Cемен Резник
КРОВАВЫЙ НАВЕТ В РОССИИ
К началу
Процесс Бейлиса до сих пор не дает покоя российским ритуалистам. Похоже, они
не утратили надежды взять реванш за поражение, которое потерпели в 1913 году.
К 80-летию процесса, в 1993 году, "неожиданно" для российских либералов,
но вполне предсказуемо, были изданы и распространены книги Г.Замысловского "Убийство
Андрюши Ющинского" и "Умученные от жидов", "Международное
тайное правительство" А.Шмакова, "Тайна крови у евреев" И.Пранайтиса.
Все три автора играли ведущую роль на процессе Бейлиса на стороне обвинения. Первые
двое были "гражданскими истцами", формально представляя интересы матери
убитого Андрея Ющинского, а фактически - интересы черной сотни. Ксендз И.Пранайтис
был привлечен обвинением в качестве эксперта по религиозным вопросам. За отсутствием
образованных православных теологов, готовых поддержать кровавый навет, пришлось
удовольствоваться католиком, к тому же с весьма подмоченной репутацией: за финансовые
махинации Пранайтис был лишен прихода в родной Литве и на процесс приехал из Ташкента,
где отыскался для него захудалый католический приход.
Их прочно забытые фальсификации возродились в пост-советской России как феникс
из пепла, тогда как работы, "освещавшие процесс Бейлиса под иным углом зрения",
продолжали оставаться втуне, о чем с недоумением писала либеральная пресса, ничего,
однако, не сделавшая, чтобы изменить это положение. (Виталий Свинцов. "Пьют
ли евреи христианскую кровь?" "Новое Время"3 , 1993, # 39, стр.31).
Таким образом, основная масса россиян сегодня либо ничего не знает о Деле Бейлиса,
либо знает то, что может почерпнуть у Розанова, Пранайтиса, Замысловского или
знакомого нам доктора исторических наук Олега Платонова. В приложении к одному
из своих фолиантов он публикует "Обвинительный акт о мещанине Менахеме-Менделе-Тевьеве-Бейлисе"
(Платонов-1, стр. 755-785), игнорируя тот факт, что изложенные в этом акте обвинения
были полностью опровергнуты в ходе судебного разбирательства. Для пущей выразительности
Платонов присовокупляет подзаголовок, гласящий: "Историческое дело о ритуальном
убийстве киевскими хасидами христианского мальчика Андрея Ющинского 12 марта 1911
года" (Платонов-1, стр. 755). Достаточно заглянуть в стенограмму процесса
(Дело Бейлиса. Стенографический отчет, Киев, 1913, т. 1, стр. 17), чтобы убедиться,
что такого подзаголовка там нет. Платонов дает ссылку на несуществующий источник:
"Вильно, 1911". Совершенно очевидно, что Обвинительный акт, составленный
в 1913 году, не мог быть опубликован в 1911-ом. Эта липа закономерна: ни один
ритуалист не может обойтись без фальсификаций.
Продолжая держать руку на пульсе процесса Бейлиса, ритуалисты снова и снова
возвращаются к нему, дабы ни на минуту не иссякал горячий фонтан крови, источаемой
ненавистными "жидами". Одна из последних попыток паразитировать на этом
процессе предпринята в 1999 году доктором исторических наук Петром Ланиным. Его
работа объемом в 45 страниц большого формата помещена на интернете. Поводом
для нее автор избрал забытое интервью
священника Александра Меня журналу "Евреи и христианство", недолго
выходившему в самиздате в середине 70-х годов.
В "застойные" годы Александр Мень был одной из наиболее интересных
фигур в среде московской нонконформистской интеллигенции. Это было время, когда
все больше людей освобождалось от оков партийного мышления. Те, кто искал духовную
опору в религии, тянулись к таким людям, как отец Александр, и он охотно шел им
навстречу, ведя задушевные беседы и знакомя с христианством, как он его понимал.
Заметную часть среди этого поколения богоискателей составляли евреи. Многие
из них были настолько ассимилированы в русской культуре, что православие представлялись
им более близким, нежели иудаизм, и отец Александр, еврей по происхождению, был
для них подлинной находкой, служа им вдохновляющим примером и становясь их наставником.
Деятельность Александра Меня вызывала настороженность среди другой части евреев,
которые полагали, что если уж обращаться к религии, то своих предков, а не их
гонителей.
С другой стороны, у Александра Меня было немало трудностей с партийным и церковным
начальством. Их раздражала независимая позиция неординарного священника, его интеллектуальное
превосходство, либеральное толкование религиозных догм, уклонение от мелочной
опеки, а больше всего то, что он столь широко распахивает двери православия перед
евреями. Определенные церковные круги видели в этом диверсию, направленную на
"разжижение" устоев православия.
Популярность Александра Меня еще больше возросла в годы гласности, когда он
стал выступать с публичными лекциями, давать интервью теле - и радиостанциям,
когда в продаже появились его книги. Одновременно усилились и нападки на него,
становившиеся все более агрессивными и откровенно антисемитскими.
Во время публичных выступлений Александру Меню часто подавали записки с одним
и тем же вопросом: "Кто вы по национальности?" Зачитав такую записку,
он неторопливо откладывал ее в сторону и ровным голосом отвечал:
- Успокойтесь, пожалуйста, я еврей.
В 1990 году Александр Мень был зверски убит среди бела дня, когда шел в свою
церковь к заутрене. Убийство это до сих пор не раскрыто, но мало у кого вызывает
сомнение, что оно носило политический характер. Другой священник, отец Лазарь,
пытавшийся организовать независимое расследование этого дела, вскоре тоже был
убит - у себя на квартире.
Почти через десять лет после этой трагедии доктор наук Петр Ланин решил потревожить
тень Александра Меня, вытащив на свет Божий его забытое интервью. Вопрос, на который
ему пришлось отвечать, касался "умученных от жидов" святых Русской православной
церкви, в частности, знакомого нам Евстратия. Интервьюер спрашивал, "не является
ли это одним из препятствий для пребывания евреев-христиан в лоне Русской православной
церкви".
В ответ либеральный священник выразил надежду, граничившую с уверенностью,
что указанные святые будут деканонизированы. Он подчеркнул, что "ни одно
официальное постановление Православной церкви не поддержало ритуальных наветов
на еврейство. На процессе Бейлиса, - продолжал Александр Мень, - выдающиеся православные
богословы (такие, как гебраист профессор Троицкий) решительно опровергли эти измышления...
Под влиянием общественного возмущения Бейлис был оправдан судом присяжных".
(Цит. по: Петр Ланин, Александр Мень и Дело Бейлиса).
Приведя это высказывание, автор статьи, язвит: "Суды в старой России,
оказывается, тоже "организовывались", как и у нас в "доброе большевистское
время", присяжные же выносили приговоры в согласии с "общественным мнением",
хотя им полагалось бы сообразоваться с данными судебного разбирательства. Нам
кажется, что пришло время внести в эту историю ясность". (Там же, стр. 2).
Для внесения ясности замечу, что с обстоятельствами дела Бейлиса Александр
Мень был знаком в общих чертах. На время процесса присяжные были изолированы от
внешнего мира: им не разрешалось читать газет и общаться с кем-либо кроме нескольких
лиц, приставленных к ним в виде прислуги. Роль прислуги исполняли переодетые жандармы.
Таким образом, общественное мнение не могло прямо воздействовать на присяжных,
а вот обвинители Бейлиса могли и воздействовали: получая ежедневные донесения
о том, какими впечатлениями обмениваются между собой присяжные, обвинители корректировали
свои действия. Но никакие ухищрения, никакие нарушения закона не помогли. Присяжные
вынесли оправдательный приговор не под каким-либо посторонним влиянием, а на основании
того, что видели и слышали в зале суда, где защитники Бейлиса, с помощью многочисленных
свидетелей и экспертов разбили все фальсифицированные доводы обвинения. Так что
Александр Мень действительно высказался неточно.
Но Петр Ланин вносит другую "ясность". Избирательно цитируя и перетолковывая
некоторые места из трехтомной стенограммы процесса, он представляет дело так,
будто наиболее весомыми и неотразимыми были именно доводы обвинения, а наиболее
авторитетным экспертом был ксендз Пранайтис.
А ведь Петр Ланин знает, что Пранайтис не мог ответить на большинство вопросов,
исходивших не только от защитников Бейлиса, но и от его обвинителей. Так, гражданский
истец А.С.Шмаков зачитал несколько строк из библейской книги "Царств"
и спросил: "Как надо это понимать?"
"Пранайтис: молчит", зафиксировано в стенограмме.
Другой вопрос Шмакова: "Так вот, вы, отец Пранайтис, признали, что у сынов
Израилевых постановлено было выкупить каждого первенца?"
Пранайтис: "Не помню".
Шмаков зачитывает отрывки из библейской книги "Исход", затем спрашивает:
"Вот я прошу вас объяснить, почему в одном месте говорится, что во всех жилищах
ваших не ешьте ни из птиц, ни из скота, а тут говорится, что назначил ее вам для
жертвенника?"
Пранайтис: "Не знаю, не могу ответить".
Следует еще серия вопросов.
Пранайтис: "Не знаю". (Стенограмма, т. II, стр. 332-333).
Степень невежества "эксперта" Пранайтиса соперничала только со степенью
его наглости. На вопрос защитников Бейлиса о том, как он, католический священник,
может поддерживать кровавый навет, многократно осужденный в буллах Римских пап,
являющихся непогрешимым авторитетом для каждого католика, Пранайтис ответил, что
никаких булл никогда не было, а все опубликованные тексты - это еврейские фальсификации.
В ответ на это шокирующее заявление защита потребовала запросить Ватиканский архив
о предоставлении заверенных копий булл (а российский посланник при ватиканском
дворе получил секретное предписание задержать присылку этих копий до окончания
процесса).
Когда защита попросила эксперта показать в Талмуде и других книгах те места,
где якобы говорится об употреблении христианской крови, на выручку "эксперту"
бросился сам председатель суда Болдырев, заявивший, что эксперта нельзя экзаменовать.
Защитник О.Грузенберг возразил:
"По закону, допрос эксперта производится в том же порядке, как допрос
свидетеля. Свидетелю, по закону, могут предлагаться вопросы, которые клонятся
к доказательству того, что его показания неправильны, ошибочны, а бывает и иное.
Мы не занимаемся экзаменом гг. экспертов, а мы говорим, чтобы эксперт указал,
где это есть в книге, это недолго посмотреть".
Пранайтис: "Я оставил свои книги. Есть книги, которые пишутся целиком,
и есть книги, которые пишутся с пропусками. Есть талмуд полный, а в позднейших
изданиях есть пропуски". (Стенограмма, т. II, стр. 337).
Когда же защита заявила, что имеет при себе все издания Талмуда, включая самые
древние и редкие, прижатый к стене Пранайтис признал, что с еврейской литературой
знакомился не по первоисточникам, а по писаниям "величайшего авторитета,
именно Эйзенменгера, который считается величайшим знатоком еврейских сочинений
и который долгое время работал над тем, чтобы издать все подлинные тексты".
(Стенограмма, т. II, стр. 344).
Так шарлатан Эйзенменгер воплотился в шарлатане Пранайтисе, чье выступление
на суде Петр Ланин считает более убедительным, чем профессора Троицкого! Выслушавшие
обоих присяжные заседатели составили иное суждение.
Если Пранайтис на процессе Бейлиса оказался святее папы Римского, то современный
доктор исторических наук в "патриотическом" рвении оказывается святее
Патриарха Алексия II. Во время визита в Соединенные Штаты в ноябре 1991 года у
патриарха состоялась встреча с группой американских раввинов; выступая перед ними,
он, понятно, говорил о веротерпимости и при этом напомнил:
"Во время печально знаменитого суда над Бейлисом эксперты нашей Церкви
- профессор Киевской Духовной академии протоиерей Александр Глаголев и профессор
Петербургской духовной Академии Иван Троицкий твердо защищали Бейлиса и решительно
высказались против обвинения евреев в ритуальных убийствах".
Приведя эту тираду Алексия II, Петр Ланин оспаривает в ней почти каждое слово.
Он не согласен с тем, что процесс Бейлиса назван "печально знаменитым".
Он уличает патриарха в ошибках, так как профессор Глаголев не выступал на суде,
а только "прислал письменное показание", а профессор Троицкий хотя и
выступал "в защиту еврейства" (слова из песни не выкинешь!), но не произвел
"особого впечатления" на присяжных. (Ланин, стр. 44).
Ни одно выступление главы Русской православной церкви не подвергалось столь
ожесточенному поношению со стороны национал-патриотов, как на встрече с раввинами
в Нью-Йорке, хотя это был только "ритуальный" дипломатический жест,
ни разу не повторенный в самой России. "Патриоты" никак не могут ему
простить сам факт контакта с раввинами. А, между тем, в России хорошо известны
куда более серьезные прегрешения патриарха перед Богом и своей паствой. В годы
гласности открылось, что свою долгую церковную карьеру Алексий II (Редигер) делал
не столько служением Богу, сколько службой в КГБ. С 1958 года он состоял секретным
сотрудником под агентурным именем Дроздов. (См. Глеб Якунин. Подлинный лик Московской
патриархии, Москва, 1994). Однако неприятностей для патриарха эти разоблачения
не создали. К гебистскому прошлому главы русского православия патриоты, как и
либералы, относятся с "пониманием". Никто не говорит, что КГБ, нашпиговав
своими агентами церковный олимп, разлагал православие изнутри. В "разлагателях"
числятся лишенный сана диссидент Глеб Якунин да зверски убитый нонконформист Александр
Мень. Патриарху с агентурной кличкой Дроздов не прощается только несколько примирительных
слов по отношению к евреям.
Свою версию Дела Бейлиса Петр Ланин подкрепляет ссылками на самые неотразимые
авторитеты. В их числе и "замечательный представитель серебряного века русской
культуры" В.В.Розанов, чье "воскрешение из 80-летнего забвения"
якобы только "намечается в наши дни, хотя и робко" (там же, стр. 19),
и "известный русский ученый" Владимир Иванович Даль, чья "Записка
о ритуальных убийствах" "только в 1913 году, то есть в год Киевского
процесса" "стала впервые известна... широкому читателю". (Там же,
стр. 26-27).
Поскольку с писаниями Розанова мы уже знакомы, перейдем к Далю.
Cм. Панченко, 2010, анализ "Записки" с доказательством того, что Даль имел отношение к её составлению.
В то время, когда Александр Мень, считая кровавый навет досадным недоразумением
в церковной истории, говорил о скорой деканонизации "умученных от жидов"
святых, мне, наоборот, стало ясно, что обвинения евреев в ритуальных убийствах
скоро вновь зазвучат в полный голос.
Правда, в официальных советских средствах информации такие крайние формы манифестации
антисемитизма не допускались: слишком уж они расходились с доктриной интернационализма,
как бы ни выхолащивалось ее содержание. Но в обывательском сознании легенда о
том, будто евреи замешивают в пасхальные опресноки христианскую кровь, продолжала
жить. Я сам, выросший на одной из шпанистых московских окраин, в 40-е и 50-е годы
не раз, леденея от ужаса, слышал подобные россказни от ребят моего двора. А моя
жена, уже в 70-е годы, слышала то же самое от своих сослуживиц во вполне интеллигентном
московском НИИ.
Впитали ли ее товарки эти воззрения с материнским молоком или вычитали в антисемитском
самиздате, судить не берусь. Знаю только, что тогда уже ходила по рукам объемистая
рукопись: "Записка о ритуальных убийствах" Владимира Даля (1801-1872).
Достать эту самиздатскую работу мне тогда не удалось, но с ней познакомился
один мой приятель. Он сказал, что книга перепечатана с издания 1913 года и в ней
приводятся многочисленные случаи убиения евреями христианских младенцев.
Меня это информация задела нравственно и профессионально. Если Владимир Даль
был автором такой книги, то мне, как минимум, надлежало об этом знать!
Разочарование интеллигенции в официальной коммунистической идеологии, о котором
я говорил выше, толкало ее не только к религии. Усилился интерес к "проклятому
прошлому", а в этом "прошлом" отталкивало то, что поддерживалось
официальной пропагандой как прогрессивное и революционное. Белинский, Чернышевский,
Герцен вызывали в лучшем случае пренебрежение. И тем больше привлекали деятели
культуры, не входившие в святцы большевизма, такие, как Даль. Его прекрасно написанная
биография, изданная редакцией серии "Жизнь замечательных людей", в которой
я работал (В. Порудоминский. Владимир Даль, М."Молодая гвардия", 1971),
вызвала большой интерес. Как редактор книги, я помогал автору доводить ее "до
ума" и дал ей путевку в жизнь. Даль в ней представлен умным, честным, справедливым,
совестливым, широко мыслящим, крайне ответственным человеком. И вот оказывалось,
что он приложил руку к распространению злобного мракобесия!
При первом же посещении библиотеки имени Ленина я попытался найти "Записку"
Даля издания 1913 года, но в каталоге она не значилась. То же повторилось в Исторической
и других библиотеках. Стало ясно, что если такая книга вообще существует, то она
упрятана в спецхраны и без особого разрешения не выдается.
На такого рода ограничения я уже наталкивался. Видимо, действовал запрет, введенный
еще в первые послереволюционные годы. Так, книг А.С.Шмакова в каталогах не числилось;
с его "трудами" мне приходилось знакомиться по публикациям в черносотенной
периодике, которая, как ни странно, имелась в открытых фондах.
За разъяснениями я обратился к автору книги о Дале, с которым поддерживал дружеские
отношения (продолжающиеся и сегодня).
Владимир Порудоминский написал много книг о деятелях русской культуры XIX века
- о писателе Гаршине, хирурге Пирогове, художниках Брюллове, Ге, Ярошенко, поэте
Полежаеве, собирателе народных сказок Афанасьеве и многие другие. Но самым любимым
его персонажем был Владимир Иванович Даль. Работая над его биографией, Порудоминский
перелопатил все мыслимые и немыслимые архивы, откопал массу неизвестных материалов
и знал о своем герое практически все. Конечно, не все могло войти в книгу, но
сама личность Даля, как она представлена у Порудоминского, никак не вязалась с
обликом злобного мракобеса и человеконенавистника.
Известие о ходящей по рукам "Записке" Даля поразило Порудоминского
так же, как и меня. Он твердо сказал, что работа о ритуальных убийствах при жизни
Даля не публиковалась ни под его настоящим именем, ни под его литературным псевдонимом
- Казак Луганский. Не мог он припомнить такой рукописи среди бумаг Даля, либо
каких-то подготовительных материалов, либо упоминаний в переписке или дневниковых
записях, где такая работа должна была бы оставить след.
На мой вопрос, насколько полно сохранились архивы, Порудоминский ответил, что
Даль все свои черновики, письма, дневники держал в образцовом порядке, так что
его архив сохранился с редкой полнотой...
Итак, подлог. Честно говоря, это было не особенно удивительно. Изучая доступную
литературу о кровавом навете, я уже знал, что как булыжник - основное оружие пролетариата,
так подлог - главное оружие ритуалистов.
Но откуда взялась работа, приписанная Далю и изданная через сорок один год
после его смерти, в канун процесса Бейлиса?
Через некоторое время в исторической библиотеке я наткнулся на упоминание о
публикации "Розыскания об употреблении евреями христианской крови" В.В.Скрипицына
в газете "Гражданин" за 1878 год (## 25-28) и заказал подшивку; а после
того, как углубился в чтение, вдруг по странной ассоциации подумал: не эта ли
работа в 1913 году перевоплотилась в "Записку" Даля?
Читая "Розыскание", я все больше поражался наивной недобросовестности
автора. Нелепости этого "труда", на которые указывал Д.А.Хвольсон, порождены
невежеством, но оказалось, что автор и вполне осознанно искажал то, чего не мог
не знать! Так, обширный раздел у него посвящен пересказу Велижского дела. Автор
повторяет умозаключения обвинителей, а об анализе материалов дела графом Н.С.Мордвиновым
даже не упоминает. А ведь работа предназначалась для членов Государственного Совета,
которые единодушно присоединились к Мордвинову, и для государя Николая I, который
их решение утвердил. За кого же он их принимал?
Столь же тенденциозно изложено Дамасское дело, на то время самое свежее. По
версии Скрипицына, "еврейские посольства подарками, из Парижа и Лондона в
Александрию, прекратили дело, и жиды, оставшиеся в живых, были освобождены".
(Цит. по: "Сергиев Посад", 1992, # 9, стр. 17). О вмешательстве правительств
ведущих держав, о солидарности с ними российского правительства не упомянуто.
Кого же Скрипицын пытался ввести в заблуждение? Неужели царя Николая, который
сам присоединился к англо-франко-американскому протесту?!
У Хвольсона проступала краска стыда от сознания, что такой примитив был поднесен
верховной власти. Но Скрипицыну стыдно не было. Ритуалисты сраму не имут.
Проверить догадку о том, что работа Скрипицына была переиздана под именем Даля,
я смог только много лет спустя, после эмиграции, когда в каталоге Библиотеки Конгресса
обнаружил карточку: "В.И.Даль. Записка о ритуальных убийствах. С.-Петербург,
1913".
С волнением заказав микрофильм (оригинал ветхой книги не выдавался) и начав
просматривать его, я увидел, что тексту самой "Записки" предпослано
анонимное предисловие, пересыпанное бессчетно повторяющимися словами "редчайшая"
и "чрезвычайно редкая" (курсив всюду в оригинале). Автор предисловия
ссылается на собирателя книжных редкостей В.М.Остроглазова (уже в то время покойного,
так что не проверишь!), который якобы изучил историю этой книги. Забавен рассказ
о том, как "Записку" при жизни В.И.Даля собирались перепечатать в почтенном
журнале "Русский архив", но еврей-наборщик - по тайному наущению "кагала"
- ночью проник в типографию, выкрал часть рукописи и бесследно исчез. В предисловии
не названо имени вора, но указаны украденные страницы: 83-93.
Почему редактор журнала П.И.Бартенев не напечатал остального текста столь ценной
работы, и откуда раздобыты утраченные страницы, в предисловии ни слова. Зато сообщалось,
что первоначально книга была отпечатана в 1844 году всего в десяти экземплярах,
а потом почти все экземпляры таинственным образом поисчезали. Наконец, на странице
XV предисловия говорилось:
"Почти без всяких изменений (курсив оригинала - С.Р.) она ("Записка"
- С.Р.) в том же 1844 году появилась под другим названием "Сведения о убийствах
евреями христиан для добывания крови". Сочинение ее приписывалось тайному
советнику Скрипицыну, исполнившему эту работу "по распоряжению министра внутренних
дел графа Перовского для предоставления Государю императору Николаю I, наследнику
цесаревичу, великим князьям и членам Государственного Совета (Перепечатана была
в 1878 г. в "Гражданине" [следуют библиографические данные этой перепечатки])".
Подлог творился без хитростей! Приписав работу Скрипицына Далю, издатель сам
удостоверил ее тождество с сочинением Скрипицына. Фальсификатор доносил на самого
себя! Видимо, он опасался, что "Записку" найдут в "Гражданине"
и мошенничество будет раскрыто, поэтому заранее стелил соломку: мол это та самая
"Записка", да все-таки другая. Но не сообразил, что ставит себя в еще
более глупое положение: ведь получалось, что один и тот же текст принадлежал двум
разным авторам, которые, по чудесному совпадению, написали и напечатали его в
одном и том же году, по указанию одного и того же министра и для преподнесения
одним и тем же высокопоставленным лицам, включая царя. Зачем понадобилось такое
дублирование, автор предисловия объяснить не пытается!
Но о подлоге говорит не только саморазоблачительное предисловие - о нем буквально
кричит сам текст "Записки". Даль был добросовестным и умным исследователем,
тогда как "Записка" составлена неумно и недобросовестно. А чего стоит
язык этого произведения - все эти "переходя за тем к исчислению бывших случаев",
"должно наперед всего упомянуть", "даже почти получает качество
и степень полной улики" - таких выписок можно делать множество. Из каждого
оборота речи выглядывает сухарь, ничего, кроме "входящих-исходящих"
за всю свою жизнь не писавший. Типичный Акакий Акакиевич Башмачкин, непомерным
усердием дослужившийся до генеральского чина. Надо обладать полной глухотой к
пластике русского языка, чтобы предполагать в этом "стилисте" Казака
Луганского-Даля, чья проза переливалась самоцветами поговорок, пословиц, своеобычных
оборотов речи и чей знаменитый Словарь, самим своим назначением, казалось бы,
призванный служить сухим справочником, читается как поэма!
Остается последний вопрос - о мотивах. Зачем понадобилось перепечатывать книгу
Скрипицына под именем Даля? Но на это ответить проще всего. В преддверии дела
Бейлиса страна была наводнена "ритуальной" литературой. Еще одна работа
никому не ведомого Скрипицына, скорее всего, не привлекла бы к себе внимания.
А если бы привлекла, то наверняка нашлись бы язвительные эрудиты, которые припомнили
бы, как ее характеризовал Хвольсон.
Иное дело - Даль! Выдающийся филолог, видный писатель, крупнейший знаток народного
быта, собиратель сокровищ народного языка - словом само воплощение русскости.
Расчет, очевидно, состоял в том, что престиж его имени скомпенсирует недостатки
самой работы!
Тогда, в 1913 году, этот расчет не удался. Книга осталась незамеченной. В ходе
процесса Бейлиса на "Записку" Даля не ссылались даже самые оголтелые
ритуалисты, от прокурора Виппера до "эксперта" Пранайтиса. Не попадались
мне ее упоминания и в тогдашней печати. Ни разу не ссылался на нее В.В.Розанов.
Выстрел оказался холостым.
Новую жизнь книге Скрипицына-"Даля" обеспечили qnbpelemm{e ритуалисты.
Она выходит массовыми тиражами, широко читается, цитируется, плодит апологетические
рецензии, отзывы - и это при гробовом молчании или, в лучшем случае, невнятном
бормотании либеральной прессы.
Вот что можно было прочитать в 1993 году в журнале "Новое время":
"Даль известен как автор "Записок (? - С.Р.) о ритуальных убийствах",
хотя авторство его долгое время и вызывало сомнения (теперь, значит, не вызывает
- С.Р.). По некоторым данным (по каким? - С.Р.) "Записки" были составлены
директором департамента иностранных исповеданий Скрипицыным. А в одном из источников
70-х годов прошлого века я обнаружил текстуальные совпадения и ссылки именно на
Скрипицына, а не на Даля (в каком же источнике? Видимо, в "Гражданине"?
Почему он не назван и не процитирован?? - С.Р.)" (В. Свинцов. "Новое
Время", 1993, # 39, стр. 93). Похоже, что автору неинтересно вникать в то,
что он пишет. Он отписывается.
Для многих в России журнал "Новое время" - - это свет в окошке. Но
на происхождение книги "Даля" он только напустил туману.
И вот апокриф бродит по Руси Великой - не в четырех машинописных копиях, как
в годы "застоя", а в несчетном количестве экземпляров в самых разных
изданиях, воздействуя на незащищенные умы.
(Продолжение в следующем номере)
3Современный журнал "Новое время" либерально-демократического направления
не следует путать с дореволюционной газетой под таким же названием.
"ВСЕМЕРНОЕ СПОСОБСТВОВАНИЕ"
Вот два образчика такого воздействия книги Даля.
Первый появился в молодежном национал-большевистском журнале "Молодая
гвардия".
" ...Частые пропажи детей и обнаружение детских трупов, обескровленных
и с характерными колотыми ранами в определенных частях тела - все это загадочные
случаи либо никак не объясняются, либо сводятся к личному садизму отдельного преступника...
Наваждение с моего сознания сошло лишь ... когда я несколько лет назад прочитал
книгу известнейшего филолога и врача Владимира Даля, представляющую собой документальный
обзор ритуальных убийств за несколько столетий. ... С того момента я понял, что
со мною произошло в детстве, когда мне было шесть лет.
...Спутник схватил меня и, зажав рот, потащил в подвал... Очнулся я в кромешной
темноте, испытывая тупую и режущую боль во всем теле, особенно в груди и животе...
На улице меня очень испугал вид собственной крови: вся моя одежда была перемазана
ею... Парень девятнадцати лет по кличке Беломор-полутатарин, полуузбек, работавший
в коммунхозе... обвинялся в покушении на жизнь нескольких мальчиков... Он пытался
увести мальчика-узбека, и местные жители набросились на него...
Один мальчик десяти-двенадцати лет был зверски убит... на теле его были многочисленные
раны, он был скручен электропроводом, а в его горло была глубоко засунута бутылка
из-под "Боржома"... Другая жертва - мальчик тех же лет - остался жив,
он был весь исколот шилом... Следователь, который вел дело, - добродушный, задумчивый
русский парень, вскоре после случившегося покончил с собой, выбросившись из окна
своего кабинета... Он был сильно подавлен этим делом...
С той поры прошло двадцать лет, и мне попалась книга В.Даля... Я прямо высказал
отцу свои подозрения, возникшие после прочтения книги В.Даля: время перед Пасхой,
колотые раны у всех жертв, большая кровопотеря, заткнутое горло убитого мальчика,
невероятно спешное приведение приговора в исполнение... и, наконец, загадочная
гибель следователя. Может быть, это ритуальное преступление? Может быть, преступник
и не был сам убийцей, а только кому-то помогал вылавливать будущие жертвы?.. В
самом начале судебного разбирательства Беломор вдруг заявил, что его наняли на
это дело бухарские евреи. Это дошло до толпы, стоявшей у здания суда, и в этот
же день в районе, где проживали бухарские евреи, узбеки устроили настоящий погром...
... Первыми в России обличителями ритуальных убийств, совершаемых в изуверской
еврейской среде, являлись сами же евреи, восставшие на творимое их единоплеменниками
зло...
Считаю, что ритуальные убийства в современной России есть... их число многократно
возросло: ежегодно они совершаются сотнями, а то и тысячами....
Сейчас уже в открытую говорят о зверствах иудаизированной "чека"
(по-еврейски "чека" - бойня для ритуального заклания скота и приравненных
к скотам "гоев", "акумов"). Отходит кровавое заклятие, господствовавшее
над этой тайной. Но должно настать время, когда мы сумеем преодолеть цепенящий
страх и узнать о неописуемых страданиях детей, которых мучительно убивают в наше
время.
... Русские люди! Довольно бояться думать и открыто говорить! Осеним себя знамением
Креста, перебарывая наважденные на нас страхи!.." ("Молодая гвардия",
1991, # ..., стр. 122-126)
Как я не старался привести из этой статьи только краткую цитату, выписка оказалась
обширной. Слишком уж колоритны фантазии анонимного последователя "Даля"
(опубликованы под инициалами Л.Б.). Зато они позволяют ясно представить его психологический
портрет. Перед нами расчетливый пропагандист, знающий свою аудиторию, способный
на любую ложь для возбуждения темных инстинктов толпы. Суть ритуальной легенды
он не понимает, иначе не впутал бы узбекских мальчиков, то есть мусульман.
Кровавый навет в традиционном варианте зиждется на представлении о том, будто
евреям нужна кровь "непорочных" христиан (детей или священнослужителей).
Поэтому даже в странах ислама "умученными от жидов" становились редкие
в них христиане. Но это уже детали, мало интересующие обывателя. На массы воздействует
плакатность, а не подстрочные примечания петитом.
А вот второй пример. Журнал "Сергиев посад", именующий себя "Православно-патриотическим
вестником", казалось бы, противоположен по направлению младо-большевизму.
Тем не менее, он полностью перепечатал на своих страницах "Записку"
Скрипицына под именем Даля (по этой публикации мы ее цитировали: 1992, # 9), снабдив
предисловием, которое по своей колоритности может поспорить с творением молодогвардейского
анонима:
"Сейчас Россия стоит на пороге раскрытия тайны беззакония, чинимого на
ее святой земле изуверами в течение последних семидесяти пяти лет (стало быть,
коммунистами - С.Р.), и роль труда врача, историка, писателя, криминалиста (!)
В.И.Даля в этом масштабном процессе невозможно переоценить" (стр. 1).
Казалось бы, какое отношение труд, созданный в царской России до 1845 года,
может иметь к беззакониям большевистского режима, утвердившегося после 1917-го!
Но для воспаленного мозга ритуалистов связь очевидна: то, что творили большевики
на "святой земле" есть не что иное как "месть" иудеев христианскому
миру, то есть те же ритуальные убийства.
"Авторитет неподкупного, бесстрастного ученого является своеобразным чудесным
ключом к зачарованному российскому общественному сознанию, которое, скованное
колдовскими заклятиями и страхом "ради иудей", не может пока даже вместить
самый факт существования в еврейской среде изуверных человеческих жертвоприношений,
не говоря уже о возможности трезвого рассмотрения этого страшного явления и законного
противодействия ему" (Там же, стр. 1).
В журнале также публикуется "Служба Собору святых младенцев-мучеников,
от жидов за Христа закланных". Ритуал расписан во всех деталях: что читать
и петь вечером, что утром, какие произносить каноны и возносить молитвы, что петь
солистам, а что подхватывать хору.
"Ей, молим вас, святии страдальцы, подайте всем нам крепость во брани
противу близ грядущего богомерзкого и злохитрого антихриста, во еже облещися нам
во всеоружие Божие, и противустати всем кознем жидобеса сего"... "Оле
жестокосердия Жидовска, оле беззакония, никакоже насыщения имущаго, в коемжде
от младенец сих Иисуса паки умертвити непщуя, на Бога собрашася вкупе, и на Христа
Его, Тойже яко сосуды скудельничи сокрушит умышления их". ("Сергиев
Посад", # 9, 1992, стр. 27-28; "Служба Собору" полностью перепечатано
в: Платонов-1, стр. 803-811).
Такие молитвы в наши дни возносятся к стопам Всевышнего под сводами православных
храмов Великой Руси. Не всех, конечно. Но многих.
В предисловии, подписанном "Думой союза "Христианское возрождение",
редакция "Сергиева посада" сообщает о "Предсоборном совещании",
на котором состоялась торжественная панихида... "по всем умученным от жидов",
а в числе главнейших решений этого совещания - "всемерное способствование
распространению книги В.И.Даля" ("Сергиев посад", 1992, # 9, стр.
1).
"Всемерное способствование" привело к тому, что в сегодняшней России
практически никто не сомневается в том, что "Записка" принадлежит В.И.Далю,
и никто не осмеливается критически проанализировать ее. Так, прокурор-криминалист
Генеральной прокуратуры РФ В.Н.Соловьев, который заново расследовал - и отклонил
- "ритуальную" версию убийства царской семьи (об этом ниже), с уверенностью
пишет:
"Основным ученым, на которого ссылаются сторонники этой версии, является
знаменитый автор "Толкового словаря русского языка", собиратель русского
фольклора, врач В.И.Даль. В 1844 году В.И.Даль для Министерства Внутренних дел
России подготовил доклад "Разыскание об убиении евреями христианских младенцев
и употреблении крови их", изданный ограниченным тиражом. В.И.Даль в своей
книге приходит к выводу о существовании так называемых "ритуальных убийств",
которые, по его мнению, совершались в России в основном сектой хасидов для использования
крови христиан в различных ритуальных действиях". (Цит. по газете "Каскад",
Балтимор, 1998, декабрь, # 24 (84), которая воспроизвела публикацию Московской
хоральной синагоги).
Так, в одном из важнейших юридических документов современной России В.И.Далю
официально приписывается научное обоснование существования ритуальных убийств.
Не сомневается в этом и Московская синагога.
Понятно, что знакомый нам Олег Платонов не упускает случая привести из книги
"Даля" обширные выписки (Платонов-1, стр. 108-133), заявляя, что сам
"полностью разделяет" позицию "русского писателя" (Платонов-1,
стр. 109).
Впрочем, почти столь же обширно Платонов цитирует и Лютостанского, называя
его "известным русским ученым, исследователем Талмуда и еврейского быта",
а также жертвой "морального и физического террора иудейско-масонских кругов
против русских людей, осмеливавшихся раскрывать преступления, в которых были замешаны
евреи". (Платонов-1, стр. 299).
Платонову, конечно, известно, что этот "русский человек" был поляком,
который выдавал себя за бывшего раввина, что он обокрал того самого "Даля",
которого автор так почитает. Повторяется тот же сценарий: для распространения
кровавого навета на евреев "патриоты" готовы втоптать в грязь имя Владимира
Даля, которого сами же называют гордостью России, и вытащить из грязи мошенника
и шантажиста Ипполита Лютостанского.
ТРОЙКА ГЕНЕРАЛА ДИТЕРИХСА
Выдавая ксендза Пранайтиса за крупнейшего знатока талмуда, Петр Ланин приводит
следующее его высказывание на процессе Бейлиса, вставляя в скобках свои пояснения:
"Я уже говорил, что главное внимание (в постановлениях талмуда об отношении
к неевреям) обращено на правителей (т.е. тех, кто подлежит уничтожению в первую
очередь: "лучшего из гоев убей!")". В связи с этим пассажем автор
статьи делает такое замечание: "Читатель волен усмотреть в этом любопытном
пассаже предвосхищение цареубийства всего через пять лет после киевского процесса".
(Ланин, стр. 34).
В отличие от дела Бейлиса, дело об убийстве царской семьи не было доведено
до суда. Но следствие по нему проводилось, и рядом существенных особенностей действительно
походило на расследование убийства Андрюши Ющинского. В обоих случаях еще до начала
следствия стала целенаправленно распространяться антисемитская версия убийства.
Как в Киеве в марте 1911 года, сразу после нахождения трупа Андрея Ющинского,
стали распространяться листовки, утверждавшие, что мальчик убит евреями, так и
в Екатеринбурге в июле 1918 года, сразу после вступления в город передовых отрядов
армии белых и чехословацкого корпуса, определенные круги стали муссировать "мнение",
что расправу над царем учинили евреи. В Киеве этим занималась черносотенная молодежная
организация "Двуглавый орел", а в Екатеринбурге - распропагандированное
теми же черносотенцами офицерство.
Результатом черносотенного натиска в Киеве стало то, что один за другим были
отстранены три следователя по делу об убийстве Андрея Ющинского, после чего уголовное
дело передали охранному отделению, то есть политической полиции, где оно и было
превращено в ритуальное дело Бейлиса. Менделя Бейлиса арестовал тот самый глава
киевской охранки, полковник Кулябко, который вскоре после этого прошляпил - если
не спровоцировал - убийство премьер-министра П.А.Столыпина.
В Екатеринбурге за неполный год дело тоже несколько раз сменило хозяина. Неугодные
черносотенному офицерству следователи (Наметкин, затем Сергеев) отстранялись до
тех пор, пока оно не попало в руки угодного - Н.А.Соколова.
Еще на раннем этапе следствия в Екатеринбурге "еврейская" версия
цареубийства была доведена до сведения главы британской военной миссии при правительстве
Колчака, генерала Нокса, а он сообщил о ней в свое военное министерство. Попав
в печать, она настолько обеспокоила еврейскую общину Великобритании, что та для
выяснения обстоятельств направила в Омск (столицу Колчака) делегацию, которую
принял министр юстиции М.Старынкевич. Он объяснил британцам, что генерал Нокс
был введен в заблуждение военными кругами. Они провозгласили царя жертвой еврейского
заговора, и никакой другой версии не допускают. Однако следствие, проводимое в
рамках закона, данными о причастности евреев к убийству бывшего царя Николая Романова
не располагает. Старынкевич заверил делегацию, что внимательно следит за ходом
екатеринбургского расследования, еженедельно получает о нем донесения, так что
он полностью в курсе дела.
М. Старынкевич был эсером. В коалиционном правительстве Колчака он представлял
самую левую часть политического спектра. Логика гражданской войны вынудила Колчака
объединить под своим главенством все антибольшевистские силы, но черносотенные
элементы были крайне недовольны сотрудничеством с либералами и социалистами; разногласия
между ними оставались столь же глубокими, как и до революции. Когда вернувшаяся
в Лондон делегация опубликовала авторитетные заверения министра юстиции и об этом
стало известно в России, возмущение офицерских кругов многократно усилилось. Ведущую
роль в них играл генерал М.К.Дитерихс. Одно время он был командующим Уральским
фронтом, но затем был отстранен от командования и, оказавшись в резерве, рвался
к "царскому делу".
Поначалу официальное расследование убийства царской семьи было поручено следователю
по важнейшим делам Наметкину. Об этом человеке известно мало. История не сохранила
даже его инициалов. Достоверно лишь то, что Наметкин не подыгрывал офицерству.
Сперва он вызвал гнев тем, что отказался приступить к расследованию без санкции
прокурора, а через несколько дней, когда санкция была дана, повел его так, что
вызвал еще большее недовольство военных властей. Еще через неделю, под их давлением,
он был отстранен.
Другого профессионального следователя в прифронтовом городе еще не было, поэтому
дело решили передать одному из членов окружного суда, что в исключительных случаях
допускалось законом. По сговору между военными, председателем суда и прокурором
на эту роль был намечен некто Михнович. Видимо, он устраивал черносотенные круги.
Но окончательное решение должно было принять общее собрание членов суда, и оно
дружно прокатило Михновича. Большинство голосов было подано за другого члена суда,
Ивана Сергеевича Сергеева, к которому и перешло "царское дело".
Военных Сергеев держал на почтительном расстоянии от расследования, чем тоже
вызвал негодование в их кругах. Поскольку слухи о "еврейском заговоре"
Сергеева не впечатляли, пошли слухи о якобы еврейском происхождении самого следователя.
Инсинуации привели к желаемому результату: обойдя министра юстиции, Дитерихс добился
лично от Колчака его отстранения. (Вскоре должен был уйти в отставку и Старынкевич).
Позднее, после развала фронта, Сергеев попал в лапы большевиков и был расстрелян.
За те несколько месяцев, что дело находилось в его руках (с августа 1918 по январь
1919), он установил львиную долю фактов, которыми потом воспользовались его преемники.
Между тем, Дитерихс сблизился с находившимся в стане белых британским журналистом
Робертом Уилтоном, в котором нашел горячего почитателя и единомышленника. Оба
сообразили, что могут быть полезны друг другу. Уилтон получал от Дитерихса сенсационные
сведения о "еврейских зверствах", творимых на "немецкие деньги"
против царя, России и Великобритании, а Дитерихс, через энергичного и неумного
Уилтона, получил возможность вести черносотенную пропаганду на весь мир. Позднее
Уилтон выпустил книгу "Последние дни Романовых" (Robert Wilton. The
Last Days of the Romanovs. Tthornton Butterworth Limited, London, 1920), ставшую
первым "научным" трудом о екатеринбургской трагедии. Вторым стало двухтомное
сочинение самого Дитерихса, написанное и изданное во Владивостоке, в бытность
его главой Дальневосточной республики, последнего оплота антибольшевистских сил
на территории России. (М. К.Дитерихс. Убийство царской семьи и членов дома Романовых
на Урале, тт., 1-2, Владивосток, 1922).
Оба автора не жалели красок, чтобы опорочить И.С.Сергеева и Наметкина как несведущих
и нерадивых людей, но проговаривались, что истинные причины недовольства обоими
лежала в иной плоскости.
"Следователь Наметкин и член суда Сергеев, независимо от их личных качеств,
характеров и политических физиономий, в своей следственной деятельности безусловно
были под влиянием... больного политического течения мысли тогдашней гражданской
власти и влиявших на нее политических партий бывших учредильцев", то есть
членов Учредительного собрания, разогнанного большевиками, а затем собравшегося
в Самаре (Дитерихс, т. 1, стр. 125).
В учредилке доминировали эсеры и близкие к ним партии. По мнению Дитерихса,
они бы заражены тем же еврейским духом, что и большевики, почему их сторонникам
нельзя было доверить расследование "царского дела". С солдатской прямотой
он излагает свое кредо, когда пишет: "Сергеев хотя и крещеный, а все же был
еврей, еврей по крови, плоти и духу, а потому отказаться от своих соплеменников
никак не мог" (Дитерихс, т. 1, стр. 129-130). С такой же прямотой Дитерихс
излагает "высшую цель" расследования цареубийства: не для раскрытия
истины, а "для укрепления среди народных масс и в рядах нарождающейся армии
монархических принципов и тенденций" (Там же, стр. 124). Под монархическими
тенденциями понимался "патриотизм" в духе Союза русского народа, то
есть травля евреев.
Добившись отстранения Сергеева и приняв у него материалы дела в январе 1919
года, Дитерихс взялся за поиски "подходящего" следователя. И вскоре
нашел его в лице следователя по особо важным делам Омского окружного суда Николая
Алексеевича Соколова.
Если генерал обнаруживает незаурядное красноречие, когда порочит первых двух
следователей, то, превознося Соколова, он превосходит самого себя.
До октябрьского переворота Соколов работал в Пензе, откуда бежал на восток,
переодевшись крестьянином. Эта столь обычная для того времени акция по спасению
собственной жизни преподносится Дитерихсом как величайший патриотический подвиг
во имя России.
Однако при всей романтической приподнятости "прозы" Дитерихса в ней
проступают реалистические подробности. Из них явствует, что Н.А.Соколов был крайне
неприятным субъектом и производил отталкивающее впечатление. Нервный, вспыльчивый,
болезненно самолюбивый, он постоянно прикусывал усы и не смотрел в глаза собеседнику.
Генерал объяснял это тем, что один глаз у Соколова был искусственный, а другой
косил. Но Соколов был "национальным патриотом" (то есть черносотенцем),
и это искупало все.
Передав дело Соколову, Дитерихс оставил за собой "общее руководство",
о чем прямо написал в своей книге, не сознавая, насколько этим компрометировал
следствие. Когда его книга дошла до Европы и попала в руки Соколову, у того потемнело
в единственном глазу. Его протест появился в эмигрантской газете: "Во время
хода предварительного следствия, осуществлявшегося на основании закона единоличной
следственной властью, генералу Дитерихсу никогда не только не принадлежало какое-либо
руководство делом, но одним из... повелений адмирала [Колчака] ему было категорически
запрещено какое бы то ни было вмешательство в следствие" ("Последние
новости", # 974, 26.6.1923).
Однако в той же заметке Соколов подтверждает участие Дитерихса, признавая,
что полномочия были выданы не только ему, но и генералу Дитерихсу "по некоторым
совершенно частным поводам" (? - С.Р.).
Позднее, в своей книге, Соколов снова пытался оспорить "укоренившееся
в обществе ошибочное представление" о том, что Дитерихс руководил его действиями,
но делал это еще менее убедительно. Его опровержение сводится к красивой, но мало
содержательной фразе: "Дело следователя, как его столь правильно определил
великий Достоевский, есть свободное творчество". (Н. А.Соколов. Убийство
Царской семьи. "Слово", 1925, стр. 4). Тут же, однако, он признает,
что Дитерихс "оберегал работу судебного следователя более, чем кто-либо.
Ему более чем кому-либо обязана истина". (Соколов. Указ. соч., стр. 4).
(Продолжение в следующем номере)
ТРОЙКА ГЕНЕРАЛА ДИТЕРИХСА
Но истина об убийстве царской семьи как раз и перестала интересовать следствие
с тех пор, как оно перешло в руки Соколова, Дитерихса и примкнувшего к ним Уилтона.
Сойдясь с Соколовым так же близко, как с Дитерихсом, англичанин подрядился изготовлять
фотографии вещественных доказательств - в обмен на информацию о ходе следствия,
которую стал получать из первых рук.
Соколов в основном передопрашивал свидетелей, чьи показания уже были запротоколированы
его предшественником. Чтобы показать, насколько Соколов превосходил Сергеева тщательностью
в работе, Дитерихс подчеркивает, что его протоколы в несколько раз длиннее сергеевских.
Но он не приводит никаких доказательств того, что они были более содержательными.
Важным вкладом самого Соколова можно считать расшифровку нескольких телеграмм
и разговоров по прямому проводу между председателем ЦИК Я.М.Свердловым и председателем
Уральского Совета А.Г.Белобородовым. Казнь царской семьи была осуществлена по
постановлению Уральского Совета, а вот было ли оно оформлением указаний Кремля,
или уральцы действовали на свой страх и риск, И.С.Сергеев установить не успел.
Найденные им телеграммы были написаны цифровым кодом, ключа к которому он не нашел.
Расшифрованные Соколовым телеграммы показали, что Москва, как минимум, согласилась
с инициативой уральских товарищей.
Первоначально кремлевские мечтатели планировали провести публичный суд над
царем, почему же они переменили это решение? Такие вопросы Соколова не интересовали.
Более того, он не допускал самой их постановки. В теорию "еврейского заговора"
не укладывались возможные разногласия в Кремле или Екатеринбурге, или трения между
ними. Вопрос о степени виновности отдельных лиц - на месте и в центре - тоже отпадал.
Само собой разумелось, что главные виновники - евреи; значит, все замешанные неевреи
- лишь орудие в их руках или подставные фигуры, призванные закамуфлировать еврейский
характер преступления.
Идеологию такого "расследования" с лукавой прямотой изложил Дитерихс:
"Когда совершается какое-либо событие, в котором участвуют евреи, или
хотя бы один еврей, то психология народных масс всегда обобщает их участие и относит
события к разряду совершенных будто бы всем еврейским народом. В поступках и деяниях
одного еврея виновным считается весь еврейский народ. Народная масса не способна
пока проводить грани между Янкелем, старьевщиком в Теофиполе, и Янкелем Свердловым,
председателем ЦИКа в Москве; между Исааком Юровским, часовщиком в Харбине, и Янкелем
Юровским, руководителем идейного преступления в Ипатьевском доме [где содержалась
и была расстреляна царская семья], между Рубинштейном, гением музыкального мира,
и Бронштейном [Троцким], гением кровавых социалистических операций. Для толпы,
да и для значительной части интеллигентной общественной массы, всякое зло, творимое
при участии того или другого Янкеля или Лейбы, исчерпывается нарицательным определением
- еврей... Следовательно, преступления Бронштейна, Голощекина, Янкеля, Сруля суть
преступления евреев, еврейского народа. Еврей один никогда не действует, за одним,
кто бы он ни был, всегда стоят все другие евреи, весь народ. Такова психология
масс. Это первая роковая историческая ошибка, осложняющая соответственное разрешение
"еврейского вопроса". (Дитерихс, т. 1, стр. 325-326).
Приписывая концепцию коллективной еврейской вины "психологии народных
масс", Дитерихс как бы дает понять, что сам-то он выше этих предубеждений.
Но в этом и состоит нехитрое генеральское лукавство. Ибо тут же выясняется, что
он полностью солидарен с толпой: "В существовании такого исключительного
явления для еврейского народа повинны больше всего сами представители этого племени".
(Там же, стр. 326).
В таком духе генерал рассуждает на сотнях страниц своего труда. В книгу переносятся
все антисемитские мифы, когда-либо появлявшиеся в истории, - эрудиция в этом вопросе
у генерала обширная. Особенно пространно он рассуждает о деле Бейлиса (чует кошка,
чье мясо съела!). По его логике, существенно не то, совершают ли евреи ритуальные
убийства, а то, что "народная масса" верит в такие преступления. То
есть Дитерихс опять прикрывается народными массами, с которыми он вроде бы не
совсем согласен, но и не так, чтобы очень не согласен.
"Евреи, говорят, страшная мировая сила. Их расовая энергия, выносливость,
живучесть и стойкость побеждали и побеждают все те невероятные гонения, притеснения
и истребления, которым наполнена история этого народа со времен египетского плена.
Нынешнему еврейскому народу приписывают сосредоточение в своих руках колоссальных
материальных богатств во всем мире. Ему придают исключительное влияние на политические
и особенно социальные мировые вопросы. Еврейского народа и связанного с ним еврейского
вопроса боятся и, вместе с тем, ненавидят и презирают, как боятся и презирают
скверную, грязную болезнь". (Дитерихс, т I, стр. 321).
Генеральские потуги на то, чтобы отмежеваться от "народного" антисемитизма
перекрываются энергией ненависти, достигающей высокого пафоса:
"Шайка циммервальдовских революционеров Израиля почувствовала себя полными,
свободными и всесильными хозяевами водворения в России царства религии Лжи, опыта,
неудавшегося их племенным предкам в Израиле. Начался тот неудержимый разгром жизни
былой могучей и сильной духом страны, который поверг ее в современное притупленное,
придушенное состояние. Началась та бесконечная Вальпургиева ночь, пляска диких
и сатанинских социалистических экспериментов, которая бросила обезумевших и изголодавшихся
людей в погоне за куском хлеба в кровавую Антихристову борьбу: брата на брата,
отца на сына, сына на мать и матери на дочь. И в триумфе своей победы, упиваясь
успехом, вдохновители изуверы готовы крикнуть России: "Мы распяли вашу Россию,
мы распяли вашу идеологию..." (Дитерихс, I, стр. 388).
Понятно, что если с переходом следствия в руки Дитерихса и Соколова начался
поиск евреев, то они были найдены.
Между тем, как правильно указал Старынкевич, ни одного достоверного, юридически
доказанного факта причастности евреев к расстрелу царской семьи, выявлено не было.
Было доподлинно установлено только то, что Яков Юровский, комендант Дома особого
назначения и командир расстрельной команды, был еврейского происхождения, но еще
в 1904 году, находясь в Германии, он принял лютеранство, после чего, по российским
законам, евреем быть перестал.
Были ли среди руководителей Уральского совдепа другие лица иудейского исповедания
или происхождения? Первый вопрос лишен смысла, так как все большевики были атеистами,
независимо от того, отказывались ли они официально от своей веры или нет. Что
же касается еврейского происхождения руководителей Совдепа, то оно достоверно
было установлено только в отношении Юровского. Главой совдепа, игравшего в нем
первую скрипку, был Александр Белобородов. Все три автора первых трех книг признали
его русским, зато отобрали у него первую скрипку. Белобородова они превращают
в подставную фигуру, за чьей спиной орудует шайка евреев во главе с Голощекиным.
Ну, а какими сведениями о Голощекине располагало следствие? Почти никакими.
Вся тройка провозгласила его главным вершителем воли Кремля и, разумеется, евреем.
Именно он ездил за инструкциями в Москву, он железной рукой провел их в жизнь
в Екатеринбурге, а затем вернулся в Москву с отчетом о проделанной работе. Дитерихс
об этом сообщает такие леденящие подробности: "головы членов царской семьи
и убитых вместе с ними приближенных были заспиртованы в трех доставленных в лес
железных бочках, упакованы в деревянные ящики и отвезены Исааком Голощекиным в
Москву Янкелю Свердлову, в качестве безусловного подтверждения, что указания изуверов
центра в точности выполнены изуверами на месте". (Дитерихс, т. I, стр. 273-274).
Впоследствии сага о "заспиртованных головах" нашла дальнейшее развитие,
описывались даже тайные религиозные церемонии в Кремле, с еврейскими молитвами,
танцами и песнопениями вокруг этих голов!
Более осмотрительный Соколов таких сказок не рассказывает, однако дух его сочинения
тот же. Но вот неувязка: Соколов называет Голощекина Шаей, Дитерихс Исааком, а
у Уилтона он - Исай Исаакович. Между тем, в советских источниках, включая 3-е
издание Большой Советской Энциклопедии, где расшифрованы все партийные клички
и псевдонимы, Голощекин назван Филиппом Исаевичем. Израильский исследователь Михаил
Хейфец направил об этом запрос в издательство "Советская Энциклопедия"
и получил ответ:
"К сожалению, редакция не располагает сведениями о другом имени и отчестве
Голощекина Ф.И.Нами сделан запрос в Центральный государственный архив Октябрьской
революции. В случае положительного ответа Вам будут сообщены полученные сведения".
(Михаил Хейфец. Цареубийство в 1918 году, Книготоварищество Москва-Иерусалим,
1991, стр. 232). Никаких дополнительных сведений, по крайней мере, до выхода книги,
М.Хейфец не получил.
Правда, современный прокурор-криминалист В.Н.Соловьев считает, что Голощекин
был евреем и звали его Исааком. Но документы, на основании которых сделан этот
вывод, не опубликованы, так что его трудно признать окончательным. В любом случае,
выясненное в 1998 году не могло быть известно в 1918-м. Для того, чтобы записать
Голощекина в евреи, было достаточно показания одного случайного свидетеля, который
мельком встречал Голощекина и, по его собственным словам, ничего о нем не знал.
Таким же образом в евреи были зачислены Дидковский, Сафаров, Войков, Сыромолотов,
Чуцкаев и другие уральские комиссары.
Аналогично тройка Дитерихса решила запутанный вопрос о взаимоотношениях Урала
и центра. Большевистский ЦК тогда далеко еще не консолидировал власть, да и сам
он был расколот после заключения Брестского мира. Только угрозой уйти в отставку
Ленин заставил "левых коммунистов" смириться с подписанием мирного договора
с Германией, но сам прослыл либералом и оппортунистом, что сказалось и на судьбе
царской семьи.
Временное правительство отправило семью в Тобольск, где ее и застал октябрьский
переворот. Весной 1918 года, опасаясь, что царь сбежит и станет знаменем контрреволюции,
Москва решила перебазировать его и семью в более надежное место, но не на Урал,
так как уральские большевики были известны своими "левацкими" загибами
и стремлением расправиться с царем. В Тобольск, для вывоза семьи в европейскую
Россию в обход Екатеринбурга, был направлен весьма решительный комиссар В.В.Яковлев
(Мячин). Кремль наделил его чрезвычайными полномочиями и выдал мандат за подписью
Ленина и Свердлова, в котором предписывалось оказывать ему всяческое содействие.
Но уральские товарищи плевали на мандат. Они легли костьми, но заставили Москву
согласиться на перемещение узников именно в Екатеринбург, под их опеку. Правда,
взамен они должны были поручиться, что не допустят самосуда.
Москва, разумеется, не намеревалась оставить царя в живых, но хотела оформить
казнь "Николая кровавого" судебным приговором. Из спектакля предполагалось
извлечь огромный пропагандистский эффект. Участь царя, видимо, разделила бы и
царица. Детей же Москва планировала обменять на своих германских единомышленников
Карла Либкнехта и Розу Люксенбург или же просто продать. Называлась даже цена
выкупа: триста миллионов золотых рублей.
Эти планы были порушены быстро ухудшавшейся военно-политической обстановкой.
Белые успешно наступали на востоке, Екатеринбург оказался под угрозой. А в Москве
произошел "мятеж" левых эсеров, начавшийся убийством германского посла
Мирбаха с целью сорвать Брестский мир. Германия предъявила ультиматум, потребовав
пропустить в столицу немецкий батальон для охраны посольства. В июле 1918 года
у большевиков земля горела под ногами. Ни одно место, куда еще можно было переправить
царскую семьи из Екатеринбурга, не казалось надежным. В таких условиях Москва
и дала согласие на расстрел бывшего царя, чего екатеринбургские головорезы жаждали
с самого начала. Санкционировал ли Кремль ликвидацию всех обитателей Дома особого
назначения, или только одного Николая, остается неясным до сих пор.
Однако признание за Екатеринбургом хоть какой-то доли самостоятельности подорвало
бы версию еврейского заговора, выраженную формулой Дитерихса: "указания изуверов
центра в точности выполнены изуверами на месте". Поэтому такая самостоятельность
исключалась.
Тут, однако, возникает, казалось бы, непреодолимая трудность. Ведь по этой
версии главным "изувером" должен считаться глава большевистской власти
Владимир Ульянов-Ленин - потомственный русский дворянин! "Открытие"
того, что Ленин "четверть-еврей", - приобретение новейшего времени.
(См.: Вл. Солоухин. При свете дня. Москва, 1992). Ни Соколов, ни Дитерихс, ни
Уилтон до этого не додумались. Но с Лениным они поступают так же, как с Белобородовым:
отнимают у него первую скрипку. "Ленин не управлял. Советской системой руководили
другие люди", уверенно писал Роберт Уилтон (Уилтон, стр. 26). Отдельную главу,
под выразительным названием "Красный кайзер", он отвел Янкелю Свердлову.
Для пущей убедительности, в подтверждение "еврейского" характера
убийства приводятся "каббалистические знаки" и две заключительные строки
из стихотворения Генриха Гейне "Валтасар", обнаруженные на стене ипатьевского
подвала: "Belsatzar ward in selbiger Nacht/ Von seinen Knechten umgebracht".
В переводе (М. Михайлова) эти строки звучит так: "В ту ночь, как теплилась
заря, / Рабы зарезали царя".
И эти строки, и "знаки" обнаружил и приобщил к делу И.А.Сергеев,
не придавая им никакого "сакрального" смысла. Зато под пером Уилтона
"знаки" стали "каббалистическими", хотя ни один знаток каббалы
не мог их расшифровать. Скорее всего, эти загогулины были пробой пера перед тем,
как сделать немецкую надпись.
Каков же ее смысл?
Стихотворение Гейне написано на библейский сюжет из книги пророка Даниила,
относящейся к эпохе вавилонского плена. В плен большую часть еврейского населения
Иудеи увел великий завоеватель Навуходоносор. Однако к пленникам он относился
с уважением: не притеснял их, разрешал исповедовать свою веру, почитал Бога Иегову,
и Бог был к нему милостив. Иначе повел себя после воцарения сын Навуходоносора
Валтасар. Одержимый непомерной гордыней, он надругался над святынями и бросил
вызов самому Богу, за что тот его покарал.
В библейское сказание Гейне внес дополнительный смысл. Валтасар не просто "убит",
как сказано у пророка Даниила, а убит своими рабами. В стихотворении есть и такие
строки: "Хвастливый дух в нем рос. Он пил / И дерзко божество хулил./ И чем
наглей была хула, / Тем громче рабская хвала". И вот эти самые холопы, которые
подначивали царя на богохульство, прирезали его, как только он оказался бессилен.
Мог ли эту надпись оставить на стене соучастник преступления, радующийся тому,
что еврейский Бог отомщен? Такое допущение может явиться только в помутненном
сознании антисемита, который во всем отыскивает скрытые еврейские козни. У Дитерихса
степень помутнения доходит до того, что он полагает, будто строки "еврейского"
поэта Гейне написаны на языке идиш! Поражает уровень генеральского невежества.
Еврейское происхождение Гейне затмило в его сознании то, что этот немецкий национальный
поэт писал по-немецки. Для Дитерихса эти две строки - одно из самых существенных
доказательств "еврейского" характера преступления. Генерал не понял,
что тот, кто начертал их на стене подвала, клеймил преступников, а не ликовал
вместе с ними.
Кто же это мог быть?
Человек этот должен был хорошо владеть немецким языком (в надписи нет ни одной
ошибки) и знать немецкую поэзию. Эти простые соображения сужают поиск "подозреваемого"
фактически до одного лица - австрийского военнопленного Рудольфа Лахера, который
оставил и свой автограф в том же подвале: "Rudolf Lacher Y. T. K. Jager.
Trient". (Эту подробность сохранил для истории тот же пунктуальный И.С.Сергеев).
Рудольфа Лахера имеет в виду и Дитерихс, когда упоминает о пленном австрийце "Адольфе",
который прислуживал Юровскому и его заместителю Никулину. В ночь расстрела Лахер,
скорее всего, находился в ипатьевском доме или где-то рядом. После того, как отгремели
выстрелы и грузовик с убийцами и телами убитых выехал со двора, Лахер мог войти
в подвал; под впечатлением увиденного он мог вспомнить стихотворение Гейне.
Заставив и эту надпись и даже "каббалистические" знаки работать на
версию "еврейского заговора", Дитерихс и его сподвижники только еще
раз показали ее неосновательность. Прочное здание не нуждалось бы в таких подпорках.
Далее |
