иисусу не дали все-таки имени Еммануил; в простоте своей не ведает он и того, что пророчество Исайи знатоки Писания относят к зачатию Иезекии, сына Ахаза (читай в Книгах Царств), истину же взыскуя, и сие отнюдь не наверняка. Иезекия хотя и восстановил в Израиле культ Яхве после своего безбожного отца и тем хоть исполнил предначертание, однако и ему не дано имени Еммануил, к тому же никогда не считали его мессией, да и самое упомянутое пророчество никогда не числилось среди мессианских. Другие же предсказания Исайи и впрямь занесены по этому ведомству.

А дальше весь анекдотец наш историк склепал из легенды о рождении Самсона, упомянутого иудейского героя, о нем в Писании читаем:

И явился Ангел Господень

жене, и сказал ей: вот, ты неплодна

и не рождаешь; но зачнешь и родишь сына.

Подгоняя оригинальный текст Писания к распространенному на Востоке мифу о божественном происхождении многих героев, автор из себя выходил, дабы придать своей записи черты иудейские per analogiam {По аналогии (лат.).}. Возможно, взял на себя нелегкий этот труд, памятуя о назорейских годах Иисуса, ведь и Самсон был назореем, первым в истории Израиля.

Божественное зачатие не успокоило нашего невежду, он, видно, опасался, а ну как от такого союза родится лишь полубог? Потому и отправил Иисуса к Иоанну, дабы принял от него крещение, а предприятие понадобилось лишь для подтверждения божественности Иисуса, ибо во время крещения небо разверзлось и глас возвестил:

Сей есть Сын Мой Возлюбленный,

в Котором Мое благоволение.

После божественной адоптации сам диавол искушал Иисуса, диавол вопреки двум божественным декларациям, подобно Иосифу, все никак не мог взять в толк, кто перед ним, пока не выслушал весьма решительной отповеди: не искушай господа бога твоего.

Прости, невмоготу мне и далее искать хоть крупицу логики в благоглупостях, что понаписал сей поистине убогий духом человек о рождении Иисуса. Вкратце сказываю: имен, видимо, собрание (допускаю сие) псевдопророческих логий, писанных явно дилетантом, наш сочинитель произвольно перекроил факты и приукрасил их самым фантастическим вымыслом. Кабы свои писательские манипуляции провернул, не касаясь кое-каких событий (что легко проверить), многое сошло бы еще с рук - хоть и выдумки, да умелые; но когда, доказывая пророчество весьма сомнительного свойства, автор сообщает об избиении в Вифлееме всех младенцев до двух лет - это уже верх наивности, ибо ни один историк жестокого властелина и его многочисленных злодеяний не преминул бы оповестить мир о неслыханном преступлении, а в источниках избиение младенцев не упоминается ни словом. Не диво - историки никакие пророчества в расчет не принимают.

35. Итак, оставим на время всех этих лжецов и взглянем на их оппонентов.

Может случиться, противная сторона - книжники и понаторевшие в казуистике - проявит больше здравого смысла, чем простаки, коих отчасти оправдывает sancta simplicitas {Святая простота (лат.).}. Да где уж там! Несут вздор, пожалуй, еще почище.

В моей обширной библиотеке, как упоминалось, довольно много полемических сочиненьиц пера наших хахамин, то бишь мудрецов. В одной из этих глупеньких историй рассказывается, как после дерзкого выступления Иисуса спорили трое книжников: равви Наум, равви Мат-тат и равви Бар-Тимеос. По равви Науму, дерзновенный - просто ублюдок, по разумению равви Маттата, он - сын женщины, страдающей кровотечением, а Бар-Тимеос полагает, что Иисус - и тот и другой вместе. Первые двое возразили: не может быть двух причин одного явления. На что Бар-Тимеос объявил, что докажет свою правоту. и отправился к матери Иисуса, торговавшей овощами на рынке.

Равви обратился к ней:

- Дочь моя, признаешься в одном деле, о коем спрошу, укажу тебе путь к вечной жизни.

Женщина ответила:

- Поклянись!

И Бар-Тимеос поклялся, одновременно в сердце своем отменив клятву, и спросил:

- От кого прижила ты сына, что так дерзко ведет себя?

Женщина:

- Когда вошла в супружеский альков, страдала кровотечением, и муж мой удалился от меня. Сват взошел на мое ложе, от него мой сын.

Так и оказалось, что Иисус и ублюдок, и рожденный от страдающей кровотечением.

В другом анекдоте похожий спор: равви Елиезер сомневается:

- Иисус сын Стады? Да он же сын Пантеры! На что равви Хста изрекает:

- Отцом считался Стада, прелюбодеем матери - Пантера.

Третий спорщик:

- Мужем его матери был Пафос, сын Иегуды, а Стада - мать.

А равви Елиезер на это:

- Родила его Мириам, цирюльница С-татхда, то есть неверная мужу.

Думаю, довольно насчет всяческих невежд. Сочтусь с ними окончательно, представив тебе всю истину. Одно лишь смущает меня - не объявил бы ты мне, как спартанцы самнитским послам: все сказанное поначалу мы позабыли, а дальше не поняли, ибо не помним начала.

КНИГА ТРЕТЬЯ,

в коей сказывается о чудесах.

1. Маги и чудодействия. 2. Иисусов дар. Чему Иисус мог обучиться в общине сынов света. Мнение врачевателей. Иисус не был обманщиком. 3. Его отношение к чудесам. 4. Исцеление тещи Кифы-Петра. 5. Встреча с бесноватым погонщиком мулов. Изгнание демонов. 6. Отношение Иисуса к чуду. 7. Что произошло в Капернауме. Окрестности города. О сказителях легенд и нравоучений. 8. Женщина с ножницами. 9. Иисус цитирует Книгу Иова и изъясняет цель своей миссии. 10. Измышления и правда о чудесах. 11. О том, как я сотворил чудо. 12. Тайный бунтарский союз. 13. Трудности с пропитанием. Кто пополнял общинную казну. 14. Пристанище неподалеку Вифсаиды. 15. Иисусовы сентенции. Еще раз о чуде, мною сотворенном. 16. Рождение легенды. 17. О других чудесах. Отступление об Аполлонии Тианском. Параллель к агиографии Иисуса. Распятый Клеомен. Иллюзорность правды.

1. Исстари молва о чудесах расходилась весьма далеко, и поныне чудесное смущает людей не только в святилищах, но и окрест, в местах, не осененных святостью. В одной только Александрии несколько чудодеев весьма рачительны к своему ремеслу и ничуть не уступают знаменитому магу и философу Аполлонию Тианскому, хотя, на мой взгляд, слава его весьма сомнительна.

Чудесники, о коих речь, многие лета изучали тайные книги - компендии всех надлежащих заклятий, магических формул и физических законов материального мира, снабженные руководствами по их использованию. Сомнений нет: в своих штучках маги такого пошиба не чурались и самого пошлого жульничества. Трактуя тебе сию тему, сознательно опускаю чудеса, фабрикованные панегиристами в жизнеописаниях великих людей, особливо римских кесарей, выслеживая со тщанием лишь происшедшее либо имевшее место по достоверным слухам.

2. Ну, а Иисус, уверяю тебя, никогда не обманывал, не являл чудеса по заказу или за мзду и вообще не навязывался с деяниями, хотя и обладал некоей силой: учитель либо самою природой наделен был чудотворным даром, либо долголетними упражнениями добился такового умения. В ту пору я верил: Истинно Сущий (Яхве) благоволит ему во всем. Ибо, признавая бытие господа и довлеющие ему судьбы мира, я последовательно допускал и форму проявления в чуде бытия сего чрез мужей, им взысканных. Почитая и себя призванным тоже (о предмете еще потолкую основательно), я беспрекословно и охотно принял исключительную миссию Иисуса.

Много позже описываемых событий довелось узнать: сыны света, уединившиеся на берегу Мертвого моря, и их апостолы много трудились излечением немощных, понаторев в разных тайных приемах, молебнах и медикаментах. Обучился ли Иисус искусству у них, рассудить трудно - ничего, кроме аблюций, не признавал.

Знаменитые врачеватели допускали единодушно чудеса, самовидцем коих я был, да к тому еще и сказывали: дивные дела творятся на белом свете; в запредельных странах, к примеру, далекого Востока люди святые возносятся на небо, ступают босыми ногами по горящим угольям, воскресают, будучи погребенными.

Оставим до времени последнее и займемся чудотворением, или, коль хочешь, квазичудотворением, а в сем и твой покорный слуга грешен, хоть после того и невелико число чудес останется в списке, тобою составленном, однако ж вполне довольно, дабы признать Иисуса чудотворцем, а не обманщиком.

3. Еще в те сроки, когда пристал к его ученикам, слыхивал я смутные россказни - всегда много чего наслушаешься в общинах бродячих проповедников и пророков. Шептались украдкой об исцелениях, говорить во всеуслышание побаивались - Иисус, вопреки позднейшим наветам, строго-настрого возбранил ширить любое смущение. Не тело врачевать, а души гонимые, увещевал учитель, - для того я пришел в мир. Коль проведают в Галилее, сын-де человеческий (так сказывал о себе учитель стилем древних пророков) ради хворых и страждущих бежит от селения к селению, сберутся у городских ворот толпы калек и бесноватых, и не хватит дня, и не хватит ночи, а после еще и злоречием опутают. Не затем послал меня господь бог, чтоб суду его перечить, но затем, дабы спрямить пути духа вашего.

4. Послушные воле его оберегали тайну. И все же молва бежала окрест, и самые вздорные небылицы сопутствовали нам, я же с уверенностью изъявить могу: исцелена была теща Кифы-Петра, лежавшая в горячке. Коснулся Иисус руки ее с молитвою, и горячка оставила ее. Приключилось сие в мое отсутствие, потому не сужу - чудом ли женщина исцелилась, естественной ли силой вещей.

Про иные чудотворения Иисусовы в Капернауме передавали, мол, чудо вершилось в Гадаре, в Гадаре шептались насчет Тарихеи, где своим чередом ссылались на Хоразин. Я не дознавался что и как, множество сомнений смущает в таких сказах да пересказах, пока однажды не очутился самовидцем, а после и соавтором, так сказать, чуда.

Перейдем к фактам.

5. Мы брели однажды к селению по другую сторону озера и повстречали человека, одержимого бесами. Погонщик мулов, он когда-то жестоко обращался со своими животными. Мул в тех сторонах считается животным нечистым, ублюдком, чрез помесь кобылы и осла, оттого злые духи и находят в нем временное пристанище. Несчастный, надо полагать, не ведал про это или пренебрег опасностью, только как-то раз мул пребольно лягнул его в голову. Через рану вторглись демоны в тело, и человек лишился разума. Поселился в заброшенной конюшне далеко за городом, а когда демоны терзали его, кричал мулом, пожирал траву и нечистоты, брыкался, лягал всякого, кто подворачивался. Демоны, изрядно натешившись несчастным, оставляли его наконец в покое, и он крепко спал в своей конюшне сутками. А после становился покорным, будто ягненок, нанимался в люди и никого не обижал.

Беднягу хорошо знали в околотке, хозяева охотно давали ему работу - платили по болезни мало, - а когда догадывались, что пришел его час, гнали взашей подальше. Бедолага уходил в свою конюшню, запирался крепко-накрепко и в одиночестве терпел адовы муки.

Я не удосужился возыметь собственное мнение насчет существования метафизических субстанций, добрых и злых, а между тем надлежит человеку разъяснить себе самому сверхъестественные явления хоть на скору руку, пока не поймешь основательнее, что к чему.

Итак, мы направились берегом озера в страну Гадаринскую. Едва рассвело, и легкие клочья тумана поднимались от воды к холмам. Вдали виднелся городок, по дорогам и тропинкам пастухи гнали свои стада, грек-свинопас стерег свиней - встретить грека в Десятиградье дело обычное. Мы распевали псалмы Давидовы, звуки священных песнопений далеко разносились по росистым ущельям, и скалистые обрывы вторили нам гулким эхом.

Долгие переходы мы всегда коротали пением - и время спорилось; и путь не столь утомителен. В хоре выделялся приятный голос Марии, я по обыкновению держался поодаль от нее, как всегда любящий, готовый броситься к ней по первому зову. А она, она видела только учителя и вовсе не замечала меня.

Неподалеку от городка, привлеченный пением, подошел к нам бесноватый погонщик мулов. Местные жители, кочевавшие с нами, узнали его и всячески остерегали равви. Грязный, в лохмотьях, со всклокоченной бородой, безумец приблизился. Беспокойный взгляд, резкие жесты сулили, что бесы вот-вот одолеют его. Люди палками преградили нечестивцу путь - с невиданной силой он раскидал всех, бросился к Иисусу и упал пред ним на колена. Косматая голова его тряслась, из глаз лились слезы и, подобно каплям дождя, застревали в бороде.

Успокоенные смирением несчастного, ученики Иисуса перестали его отталкивать. Он воздел руки и на коленях, в дорожной пыли, подполз поближе к Иисусу.

- Ты равви Иисус? - спросил он дрожащим голосом.

- Чего надобно тебе?

- Господин, господин, - рыдал одержимый, - смилуйся надо мной, горемычным. Опять они меня одолеют, сделай милость, облегчи мои страдания.

Иисус спросил:

- Откуда знаешь, что могу помочь?

- Наслышался. Ты, мол, изгоняешь бесов. С вечера жду здесь, только не совладать мне дольше с ними. Господин, смилуйся!

И человек рухнул к ногам Иисуса и плакал навзрыд, жаль было несчастного; никто слова не молвил, но все с мольбой и ожиданием смотрели на учителя. А он о чем-то сосредоточенно размышлял, вперив взгляд в восходящее солнце.

Равви колебался недолго, склонился и положил ладонь на голову бедняги.

- Друг, веришь ли ты в божью силу? Веришь ли в господа нашего единого, который и в небесах и на земле?

- Верю, равви, верю!

- Пусть свершится воля его, да святится имя его ныне и присно, аминь. Вознесем же молитву, братья и сестры, ибо неведомы нам пути провидения.

Иисус опустился на колени и, приподняв с земли голову одержимого, приблизил его лицо к своему, заглянул прямо в безумные, слезоточивые глаза и начал читать псалом:

Помилуй меня, Боже,

по великой милости Твоей и по

множеству щедрот Твоих изгладь беззакония мои.

Многократно омой меня от беззакония моего,

и от греха моего очисти меня.

Ибо беззакония мои я сознаю, и грех мой всегда

предо мною.

Тебе, Тебе единому согрешил я, и лукавое пред очами

Твоими сделал, так что Ты праведен в при говоре Твоем

и чист в суде Твоем.

Вот, я в беззаконии зачат, и во грехе родила меня

мать моя.

Вот, Ты возлюбил истину в сердце, и внутрь меня

явил мне мудрость.

Окропи меня иссопом, и буду чист;

омой меня, и буду белее снега.

Дай мне услышать радость и веселие,

и возрадуются кости. Тобою сокрушенные.

Отврати лицо Твое от грехов моих,

и изгладь все беззакония мои.

Сердце чистое сотвори во мне, Боже,

и дух правый обнови внутри меня.

Мы вторили словам учителя молитвенным припевом:

Не отвергни меня от лица Твоего,

и Духа Твоего Святого не отними от меня.

Возврати мне радость спасения Твоего,

и Духом владычественным утверди меня.

Тонкими белыми пальцами Иисус легонько касался висков несчастного, а он, будто рыба, выброшенная на берег, судорожно разевал рот и едва слышно стонал.

Закончив псалом, Иисус поцеловал страдальца и трижды возгласил:

- Аминь, аминь, аминь!

Все поднялись с колен, двое мужчин поддержали страждущего - он едва держался на ногах и медленно приходил в себя.

Мы внимательно следили за ним: он закрыл руками лицо и мерно, будто все еще слушал пение, покачивал головой, словно не мог очнуться от глубокого сна; потом отнял руки и, внезапно разбуженный, осмотрелся. Лицо прояснилось, покой наконец осенил его, а мы радостно возгласили осанну. Тогда и погонщик мулов оживился, воздев руки, выкрикивал осанну, подпрыгивал и пританцовывал вокруг Иисуса.

Внезапно в ликующий хор ворвался яростный крик. Грек-свинопас из любопытства затесался в толпу и оставил на произвол судьбы свое стадо; вспомнив о нем, оглянулся: свиньи что есть духу неслись к озеру и бросились с крутизны в воду.

Кто-то отчаянно крикнул - бесы, дескать, вселились в свиней! Толпу объял панический страх, все сбились вкруг Иисуса, женщины накинули на голову платки, а самые храбрые из мужчин творили знамения, отгоняющие нечистую силу. Мы запели:

Возвожу очи мои к горам,

откуда придет помощь моя.

Помощь моя от Господа,

сотворившего небо и землю.

Несомненно, злые духи, оставив тело грешника, вошли в нечистых животных, а иные нерасторопные бесы наверняка замешкались, могли проникнуть в наши тела, коли уста не слишком-то прилежно заняты священными словами. Громогласно усердствовали мы в пении - испуганное стадо сгинуло в пучине.

Свинопас с воплями помчался за стадом, размахивая палкой: Иисусова паства утвердилась - демоны преследуют его подобно осам.

Укрепив дух пением и сим поучительным происшествием, отправились мы в город. Погонщик мулов весело бежал с нами, срывал цветы и бросал под ноги чудотворящему - таков обычай у женщин и детей в день воскресения Адониса.

Больше я не встречал этого человека и не могу с уверенностью утверждать, излечился он или снова впал в безумие. К общине не пристал, несколько дней бродил с братией, пока мы не удалились от его родных мест. Видно, так и не уразумел, почто с божественным пением обходим грады и веси, исцеленный, он так и остался неопрятным шелудивым погонщиком мулов и куда как больше понимал животных, нежели святых людей.

6. Случай этот впервые доставил мне возможность приметить отношение учителя к чудотворению. Не знаю, как бывало с подобными казусами ранее, если принять cum bona fide {На веру (лат.).}, что в полной славе его имели место сверхъестественные деяния как цель направленного волевого акта. Я не спускал с равви глаз и убедился - он вовсе не доверял силе своей, напротив, я не усмотрел в нем и малой толики наглой уверенности, с какой маги приступают к демонстрации престижем, не подметил и равнодушия жреца, возносящего молитвы, дабы свершилось, чему надлежит свершиться.

Иисус вовсе не владел затверженными приемами по части чудотворения, он бесхитростно и участливо выслушивал жалобы и мольбы бесноватого и немало смутился верою несчастного во всемогущество свое - его самого часто тревожили сомнения, хотя, несомненно, желал обладать сим даром. Равви истово стремился творить благо ближнему своему, иными словами, верил: ему должно оказывать божью силу, и неважно, сколь действенны были бы последствия. Я и посейчас не убежден, разумел ли Иисус: измени ему сила воли иль молитва вседержителю не приведи к добру, миссия его могла бы не шутя пострадать.

Потому и полагаю: в его натуре счастливо сочетались сдержанная скромность и сердечный жар - добродетели, подавно несвойственные кудесникам, коих за свою жизнь я повидал немало. Доброта его и скромность поистине удивительны - ежели, по слухам, многажды исцелял он людей еще до излечения бесноватого и ежели хоть десятая часть этих слухов правдива.

7. Не хочу отвлекать твое внимание, а в практике Иисуса случались дела преудивительные, расскажу лишь об одном событии в Капернауме, изрядном портовом селении, хоть и не столь многонаселенном, сколь соседняя Вифсаида, коей тетрарх Филипп пожаловал статус города, возвел красивые постройки и наименовал Юлиевой в честь Юлии, дочери Августа (кстати сказать, за беспутство досточтимый отец сослал ее на остров Пандатарию). Капернаум, рыбачий порт, не утратил значения: в устье Иордана - илистые воды его богаты кормом - обильно ловилась рыба, и рыбари из Капернаума, расположенного с западной стороны реки (девять миль к северу от Тивериады), тоже промышляли в здешних местах.

В Капернаум мы наведывались чаще, чем в Вифсаиду, по двум причинам. Во-первых, селение раскинулось у пограничных вод - Иордан разделял владения тетрарха Ирода Антипы (Галилею) и тетрарха Филиппа (Гавлан), откуда всего лишь несколько миль до имеющего многие автономные права греческого Декаполиса, по крайности независимого от обоих тетрархов. В случае чего из Капернаума легко перебраться через Иордан на лодке или проскользнуть озером и оказаться во владениях другого господина.

Вторая, не менее важная причина: Кифа и Андрей давно уже обзавелись в Капернауме небольшим рыбным хозяйством, оное нуждалось в присмотре, и один из них обычно оставался дома на несколько дней - престарелый тесть Кифы уже не мог подсобить. А ведомо: рыбацкая братия на всем белом свете в возлияниях не знает удержу, посему работников и рыбарей надобно держать твердой рукой.

Находились и другие убедительные поводы навещать именно это селение: в рыбацком предместье удавалось основательно запастись рыбой, население отличалось гостеприимством, а всего в двух неполных милях к западу от города в скалах бил источник, воду по высеченному в камне ложу отвели в селение. Неподалеку источника мы всегда становились биваком: здесь, вдали от уличного шума, в тенистой зелени, все способствовало нашей миссии.

Однажды пополудни, завершив дела в Капернауме и вкусив трапезу у дружелюбных горожан, мы отправились обратно в оазис к источнику, за нами увязалось чуть ли не все население предместья, человек двести-триста, среди них и дети. Люди спешили послушать учителя - в этих сторонах он прослыл лучшим толкователем интересных и возвышающих душу поучений.

Повсюду на Востоке - в Месопотамии, в Сирии, Палестине и Египте, да и в близлежащих краях - изустное слово и посейчас слушается с неизбывным интересом, так слушали, верно, Гомера во времена оны. Поучали не только апостолы иерусалимского храма и миссионеры премногих сект. Сказы, легенды, притчи, пословья и загадки до сих пор приносят неплохие доходы, когда исполнитель одарен талантом. В больших городах на площадях, в винных погребках и харчевнях нередко встретишь сказителя, окруженного толпой досужих слушателей. На корточках, стоя или полулежа прямо на земле, жадно внимают они сказаниям о героях, мореходах, путешественниках или святых мужах. У ног сказителя глиняная чаша, всяк слушатель не откажется уплатить свою лепту. Порой малолетний ученик, якобы сын или внук, услуживающий сказителю, обходит всех с кружкой, и никто не уклоняется от дани.

Сознаюсь, рыночные проповедники занятны, их речи весьма далеки от выступлений риторов в Риме - там еще и приплатишь, избежать бы занудства.

Иудеи особенно пристрастны к религиозным историям, любая притча учит морали, почерпнутой из Торы или из Книг Пророков, только мораль эта является в сказочно-волшебных приключениях, и толпа заслушивается, позабыв обо всем на свете.

Иисус в совершенстве владел проповедническим даром и навык привлекать слушателей. Видение Страшного суда и пришествие царства божия находили отклик у гонимых и бедняков, звучали согласно политическим умонастроениям, особливо же пророчества Иисусовы после мрачных и страшных посулов Иоанна утоляли сердца добрым пониманием людских слабостей. От своих учеников равви не домогался невозможного, призывал любить бога, любить ближнего своего. Нечего дивоваться - бедняки охотно собирались послушать доброго равви, тем боле за приятную и набожную беседу не взималась плата.

И в тот памятный день собралось множество народу. Женщины привели детей, дабы Иисус похвалил их, благословил. И учитель охотно исполнял таковые желания - любил детей, почитая их существами чистыми, не оскверненными грехом. Понапрасну доброхоты старались блюсти хоть какой порядок в тесно сбитой вокруг учителя толпе, казалось, даже воздух сгустился от испарений потных тел; матери сварливо протестовали, дети пищали, все говорили сразу, веселые, добродушные препирательства сменялись шутками, однако нагнеталось экстатичное набожное настроение.

Иисус ласково и терпеливо улыбался, выслушивал восторженные признания; но порой почитание, казалось, вот-вот обернется непочтительностью.

8. Внезапно около учителя сделалось замешательство, раздались крики: нечистая! нечистая! Тесный круг женщин разомкнулся, возле Иисуса стояла на коленях немолодая женщина с ножницами в руках, измученное лицо бледно от испуга. В толпе тотчас послышались угрозы, самые рьяные размахивали палками. Лишь присутствие учителя удерживало людей от расправы над несчастной, а она, не шелохнувшись, так и стояла на коленях.

Иисус молча посмотрел на нее, знаком велел всем замолчать, потом ласково спросил женщину, что привело ее сюда. Прерывисто всхлипывая, она и слова не могла вымолвить. Учитель простер руки, как всегда, хотел погладить ее по голове, тут кто-то крикнул:

- Не прикасайся к ней, равви, она - нечистая!

- А кто из нас чист пред всемогущим?

Люди перебивали друг друга: женщина, мол, уже двенадцать лет страдает кровотечением, получила разводное письмо от мужа, извела все достояние свое на лекарей - не иначе божья кара.

9. И сказал Иисус:

И отошел сатана от лица Господня,

и поразил Иова проказою лютою от подошвы

ноги его по самое темя его.

И взял он себе черепицу,

чтобы скоблить себя ею,

и сел в пепел.

И сказала ему жена его: ты

еще тверд в непорочности

твоей! похули Бога и умри.

Но он сказал ей: ты говоришь как одна из безумных;

неужели доброе мы будем принимать от Бога,

а злого не будем принимать?

И то правда, сказал Иисус, не ходит сын человеческий среди богачей, а лишь среди бедных и страждущих, не гнушается нечистым телом, но бежит нечистой души, ибо придет святой день господень, и прокаженные очистятся, но кто опорочил дух свой и вовремя не очистился, во мраке останется на веки вечные.

Говорил учитель долго. Потом возложил ладонь на голову рыдающей женщине и снова вопросил, чего ищет.

В его голосе и прикосновении несчастная обрела силы и, подавив тревогу, призналась: хотела, мол, незаметно, в толпе, отрезать кусок полотна от Иисусовых одежд. И впрямь извела на лекарей все свое достояние; прикладывала к природному месту что велено, да только ничего не помогло. Нет у нее ни обола, а думала, берет Иисус, подобно прочим врачевателям, за исцеление мзду, вот и решилась задаром обрести здоровье от силы его, сказывают: прикоснешься к святому - исцелишься. Уверовала: добыв кусок полотна от его одежд, излечится непременно.

Так говорила женщина.

Иисус улыбнулся и спросил: почто верует сыну человеческому, а не в милость божию.

- С тобой она, милость эта, господин, потому и верую. Бог тебя возлюбил, можешь сотворить чудо.

- Хочу помочь тебе. Благословенны верующие, ибо их царствие небесное. Иные из вас бегут прикосновения нечистого, но я говорю вам: не то оскверняет человека, что снаружи, а то, что из уст его, из сердца исходит, ибо в сердце рождаются злые мысли - убийства, прелюбодеяния, воровство, лжесвидетельство, богохульство, - оные оскверняют человека.

Взял Иисус у женщины ножницы, отрезал кусок полотна от своего хитона и подал ей со словами:

- Веруй, иди домой и сделай все, надобное для очищения.

Потом обратился к общине:

- Преклоним колена, братья и сестры, дабы восхвалить господа, как написано в книге Иова:

О, когда бы сбылось желание мое,

и чаяние мое исполнил Бог!..

Это было бы еще отрадою мне,

и я крепился бы в моей беспощадной болезни,

ибо я не отвергся изречений Святого...

К страждущему должно быть сожаление

от друга его, если только не оставил он

страха к Вседержителю.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Но прошу вас, взгляните на меня;

буду ли я говорить ложь пред лицем вашим?

Пересмотрите, есть ли неправда?

пересмотрите, - правда моя.

Вознеся молитву, он снова погладил женщину по лицу и велел идти домой, и никто не смел противиться ему, хотя многие втайне сокрушались.

Женщина и вправду выздоровела, а когда мы снова оказались в Капернауме, она пришла и осталась с нами до конца.

Звали ее Иоанна, жена Хузы.

10. Оба чуда я наблюдал самолично, да и во многих других трудно усомниться, хотя справедливости ради замечу: тогда о них лишь робко шептались. О воскрешении же умерших я сам никогда не слышал, а меж тем уважаемые медики считают оное дело весьма возможным и практикуемым, как я уже поминал мимоходом, в Индских краях; Иисус, по натуре своей не бывший профессиональным чудотворцем, ничего подобного не совершал, а коли принуждали его к чудесам верующие, все полагал в милости божией и духа святого; в тех немногих случаях, когда я сам оказывался очевидцем, приходило на ум: коли и чудодействовал - не вопреки природным законам, а лишь в пределах естества.

Невероятные же истории про Иисусовы деяния, писанные агиографами и толкуемые по сию пору, - единственно досужие небылицы; ум за разум заходит, с какой быстротой чудеса множат и суету суетят все эти писаки, всякий что-нибудь да присочинит.

Ныне повсюду разошлась весть: не один-де Иисус одарен был силой, ученики его тоже не упускали оказии. В некоем сочиненьице, воспевшем деяния Симона-Кифы, то бишь Петра, я вычитал: в один прекрасный день сей почтенный муж оживил... соленую селедку. Да, не оскудевает хитроумие мудрецов.

11. Оставим до времени в стороне побасенки, расскажу тебе о квазичуде, невзначай сотворенном мною самим, при сем не тешусь честолюбивыми замыслами - на звание томатурга не притязаю, да и в памяти людской не нуждаюсь.

Случился сей казус позднее, незадолго до вооруженного выступления: вели жаркую агитацию, исподволь готовили отряды в Галилее, Перее, Трахоме и на пустынном пограничье иудейской земли, к слову молвить, всюду, где не угасло еще зарево бунта после смерти Ирода Великого.

О причинах столь радикальных перемен в мирном миссионерском служении Иисуса поведаю далее, пока же скажу кое-что о вышеупомянутом приключении.

12. В отличие от бунтовщицких ватаг самозваных царьков и явно докучавших всем и вся мессий, наш штаб разработал досконально план тайного союза примером системы ессейской, тайна скреплялась религиозным заклятием херем, о коем ты, верно, понаслышке знаешь.

Иисус молчаливо одобрял наши дела, ибо ducunt volentem fata, nolentem trahunt {Покорного судьбы ведут, непокорного тащат (лат.).}, и, казалось, не прозревал всех последствий. Он по-прежнему скитался берегами Генисаретского озера и проповедовал свою возвышенную доктрину, а мы тем временем, не сказываясь и без лишнего шума, разрабатывали повстанческую тактику.

В каждой деревеньке, в каждом селении кроме набожных женщин всегда находилось несколько мужей, а то и несколько десятков, веривших: Иисус есть Тот, Кто Грядет, - а потому готовых выступить, подай только знак.

Агенты нашего торгового дома, давно уже осевшие во многих землях, получили от меня доверительную инструкцию: не рискуя торговыми интересами семьи, ширить повсеместно слух, явился-де муж необычный и явление сие многое сулит. Особенно наказал передавать весть в великом секрете.

Агенты мои, всяк в своем селении, пользовались неограниченным влиянием, куда большим, нежели старейшины синагоги, впрочем, многие, будучи людьми солидными, заодно пестовали и должности старейшин, и потому учение нашего духовного пастыря прививалось весьма успешно. У нас в пересказе новин лавки и фактории заменяют римские термы - как тебе известно, средоточия всех возможных сплетен.

13. Постоянная Иисусова община сильно выросла, к нам прибились номады, пришельцы из земель, удаленных от обычного маршрута вокруг озера. Нет необходимости пояснять - люди были все испытанные, фанатики идеи, агитационные скитания тем боле освящали дело. Итак, воинство наше насчитывало уже около ста пятидесяти человек.

Накормить такую ораву не так-то просто, хотя никто не привередничал, довольствовались чем придется: двумя-тремя лепешками с луком или чесноком, горстью сушеных фиников, вареными бобами или куском рыбы. Чаще всего наш рацион состоял из овощей, изобильных в эту пору года, и фруктов: огурцы, арбузы и дыни, салат, груши, репа и яблоки, сливы, фиги, виноград и плоды хлебного дерева.

Бывало, местные крестьяне подносили в дар овцу или козленка, только насытить голодную братию не хватило бы и вола.

Мы с Симоном подвизались на ролях снабженцев. Если располагались станом где-нибудь у озера, Симон, знавший всех рыбарей в округе, уходил с ними на промысел, а поскольку был сноровист и рачителен к ремеслу, улова хватало на всех.

В удаленных от воды местах запасался продовольствием я - общинную мошну доверили мне, а в ней позвякивали, увы, только мои собственные сестерции.

Однако долгом своим считаю сообщить: кроме меня в общине случались и другие имущие люди, они не скупились. Среди них вдова Сусанна, владелица обширных виноградников, женщина с ухватками торговки, богатая, но доброго сердца; выше помянутая Иоанна, ее судьба после чудесного исцеления переменилась - она получила в наследство постоялый двор, подобно заведениям такого рода, он отчасти служил и притоном.

Помню Марию-рыбачку, Саломею-садовницу, равно и других женщин, не слишком богатых, но охотно приходивших на помощь ближнему.

14. Однажды, когда мы снова оказались в окрестностях Капернаума, общинная казна истощилась вконец, а на Иисусову проповедь собралось человек до трехсот, и беспокойство меня одолевало по сему поводу немалое. Целый день отдыхали в кипарисовой роще у источника, в нескольких стадиях от города. Никто и не помышлял в зной пополудни отправиться за пропитанием, к тому же Иисус оживленно сказывал удивительные истории и люди слушали затаив дыхание.

Многие сидели на берегу высеченного в камне отводного канала, опустив ноги в воду, иные расположились в тени дерев, равви с увлечением благовестил грядущие времена. Иисус живописал впечатляющие и красочные видения гибели мира, однако день Страшного суда вовсе не пугал внимавших ему: ведь праведным, а все слушатели уверены были - к сим принадлежат, - этот день открывал небесные врата. Я записал иные его сентенции, намереваясь в будущем упорядочить наброски и придать им законченную форму. Намерения мои не осуществились, но кое-какие записи сохранились. Вот несколько наиболее характерных, поверенных по разным поводам (многое уже приводил тебе по мере надобности).

Нет ничего тайного, что не будет явным.

Пусть тот, кто ищет, не перестает искать до тех пор, пока не найдет, а когда найдет, он будет потрясен, и, если он потрясен, он будет удивлен, и он будет царствовать над всем.

Не лгите, и то, что вы ненавидите, не делайте этого. Ибо все открыто перед небом.

Вышел сеятель и сеял зерно. Иное упало при дороге, и налетели птицы и поклевали. Иное упало на места каменистые и засохло, иное еще упало в терние, и выросло терние и заглушило его. А немного упало на добрую землю и принесло обильный урожай. Я сказал.

Я бросил огонь в мир, и вот я охраняю его, пока он не запылает.

Благословен тот, кто имеет уши да слышит. Тот, кто обретет истолкование этих слов, не вкусит смерти.

Тот, кто себя не познал, не познал ничего.

Придите ко мне, ибо иго мое - благо и власть моя кротка, и вы найдете покой себе.

Не давайте того, что свято, собакам... Не бросайте жемчуга свиньям...

Когда вы истратите то, что имеете в себе, - то, что останется, спасет вас. Если вы не имеете этого в себе, то, чего вы не имеете, умертвит вас.

Тот, кто ищет, найдет, и тому, кто стучит, откроют.

Те, которые здесь исполняют волю отца моего, они те, кто войдут в царствие моего отца.

Сентенции сии, сугубо оригинальные, в Писании мне не удалось сыскать. О других Иисусовых логиях речь пойдет в иной связи. До поры вернемся в обильную зеленью долину, под сень пальм и кипарисов.

16. Покамест Иисусова паства располагалась, я смекнул, сколь удобно местоположение для нас, пообвыкших к ночевкам под открытым небом в летние, теплые и сухие ночи. В тех сторонах сами жители без всякой надобности ночевали во дворе, на кровлях домов, в садах либо на улице. Община часто проводила ночи под звездами, и даже я, не знавший спартанской закалки, крепко спал, завернувшись в епанчу и положив охапку сена под голову, ежели вовремя озаботился запастись ею. И на сей раз ночлег был обеспечен, заботило только пропитание: ввечеру мало отягощенные запасами еды путники едва ли утолят аппетит.

Хоть и припасено было два бочонка соленой рыбы (кстати, продукция нашей солильни в Тарихее), сокрушенно признаюсь, пакость эту трудно представить съедобной. Предназначенная для солдатских желудков, рыба в мирное время сбывалась на прокорм невольникам, что тяжко трудились в рудниках, и самой отпетой бедноте; представь себе - бывают же чудеса! - они сей злосмердящий продукт находили даже вкусным (уж чего-чего, а соли у нас не жалели); впрочем, потребляли они рыбу вместо соли или еще по какой причине, утверждать наверняка не могу.

Эти два бочонка, влекомые покорными ослами, подарил нам некий помощник кладовщика, да и он просто-напросто украл их. Слова Вергилия "Timeo Danaos et dona ferentes" {Боюсь данайцев, и дары приносящих (лат.).} в этом случае пришлись как нельзя более кстати. Я размышлял об ужасных последствиях пиршества, буде оно состоится и придется пустить в дело дар кладовщика. Тут никакого товара на всех не хватит, а мне, хочешь не хочешь, приходилось убеждать братию в том, что сообщество наше отлажено до мелочей и в делах организационных.

Приказал я потихоньку запрячь ослов и отправился в город, стараясь улизнуть незаметно. В Вифсаиде большим складом нашего торгового дома ведал Ефраим Бар-Себба, мой дальний родственник. Ему и поручил я к вечеру раскинуть рынок со съестным неподалеку от кипарисовой рощи, а наперед доставить лепешки, свежую рыбу и вино. Нахлопотался изрядно, особенно из-за лепешек: заказали пекарю большой выпек, да к тому же велено ему было поспеть ко времени.

Солидный и влиятельный купец от хлопот не отлынивает, надо - из-под земли достанет. Ефраим пустил в ход свои связи и совладал с заданием.

Предусмотрел я и продажную цену, дабы ненароком не содрал Ефраим с неимущей братии последнюю шкуру, к чему имел великую склонность, и, не упреди я событий, не обговори все заранее, не сладил бы с собой мой родственничек, дабы заработать пару неправых денариев. Потому наказал я ему накрепко самое необходимое продавать с небольшой лишь выгодой и уступать до себестоимости, начни кто торговаться; ну а деликатесы дозволялось сбыть по собственному усмотрению.

Ефраим слыхивал то и се об Иисусовой общине и понимал - без крайней нужды никто не допустит себе убытку, а потому лишних вопросов не задавал, ответил только: "Ну, ежли надобность такая, то сделаем. Уважаемый братец может почивать покойно".

Уладив дело, я без всяких иных треволнений вернулся к нашим. По вечерней прохладе, согласно диспозиции, прибыл целый караван на ослах, и люди Ефраима раскинули рынок на опушке рощи.

После Иисусовой проповеди голодной пастве захотелось подкрепиться: развязали котомки, кто вытащил кусок лепешки, кто горсть бобов, а многие оглядывались в полной растерянности. Тогда-то я и возвестил, где и что из еды продается, а членам общей кассы выдал каждому полсестерция. Братия устремилась к лоткам. В трех местах продавали хлеб, бобы, горох и рыбу, можно сказать, за бесценок, а два лотка манили печеной бараниной, птицей, сластями, сыром и вином. Торговля шла бойко, и я убедился, мой родственничек себя не обидел и лакомствами возместил все убытки, понесенные на дешевых лотках (не оставлять же себя внакладе), ибо там спорили и торговались до хрипоты. Вскоре по берегам канала запылали костры, братья мои и сестры улеглись вокруг огня, жадно уписывая доставшуюся им задешево еду.

Я сидел вместе со старейшими, неподалеку от учителя; он ел, как всегда, мало, хотя женщины раздобыли у торговцев все самое вкусное. Обеспокоился лишь, достанет ли еды на всех, и я заверил учителя - все сыты будут. Иисус устал и больше ни о чем не допытывался.

Немного погодя Ефраим отвел меня в сторонку и зашептал на ухо, осталось-де еще полторы корзины лепешек и немного рыбы, а что повкуснее, все распродали. Тут меня и осенила блестящая мысль: везти в город остатки не было никакого смысла, и я велел Ефраиму оповестить братию - кто не насытился, может получить хлеба и рыбы задаром. Ефраимово предложение приняли недоверчиво. Пошучивая, кое-кто все же не поленился подойти к лоткам и не прогадал. Остальные по их примеру разобрали все до последней крошки. Вдосталь накормленная братия развеселилась, пели и гомозились у огня до полуночи.

Вот каким манером, вовсе того не желая, я оказался причастным к легенде о чудесном насыщении нескольких сот людей. В тот вечер и родилось чудо, новину о нем передавали из уст в уста, дополняли все новыми подробностями. Никому и в голову не пришло воспротивиться всяческим россказням, хотя Симон и другие братья прекрасно знали всю подоплеку дела.

Ныне, увековеченная записью, да к тому же в нескольких вариантах, легенда эта не подлежит сомнению, ибо для простых людей слово писаное достовернее самой действительности.

17. Насчет других чудес, в великом множестве пересказанных в биографии Иисуса, не могу утверждать ничего определенного по той простой причине, что собственными глазами не видел, своими ушами не слышал.

Не столь давно получил я обстоятельнейшие реляции об Аполлонии Тианском, он, как тебе ведомо, тоже принялся спасать мир и творить чудеса. Здесь в Александрии ходит множество анекдотов, завезенных купцами, о его великой магической силе.

По некоторым версиям, он - воплощение бога Протея оплодотворившего его мать. Передают еще, дескать, подобно Иисусу, ведет бродячую жизнь, проповедует высокие догмы, воскрешает мертвых, обличает тиранов, все только ждут, когда помрет, дабы воскреснуть.

Нет у меня ни здоровья, ни желания вникать в подобные бредни; параллелизм агиографии Иисуса чересчур очевиден, чтобы счесть сходство сверхъестественным стечением обстоятельств.

Оно вроде бы и понятно, что, используя язык школяров, кто-то тут с кого-то "содрал", либо и того проще: обе стороны без особых церемоний черпают из одного источника - из традиций других культов. В конце концов, все уже было где-нибудь и когда-нибудь записано, надлежит лишь дать себе труд покопаться в папирусах и свитках, чтобы найти подобное - не столь уж давно, к примеру, распяли Клеомена, тоже царя и сына божия.

Ежели достанет сил, займусь этой историей, стоит ли, однако, полемизировать с невеждами? Каким бы ни было наше деяние, минует всего одно поколение, правда становится многоликой, и ни одного лика истинного.

КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ,

в коей сказывается об уставе и обычаях Иисусовой общины.

1. Рождение нового культа. Митраизм конкурирует с другими культами. И солдаты способны на высокие чувства. 2. Истоки развития. 3. Что я видел в Коммагене. 4. Митра, спаситель человечества, и сирийская Великая мать. 5. Иисус подлинный и нынешнее положение дел. 6. Различия между официальным яхвизмом и яхвизмом сектантским. 7. Кое-что о духовном облике Иисуса. 8. Чаяния и надежды плебеев. 9. Взгляды Иисуса в начале и в конце его служения. 10. Иисус и сыны света. 11. О рукописи сынов света. 12. О несходстве в убеждениях Иисуса и сынов света. 13. Община последователей Иисуса. 14. Почему его учение привилось в народе. 15. Обычаи и заповеди. О Марии и других женщинах. 16. Учение Иисуса и чистота нравов. Я и Мария. 17. Отступление о царе Давиде.

1. Цицерон справедливо заметил: Omnium rerum principia parva sunt {Начала всех вещей скромны (лат.).}. Кое-какие приметы уже ныне предвещают: несколько сотен, а может, и тысяч сектантских общин, разрозненные пока что, беспрестанно препирающиеся о сути и уставе нового культа, многажды объединятся в религиозную организацию под эгидой первосвященников, и распространится она на весь цивилизованный мир.

В нынешние же времена, мыслю, спорят равные силами два культа - Иисуса и Митры; последний укрепился среди простых солдат. Некогда довелось мне заниматься военными поставками и частенько бывать в казармах и на постоях солдатских - с достоверностию утверждаю, иранское божество напрочь вытеснило весь Олимп воинственной, активной этикой, энергично противоборствующей злу, гласящей доблесть наивысшей добродетелью. Вопреки распространенному мнению утонченных эстетов солдаты вовсе не столь дики и кровожадны - подобно рабам, крестьянам и плебеям, они отнюдь не лишены высоких чувств. Напротив, чем тягостнее ярмо, тем благороднее порыв к чистой одухотворенной жизни, унижение порождает порыв к идеалу, коего философы достигают путем многолетних умствований, любому же из этих униженных идеал ведом как антитеза их собственному тяжкому бытию, как метафизическое проведение красоты, лишь божественным промыслом возможной в этом грязном и несправедливом мире.

2. В истории не редки случаи отчаянного противления угнетенных - вспомни хотя бы исход евреев из Египта и Солонову сисахфию, реформаторское движение Гракхов, бунт Спартака и Иудейскую войну, под эгидой свободы и братства происходившие, а слова эти означали иножды одно, иножды другое. Пожалуй, и любое совершенствование в отношениях людей сбывается не прозрением рабовладельцев и владетелей латифундий, а натиском народных масс. А будь люду чужды высокие чувствования, благородные идеи - понял бы оный, к чему устремился, сделался бы движителем нашего строптивого цивилизованного мира?

3. С культом Митры римские легионы познакомились (во всяком случае, я держусь той мысли) во времена консульства Луция Л. Лукулла, М. Аврелия Котты и войны с Митридатом Евпатором, царем Понта. Владыка Понта почитал себя наследником древних персидских монархов и всеми силами насаждал в пределах своего обширного государства иранскую религию (тебе ведомо, после длительной войны римляне наголову разбили Митридата и государство его перестало существовать).

Однажды я побывал в Коммагене (земли Верхнего Евфрата); на вершине мощной горы, к северу от Самосаты, высилась гигантская фигура Митры, окруженного божествами иранского пантеона. Огромные изваяния, воздвигнутые не менее сотни лет назад, прекрасно сохранились. В более новых святилищах Митры, высеченных в скалах, вершились таинственные мистерии, в коих и мне довелось участвовать.

И хотя нашествие кельтских, нумидийских, иберийских, германских, египетских и малоазийских богов создало острую конкуренцию, ни один из этих богов не остановил триумфального шествия Митры повсюду, куда ступала нога римского легионера.

Я полагаю большое будущее за митраистами: религия сия зиждется не только на простодушной мифологии и мессианской идее, присущей и культу Иисуса, но и на освященной веками мистерии - извечном ритуале принесения святой жертвы с пылающими светочами, благовониями, пением, понтификальным одеянием священнослужителей, значительно сильнее воздействующих на чувства верных, нежели скромные и привычные вечерние молебствия поклонников Иисуса.

4. Коли уж я вновь уступил прихотям своей мысли и отвлекся от темы, дозволь, дорогой друг, представить тебе вкратце верования митраистов в пользу довода, что nihil novi sub sole {Ничего нового нет под солнцем (лат.).}.

Так вот: Митра - не верховное божество, он посланник небес, призванный оборонить род человеческий от темных сил. Из множества подвигов его самый величественный - укрощение и ритуальное жертвоприношение быка, некоего первобыка, ибо его первым создал Ахурамазда (Зевс-Юпитер). Плоть сего первоживотного, если хочешь, первотворения, породила пастбища и хлеба, сперма - полезных животных, а душа вернулась на небо, пребывает там и посейчас пастырем-хранителем домашнего скота.

Подвигом Митра исполнил свое предназначение - демиурга в платоновском смысле. Герой-спаситель, он боролся с темными силами, обороняя род людской. Достигнув предела земной жизни, после торжественной вечери, вкушенной с сотрапезниками (обрати внимание на сию деталь!). Митра вернулся на небо, но по-прежнему покровительствует ратоборствующим со злом. Грядет час, на веки вечные Добро одолеет Зло - тогда Митра вновь низойдет на землю и воскресит мертвых.

Нет нужды боле утруждать тебя теологией и обрядами последователей Митры. Коль поинтересуешься предметом, в Риме и в Капуе найдешь святилища Митры, возведенные Титом. А недавно слуха моего достигла весть, дескать, в Остии почитатели Великой матери Кибелы и митраисты совместными усилиями и на одной площади возвели два равновеликих святилища. Моя мысль такова: обе религии, сугубо женская и истинно мужская, взаимством оным весьма обогащаемы...

5. Неприметлив я сделался - опять занялся разными разностями не по делу, сдается, однако ж, не без пользы - в поисках ответа на твои вопросы нежданно открылось мне: первоначальная вера плебейского братства ожидающих Иисуса-мессию, преображенная в культ, адоптировала не только легенды и мифы, но и литургию самых разных развитых религий.

Мыслю, ход дела был таков: ученики Иисуса о том и не думали, просто уступили настояниям прозелитов и местным обычаям; домысел мой подтверждают различия в обрядах, в оттенках веры между общинами египетскими, малоазийскими и греческими. Не взяли бы сего в толк ни приверженцы Иисуса, ни он сам, доведись им провидеть нынешнее положение дел: ни учителю, ни его пастве в голову не приходило учредить новую религию, держались они завета, не буквы его, но духа, полагали себя правоверными почитателями Яхве, доброго и справедливого бога - ниспошлет-де вскорости в мир порядок и утвердит свое царствие на земле.

Подобные заповеди не столь уж и оригинальны - их придерживаются все иудейские секты, да и в законной доктрине, насаждаемой школами и книжниками, хоть и оберегали крепко каждое слово Торы, все ж через головоломную интерпретацию священных текстов искали в них божественный промысл. Потому и не след разделять секты, шли-де разными путями, все они признавали Тору нерушимой, в официальном кодексе коей утверждался не только перечень всех слов, но и всех знаков, скрупулезно сочтенных, дабы ни малейший изъян не вкрался в священный свиток. А меж тем в сектах с бережением хранили лишь свое толкование, все иные признавались ложными. Споры да раздоры держались авторитетами, всякий раз приводимыми в доказательство правоты.

6. Законная религия и секты, основанные людьми просвещенными, признавали хохму - мудрость ученых, обретенную в многолетних штудиях. Секты простолюдинов искали помощи у избранных мужей, божьих посланников.

Взысканными господом мужами были Иоанн, до него Учитель праведности - основатель общины сынов Садока. К ним принадлежал и Иисус. Будучи правоверными, все они предрекали в народе царствие божие, на деле же всяк гласил своего Яхве: согласно Учителю праведности, Яхве - бог-мститель, по Иоанновой мысли бог - суровый судия, а Иисус проповедовал бога-любовь. Первого и второго еще можно кой-как замирить, Иисусов бог по сути отвергает обоих; и тем не менее Яхве во всех трех его сущностях найдешь в иудейских священных книгах, потому, прибиваясь только к одному из них, лишь слепец мог не провидеть антиномии.

Иисус, хоть школу и не прошел, ни философскую, ни соферим, видел антиномию и сделал из сего надлежащие выводы: отринул в Писании все, бывшее помехою его собственному пониманию Яхве - прежде всего жестокость, мстительность, деспотизм и прочее, уподоблявшее бога земным владыкам.

Но и не здесь сокрыта оригинальная мысль. Нечто подобное различаемо в культе Ахурамазды, предварившем культ Митры, в философских идеях Сократа, Гилеля, Филона, Эпикура и других мыслителей; Иисус же, как поминалось выше, не знал никого из них, не знал и Гилеля, весть о коем, впрочем, могла добиться и до него.

7. Иисус гуманистическую этику создал самостоятельно, ведомый лишь силой чувства и прирожденным умом. Нынешние приверженцы, возжелав обожествить его, создали образ недалекого, ограниченного лицемера, человека неумного, простоватого, погрязшего в противоречиях. На деле же был он муж прямодушный, умный и чистый, не чурался ничего человеческого, оттого, верно, и питал глубокое отвращение к учению Иоанна, ортодокса похлеще, нежели сами фарисеи - приверженные мертвой букве, они презирали народ. Иисус, напротив, радел людям, свод религиозных заповедей хотел приноровить к обиходу.

Ныне, многое приняв в соображение, склоняюсь к мысли, что Иоанн пребывал в оппозиции к сынам Садока; помнится, последователи, хоть и не часто, именовали его Учителем праведным, сие могло значить одно из двух: либо сам почитал себя воплощением легендарного основателя секты, либо таковым считали его ученики, однако и то и другое преступало суровую организационную иерархию сынов света: всякий раз новый глава из священнослужителей пестовал титул, и никто за пределами секты не смел сим титулом владеть.

С Иоанновым же характером и думать не приходилось о сане Учителя праведности; упрямый и ограниченный, он повелительно требовал от своих учеников аскезы жестокой, коей не выдерживало человеческое естество. После его смерти прибились к нам его ученики - яростные фанатики; фанатизм и дал губительные плоды - даже с самыми благородными побуждениями, он неизбежно ведет к погибели.

Испытав на себе суровый Иоаннов устав, Иисус отверг его, но облек в форму Иоанновых проповедей свою оригинальную мысль, столь притягательную для простолюдинов и бедноты.

Бедняки, понеже терять им нечего, охотно объединяются в общины, сообщество же рождает надежду на счастье. Чем безысходнее недоля, тем легче распалить в простых людях бодрость и надежду на грядущий судный день. Но всколыхнуть массы способен лишь некто, умеющий вдохнуть в людей веру в их силы, внушить, сколь велика ценность племени человеческого пред лицом господа. Быть может, придет пора, и бог для того не понадобится, но в мои сроки люди в боге нуждались.

Иоанн не разумел плебейского аспекта своей миссии, не разумел - есть люди бедные и богатые, гонимые и гонители, он видел иные противоположности: праведник или грешник, святой или проклятый, патриот или предатель.

А потому - вот парадокс! - проповеди льва пустынь пользовались успехом у владетельных религиозных маньяков, но не у люда земли, амхаарцев: ежели воспретить бедняку и так невеликие доступные ему утехи - женщину, сытную трапезу, хотя бы изредка, - что ему останется?

Зато все, кому богатство не дает сомкнуть глаз, вкушали очищения у Иоанна, после какового в достаточной жизни только смаку прибывало.

8. Иисус в своем посланничестве провидел горести угнетенного народа. Я в ту пору был весьма далек от его социальных умозрений, но доселе помню разительное впечатление от первой проповеди. Слова Иисуса до сих пор звучат в моей душе, хотя предреченное и не свершилось.

Блаженны нищие,

ибо ваше есть Царствие Божие.

Блаженны алчущие ныне,

ибо насытитесь.

Блаженны плачущие ныне,

ибо воссмеетесь.

Блаженны милостивые,

ибо они помилованы будут...

Напротив, горе вам, богатые!

ибо вы уже получили свое утешение.

Горе вам, пресыщенные ныне!

ибо взалчете...

Каким судом судите,

таким будете судимы;

и какою мерою мерите,

такою и вам будут мерить.

9. Спешу, однако, предуведомить тебя наперед, в начале своего служения многое учитель приял иначе, нежели в конце. Сперва предпочитал идею бога-любви, в чьи милосердные руки передавались сроки пришествия царства божия, позже дело, им взлелеянное, подхватили фанатичные Иоанновы последователи и вовлекли его вопреки натуре в повстанческое движение. Кстати, и без Иоанновых учеников не миновал бы печальной неизбежности. Моим разумением, такова закономерность всех освободительных движений: вдохнув размаху, насильственные деяния ускоряют произвол судьбы.

10. Выше сказывал: есть кое-какие намеки, пребывал Иисус недолго в эреме на Мертвом море; коли сей факт и имел место, из устава сынов Садока усвоил немногое, лишь согласное его собственным наклонностям, и страстно противился всему, чего не принял сердцем. Непримиримость его, даже нетерпимость к суровому укладу сынов света, или сынов праведности, с коими я познакомился значительно позже, и дает основания домыслить: на себе самом познал учитель сей искус.

Ныне иронией судьбы обряды и обычаи сынов Садока, что Иисус последовательно отрицал, вошли в ритуал его приверженцев во многих общинах; наблюдая их, я никогда не был уверен, кто есть кто, особливо когда община объединяла только иудеев.

История, мнится, сложилась приблизительно так: разметанные войной, потерявшие образованных пастырей, некоторые ессеи разных мастей и сыны Садока объединились с последователями Иисусовыми, провидя в нем Учителя праведности. Мессианская идея привела к согласию всех, а обещанное воскресение и скорое пришествие Иисуса в бедствиях, обрушившихся на иудеев, прельщали более, нежели культ самого Учителя праведности, к тому времени пошатнувшийся, эклектичный, обветшалый, хотя тоже лелеявший легенду о возвращении.

О ту пору приверженцы последнего, сыны света или братья Нового союза, подобно иным общинам ессев, фарисеев и зелотов, уже строго держались Закона. Мелочные предписания не только в религии, но и во всех других сферах жизни, не исключая плотских потребностей человека, запреты ритуальные, невыносимые для просвещенных иудеев, не менее тяготили и простолюдинов.

Сыны Садока требовали от своих сторонников неукоснительной чистоты, достижимой лишь в отречении от мира, а потому селились замкнутыми общинами в деревнях, небольших местечках, где им не чинилось препятствий. Таково положение было и в ессейских сектах, коих и посейчас встретишь то здесь, то там. Жестокий ритуал чистоты отдавал братьев Нового союза в полный произвол священнослужителям, неукоснительно охранявшим устав. Наследовать Учителю праведности, стать меваккером, не смел никто, кроме священников. Не признавали братья Нового союза и первосвященников из рода Маккавеева, считая их (впрочем, справедливо) узурпаторами, Иерусалимский храм - оскверненным и приносимые в нем жертвы - неугодными богу. Только потомки Садока, разумением сынов света, могли сделаться истинными стражами дома господня, а они пребывали далеко в Египте.

Верно, потому Иисус, взросший в Галилее, не уверенный в чистоте своего происхождения, не царского и не жреческого рода, изначально испытывал неприязнь к сынам света, первенство - более того, исключительное право - отдававшим жреческим верхам. Иисус попросту не усматривал возможностей реализовать свое призвание в этой общине, наипаче же оттого, что она не занималась мессианским служением. Коли уж возлелеял высокую надежду дарить людей истинной верой, логика требовала проповедовать не среди святых, так именовали себя эремиты, а среди простых грешных людей, да и галилейское его произношение хорошо понимали только на перифериях Иудеи, где презираемые амхаарцы, эти полугоим, равно признавали и праздник пасхи, и праздник воскресения Адониса-Таммуза. По-видимому, Иисус из личных побуждений отказался от крайностей сынов света, но впал в другую крайность, по счастью спасительную для его идеи, снискавшей ему сторонников среди огромного большинства простонародья.

11. В библиотеке у меня есть списки законов и другие писания сынов света (не дивись, называю их то так, то сяк - речь все о той же общине с Мертвого моря). После Иудейской войны - прибежище их на Мертвом море было уже разрушено, а уцелевшие последователи Садока разбрелись по белу свету - я неожиданно, в поисках Иисусовых следов, набрел на некоего сына праведного, аскетствовавшего у своих дальних родственников под Иерихоном, у него-то и хранились ценные манускрипты.

Мне удалось выудить их, хоть и с превеликими трудностями - пришлось нанять лиходеев для ограбления дома, где рукописи хранились. Ни один сектант не отдал бы их ни за какие сокровища мира, даже ценой жизни, ибо закон Нового союза составлял наисвятейшую тайну общины, а предательство предотвращалось страшным заклятием - херем. Сомнительно, чтобы где-нибудь сохранились подобные рукописи, но представься случай - раздобуду их для тебя per fas et nefas {Путем праведным или неправедным (лат.).}.

Задержу еще немного твое внимание и подробнее представлю таинственную фигуру Учителя праведности по двум важным соображениям, что дают мне повод посвятить сему достопочтенному мужу более места и времени, нежели могу себе позволить. Ты, разумеется, мигом прикинешь: сама судьба случайно свела и связала легендарную эту личность с делом Иисусовым и моим, хотя во времена оны я такой связи не усмотрел. Много позже, прочитав рукописи сектантов, я заметил удивительные совпадения и, свободный от некогда довлевшего мне мистицизма, не списал все на Fatutn, а отличил явственные религиозные приметы, свойственные тогдашнему положению в Палестине, и проклюнулось семя сомнения: столь ли бесспорно вмешательство божие в дела человеческие. Не смею и думать, как ты отнесешься к моим выкладкам, особливо прочитав с прилежанием рукописи - они уже переписаны для тебя с подлинников почти двухсотлетней давности, что, пожалуй, доводится характером почерка вообще и написанием иных букв особенно. Я велел подчеркнуть места особенно важные касательно Учителя праведности.

Решительно нигде ты не найдешь ни имени этого человека, ни исторических фактов, дабы хоть в приближении наметить время его служения. Увлекательная цель - разгадать тайну, пришлось немало потрудиться над жизнью Учителя праведного. Вот к чему я пришел: специфическая энигматика неоспоримо доводит: описание событий следовало непосредственно по смерти Учителя, пока его хорошо помнили сторонники, а вся история хранилась в тайне - сыны праведности преследовались, что, впрочем, явствует из рукописей.

Итак, расположив сведения по порядку, узнаем из свитка, означенного мною сигнатурой "А": бог ниспослал Учителя праведности триста девяносто и еще двадцать лет спустя после разрушения иерусалимской святыни вавилонским царем Навуходоносором, сиречь около 165 года, летосчисления ab Urbe condita {С основания города Рима (лат.) - принятое летосчисление в Римской империи.}.

Важные хронологические улики, будь они не заимствованы; одно число взято из книги пророка Иезекииля:

И Я определил тебе годы беззакония их

числом дней: триста девяносто дней

ты будешь нести беззаконие

дома Израилева.

Второе число находим у пророка Неемии:

В месяце Кислеве,

в двадцатом году,

я находился в Сузах, престольном городе.

И еще раз:

В месяце Нисане,

в двадцатый год царя Артаксеркса.

Цитата из Иезекииля приведена в свитке почти дословно, число же "двадцать" у Неемии относится к попыткам этого пророка возродить святыню. Сомнения вызывает и еще одно указание, в моем свитке звучащее:

Со дня утраты Учителя Единого

и до покарания мужей войны,

что вернулись с мужем лжи,

истекло около сорока лет.

И в час сей возгорелся божий гнев

против Израиля; ибо записано:

многие дни пребудут сыны Израилевы,

лишенные царя и князя,

жертвы и кумира,

без ефода и без терафим.

У вышепомянутого Иезекииля читаем:

И сорок дней неси на себе

беззаконие дома Иудина,

день за год, день за год

Я определил тебе.

Сам я - а жизнь научила меня скепсису - мало доверяю ссылкам на пророков и числовым их манипуляциям, имеющим свою тайную цель, однако весь мир противу всем скептикам искони верил в пречудные пророчества и посейчас верит, а потому нельзя а limine {"С порога", сразу же (лат.).} отбросить иные прорицания лишь на том основании, что совпали с более поздними фактами. Другое дело - хронист Учителя праведности ладно подогнал, а сие было весьма желательно, к недавним историческим превратностям надобные цитаты с надобными числами лет.

Хронисты сынов Садока, судя по рукописям, неплохо знали Книги Пророков и занимались их толкованием для вящего обоснования собственной доктрины. В оном искусстве поднаторели немало, искусство сие передал им Учитель, священник из рода Садока, а значит, ведший родословную от первосвященников.

О высоком сане оного сказано и в толковании пророчества Аввакума (свиток "Б").

Из Аввакума взят фрагмент:

Посмотрите между народами

и внимательно вглядитесь, и вы

сильно изумитесь;

ибо я сделаю во дни ваши такое дело,

которому вы не поверили бы,

если бы вам рассказали.

Толкование отрывка гласит. "Сие обиняком сказано о хитростию владеющих людях, совместно с мужами лжи не верящих Учителю праведности - слову его, что из уст божиих принял; сие и о хитростию порождающих недоверие к Новому союзу, ибо не веруют завету господню и оскверняют святое божье имя; сие обиняком сказано и о коварством действующих, до конца дней не верящих завету и зло ему чинящих, не верящих и концу времен, что предсказано устами СВЯЩЕННИКА, сердцу коего бог открыл мудрость, дабы изъяснил все слова его слуг, пророков, и коему бог предрек, что ожидает его народ и его союз".

Надо бы обстоятельнее поразмыслить касательно Учителя праведности, опасаясь, однако, наскучить тебе, ограничусь необходимыми сведениями из его биографии.

Итак, Учителя праведности бог ниспослал, дабы вел иудеев, внимая голосу сердца, не всех, однако же, только держащих его руку. Лишь внемлющие его толкованию Торы, явленному Учителем в Новом завете, спасутся в судный день. Накануне того дня Учитель воскреснет, все верные, то бишь святые, сойдутся в великой радости.

А Учитель явится во славе, дабы судить грешников.

Эти мессианские поучения заслуживают пристальнейшего внимания - почти целиком, дословно они перенесены в Иисусову агиографию, потому и пытаюсь установить, кто таков был Учитель сынов Садока. С оной целью я раскопал еще один побочный, но весьма конкретный случай. Из толкований Книги Аввакума и кое-каких других текстов следует: Учителя праведности преследовал некий безбожный жрец (и муж лжи), в начале своего правления призванный во имя правды вести Израиль; но, великой гордыни человек, он взбунтовался против бога и его закона, силою отнимал у людей их достояние, умножил и без того великие богатства свои, вершил всяческое нечестие и тем омерзителен сделался всему своему народу.

Безбожному жрецу воздастся по заслугам самими бедными (еще и так именовались сыны Садока), верными закону. Судим будет богом и убит за кровь, пролитую в городе, и насилия над краем, то есть Иерусалимом и Иудеей. По сему поводу пророчество Аввакума гласит:

Ибо злодейство твое на Ливане

обрушится на тебя за истребление устрашенных животных...

А толкуется оно так: Ливан - это совет общины (сынов Садока), животные - простецы Иудины.

Означай имя сие Иуду Маккавея, имелось бы еще одно хронологическое указание, и эпоха и искомая личность не вызывали бы сомнений - речь могла идти только об одном человеке, Онии III первосвященнике, жившем во время, таинственно означенное числами триста девяносто и еще двадцать, а значит, где-то около 575 года а. U. с., когда в Сирии царствовал Селевк IV и его младший брат Антиох IV, которого в детстве отец Антиох III Великий Селевкид отдал заложником в Рим, потерпев поражение в так называемой сирийской войне под Магнесией близ горы Сипил. Позже Антиох выменял сына, Антиоха IV, на внука Деметрия, сына вышеупомянутого Селевка IV. Оный Антиох IV осмелился в подражание Птолемею V величать себя Теосом Епифаном, что в переводе на латынь означает "бог явленный".

О ту пору престол первосвященника занял Ония III, муж святой, благочестия необыкновенного, в отличие от своих предшественников (за исключением прадеда Симона Справедливого) он не знался с иерусалимской аристократией и богачами, опекал вдов и сирот и неукоснительно соблюдал закон. Ония III был пастырем редкостным во времена всеобщего упадка веры и нравов, удостоверяет сие, к слову, пречудная история, поведанная хронистом эпохи Маккавеев во втором свитке.

Как то часто случается, своими добродетелями Ония весьма допек главу святилища, некоего Симона из колена Вениаминова. Не знаю, то ли поддерживал Симон сторонников эллинизации Иудеи, то ли оказался предателем, но, возненавидев Онию, донес Аполлонию Кулигу, наместнику Келесирии и Финикии, насчет святынной сокровищницы, хранителем коей был первосвященник. Допущение маловероятно: первосвященник пекся о сокровищах, так сказать, морально, а вот глава храма отправлял должность администратора, был и хранителем сокровищ, распоряжался многочисленной стражей и вообще держал ответ за неприкосновенность сокровищницы.

Моим разумением, дело обстояло несколько иначе.

Селевк IV, всегда безотлагательно нуждавшийся в деньгах для уплаты дани римлянам, вознамерился обчистить сокровищницу, чьи легендарные богатства были притчей во языцех. Не долго думая он отправил своего министра Гелиодора потребовать от Симона выдачи сокровищ. Симон, по всей видимости, прикрылся Онией, да, по правде говоря, едва ли он имел полномочия и мог отважиться на столь серьезное решение самостоятельно. Скорее всего, таким способом Симон хотел отомстить и избавиться от Онии и всю тяжкую ответственность взвалить на первосвященника.

Как бы то ни было, Ония решительно отказался выдать сокровища, а в помощь ему прямо на подворье святитилища явился чудесным образом страшный всадник и поразил Гелиодора чуть не до смерти. Хронист сообщает: богобоязненный Ония принес жертву за здравие потерпевшего, Гелиодору и в самом деле полегчало, зато первосвященнику весьма навредило. Министр выздоровел, восстановил силы, да столь отменно, что вскорости порешил своего монарха; Онию же низложил Антиох IV Епифан. И все сие свершилось стараниями упомянутого Симона из колена Вениаминова совместно с иными родичами этой достославной семьи, судя по всему, боровшимися с первосвященническим родом Садока, коему и принадлежал Ония.

Двоюродные братья Онии по женской линии, тоже из рода Вениаминова, Иисус, именовавший себя на греческий манер Язоном, и Ония, назвавшийся Менелаем, по очереди осаждали первосвященнический престол, без малейшего смущения выкупая право у Антиоха. Главного интригана Язона вполне заслуженно можно счесть _безбожным жрецом_, а Менелая - _мужем лжи_ (ежли вообще оба они - не одно лицо), и тот и другой - сторонники эллинизации и узурпаторы, на первосвященническом престоле в совершенстве овладели необходимыми пороками и были ненавидимы народом, между прочим, и за разграбление святилища. Учиняли многажды покушения на Онию; вынужденный покинуть страну и бежать в Дафну близ Антиохии, он искал убежища в храме Аполлона.

Не престранно ли, столь богобоязненного человека оборонило чужое божество, слывшее у иудеев языческим? Поимей в виду, правоверные никогда не сомневались в бытии чужих богов и лишь почитали их низшими Яхве, а порой и просто демонами. Ония отдался покровительству Аполлона, не поклоняясь ему и не признавая его божественности, полагаю, надоумил его искать спасения в Дафне сам Антиох, он не питал к Онии вражды, напротив того, хотел, верно, иметь под рукой истинного родового наследника, дабы держать в страхе своих ставленников. Те своим чередом весьма чувствительно ощущали у себя под боком постоянную угрозу; когда же Менелаю удалось за солидную мзду спровадить в изгнание ненавистного народу Язона и единолично завладеть престолом первосвященника, он подослал в Дафну душегубов, хитростью выманивших Онию и убивших его.

Судьба не пощадила обоих узурпаторов. Изгнанный Язон искал убежища за Иорданом, где безрезультатно интриговал, алкая власти; добился лишь того, что оказался в окружении войск аравийского царя Ареты; ускользнув, Язон бежал от селения к селению, пока не нашел временного пристанища в Египте. Отсюда он направился за помощью в Спарту, спартанцы-де сродни иудеям и не откажут. Никто не знает, где нашел свою смерть. Плохо кончил и Менелай - Антиох V Евпатор после заключения перемирия увел его из Иерусалима в сирийский город Берею и велел сбросить с башни.

Иосиф Флавий, как известно, предатель своего народа, сообщает об этом человеке лжи: "Подлый безбожник, он, дабы удержать власть, принуждал народ нарушать свои законы". Странно только, Иосиф Флавий, столь ценимый историк, молчит о святой жизни и трагической смерти Онии III - это Флавий-то, дотошный в мелочах, сплетник, не упустивший ни одного сколько-нибудь забавного анекдотца. Советую тебе проштудировать его биографию и обратить внимание: в юности он тоже три года провел в Иудейской пустыне у анахорета Баннуса. Я, к слову, слыхом не слышал о таковом, да кто знает, может, был сыном света, а посему не исключено: Иосиф принадлежал к общине сынов Садока и, подобно Иисусу, не совладал с суровыми требованиями устава. Если в его жизни случилось нечто в таком роде, молчание об Учителе праведности и сынах Садока понятно - от тайного заклятия херем, принесенного по необходимости, не освободишься, разве отступишься от веры, отречешься от бога единого, а на такое не мог решиться и Флавий.

Не уверен, обратил ли ты внимание: я прежде всего пытался осветить фигуру Учителя праведности. Сознаюсь - увлекся несколько предметом, но уверяю: сей муж заслуживает и самого обширного трактата.

Повод второй для рассуждения весьма лаконичен и не требует комментариев: Ония III - мой прапрадед по прямой линии.

Вот и пристало время вернуться к началу - к заповедям и обычаям Иисусовой общины. Исходя из вышеизложенного и досконально зная предмет, настаиваю: Иисус ничего от устава Нового союза сынов Садока среди своей паствы не насаждал; даже не зная тайных манускриптов, организацию, близкую сей теории, он, конечно же, изучил на деле. Припоминая всю мою историю знакомства с Иисусом, а помню все, безусловно утверждаю: он свои правила въяве противуположил уставу Нового союза, правила ежели и не анархические, все же последовательно демократичные, а то и попросту семейные и патриархальные.

12. А вот застал ли я в Иисусовой общине обычаи иоаннитов, сынов Садока или каких ессейских сект, либо они укоренились, когда прибавилось в общине пришлого народу, не упомню. Одно достоверно: Иисус никогда не одобрял нововведений, противных его идее бога-любви, и неуклонно отвергал все, что рознило бы его учеников от остальных людей.

Ежели те почитали злом любое излишество, почти всегда чурались брачных союзов и не допускали в свои общины женщин, Иисус учил лишь воздержанности, а среди его паствы преобладали женщины.

Суровый устав Нового союза запрещал не просто избегать всякой работы по субботним дням - сосуда не переставили бы на другое место, самые рьяные воздерживались даже от естественных потребностей. Иисус не брал в соображение таких преувеличений и не таясь сказывал: суббота для человека, а не человек для субботы.

Сыны Садока, одержимые соблюдением чистоты, прикоснувшись к нечистому - предмету ли, человеку, - омовение повторяли хоть бы и множество раз на дню. Иисус не принимал подобных предписаний, да и крещению водой никого не подвергал, хоть многие из его почитателей настаивали на таком очищении. Позднейший обряд крещения в общинах введен был и вовсе вопреки воле Иисуса, как, впрочем, и все остальное, ныне ставшее теологией и системой его культа. Подлинный Иисус ничего общего не имеет с подобными обрядами, обширнее скажу о том далее.

Иисус не почитал вещь нечистой оттого, что оная человеческой фантазией обращалась в таковую. Он охотно делил трапезу с любым, кто приглашал, хотя всегда ел и пил мало. В общем же, равви одобрял некоторые формы организации, перенятые у ессейских неофитов, но при его жизни секту нельзя было определить как sui generis {В своем роде (лат.).} союз, даже когда ступила на путь мятежа.

13. По существу, паства Иисусова образовала лишь узкий круг посвященных. Временами община увеличивалась - люди прибивались к нам на время. В основном же бродили с нами бедняки с Генисаретского озера, то уходя по своим делам, то снова приставая. Проповедническое служение равви среди постоянных его учеников - братьев и сестер - естественно вырабатывало навыки сплоченности, присущие приверженцам единой идеи и стремлений. Да видать, основа оказалась хрупкой: вскорости после смерти учителя едва ли в пяти или шести деревеньках удержались тайные сообщества его учеников, только в Иерусалиме довольно многочисленная община изыскала убежище и продержалась до самой войны. В диаспоре Иисусов культ привился позднее, уже после войны, под влиянием беженцев, что исповедовали его учение.

В нашем тесном сообществе насчитывалось всего двадцать человек, держались мы проповедью и общим достоянием. Все, женщины и мужчины, агитаторствовали: предварительно разбредались в разные стороны, дабы подготовить народ к прибытию учителя, наблюдали, коль случалась надобность, порядок на сборищах. Не считали зазорным наняться к хозяевам: жатва ли приспевала, сбор оливок, стрижка овец или мелиорационные работы - охотников всегда недоставало, мы же брались за любое дело.

Сам я с удовольствием занимался физическим трудом, не только ради incognito - хотелось знать, как добывается кусок хлеба. Посейчас с утехою вспоминаю дух свежего хлеба, и, хотя без преувеличения могу назвать себя столетним старцем, поныне своими руками обрабатываю несколько полос земли, сажаю и собираю урожай: горох, бобы, чечевицу, лук, чеснок, засеваю несколько пригоршней пшеницы. Как видишь, самая простая, грубая снедь. На работы нанимались, когда иссякала общинная казна, а я не хотел явно расточать деньги, дабы не выдать себя. Случалось, люди отказывались даже от недвижимого имущества, убежденные Иисусовой проповедью о бренности земного богатства, и передавали деньги в общинную кассу, хотя учитель ничего не спрашивал и не ставил никаких условий, чем и отличался от ессеев, почитавших общинную казну за дело чуть ли не первостепенной важности. Такими субсидиями держались порой довольно долго, но весьма скромно - даяния новых братьев тоже были невелики. Многие близкие Иисусу люди, Симон к примеру, продолжали заниматься своим ремеслом или хозяйствовали на земле всей семьей, да еще и внаймы трудились; в общинную кассу отдавали долю на свои же самые необходимые нужды, а порой и больше, коль имели достаток. Местные мессианские общины, из коих набирались сторонники Иисуса, заводили наличность только на случай смертей да иногда вспомоществований; ежели случалось какое несчастье, собирали обязательную для всех складчину.

14. Во всех моих прикидках не учитываю наших собратий в несколько тысяч голов, коих надлежит трактовать слушателями - они держались несколько иных обычаев, нежели члены общины. Будучи в самых различных сектах, они признавали свои организационные формы, с нами связывала их теология, особенно теодицея Иисусова и его эсхатология, коли не противоречили уставу их секты. В основном не противоречили, понеже все секты признавали иудейский мессианизм, а терпимое и либеральное толкование Торы, возмущавшее ортодоксов, было неслыханно популярно среди простых галилеян, ибо прощало грехи при неизбежном и постоянном нарушении изживших себя мелочных запретов.

Не забывай, презираемые фарисеями и другими правоверными в Иудее, амхаарцы жили бок о бок с иноверцами и неизбежно подпадали под греческое либо сирийское влияние, тем не менее горячо жаждали сохранить верность своему богу. Безжалостные же ритуальные требования во всех проявлениях жизни, требования, невыполнимые для бедняков, лишь на каждом шагу напоминали, сколь тяжко грешат против господа.

Представь себе уличного торговца: он и хотел бы соблюсти ритуальную чистоту, да в силу обстоятельств постоянно прикасается к вещам нечистым, ибо имеет дело с инаковерящими. Именно поэтому терпимое отношение к требованиям Торы, авторитет чудодея, вдохновленного самим богом, привлекали к Иисусу более сторонников, нежели его путаная мистика - мистики в те времена хватало повсюду, да и на все случаи - на любовь и мщение одновременно.

15. Итак, начало будущей секте положило совсем немного людей, бродивших вместе с Иисусом постоянно, и мои заметки в основном относятся к ней. Мы кружили от селения к селению, от местечка к местечку, порой собиралась довольно большая толпа - когда, к примеру, мы повстречали бесноватого погонщика мулов. На дорогах приходилось опасаться римских и муниципальных патрулей. Лишь в праздник пасхи дозволялось с пением идти многочисленной толпой.

В будни несколько человек отправлялось полевыми тропами в разных направлениях, поразведать, нет ли где опасности, мимоходом же сказывали людям о Иисусе и чудных делах его по околицам, на рыночных площадях, на постоялых дворах - где случится оказия. К обеду собирались у кого-нибудь из сторонников Иисуса, женщины варили еду. Хозяин по обыкновению не жалел вина и садился с нами за трапезу; вечеря нередко завершалась пиршеством, но излишества в еде и питии не допускались.

Порой Иисуса приглашали люди имущие - в дни праздников или на семейные торжества. Он никогда не отказывался, коль принимали его с учениками, учеников - ничего не поделаешь - приходилось выбирать по одежде, остальных из-за плачевного состояния оной брать с собой на праздничное застолье не годилось. Дабы никто не чувствовал себя ущемленным, выбранным одежда заменялась лучшей, позаимствованной у тех, кто на сей раз не участвовал в торжестве. Когда сандалии или плащ у брата приходили в полную негодность, я покупал необходимое на общинные деньги, коли у пострадавшего своих не водилось. Купленные вещи, разумеется, не претендовали на элегантность или добротность.

Иисус одеждой не отличался от остальных, разве что платье его было всегда опрятно - заботливые женщины стирали и латали, насколько могли; большинство братьев заботами об одеянии вовсе не убивалось, и насекомые частенько заводились у мужей праведных.

Вопреки нынешним поношениям в общине соблюдалось равенство, все - мужчины и женщины - равно отправляли апостольские обязанности, то бишь агитаторские. И только перед самым вооруженным выступлением, когда сформировали воинство, кое-кого назначили старшими.

Равноправие женщин признавала единственно наша община. Кроме Марии и двух-трех молодых женщин, остальные, уже в годах, не вводили в особое искушение, а вот когда послушать Иисуса собиралась толпа и мелькало немало милых, привлекательных лиц, да и проповедь затягивалась допоздна, в темноте по укромным углам затевалась такая возня, что земля покряхтывала.

16. И хотя Иисус поучал: не вожделейте, ибо вожделение ведет к нечестию, не сказывайте бесстыдных слов и не старайтесь узреть сокровенное ни сверху, ни снизу, ибо сие ведет к прелюбодеянию, - да ведь говорил поденщикам и усадебным девкам, погонщикам мулов и блудницам, пьяницам-рыбакам и судомойкам из заезжих дворов, уличным торговцам халвой и работницам с оливковой давильни, людям простым сказывал, они же, внимая слову божию, оглаживали женские бедра, в досягаемости пребывавшие. Только я так и не осмелился на вольное обращение с моей Марией, хотя, каюсь, при удобном случае заглядывал сверху, где, прикрытая туникой, дышала грудь, достойная Ависаги Сунамитянки, усладившей последние минуты царя Давида, из рода коего и предречено было явиться мессии.

17. Вспомнив имя Давидово, не умею воздержаться от некоей исторьицы. Оный царь, заглянув как-то сверху, и в самом деле сделался прелюбодеем. Случилось, прогуливаясь однажды по террасам своего дворца, увидал он Вирсавию, жену Урии-хеттеянина, в купальне. А значит, увидел куда больше, нежели я при всех благоприятных случаях, вместе взятых. Верно, хороша была чужеземка, медноволосая, с Голубыми очами, как все хеттеяне, коль взял ее к себе царь Давид в наложницы, а мужа-военачальника (ох уж эти мне вояки!) отослал в сражение на погибель, повелев оставить его в сече одного. Царю Давиду повезло более, чем мне, - он женился на своей возлюбленной и родил царя Соломона, строителя Иерусалимского храма, мужа семисот жен и трехсот наложниц.

Как видишь, либерализм бога Давидова мог приохотить к снисходительности гласителя благой вести; восхулив блудодеяние словом, Иисус никогда не наказывал виновных: предпочитал не замечать оного.

Свободное отношение к многим запретам среди сторонников Иисуса вызывало недовольство фарисеев и богатых, коим богатство попускало проявлять лживое усердие к ритуальным предписаниям. Но Иисус избегал фарисеев, а фарисеи избегали Иисуса.