ГОРЬКИЙ ЮБИЛЕЙ
К 100-летию со времени отлучения от Церкви Льва
Толстого
//НГ-Религии - 2001 год, N5 (76) - C.8 .
библиографию .
Грань веков - всегда время ожиданий, страхов и надежд. Так было и сто лет назад,
когда наша страна переживала огромные нравственные, политические и экономические
коллизии, стремясь найти свое место в стремительно менявшемся мире. "Что-то
в России ломалось, что-то оставалось позади, что-то, народившись или воскреснув,
стремилось вперед, - писала Зинаида Гиппиус. - Куда? Это никому не было известно,
но уже тогда, на рубеже веков, в воздухе чувствовалась трагедия". Апокалиптические
настроения и ожидания, по мнению современников тех лет, быть может, означали не
приближение конца мира, а приближение конца старой императорской России.
В таком контексте становится понятным и оправданным желание русских богоискателей
если не ответить на главные вопросы бытия, то хотя бы по-новому их сформулировать
и широко обсудить. Желание воплотилось тогда, когда было получено официальное
разрешение многолетнего вершителя судеб Русской Церкви, по слову Василия Розанова
- "Гамлета в роли администратора", - Константина Петровича Победоносцева.
Осенью 1901 г. в столице империи стали собираться Религиозно-философские собрания...
Среди проблем, считавшихся русскими богоискателями актуальными, была и проблема
отношений Льва Толстого с Православной Церковью. Ее важность для русского общества
среди прочего определялась и тем, что незадолго до открытия Религиозно-философских
собраний, в феврале того же 1901 года, Лев Николаевич Толстой был официально синодальным
определением назван человеком, которого Церковь не считает "своим членом
и не может считать, доколе он не раскается и не восстановит своего общения с Нею".
Действительно, событие было неординарное: отпавшим от Православной Церкви объявлялся
величайший писатель России, чье влияние на умы современников было исключительным.
Правильно ли поступил Священный Синод, да и мог ли он поступить иначе?
Такое серьезное решение, разумеется, не было спонтанным. Скорее можно сказать,
что оно явилось "канонической закономерностью", ответом человеку, давно
отказывавшемуся признавать догматы и каноны Православной Церкви. Впрочем, не стоит
забывать и того, что синодальное определение не забывало о надежде православных
на обращение Толстого - "да подаст ему Господь покаяние в разум истины"
(2 Тим. 2, 25). Иерархи, подписавшие определение Синода, искренне надеялись на
это покаяние.
Определение о Толстом предполагалось напечатать в номере "Церковных Ведомостей"
накануне недели торжества православия. Об этом неоднократно заявлял и один из
главных инициаторов "отлучения" писателя - Санкт-Петербургский митрополит
Антоний (Вадковский). Как известно, в Православной Церкви обряд отлучения совершается
именно в неделю торжества православия - в воскресенье первой седмицы Великого
Поста. В 1901 г. этот день выпадал на 18 февраля. Однако определение появилось
позднее - 20-22 февраля. Почему так произошло? Точного ответа на этот вопрос,
думается, не существует, хотя предположение вполне допустимо. Чтобы разъяснить
его, следует вернуться назад. Итак...
Как ни странно, но противником отлучения Толстого от Церкви в то время был
не кто иной, как Константин Победоносцев - обер-прокурор Священного Синода, учитель
Александра III и Николая II, считавшийся одним из самых реакционных политиков
своего времени. Реакция, как известно, - всегда ответ на что-либо. С точки зрения
либеральных (а тем более революционно настроенных) современников, Победоносцев
действительно был реакционером. Сторонник сохранения политической "формы"
даже в ущерб "содержанию", обер-прокурор должен был бы поддерживать
идею религиозного наказания Льва Толстого. И действительно он ее поддерживал довольно
долго, но... но в дальнейшем пересмотрел свое мнение. Вспомним: в эпоху Александра
III Священным Синодом все было подготовлено для обнародования определения об отлучении
Толстого от Церкви. Но государь не желал прибавлять "в славе Толстого мученического
венца", и дело "заморозили".
В начале 1896 года, уже в новое царствование, Победоносцев писал своему конфиденту
(Рачинскому), что Толстого надо отлучить. Казалось бы, в чем проблема? И тем не
менее проблема была. Одно дело - понимание актуальности вопроса, другое - политическая
целесообразность его разрешения. В начале XX столетия, в условиях все более осложнявшейся
внутриполитической ситуации, на фоне студенческих волнений отлучение Толстого
могло выглядеть скорее как правительственная демонстрация, нежели как справедливая
и давно ожидаемая верующими мера церковного воздействия.
Считается, что "последней каплей", переполнившей терпение церковных
иерархов, стал выход в свет романа "Воскресение". Роман создавался с
перерывами три раза по году - в 1889 - 1890, 1895 - 1896 и 1898 - 1899 гг. Гонорар
от его продажи был пожертвован Толстым в пользу духоборов: он отдал им все деньги,
полученные за "Воскресение", в том числе и полученные за переводы. Показательно,
что в изображенном в романе обер-прокуроре Топорове современники без труда узнавали
Победоносцева. Но на это в конце концов была воля самого Толстого - на то он и
художник. Важнее было другое - в романе писатель в очередной раз решительно высказался
против основных постулатов православной веры и "официального", как он
считал, христианства.
Все это и обострило вновь вопрос о принадлежности Толстого к Церкви. Столичный
митрополит Антоний именно тогда, в конце 1900 г., в частных беседах откровенно
признавался, что прямое и гласное отлучение Толстого было бы лучше всего. 11 февраля
1901 г. он направил Победоносцеву письмо, в котором заявлял, что в Синоде все
пришли к мысли о необходимости обнародования синодального суждения о графе. Но
Победоносцев с самого начала был против синодального акта и даже после его опубликования
остался при своем мнении. Он лишь уступил и не воспротивился, как он это умел
делать в иных случаях, осуществлению идеи, активно проводившейся митрополитом
Антонием. Как вспоминал много лет спустя близкий в те годы к Победоносцеву синодальный
чиновник Скворцов, роль обер-прокурора сводилась к пассивному наблюдению за происходившим,
а отношение к религиозным взглядам великого писателя формулировалось в откровенных
словах: "глядишь, старик одумается, ведь он, колобродник, и сам никогда не
знает, куда придет и на чем остановится".
Однако не все во взглядах Победоносцева на Толстого было так ясно и прямолинейно.
Характерно, но незадолго до февральских событий 1901 г., во время болезни Толстого,
обер-прокурор цинично заметил Скворцову, доложившему ему письмо какого-то московского
священника с вопросом, петь ли в храме "со святыми упокой", когда Толстого
не станет, - "ведь ежели эдаким-то манером рассуждать, то по ком тогда и
петь его (священника) "со святыми упокой". Мало еще шуму-то около имени
Толстого, а ежели теперь, как он хочет, запретить служить панихиды и отпевать
Толстого, то ведь какая поднимется смута умов, сколько соблазну будет и греха
с этой смутой? А по-моему, тут лучше держаться известной поговорки: не тронь..."
Но словами дело не ограничилось: не желая отлучения Толстого, Победоносцев
тем не менее не только "поддался" нажиму синодалов, но даже собственноручно
написал проект синодального определения, в который иерархи внесли лишь незначительные
изменения. При этом - вот парадокс! - изменения вносились для того, чтобы определение
не имело характера "отлучения от Церкви", а свидетельствовало бы об
"отпадении" писателя. Логика Победоносцева вполне понятна: не имея сил
и, очевидно, желания препятствовать членам Священного Синода в их стремлении довести
"дело" Толстого до конца, он решил взять его в собственные руки, тем
самым погасив инициативу митрополита Антония и близких ему в то время "рясоносцев":
Антония (Храповицкого), Сергия (Страгородского), Иннокентия (Беляева), Антонина
(Грановского) и Михаила (Семенова).
Судьбы этих людей в последующие годы сложатся по-разному: по ходу революции
1905 г. митрополит Антоний (Храповицкий) станет противником "либерального"
(как считал владыка) митрополита Антония (Вадковского), свои дни он закончит в
эмиграции, лидером Зарубежной Церкви. Митрополит Сергий (Страгородский) сумеет
избежать крайностей своего "правого" собрата, а в 1943 г. собор оставшихся
после сталинских предвоенных репрессий иерархов изберет его Патриархом. Иннокентий
(Беляев) закончит свою жизнь в 1913 г. Экзархом Грузии, архиепископом Карталинским
и Кахетинским. Антонин (Грановский) за свои левые взгляды после революционных
потрясений 1905 года вынужден будет некоторое время пребывать на покое, в советские
годы он окажется в стане обновленцев. Михаил (Семенов) в 1908 г. примет епископскую
хиротонию от старообрядцев и трагически закончит жизнь в 1916 г. Но тогда, зимой
1900-1901 годов, они, недолюбливая Победоносцева и мечтая о возглавлении Русской
Церкви Патриархом, объединились в едином желании - засвидетельствовать православное
отношение к религиозному учению графа Толстого.
Толстой спокойно встретил определение Синода - церковную иерархию он не уважал,
считая архиереев послушными исполнителями воли Победоносцева. По-другому оценили
состоявшееся "отлучение" многие представители русской интеллигенции,
сами давно прекратившие жить церковной жизнью. В православном государстве, каковым
de jure считалась Россия, отпадение от Церкви воспринималось не только как религиозный,
но и как политический акт. Даже Софья Андреевна, супруга писателя, осудила решение
Синода, написав столичному митрополиту Антонию, что ее "горестному негодованию"
нет пределов. Толстая, зная отношение мужа к Церкви и будучи верующим человеком,
казалось, не должна была так "бурно" реагировать на решение Синода.
Однако в православном государстве подобное решение воспринималось прежде всего
как вердикт о государственной неблагонадежности, что не могла не почувствовать
и на что не могла не отреагировать Софья Андреевна.
Митрополит Антоний вскоре публично ответил Толстой. Архиерей напомнил графине,
что ее муж сам отрекся "от веры в Иисуса Христа, Сына Бога Живого, Искупителя
и Спасителя нашего". "Синод засвидетельствовал лишь существующий факт,
- писал он далее, - и потому негодовать на него могут только те, которые не разумеют,
что творят". Митрополит характеризовал синодальный акт как акт любви и призыва
Толстого к возврату в Церковь, а верующих - к молитве о нем.
Но сам писатель не считал состоявшееся определение актом любви, называя его
произвольным, неосновательным и неправдивым, содержавшим в себе клевету и подстрекательство
к дурным чувствам и поступкам. В чем было дело? Проблема заключалась в том, что
Толстой, откровенно писавший об отречении "от Церкви, называющей себя Православной",
тем не менее уверял всех, что сделал это только из стремления всеми силами служить
Богу. Поэтому, отвечая Синоду, писатель кратко перечислил, во что он верил (в
учение Христа о любви друг к другу, недопустимости убийства и плате злом на зло),
отметив приоритет (в его шкале ценностей) истины над всем другим. "И до сих
пор, - подчеркивал Толстой, - истина совпадает у меня с христианством; и в той
мере, в какой я исповедую его, спокойно и радостно живу и спокойно и радостно
приближаюсь к смерти".
Таким образом, продолжая искренне считать себя христианином, Толстой не видел
за государственным фасадом собственно Православной Церкви, которую воспринимал
не мистически, а как часть самого государства. Трагедия состояла в том, что для
Православной Российской Церкви случай с Толстым являлся очередным напоминанием
о слишком тесной ее связи с государством, в результате которой церковные решения
воспринимались как решения государственные. Российская общественность именно поэтому
и восприняла "отлучение" Толстого как расправу, политическую месть власти,
а в действиях Церкви увидела лишь ее зависимость от "мира". Не случайно
вскоре, 25 марта 1901 г., в день открытия в Петербурге выставки передвижников,
представленный там портрет Толстого был демонстративно разукрашен живыми цветами
при аплодисментах и криках "браво". Полиция вынуждена была издать секретный
циркуляр, дабы подобное не повторилось в других местностях империи.
...Давно и хорошо известно, что добро не рождается от зла, оно от добра рождается.
Сто лет назад православные иерархи, настаивавшие на принятии определения об отношении
Православной Церкви к Толстому, это прекрасно понимали. Они не столько стремились
"наказать" великого писателя, сколько прекратить кощунство - пребывание
в церковном лоне человека, открыто глумившегося над религиозными святынями. Демократически
и либерально настроенная русская общественность подвергла их за это шельмованию,
наградив самыми нелестными эпитетами... Чем же они и поддерживавшие их православные
ответили, да и ответили ли?
Тысячи епископов и клириков, отдавших свои жизни за веру и Церковь в годы страшных
большевистских гонений, есть безусловный ответ всем, кто считал их прежнее служение
"под прикрытием самодержавной власти" сознательным обманом "простого
народа". Их подвиг можно считать и ответом Толстому, упорно не видевшему
в русском православии совпадения истины с христианством.
Последняя исповедь Льва Толстого
Очень часто можно услышать вопрос: почему Церковь не простит Толстого? Об этом,
а также о духовной трагедии писателя рассуждает заместитель декана богословского
факультета Свято-Тихоновского Богословского института, специалист по новейшей
истории Церкви священник Георгий Ореханов.
Круглая дата, связанная с жизнью Льва Николаевича Толстого, не прекращающиеся
попытки обвинить Русскую Православную Церковь в жестоком отношении к великому
русскому писателю, непонимание смысла его учения, поистине трагические последние
дни жизни - все это вынуждает нас еще раз обратиться к выяснению вопроса, как
складывались его отношения с Церковью. Надо попытаться понять, насколько соответствует
действительности расхожее представление о событиях 1901 года (когда Толстой был
отлучен от Церкви. - Ред.) и обстоятельствах смерти писателя.
Смысл учения Льва Николаевича Толстого
Говоря о Толстом, мы, конечно, не случайно употребляем слово "трагедия".
Гениальный русский писатель, получивший от Бога великий талант, глубокий мыслитель,
всю жизнь размышлявший о земном пути человека и его значении для вечности, в то
же время не преумножил полученные дары, но растратил их на упрямую, ожесточенную
и бездумную борьбу с Церковью. Потому что истинная реализация данного Богом таланта
и возможна только в Боге.
"Обращение" графа Толстого относится к 70-м гг. XIX века, когда писатель
пережил тяжелейший духовный кризис, чуть не завершившийся самоубийством. Основной
вопрос, тяготивший его в то время - вопрос о смысле жизни и смерти. С этого момента
начинаются его религиозные поиски, чтение богословских трактатов, поездки в Оптину
Пустынь, Лев Николаевич становится искателем абсолютного добра на земле, проповедником
возврата к религиозной культуре, исповедником буквального понимания заповеди о
"непротивлении злу".
Очень важно понимать, что Л.Н. Толстой фактически был противником не только
современной ему Церкви (как, скажем, Мартин Лютер), но и христианства в целом.
Еще в 1855 году он записал в своем дневнике: "Вчера разговор о Божественном
и вере навел меня на великую громадную мысль, осуществлению которой я чувствую
себя способным посвятить жизнь. Мысль эта - основание новой религии, соответствующей
развитию человечества, религии Христа, но очищенной от веры и таинственности,
религии практической, не обещающей будущее блаженство, но дающей блаженство на
земле".
В результате Толстой пришел к отрицанию главнейших догматов христианства: учения
о Троице, божественном достоинстве Христа, искуплении, Церкви. Христианское учение
он заменил, по меткому выражению прот. Василия Зеньковского, "тиранией этической
сферы", "панморализмом". Следствием чего стало, как известно, полное
отрицание Толстым всех достижений культуры, начиная от государства и любых социально-правовых
форм и кончая наукой и искусством.
Очень характерно письмо писателя художнику Яну Стыке (от 27.07.1909 г.), где
Толстой прямо признавал, что во всех религиях истина религиозная и нравственная
одна и та же. Результат такой рефлексии очень печален: даже такой свидетель, как
Максим Горький, сумел за нигилизмом Толстого увидеть "безконечное, ничем
не устранимое отчаяние и одиночество". В этом и заключалась суть трагедии
Толстого: всю жизнь посвятив напряженному поиску явленного Царства Божия, он отверг
это Царство, то есть Церковь в ее исторической действительности. Это привело к
тому, что десятки лет Л.Н. Толстой фактически боролся с Русской Православной Церковью
и призывал народ к отпадению от нее.
Результат его деятельности был поистине ужасным. Как записал в своем дневнике
А.С. Суворин, "в России два царя: Николай Второй и Лев Толстой. Который сильнее?
Николай Второй ничего не может сделать Толстому, а Толстой непрерывно расшатывает
трон Николая Второго".
А вот что об этом пишет сын Толстого, Лев Львович: "Во Франции говорится
часто, что Толстой был первой и главной причиной русской революции, и в этом есть
много правды. Никто не сделал более разрушительной работы ни в одной стране, чем
Толстой. Русское правительство, несмотря на все свои усилия, не могло рассчитывать
на необходимое содействие и поддержку со стороны общества. Отрицание государства
и его авторитета, отрицание закона и Церкви, войны, собственности, семьи. Что
могло произойти, когда эта отрава проникла насквозь в мозги русского мужика и
полуинтеллигента и прочих русских элементов. К сожалению, моральное влияние Толстого
было гораздо слабее, чем влияние политическое и социальное".
Далее Лев Львович рассказывает об очень интересном эпизоде - обыске, произведенном
у его тети в России. Когда руководивший обыском большевик узнал, что она является
сестрой великого писателя, он вежливо ей поклонился со словами: "Какая жалость,
что он не дожил до того, чтобы воочию видеть результаты своей работы".
Совершенно очевидно, что в этой ситуации Церковь не могла молча выслушивать
хулу на Христа и Его учение.
Причины определения Святейшего Синода
Прежде всего несколько слов о понятии "отлучение" (греч. anathema).
В церковном праве под анафемой понимается отлучение христианина от общения с верными
чадами Церкви и от церковных Таинств, применяемое в качестве высшей кары за тяжкие
преступления, каковыми являются измена православию, то есть уклонение в ересь
или раскол. Анафема обязательно должна провозглашаться соборно. От анафемы следует
отличать временное отлучение члена Церкви от церковного общения, служащее наказанием
за менее тяжкие грехи (греч. aforismoz). Главное отличие первого от второго заключается
в том, что анафема в буквальном смысле слова произносится над нераскаявшимся грешником
и доводится до сведения всей Церкви. Кроме того, снятие анафемы предполагает покаяние
перед всей Церковью и согласное принятие этого покаяния всей Церковью.
Церковь всегда с большой осторожностью относилась к вынесению приговора об
анафеме (впервые это слово начинает использоваться в постановлениях Соборов с
IV века). Главным критерием для этого служила оценка степени опасности того или
иного учения для церковного сообщества, а также степень упорства данного лица
в проповедуемом учении. Таким образом, Церковь опиралась на слова Самого Христа,
"если и Церкви не послушает, то да будет он тебе как язычник и мытарь"
(Мф.18. 17). Исторически и в Русской Православной Церкви анафема всегда являлась
очень осторожным и взвешенным воспитательным актом и применялась только после
многих тщетных попыток вразумить данного человека и вызвать у него покаяние. Эта
мысль ясно выражена в "Духовном регламенте": "Ибо не просто за
грех подлежит анафеме, но за явное и гордое презрение суда Божия и власти церковныя
с великим соблазном немощных братий."
В феврале 1901 года Святейший Синод издает определение, в котором, в частности,
говорится: "Известный всему миру писатель, русский по рождению, православный
по крещению и воспитанию своему, граф Толстой, в прельщении гордого ума своего
дерзко восстал на Господа и на Христа Его и на святое Его достояние, явно перед
всеми отрекшись от вскормившей и воспитавшей его Матери, Церкви Православной,
и посвятил свою литературную деятельность и данный ему от Бога талант на распространение
в народе учений, противных Христу и Церкви". В документе Синода особо подчеркивалось,
что Толстой "проповедует с ревностью фанатика ниспровержение всех догматов
Православной Церкви и самой сущности веры христианской" и, "ругаясь
над самыми священными предметами веры православного народа, не содрогнулся подвергнуть
глумлению величайшее из Таинств - святую Евхаристию". Суть определения выражена
такими словами: "Церковь не считает его своим членом и не может считать,
доколе он не раскается и не восстановит своего общения с нею".
Мы видим, что синодальное определение было составлено в очень умеренных выражениях,
в нем отсутствует слово "анафема", оно подчеркивает, что Толстой сам
отверг себя от церковного общения, но при этом присутствует надежда на изменение
ситуации: "молимся, да подаст ему Господь покаяние в разум истины (2 Тим.
2,25). Молимтися, милосердый Господи, не хотяй смерти грешных, услыши и помилуй
и обрати его ко святой Твоей Церкви. Аминь".
Конечно, было бы ошибкой понимать синодальный акт как некий безпринципный документ,
не имеющий никаких практических последствий. Характерно, что сам Толстой, его
супруга и окружение воспринимали определение Синода именно как отлучение. Важно
понимать, что это определение содержит недвусмысленное указание на вред учения
и деятельности писателя для всей Церкви, а также на личную ответственность тех,
кто является соучастником этой деятельности: "Ныне о сем свидетельствуем
перед всею Церковью к утверждению правостоящих и вразумлению заблуждающихся, особливо
же к новому вразумлению самого графа Толстого".
Таким образом, Синод, не употребляя терминов "отлучение" и "анафема",
тем не менее считает невозможным для Л.Н. Толстого (и, фактически, для его единомышленников)
до покаяния считать себя членами Церкви, ибо такой путь они выбрали сознательно.
Эта мысль еще раз прозвучала в 1908 году, когда Синод выступил с разъяснениями
по поводу намечавшегося юбилея Толстого - его 80-летия. В разъяснениях особо подчеркивалось,
что все, кто выражает сочувствие этому мероприятию, "причисляют себя к его
единомышленникам, делаются соучастниками его деятельности и привлекают на свою
голову общую с ним, тяжкую перед Богом, ответственность". Именно поэтому
в 1909 году Епископ Тульский Парфений (Левицкий) в беседе с супругой писателя
С.А. Толстой указывал на невозможность похоронить писателя по церковному обряду,
если он умрет без покаяния.
Смысл разъяснений Св. Синода выражен в статье Архиепископа Финляндского Сергия
(Страгородского), где он призывает православных христиан не участвовать в чествовании
писателя "вместе с явными и тайными врагами нашей Церкви, а молиться, чтобы
Господь, хотя в этот последний, единонадесятый час обратил его на путь покаяния
и дал ему умереть в мире с Церковью, под покровом ее молитв и благословения".
Однако многие не откликнулись на призыв Церкви, и в этом очень ярко проявился
феномен расцерковленности русской интеллигенции. "Ничего, что нам запретил
радоваться Святейший Синод, мы давно уже привыкли без него печалиться и радоваться",
- напишет Александр Блок.
4 апреля 1901 года Толстой выпустил "Ответ Синоду", в котором он
не только не покаялся, но продолжал настаивать на своих кощунственных заблуждениях.
В частности, он указывал: "Я действительно отрекся от Церкви, перестал исполнять
ее обряды и написал в завещании своим близким, чтобы они, когда я буду умирать,
не допускали ко мне церковных служителей. То, что я отвергаю непонятную Троицу
и басню о падении первого человека, историю о Боге, родившемся от Девы, искупающем
род человеческий, то это совершенно справедливо". Однако выдержать до конца
эту "моральную установку" великий писатель не смог.
Было ли покаяние? Можно предполагать, что поворот к Церкви и ко Христу совершился
в душе писателя незадолго до смерти. Характерно, что еще в 1909 году, когда, как
указывалось выше, Ясную Поляну посетил Епископ Парфений (Левицкий), беседовавший
с женой писателя, а затем с ним самим, Толстой так отреагировал на эту встречу
в своем дневнике: "Как бы не придумали они (представители церкви. - Ред.)
чего-нибудь такого, чтобы уверить людей, что я покаялся перед смертью. И поэтому
заявляю, кажется, повторяю, что возвратиться к Церкви, причаститься перед смертью,
я так же не могу, как не могу перед смертью говорить похабные слова или смотреть
похабные картинки, и потому все, что будут говорить о моем предсмертном покаянии
и причащении - ложь".
Ныне мы располагаем совершенно определенными данными, позволяющими утверждать,
что в конце жизни писатель почувствовал необходимость что-то изменить. Сын писателя,
Л.Л. Толстой, свидетельствовал, что "более, чем когда-либо, особенно в последние
месяцы своей жизни, он искал не внутри себя, но вовне, моральную и религиозную
поддержку".
Выбор тупика
Как известно, в конце октября 1910 года Л.Н. Толстой совершенно неожиданно
для близких людей покинул Ясную Поляну. Последняя книга, которую он читал - "Братья
Карамазовы", поэтому И.М. Концевич высказал предположение, что образ старца
Зосимы повлиял на желание писателя бежать в Оптину Пустынь. На Толстого мог оказать
также влияние образ Ивана Карамазова, гордо пытавшегося вернуть Богу билет в Царство
Небесное, но так и не смогшего преодолеть императивное действие нравственного
закона.
Мы обладаем большим количеством свидетельств, что Толстой ехал в Оптину с совершенно
определенной целью - встретиться с оптинскими старцами. Об этом сообщает врач
писателя, Д.П. Маковицкий и некоторые другие современники событий последних дней
жизни писателя. К сожалению, эта встреча не состоялась: писатель не нашел в себе
сил переступить порог монастыря и скита. 29-30 октября Толстой направляется к
своей сестре, монахине Шамординского монастыря. Об этой встрече сообщает важные
подробности сестра известного философа Л.М. Лопатина: "Приехав в Шамордино
к Марии Николаевне, он (Толстой. - Ред.) радостно сказал ей: "Машенька, я
остаюсь здесь!". Волнение ее было слишком сильно, чтобы поверить этому счастью.
Она сказала ему: "Подумай, отдохни!" Он вернулся к ней утром, как было
условлено, но уже не один: вошли и те, что за ним приехали (дочь, А.Л. Толстая,
а также ее подруга Е.М. Феоктистова и врач Д.П. Маковицкий. - Ред.). Он был смущен
и подавлен и не глядел на сестру. Ей сказали, что едут к духоборам. "Левочка,
зачем ты это делаешь?" - воскликнула она. Он посмотрел на нее глазами, полными
слез. Ей сказали: "Тетя Маша, ты всегда все видишь в мрачном свете и только
расстраиваешь папу. Все будет хорошо, вот увидишь", - и отправились с ним
в его последнюю дорогу".
Указанными лицами Толстой в Козельске был посажен на поезд, но так разболелся,
что вынужден был сойти на станции Астапово и остановиться в комнатах начальника
железнодорожной станции. Узнав об этом, первенствующий член Святейшего Синода
Митрополит Антоний (Вадковский) телеграфировал Епископу Калужскому Вениамину (Муратовскому)
и предложил ему направить к уже больному Толстому оптинского старца Иосифа. Но
так как сам преп. Иосиф был в это время тоже болен, к писателю поехал скитоначальник
преподобный старец Варсонофий.
5 ноября старец Варсонофий прибыл на станцию Астапово и обратился с запиской
к родным умирающего, прося допустить к нему, на что получил немедленный ответ
А.Л.Толстой, что отец этого не желает, а его воля для нее священна. Неудивительно,
что старец Варсонофий не был допущен к Толстому. В беседе Епископа Парфения с
жандармским офицером Савицким последний заметил, что Толстого "буквально
содержали в плену и делали с ним, что хотели". То же подтвердил сын Толстого
Андрей Львович. В своем отчете епархиальному архиерею преп. Варсонофий сообщил,
что согласно воле покойного, его тело должно быть без церковных обрядов предано
земле в Ясной Поляне.
Таким образом примирения писателя с Церковью так и не произошло, потому что
не было самого главного - покаяния. Раскаяние же и мысли о возможном покаянии
- еще не действенное покаяние, имеющее плоды.
Очень важный момент, связанный с описанными событиями, отмечен в воспоминаниях
бывшего оптинского послушника игумена Иннокентия, опубликованных в 1956 году в
Бразилии. В них впервые указано на существование телеграммы, посланной Толстым
старцу Иосифу в Оптину Пустынь. После получения этой телеграммы и был, по мнению
о. Иннокентия, собран совет, на котором было решено послать не преп. Иосифа, а
преп. Варсонофия. Вопрос, действительно ли существовала такая телеграмма, является
очень важным, так как ее наличие прямо бы свидетельствовало о желании писателя
перед смертью встретиться со старцами.
Очень часто можно услышать вопрос: почему Церковь не простит Толстого? Ответ
на него сформулирован еще в Евангелии: когда справа и слева от Христа были распяты
два разбойника, один из них покаялся и услышал очень важные, единственно важные
для человека в этой жизни слова Христа: "Ныне же будешь со Мною в раю".
А другой злословил Христа, и нигде в Евангелии не говорится, что он услышал те
же слова (Лк. 23. 39-43). Но вовсе не потому, что Господь его лично не простил
и наказал. Бог уважает личный выбор, акт самоопределения каждого человека, даже
тогда, когда этот выбор есть выбор тупика и бесовской бездны. И навязывать через
100 лет русскому писателю то, от чего он сам отказался, мы не вправе.
Газета "Советская Россия". http://www.samara.orthodoxy.ru/Smi/Npg/053_10.html
|
