Яков Кротов. Путешественник по времени. Вспомогательные материалы: Русь в XIII в..
ТЕРРИТОРИЯ И ГРАНИЦЫ МОСКОВСКОГО КНЯЖЕСТВА В КОНЦЕ XIII - ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ XIV ВЕКА
К оглавлению
ГЛАВА I
ИЗУЧЕНИЕ ТЕРРИТОРИИ МОСКОВСКОГО КНЯЖЕСТВА КОНЦА XIII – ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЫ XIV в.
(ИСТОЧНИКИ И ИСТОРИОГРАФИЯ)
1. 1. Анализ источников по политической географии
Московской земли
Появившееся в 70-х гг. XIII в. на периферии Владимиро-Суздальской земли Московское княжество за первые 60-70 лет своего существования фактически не оставило о себе никаких сведений в источниках. Мы ничего не можем сказать о его территории и вынуждены использовать двоякого рода сведения, подходя к определению изначальной пространственной протяженности княжества с двух сторон. Во-первых, приблизительная территория первоначального Московского княжества выявляется с помощью источников, описывающих пограничные районы московских соседей – Рязанского, Черниговского, Смоленского княжеств, Новгородской земли. Намеченную для середины XII – XIII в. область распространения юго-западных ростово-суздальских земель1 мы можем сравнить с территорией, выявляемой по источникам, появляющимся с середины XIV в. Изучая уже непосредственно московскую территорию по данным XIV–XVII вв., мы подходим к определению пределов Московского княжества конца XIII – первой половины XIV в. с другой стороны. Первый и второй пути исследования дополняют друг друга и, в общем, создают довольно точное представление о пределах Московского княжества того времени.
Интересующие нас сведения содержатся в двух неравнозначных группах источников: письменных и вещественных.
Среди вещественных источников наибольшее значение имеют, несомненно, археологические памятники. Археологические данные, определяя типологию найденных поселений, выявляют структуру административно-территориальных единиц Московского княжества, позволяют выделить их центры, наметить приблизительную территорию. Определенное значение археологические данные приобретают при обработке письменных источников, далеко отстоящих от времени начального периода существования Московского княжества. Населенные пункты, впервые упоминаемые в конце XIV–XVII вв., оказываются существовавшими и в более раннее время, что позволяет с большей точностью определить территориальный состав московских земель для того времени, когда сведения письменных источников крайне малочисленны.
Особый прием обработки топографических данных использовал С. Б. Веселовский. По именам деятелей XIV в., сохранившимся в названиях населенных пунктов, он локализовал крупные боярские вотчины первой половины XIV в. (Бяконтовых, Свибловых, Пушкиных, Валуевых, Квашниных, Черкизовых и др.) и определил местоположение митрополичьей Селецкой волости, начавшей формироваться со второй четверти XIV в. [86, с. 60-65, 230-233, 264-269, 402-413 и др.; 90, с. 348-350; 89, с. 50-51] Благодаря этому наши представления о первоначальной территории Московского княжества были значительно конкретизированы. Однако простое наблюдение за названиями поселений ничего бы не дало без сопоставления их с археологическими данными. Только последние позволяют с серьезностью отнестись к достаточно умозрительным выводам историка. Проведенные исследования подтвердили правильность приема С.,Б.,Веселовского [264, с. 71, рис. 1].
Весьма небольшое значение для изучения территории Московского княжества конца XIII – первой половины XIV в. имеют нумизматические, эпиграфические и сфрагистические материалы. Из последних, находка гончарного клейма с княжеским знаком Ольговичей сыграла лишь негативную роль при определении междукняжеских границ XIII в.
Более информативными при изучении территории Московского княжества конца XIII – первой половины XIV в. оказываются письменные источники. Они разделяются на две, также неравнозначные группы: нарративные (летописи, агиографические сочинения) и делопроизводственные (актовые материалы, писцовые и переписные книги и т.д.) источники.
Сравнительно позднее появление московского летописания и отсутствие в летописях других русских политических центров интереса к юго-западной окраине Владимиро-Суздальской земли почти лишает нас сведений о территории Московского княжества в начальный период его существования. Необходимо собирать данные о сопредельных с Москвой княжествах и их границах, относящихся к XII–XIII вв. Летописание Переяславля Русского, Киева, Новгорода, Рязани, Владимира, Ростова, Переяславля Залесского позволяет лишь с внешней стороны взглянуть на пространственную протяженность юго-западной окраины Владимиро-Суздальской земли.
Ввиду практически полного отсутствия актовых источников (за исключением Уставной грамоты князя Ростислава Смоленского 1236 г., определяющей территорию Смоленского княжества[16, с. 5-6; 15, с. 223-224; 97, с. 255-266; 17, с. 141-145], и жалованной грамоты великого князя Олега Ивановича Ольгову монастырю около 1372 г., фиксирующей некоторые районы Рязанского княжества первой половины XIII в.[209, с. 345-355; 248, с. 1-63]), основную роль в намеченном пути исследования играют летописи.
Как правило, извлекаемая из летописей информация, относящаяся прежде всего к XII–XIII вв., находится в летописных сводах, составленных в XV–XVI вв. Географические представления сводчиков летописей со временем изменялись, а иногда и искажались сознательно. Общая политическая тенденциозность летописного свода захватывала и географические сведения. К примеру, данные Никоновской летописи, относящиеся к середине XII в., создают фантастическую картину огромных пространств Рязанского княжества, с включением городов Ельца, Мценска, Тулы и Тешилова [37, с. 172]. Как выясняется, эти города не только не принадлежали Рязани, но некоторые (Тула, Тешилов) и вовсе не существовали в XII в. [188, с. 208-211; 146, с. 88, 277-280 и др.] Политические пристрастия составителя свода выразились в стремлении увеличить территорию, находившуюся якобы издревле под рязанской властью.
Составители летописей были довольно скупы на подачу географических сведений. Они, очевидно, исходили из представления об определенной осведомленности читателя и фиксировали лишь места сражений, маршруты походов с перечислением пересекаемых рек, встречаемых лесов, озер и поселений. По прозвищам князей, ареалу их деятельности, фиксированию принадлежащих им населенных пунктов, можно обозначить приблизительные пределы владений, однако ни точных границ, ни динамики территориальных изменений выявить не удается. Таким образом, изучение летописей необходимо лишь на первом этапе исследовательской работы. В дальнейшем летописи приобретают вспомогательное значение, предоставляя даты о территориальных приобретениях московских князей, сведения об осуществленных договорах с соседями, разделах владений между наследниками и т.д., не раскрывая в подробностях ни масштаба приобретений, ни областей разделенных сфер влияния, ни границ розданных земель. Еще более редки в летописях сведения о территориальной структуре Московского княжества. Упоминаются окружающие Москву «села и волости», но, по подсчетам В. А. Кучкина, до 80-х гг. XIV в. встречаются названия лишь трех московских волостей [161, с. 46-47; 40, с. 89, 94, 132], в то время как в духовных и договорных грамотах московских князей упоминается более 70 волостей [18, № 1-5, 7-8, с. 7-20, 23-25].
Из числа других нарративных источников некоторое внимание привлекают агиографические сочинения. Большинство житий написано в период, далеко отстоящий как от интересующего нас времени, так и от жизни самого святого. Кроме того, лишь немногие святые своей деятельностью захватывали территорию Московского княжества. Определенным исключением в этом плане выглядит Житие Сергия Радонежского, предоставляющее оригинальнейшие сведения о колонизации глухого Радонежского края и распространении московской власти на окраины княжества в 30-е гг. XIV в. [254, с. 128; 236; 25, с. 256-430].
Как уже было замечено, для XII–XIII вв. единичные сохранившиеся акты имеют лишь вспомогательное значение. Уставная грамота князя Ростислава Смоленского 1136 г., как выясняется, только вскользь касается восточной границы Смоленского княжества (там фиксируются 2 пункта Уставной грамоты – Исконь и, возможно, Ветца)[ 97, с. 69; 110, с. 574; 23, с. 206, 207; 216, с. 256;]. Жалованная грамота великого князя Олега Рязанского Ольгову монастырю около 1372 г. оказывается либо подделкой [253, с. 125-130], либо указывает на некоторые районы Рязанского княжества, не граничащие с московской территорией [134, с. 75; 209, с. 351; 248, с. 22 и др.]. Подавляющее большинство актов, определяющих московскую территорию конца XIII – первой половины XIV в., относится к XIV–XVI вв.
Необходимо отметить тот факт, что практически все существующие акты, касающиеся Северо-Восточной Руси, до первой четверти XVI в. включительно, к настоящему времени опубликованы. Начиная от бессистемных сборников XIX в. и заканчивая академическими изданиями прошлого века, постепенно были изданы акты монастырей, великокняжеские архивы и частные документы по московским землям XIV-XVI в. [14, 53, 11, 2, 16, 54, 55, 12, 13, 57, 58, 20, 22, 59, 19, 1, 60-63, 28, 7-9, 4-6, 3, 10, 56]. Теперь, когда в руках исследователя находится большинство сохранившихся документов, историческая география средневековой Руси может выйти на качественно более высокий уровень.
Что касается непосредственно территории ядра Московского государства – древнего Московского княжества – то из всего массива опубликованных актов к его территории относится небольшая часть. Сравнительно хорошо освещена лишь деятельность монастырей (Троице-Сергиев, Саввин-Сторожевский, Чудов и др.), церквей и митрополичьего дома, чьи владения находились поблизости от Москвы, что объясняется хорошей сохранностью церковных архивов. В то же время большая часть московского великокняжеского архива исчезла или была уничтожена, а крупных собраний частных актов, естественно, не существовало. В итоге, по актам мы можем подробно исследовать только отдельные районы Московского княжества, где деятельность духовных феодалов была особенно активной (север и северо-восток Московского княжества и некоторые другие местности). Почти лишенными актового материала оказываются центральные, восточные и, отчасти, южные районы края.
Количество актов XIV в. невелико – около 150 [161, с. 48], поэтому необходимо привлечение более поздних документов (XV–XVII вв.), используя ретроспективный метод исследования. При этом нужно достаточно осторожно пользоваться указанным методом, так как он не учитывает демографический и колонизационный факторы. С течением времени увеличивалось количество населения, осваивались новые, пустовавшие до той поры земли, расширялись территории волостей, станов, появлялись новые территориальные единицы. Кроме того, известные нам акты фиксируют состояние России после пережитых достаточно трудных для населения времен. Поэтому нередки случаи сокращения освоенных земель, появления пустошей на месте деревень и сел. Так, акты XVII в. не могут дать сведений о пределах многих земель, запустевших после Смутного времени начала столетия [117, с. 125, 128-129]. Например, Ю.,В. Готье затрудняется определить для XVII в. местонахождение таких можайских станов, как Ворский, Старковский, Ренинский, Тарусицкий, Тешинов и Загорье, Зубатый и др., так как в них почти не фиксируется населенных пунктов. Территории волостей оставались, но проявить их затруднительно. Видимо, поэтому часть станов историк отмечает не на своих местах [110, с. 574], известных по актам более раннего времени.
Основным актовым источником являются духовные и договорные грамоты московских князей [18], которые точно определяют территориальную структуру Московского княжества, выделяя из его состава уделы, волости (с XVI в. и станы) и села. В духовных грамотах московских князей (всего их 25), как правило, не говорится о границах московских владений. Целью составления духовных грамот – завещаний было распределение владений между представителями московского княжеского дома. Другое значение имели договорные грамоты, определявшие отношения великих князей московских с удельными московскими князьями и правителями соседних государств. Здесь мы находим данные об изменении территориального состава Московского княжества и его уделов, узнаем о динамике московских границ.
Сохранившиеся разъездные (межевые) и отводные грамоты (великокняжеские и частные) [18, № 93-97, с. 371-406; 7, № 217, с. 191-192; 4, № 17, с. 34 и др.] намечают участки границы между московскими уделами, уездами и волостями (станами), и, с учетом ретроспективного метода, фактически позволяют определить на довольно больших пространствах первоначальные московские границы. Меновные, купчие, данные, жалованные, послушные и др. грамоты уточняют местоположение отдельных владений, их сведения в совокупности складываются в достаточно подробную картину территориальной организации Московского государства.
Еще более полную информацию дают писцовые и переписные книги XVI–XVII вв. и их производные – сотные выписи, приправочные книги, платежницы, а также близкие к писцовым дозорные книги XVII в. [179, с. 4-10] Писцы производили сплошные описания намеченных для них территорий, причем во избежание ошибок указывали двойные и тройные названия некоторых населенных пунктов. Благодаря закрепившимся в названиях именам боярских родов, восстанавливаются территории старинных вотчин [86, с. 60-65, 230-233, 264-269, 402-413 и др.]. Сведения писцовых книг, при наличии более ранних источников, определяющим лишь в общем плане московскую территорию, были бы исчерпывающими, однако к нашему времени уцелело лишь небольшое количество писцовых книг, описывающих только некоторые станы и волости Московского края (коломенские земли, центр Московского уезда, Звенигородский, Рузский уезды) [29]. Очевидно, писцовыми описаниями были затронуты все московские земли, однако многие из важнейших для нас источников информации исчезли в результате пожара 3 мая 1626 г. [110, с. 7] Особенно малочисленны источники по можайским землям. Сохранившиеся можайские акты, собранные архимандритом Дионисием [23], дают лишь поверхностное представление о можайских станах и волостях, а источники XVII в. зафиксировали состояние земель, подвергшихся полному разорению в Смутное время начала века.
При всем многообразии актовых и иных источников на территории Московского государства остаются «белые пятна». Есть районы (например, к югу от Москвы – по рекам Наре и Лопасне), в которых лишь условно очерчиваются упоминающиеся в ранних московских грамотах волости. Некоторые участки московской границы также намечаются условно по территориям, только начинавшим осваиваться в XIV в. Здесь нужно очень осторожно пользоваться более поздними источниками, отражающими территориальное устройство совсем иного времени.
Полного, четкого представления о границах территориальных образований Московского государства даже по материалам XVI–XVII вв. достичь не удается. Не редкостью в описаниях XVI в. была принадлежность некоторых местностей сразу к двум или даже трем уездам, переход их из одного стана в другой, путаница и чересполосица владений [110, с. 109]. По сути границы волостей и станов, а зачастую и уездов, не были точно определены даже в XVI, а то и XVII в. [110, с. 109-110]
В исторической географии используются непривычные для историка источники, а именно: списки населенных мест, каталоги рек и озер и другие справочные издания, вплоть до современных [181, 125, 222]. Без подобного рода источников практически невозможна правильная локализация перечисленных в материалах XIV–XVII вв. населенных пунктов, местностей, рек, озер и т.д. К во многом неполным и искаженным данным XVIII–XIX вв. приходится обращаться прежде всего потому, что к настоящему времени многие поселения и даже реки, озера не сохранились. В то же время, необходимо с осторожностью подходить к использованию приема лингвистического соответствия, так как тождественность названий поселений, скажем XIV в. и XVIII–XIX вв., не всегда свидетельствует об их идентичности.
Еще одним источником, без которого нельзя обойтись при изучении территории Московского княжества, является картографический материал. Несмотря на ненаучную основу составления многих карт XVIII-XIX вв., другие их недостатки (пропуски населенных пунктов, искажения названий) [161, с. 52-53], географические карты того времени предоставляют некоторые сведения, недоступные современным картам. Многие исчезнувшие поселения, озера, реки, названия оврагов, урочищ, передаваемые старыми картами (особенно важны карты Генерального межевания второй половины XVIII в.), позволяют с большей основательностью проанализировать источники XIV–XVII вв.
Совокупность рассмотренных источников является надежной основой для локализации большинства географических объектов, указанных в источниках и позволяющих определить территорию Московского княжества в начальный период его развития. По словам В. А. Кучкина: «локализации – необходимейший элемент всяких исследований по исторической географии» [161, c. 53]. Несомненно, локализация географических объектов является основной составляющей в исследовании территории древнего Московского княжества. Без нее невозможно составить представление о протяженности московских владений, их территориальном делении и, наконец, о московских границах.
Итак, характеристика источников, позволяющих исследовать территорию Московского княжества на ранних этапах его существования, показывает, насколько это сложная проблема, подходить к решению которой нужно разными путями, стремясь к полному, комплексному использованию всех обнаруживаемых данных.
1. 2. История изучения территории и границ
Московского княжества
В изучении территории и границ Московского княжества можно выделить ряд этапов. Этапы эти характеризуются как глубиной вовлеченных в научное исследование источников, так и широтой охвата проблем, связанных с территориальным развитием Московского княжества на ранних этапах его существования. История изучения московской государственной территории прошла путь от использования всего лишь одного вида источников (летописей), до комплексного применения всех сохранившихся источников (летописей, актов, археологических материалов). Так же и от случайных, но необходимых локализаций, встречающихся в источниках географических пунктов историческая наука пришла к непосредственному изучению территориального состава и междукняжеских границ государственных образований Северо-Восточной Руси. Причем, если сначала появлялись работы по конкретным вопросам политической географии Московской земли, то после на основе разработанного материала создавались обобщающие труды, завершавшие определенные этапы развития историографии интересующей нас проблемы.
Интерес к географии Московской земли возник, прежде всего, в связи с необходимостью интерпретации исторических событий, описанных в летописях. Определение мест сражений, путей передвижения войск и, главное, владельческой принадлежности упоминающихся в летописях географических пунктов стало предметом изучения уже в первых научных трудах по истории России.
Исключительное использование летописных сведений для широких исторических обобщений привело В. Н. Татищева к поражающим современного исследователя ошибкам и неточностям. Так, в специальной главе, посвященной русской географии ("Древнее разделение Руссии") В.Н. Татищевым намечается деление Белой Руси на "княжения местные и удельные" [227, c. 356]. В составе Суздальского княжества неожиданно оказалось княжество Верейское, а от Московского княжества, по мысли историка, пошли Можайское, Боровское, Звенигородское, Волоцкое, Ржевское, Старицкое и Дмитровское [227, c. 356]. Никаких данных о границах государственных образований Белой Руси В.,Н..Татищев не приводит. Большее значение с историографической точки зрения имеют попытки локализации В. Н. Татищевым конкретных географических пунктов, упоминаемых в летописях. Предположение о существовании "особого" г. Лопастны [228, c. 299, прим. 355] положило начало дискуссии о местоположении этого пункта, не прекращающейся до сих пор.
В конце 30-х – 60-х гг. XIX в. увидели свет работы, анализирующие географические сведения, содержащиеся в летописях. Н. И. Надеждин, а после И.,Д. Беляев подробно охарактеризовали пограничный район Волго-Окского междуречья, где встречались владения Тверского, Смоленского, Черниговского, Рязанского и Суздальского княжеств [186, 79]. И. Д. Беляев рассмотрел также Уставную грамоту князя Ростислава Смоленского 1036 г., отождествив упоминавшиеся там пункты с современными историку поселениями с помощью неудачного метода лингвистического соответствия (Доброчково – Добричи, Добрятино – Доброе, Беницы – Белынковичи) [79, c. 178]. Другие работы (М.,П..Погодина, Н.,П.,Барсова, Н. Арцыбашева) представляли собой перечисление в хронологическом (по времени упоминания) или алфавитном порядке всех пунктов, встречавшихся в летописном материале [198, 197, 76, 72]. При этом высказывалось мнение о местонахождении этих пунктов, а после, исходя из их владельческой принадлежности, делалась попытка очертить границы русских княжеств XII–XIII вв.
Труды М. М. Щербатова и Н. М. Карамзина следует считать переходными от первого ко второму этапу развития историографии. М. М. Щербатов первым ввел в научный оборот духовные и договорные грамоты московских князей [161, c. 8-9], поместив их в приложении к своему сочинению [259, cтб. 533-543; 260, cтб. 713-723]. Н. М. Карамзин при изложении русской истории помещал обширные перечни волостей и сел из грамот московских князей [138, с. 299-300, прим. 326, с. 321, прим. 365, с. 330, прим. 386]. Однако оба историка не предпринимали попыток локализации приведенных географических объектов. (Н. М. Карамзин лишь заметил, что "многие из сих деревень или сел известны и ныне под теми же именами") [138, c. 300, прим. 326]. Тем не менее М.,М.,Щербатов и Н.М. Карамзин своими обобщающими трудами подводили итог изучения территории русских княжеств в так называемой дворянской историографии.
Таким образом, первый этап изучения территории и границ Московской земли характеризуется проявлением интереса к географическим сведениям, содержащимся в летописях. Итогом этого этапа было создание обобщающих работ и словарей и попытка определения местоположения всей совокупности обнаруженных географических объектов. На следующем этапе развития историографии в оборот привлекается больший круг источников и, прежде всего, духовные и договорные грамоты московских князей.
Первым не только перечислил географическую номенклатуру грамот московских князей, но и дал ей обстоятельный анализ С. М. Соловьев [226, с. 746, прим. 164, 166, 168, 170, 171, 172 и др.]. Рассматривая протяженность московских владений с включенными в них уделами, С. М. Соловьев пользовался той же методикой, что и его предшественники. Местоположение многих волостей и сел в итоге так и не было определено, а некоторые географические объекты были намечены не на своих местах. Заключения С. М. Соловьева вызвали в будущем справедливую критику, однако нельзя не отметить их значение в развитии так называемой буржуазной историографии. После С. М. Соловьева изучение территорий русских княжеств приняло более специальный и узконаправленный характер. Во-первых, появляется ряд работ, касающихся непосредственно географии русских земель, а, во-вторых, оживляется интерес к родной истории, выразившийся в публикации сочинений краеведческого характера, а также в издании материалов по истории Москвы и прилегающей к ней территории [223, 224, 78, 242, 243].
Попыткой обобщить все наличные в источниках сведения по географии Русской земли явилась книга Н. П. Барсова [76]. Собирая в свой словарь географические объекты, Н. П. Барсов привлек довольно широкий круг источников: летописи, "Список городов русских дальних и ближних", завещания Ивана Калиты. Однако в словаре обнаруживаются многочисленные изъяны. Так, многие значительные географические объекты попросту отсутствуют (реки Дубна и Клязьма, волость Середокоротна и т.д.), а методика локализации перечисленных пунктов даже ухудшилась по сравнению с предшествующими работами (использован только метод лингвистического соответствия). В 1874 г. с критикой работы Н. П. Барсова выступил Л. Н. Майков [173].
Изданная в 1858 г. "История Рязанского княжества" Д. И. Иловайского относится к ряду исследований, касающихся отдельных областей Русской земли [134]. Локализация порубежных пунктов Рязанского великого княжества, а также районов, отошедших в первой половине XIV в. к Москве, имело определенное значение и для изучения территории Московского княжества. Одним из первых Д. И. Иловайский при определении местоположения географических пунктов стал использовать данные краеведческого характера, замечая в районе предполагаемого нахождения поселений городища и остатки укреплений (Борисов-Глебов – Романово городище, Ростиславль – погост Ращилов и др.) [134, c. 98, 99 и др.].
К работам краеведческого характера относится сочинение Н. Иванчина-Писарева "Прогулка по древнему Коломенскому уезду" [133]. Н. Иванчину-Писареву в Коломенском уезде принадлежало поместье, и он, с детства изучая свой край, в итоге прекрасно ориентировался в его поселениях, речках и озерах. Перечисленные в духовных грамотах Ивана Калиты и летописях географические объекты локализуются краеведом в большинстве своем очень точно. Полученные данные имеют большое значение для описания крупного массива земель Московского княжества первой половины XIV в. К сожалению, сочинение Н. Иванчина-Писарева было замечено лишь современными исследователями.
Таким образом, второй этап изучения политической географии Московского княжества (до 60-х гг. XIX в.) характеризуется привлечением большего круга источников и появлением специальных работ, посвященных отдельным регионам Русской земли. Прослеживаются изменения и в методике исследования. Новшеством являются привлечение материалов краеведческого характера и попытка комплексного использования источников.
В рамках третьего этапа развития историографии проблемы шла наработка материала, связанного с политической географией Московской земли, по трем направлениям. Прежде всего продолжалось изучение отдельных регионов Русской земли (Смоленского, Ржевского и Фоминского, Серпуховского княжеств, Северской земли и т.д.), так или иначе связанных с территорией Московского княжества (вошедших полностью или частично в его состав или имевших с ним общие границы). Более того, появились работы, призванные объяснить отдельные спорные вопросы из истории Московской и смежных с ней земель (локализация Лопастны и т.д.). В рамках второго направления происходила обработка источников и, прежде всего, духовных и договорных грамот московских князей и другого актового материала. И, наконец, третье направление подводило итог всей историографии досоветского периода в целом и так называемой буржуазной историографии, в частности. Труды А.,И.,Лаппо-Данилевского, Ю.,В.,Готье, А. В. Экземплярского, В. О. Ключевского, А. Е. Преснякова были посвящены различным сторонам жизни русских земель и Московского государства (политической и экономической), а труд М. К. Любавского непосредственно касался территориального развития Москвы.
П. В. Голубовский, описывая территорию Смоленского княжества, провел обстоятельный анализ жалованной грамоты смоленского князя Ростислава Мстиславича 1136 г. [97, c. 69, 71-72] Многие из пунктов, указанных в грамоте, оказались, по представлению П. В. Голубовского, на востоке Смоленской земли, в пределах территории собственно смоленской (Можайское княжество), а также московской и рязанской. Опираясь на духовную грамоту Дмитрия Донского, в которой были перечислены можайские волости, а также волости "приданые" к Можайску, историк значительно увеличил территорию Можайского княжества, присоединенного к Москве в начале XIV в. В итоге Смоленское княжество на карте П. В. Голубовского простиралось почти до г. Москвы на востоке и до рек Угры и Оки на юго-востоке. Следует отметить, что П. В. Голубовский привлек для своих построений широкий круг источников (жалованная грамота Ростислава Смоленского, духовная грамота Дмитрия Донского, можайские акты, летописи и т.д.), однако при их обработке был почти исключительно использован метод лингвистического соответствия, приведший к довольно сомнительным выводам. Впрочем, выводы эти находят сторонников и в наше время [266, c. 144, прим. 236], причем для их подтверждения применяются даже археологические данные [240].
Построения П. В. Голубовского господствовали в русской исторической науке довольно длительное время. Видимо, осталась незамеченной работа И.,М.,Красноперова, в которой многие пункты грамоты князя Ростислава Смоленского, в разрез с заключениями П. В. Голубовского, были локализованы в районе верховья р. Волги и оз. Селигер [145]. Уже советские историки А.,Н.,Насонов, а затем В. В. Седов и В. А. Кучкин подвергли обоснованной критике устоявшиеся представления.
Пробел в использовании актового материала заполняли работы И.И.Лаппо, Г. М. Белоцерковского, П. П. Некрасова и Г. И. Перетятковича, посвященные, соответственно, описанию Тверского, Тульского и Рязанского уездов в XVI и XVII вв. и Поволжья в XV–XVI вв. [163, 77, 189, 196]
В 1880 г. вышла в свет работа П. Ф. Симсона, уже непосредственно описывавшая часть территории Московской земли [220]. В довольно непрофессионального уровня работе была осуществлена попытка определить местоположение географических объектов, указанных в грамотах московских князей. При этом, пользуясь единственным методом лингвистического соответствия, П.,Ф.,Симсон наметил заокские владения Москвы Жадене городище, Жадемль, Дубок, Броднич, Выползов и Такасов в Московском уезде и около г. Подольска [220, c. 24], а Перемышль духовных грамот Ивана Калиты отождествил с Перемышлем на Оке, принадлежавшим верховским князьям (из черниговского рода) [220, c. 7-8]. Сведения писцовых книг XVI в. служили П. Ф. Симсону лишь для поиска схожих с упоминавшимися в грамотах московских князей названий [220, c. 63, 64 и др.].
Еще более узконаправленной была работа Н. И. Троицкого, призванная определить местоположение городка Лопастны – спорного между Москвой и Рязанью владения [238]. На основе анализа актового и летописного материала, а также основываясь на краеведческих данных, Н. И. Троицкий убедительно доказал, что древняя Лопастна находилась на правой стороне р. Оки, напротив устья р. Лопасни [238, c. 1-5].
В рамках второго направления изучения территории Московской земли происходили анализ и интерпретация источников.
Подробный анализ актового материала XVI–XVIII вв. провели В. и Г. Холмогоровы [244-246]. Собранные ими сведения о церквах и селах Московского уезда необходимо использовать при локализации пунктов, указанных в духовных и договорных грамотах московских князей XIV–XV вв. Прослеживание истории географического объекта на протяжении столетий позволяет избежать ошибок, которыми изобилуют даже современные исследования.
Изучение Любецкого синодика – списка умерших черниговских князей для поминания – была посвящена работа Р. В. Зотова [131, 132]. Пожалуй, впервые история Черниговской земли второй половины XIII–XIV вв. нашла свое отражение в исследовании. Основываясь на титулатуре черниговских князей, перечисленных в синодике, Р. В. Зотов восстановил родословия многочисленных княжеских династий и наметил княжеские владения на территории, соседней с Московским княжеством. Упоминание в Любецком синодике князя Федора Звенигородского [131, c. 131] натолкнуло исследователя на мысль об изначальной принадлежности московского г. Звенигорода (на р. Москве) Черниговскому княжеству. Даже современные историки обходят молчанием известие синодика, и лишь польский историк С. М. Кучиньский подобно рассмотрел возможные варианты, обнаруживающие владение князя Федора и других звенигородских князей совсем в стороне от Московского княжества [278, s. 138-139].
Работа В. Н. Дебольского, изданная в 1901–1902 гг., остается и в наше время основным исследованием, позволяющим ориентироваться в географии Московского княжества XIV–XV вв. [114, 115] Цель этой работы была вполне конкретна – определить местоположение всех географических объектов, указанных в грамотах московских князей. Выводов о границах московских владений, о динамике территориального развития Московского княжества такая цель не требовала. Тем не менее, необходимые выводы можно было сделать, опираясь на проведенное автором исследование.
Методы, примененные В. Н. Дебольским при анализе географических данных грамот московских князей, можно назвать новаторскими. Процесс локализации географических объектов разбивался на несколько этапов. Прежде всего, при первом приближении, определялось положение географических пунктов друг относительно друга. Становилось известно, какие волости или села находились рядом. Некоторые названия были известны и в начале XX в., поиск же близлежащих к ним географических объектов заключал в себе второй этап исследования. В. Н. Дебольский широко применял данные опубликованных к его времени источников (можайские акты, Акты исторические, межевые грамоты начала XVI в., писцовые книги и т.д.), характеризующих территорию Московского государства XVI–XVII вв. На третьем этапе исследования осуществлялась попытка локализовать упоминающиеся уже в источниках XVI–XVII вв. географические ориентиры. При этом использовались данные близкого к В.,Н.,Дебольскому времени (списки населенных мест, карты Генерального Штаба). Местоположение некоторой части поселений таким образом удавалось определить. А в итоге восстанавливалась территория волостей-станов XVI–XVII вв. и далее – волостей XIV–XV вв. Точно восстановить пределы волостной территории, естественно, не удавалось.
Однако в указанной методике существовали и свои пробелы, коренящиеся, очевидно, в первом этапе исследования. Так, заметив, что волость Лужа должна находиться на р. Луже, В. Н. Дебольский отождествил ее с Лужецким станом – образованием XVI в., располагавшимся ниже по течению р. Лужи от г. Лужи (Малоярославца), вокруг которого и следует намечать территорию волости. Дягилева слободка также, видимо, неправомерно связана с Дягилевым станом Можайского уезда [115, c. 6, 7]. В некоторых других случаях методика В.,Н.,Дебольского также давала сбой. Невозможно было локализовать поселения и волости, исчезнувшие к XVI в., и трудно было пользоваться указанной методикой при отсутствии источников XVI–XVII вв. по некоторым местностям Московского государства.
Накопив определенный опыт в изучении географии Московской земли, В.,Н. Дебольский во второй части своей работы исправил некоторые недочеты первой части (правильно определил местонахождение Перемышля Московского, обнаружил расположение волости Голичичи и других волостей и сел) [115, c. 10-11, 7, 8 и др.].
Итак, несмотря на небольшие погрешности, методика В. Н. Дебольского давала положительные результаты. Необходимо учитывать еще и то, что далеко не все документы были введены в научный оборот к началу XX в.
Таким образом, до начала XX в. не было ни одного серьезного исследования, посвященного территории Московского княжества конца XIII – первой половины XIV в. Глубоко изучавший историю Москвы И. Е. Забелин, к сожалению, весьма мало писал об окружающей ее территории. Короткие заметки о подмосковных селах и близлежащих к Москве станах могут добавить лишь некоторые вспомогательные второстепенные данные [122, c. 13, 55 и др.]. Лишь в начале XX в., опираясь на опубликованные и проанализированные источники, возникают обобщающие труды, исследующие территорию московского государства.
Две обобщающие работы по экономической истории Московского государства XVII в. издали А.И. Лаппо-Данилевский и Ю. В. Готье [164, 110]. В обеих работах подробно рассмотрена московская территориальная структура. Такие вопросы, раскрываемые в рассматриваемых работах, как процесс трансформации одних территориальных единиц в другие, отличия села от деревни, сельца и т.д., история возникновения станов и уездов, помогают избежать многих проблем при локализации географических объектов XIV в. по данным XVI–XVII вв. Работа Ю. В. Готье, кроме того, ценна своим приложением [110, c. 549-602]. "Материалы по исторической географии Московской Руси" представляют собой обработку до сих пор не изданных писцовых и переписных книг XVII столетия. В "Материалах" в алфавитном порядке перечислены центральные московские уезды с их станами, волостями и дворцовыми землями. Даны краткая история возникновения и складывания уездов, характеристика местонахождения географических объектов, по возможности, происхождение их названия и время первого упоминания. В итоге мы получаем возможность локализовать некоторые волости, которые не распознал В. Н. Дебольский, однако лишаемся возможности увидеть волости, исчезнувшие к XVII в. Ряда ошибок не избежал и Ю. В. Готье. Так, во многих случаях дата первого упоминания географических объектов была названа неверно [110, c. 574, 590 и др.], а на западе Московского государства (в Можайском уезде) не на своих местах указаны некоторые волости и станы [110, c. 574 и карта].
Обобщающий труд о великих и удельных князьях второй половины XIII – начала XVI в. принадлежал перу А. В. Экземплярского [261, 262]. Историк выявил по летописям, актам и родословиям все существующие в указанный период княжества и уделы, определил их центры и описал историю от момента возникновения до исчезновения. В Московском княжестве выделены уделы и прослежена история московских удельных княжеских династий [261, c. 270-320 и след.]. Однако конкретных данных о территории и границах этих образований внутри Московского княжества не представлено.
Преимуществом географического положения Московского княжества объяснял В. О. Ключевский успехи московских князей в деле объединения русских земель [141, c. 333-337]. Историк наметил 5 способов, с помощью которых московские правители увеличивали свои владения – "это были скупка, захват вооруженный, захват дипломатический с помощью Орды, служебный договор с удельным князем и расселение из московских владений за Волгу" [141, c. 343]. Из перечисленных способов значение последнего, колонизационного, было явно недооценено. В общих чертах также была представлена первоначальная территория Московского княжества и динамика расширения московских владений [141, c. 340-342]. Но, в общем, курс лекций В. О. Ключевского не преследовал цель предоставить конкретные сведения о территориальном развитии Московского княжества.
В 1916 г. была издана работа С. М. Середонина, определявшая круг задач новой отрасли исторического знания – исторической географии [219]. В то время понятие исторической географии было довольно узким и включало в себя лишь сферу интересов политической исторической географии, то есть той проблематики, которой посвящено данное исследование. По мысли С.,М.,Середонина русская историческая география "определяет границы Русского государства в разные эпохи его существования…, также границы составных частей государства (земель, волостей, княжений, губерний, уездов); указывает местоположение пунктов, замечательных в историческом отношении и упоминаемых в источниках, а равно и направление путей (колонизационных, торгово-промышленных и военных)…" [219, c. 1]. Лишь последней задачей обозначено изучение климатических и географических условий, "в которых жил русский народ" [219, c. 2]. На исторической географии Московского княжества конца XIII – первой половины XIV в. С. М. Середонин не останавливался.
Изданная в 1918 г. работа А. Е. Преснякова, которую все же необходимо отнести к дореволюционной историографии, была посвящена рассмотрению процесса консолидации русских земель в единое государство [199]. Стержнем этого процесса являлось, по мнению историка, усиление верховной власти, или иначе "собирание власти" московскими правителями [199, c. 279, 310, 318]. Иллюстрируя свою концепцию, А.Е. Пресняков проследил трансформацию властных отношений в ряде русских княжеств (Владимирском, Московском, Тверском, Нижегородском и Рязанском). Для нас прежде всего интересны наблюдения А. Е. Преснякова за возникновением новых княжеств во второй половине XIII в. (Можайского и др.), распределением владений между князьями московского дома и судьбой некоторых территорий, на которые временно распространялась московская власть (Переяславль, "купли" Ивана Калиты – Углич, Галич и Белоозеро).
В отличие от А. Е. Преснякова, который "сосредоточил свое внимание преимущественно на внутренней эволюции великокняжеской власти и междукняжеских отношениях…", М. К. Любавский обратил свой взор прежде всего на "материальный фундамент", то есть территорию, с ее военными и финансовыми ресурсами, которая и стала источником возвышения Москвы [170, c. 2].
Территориальное развитие Московского княжества конца XIII – первой половины XIV в. было рассмотрено в первой части основного труда М.,К.,Любавского "Образование основной государственной территории великорусской народности. Заселение и объединение Центра" [170]. (Вторая часть – "Заселение и объединение с Центром территорий Новгорода и Пскова" была издана лишь в 1996 г. в составе книги "Обзор истории русской колонизации с древнейших времен и до XX века") [168]. Несмотря на то, что исследование М.,К. Любавского увидело свет уже при советской власти, основные итоги изучения территории Северо-Восточной Руси были опубликованы еще до революции [167]. К дореволюционному периоду деятельности М. К. Любавского относится и работа, освещающая территориальную структуру еще одного центра объединения русских земель – Великого княжества Литовского [169].
При обзоре территориального развития Московского княжества М.,К.,Любавский использовал все доступные источники, причем не только опубликованные, но и хранящиеся в фонде Грамот Коллегии Экономии и т.д. Нашли отражение в его исследовании и работы предшественников – А.,В.,Экземплярского, В. Н. Дебольского, Ю. В. Готье и др. Ни одно исследование не заключало в себе столько данных, сколько предоставляла небольшая по объему (195 страниц) работа М. К. Любавского. Перечни волостей, сел, монастырей с небольшими пояснениями об их местонахождении часто занимали несколько страниц. Большое число географических объектов было локализовано впервые. К сожалению, историк, обходился лишь кратким указанием места на карте того или иного географического объекта. Также и описания границ первоначального Московского княжества, а затем присоединенных к нему территорий, страдают крайней обобщенностью. Значительно более информативна выполненная М. К.,Любавским "Карта великорусского центра после объединения", на которой указаны границы прежних княжеств, удельных владений и земель, а также намечены территории волостей и станов.
Что касается методики исследования М. К. Любавского, то по сравнению с предшественниками не было внесено ничего нового [161, c. 29]. Был использован лишь комплекс письменных источников, географические данные которых обрабатывались при помощи современных М. К. Любавскому карт.
Итак, на третьем этапе изучения территории и границ Московской земли конца XIII – первой половины XIV в. (до 1917 г.) создавались работы по конкретным вопросам географии русских земель, анализировались вводимые в научный оборот источники, наконец, историческая география выделялась в отдельную отрасль исторической науки. Работа М. К. Любавского подытоживала дореволюционную историографию. В ней воплотились все достижения предшествующего времени, позволившие по-новому взглянуть на значение территории Московского княжества, на основе которой создавалось единое Российское государство.
Новый, советский этап историографии (до 1941 г.) характеризовался стремлением приспособить марксистскую теорию к русскому историческому процессу. В рамках этой тенденции появились работы, главной целью которых была популяризация русской истории в духе классового подхода. При этом фактологическая сторона исследований советских историков была очень слабой и воспроизводила по сути наработки дореволюционных историков [171, 172]. В то же время, именно в довоенное время заявляет о себе плеяда выдающихся советских историков (С. Б. Веселовский, М. Н. Тихомиров, Б. А. Рыбаков и др.), внесших значительный вклад в развитие исторической науки. Работа велась по трем основным направлениям, заключавшимся, во-первых, в изучении сельских поселений, во-вторых, в анализе источников и, в-третьих, в описании отдельных областей Московского государства.
В середине 30-х гг. XX в. был написан ряд работ, исследовавших русские сельские поселения эпохи феодализма [94, 88, 209]. Развернулась дискуссия (в чем-то продолжавшая изыскания В. Б. Павлова-Сильванского и Ю. В. Готье) о типах поселений средневековой России, их соотношении между собой, о системах крестьянского землевладения и податного обложения и т.д. В своем исследовании С. Б. Веселовский, кроме того, поместил "Описание отдельных владений в уездах Московского великого княжества", основанное на тщательной проработке актовых источников [88, c. 69-129]. На первоначальной территории Московского княжества были выделены массивы владений митрополичьей кафедры, Троице-Сергиева, Саввы-Сторожевского монастырей и т.д., однако все они представляли собой лишь вкрапления на огромной, не затронутой описанием территории.
Истории Дмитровского края были посвящены две довоенные работы М.,Н.,Тихомирова [231, 235]. Основываясь в основном на актовых материалах, исследователь локализовал большинство дмитровских селений, известных в XV–XVI вв. На юге Дмитровский край граничил с московскими землями. Изучение пограничного района Дмитровского края позволяет наметить отрезок древней московской границы.
После Великой Отечественной войны количество работ, рассматривающих различные моменты в территориальной истории Московского княжества, резко возросло. Сохранялась преемственность направлений исследований предшествующего времени. Однако появились и новые тенденции. Так, большое значение приобрели археологические исследования. Московская область, в рамки которой почти полностью вписывается территория Московского княжества первой половины XIV в., археологически была изучена лучше других субъектов Российской Федерации [161, c. 43, прим 220; 74; 83]. Опора на данные археологии и письменные источники позволила более объективно представить историю территориального развития московских земель.
В то же время происходит становление особой отрасли исторического знания, находящейся, по сути, на стыке двух наук – истории и географии [175, c. 5]. Теперь историческая география стала пониматься не только в узком смысле, как дисциплина, прослеживающая изменения политической географии прошлого, на и как наука, призванная анализировать изменение природной среды под воздействием человека, состав и движение населения, географию производства и хозяйственных связей в ходе исторического развития [136, c. 155-156; 118, с. 3; 256, с. 97-98; 121, с. 10-12; 276, с. 39 и др.]. Историческая политическая география, изучающая географическую сторону политической географии, стала лишь одной из составных частей исторической географии [256, c. 30, 31-35, 98].
Большое количество работ, из которых можно почерпнуть сведения о политической географии Московской земли, необходимо представить в виде схемы, где пунктами являются направления исследования, а подпунктами – специализация в рамках этих направлений.
1. Археологическое изучение Московской земли; а) результаты раскопок в отдельных поселениях Московской земли (Звенигород, Верея, Руза и др.); б) обобщающие работы (свод сведений об археологическом изучении регионов, типология городов); в) расселение славянских, балтийских и финно-угорских племен по данным археологии.
2. Анализ источников, содержащих сведения о территории и границах Московской земли; а) датировка документов (духовных и договорных грамот московских князей и др.); б) изучение отдельных источников и групп источников (акты, летописи, Уставная грамота Ростислава Смоленского и т.д.).
3. Работы по социально-экономической истории Московской и смежных с ней земель; а) феодальное землевладение; б) сельские общины (волости) и поселения.
4. Изучение отдельных регионов Руси; а) восточные окраины Смоленской земли (Можайское, Ржевское княжества и т.д.); б) Дмитровское княжество; в) рязанские владения; г) черниговские земли; д) новгородские владения.
5. Обобщающие работы по истории русских земель; а) изучение городов Северо-Восточной Руси; б) история города Москвы; в) русские княжества до второй половины XIII в.; г) русские земли в XIV–XVI вв. и образование "Русского централизованного государства".
6. Становление исторической географии; а) теоретические работы; б) работы по исторической географии русских земель.
Еще в 30-х гг. было исследовано городище Дмитрова [190]. Но особенно активным археологическое изучение Московской земли стало после войны. В 40–60-е гг. были проведены раскопки в таких центрах Московского княжества конца XIII – XIV вв., как Верея, Руза, Звенигород, Тушков, Галич, Беницы и т.д. [95, 96, 210, 202, 221, 240, 206] Сплошное изучение территории Московской области позволило составить ее подробную археологическую карту [74, 208, 83]. В итоге А. А. Юшко в своей книге по исторической географии Московской земли IX–XIV вв. использовала сведения о 1350 городищах, селищах, курганных и грунтовых могильниках [266, c. 10]. На основе анализа собранных археологических материалов создавались работы, характеризовавшие процесс возникновения, характер укреплений и типологию городов Подмосковья [207, 204, 205, 201]. Также была рассмотрена этническая история населения в междуречье Днепра, Оки и Волги [80, 109, 191].
Определенное значение при изучении территории Московского княжества конца XIII – первой половины XIV в. имеет датировка документов, содержащих в себе географические сведения. О хронологии духовных и договорных грамот русских князей XIII–XV вв. писали А. А. Зимин, В. А. Кучкин, Л. В. Черепнин, С.,М. Каштанов [128, 129, 150, 252, 253, 140]; московскую губную грамоту датировал Л. В. Черепнин и Г. В. Семенченко [253, c. 349-358; 217]. Изучение времени написания Уставной грамоты князя Ростислава Смоленского сочеталось с определением местоположения указанных в ней географических объектов [68, 257, 258].
В. А. Кучкин проанализировал названия волостей, встречающиеся в двух вариантах духовной грамоты Ивана Калиты [149]. Было установлено, что из 34 названий волостей, чье происхождение можно определить (всего 47 волостей) 73,5 % названий связано с гидронимами [149, c. 182]. Таким образом, большинство волостей Московского княжества первой половины XIV в. приблизительно локализуются благодаря соответствию их названий протекающим по их территории речкам.
О научном использовании писцовых, дозорных и переписных книг Московского государства XVI–XVII вв. писал в статье, вышедшей еще в 1941 г., С.,Б. Веселовский [85]. К 1951 г. относится его работа об общих описаниях земель Русского государства конца XVII в. [87] Отдельным писцовым книгам XVI в. (по Рузскому и Звенигородскому уездам) были посвящены работы Е.,П.,Маматовой и В. Б. Павлова-Сильванского [176, 196]. В. Б. Павлов-Сильванский, кроме того, опубликовал статью, излагавшую историю изучения писцовых книг [194].
М. В. Витов разработал новую методику при локализации географических объектов. По замыслу исследователя, необходимо прослеживать историю изучаемого поселения от первого его упоминания в источниках до момента, когда его можно обнаружить на современных картах [92, c. 240-245]. К сожалению, ввиду частого отсутствия необходимых источников, такой метод (генетико-географический) далеко не всегда может быть применим, особенно по отношению к Московской земле. Сам М. В. Витов работал на новгородском материале [91, 93], сравнительно полно отражающем географию Северной Руси.
Данные летописных источников, проанализированные А. Г. Кузьминым, позволили по-новому взглянуть на взаимоотношения русских князей между собой и с Ордой и выявить территориальное размещение владений рязанских князей [146].
Набор географических данных использовали Ю.,Г.Алексеев, Л.,В.Данилова, А. Я. Дегтярев, Г. Е. Кочин и А. П. Пьянков при изучении сельского хозяйства Северо-Восточной Руси [69-71, 113, 116-117, 144, 200]. Ими была определена волостная структура крестьянского общества и намечено сельское расселение.
Еще более многочисленны географические данные в работах С.,Б.,Веселовского, В. Б. Кобрина и О. М. Рапова по княжескому и боярскому землевладению [90, 86, 142-143, 203]. В. Б. Кобрин и О. М. Рапов при изучении систем землевладения заостряли внимание на вопросах политического характера, А С. Б. Веселовский занимался еще и локализацией вотчин московских боярских родов. Благодаря исследованиям С. Б. Веселовского были определены владения первых московских бояр, намечена территория исчезнувшей митрополичьей волости Сельцы и локализованы многие географические объекты из духовных и договорных грамот московских князей и актового материала XV–XVI вв. Много нового внес С. Б. Веселовский и в методику поиска древних вотчинных боярских владений [89].
Работы Д. П. Маковского, Н. Н. Усачева, В. В. Седова и А. В. Алексеева, посвященные истории Смоленской земли, описывали и часть территории, оказавшейся в начале XIV в. в руках московских князей (Можайское княжество). Вышедшая сразу же после войны книга Д. М. Маковского при описании географии Смоленского княжества опиралась в основном на выводы П.,В.,Голубовского [174, c. 201-204]. То же самое можно сказать и о работе Н.,Н.,Усачева [239]. В. В. Седов и Л. В. Алексеев постепенно избавлялись от устоявшейся традиции, шедшей от П. В. Голубовского, и приходили к самостоятельным выводам о местонахождении географических объектов Смоленского княжества, указанных в источниках [213-216, 64-67].
Территория "осколка" Смоленской земли – Ржевского княжества с его городками и волостями была описана в работе В. А. Кучкина [151].
Статья В. Д. Назарова, вышедшая в 1975 г., была посвящена рассмотрению территориального состава Дмитровского удела с конца XIV по середину XV в. [187] В удел дмитровских князей московского рода входила и часть территории первоначального Московского княжества, составлявшая северо-восточную его окраину. В. Д. Назаровым, кроме того, были описаны и некоторые другие уделы Московского княжества конца XIV в. Продолжением работы В.,Д.,Назарова можно считать статью А. А. Зимина о Дмитровском уделе конца XV – первой трети XVI в. [127] Однако А. А. Зимин привел гораздо меньше географических данных о дмитровских землях, чем В. Д. Назаров.
На совокупности археологических и письменных материалов была основана работа А. Л. Монгайта, подробно характеризующая территорию Рязанского княжества [180]. Историк, опираясь на летописи, рассматривает политическую историю Рязанского княжества и по археологическим данным локализует встречающиеся географические объекты.
Процесс складывания государственной территории Черниговского княжества был проанализирован в работе А. К. Зайцева [124]. Основываясь исключительно на летописных материалах и ссылаясь на выводы А. Н. Насонова, историк наметил территорию и границы Черниговского княжества, существовавшие до Батыева нашествия.
Работа А. Н. Насонова о территории древнерусского государства приобрела такое же значение, как в свое время книга П. В. Голубовского [188]. Выводы А. Н. Насонова были получены на серьезной основе, сочетавшей в себе хорошее знание источников и глубокий их анализ [161, c. 37-38]. Историк первым обосновал понятие "государственная территория" и описал всю совокупность русских земель домонгольского времени. Им был также написан обзор территории древнерусских княжеств XII–XIII вв. в фундаментальном труде советских историков "Очерки истории СССР" [192, c. 317-320]. Здесь же, но во второй части, был помещен раздел, принадлежащий перу К. В. Базилевича [193, c. 132-144]. В общем плане историк описал динамику развития центробежных тенденций в Северо-Восточной Руси и процесс расширения Московского княжества, повторяя выводы М. К. Любавского и А. Е. Преснякова [161, c. 38]. Не многим отличается раздел "Очерков истории СССР", написанный Л. В. Черепниным [193, c. 191-210]. В нем фактически дублируются данные, приведенные в разделе К. В.,Базилевича. Данные о территории Московского княжества и смежных с ним земель в разделе, написанном Л. В. Черепниным, практически отсутствуют. То же самое можно сказать и о монографии Л. В. Черепнина "Образование Русского централизованного государства в XIV–XV вв.", изданной в 1960 г. [251] Территории Московского княжества придано большое значение, как этническому ядру, из которого выросла великорусская народность, и развитому экономическому центру, изменившему положение московских князей [251, c. 455-458]. Однако характеристики территориального состава московских владений не было проведено.
Научная деятельность В. А. Кучкина явилась своеобразным продолжением исследований А. Н. Насонова [147-162]. Им была подробно рассмотрена эволюция территории таких княжеств, как Владимирское, Тверское, Суздальское, Нижегородское, Юрьевское, Дмитровское и др., но, к сожалению, не была затронута территория Московского княжества. Изучая княжества XIV в., В.,А.,Кучкин применял новую методику, разработанную М. В. Витовым [161, c. 53-54].
В ряде работ советских историков рассматривалась история городов Северо-Восточной Руси. А.,М.,Сахаров, Л..В.,Черепнин, В..А.,Кучкин и А.,Л.,Хорошкевич охарактеризовали социально-экономические и политические условия жизни русских городов, выявили их численный состав и подвели итоги изучения городов XI–XVII вв. [232, 212, 148, 247] Коллектив авторов подготовил трехтомное издание по истории городов Московской области [98-100]. Характерной чертой всей работы в целом было активное использование при описании городов археологического материала.
Перу М. Н. Тихомирова принадлежали две работы по истории Москвы [233]. При изучении Москвы историк выходил за рамки территории города, описывая и политическую жизнь Московского княжества с первых моментов его существования. И, наконец, работа Г. В. Семенченко решала малоизученную проблему управления Москвой в XIV-XV вв. [218]
В 50-60-х гг. XX вв. развернулась полемика о предмете изучения и месте среди других научных дисциплин исторической географии [276, 256]. После издания работ теоретического плана настало время для специальных исследований по исторической географии. Прежде всего были изданы учебники по исторической географии России и Западной Европы [277, 118, 184]. Несмотря на многочисленность задач исторической географии, характерной чертой этих работ был приоритет политической географии. География населения, экономическая география и т.д. по отношению к эпохе средневековья были изложены очень кратко. Впрочем, политическая география Московского княжества также была рассмотрена крайне сжато и отражала лишь основные тенденции в территориальном развитии московских земель.
Непосредственно исторической географией Московской земли XII–XIV вв. занимается А. А. Юшко [264-272]. Под термином "Московская земля" ею понимается "та территория, которая в 30-е гг. XIV в. вошла в состав Московского княжества Ивана Калиты" [266, c. 4]. Эту территорию А. А. Юшко выявляет на основании духовных грамот упомянутого московского князя. Причем, границы Московской земли определяются строго в соответствии с географическими ориентирами, указанными в духовных грамотах [269]. Так, А. А. Юшко не включила в состав Московского княжества территорию Можайского княжества лишь на том основании, что можайские волости не были перечислены Иваном Калитой [269, c. 116]. И все появляющиеся в последующих грамотах московских князей географические объекты исследовательница принимает за недавно присоединенные к Москве. Отсюда неверная локализация "иных мест Рязаньских", которые А. А. Юшко увидела в волостях, впервые упомянутых в духовной грамоте Ивана Красного, и ошибочное представление о других появляющихся в составе московских владений волостей и сел, как отнятых у соседних княжеств. Колонизационному фактору, таким образом, А. А. Юшко не придает значения и процесс увеличения территории Московского княжества, по ее характеристике, можно понять как постоянный захват у чужих владельцев уже освоенных территорий.
Современный этап развития историографии пока не привел к созданию обобщающих работ по политической географии Московского княжества конца XIII – первой половины XIV в. Идет изучение спорных вопросов политической истории Московского и сопредельных с ним княжеств [101-104, 106-108, 263], выясняются политические ситуации, при которых к Москве присоединялись территории соседей [105], рассматриваются территории, близкие к Москве (новгородские владения, Ржевская земля) [274, 273], продолжают исследоваться источники [139, 275, 241, 153, 211] и т.д.
Подводя итоги изучения исторической географии Московского княжества начального периода его существования, необходимо заметить, что, несмотря на неослабевающий интерес к политической и социально-экономической истории Москвы, вопрос о ее земельных владениях и государственных границах поднимался редко. Лишь две монографии (М. К. Любавского и А. А. Юшко) были посвящены рассмотрению территориального устройства Московской земли. Однако и в них не была выявлена динамика роста территории Московского княжества и не рассмотрена подробно ее структура (местоположение волостей, состав уделов и т.д.). До сих пор нет ни одной работы, определяющей первоначальные границы Московского княжества, доставшегося младшему сыну Александра Невского князю Даниилу. Как правило, эволюция удельной системы Московского княжества начинает прослеживаться историками начиная с Дмитрия Донского. Заложенная же Иваном Калитой основа удельного владения остается без внимания. И, наконец, даже введенные в научный оборот источники, часто остаются без пристального изучения (например, межевые грамоты XVI в.). Таким образом, перечисленные вопросы еще ждут своего исследователя.
1 Примечание. С третьей четверти XII в. правильнее называть эту территорию владимиро-суздальской [161, с. 89].
