Ко входуЯков Кротов. Богочеловвеческая историяПомощь

Яков Кротов. Путешественник по времени. Вспомогательные материалы: Россия в 1930-е гг.

Осмунд Эгге

ЗАГАДКА КИРОВА

К оглавлению

Глава 1. ВЫСТРЕЛЫ В СМОЛЬНОМ

 

В половине пятого вечера в субботу 1 декабря 1934 г. в коридоре третьего этажа Смольного, где размещалась парторганизация Ленинграда, ныне Санкт-Петербурга, раздались два выстрела. Смольный, к котором до революции находился институт благородных девиц, 1Ю время октябрьского переворота 1917 г. был штабом большевиков. I Госле того как в марте 1918 г. новой столицей Советской России стала Москва, в Смольном располагались новые руководящие органы Ленинграда и области. На первом и втором этажах находились кабинеты Ленсовета и Рабоче-крестьянской инспекции. Руководящим партийным органам отвели третий этаж. Здесь был кабинет Сергея Мироновича Кирова — в то время одного из виднейших вождей Советского Союза. Кабинет Михаила Чудова, второго секретаря местной парторганизации, также находился на третьем этаже: именно здесь в тот день должно было состояться совещание местной партийной верхушки.

Когда прозвучали выстрелы, участники совещания ринулись в коридор. Слева от двери они увидели лежащего ничком мужчину, ноги которого находились всего в 10-15 см от дверного проема. Он лежал без движения, с повернутой вправо головой. Его фуражка сползла, а козырек уперся в пол. Слева под мышкой была папка с документами. Справа от двери, также не более чем в 15-20 сантиметрах — другой мужчина, на спине, ноги вытянуты, руки раскинуты, в правой — револьвер1.

Мужчиной слева был Сергей Киров. Михаил Росляков, один из ближайших соратников Кирова, присутствовал на совещании и появился в коридоре одним из первых. Он наклонился над Кировым, приподнял ему голову и прошептал: «Киров, Мироныч». Реакции не было2. Киров умер, вероятно, мгновенно. Ему выстрелили в затылок. Росляков повернулся к другому лежащему мужчине, который, похоже, был без сознания. Росляков вынул из его руки револьвер и передал другому участнику совещания, А. И. Угарову, нагнувшемуся над этим мужчиной. Затем он обыскал его карманы, в пиджаке нашел блокнот и партбилет. Через плечо Рослякова Угаров смог прочитать: «Николаев, Леонид...» Один из свидетелей хотел ударить лежавшего без сознания, но его остановили Росляков и Угаров. Охранник М. Б. Борисов, который должен был сопровождать Кирова до его кабинета, запыхавшись, бежал по коридору. Он отстал, когда Киров поднимался на третий этаж. Позвонили врачам. Были подняты по тревоге органы госбезопасности и вызван глава ленинградского НКВД Ф. Д. Медведь.

Участники совещания, как пораженные громом, стояли, не шевелясь, и смотрели на Кирова. Среди них был Чудов, второй секретарь Ленинградского обкома и правая рука Кирова. Присутствовал также И. Ф. Кодацкий, председатель исполкома Ленсовета. Кроме них там находились П. И. Струппе, председатель ленинградского облисполкома, П. А. Алексеев, председатель ленинградского областного Совета профсоюзов, а также Б. П. Позерн, П. И. Смородин и П. А. Ирклис, как и Угаров, секретари ленинградского обкома. Все были членами или кандидатами в члены ЦК ВКП(б). В совещании, проходившем в кабинете Чудова, принимали участие еще десять-пятнадцать руководителей городских и областных учреждений.

Они слышали два выстрела, но Киров был убит только одним. Вторую пулю позже обнаружили в стене коридора прямо под потолком. Как это случилось, почему Николаев выстрелил еще раз, будет рассказано в гл. 7, в которой события 1 декабря излагаются более детально.

* * *

Убийство Кирова справедливо назвали «убийством века»3. И если не считать убийства президента Джона Ф. Кеннеди, вероятно, ни одно другое преступление не обсуждалось больше. Причина этого в сочетании значимости события с внешне не ясными или вызывающими подозрение обстоятельствами самого убийства, предшествовавших ему событий и его последствий.

На Западе, в бывшем Советском Союзе и современной России считалось и до сих пор широко признается, что убийство Кирова положило начало террору, которому подверглось советское общество во второй половине 30-х гг. XX века. Убийство — и использование его властями — изменило политический климат и помогло создать психологическую основу государственного террора. В течение двух лет после убийства Кирова было арестовано около полумиллиона человек. Большинство из них оказалось в многочисленных исправительно-трудовых лагерях, созданных на севере России, в Сибири и других отдаленных местностях этой огромной империи. В 1937-1938 гг. террор достиг апогея. Около 700 тысяч человек были расстреляны, и примерно такое же количество приговорено к длительным срокам заключения в ИТЛ4.

Важность убийства Кирова частично объясняется тем фактом, что 1)110 давало тем, кто стоял у власти, — в первую очередь Иосифу Сталину, в то время высшему руководителю Советского Союза, — большее пространство для маневра, что объединяет его со многими другими драматическими событиями. Атака на Всемирный торговый центр 11 сентября 2001 г. повлияла на политический климат США, что позволило администрации Буша осуществить политические изменения, которые встретили бы гораздо более серьезное противодействие и их было бы намного труднее реализовать, если бы не предшествовавшее им событие. Нечто подобное можно сказать о последствиях поджога здания рейхстага в Берлине в 1933 г.; это был предлог, необходимый Гитлеру для уничтожения парламентской системы и подавления рабочего движения в Германии. Убийство Кирова дало Сталину возможность начать сводить счеты со своими старыми соперниками — сначала с Григорием Зиновьевым и Львом Каменевым, затем со всеми реальными, потенциальными и воображаемыми врагами во время Большого террора 1937-1938 гг.

Историки в целом сходятся во мнении, что Сталин использовал убийство Кирова для того, чтобы разбить своих оппонентов. Но действительно ли Сталин, как утверждают многие, стоял за убийством? Или его организовали другие — политические лидеры или органы госбезопасности, а Сталин не участвовал в нем или даже не был поставлен в известность? Есть ли хотя бы крупица истины в официальной версии, обнародованной в то время: убийство явилось результатом заговора сторонников Зиновьева и Каменева? Или, может быть, убийца, Леонид Николаев, действовал в одиночку? Может ли убийство быть совершено просто по личным мотивам обозленным и до крайней степени взвинченным человеком, не участвовавшим ни в каком заговоре?

Стоял ли вообще кто-либо за убийством, а если да, то кто? Ответ на этот вопрос важен для понимания подоплеки террора. Если Сталин был ответствен за убийство, это может означать, что он планировал террор уже в 1934 г. или даже раньше. Убийство Кирова в этом случае явилось для Сталина психологической основой и политическим предлогом для выступления против предполагаемых оппонентов. Но если Сталин не имел никакого отношения к убийству, теория о том, что террор был запланирован, становится менее убедительной. Растет политическое значение события: убийство Кирова — одного из ближайших союзников Сталина — могло усилить страх Сталина перед заговорами, целью которых было отстранить его самого и его сторонников от руководства партией.

Вопрос о том, кто мог стоять за убийством Кирова, всегда был в Советском Союзе крайне политизирован. Во время московских показательных процессов 1936-1938 гг. одним из обвинений, выдвинутых против подсудимых, было то, что они принимали участие в организации убийства. В ходе десталинизации советского общества после XX съезда КПСС 1956 г. возглавлявший в то время партию Никита Хрущев, похоже, признавал участие Сталина в организации убийства Кирова. Частично это было продиктовано желанием обвинить лично Сталина в преступлениях, совершенных в годы его правления, и тем самым освободить от ответственности Коммунистическую партию и советское государство. Но также для Хрущева перекладывание ответственности на Сталина было частью борьбы за власть с соперниками из партийной верхушки. Хрущев при Сталине всегда занимал высокие посты, но в 1930-е годы некоторые партийные лидеры находились на более высоких должностях и были ближе к Сталину. Как мы увидим в гл. 5, теперь он обвинял таких видных партийных и советских деятелей, как Вячеслав Молотов и Лазарь Каганович, в том, что они знали об убийстве Кирова значительно больше, чем официально признавали. В горбачевскую эпоху конца 1980-х гг. убийство Кирова было расследовано повторно. И вновь его использовали в политических баталиях, смысл которых для некоторых заключался в том, чтобы связать имя Сталина с убийством.

Таким образом, трактовка убийства в Советском Союзе была глубоко политизирована. В значительной степени это относится и трактовке убийства западными историками. Во времена холодной войны широко было распространено убеждение, что Сталин лично организовал убийство Кирова. Это прекрасно вписывалось в политику демонизации советского строя. Целью Сталина якобы являлось устранение потенциально опасного соперника в борьбе за власть и создание предлога для того, чтобы избавиться от своих оппонентов с помощью масштабной кампании террора. Впрочем, в силу отсутствия доступа к советским архивам такие утверждения оставались чисто умозрительными. В 1970—1980-е годы расцвет «ревизионистской» школы и более критический подход к источникам по советской истории породили сомнения в правдивости версии об участии Сталина в убийстве Кирова. После того как вслед за распадом Советского Союза в 1991 г. были открыты российские архивы, сомнения только усилились.

* * *

В этой книге исследуются версии и слухи, окружавшие убийство Кирова последние семьдесят пять лет, и оценивается на основе ставших доступными источников нынешнее положение вещей. В гл. 2 обрисовывается историческая и политическая подоплека драмы. В гл. 3 и 4 будут представлены жертва Сергей Киров и убийца Леонид Николаев. В гл. 5 исследуется отношение советских властей к этому делу и использование его в своих интересах на протяжении многих лет. Гл. 6 посвящена слухам, распространявшимся в то время и позже, также в ней представлена трактовка убийства историками. Само убийство и события, связанные с днем трагедии, будут рассмотрены в гл. 7, а расследование — и последовавший за ним террор — будут описаны в гл. 8. Взаимоотношения Сталина и Кирова (и личные, и политические) изучаются в гл. 9. В гл. 10 исследуются мотивы Николаева и его действия до убийства, а также различные версии, предполагающие причастность к убийству органов госбезопасности. В гл. 11 приведены результаты исследования.

 

 

Глава 2. ПОДОПЛЕКА

 

Перед убийством Кирова 1 декабря 1934 г. советский режим прошел испытание самым острым кризисом после революции 1917 г. Ускоренная индустриализация и насильственная коллективизация крестьянских хозяйств в 1928-1932 гг. — те процессы, которые были названы «сталинской революцией сверху», — поставили страну на грань краха. Уровень жизни в городах резко снизился; хлеб и другие товары массового спроса выдавались по карточкам. Ситуация в деревне была еще хуже, поскольку Великий голод 1932-1933 гг. буквально выкосил ее. Для проведения своей политики режим прибегал к таким жестким мерам, как тюрьмы, ссылки и казни. Этим режим, несомненно, нажил себе больше заклятых врагов, чем когда бы то ни было. Однако члены и руководство Коммунистической партии были шокированы тем, что в одного из самых влиятельных и любимых вождей народа стреляли, в результате чего он был убит. Ничего подобного после августа 1918 г., когда было совершено покушение на жизнь тогдашнего руководителя партии Владимира Ленина, не случалось на советской земле.

Русская традиция террора

Но такие убийства едва ли были чем-то новым для России: на самом деле их часто использовали в политических целях. В 1866 г. была совершена попытка покушения на царя Александра II, за которой последовало много других. Но только в конце 1870-х гг. политические организации стали использовать индивидуальный террор — убийство видных представителей режима — как политическое средство. В 1870-е гг. «Народная воля», революционная народническая организация, пыталась склонить русских крестьян к некоему подобию социализма. Члены «Народной воли» осуществили убийство Александра II в 1881 г.

После убийства императора народническое движение было разгромлено. Но в 1890-е г традиции террора были возрождены социалистами-революционерами, социалистическим движением, уходящим корнями в народничество. До русской революции 1905 г. именно эсеры, в основном, организовывали убийства высокопоставленных полицейских чиновников, министров и членов императорской семьи. Их террористическая деятельность продолжалась и мосле 1905 г. и даже после того, как в 1917 г. большевики пришли к власти. В 1911 г. был убит царский премьер-министр Петр Столыпин; именно эсерка покушалась на жизнь Ленина. Примерно в то же время в Петрограде, нынешнем Санкт-Петербурге, был убит видный большевистский лидер. Эти события привели к тому, что большевики сами стали использовать террор в борьбе с противниками своего режима. Террор был организационно оформлен чека1, первоначально создававшейся для борьбы с контрреволюцией и саботажем. Чека стала тайной полицией Советского государства и вскоре превратилась в инструмент политического контроля, подавлявший все формы оппозиции. Позже Чека продолжала свою деятельность под другими вывесками: ОГПУ, НКВД и КГБ.

Русские большевики и русская революция 1917 г.

Большевики первоначально были крылом Российской социал-демократической рабочей партии, основанной в 1898 г. На П съезде партии в 1903 г. произошел раскол на две фракции: большевики (получившие большинство в ЦК) и меньшевики. Этот раскол в принципе был следствием разногласий по вопросам организации партии и членства в ней. Большевики во главе с Лениным хотели создать элитарную партию профессиональных революционеров, в то время как меньшевики считали, что у партии должна быть более широкая членская база без жесткого требования активно участвовать в политической работе. С началом революции 1905 г. возникли также различия во взглядах на тактические вопросы революционной борьбы.

Когда в 1917 г. большевики пришли к власти, Россия была нищей, отсталой страной, три года терпевшей военные лишения. После короткой передышки страна на несколько лет погрузилась в хаос ожесточенной гражданской войны большевиков и их союзников («красных») с антибольшевистскими силами («белыми») и интервентами из ряда капиталистических государств. Именно в это время началось формирование политической диктатуры: введение контроля большевистской партии над самостоятельными институтами, возникшими в ходе революции 1917 г., такими как советы, фабрично-заводские комитеты и профсоюзы, устранение с политической сцены всех партий, кроме большевистской. Постепенно вся власть в новом советском государстве сконцентрировалась в руках Российской Коммунистической Партии (большевиков), как она стала называться с марта 1918 г. X съезд РКП(б), состоявшийся в марте 1921 г., внес изменения и в партийную демократию: запретил образование фракций.

Смерть Ленина и последовавшая за этим борьба за власть в партии

Поначалу, впрочем, этот запрет фракций не помешал созданию в партии нескольких группировок. Еще до смерти Ленина (январь 1924 г.) вспыхнул конфликт по поводу определенных аспектов партийной политики. Фигура Льва Троцкого, организовавшего и возглавившего Красную Армию, вызывала опасения. Многие считали, что он может стать Наполеоном русской революции и захватить власть в партии и в Советском государстве. Это заставило Сталина, Зиновьева и Каменева выступить против Троцкого, сформировав «триумвират». В 1917 г. Сталин стал народным комиссаром по делам национальностей в новом советском правительстве; в 1922 г. он был избран Генеральным секретарем ЦК компартии — первоначально не слишком важный пост, который впоследствии стал самой значительной должностью в партии и во всем Советском государстве. Зиновьев и Каменев были близкими соратниками Ленина, они оба и до и после революции входили в Политбюро, высший партийный орган. Они также возглавляли крупнейшие парторганизации страны, Каменев — в Москве, Зиновьев — в Ленинграде, как стали называть Петроград после смерти Ленина.

После политического разгрома Троцкого в 1924 г. триумвират распался, и разгорелся ожесточенный конфликт по поводу экономической политики и сталинской концепции построения «социализма в одной стране». До тех пор большевики считали, что непременным условием построения социализма в советской России должна быть победа мировой революции. Теперь Зиновьев и Каменев возглавили оппозицию в Политбюро, самыми влиятельными лидерами которого были Сталин и Николай Бухарин. Центром оппозиции был Ленинград, в нем городской партийной организацией руководил Зиновьев. На XIV съезде в декабре 1925 г. оппозиция потерпела поражение. Высшее партийное руководство организовало кампанию против Зиновьева, которому вскоре пришлось оставить свой пост. Его сменил Сергей Киров2.

После разгрома Зиновьева и Каменева быстро возникла новая оппозиция, куда вошли представители прежних оппозиционных группировок, в т. ч. Троцкий, Зиновьев и Каменев. Но глубокие противоречия во взглядах сильно затрудняли формирование единой оппозиции. Группа, известная как «объединенная оппозиция», также потерпела фиаско. В течение 1926-1927 гг. самые видные ее представители потеряли все значимые партийные и государственные посты. В ноябре 1927 г. Троцкий и Зиновьев были исключены из партии, а в декабре того же года на XV съезде ВКП(б) такая же участь постигла Каменева и многих других сторонников оппозиции.

Зиновьев, Каменев и еще несколько человек, исключенных из партии, вскоре были в ней восстановлены, но только после того, как дали обещание воздерживаться от оппозиционной деятельности и подчиняться решениям ЦК партии. Однако Троцкий и большинство его сторонников отказались подчиниться. Троцкий в 1928 г. был выслан в столицу Казахстана Алма-Ату, а годом позже изгнан из Советского Союза.

* * *

Спустя десять лет после революции 1917 г. партийная политическая культура резко изменилась. До революции и какое-то время после нее политические вопросы открыто обсуждались партийцами, многие из которых были искушены в политике и довольно начитанны. Теперь же партийные собрания на местах посвящались внушению принципов «генеральной линии» партии политически не зрелым рядовым партийцам. Запрет фракций в 1921 г. затруднял появление оппозиционных настроений в партии. Но поначалу несогласие с генеральной линией партии не считалось нелояльностью. Но постепенно несогласие начали определять как «уклон», а несогласных — именовать «антипартийными группами». Дискуссиями на партсобраниях дирижировали партийные инструкторы со стороны. Призывы к «единству» звучали все громче, а мнения, даже частично не совпадавшие с «генеральной линией», подвергались резкой критике. Требовалось полное подчинение; слово «оппозиция» стало ругательным.

Этим процессам способствовала и углубляла их угроза, которая, как считалось тогда, исходила от враждебного капиталистического окружения Советского Союза. В 1927 г. это противостояние достигло апогея: всеобщий страх перед войной, вызванный напряженной международной обстановкой, привел, например, к разрыву дипломатических отношений между Великобританией и Советским Союзом. Постоянно существовал страх перед внутренними врагами. Влияние партии в деревне оставалось слабым, поэтому большевики чувствовали себя чуждыми крестьянству. Это же относилось к интеллектуалам или «буржуазным специалистам», производственные и управленческие навыки которых были необходимы в силу нехватки партийных кадров. Это ослабление партийной демократии усугублялось изменениями в партийной организации. В конце 1927 г. в партии состояло около 1,3 млн членов и кандидатов. Только несколько тысяч из них вступили в партию до революции. Новыми членами были малообразованные, не искушенные в политике молодые люди3.

Сталинская «революция сверху»

Во время гражданской войны в советском государстве была введена политика, получившая название «военный коммунизм», которая, в основном, сводилась к национализации промышленности, конфискации хлеба и других продуктов у крестьян и фактической ликвидации товарно-денежного хозяйства. Она преобладала до 1921 г., когда от нее отказались в пользу новой экономической политики (нэпа), который до определенной степени позволил возродить рыночную экономику. Были разрешены частные предприятия с числом сотрудников не более двадцати, а продразверстку заменили продналогом, что позволило крестьянам продавать излишки зерна на рынке. Нэп с самого начала ожидал успех: к 1927 г. национальное производство в СССР достигло довоенного уровня.

Но большевиков беспокоило влияние нэпа на общественно- политическую обстановку в стране. Процветала частная торговля, и вскоре появился преуспевающий класс торговцев и предпринимателей. В сельском хозяйстве, практически полностью основанном на частной инициативе, больше всего от нэпа выиграли относительно зажиточные крестьяне — кулаки. Следовательно, нэп привел к росту новых социальных слоев, интересы которых, по мнению большевиков, резко отличались от интересов рабочего класса.

Быстрый экономический рост в первые годы нэпа объяснялся, в первую очередь, возобновлением работы на многих предприятиях, закрытых во время гражданской войны и военного коммунизма. Растущая экономика требовала новых капвложений, что и породило идею плановой экономики.

Первый из знаменитых пятилетних планов увидел свет в 1928 г. Его цель — индустриализация страны — была невероятно амбициозной и входила в противоречие с существовавшими экономическими реалиями и рыночной экономикой нэпа. Помимо этого, неудовлетворительное снабжение городов продовольствием и нехватка зерна на экспорт ставили под угрозу индустриализацию. Экспорт зерна был источником поступления иностранной валюты, необходимой Советскому Союзу для покупки техники и оборудования для промышленности по плану, до сих пор остававшемуся на бумаге.

Проведение нэпа подразумевало союз рабочего класса и крестьянства, и предполагалось, что оно должно было учитывать интересы последнего. Известен, или скорее печально известен, призыв Бухарина к крестьянам: «Обогащайтесь!» Николай Бухарин был одним из ведущих идеологов партии и плечом к плечу со Сталиным боролся с левой оппозицией. Периодические кризисы заготовок заставили многих партийных вождей проявлять нетерпение. Крестьяне, удерживающие излишки зерна, обвинялись в спекуляции и саботаже пятилетнего плана. В 1928 г. у крестьян начали массово отбирать хлеб, годом позже, зачастую с использованием насильственных методов, была проведена массовая коллективизация деревни.

Ускоренная индустриализация и (что немаловажно) насильственная коллективизация привели к новому расколу политической верхушки. Бухарин и его сторонники в партийном руководстве, Алексей Рыков и Михаил Томский, выступили против принятого Сталиным курса. Они считали, что экономика должна развиваться более умеренными темпами, а крестьян необходимо стимулировать к увеличению производства пряником, а не кнутом. Впрочем, эта «правая оппозиция» осталась в ЦК и в Политбюро в меньшинстве. В 1929- 1930 гг. они были смещены со своих постов и выведены из состава Политбюро.

Сталинская «революция сверху» имела и третью составляющую, известную как культурная революция. Во времена нэпа партийное советское руководство признавало, что советскому государству нужны «буржуазные специалисты», и пыталось привлечь их к работе относительно высоким жалованьем и различными льготами. Однако уже в 1928 г. были предприняты атаки на буржуазных специалистов и вообще на буржуазные культурные ценности. Кампания началась в марте 1928 г. делом, возбужденным против группы инженеров из Шахтинского района Донбасса. Их обвиняли во вредительстве в добывающей промышленности и связях с иностранными державами.

Шахтинский процесс был первым в ряду печально известных показательных процессов, кульминацией которых явились «московские процессы» 1936-1938 гг. Шахтинский процесс проходил в Москве и вызвал гигантский общественный резонанс, потому что на нем присутствовали сотни журналистов и огромное количество зрителей. Заговор был сфабрикован органами госбезопасности. Поскольку явных улик не было, обвинение полагалось на признания обвиняемых. В качестве политического спектакля суд нельзя было назвать стопроцентно успешным. Многие обвиняемые заявили о своей невиновности, а некоторые отказались от признаний, сделанных в ходе следствия. Но в качестве угрозы «буржуазным специалистам» процесс был достаточно эффективен. Он также положил начало яростным нападкам на беспартийную техническую элиту, которая теперь была вынуждена занять оборонительную позицию в дискуссиях об экономической политике. Шахтинское дело было также частью борьбы с политической оппозицией, противостоящей Сталину и представленной Бухариным и его сторонниками. Это и похожие процессы впоследствии помогли найти виновных в неудачах процесса индустриализации. Наконец, Шахтинский процесс использовался для демонстрации недостаточности революционной бдительности парторганизаций и профсоюзов4. За Шахтинским показательным процессом вскоре последовали другие, организованные по такому же сценарию. Наиболее известные из них дело Промпартии (1930) и дело «Метро-Виккерс» (1933).

Параллельно наступлению на «буржуазных специалистов» начала осуществляться щирокомасштабная программа по обучению молодого поколения, в первую очередь рабочей молодежи. Индустриализация, предусмотренная пятилетним планом, требовала большого количества новых инженеров и управленцев. И, следовательно, первостепенной задачей становилась смена буржуазных спецов новоиспеченными специалистами — выходцами из рабочего класса. Считалось, что несовместимость понятий «красный» и «специалист» преодолена и в советском государстве благодаря этому появилась собственная интеллигенция. Эта политика, хотя она и не была чем-то новым, принесла в то время свои плоды. По меньшей мере 1,5 млн рабочих в годы первой пятилетки были переведены на инженерно-техническую работу. Около 150 тыс. рабочих (среди них 110 тыс. партийных) были приняты в вузы; большинство получило техническое образование, но многие вскоре заняли ключевые административные и политические посты. Эти 150 тыс. рабочих должны были сформировать новую социальную элиту, появившуюся в ходе «революции сверху» в первую пятилетку5.

На производстве эта «классовая война» с буржуазными специалистами вызвала попытку мобилизовать рабочие массы, в т. ч. путем пополнения партии рабочими кадрами. Парторганизации создавались в заводских цехах, формировались по производственному принципу, а также по всей экономической и административной вертикали.

Итоги революции сверху: кризис режима в 1932-1933 гг.

1932 год был особенно тяжелым для государства: после коллективизации сельское хозяйство находилось в кризисе, страна испытывала острую нехватку продовольствия, люди во многих регионах умирали с голоду. Промышленное производство упало, потому что плохо питавшиеся работники были слишком слабы, чтобы нормально трудиться. В финансовой системе царил хаос, наблюдался огромный дефицит государственного бюджета. Попытки уменьшить его путем повышения цен на продовольствие привели к дальнейшему снижению уровня жизни. Население проявляло недовольство: в некоторых городах начались волнения, а голодные крестьяне покидали только что созданные колхозы. Хлеб в городах выдавался по карточкам. Когда весной 1932 г. были снижены нормы карточного снабжения хлебом, в городах начались антиправительственные выступления6. К осени голод — самый масштабный в стране в новое время — еще больше усилился. В 1932—1933 гг. от голода умерло не менее 7 млн чел. Власти отдавали приоритет снабжению городов, что порождало крайне жестокое отношение к крестьянам. Из колхозов вывозился практически весь хлеб; часто того, что оставалось, не хватало на удовлетворение жизненно важных нужд крестьян. Протестовавших арестовывали и либо казнили, либо отправляли в исправительно-трудовые лагеря.

Властные полномочия самого Сталина постепенно росли, и после падения Бухарина он стал ведущей фигурой в руководстве страны. Вокруг него развился культ личности, начало которому, по большому счету, положило празднование его пятидесятилетия в декабре 1929 г. Сталина, который теперь считался практически непогрешимым, превозносили как гения. Впоследствии культ Сталина продолжал усиливаться. На XVI съезде партии открытой оппозиции уже не было. Делегаты вновь заклеймили разгромленную «правую оппозицию», а ее представителям пришлось, унижаясь, каяться. Отказавшихся капитулировать троцкистов критиковали еще более жестко — они теперь, согласно политическому отчету ЦК съезду, представляли собой «антисоветскую контрреволюционную группу»7.

Официальное осуждение всех уклонов и видимое единодушие, впрочем, не поставили крест на оппозиции. В декабре 1930 г. С. И. Сырцов, кандидат в члены Политбюро, и В. В. Ломинадзе, первый секретарь Закавказского крайкома партии, были исключены из ЦК. Оба придерживались взглядов, схожих с взглядами «правой оппозиции», им было предъявлено обвинение во фракционной деятельности8.

Во время серьезного кризиса 1932 г. некоторые партийцы попытались организоваться и вести пропаганду против Сталина и его политики. В ноябре 1932 г. три видных члена партии, Н. Б. Эйсмонт, В. Н. Толмачев и А. П. Смирнов, были обвинены в создании «контрреволюционной группы». Наибольшую известность как оппозиция партийному руководству того времени получил «Союз марксистов-ленинцев», идеологическим вождем которого был Мартемьян Рютин. В 1932 г. Рютин разработал политическую платформу и составил обращение к членам ВКП(б). В этих документах резкой критике подверглись партийное руководство и лично Сталин9. Рютин уже был исключен из партии, и теперь его участь разделили многие его сторонники. Он и его приверженцы были арестованы и приговорены к тюремному заключению. Рютину дали десять лет. Позже он и многие его единомышленники были казнены.

Дело Рютина сыграло важную роль в дискуссиях об убийстве Кирова. По данным некоторых историков, Сталин, предположительно, потребовал для Рютина смертной казни. Киров будто бы не согласился с этим и добился поддержки большинства членов Политбюро по этому вопросу, тем самым нанеся Сталину поражение. Это, возможно, послужило Сталину мотивом для убийства Кирова. Мы вернемся к делу Рютина в гл. 9.

Дело Рютина повлияло также на судьбы Зиновьева и Каменева, которые относительно быстро, после исключения в 1927 г., были восстановлены в партии. Но теперь Зиновьев и Каменев обвинялись в том, что, зная о существовании группы Рютина и будучи знакомыми с ее документами, не сообщили об этом партии. Их вновь исключили из партии и приговорили к трем годам ссылки. Но уже в декабре 1933 г. их снова восстановили после нового покаяния10.

По мере уничтожения различных оппозиционных группировок Центральный Комитет и Политбюро во все большей степени пополнялись людьми, верными Сталину и его политике. В 1930-е гг. наиболее влиятельными политиками наряду со Сталиным были Вячеслав Молотов и Лазарь Каганович. Молотов в 1930-е гг. являлся членом Политбюро и председателем Совета Народных Комиссаров (аналог премьер-министра). Каганович также был членом Политбюро, секретарем ЦК и в первой половине 1930-х гг. возглавлял московскую организацию. Другие ключевые фигуры в окружении Сталина первой половины 1930-х гг. — Клим Ворошилов, Серго Орджоникидзе, Валериан Куйбышев, Анастас Микоян и Сергей Киров, каждый из которых в это время был членом или кандидатом в члены Политбюро. этот же период Ворошилов занимал пост наркома по военным и морским делам, а Орджоникидзе — наркома тяжелой промышленности. Куйбышев возглавлял Госплан, высший плановый орган Советского Союза. Микоян был народным комиссаром торговли (так наркомат именовался до 22 ноября 1930 г., в 1930-1934 гг. — наркомат снабжения, в 1934-1938 гг. — наркомат пищевой промышленности, с 1938 г. — наркомат внешней торговли. — Примеч. пер.). Киров, как мы видели, руководил ленинградской парторганизацией.

«Великое отступление»

В 1931 г. культурная революция сошла на нет. Наряду с нереалистичными промышленными планами и хаосом, который вызвала в деревне насильственная коллективизация, атаки на «буржуазных специалистов» и попытки заменить их недавно подготовленными представителями и представительницами рабочего класса привели к многочисленным проблемам в промышленности: наблюдались высокий уровень прогулов, текучесть кадров, снижение производительности труда, низкое качество продукции, несчастные случаи на производстве и рост алкоголизма и преступности. Партийные вожди вынуждены были признать, что попытки пролетаризировать техническую интеллигенцию и наступление на буржуазных специалистов крайне негативно сказались на экономике.

Подрыв авторитета управленцев ослабил производственную дисциплину Выдвижение на командные высоты рабочих — зачастую неоправданно поспешное — приводило к низкому качеству управления производством. В июне 1931 г. Сталин произнес речь, в которой ta клеймил «уравниловку» и объявил о приостановке продвижения рабочих-производственников. Он призвал к тому, чтобы «побольше внимания и заботы» проявлялось по отношению к специалистам «старой школы», которые, как утверждал Сталин, «определенно ПОВОрачивают в сторону рабочего класса»11.

Как следствие, был принят ряд мер по ограничению рабочих в правах, по улучшению дисциплины и борьбе с текучестью кадров. Отлынивание от работы стало уголовно наказуемым, были введены обязательные трудовые книжки, записи в которых фиксировали переход рабочих с предприятия на предприятие. Общепринятой практикой стало материальное стимулирование: увеличилась доля сдельной работы и выросла разница в зарплате. «Социалистическое соревнование» как между рабочими, так и предприятиями, как предполагалось, должно было стимулировать трудовую активность трудящихся. Значительно улучшилось положение специалистов из «бывших» и членов их семей.

Этот перелом в рабочей политике был лишь одной стороной явления, получившего название «Великое отступление»12. После 1931 г. происходила общая переоценка революционных ценностей, которых так упорно придерживались многие большевики. Она сделала неактуальным антибуржуазный радикализм, занимавший некогда прочные позиции. Аналогично новому требованию порядка и нормального режима работы на производстве и в сфере управления, в культуре и общественной морали акцент делался на ценностях, во многом характерных для традиционной буржуазной респектабельности. В образовании вернулись к традиционным авторитарным методам обучения с упором на дисциплину и власть учителей. В университетах профессора вернули себе авторитет, и прием в вузы стал осуществляться на основании конкурса оценок, а не по социальному происхождению абитуриента или политическому критерию. В искусстве авангардизм подвергся резкой критике, стали востребованы более традиционные художественные формы. В литературе герой необязательно должен был быть простым рабочим, он мог быть наставником трудящихся и образцом для подражания. В семейной политике вновь стали поощрять нуклеарную семью, ставшую теперь основной ячейкой социалистического общества. Отношение к женщинам во многом начало соответствовать взглядам, распространенным в дореволюционном обществе. Радикальная эмансипация женщин, с упором на их независимость от мужчин, идеологически была уже не приемлема. Новая семейная политика делала ставку на успешных матерей и домохозяек. Законы об абортах и разводах, принятые после революции, были изменены: процедура развода стала сложнее, а аборты запретили. Гомосексуализм был признан уголовным преступлением.

Еще одно проявление смены вектора в идеологии можно обнаружить в пропаганде советского патриотизма, имевшего характерные черты замаскированного русского национализма, развивавшегося за счет интернационалистических аспектов. Изменилась и советская национальная политика. Были приняты меры к тому, чтобы свести на нет национальные черты и местные традиции и дать русскому народу приоритет над другими народами Союза.

Весной 1934 г. началась масштабная работа по восстановлению авторитета законов и реорганизации правовых институтов Советского Союза. Делался упор на ужесточении законов и правовых процедур, также на обеспечении их соблюдения. Впрочем, Сталин не стремился к введению того, что на Западе могли бы назвать «диктатурой закона»; скорее его политика была средством консолидировать общество после хаоса «революции сверху», а в более общем смысле была проявлением его желания построить высокоцентрализованное государство. Но убийство Кирова вернуло государство к использованию органов внесудебной расправы13. В следующие после убийства годы упрочение правовой системы сопровождалось — как это ни парадоксально — нарастанием террора.

В январе 1933 г. было решено провести «чистку» партии путем проверки благонадежности ее членов. Такие массовые партийные чистки 11|)()водились после революции 1917 г. несколько раз. Поскольку партия количественно «разбухла», требовалось избавиться от «случайных элементов»: взяточников, карьеристов, рвачей и «морально разложившихся», а также от политически пассивных членов. Кампании МО приему в партию новых членов, проводившиеся во время культурной революции, привели к тому, что численный состав ВКП(б) вырос за 1928-1932 гг. невероятно — с 1,5 млн чел. до 3,6 млн чел.14

Обычно чистки не были прямо направлены против политической оппозиции. Но вместе с перечисленными выше традиционными категориями на этот раз объектом чисток становились и те, кто сопротивлялся «железной дисциплине». Люди, питавшие недоверие к планам партии, твердившие об их невыполнимости, были ей не нужны. Кампании по приему в партию новых членов в годы первой пятилетки диктовались прежде всего желанием высшего партийного руководства увеличить представительство рабочих в партии, и поэтому чистки необходимо рассматривать в т. ч. и как отход от радикального «пролетаризма» времен культурной революции.

Восстановление Зиновьева и Каменева в партии в конце 1933 г. было одним из многих признаков того, что политическая напряженность ослабевает. Бухарин был прощен и получил пост редактора правительственной газеты «Известия». Второй пятилетний план, разработанный в 1933 г., был умереннее и реалистичнее, чем первый, и в большей степени учитывал запросы потребителей. Жесткий нажим на крестьян, считавшийся необходимым во время коллективизации, ослабел. Снизилось количество казней и депортаций. Смягчение политического климата отражало преодоление общегосударственного кризиса. По официальным данным пятилетний план был выполнен всего за четыре года. На производстве были восстановлены дисциплина и порядок. К осени 1933 г. справились с голодом. Битву с крестьянами государство выиграло, хотя и ценой огромных жертв.

В дипломатических отношениях также отмечалась более спокойная политическая атмосфера. Лой У. Хендерсон из недавно открытого американского посольства писал о том, что люди стали более раскрепощенными: образ их жизни все менее походил на пролетарский; начались изменения и в политике режима, в которой особое внимание уделялось патриотизму, частично за счет пролетарского интернационализма. В то же время, подмечал Хендерсон, некоторые партийцы отрицательно реагировали на эти тенденции, считая их опасными и небольшевистскими. По этому поводу Хендерсон говорит об увеличении разницы в оплате труда и уровне жизни инженерно-технических работников и управленцев, с одной стороны, и простых рабочих — с другой. Еще одним яблоком раздора было, очевидно, членство Советского Союза в Лиге Наций и готовность Советского правительства заключать пакты о взаимопомощи с капиталистическими странами15.

XVII съезд партии

Семнадцатый партсъезд открылся 26 января 1934 г. в атмосфере смягчившегося политического климата. Съезд был назван «съездом победителей». Сталин защищал политику партии, утверждая, что внутрипартийной оппозиции уже нет:

«Если на XV съезде приходилось еще доказывать правильность линии партии и вести борьбу с известными антиленинскими группировками, а на XVI съезде — добивать последних приверженцев этих группировок, то на этом съезде — и доказывать нечего, да, пожалуй — и бить некого. Все видят, что линия партии победила»16.

Но партийную линию требовалось проводить в жизнь. По Сталину, существовала «пропасть» между тем, что решили и что действительно сделали. Вину за неудовлетворительное выполнение партийных указаний возложили на «неисправимых бюрократов и канцеляристов». Были упомянуты и «люди с известными заслугами в прошлом, люди, ставшие вельможами, люди, которые считают, что партийные и советские законы писаны не для них, а для дураков»17. Другими словами, никто, независимо от чина и звания, не мог чувствовать себя в безопасности, если не выполняет в точности партийные указания. На первый взгляд съезд казался триумфом партийного единства и лично Сталина. Бывшие ведущие оппозиционеры — Зиновьев, Каменев, Бухарин и другие — соревновались в доходящем до крайней степени самоуничижении и восхвалении Сталина. В этом потоке славословий не прозвучало ни одного критического голоса, который бы поставил мод сомнение решения, вызвавшие гигантские потрясения в стране несколькими годами ранее, или последствия «революции сверху».

Впрочем, утверждалось, что многие делегаты съезда были не довольны правлением Сталина, а некоторые даже хотели сместить его с поста Генерального секретаря ЦК ВКП(б). В этой связи упоминаются, прежде всего, два обстоятельства. Во-первых, фамилия Сталина, как считают, была вычеркнута из большого числа бюллетеней для тайного голосования на выборах в конце съезда нового состава ЦК. Кирова в то же время якобы поддержали практически единогласно. Чтобы скрыть это, возможно, результаты голосования фальсифицировали. Во-вторых, утверждалось, что группа делегатов съезда обращалась к Кирову с целью выяснить, желает ли он выдвинуться на пост генерального секретаря и заменить Сталина. Оба эти утверждения играют значительную роль в тех работах об убийстве Кирова, цель которых продемонстрировать, что у Сталина был мотив избавиться от Кирова18. В гл. 9 мы вернемся к этому и выясним, насколько обоснованы эти утверждения и обсудим их достоверность.

После XVII съезда партии

В период после съезда, завершившего работу в феврале 1934 г., до убийства Кирова 1 декабря того же года политический климат стал еще мягче. Если в 1933 г. органами госбезопасности было арестовано свыше полумиллиона человек, то в следующем году этот показатель упал примерно до 200 тыс. чел. За этот же период количество арестов по обвинению в «контрреволюционных преступлениях» сократилось с 283 тыс. до 90 тыс. чeл.19 По отношению к крестьянству проводилась более умеренная политика. В 1933 г. колхозники получили индивидуальные наделы, на которых могли выращивать урожай для собственного потребления или для продажи на колхозных рынках. В 1934 г. размеры таких наделов могли быть увеличены. Частично амнистированы были крестьяне, сосланные во время коллективизации. Режим также стремился к примирению со старой интеллигенцией. Многие из тех, кто был лишен избирательных прав, теперь получили возможность голосовать на выборах в Советы. Состояние экономики улучшалось, и с голодом было покончено. В ноябре 1934 г. ЦК ВКП(б) принял решение об отмене с 1 января 1935 г. карточек на хлеб. Это решение было неоднозначно воспринято массами, опасавшимися, что отмена карточной системы повлечет за собой рост цен20. Но само по себе решение было явным признаком улучшения экономического положения страны.

Также важно, что с целью обеспечения законности и порядка реорганизовали органы госбезопасности. В июле О ГПУ было преобразовано, и органы госбезопасности вошли в состав нового Народного комиссариата внутренних дел (НКВД), который возглавил Генрих Ягода. Карательные органы потеряли большую часть своих судебных полномочий, в том числе право выносить смертные приговоры. Теперь эти функции входили в компетенцию прокурора. Эта реорганизация была направлена на закрепление правовых норм и судебных процедур и одновременно нацелена на строительство высокоцентрализованного государства. Впрочем, на практике органы сохранили некоторые свои прерогативы, в том числе возможность НКВД через Особое совещание приговаривать к ссылке или заключению на срок до пяти лет в административном порядке21.

Особое совещание — один из множества примеров непоследовательности более мягкой политики. Такие умеренные инициативы часто сочетались с силовыми методами, а об отказе от однопартийной диктатуры и подумать было нельзя. И все же, несомненно, в 1934 г. политический климат страны смягчился. Крайние меры и внесудебные институты уже не считались необходимыми, во всяком случае в той степени, что раньше. Освобождение лиц, осужденных за антисоветские преступления, стало возможным, потому что, как сказал Ворошилов, «обстановка теперь резко изменилась». А Каганович писал, что реформа органов госбезопасности «означает, что поскольку время у нас более спокойное, можем наказывать через суды, а не прибегать к внесудебным репрессиям, как до сих пор»22.

Население заметило смягчение политического климата. Мемуаристы описывают 1934 г. как год, когда прекратились массовые репрессии предыдущего периода. Можно было почувствовать определенное облегчение и смотреть в будущее с оптимизмом. Впрочем, широкие слои населения были ожесточены и к партии относились крайне скептически23.

 

 

Глава 3. ЖЕРТВА

 

К моменту смерти Сергей Миронович Киров был одним из самых влиятельных советских вождей. Он возглавлял парторганизацию Ленинграда и области с 1926 г., был также членом Политбюро, самого могущественного политического органа в стране. После XVII партсъезда в 1934 г. Киров был избран одним из четырех секретарей Центрального Комитета1. Впрочем, ему еще предстояло принять на себя эту роль, поскольку какое-то время необходимо было сохранять руководство ленинградской парторганизацией; переезд в Москву был, таким образом, невозможен.

Но кто был Киров, какими были его происхождение, карьера, что он был за человек? Каких политических взглядов он придерживался, и отличались ли они когда-либо от политико-идеологической линии партии с тех пор, как Сталин в 1928-1930 гг. стал самым могущественным человеком в стране?

Детство и юность. Начало революционной деятельности

Киров родился 15 марта 1886 г.2 в городке Уржуме Вятской губернии примерно в 800 км к северо-востоку от Москвы. Его настоящая фамилия Костриков, но, как и многие его современники-революционеры, для работы в подполье он взял псевдоним, который н дальнейшем превратился в фамилию3.

Сергей Костриков родился в бедной семье, у него было трудное детство. Отец-алкоголик рано ушел из семьи, а мать умерла, когда Сергею было всего восемь. Его отправили в приют, а бабушка взяла па воспитание его сестер пяти и одиннадцати лет. Благодаря местным благотворителям Сергей мог посещать школу. Он был способным учеником, и в возрасте пятнадцати лет после окончания городского училища на средства его попечительского фонда был направлен на три года в начальное механико-техническое промышленное училище Казани, расположенной в 130 км к югу от Уржума. В Казани Кострикова ждали трудные времена: надо было много учиться, а он постоянно ходил голодным, поскольку стипендии не хватало даже на самое необходимое. Тем не менее он окончил училище с очень хорошими отметками.

Казань была крупным культурным центром, и в ней даже имелся собственный университет. В Казани Костриков быстро подружился с молодыми радикалами и познакомился с книгами, запрещенными цензурой. Он также интересовался литературой и, несмотря на крайнюю нужду, выкраивал время на походы в местный театр.

В 1904 г. С. Костриков отправился в Сибирь, в Томск: его целью было изучение инженерного дела в недавно открывшемся в городе технологическом институте. Но до этого дело так и не дошло, потому что к концу года он вступил в Российскую социал-демократическую рабочую партию и был привлечен к подпольной политической деятельности. Годом позже он стал членом томского комитета РСДРП. Во время революции 1905-1906 гг. Кострикова несколько раз арестовывали. Последний арест закончился заключением на срок около двух лет, которые он посвятил самообразованию, чтению литературы и изучению немецкого языка.

После освобождения он провел какое-то время в Иркутске, но вскоре уехал на Северный Кавказ, во Владикавказ, где осенью 1909 г. стал сотрудником газеты «Терек» (по названию реки, протекающей через Владикавказ, центр Терской области). В этом кавказском городе он встретил свою будущую жену, Марию Львовну Маркус.

В 1911 г. Костриков был вновь арестован и провел в заключении несколько месяцев. После освобождения и безуспешных попыток найти работу в Москве он в апреле 1912 г. вернулся во Владикавказ и вновь приступил к журналистской работе в «Тереке». Он начал подписывать свои статьи «С. Киров». Почему был выбран этот псевдоним, вопрос спорный: он может происходить от имени персидского полководца или от греческого слова «кир», означающего господин или хозяин. Но по всей вероятности, выбор псевдонима был обусловлен простой случайностью: день, когда он его впервые использовал, был днем памяти святой Киры4.

Отбыв последний срок заключения, Киров продолжил работать журналистом в провинции. Вплоть до 1917 г. он оставался рядовым активистом, не известным руководству социал-демократической партии. Киров обладал достаточно широкими, разносторонними интересами и был плодовитым журналистом. В подшивке «Терека» за 1909-1917 гг. сохранилось более полутора тысяч статей, написанных им под разными псевдонимами. Он писал обо всем: о политике, обществе, культуре. Он критиковал Думу, российское подобие парламента, созданное после революции 1905 г. Он писал о тяжелом положении рабочих и крестьян, о правах женщин, образовании и национальном вопросе, много писал о межнациональных конфликтах на Кавказе. Он также рассказывал об опасном положении русских журналистов, о цензуре, о недостаточной юридической защите прогрессивной прессы. Он также комментировал внешнеполитические вопросы. Он очень интересовался литературой, читал русских классиков и писал об Александре Пушкине, Михаиле Лермонтове, Льве Толстом, Федоре Достоевском, Виссарионе Белинском, Александре Герцене и Максиме Горьком. Позже он открыл для себя Кнута Гамсуна5. Переписка Кирова с женой показывает, что он также проявлял большой интерес к изобразительному искусству и музыке6. Похоже, что у него самого были литературные амбиции.

Политические взгляды Кирова перед Октябрьской революцией 1917 г.

Получить представление о политических взглядах Кирова на этом этапе его жизни довольно сложно. В автобиографической записке, написанной много лет спустя, Киров утверждает, что по окончании механико-технического училища в Казани он стал «достаточно определенным революционером с уклоном к социал-демократии»7. Он вступил в РСДРП в конце 1904 гг.

В Сибири наибольшим влиянием пользовалась меньшевистская фракция партии. В томском комитете кипели нешуточные страсти и шли ожесточенные дискуссии. Но входил ли Киров в то время в какую-либо фракцию, остается неясным. В советской литературе, появившейся после его смерти, авторы говорят о нем как о большевике, однако этот факт не находит достаточного подтверждения в источниках8. Также есть мнения, что в бытность свою во Владикавказе Киров, вероятно, являлся меньшевиком9. В 1912 г. произошел раскол социал-демократического движения на две партии, однако на местном уровне не всегда было легко отличить одну от другой, в отличие от более очевидных политических и идеологических разногласий партийных лидеров, оказавшихся в эмиграции в Западной Европе. В российской провинции и большевики, и меньшевики часто заседали в одном партийном комитете. Это относилось и к Владикавказу, хотя здесь перевес был на стороне меньшевиков.

Киров, похоже, играл заметную роль в перестройке местной организации РСДРП и в деле социалистической пропаганды во Владикавказе. Он занимался созданием политических «воскресных школ», вел партийную работу через легальные организации, такие как политехническое общество, кооперативы и библиотеки, а также в театре. Он произносил речи на маевках и, как считается, организовал во Владикавказе множество успешных стачек.

Статьи Кирова в «Тереке» были в общественно-политическом смысле прогрессивными, но не особенно революционными: это красноречиво подтверждается тем фактом, что лишь одна из них удостоилась включения в сборник его избранных статей и речей10. Но до революции пресса подвергалась цензуре. Действительно, издателя «Терека» несколько раз штрафовали на изрядную сумму за написанные Кировым статьи, а однажды Кирова даже вызвали в суд. Только амнистия по случаю трехсотлетия дома Романовых позволила ему избежать ареста и нового тюремного срока.

С началом Февральской революции 1917 г. в столице, Петрограде, появились два центра власти. Временное правительство, образованное Думой, состояло из представителей буржуазных партий. Но одновременно был создан Петроградский совет рабочих и солдатских депутатов, в котором первоначально преобладали меньшевики и эсеры, и он оказывал условную поддержку Временному правительству.

После Февральской революции Киров ясно высказался в поддержку Временного правительства, но в то время это не было чем-то необычным для российских большевиков. Только после того, как Ленин в апреле вернулся из эмиграции и обнародовал свои Апрельские тезисы, большевистская партия перешла в оппозицию к Временному правительству. Ленин лозунгом «Вся власть Советам!» хотел порвать с ним все отношения. После ожесточенной внутрипартийной борьбы эту линию поддержало большинство. Но даже после этого Киров по-прежнему положительно отзывался о Временном правительстве. И по этой самой причине его позднее критиковали — он не был «верным ленинцем». Киров работал в сложных условиях. Северный Кавказ был довольно отсталым регионом, почти лишенным промышленности и рабочего класса. Количество рабочих во Владикавказе, включая железнодорожников, оценивалось в три тысячи. Профсоюзов не было. Местная социал-демократическая организация была маленькой и до революции действовала под тяжким гнетом реакционного царского режима11. К тому же во Владикавказский партийный комитет входили и большевики, и меньшевики, причем последние преобладали. Пожалуй, разрыв с местными меньшевиками мог бы привести к изоляции Кирова и уменьшить его возможности активно работать на революцию.

От безвестного провинциального журналиста до влиятельного партийного вождя. 1917-1926 гг.

После Февральской революции по всей России как грибы начали расти рабочие Советы. В конце октября представители Советов собрались на Всероссийский съезд в Петрограде, на котором большевики захватили власть. Киров был делегатом на съезде от владикавказской организации РСДРП. Этот съезд и события в Петрограде, вероятно, обусловили эволюцию политических взглядов Кирова. Именно там он, возможно, впервые встретился со Сталиным12. После съезда он вернулся во Владикавказ и выступил с докладом, содержавшим нападки на свергнутое Временное правительство, перед местным партийным комитетом. Основываясь на докладе, Владикавказский совет принял постановление, в котором Временное правительство было названо контрреволюционным и провозглашалась поддержка нового «рабоче-крестьянского правительства». Впрочем, степень участия Кирова в составлении документа остается неясной.

В 1918 г. началась Гражданская война: различные силы, противостоявшие новому режиму, встали с оружием в руках против большевиков. Киров теперь участвовал в «социалистическом блоке», состоявшем из большевиков, меньшевиков, эсеров и других представителей левых взглядов, защищавших Терскую область. В это время Киров считал себя большевиком, но был готов к сотрудничеству с меньшевиками и другими левыми. В 1918 г. он дважды ездил в Москву за деньгами и оружием. Именно здесь он познакомился с такими большевиками, как Сталин, Елена Стасова и Яков Свердлов. В том же году Киров принимал участие в V и VI Всероссийских съездах Советов, на последнем он присутствовал в качестве делегата от Северного Кавказа13.

В начале 1919 г. Киров был направлен в Астрахань для организации защиты города и Астраханского края14. Он принимал активное участие в Гражданской войне, сражаясь на стороне большевиков в Астрахани и на Кавказе. Наряду с Серго Орджоникидзе, Анастасом Микояном и другими кавказскими большевиками он играл активную роль в установлении советской власти в этом регионе. Орджоникидзе в итоге стал лучшим другом Кирова15. В своих мемуарах Микоян описывает первую встречу с Кировым осенью 1919 г.:

«Человек живой, пытливый, умный... Был исключительно собранным, подтянутым, цельным человеком, обладавшим к тому же очень твердым характером. Он и по внешнему своему облику необычайно располагал к себе людей. Невысокого роста, коренастый, очень симпатичный, он обладал каким-то особенным голосом... Когда он выступал с трибуны, то сразу покорял массы слушателей... высказывал свои мысли всегда очень ясно, четко, умел хорошо слушать других, любил острое словцо и сам был от личным рассказчиком»16.

Орджоникидзе, Микоян и Киров были хорошо знакомы с кавказскими условиями и считали необходимым идти на уступки национальным чувствам местных жителей; поэтому они выступали за то, чтобы Азербайджан, Грузия и Армения стали независимыми советскими республиками. Их поддержали Ленин и Политбюро. Но Сталин выступал против этой линии, он считал необходимым вести борьбу силовыми методами со всеми формами местного патриотизма. Возможно, именно по этой причине Сталин не рекомендовал переводить Кирова из Астрахани на Кавказ, чего хотел сам Киров17. Тем не менее в самом конце 1919 г. Киров был назначен заместителем председателя Бюро по восстановлению советской власти на Северном Кавказе, которое возглавлял Орджоникидзе. В марте 1920 г. Киров впервые за два года приехал во Владикавказ.

Позже в том же году Киров стал полпредом Советской России в Грузии, на территорию которой еще не распространилась советская власть. А осенью вошел в состав советской делегации, которая вела между Советской Россией и Польшей переговоры, закончившиеся подписанием в 1921 г. Рижского мирного договора. В это время Киров несколько раз встречался с Лениным, а также переписывался с ним.

На X съезде Российской Коммунистической партии в марте 1921 г. Киров был избран кандидатом в члены ЦК. С июля того же года он стал — при поддержке Ленина, Сталина и Орджоникидзе — секретарем ЦК КП Азербайджана. В его партийной характеристике того времени говорится: «Устойчивость — во всех отношениях... Энергичный работник... Уравновешен и обладает большим политическим тактом... Великолепный журналист... Первоклассный и великолепный оратор...»18.

Следующие пять лет он провел в столице Азербайджана Баку. Его главной задачей являлось увеличение объемов нефтедобычи — Баку был для русских нефтяной Меккой. Проблемой оставались сложные межэтнические отношения на Кавказе. Отношения русских и азербайджанцев были напряженными; на всем Кавказе между различными группами населения вспыхивали ожесточенные конфликты. Киров, похоже, был настроен скептически в вопросе о создании Закавказской советской республики, которая объединила бы Азербайджан, Грузию и Армению.

XIV съезд партии в декабре 1925 г. положил начало процессу, который привел к абсолютной власти Сталина в партии и Советском государстве. Киров поддержал критику оппозиции, особенно Зиновьева, который возглавлял парторганизацию Ленинграда, носившего это имя после смерти Ленина в 1924 гг. «Мы... единодушно... прекратим то, что делается в первой советской столице, на родине коммунистической партии, в Ленинграде», — сказал он19.

Ленинградская оппозиция на съезде оказалась в полной изоляции. К концу съезда представители большинства побывали в Ленинграде, где встречались с работниками местных партийных комитетов. Среди этих представителей были также Орджоникидзе, Микоян и Киров. После серьезных столкновений оппозиции с делегатами съезда, Ленинградский губком небольшим перевесом голосов принял решение поддержать на съезде большинство. Впрочем, большинство городских парткомитетов приняло декларацию солидарности с ленинградскими делегатами съезда20.

На новый, 1926 г. из Москвы в Ленинград опять направили делегацию, на этот раз от переизбранного Центрального Комитета. Теперь целью поездки была смена руководства ленинградской парторганизации. И на этот раз Киров был одним из эмиссаров Москвы. После долгих пререканий с большинством ленинградской парторганизации Политбюро решило сменить состав вновь избранного Секретариат новыми людьми, в число которых входил Кирова. Но это не соответствовало желаниям Кирова. Еще до этих событий, во время съезда, он писал жене, что его могут направить в Ленинград на постоянную работу, при этом сообщал о своем категорическом отказе21. В последующих письмах он пишет, что делает все возможное, чтобы избежать перевода в Ленинград, «где теперь происходит невероятная склока». Он также высказывает сомнения, сумеет ли справиться с работой22.

Но в результате был достигнут компромисс: Киров и другие видные партийцы должны были отправиться в Ленинград на несколько месяцев для проведения «чистки» местной парторганизации. По приезде в город на Неве они начал масштабную кампанию против оппозиции. Особый упор делался на завоевании авторитета в рабочих массах. Киров и другие партийные руководители ходили по заводам, учреждениям и организациям, где дискутировали с лидерами оппозиции. В первые две недели состоялось восемьдесят таких встреч, на десяти из которых председательствовал Киров.

Киров как руководитель ленинградской парторганизации

Теперь, когда Киров был назначен руководителем ленинградской парторганизации, его политическая карьера резко пошла в гору. В середине февраля 1926 г. он был избран первым секретарем Ленинградского губкома ВКП(б). И, похоже, в конце марта — начале апреля было окончательно решено, что он останется в Ленинграде. Киров к тому времени привык к новой работе и находил ее достаточно интересной и доставляющей удовольствие. В июле он был избран кандидатом в члены Политбюро. Его борьба с оппозицией — известной теперь как «объединенная оппозиция» — продолжалась. В том же году Киров произнес не менее 180 речей с обвинениями в адрес оппозиционеров. Его ораторское искусство продолжало совершенствоваться. Выступления Сергея Мироновича были простыми и ясными, что выгодно отличало их от довольно высокомерного тона выступлений Зиновьева. Это, несомненно, способствовало тому, что партийное руководство постепенно перетянуло на свою сторону большинство рабочих на крупных предприятиях.

В итоге Зиновьев и его сторонники потерпели полное поражение, большинство из них не только потеряли свои посты в Ленинграде, но и были вынуждены покинуть город. В октябре 1926 г. на пленуме ЦК именно Киров предложил вывести Троцкого и Каменева из Политбюро и отозвать Зиновьева с поста председателя Исполкома Коминтерна23. На XV съезде ВКП(б) оппозиция оказалась в полной изоляции. Ораторы, которым едва давали говорить, подвергались насмешкам и оскорблениям. Киров целиком разделял точку зрения Сталина, согласно которой оппозиция должна была или безоговорочно капитулировать, или быть изгнанной из партии. Говоря о необходимости усиления внутрипартийной и государственной демократии, он в то же время требовал «самым решительным, самым твердым и самым беспощадным образом» всех, кто не согласен с партийным руководством, «отсечь» от партии24.

В это же время постепенно свернули нэп. Как мы видели в гл. 2, в 1928 г. был принят первый пятилетний план, предусматривающий ускоренную индустриализацию. С конца 1929 г. осуществлялась насильственная коллективизация советского сельского хозяйства, повлекшая за собой высылку множества «кулаков» и их семей. Бухарин, Рыков и Томский, протестовавшие против перегибов индустриализации и принудительной коллективизации, были теперь отстранены от партийного руководства.

Роль Кирова на этом этапе развития Советского Союза ясна не до конца. Утверждалось, что Киров и некоторые другие лидеры из сталинского окружения — включая Орджоникидзе, Валериана Куйбышева и Станислава Косиора — были политиками, способными мыслить самостоятельно и не всегда исполняющими капризы Сталина. Считается, что Киров сомневался в некоторых аспектах политики Сталина и вроде бы держался в стороне от кампании по осуждению «правого уклона» вплоть до апреля 1929 г., когда этот вопрос уже был решен25.

Согласно А. Г. Авторханову, осенью 1928 г. по распоряжению Сталина была создана секретная «теоретическая бригада» во главе с Кировым и Б. П. Позерном. Их задачей было поставлять Сталину статьи, которые осуждали линию Бухарина. Они должны были составить список работ Бухарина для сопоставления его формулировок с взглядами Маркса, Энгельса и Ленина26. Авторханов ссылается на источник, в котором утверждается, что Политбюро в то время было расколото на два лагеря — бухаринский и сталинский. Куйбышев, Орджоникидзе и Михаил Калинин являлись сторонниками Бухарина, и только позже они перешли на сторону генерального секретаря, в то время как Киров (а также Молотов, Ворошилов, Каганович и некоторые другие) сразу занимали просталинскую позицию27. Впрочем, стоит заметить, что доверие ко многим утверждениям Авторханова, и ранее подвергавшихся критике с разных сторон, серьезно подорвано с тех пор, как в 1990-е гг. были открыты советские архивы28.

В 1929 г. группа ленинградских представителей власти, включая руководство Ленсовета и областной контрольной комиссии ВКП(б), потребовала снять Кирова с должности руководителя ленинградской парторганизации. Предлогом послужили его дореволюционная работа в либеральной прессе и его якобы примиренческое отношение к бывшим ленинградским оппозиционерам. Его также обвиняли в том, что в советских учреждениях окопалось множество так называемых бывших людей, т. е. дворян, священников, купцов, фабрикантов, банкиров и бывших царских офицеров. Вопрос обсуждался на закрытом совместном заседании Политбюро и Президиума ЦКК ВКП(б). Во многом благодаря поддержке Сталина Киров вышел из этого противостояния победителем. Его оппоненты в Ленинграде были сняты со своих постов. Впрочем, в постановлении по итогам заседания предреволюционная деятельность Кирова была названа ошибочной29.

Но это не помешало Кирову спустя короткое время, в июле 1930 г., стать полноправным членом Политбюро. На XVII партсъезде, проходившем в январе-феврале 1934 г., Киров был переизбран в ЦК. А на послесъездовском пленуме ЦК его переизбрали в Политбюро и Оргбюро. Он был также избран одним из секретарей ЦК30. Получив этот пост, Киров стал могущественнее, чем прежде. Но стоит заметить, что на выборах в Политбюро он занял лишь восьмое место в списках для голосования (из десяти)31, т. е. он не был вторым после Сталина, как это часто представляют. Работа Кирова на посту руководителя ленинградской парторганизации — даже после избрания секретарем ЦК — не позволяла ему часто бывать в Москве на заседаниях Политбюро. По той же причине он встречался со Сталиным гораздо реже, чем другие приближенные вождя. Молотов и Каганович, например, встречались со Сталиным в 1931-1934 гг. 460 и 428 раз соответственно, а Киров побывал в его кабинете всего 45 раз32.

Киров — «умеренный» сталинист?

Киров был открытым человеком и легко сходился с людьми. Необязательно полагаться на советскую апологетическую литературу, чтобы найти этому подтверждение. Он был популярен и среди партийцев, и среди рабочих Ленинграда; его часто называли «наш Мироныч»33. Российский историк Алла Кирилина показывает его человеком, не склонным к интригам и подсиживанию; она предполагает, что именно по этой причине Сталин доверял ему. Она рисует его блестящим оратором, который никогда не читал по бумажке и всегда тщательно готовил свои речи, старательно отбирая материал и при необходимости используя юмор и пословицы. После выступления на фабриках и учреждениях он отвечал на вопросы работников, выслушивал их мнения и советы. Киров критиковал бюрократов, не знакомых с условиями работы на местах, клеймил чванство и высокомерие зарвавшихся партийных лидеров34. Известный биограф Сталина Роберт Такер тоже описывает Кирова как народного лидера, открытого для общения с самыми разными людьми, которым он часто предлагал помощь35.

Кирова часто считают умеренным сталинистом. Это утверждение основывается — как и многие другие мифы, связанные с делом Кирова, — на документе, озаглавленном «Из письма старого большевика», который был опубликован эмигрантским меньшевистским изданием «Социалистический вестник» в 1936 г.36 В «Письме» Киров описывается как видный политик, который, хотя и был «стопроцентным» сторонником «генеральной линии», в какой-то мере действовал независимо от Сталина. В отличие от других высокопоставленных чиновников, таких как Каганович и Николай Ежов, Киров якобы поддерживал курс на «примирение с советской общественностью» и «выступал защитником идеи постепенного ослабления террора»37.

Мнение о том, что Киров представлял умеренную оппозицию проводившейся политике, было принято на вооружение многими историками, которые включали и другие имена в списки «умеренных» лидеров и сторонников «жесткой линии». Например, Исаак Дойчер еще в 1949 г. утверждал в объемной биографии Сталина, что Киров, Ворошилов, Ян Рудзутак и Калинин являлись в партийной верхушке «либералами», в то время как Молотов и Каганович «были главными сторонниками сильной руки»38. Все же Дойчер считал, что верность Кирова Сталину не подлежит сомнению. Такер называет Кирова «прирожденным лидером» тех членов Политбюро, которые поддерживали курс на умиротворение, Орджоникидзе — «прирожденным вторым лидером». Также к предполагаемым умеренным относились Куйбышев, Косиор и Рудзутак. Помимо них Такер упоминает Калинина и Ворошилова, как возможных сторонников «мягкой» линии, полагаясь в этом на слова Дойчера и «Письмо старого большевика»39.

В гл. 2 упоминалось, что три якобы события заставили предположить отдельных историков, что Киров представлял умеренную оппозицию Сталину, и, как они считают, привели к конфликту между ними. Одно из них — дело Рютина: Киров якобы выступал против казни Рютина, на которой настаивал Сталин. Остальное — это события, происходившие на XVII съезде ВКП(б) в январе-феврале 1934 г., когда Кирова, как полагают некоторые исследователи, попросили сменить Сталина на посту Генсека, и на выборах в ЦК против Сталина было подано множество голосов, в то время как Кирова поддержали почти единодушно. Более подробно эти вопросы будут обсуждаться в гл. 9.

После решения 1929 г., которое признавало дореволюционное политическое прошлое Кирова «ошибкой», Сталин «взялся» за Кирова, или, как выразился российский историк Олег Хлевнюк: «Это было равносильно мине, находившейся под ногами Кирова весь остаток его политической карьеры. Взорвется она когда-нибудь или нет, зависело от Сталина»40. Только по этой причине Кирову было бы сложно поддерживать политику, отличную от той, которую представлял Сталин, даже если бы он и хотел.

В то время Кирова не рассматривали как «умеренного» или находившегося в оппозиции Сталину политика. Кирова не считали теоретиком: все сходились во мнении, что он прагматик, «практический политик». Молотов утверждал, что Кирову не хватает теоретической подготовки, у него нет способностей к организационной работе. Его сильной стороной была прямая работа с массами — он был отличным агитатором. Молотов также утверждал, что вокруг Кирова часто группировались «правые», хотя сам он был не способен это заметить41. Последний пункт, возможно, объясняет широко распространившееся позже утверждение, что Киров представлял собой своего рода политическую альтернативу Сталину.

Оппоненты Сталина вовсе не считали Кирова либералом. Рютинцы42 называли его кадетом43, оппортунистом, который сумеет приспособиться к любому политическому режиму, они говорили о покровительстве, оказываемом Сталиным Кирову44. Троцкий называл Кирова «посредственностью» и «средним болваном»45. «Киров был администратором средних способностей», по мнению Tpоцкого, «...он не имел никакого политического веса»46.

Утверждение, что Киров был «умеренным» или даже противостоял Сталину, также оспаривается многими исследователями. К концу 1970-х гг. итальянский историк Франческо Бенвенути пришел к выводу, частично основанному на изучении публичных речей Кирова, что в них невозможно найти какие-либо отклонения в сторону «умеренности» от сталинистской партийной линии; в 1934 г. более умеренную политику поддерживали все советские вожди47. Чуть позже к такому же выводу пришел американский историк Джон А Гетти48. После открытия советских архивов теория о том, что Киров был умеренным политиком, еще более пошатнулась49. Российские историки, хорошо знакомые с партийными архивами, доказываю несостоятельность данной точки зрения. Олег Хлевнюк, исследовавший подобные утверждения на протяжении последних двадцати лет, пришел к выводу, что такой оппозиции не существовало50.

Киров был одним из ближайших союзников Сталина, и активно участвовал в борьбе с оппозицией не только в Ленинграде в 1926 г., но и позже; об этом говорят его статьи и речи51. В его деятельности на посту первого секретаря Ленинградского обкома партии и Северо-Западного бюро ЦК ВКП(б) нет явных признаков отклонения от жесткой линии сталинской «революции сверху» 1930-1933 гг. Киров помогал проводить ускоренную индустриализацию и насильственную коллективизацию на северо-западе России. Киров вместе со Сталиным, Ворошиловым, Микояном и Андреем Ждановым и другими деятелями входил в комиссию по рассмотрению вопросов, связанных с коллективизацией, организацией колхозов, обложением крестьян налогами и т. п. Он нес прямую ответственность за катастрофическую сельскохозяйственную политику, которая привела к высылке миллионов людей и голоду, буквально выкосившему целый ряд регионов Советского Союза в 1932-1933 гг.

Киров также частично несет ответственность за репрессии в отношении интеллигенции и других непролетарских слоев в Ленинграде того времени. Из Академии Наук СССР, до 1934 г. базировавшейся в Ленинграде, безжалостно вычистили более пятисот ученых, в т. ч. с целью обеспечить жильем быстро растущий в ходе индустриализации в Ленинграде рабочий класс, Киров выступил за высылку из города десятков тысяч ленинградцев непролетарского происхождения. Это касалось не только бывших царских чиновников и капиталистов, но и многих представителей свободных профессий: юристов, инженеров, ученых и деятелей культуры.

Во время индустриализации и ускоренного развития транспортной инфраструктуры ссыльные и заключенные многих лагерей являлись рабочей силой. Киров собственными глазами видел тяжелые условия труда подневольных работников, но он рассматривал этот вопрос с точки зрения эффективности. Поэтому он решил упорядочить и рационализовать принудительный труд, обеспечить заключенным минимум условий и поощрять интенсивность труда, вознаграждая лучших рабочих. С 1931 г. он поддерживал законы, по которым сокращались сроки за «ударный труд» (но это не распространялось на политзаключенных)52.

Киров полностью поддержал строительство печально известного Беломорканала, который должен был соединить Балтийское и Белое моря. Его строительство было завершено в рекордно короткие сроки в 1932-1933 гг. благодаря широкому использованию принудительного труда. Органы госбезопасности — ОГПУ — несли ответственность за осуществление этого проекта, который стоил жизни десяткам тысяч подневольных рабочих. Киров дважды посещал строительство и хвалил органы за их усилия. Однако он выступил с инициативой досрочного освобождения заключенных, добившихся лучших показателей при строительстве канала; это также относилось и к политзаключенным53.

Киров также во многом ответственен за рост культа личности. В декабре 1929 г. на пленуме Ленинградского обкома в связи с подготовкой к пятидесятилетию Сталина Киров произнес пылкую речь, восхваляющую вождя. Культ Сталина развивался постепенно, но особенно ярко проявился при подготовке и во время XVII съезда партии в январе-феврале 1934 г. И на областной партконференции перед съездом, и на самом съезде Киров был в первых рядах среди тех, кто прославлял Сталина. Конечно, не он единственный из партийной верхушки пел дифирамбы вождю, но, будучи одним из руководителей партии и государства, он нес особую ответственность за такое развитие событий.

Политические репрессии в Ленинграде были не менее жестокими, чем в других частях страны; скорее, наоборот. В 1932 г., когда Киров вроде бы поддержал более мягкую линию в деле Рютина, в Ленинградской области ОГПУ арестовало 37 тыс. чел. Это примерно 9 % всех арестованных органами госбезопасности в том году в Советском Союзе, при этом население области составляло 4,2 % населения страны54. Введение новой паспортной системы, которая обязывала всех жителей крупных городов иметь прописку, привело к высылке 100 тыс. ленинградцев из «бывших» на проживание за пределы стокилометровой зоны вокруг города55.

Хотя эти репрессии проводились не лично Кировым (вина за них полностью лежит на ОГПУ), мы знаем, что Киров не сопротивлялся этим жестоким мерам. Напротив, он выступал за них во время новой волны террора, последовавшей после кризиса 1932 г. И его поведение во время противостояния с группой Смирнова-Толмачева-Эйсмонта в ноябре того же года было столь же жестким и непримиримым, как и поведение других сталинистов в Политбюро56.

Содержание речей и статей Кирова не позволяет сделать выводы о сколько-нибудь значимых различиях между его и сталинской позициями. Это относится и к тем периодам, когда партийное руководство немного смягчало репрессии. В 1933 г. Сталин, похоже, не меньше, чем Киров57, выступал за проведение умеренной политики. И осуществление более умеренной политики в 1934 г., названное Хлевнюком «"мягким" сталинизмом», было инициировано самим Сталиным. Киров в этом процессе активной роли не играл58. Следовательно, между политическими взглядами Кирова и Сталина ни в самые суровые годы режима, ни в более мягкие времена нельзя найти реальных различий.

Кирова нельзя считать не только умеренной альтернативой Сталину, но даже влиятельным политиком. Он редко посещал заседания Политбюро в Москве. Хлевнюк описывает его как человека, который вел себя не столько как член Политбюро, сколько как руководитель одной из важнейших местных парторганизаций. Инициативы Кирова ограничивались только Ленинградом, что позволяет вслед за Хлевнюком сделать вывод: «В общем, из доступных пока документов никак не удается вывести не только образ Кирова-лидера антисталинского крыла партии, не только образ Кирова-"реформатора", но даже обнаружить сколько-нибудь деятельное участие Кирова в разработке и реализации того, что называется "большой политикой"»59.

 

 

Глава 4. УБИЙЦА

 

Кто же такой Николаев? Каково было его происхождение, чем он занимался, какие у него были политические убеждения? Что можно сказать о его характере? Что заставило его убить Кирова? Здесь мы только немного коснемся последнего вопроса, в полной мере он будет рассмотрен в гл. 10.

Леонид Васильевич Николаев родился в Санкт-Петербурге в 1904 г.; следовательно, в момент убийства ему было тридцать лет. Это был сгорбленный человек, небольшого роста с короткими ногами и длинными, как у обезьяны, руками. В детстве он переболел рахитом, из-за чего одна нога деформировалась и осталась такой навсегда. Он также страдал от судорог и ревматизма.

Николаев рос в бедности, у него было трудное детство. Его отец, запойный пьяница, умер, когда Николаеву было всего четыре года; для того чтобы прокормить и одеть себя и своих детей, его матери Марии Николаевне приходилось брать дополнительную работу. После революции она работала уборщицей в одном из городских трамвайных депо. У Николаева были две сестры — Екатерина и Анна, родившиеся соответственно в 1899 и 1907 гг., а также брат Петр, 1911 года рождения. В детстве два года Николаев провел в гипсе в больнице; из-за болезней мальчик не мог ходить до одиннадцати лет; когда его здоровые сверстники прыгали и играли, ему оставалось только сидеть и смотреть на них. Некоторых из своих товарищей, Георгия Соколова, Игнатия Юскина и Ивана Котолынова, он позднее назовет своими сообщниками в деле об убийстве Кирова. Николаев ходил в школу шесть лет и был хорошим учеником. Он много читал и всегда проявлял большой интерес к газетам, периодическим изданиям и книгам1.

Профессиональная карьера Николаева

Во время гражданской войны в возрасте всего шестнадцати лет Николаев некоторое время проработал секретарем сельсовета в Саратовской области2. Скоро, однако, он возвратился в Петроград (так стал называться Санкт-Петербург после начала войны в 1914 г.). По-видимому, он сначала работал санитаром в военном госпитале, после чего занял незначительную конторскую должность в Петроградском Совете, которой добивался в течение года. В 1920 г. Николаев вступил в комсомол. В 1922-1923 гг. он работал управляющим делами в комсомольском комитете Выборгского района Петрограда, где видные должности занимали Котолынов и Андрей Толмазов (еще один друг детства, которого Николаев позже также назвал сообщником в деле об убийстве Кирова).

Его обязанности в Выборгском райкоме комсомола были очень разными: он вел протоколы заседаний райкома, являлся завхозом. Работая в райкоме, он два раза подавал заявление с просьбой о рекомендациях для вступления в партию. Оба раза его просьбы были удовлетворены, однако по неизвестным причинам он ими так и не воспользовался. Летом 1923 г. он подал заявление об освобождении его от обязанностей управляющего делами Выборгского райкома комсомола и переводе на работу на производстве (в то время такая работа считалась достаточно престижной). Тем не менее потом он изменил свое намерение и подал заявление на прием в школу артиллерийских техников; в этом ему было отказано. Отказ был подписан Котолыновым. В октябре 1923 г. он числился учеником слесаря завода «Красная Заря»; видимо, он также занимал там должность секретаря комсомольской организации. Во время работы на заводе «Красная Заря» он вступил в партию. При этом Николаев был тяжелым человеком, постоянно обращался с различными жалобами в партийные органы. Его отношения с коллегами также трудно назвать безоблачными.

В 1925 году его призвали на военную службу, однако ввиду слабого здоровья ему предоставили 12-месячную отсрочку. Когда его спросили, не служил ли он ранее в Красной Армии добровольцем, он ответил отрицательно. Вместо военной службы он нашел себе новую работу в Луге, небольшом городке к западу от Новгорода, где занял должность управляющего делами местного уездного комитета комсомола. Однако неприятности его преследовали. Хотя он, видимо, и обладал достаточным опытом для выполнения своих обязанностей, но всего год спустя его без причин уволили.

Именно в Луге Николаев встретился со своей будущей женой Мильдой Драуле, которой было суждено сыграть большую роль в спекуляциях на тему убийства Кирова. Так, по одной из версий убийства, она якобы являлась любовницей Кирова, а мотивом преступления, совершенного Николаевым, была ревность.

Мильда Драуле родилась в 1901 г. в семье латышей, недалеко от Санкт-Петербурга3. Ее отец был сельскохозяйственным рабочим в имении. С пяти лет она пасла скот; позже занималась поденными сельскохозяйственными работами. Ходить в школу девочка могла только зимой. После окончания школы в 1916 г. она продолжала заниматься сельскими работами до 1919 г., когда стала конторской служащей в волостном исполкоме. Оттуда ее вскоре послали учиться на губернские продовольственно-статистические курсы, по окончании которых она готовила статистические данные и занималась распределением продовольствия. После этого она некоторое время работала в Петрогубпродкоме и статистическом бюро, где занималась определением размеров продразверстки и продналога в Петроградском регионе. В 1922-1926 гг. Мильда работала в Луге, где и встретила Николаева. Она была членом партии с 1919 г. Во время гражданской войны ее арестовали и чуть не расстреляли белые4.

В Луге Драуле работала вместе с Николаевым в местной комсомольской организации. Они поженились в 1925 г.; в 1927 г. у них родился сын5. Мильду Драуле описывают как красивую женщину с хорошей фигурой, румяными щеками и прекрасными золотистыми волосами. Она отличалась спокойствием, осторожностью и была отличной хозяйкой. Окружающие считали ее серьезной, независимой женщиной, преданной своей семье6.

Покинув Лугу, Николаев, Драуле, их сын и родители Драуле перебрались в Ленинград (так стал называться Петроград после смерти Ленина в 1924 г.). Николаев начал работать на заводе «Красный Арсенал»; официально он числился слесарем, позднее — строгальщиком7. На самом деле он выполнял различные конторские обязанности или же функции диспетчера отдела материально-технического снабжения. В 1926 г. его снова призвали на военную службу, но опять признали не пригодным к службе по состоянию здоровья. Однако через год его признали годным к нестроевой службе. После этого Николаев попросил отсрочки от военной службы семейному положению. Первоначально его просьба была отклонена, однако позднее он был освобожден от службы более высокими инстанциями. Тем не менее он продолжал оставаться военнообязанным.

Николаев уволился с завода «Красный Арсенал»; по всей видимости, он был недоволен своей зарплатой, по поводу чего поднял шум в печати. Подлинная же причина его увольнения так и осталась неизвестной. Во время чистки партии в 1929 г. он получил выговор за это дело, однако сохранил свой партбилет. В это же время Николаев стал виновником дорожного происшествия: совершил наезд на велосипеде на пешехода, который получил травму. Николаев был оштрафован за неосторожную езду, заплатил пострадавшему компенсацию; он на это остро отреагировал. Данный случай рассматривался местными партийными органами, которые объявили Николаеву выговор8.

Спустя некоторое время Николаева перевели на завод им. Карла Маркса, работа на котором у него снова не заладилась. В апреле 1931 г. Николаев попал на службу в областной комитет партии в Смольном. Шесть месяцев спустя его перевели в областной совет общества «Долой неграмотность». В апреле 1932 г. райком партии рекомендовал его на новую должность — референт в промышленном отделе обкома партии, который также находился в Смольном. Он проработал там ровно четыре месяца, после чего снова поменял работу — на этот раз его зачислили инспектором находившейся в Смольном Инспекции цен Рабоче-крестьянской инспекции (Рабкрина)9.

Во время чистки партии в 1933 г. его работа рассматривалась на заседании Контрольной комиссии Ленинградского обкома партии, которая установила, что его работа в качестве инспектора цен «не всегда была продумана»: как считалось, он пытался делать все очень быстро (очевидно, что у него не было никакого желания хорошо работать даже в тех случаях, когда он мог это делать). Предлагалось вынести ему предупреждение с тем, чтобы он не наделал бы больших ошибок. Тем не менее комиссия постановила считать его дело закрытым10.

В октябре 1933 г. наш герой был принят на работу инструктором по приему документов в Ленинградское отделение Института истории партии11. Его работа в этом качестве нареканий не вызывала. Он получал хорошую зарплату в размере 250-275 руб. в месяц. По-видимому, он старался продвинуться по карьерной лестнице и поступил в Коммунистический университет. Его жена также делала успешную карьеру. После того как семья Николаева перебралась в Ленинград, Мильда Драуле занималась различной работой, была бухгалтером и управляющей делами.

С 1930 г. она работала в аппарате Ленинградского обкома партии в Смольном, и в. течение некоторого времени Драуле и Николаев работали в одном здании. На учете Мильда состояла в партийной организации Смольного. Как и все партийцы, она имела общественные нагрузки: как член бюро ячейки она проверяла задолженности по партийным взносам. Во время чистки партии в 1933 г. она не пострадала, т. к. ее дети часто болели и она редко посещала партсобрания; при этом она никогда не имела никаких партийных взысканий. Было сочтено, что она имеет право состоять в партии12.

В конце 1931 г. у Николаева и Драуле родился второй сын. Весной 1933 г. она начала работать в Ленинградском управлении уполномоченного наркомата тяжелой промышленности с окладом 250 руб. Потом ее назначили на ответственную должность, и ежемесячный оклад Мильды Драуле был теперь 275 руб.13 Незадолго перед этим семья Николаева переехала в трехкомнатную квартиру в новом доме. Как представляется, эту семью ожидало хорошее будущее (по крайней мере в материальном отношении).

Исключение Николаева из партии и новое увольнение

Однако скоро их положение коренным образом изменилось. После всего шести месяцев работы в Институте истории партии в апреле 1934 г. местная парторганизация в рамках кампании по улучшению работы железнодорожных дорог мобилизовала Николаева и направила его на транспорт. Ссылаясь на состояние здоровья и семейные обстоятельства, Николаев отказался выполнить этот приказ. Тогда партком Института решил исключить его из партии «за отказ подчиниться партдисциплине, обывательское реагирование на посылку по партмобилизации (склочные обвинения ряда руководящих работников-партийцев)». Он потерял работу и в Институте. Николаев подал апелляцию, и после признания им своих ошибок апелляционная инстанция рекомендовала восстановить его в партии. При этом он получил строгий выговор за нарушение дисциплины и мелкобуржуазные настроения. Данная рекомендация была утверждена партийными органами 17 мая 1934 г.14 Тем не менее на свою работу в Институте истории партии Николаев так никогда и не вернулся.

С апреля 1934 г. Николаев был безработным. Выборгский райком партии предлагал ему несколько мест работы. Однако Николаев отказался от всех этих предложений, ссылаясь на разные причины. Предложенные места были связаны с работой на производстве с очень маленькими окладами — от 70 до 120 руб. (в отличие от 250-275 руб., которые он получал в Институте истории партии). Николаев обращался с претензиями в различные учреждения, жалуясь на несправедливое и бессердечное отношение к себе. Он требовал снятия с себя партийного выговора и восстановления на работе в Институте истории партии. Подобные жалобы он писал и Кирову15.

Личность Николаева

Профессиональная карьера Николаева и его конфликты с партийными организациями после его увольнения из Института истории партии характеризуют его как сварливого и конфликтного человека. В течение пятнадцати лет он поменял не менее чем тринадцать мест работы, зачастую из-за своего вздорного и неуживчивого характера.

Во время допросов после убийства Кирова родственников Николаева расспрашивали и о его характере. Двоюродный брат рассказал, что в детстве Леонид был очень раздражительным, злобным и мстительным мальчишкой и остался таким, когда повзрослел16. Конечно, жена Николаева не была столь сурова в своих оценках. На допросе

после убийства Кирова она характеризовала Николаева как «впечатлительного и чуткого» человека. При этом, по ее словам, он был нервным и вспыльчивым. Драуле также сказала, что эти качества «особо резких форм (у него) не принимали»17. И у нас есть все основания согласиться с комментариями Кирилиной. По всей видимости, с течением времени эти черты характера стали принимать более резкую форму, иначе Драуле вообще бы о них не упомянула18. Мильда Драуле также описывала его как волевого и настойчивого человека19. По словам сотрудника НКВД, который допрашивал Драуле 2 декабря (с ним впоследствии беседовала Кирилина), жена считала Николаева скрытным и молчаливым человеком. Она никогда не слышала от него рассуждений на политические темы; по натуре он был замкнутым и упрямым; на работе у него никогда ничего толком не получалось, и в целом она считала своего мужа неудачником20.

О. А. Лидак, директор Ленинградского отделения Института истории партии, в котором работал Николаев, отмечал, что тот был странным, неуравновешенным и нервным человеком. Один из его ближайших знакомых описывал его как мрачного, надменного и не очень общительного типа. На собрании партийной комиссии Института истории партии в апреле 1934 г., на которой рассматривалось персональное дело Николаева, его поведение вызвало общее возмущение, и участники собрания кричали на него. Днем позже на собрании партийной комиссии, рассматривавшей это же дело, один из присутствующих даже спросил, можно ли считать его полностью нормальным человеком. Один из бывших сотрудников НКВД, выступавший с оценками тех событий перед одной из комиссий по расследованию убийства Кирова уже в хрущевские времена, заявил, что в 1930-е гг. ему говорили, что Николаев был «умственно отсталым человеком». Г. С. Люшков, один из людей, которые отвечали за допросы во время следствия, говорил о Николаеве как о психически неуравновешенном человеке. По его словам, он был «много страдавшим, неудовлетворенным своей жизнью человеком <...> он нелегко сходился с другими людьми». Кроме того, Люшков описывал Николаева как тщеславного человека, имевшего слишком высокое мнение о себе: «Николаев полностью знал биографии всех... знаменитых террористов. Он изучал истории террористов, сравнивал их с собой, старался им подражать. Короче говоря, он возомнил себя великим террористом и смотрел сам на себя через зеркало истории»21.

Источники при этом свидетельствуют, что Николаев искренне любил своих детей. Соседи Николаева и Драуле рассказывали, что он очень заботился об их воспитании. Как показывала Мильда во время допросов во время следствия, Николаев любил по вечерам играть с ними. Она также рассказывала, что он много читал и интересовался очень многими вещами; пьяницей не был22. При обыске квартиры Николаева после убийства было найдено множество заметок, блокнотов, дневников и писем, содержащих его размышления и рассказы о событиях, а также заявления и просьбы, адресованные различным официальным органам и руководителям. Все эти записи часто называют «дневником Николаева», однако это больше, чем просто дневник. Дальше в данной книге эти записи мы будем называть «записи в дневнике»23.

Что же могут рассказать они о личности Николаева? У Николаева было высокое самомнение, он говорил о себе напыщенно и эмоционально. Однажды он написал: «Я редко когда ошибался». В записи от 18 октября 1934 г. содержится следующий пассаж: «Я хочу умереть с такой же радостью, как и родился. Я буду бороться с такой же силой, как жил и работал»24. В своем письме, озаглавленном «Мой ответ перед партией и отечеством», он писал: «Как солдат революции, мне никакая смерть не страшна. Я на все теперь готов, а предупредить этого никто не в силах. Я веду подготовление подобно А. Желябову <...> И готов быть на это ради человечества, оставляя на добрых людей — мать, жену и малолетних детей <...> Привет царю индустрии и войны Сталину»25. Данное письмо датировано 25 августа26. Очевидно, что мысль о каких-либо действиях, которые могут привести его к смерти, посещала этого человека задолго до убийства Кирова. Желябов был одним из руководителей «Народной Воли», которая организовала в 1881 г. убийство императора Александра II. Упоминание Желябова ясно указывает на то, что Николаев действительно замышлял совершение убийства подобного рода.

Примерно к этому же времени относится прощальное письмо Николаева к своей матери, начинающееся словами «Последнее прости...», в котором он пишет: «Скоро для тебя будет большое горе и обида — ты потеряешь меня безвозвратно <...> Я благодарю тебя за жизнь, которую ты мне дала. Ты не унывай и не робей. Я хочу, чтобы ты взяла мое тело, захоронила бы там, где хочешь <...> на память моим детям. Прощай, дорогая моя мама <...> Твой Леонид»27. Еще в одном письме от 14 октября он, обращаясь к «дорогой жене и братьям по классу!», пишет следующее: «Я умираю по политическим убеждениям, на основе исторической действительности... Поскольку нет свободы агитации, свободы печати, свободного выбора в жизни, и я должен умереть. Помощь из ЦК (Политбюро) не подоспеет, ибо там спят богатырским сном»28. Это последнее из упомянутых выше писем может свидетельствовать о том, что у Николаева были определенные политические мотивы для убийства Кирова. Политические убеждения Николаева и возможность того, что он был связан с бывшими оппозиционерами внутри партии, более детально обсуждаются в гл. 5 и 10.

Финансовое положение Николаева

На что же жил Николаев после того, как потерял работу в апреле 1934 г.? Особенно интересным этот вопрос предстает в контексте так называемого консульского дела, согласно которому Николаев якобы брал деньги у иностранных консулов29. Мы немного знаем о финансовом положении его семьи в годы, непосредственно предшествовавшие убийству Кирова. Есть данные, что ему плохо платили на заводе «Красный Арсенал» и что его жена испытывала трудности при поиске постоянной работы30. Однако потом финансовое положение этой семьи существенно улучшилось. Например, в 1933-1934 гг. они снимали дачу, что говорит о наличии кое-каких накоплений31. Так как теща Николаева жила с ними, то всего в их семье насчитывалось пять человек32.

После того, как Николаев потерял работу в Институте истории партии, сведения о финансовом положении его семьи довольно противоречивы. Записи в дневнике свидетельствуют о том, что после его увольнения семья испытывала определенные финансовые трудности. Например, 11 июля он написал: «Деньги на исходе, берем взаймы. Сегодня весь мой обед состоял из 2х стаканов простокваши». Еще одна похожая запись была сделана 21 ноября: «Сегодня принес с огорода ? мешка картошки. На лице у всех улыбка, радость. Изоголодались до того, что хоть г... мешок принеси — рады будут...»33. В адресованном Политбюро письме (октябрь 1934 г.) он пишет, что скоро он и его семья будут выброшены из квартиры. В том же самом письме он требует, чтобы ему немедленно дали путевку в санаторий; «если нет этой возможности, то я должен бросить веру и надежду на спасение»34. Зарплаты его жены было явно недостаточно для того, чтобы кормить и одевать семью из трех взрослых человек и двух детей. И дача больше не была для них признаком достатка: Николаев использовал этот земельный участок для выращивания картошки35.

Тем не менее, по показаниям сестры Николаева, его матери и Ольги, сестры Мильды Драуле, которые они дали на допросах после убийства Кирова, его семья не нуждалась даже после того, как он потерял работу. Так, сестра Николаева, Екатерина Рогачева, утверждала, что в деньги в семье Николаева были даже и в последнее время. Мильда Драуле никогда не жаловалась ей на плохое настроение из-за денег. Семья проживала в квартире «из трех очень хороших комнат»36. Эти комнаты были «очень удобными», и квартира была хорошо обставлена мебелью. Мать Николаева, Мария Николаева, говорила, что его семья никогда не испытывала каких-либо финансовых затруднений. Что касается детей, то за ними хорошо присматривали, и они были «полностью обеспечены всем необходимым, включая молоко, масло, яйца, одежду и обувь». На протяжении тех трех или четырех месяцев, когда Николаев был безработным, положение его семьи несколько ухудшилось, «однако даже и тогда они не испытывали особой нужды». Ольга Драуле также считала, что финансовое положение семьи Николаева только «несколько ухудшилось»37.

Сделать на основе всех этих сведений какие-либо выводы затруднительно. В том, что Мильда Драуле не рыдала по поводу бедственного положения своей семьи, нет ничего удивительного. Видимо, она не принадлежала к тому типу людей, которые готовы жаловаться на жизнь без веских на то оснований. Записи же в дневнике Николаева говорят о том, что финансовое положение их семьи коренным образом ухудшилось. Однако если предположить, что на самом деле он делал записи в дневнике в расчете на то, что они будут опубликованы после этого драматического убийства, то нельзя быть уверенными в их правдивости. В любом случае следует констатировать, что семейный доход сократился наполовину, что могло в определенной степени ухудшить материальное положение семьи Николаева (хотя и не так сильно, как об этом свидетельствуют записи в его дневнике).

Планы убийства, разработанные Николаевым

По поводу психического состояния Николаева в предшествовавшие убийству месяцы Мильда Драуле заявила, что исключение из партии сильно повлияло на него, он выглядел подавленным. Однако Николаев не был настроен против советской системы. Скорее, его раздражало, как он считал, бездушное отношение лично к нему. Постепенно он все более и более уходил в себя, стал необщительным. Подобное состояние усугублялось стесненными финансовыми условиями жизни его семьи и чувством вины, что он не в состоянии ничего исправить38.

Николаев рассказывал о своем бедственном положении своим знакомым. Особенно он жаловался на отсутствие работы, упоминал при этом свои болезни и нужду. Он выражал свою неприязнь к партийным организациям с их бюрократизмом, руководители которых забыли реальную жизнь и т. д.39

Заявления Николаева на допросах после убийства Кирова по поводу того, как он решился на преступление, довольно противоречивы. Так, во время допроса 1 декабря он заявил, что эта мысль впервые пришла ему в голову в начале ноября. Однако позднее, когда Николаев назвал своими сообщниками Котолынова и других, он уже говорил о сентябре40. Если судить по дневнику, то впервые он задумался об убийстве еще в августе. В его записях планы убийства постепенно становятся все более конкретными. Но до того момента, когда он понял, что готов к реализации этих планов, прошло некоторое время. Он разрывался между желанием писать письма руководителям партии и желанием отомстить одному из них.

Свое убийство он собирался совершить с помощью револьвера, который находился в его распоряжении. В то время не было ничего удивительного в том, что члены партии хранили дома оружие: после Гражданской войны у населения России на руках осталось много оружия, контроль за которым был довольно-таки слабым. По одной из мифических версий убийства Кирова, этот револьвер Николаеву якобы дал некий сотрудник НКВД. Но это в корне неверно; мы вернемся к этому утверждению в гл. 10.

В октябре 1934 г. Николаев составил «политическое завещание», которое он адресовал Политбюро. В нем он пишет, что в течение последних трех месяцев он чувствовал себя «заживо погребен (!)», что он опутан «цепью клеветы», а также что он чувствует себя «морально убитым»41. Письмо в адрес Политбюро было одним из многих, которые он написал в то время. Несмотря на то, что его заявление с просьбой снять выговор, объявленный ему после восстановления в партии, было в начале июля отклонено, он продолжал подавать такие же апелляции — сначала в горком, а потом и в обком Ленинградской партийной организации.

Ответы на его обращения были одинаковы: «Никаких оснований для снятия выговора нет». В июле он отправил письмо Кирову, а в августе — Сталину; в октябре он снова написал Кирову и в Политбюро. Эти письма были в основном одинаковыми. В июльском письме он писал Кирову, что занимал ответственные должности в течение многих лет и активно боролся с объединенной оппозицией. Он представлял себя как верного сына партии, который в течение уже четырех месяцев не имеет работы. Он жаловался, что у него нет средств содержать себя, но это никого не беспокоит. В своем письме Сталину и в Политбюро он сетовал по поводу плохого отношения к нему со стороны «бездушных чиновников» и «бюрократов», говорил, что является честным и принципиальным человеком, который сильно страдает от необоснованной критики в свой адрес. Он также упоминал свое плохое финансовое положение и говорил, что ему необходимо получить работу42. В своем письме Кирову от 30 октября он повторяет просьбу о помощи и предупреждает: «Я на все буду готов, если никто не отзовет(ся), ибо у меня нет больше сил...»43. Записи в его дневнике также содержат мысли о мести «бездушным чиновникам» и его готовности убить одного из них: «Лидак, Чудов», однако «лучше всего, Киров»44.

15 октября Николаев пытался лично пообщаться с Кировым недалеко от его дома. Однако был арестован, доставлен в Ленинградское управление НКВД; после короткого допроса его освободили. Это событие часто упоминают как свидетельство участия НКВД в подготовке убийства Кирова. Более подробно мы рассмотрим эту версию в гл. 10. Но если верить записям в дневнике Николаева, то он вовсе не собирался убивать Кирова в тот день, а просто хотел встретиться с ним45. Тем не менее во время допроса 8 декабря он заявил нечто другое. Когда он шел за Кировым и Чудовым, то ему якобы пришла мысль, что он может воспользоваться этой благоприятной ситуацией и реализовать свой преступный замысел. Николаев не стал стрелять, потому что в этом случае он должен был убить обоих, но это не входило в его планы46. Здесь мы должны определить, чему же нам верить — записям в его дневнике или все более и более фантастическим показаниям, которые он давал следователям по поводу своих намерений и действий перед совершением убийства.

В конце октября дело Николаева рассматривалось на Контрольной комиссии. Он лично присутствовал на ее заседании. Все его просьбы были отклонены: и требование снять с него выговор, вынесенный Смольненским райкомом партии, и ходатайство о восстановлении его в ранее занимаемой должности в Институте истории партии, и его просьба о путевке в санаторий47.

После этого его планы убийства стали более конкретными. К 5 ноября Николаев, по всей видимости, окончательно решился на покушение. Однако, как писал в своем дневнике, он пришел слишком поздно и не смог выполнить свой план. Похоже, смелость покинула его. Но уже 9 ноября он написал в дневнике, что теперь готов: «Иду под расстрел, пустяки — только сказать легко». Пять дней спустя (i4 ноября) он делает новую попытку. Местом для покушения он выбрал железнодорожный вокзал, на который прибывают поезда из Москвы. Киров 13 ноября присутствовал в Москве на заседании Политбюро и возвращался в Ленинград на следующий день на экспрессе «Красная стрела». Но и на этот раз Николаев опоздал. Кроме того, Киров был окружен людьми — «как мал(енького) вел(и)»48. На одном из допросов после убийства Николаев заявил, что он прибыл на вокзал одновременно с Кировым и встречавшие его люди ходили от перрона к своим автомобилям, ожидая прибытия Кирова. Как он сказал: «Я не стрелял, так как пришел впопыхах, не имел времени набраться перед выстрелом решимости»49.

После неосуществленной попытки убийства Кирова 14 ноября Николаев все еще надеялся, что справедливость восторжествует. 21 ноября он написал новое письмо Кирову с просьбой объективно разобраться в его деле. Он написал следующее: «Я уже восьмой месяц без работы, голодают дети»50. На следующий день он сделал в дневнике такую запись: «Пусть меня убьют, но пусть и знают, как терзают и бьют рабочий класс, его верных сыновей. Я не один страдаю, я готов бороться до последнего издыхания, но у меня нет больше надежд на спасение»51.

Именно в это время Николаев и разработал план своего убийства. Этот план нашли у него после ареста. В нем две страницы, и стоит неопределенная дата — «Х1/1934 г.» В плане много разных сокращений52. Автор стремился к тому, чтобы продемонстрировать сильную волю и смелость. Он также рассуждает, как надо спрятать оружие, следует ли ему забинтовать левую руку или же, может быть, взять с собой пакет или портфель, чтобы правая рука оставалась свободной. Николаева очень занимал вопрос, в каком именно месте совершить убийство. Всего он рассматривал пять вариантов: у дома Кирова, в Смольном или же в одном из трех мест, расположенных между Смольным и домом, где жил Киров. Его также очень интересовало, каким именно образом ему следует совершить убийство, т. е. стрелять в Кирова спереди или сзади, и сколько сделать при этом выстрелов. Николаев также рассматривал возможность того, что он сначала задаст Кирову вопросы о своем деле, почему он не получает ответа на свои письма.

* * *

Имеющиеся в нашем распоряжении источники описывают Николаева как неуравновешенного и не удовлетворенного своим положением человека. Не следует забывать, что он уже сменил тринадцать мест работы. Он был безработным, чувствовал себя несправедливо обиженным и был озлоблен пренебрежительным отношением к нему партийной бюрократии. Николаева переполняло чувство мести по отношению к тем, кого он считал ответственными за свои несчастья; после напрасных обращений за справедливостью к высшим партийным органам он был способен на отчаянные поступки.

Таким образом, у Николаева были личные мотивы, чтобы отомстить партии. Высшим партийным руководителем в Ленинграде был, как известно, Киров53. В то же время дневник и письма показывают возбуждение и гнев Николаева, который воображал себя героем в лучших традициях российского терроризма. Это убийство должно было обеспечить ему место в истории, прославило бы его как нового Желябова или Радищева54.

 

 

Глава 5. ОФИЦИАЛЬНЫЕ ВЕРСИИ

 

Официальные версии, выдвинутые сразу после убийства: от белогвардейцев до «Ленинградского центра»

В воскресенье 2 декабря на первых полосах советских газет было размещено сообщение об убийстве Кирова. Газеты «Правда» и «Ленинградская правда» вышли с практическими одинаковыми первыми страницами, где были размещены сообщения и заявления правительства и Центрального Комитета коммунистической партии. Краткое правительственное сообщение выглядело следующим образом:

1 декабря, в 16 часов 30 минут, в городе Ленинграде, в здании Ленинградского Совета (бывший Смольный), от руки убийцы, подосланного врагами рабочего класса, погиб Секретарь Центрального и Ленинградского Комитетов ВКП (большевиков) и член Президиума ЦИК СССР, товарищ Сергей Миронович КИРОВ. Стрелявший задержан. Личность его выясняется.

Таким образом, с самого начала предполагалось, что было совершено политическое убийство. В этом правительственном сообщении также указывается на то, что убийца действовал не в одиночку, а был «подослан врагами рабочего класса», следовательно, версия убийства по личным мотивам была отвергнута сразу, также как и версия об убийце-одиночке.

Такой трактовки событий и следовало ожидать: с точки зрения властей, использование этого убийства в политических целях выглядело вполне логичным, и допустить существование версии, что оно было совершено по личным мотивам, было равносильно признанию, что убийца имел веские причины ненавидеть Кирова или даже в целом советский режим. Такое отрицание личных мотивов и наличие убийцы-одиночки было выражено во множестве откликов рабочих и политиков сразу после убийства; также было высказано много предположений, кто же на самом деле его совершил1.

В течение нескольких дней газеты опубликовали много материалов об убийстве Кирова. Но при этом о самом убийце конкретно говорилось очень мало. Газеты печатали главным образом хвалебные статьи о Кирове, гневные резолюции траурных митингов, проходивших на фабриках и заводах, а также призывы с требованием сурового наказания для виновных в этом преступлении.

Гроб с телом Кирова был установлен в Таврическом дворце2, там 2 декабря в 18 час. началась церемония прощания ленинградских рабочих со своим лидером. В 22 час. следующего дня похоронная процессия отправилась к железнодорожному вокзалу, где гроб осторожно погрузили в специальный вагон поезда, отправлявшегося в Москву; там должны были состояться похороны Кирова.

Поезд сопровождала официальная делегация, в которую входили не менее 1200 специально отобранных людей — они представляли на похоронах Ленинград. В Москве также было организовано прощание с телом Кирова. Почти миллион москвичей пришли проститься с ленинградским партийным лидером3.

Погребение Кирова состоялось 6 декабря, и следующие несколько дней все газеты были заполнены репортажами о похоронах и выдержками из речей с соболезнованиями по поводу его смерти. «Ленинградская правда» опубликовала большую статью «Наш Киров», посвященную его памяти. Авторами были местные партийные руководители Чудов, Угаров и Ирклис4. Спустя несколько дней был опубликован некролог Кирова, написанный Кодацким5. Публиковались также и соболезнования, поступавшие из-за границы6. Более того, было принято решение о переименовании города Вятки в Киров, выпуске книги, посвященной Кирову, и т. д. Иностранные дипломаты в России отмечали, что в советской прессе о Кирове писали так же благоговейно, как о Ленине после его кончины7.

Что касается самого убийства и обстоятельств, при которых это случилось, советская пресса была более сдержанной. 3 декабря в опубликованном кратком отчете НКВД назвал имя убийцы и год его рождения; также было написано, что расследование убийства продолжается8. Указывалось, что Николаев ранее работал в Рабоче-Крестьянской Инспекции города Ленинграда (сокращенно Рабкрин), но никаких упоминаний о том, что он был безработным, а его последним местом службы был Институт истории партии, там не содержалось.

3 декабря газеты также сообщили, что днем раньше утром в Ленинград из Москвы прибыла делегация руководителей партии, возглавляемая самим Сталиным. Сообщалось, что в числе членов делегации были такие деятели, как Молотов, Ворошилов и Жданов9.

4 декабря общественность получила дополнительную информацию по убийству. В сообщении НКВД говорилось, что террорист пользовался револьвером системы «наган» и убил Кирова с короткого расстояния выстрелом в затылок. Также был опубликован отчет о вскрытии тела Кирова10. Одновременно были обнародованы различные инициативы властей в связи с происшедшим. В день убийства постановлено, что излагались процедуры расследования террористических актов и вынесения приговоров по таким делам. В тех случаях, когда речь шла об обвинениях, связанных с организацией или исполнением террористических актов, органы следствия отныне были обязаны максимально сокращать сроки расследования. Суды в ожидании помилования отныне были не вправе откладывать приведение в исполнение смертных приговоров по таким делам, т. е. кассационные жалобы по ним отныне не допускались. Таким образом, НКВД был обязан незамедлительно приводить в исполнение смертные приговоры сразу же после их вынесения.

Кроме того, было объявлено о смещении с поста и привлечении к суду за халатное отношение к служебным обязанностям начальника Ленинградского управления НКВД Ф. Д. Медведя, а также его заместителя Ф. Т. Фомина и шести других сотрудников управления. Исполняющим обязанности начальника Ленинградского управления НКВД был назначен первый заместитель наркома НКВД Я. С. Агранов. В середине месяца его сменил на этом посту Л. М. Заковский.

Более того, как оказалось, в Ленинграде и Москве органы арестовали 71 «белогвардейца». Их обвинили в организации террористических актов против представителей советской власти11. Еще через два дня было объявлено, что большинство из них были расстреляны12. Далее, в течение следующих двух недель были осуждены и казнены «белогвардейцы» в Минске и Киеве13. Однако в прямом участии в убийстве Кирова ни один из этих «белогвардейцев» не обвинялся. Их обвиняли, главным образом, в том, что они незаконно проникли на территорию Советского Союза, имея при себе револьверы и ручные гранаты.

Публикации в советской прессе обстоятельств этого убийства создавали неясную и противоречивую картину. В них говорилось только о некоторых конкретных деталях, но отсутствовали какие-либо указания на то, кто мог стоять за этим преступлением, — лишь упоминались «враги рабочего класса». Однако по публикациям первых дней после убийства можно было предположить участие находящихся за границей «белогвардейцев». Карл Радек, известный журналист и в прошлом видный политический деятель, в правительственной газете «Известия» упомянул об измышлениях иностранной прессы относительно участия в этом убийстве левацких радикальных элементов, не довольных возобновлением дружественных отношений между Францией и Советским Союзом. Хотя Радек и высмеивал такие версии, однако он был убежден, что цель «контрреволюционных элементов, готовящих террористические заговоры», заключалась в создании препятствий для подобного сближения. Представляется возможным, что в этом контексте Радек все же связывал «контрреволюционные элементы» с иностранными «белогвардейцами»14.

В середине месяца ситуация коренным образом изменилась. 15 декабря состоялось совместное заседание партийных комитетов Ленинграда и Ленинградской области. На этом заседании преемником Кирова был назван Жданов. Вечером того же дня Жданов выступил с обращением ко всем ленинградским большевикам, в котором впервые бывшие оппозиционеры (сторонники Зиновьева) были публично обвинены в убийстве Кирова15. В принятой на совещании резолюции, опубликованной 17 декабря, агенты классового врага, несущие ответственность за убийство Кирова, были названы «антипартийной группой бывших зиновьевцев»16. В тот же день «Правда» напечатала резолюцию аналогичного содержания, принятую на пленарном заседании руководства Московской парторганизации. В газете также была опубликована редакционная статья с подобными обвинениями. В редакционной статье «Ленинградской правды» Зиновьев, Каменев и некоторые другие были названы людьми, которые инспирировали это убийство.

На следующий день эта же газета опубликовала статью «От оппозиции к террору»17. 23 декабря «Правда» сообщила, что неделей раньше в Москве были арестованы Зиновьев, Каменев и несколько других бывших оппозиционеров. Тем не менее следствие не выявило достаточных оснований для привлечения их к суду. Вместо суда их дела были направлены на рассмотрение Особого совещания при НКВД18.

Днем раньше, 22 декабря, был опубликован отчет НКВД о расследовании дела, которое отныне стало называться делом «Ленинградского центра». В нем говорилось, что следствие выявило членство Николаева, убийцы Кирова, в тайной антисоветской террористической группе, созданной в Ленинграде бывшими членами зиновьевской оппозиции. Николаев якобы совершил свое убийство по приказу этого «Ленинградского центра». Следствие также установило, что целью данного убийства была дезорганизация деятельности советского правительства посредством совершения подобных террористических актов против видных представителей советской власти для изменения текущей политики в соответствии с бывшей зиновьевско-троцкистской платформой. Следствие якобы выявило восемь членов вышеупомянутого «Ленинградского центра», включая Николаева; все они ранее были сторонниками Зиновьева. Кроме того, в связи с этим делом были арестованы еще шесть человек, которые, как утверждалось, также принадлежали к зиновьевскому блоку. Все арестованные были ранее исключены из партии за их принадлежность к оппозиции, однако потом были восстановлены в партии после признания ими своих ошибок19. Это обстоятельство, разумеется, делало обвиняемых в глазах общественности еще большими мерзавцами.

25 декабря членам «Ленинградского центра» было предъявлено обвинение по статьям 58-8 и 58-11 Уголовного Кодекса СССР20. Статья 58-8 предусматривала наказания лицам, виновным в террористических актах, направленных против представителей советской власти, а также в совершении таких актов, тогда как статья 58-11 предусматривала наказание за контрреволюционную деятельность и пропаганду, а также за участие в контрреволюционных организациях.

Указанным лицам было предъявлено обвинение в создании «контрреволюционной террористической подпольной группы в Ленинграде»; описывались также цели и методы этой группы, в т. ч. и планы убийства Кирова. Все эти обвинения основывались на показаниях обвиняемых и некоторых родственников Николаева, которые те давали во время следствия. В конце обвинительного заключения приводились конкретные обвинения отдельным участникам этой группы.

Согласно обвинительному заключению, эта тайная группа была сформирована в 1933-1934 гг. В группе было руководящее ядро из восьми человек, которое, собственно, и являлось «Ленинградским центром». Остальным шести членам отводилась второстепенная роль. Утверждение о том, что они являются бывшими зиновьевцами, больше не упоминалось. Эти четырнадцать человек якобы были разделены на две подгруппы, действовавшие в определенной степени независимо друг от друга. Одну подгруппу возглавлял И. И. Котолынов, двадцатидевятилетний студент. Котолынов ранее был исключен из партии, как сторонник Зиновьева, однако потом был восстановлен21. Николаев якобы входил в группу Котолынова. По показаниям Николаева, другую подгруппу возглавлял тридцатипятилетний инженер Н. Н. Шатский. В отличие от других бывших оппозиционеров, Шатский не был членом партии, т. к. после исключения в 1927 г. за оппозиционную деятельность его так и не восстановили. Николаев в своих показаниях утверждал, что обе подгруппы активно планировали убийство Кирова. Если внимание Николаева было сосредоточено на рабочем месте Кирова в Смольном, то Шатский готовил убийство Кирова по месту жительства последнего. Обе подруппы также якобы готовили и убийство Сталина.

Помимо этого в обвинительном заключении говорилось, что группа была связана и с иностранными державами. Николаев якобы выражал надежду, что капиталистические государства нападут на Советский Союз, в чем он, Николаев, будет оказывать им всевозможное содействие. Следствие якобы выявило, что Николаев совместно с Котолыновым несколько раз посещал в Ленинграде консульство одного иностранного государства. При этом Николаев предположительно обсуждал с соответствующими лицами помощь, которую они могут предложить их группе, а также предоставлял консулу информацию по интересующим его вопросам. Однажды он якобы даже получил от этого консула 5 тыс. руб. на финансирование деятельности их группы. Через этого консула группа якобы поддерживала контакты с Троцким22.

Согласно обвинительному заключению, трое из четырнадцати обвиняемых признали свою вину, в т. ч. и Николаев. Большинство других признались только в принадлежности к тайной контрреволюционной группе и твердо отрицали какое-либо участие в подготовке убийства Кирова. То же самое относилось и к Котолынову, который, отказываясь признавать участие в данном убийстве, все же признал, по-видимому, свою ответственность за участие в контрреволюционной группе, активным членом и руководителем которой он был. Что касается Шатского, то он полностью отрицал свою вину. После того как обвинительное заключение было опубликовано, против обвиняемых началась кампания. На проводившихся по всей стране собраниях рабочие и служащие требовали немедленной казни этих людей. Пресса была полна статей и репортажей аналогичного содержания. Так, например, «Ленинградская правда» напечатала несколько сообщений и писем под общим заголовком «Враги народа должны быть уничтожены»23.

Судебный процесс состоялся 28-29 декабря; дело рассматривала Военная Коллегия Верховного Суда СССР под председательством В. В. Ульриха.

Все четырнадцать обвиняемых были приговорены к смертной казни. Приговоры были вынесены в соответствии с постановлением от 1 декабря, поэтому их немедленно привели в исполнение. Приговоры были лаконичны; в них, в частности, говорилось об опасности, грозящей стране из-за границы. Осужденные якобы потеряли всякую надежду на достижение своих целей исключительно путем террористических актов и надеялись на вооруженную интервенцию иностранных держав. В этой связи упоминались и предполагаемые контакты Николаева с иностранным консулом, который, как утверждало обвинение, давал ему деньги24. «Ленинградская правда» опубликовала 30 декабря редакционную статью «Приговор миллионов», в которой говорилось, что данный приговор выражает непреклонное желание рабочего класса уничтожить всех своих врагов раз и навсегда. В комментарии, опубликованном в тот же день, «Правда» поведала своим читателям, что осужденные «отребья зиновьевщины», наученные своими «вождями» ненависти к партии и советскому правительству, ничем не отличаются от деникинских шпионов25 и «героев» белогвардейской эмиграции26. В упомянутых выше публикациях в целом отражалось то же самое, что первоначально сообщалось советской публике о ходе следствия и процесса над Николаевым и его предполагаемыми сообщниками27. Прошло, однако, совсем немного времени, и события продолжали развиваться.

«Московский центр» и прочие козлы отпущения

Зиновьев, Каменев и некоторые другие бывшие оппозиционеры были арестованы в середине декабря, но из-за недостатка свидетельских показаний они не были привлечены к судебной ответственности. Тем не менее 16 января 1935 г. газеты сообщили, что Зиновьев, Каменев и семнадцать других подследственных также были привлечены к ответственности по статьям 58-8 и 58-11 Уголовного кодекса. Большинство обвиняемых были бывшими оппозиционерами, ранее исключенными из партии, однако восстановленными в ней после того, как они объявили о своем полном согласии с политикой партии.

Теперь официальное обвинение содержало утверждения о том, что Зиновьев, Каменев и семь других лиц создали «Московский центр», объединивший в себе «ряд наиболее активных членов бывшей антисоветской зиновьевской группировки», а также установили регулярные связи с «Ленинградским центром». «Московский центр» якобы не только просто поддерживал «Ленинградский центр» и настроенных таким же образом людей в других городах, но на протяжении нескольких лет выполнял роль политического центра, возглавляющего тайную контрреволюционную деятельность подобных групп в Москве и Ленинграде.

Это означало и его политическую ответственность за убийство Кирова. Как выразился один из обвиняемых, А. Ф. Башкиров: «Выстрел Николаева явился следствием его (Николаева) пребывания и воспитания в к.-р. троцкистско-зиновьевской организации». В целом эта организация «несет политическую ответственность за этот акт...»28

Во время расследования все обвиняемые признались в своем участии в деятельности «Московского центра» или других контрреволюционных групп; при этом Каменев признавал свою виновность только в событиях до 1932 г. Тем не менее в ходе следствия «не установлено фактов, которые дали бы основание предъявить членам «московского центра» прямое обвинение в том, что они дали согласие или давали какие-либо указания по организации совершения террористического акта, направленного против т. Кирова». Тем не менее их обвинили в том, что они знали о террористических настроениях в «Ленинградском центре» и поощряли их29.

Приговор, опубликованный 18 января, повторял обвинительное заключение. Зиновьев и трое других обвиняемых, считавшихся самыми активными участниками контрреволюционных групп, были приговорены к десяти годам тюремного заключения.

Пять человек получили по восемь лет тюрьмы, семь — по шесть лет, тогда как Каменев и двое других, как «менее активные участники», были приговорены к пяти годам тюремного заключения30.

В то же время было объявлено, что за участие в «контрреволюционных зиновьевских группах» 78 человек были приговорены к срокам от четырех до пяти лет лагерей или же приговорены к ссылке от двух до пяти лет. Все они были осуждены Особым совещанием НКВД. Среди тех, кто получил лагерный срок, были П. А. Залуцкий и некоторые другие из зиновьевцев, арестованных в Москве в середине декабря 1934 г. В другую группу осужденных входил еще один из московских зиновьевцев Г. И. Сафаров31.

Спустя некоторое время газеты опубликовали отчет о процессе сотрудников НКВД в Ленинграде. Начальник Ленинградского управления НКВД Медведь и ряд его коллег были смещены со своих постов и обвинены в пренебрежении своими служебными обязанностями. 23 января 1935 г. Медведь, двое его заместителей (Фомин и И. В. Запорожец) и 9 других сотрудников Ленинградского управления НКВД были отданы под суд. Согласно материалам, распространенным ТАСС, обвиняемые имели информацию о подготовке убийства Кирова, однако они не только продемонстрировали отсутствие бдительности, но и преступным образом пренебрегли самыми элементарными требованиями обеспечения государственной безопасности.

Медведь и Запорожец были приговорены к трем годам лагерей за «преступно-халатное отношение к служебным обязанностям по обеспечению государственной безопасности». Кроме одного, все остальные чекисты получили от двух до трех лет лагерей за «за халатное отношение к служебным обязанностям» или же «преступно-халатное отношение к служебным обязанностям». Этим одним чекистом был М. К. Бальцевич, который получил десять лет «за преступно-халатное отношение к служебным обязанностям по охране государственной безопасности и за ряд противозаконных действий при расследовании дел»32.

В основном публика получала соответствующую информацию через прессу. Кроме того, появился специальный документ для членов партии. Так, 18 января Центральный Комитет ВКП(б) выпустил под грифом «секретно» адресованное парторганизациям закрытое письмо, в котором излагалась официальная версия событий33. В этом письме, озаглавленном «Уроки событий, связанных с злодейским убийством тов. Кирова», содержался вывод о том, что это преступление было совершено группой зиновьевцев из Ленинграда, представлявших себя как «Ленинградский центр».

Идейным и политическим руководителем «Ленинградского центра» был «Московский центр» зиновьевцев, который не знал, по-видимому, о готовившемся убийстве Кирова, но точно знал о террористических настроениях «Ленинградского центра» и разжигал эти настроения. Их объединяла общая беспринципная, карьеристская цель — дорваться до руководства партией и правительством и получить во что бы то ни стало высокие посты. При этом зиновьевцы якобы утратили всякую надежду на то, что их поддержат массы; в партии их также не поддерживали. Сейчас они были просто «контрреволюционными авантюристами», прибегающими к «антисоветскому индивидуальному террору». Утверждалось также, что они имели связи с иностранным консульством в Ленинграде, «агентом немецко-фашистских интервенционистов». Также утверждалось, что возможностям партии и правительства по предотвращению данного убийства серьезно повредило отсутствие бдительности, проявленное ленинградскими парторганизациями, особенно Ленинградским управлением НКВД, которое еще за месяц перед убийством получало из различных источников данные о подготовке убийства Кирова, однако не приняло никаких эффективных мер по его предупреждению. В письме также говорилось, что Николаев, пытаясь поговорить с Кировым, за три недели до убийства был арестован около автомобиля последнего, когда тот садился в автомобиль. Николаев предъявил свой партийный билет, и его даже не обыскали.

Московские показательные процессы — окончательная сталинская версия

Прошло еще 18 месяцев, прежде чем появилась новая «информация» по делу об убийстве Кирова. Это случилось во время первого из больших публичных судебных процессов, часто именуемых московскими показательными процессами. Процесс начался в августе 1936 г.; в результате процесса все шестнадцать обвиняемых были приговорены к смерти и расстреляны.

В адресованном членам партии вышеупомянутом письме от 18 января 1935 г. содержался призыв о повышении бдительности перед лицом опасности в лице коварных оппозиционеров, которые утверждали, что поддерживают партию, однако на самом деле выступали против ее курса. Данное письмо, однако, не распространялось на предъявляемые оппозиционерам обвинения. Напротив, в нем делался вывод, что «очаг злодеяния — зиновьевская антисоветская группа» — разгромлена до конца34. Теперь, однако, можно было и усилить обвинения. Так, Зиновьев, Каменев и двое проходивших по январскому процессу годом ранее, Г. Е. Евдокимов и И. П. Бакаев, теперь обвинялись не только в том, что знали о террористических целях своих сторонников в Ленинграде, но и в том, что принимали прямое участие в организации убийства Кирова35. Их также обвинили в формировании «блока» с троцкистами и с самим Троцким. Эти четверо вместе с троцкистами И. Н. Смирновым, В. А. Тер-Ваганяном и С. В. Мрачковским, которые также проходили как обвиняемые по этому делу, якобы образовали объединенный центр, основная цель которого заключалась в организации убийств высших руководителей партии и правительства. Для реализации этой цели объединенный центр организовал специальные террористические группы, которые разрабатывали планы убийства Сталина и других высших руководителей. Одна из этих террористических групп, к которой принадлежал Николаев, и убила Кирова «по прямому приказу Зиновьева и Л. Троцкого и под прямым руководством объединенного центра»36. Кроме этих семи человек, в членстве в тайной террористической зиновьевско-троцкистской организации обвинялись еще девять человек, которые якобы принимали участие в подготовке убийства Сталина и руководителей советского государства37. Организация убийства Кирова была центральным обвинительным пунктом данного судебного процесса. По показаниям обвиняемых, решение об убийстве Кирова было принято заговорщиками во время встречи на квартире Каменева в Москве летом 1934 г. Кроме Каменева, на данной встрече, как предполагалось, присутствовали Зиновьев, Евдокимов, Бакаев, Тер-Ваганян и еще двое лиц. Также указывалось на то, что действующий от имени «объединенного центра» Зиновьев отдал прямой приказ Бакаеву об организации убийства Кирова.

Осенью Бакаев был послан в Ленинград с тем, чтобы проверить подготовку ленинградскими террористами убийства Кирова. Бакаев якобы встречался с членами «Ленинградского центра» (в т. ч. с Николаевым) и обсуждал с ними подготовку данного убийства. Как сказал Котолынов, «Ленинградский центр» организовал постоянную слежку за Кировым, его убийство оказалось нетрудным делом. Николаев подробно описал, как ему удалось выяснить, когда именно Киров вышел из дома и направился в Смольный, что у него была возможность убить его как поблизости от Смольного, так и внутри здания. Он якобы также пытался организовать встречу с Кировым для того, чтобы застрелить его, однако это у него не получилось38. Данный открытый процесс привлек большое внимание прессы. Отчеты о судебных заседаниях переводились на английский и другие языки.

Все эти события, судебное разбирательство, а также первый московский показательный процесс, связанные с убийством Кирова, были отражены в 1936 г. в «Большой советской энциклопедии» в большой статье о Кирове. В ней он изображался принципиальным последователем Сталина; отмечалось его бескомпромиссное отношение к бывшим оппозиционерам, особенно к руководителям «троцкистско-зиновьевской» оппозиции. Что касается самого убийства, то о нем писалось, что Николаев убил Кирова по прямому приказу Зиновьева и Троцкого, которые, в свою очередь, сотрудничали с гестапо для восстановления капитализма в Советском Союзе путем организации убийств руководителей советского государства39.

Следующий публичный процесс против Пятакова, Радека и некоторых других лиц, проходивший в январе 1937 г., содержал мало новой информации об убийстве Кирова. Подсудимые обвинялись в том, что они создали тайный «параллельный центр», который якобы должен был приступить к активным действиям только в случае обнаружения властями «объединенного центра» Зиновьева и Смирнова. Обвиняемым также инкриминировался промышленный саботаж (диверсии) и шпионаж. Убийство Кирова упоминалось при этом лишь косвенно. Радек, однако, показал, что члены его группы якобы помогали «объединенному центру» в организации убийства Кирова. Тем не менее данная группа так и не была задействована40.

В ходе третьего большого показательного процесса в марте 1938 г. Бухариным, Рыковым и Ягодой продолжала разрабатываться официальная версия убийства Кирова. Во-первых, в обвинении утверждалось, что с самого начала Бухарин, Рыков и «правые уклонисты» принимали участие в троцкистско-зиновьевском заговоре, по которому планировалось убийство Кирова. Во-вторых, в этом заговоре якобы принимали активное участие руководители НКВД. Бывший нарком НКВД Ягода утверждал, что Авель Енукидзе, который якобы принадлежал к «правотроцкистскому блоку», говорил ему, что данный «блок» принял решение об убийстве Кирова41. Енукидзе был членом Центрального Комитета партии и секретарем Центрального Исполнительного Комитета СССР; тем не менее он несколькими месяцами ранее впал в немилость и был казнен.

По показаниям Ягоды, Запорожец, один из заместителей начальника Ленинградского управления НКВД, приходил к нему в Москве и сообщал, что в Ленинграде был арестован некий человек с портфелем, в котором находились револьвер и дневник. По словам Запорожца, он освободил этого человека. Ягода же якобы приказал Запорожцу не чинить никаких препятствий убийству Кирова42. Показания Ягоды по этому последнему пункту представляются весьма двусмысленными; кроме того, в своем последнем слове на суде он отказался как от участия в организации убийства Кирова, так и во всем этом заговоре43. Секретарь Ягоды П. П. Буланов, который также находился в числе обвиняемых, утверждал, что Ягода якобы рассказывал ему о почти что полном раскрытии заговора, когда Николаев незадолго перед убийством был случайно арестован и у него в портфеле были обнаружены револьвер и блокнот. Его освобождение тогда обеспечил Запорожец44.

Вниманию общественности было предложено еще одно подозрительное событие, которое позднее широко обсуждалось. Это связано с судьбой Борисова, сотрудника НКВД, который являлся телохранителем Кирова во время нахождения того в Смольном. Когда Киров в тот роковой декабрьский день шел в свой кабинет, расположенный на втором этаже, Борисов якобы отстал от него. По показаниям Буланова, Борисов был соучастником убийства, но погиб в автомобильной аварии по пути на допрос. Этот дорожный инцидент якобы был организован Запорожцем, который опасался, что Борисов поможет раскрыть сообщников убийцы45. Буланов также утверждал, что Ягода демонстрировал исключительную и необычную предупредительность по отношению к Медведю и Запорожцу после их ареста и суда. Он якобы обеспечил надлежащую заботу об их семьях. Перед их отправкой в лагерь он якобы встречался с ними. По его словам, Ягода также организовал их отправку в места заключения не обычным тюремным транспортом, а в специальном железнодорожном вагоне46.

Теперь сталинская версия убийства Кирова была окончательно сформулирована: данное убийство было задумано и организовано зиновьевско-троцкистским центром под руководством Зиновьева, который имел контакты с находившимся за границей Троцким; в нем также принимали участие правые уклонисты, руководимые Бухариным и Рыковым. Этот зиновьевско-троцкистский блок якобы общался с подчиненным ему «Ленинградским центром», который непосредственно работал над реализацией планов убийства. Само убийство осуществил Николаев, один из членов вышеупомянутого «Ленинградского центра». Роль правых уклонистов состояла в том, чтобы через Ягоду блокировать действия НКВД. Енукидзе довел этот план до сведения Ягоды, который, в свою очередь, сообщил о них Запорожцу. Действуя под прикрытием Запорожца и других неназванных сотрудников НКВД, Николаев смог осуществить задуманное убийство.

Сталинская версия убийства Кирова была конспективно изложена в печально известной книге «История Всесоюзной коммунистической партии (большевиков): Краткий курс», изданной в 1938 г.47 В ней утверждалось, что основным идейным руководителем и организатором «этой банды убийц и шпионов» был Троцкий. Зиновьев, Каменев и «их троцкистское охвостье» оказывали помощь Троцкому и действовали в соответствии с его контрреволюционными указаниями. В то же время подчеркивалось, что самый важный урок, который партийные организации должны извлечь из показательных процессов и убийства Кирова, — это необходимость повысить бдительность всех членов партии. В 1935 г. партийные документы были тщательно пересмотрены с тем, чтобы обеспечить чистку партийных рядов от ненадежных элементов.

За период с момента убийства Кирова в 1934 г. и до публикации «Краткого курса истории партии» в 1938 г. сталинская версия этого события существенно изменилась. После некоторого замешательства в течение первых дней, когда ленинградские органы безопасности спешно разрабатывали иностранный след, следствие принялось в Ленинграде за Зиновьева и его настоящих и бывших сторонников48. Сам Зиновьев и его ближайшие сторонники в Москве были первоначально приговорены к тюремному заключению за поощрение «террористических настроений» своих последователей в Ленинграде; во время первого московского показательного процесса они были осуждены за организацию убийства Кирова. Теперь к ответственности в рамках данного дела привлекались также Троцкий и его бывшие сторонники. Во время третьего московского показательного процесса в убийстве Кирова были обвинены и правые уклонисты, которых возглавлял Бухарин. В «Кратком курсе истории партии» издания 1938 г. Троцкий стал главной фигурой в этом заговоре. Враги изменились, их использовали так, как это было нужно Сталину для сведения счетов со своими противниками.

После Второй мировой войны облик врага еще более усложнился. В 1953 г., т. е. в год смерти Сталина, в свет вышло второе издание «Большой советской энциклопедии». В биографической статье о Кирове Николаев теперь упоминался как «агент империалистич. разведки»: к нему применили стандартное выражение, которое применялось к западным державам в разгар «холодной войны»49.

Версия событий Никиты Хрущева

Версия убийства Кирова, сформулированная в ходе трех больших московских показательных процессов, оставалось официальной советской версией на протяжении 18 лет. В феврале 1956 г. на XX съезде КПСС в своей ставшей впоследствии знаменитой речи на закрытом заседании Хрущев развенчал культ личности Сталина и проанализировал отдельные аспекты сталинской политики, в т.ч. репрессии, которым подверглись большинство делегатов и членов ЦК, избранных в 1934 г. на XVII съезде партии. Данное выступление положило начало пересмотру официальной версии убийства Кирова. Как сказал Хрущев, «обстоятельства убийства Кирова до сегодняшнего дня содержат в себе много непонятного и таинственного и требуют самого тщательного расследования»50. По его словам, есть все основания думать, что убийце Кирова Николаеву кто-то помогал из людей, обязанных охранять Кирова. Как утверждал Хрущев, за полтора месяца до убийства Николаев был арестован за подозрительное поведение, но был выпущен, при этом его даже не обыскали. Крайне подозрительным, по мнению Хрущева, является и то обстоятельство, что при аварии автомобиля, на котором 2 декабря 1934 г. везли на допрос прикрепленного к Кирову чекиста, погиб только этот чекист, а никто из сопровождающих его лиц при этом не пострадал. Далее Хрущев сказал, что после убийства Кирова руководящие работники Ленинградского управления НКВД были сняты с работы и подвергнуты очень мягким наказаниям, однако в 1937 г. их расстреляли. Возможно, для того, чтобы замести следы настоящих организаторов убийства Кирова.

Хотя этот «закрытый доклад» Хрущева в Советском Союзе в то время не был опубликован, однако на него постоянно ссылались на партсобраниях по всей стране. В скором времени один из вариантов этой речи оказался за границей, где она и была напечатана51. Следует отметить, что содержание той части речи, которая относилась к убийству Кирова, в целом не расходилось с его официальной сталинской версией. Новым в ней было то, что Хрущев подробно рассказал о некоторых подозрительных обстоятельствах убийства, которые, по его мнению, так и остались невыясненными; другими словами, официальная версия событий была неточной или же что-то скрывала. Что именно она скрывала, Хрущев не сказал. Однако, указав на то, что террор против руководящих кадров партии был развязан сразу после убийства Кирова, он тем самым ясно намекал на связь этих событий. Невысказанное предположение о том, что это убийство на самом деле планировалось Сталиным как предлог для развязывания террора, витало в воздухе.

Примерно через полтора года, а точнее в июне 1957 г., был созван пленум Центрального Комитета партии, на котором Хрущев сполна рассчитался со своими соперниками по власти — Молотовым, Маленковым и Кагановичем.

Он заявил, что Молотов и Каганович были замешаны в деле убийства Кирова, и теперь он полностью уверен в том, что охранник Кирова Борисов действительно был убит по дороге на допрос, куда его везли по требованию Сталина. Согласно протоколу июньского пленума ЦК КПСС Хрущев заявил следующее:

 

Я до сих пор не могу понять всех обстоятельств смерти Кирова. Многое осталось невыясненным. Непонятно, почему нужно было, когда по гиб Киров и в Ленинград приехали Сталин и другие товарищи и везли на допрос Борисова — охранника Кирова, надо было по дороге его убить. Борисова убили и сказали, что он убит в результате столкновения машин. Оставшийся в живых шофер рассказал, что чекист52 вырвал у него руль, направил машину в дом, и он услышал шум в кузове, а когда вышли, охранник Борисов был убит. Теперь установлено, что два чекиста, находившиеся в машине, убили Борисова ломиками. Кому это нужно было? Ясно, что это нужно было, чтобы скрыть следы. Я и сейчас не верю, что к этому делу имеет отношение Зиновьев. С Троцким, Бухариным и Зиновьевым мы вели идейную борьбу и разгромили их. Но после убийства Сергея Мироновича Кирова сотни тысяч людей легли на плаху. Зачем это нужно было? Это и сейчас является загадкой, а нужно было бы разобраться. Но разве Молотов разберет? Нет. Он дрожит перед этим, он боится даже намека по этому вопросу; Каганович в таком же положении53.

Протоколы пленумов ЦК в то время не публиковались. Тем не менее нет ничего удивительного в том, что содержание хрущевских откровений все же стало известным (по крайней мере членам партии), — так же как это случилось годом ранее с его «закрытым докладом». Через четыре года, на XXII съезде КПСС в 1961 г., его взгляды были опубликованы в прессе. На съезде он сосредоточил свое внимание на двух подозрительных обстоятельствах, ранее упомянутых в его закрытом выступлении. Полагалось, что Николаев арестовывался по крайней мере дважды, и оба раза при нем было найдено оружие. Однако и в одном, и в другом случае его освобождали «по чьим-то указаниям». Также Хрущев упомянул, что по какой-то причине охранник Кирова отстал от него, хотя, по инструкции, должен был находиться рядом с охраняемым лицом. Что касается смерти охранника Борисова, который, как ранее полагалось, погиб в результате автомобильной аварии, то теперь Хрущев утверждал, что на самом деле охранник был убит54.

Хрущев все еще избегал прямых обвинений в адрес Сталина, однако при этом он давал понять, что потребуются очень большие усилия для того, чтобы установить, кто же виновен в смерти Кирова. Тем не менее контекст, в котором он упоминал убийцу, свидетельствовал о том, что он считает Сталина замешанным в заговоре с целью совершения данного убийства. Хрущев снова заговорил об убийстве Кирова на XXII съезде партии, сказав, что после данного события в стране начались массовые репрессии. Он закончил следующими словами: «Товарищи! Наш долг тщательно и всесторонне разобраться в такого рода делах, связанных со злоупотреблением властью»55.

Для Хрущева вопрос о роли Сталина имел огромную политическую важность, т. к. признание личной ответственности Сталина за злоупотребление властью снимало с партии и «социалистического государства» любую вину за данное преступление и развязанный вслед за ним террор. Таким образом, дело Кирова стало одним из ключевых аспектов хрущевской политики «развенчания культа личности», конечная цель которой заключалась в сохранении легитимности коммунистического режима. Кроме того, как мы уже видели, оно было одним из аспектов его борьбы за власть с теми сторонниками Сталина, которые все еще продолжали оставаться у власти.

Комиссии по расследованию убийства Кирова во времена Хрущева и Горбачева

Во времена правления Хрущева было создано несколько комиссий по расследованию убийства Кирова и других событий сталинского периода. Первая такая комиссия под председательством секретаря ЦК П. Н. Поспелова была создана в декабре 1955 г. с целью расследования репрессий против делегатов XVII съезда партии, состоявшегося в 1934 г. Поспелов, как считается, также составлял проект закрытого выступления Хрущева. Комиссия Поспелова занималась и расследованием убийства Кирова56. Она пришла к заключению, что приказ об убийстве Кирова отдал Сталин. Но этот вывод основывался на признаниях подследственных, которые они давали при расследовании дела Ягоды, обвиненного в организации данного убийства на третьем московском показательном процессе в 1938 г. Известно, однако, что эти признания были выбиты из подследственных с помощью пыток для того, чтобы сфабриковать дело против Ягоды. Таким образом, они были ненадежными; кроме того, в ходе процесса некоторые из обвиняемых (включая сюда и самого Ягоду) частично отказались от своих признаний. Таким образом, версия комиссии Поспелова была очень похожа на старую сталинскую версию 1938 г. — только теперь источником приказа об убийстве Кирова был назван не «правотроцкистский блок», а Сталин.

В апреле 1956 г., вскоре после окончания XX съезда партии, Президиум Центрального Комитета КПСС создал новую комиссию по расследованию дела Кирова на этот раз во главе с Молотовым. Ее наделили самыми широкими полномочиями; в частности, она должна была изучить и обстоятельства убийства Кирова. Деятельность комиссии Молотова является ярким примером того, как расследование убийства Кирова после XX съезда партии использовалось в политической борьбе внутри советского руководства57. В состав комиссии входили 9 человек, трое из которых принадлежали к числу наиболее известных «старых сталинцев» и противников Хрущева: Молотов, Каганович и Ворошилов. Шесть остальных были более молодыми членами ЦК и сторонниками Хрущева, в т. ч. Поспелов и Николай Шверник, член президиума ЦК КПСС и председатель Комиссии партийного контроля.

По всей видимости, комиссия была образована в результате компромисса. В силу своего присутствия в комиссии «сталинисты» имели возможность уйти от разоблачения в соучастии во многих преступлениях Сталина, но, т. к. они были в меньшинстве, на них было легче оказывать давление. Для Хрущева также было чрезвычайно важно, чтобы подписи этих партийных деятелей под отчетом комиссии дополнительно подтвердили бы правдивость ее выводов. Хрущев очень надеялся на то, что хотя в отчете комиссии и будут материалы, которые очень не понравятся «сталинистам» — членам комиссии, однако они, следуя старой партийной традиции вынесения единогласных решений, в любом случае поставят под отчетом свои подписи.

Первоначально комиссии не удалось прийти к согласию в формулировке новой интерпретации убийства Кирова. Молотов и его союзники настаивали на том, что данное убийство носило политический характер, и старались направить расследование на изучение того, участвовали или не участвовали в заговоре ленинградские зиновьевцы. По имеющимся данным, Молотов до последнего защищал официальную версию 1934-1935 гг. и пытался доказать, что суд над Николаевым и тринадцатью другими обвиняемыми был справедливым. Тем не менее материалы, предоставленные КГБ и Генеральной прокуратурой Советского Союза, ясно свидетельствовали о том, что Николаев действовал в одиночку, а обвинения против других «соучастников» были сфабрикованы.

После продолжительного перерыва комиссия в ноябре 1956 г. возобновила свою работу. Отчет был составлен и передан Президиуму ЦК КПСС в декабре того же года. Содержащиеся в отчете выводы были, очевидно, результатом компромисса, в них было много несоответствий и противоречий. Так или иначе, но это все же был триумф Молотова. Существование множества внутренних и внешних врагов Советского Союза в 1920- 1930-х гг. оправдывало проводившиеся в то время репрессии. Комиссия пришла к заключению, что убийство Кирова представляло собой политическое преступление, совершенное Николаевым при попустительстве тех, кто отвечал за безопасность Кирова58. «Николаев был резко антисоветски настроен»; предполагалось также, что он был сторонником Зиновьева. При этом подтверждалось, что не было найдено никаких убедительных доказательств существования «преступных организационных связей» между Николаевым и прочими лицами, обвиненными по делу «Ленинградского центра». Но в реальности, по всей видимости, никакого такого центра вообще не существовало. В отчете было указано, что процесс по делу «Московского центра» в январе 1935 г., в рамках которого Зиновьев, Каменев и несколько других лиц были осуждены за политическую причастность к данному убийству, был справедливым. Хотя какие-либо свидетельства прямого участия Зиновьева и Каменева в заговоре против Кирова отсутствуют, тем не менее, как указывалось в отчете, нет никаких оснований пересматривать дела осужденных в рамках московских показательных процессов 1936-1938 гг., т. к. они были осуждены за деятельность, подрывающую строительство социализма в Советском Союзе. Другими словами, осужденные заслужили свою участь, потому что они действовали против партии.

Скорее всего, причины такого выдержанного в сталинском духе заключения лежат в политическом векторе развитии страны после XX съезда партии, проходившего в феврале 1956 г. Разоблачение сталинских преступлений вызывало брожение в партии и послужило причиной просталинских бунтов в Грузии. Произошли также связанные с этим волнения и в ряде «стран народной демократии» в Восточной Европе. Так, в июне 1956 г. проходили антисталинские демонстрации в Польше, а в октябре в Венгрии разразилось восстание, подавленное советскими войсками.

В апреле 1957 г. комиссия составила новый отчет; на этот раз основное внимание в нем было сосредоточено на изучении автомобильной аварии, в которой погиб охранник Кирова Борисов. Она пришла к выводу, что невозможно установить, погиб ли Борисов в результате автомобильной аварии или же стал жертвой убийства. Отчет рекомендовал более тщательно расследовать данное происшествие. Что касается самого убийства Кирова, то здесь комиссия просто повторила свое заключение от декабря 1956 г., в котором говорилось, что «террорист Николаев» убил Кирова по политическим причинам. Никакого решения по результатам работы комиссии принято не было59.

Хрущеву вряд ли понравились результаты работы комиссии Молотова. В 1960 г. была создана новая комиссия по расследованию убийства под руководством Шверника, который ранее входил в состав комиссий Поспелова и Молотова. В окончательном отчете первой комиссии Шверника говорилось, что «убийство Кирова было организовано и осуществлено работниками НКВД по указанию Сталина. Охранник С. М. Кирова оперкомиссар Борисов, вызванный на допрос к Сталину 2 декабря 1934 г., погиб не в результате автомобильной аварии, а был умышленно убит сопровождавшими его работниками НКВД»60.

Данное заключение больше соответствовало точке зрения Хрущева. Тем не менее в отчете комиссии имелись значительные недостатки. Так, в 1989 г. Генеральный Прокурор СССР А. Я. Сухарев сообщил, что выводы, изложенные в отчете комиссии, противоречат как материалам суда над Николаевым и другими обвиняемыми, так и данным проводившихся позднее расследований61.

На XXII съезде партии, который проходил осенью 1961 г., Хрущев заявил, что «надо еще приложить немало усилий, чтобы действительно узнать, кто виноват в его гибели»62.

В мае того же года, т. е. за несколько месяцев перед съездом, была создана новая комиссия, которую снова возглавил Шверник63. В состав этой комиссии вошли представители Центрального Комитета партии, Центральной контрольной комиссии, Генеральной прокуратуры СССР и органов госбезопасности (КГБ). Эта комиссия действовала три года, и представила обширные материалы по политическим показательным процессам, проводившимся в сталинские времена. В одном из ее отчетов утверждалось, что дела против Ленинградского и Московского центров были сфальсифицированы и что из четырнадцати осужденных по делу «Ленинградского центра» в убийстве Кирова был виновен только один Николаев64.

Что касается убийства Кирова, то вышеназванная комиссия подтвердила те выводы, к которым пришла комиссия Молотова, и тем самым отвергла выводы первой комиссии Шверника. Тем не менее большинство членов комиссии выразили мнение, что обстоятельства убийства Кирова все еще требуют дополнительного тщательного расследования. В 1963-1967 гг. расследование продолжалось; теперь его возглавлял Арвид Пельше, член Центрального Комитета и будущий член Политбюро партии65. Комиссия Пельше, начавшая свою деятельность в 1963 г., представила свой отчет только в 1967 г. Как и другие подобные отчеты, он никогда не был опубликован. Данная комиссия тоже пришла к выводу, что убийство Кирова было в одиночку совершено Николаевым. Что касается Борисова, то комиссия посчитала, что он погиб в результате несчастного случая в автомобильной аварии66. Так что никакого заговора комиссия не нашла, и имя Сталина в связи со смертью Кирова также не упоминалось.

* * *

Один из ключевых аспектов сталинской версии убийства Кирова в хрущевские времена претерпел существенные изменения. Так, теперь вообще не упоминались Ленинградский и Московский центры; пропали и всевозможные инсинуации на тему участия в убийстве Зиновьева или его сторонников.

Поворотным пунктом стал ХХП съезд партии в 1961 г., где открыто прозвучала критика Сталина. Еще в 1960 г. официальная «История партии» описывала это убийство следующим образом:

«Задержанный на месте преступления убийца был проникнут чувством вражды и ненависти к руководящим деятелям партии... был озлобленным отщепенцем, общался с некоторыми бывшими участниками зиновьевской антипартийной группы. Он состоял в рядах партии, имел на руках партийный билет и, прикрываясь им, совершил злодейское преступление»67.

Однако в следующем издании данной книги, через два года, этот же абзац выглядел так:

«Задержанный на месте преступления убийца был проникнут чувством вражды и ненависти к партии и ее руководящим деятелям... Озлобленный отщепенец, исключавшийся ранее из партии, прикрываясь партийным билетом, совершил злодейское преступление. Это было заранее продуманное преступление, обстоятельства которого, как сообщил Н. С. Хрущев на XXII съезде КПСС, еще выясняются»68.

В 1962 г. в следующем издании «Истории партии» также говорилось, что убийство Кирова использовалось Сталиным как повод для репрессий в отношении всех, кто ему не нравился69. Аналогичная формулировка присутствовала и в официальной «Истории СССР», изданной в 1964 г.: Сталин использовал данное убийство в качестве предлога для репрессий против партийных кадров70. В «Истории партии» (1962 г. издания) о существовании оппозиции на XVII съезде партии упоминалось следующим образом: Многие делегаты съезда, прежде всего те из них, кто был знаком с завещанием В. И. Ленина, считали, что наступило время переместить Сталина с поста генсека на другую работу»71.

Во время подготовки к изданию 9-го тома «Истории Советского Союза» в 1964 г. проект соответствующего текста был разослан на отзыв ученым-историкам Отделения истории Академии Наук СССР. В этом тексте описывались московские показательные процессы, а также сопутствующие им обстоятельства, из них следовало, что законность во время проведения процессов была серьезно нарушена. Подобный текст в значительной степени умалял ценность показаний по убийству Кирова, сделанных в ходе этих процессов. Однако данный текст никогда не был опубликован.

После отставки Хрущева в том же году политический климат в Советском Союзе значительно изменился. Критика сталинского периода поутихла, а непростые вопросы по истории сталинского времени в период правления Брежнева были задвинуты в дальний ящик. Так, в издании «Истории Советского Союза» 1971 г. имя Сталина в связи с убийством Кирова вообще не упоминается. Никаких намеков на заговор с целью убийства Кирова больше не делалось, на первый план выдвигались личные мотивы преступления Николаева. В издании «Истории партии» говорилось, что это убийство «было актом политического террора», а убийца «ненавидел партию и ее руководителей». В различных изданиях «Истории партии» в период правления Брежнева имя Сталина в связи с убийством Кирова также никогда не упоминалось72.

После завершения работы комиссии Пельше прошло двадцать лет, когда дело Кирова в Советском Союзе было снова поднято, т. к. во времена горбачевской перестройки «белые пятна» в истории Советского Союза снова начали занимать внимание общественности. Поэтому в сентябре 1987 г. при Политбюро была создана новая комиссия «для дополнительного расследования материалов, связанных с репрессиями 1930-х, 1940-х и начала 1950-х годов». В первый год ее деятельности комиссию возглавлял М. С. Соломенцев, однако в октябре 1988 г. председателем этой комиссии был назначен член Политбюро, один из ближайших соратников Горбачева Александр Яковлев73. Одним из дел, которые рассматривала комиссия Яковлева, было убийство Кирова. В одном из ее отчетов от 14 июня 1990 г. говорилось следующее: «Всесторонний и глубокий анализ всех документов и материалов дает основание к выводу — террористический акт в отношении С. М. Кирова 1 декабря 1934 года был подготовлен и осуществлен одним Николаевым»74. В пояснении, составленном Председателем Военной Коллегии Верховного Суда СССР Н. Петуховым и его коллегой В. Хомчиком, было дано заключение, что «в настоящее время не установлено каких-либо объективных данных, которые бы свидетельствовали, что в организации и совершении 1 декабря 1934 года убийства Кирова участвовали или были к этому причастны иные, кроме Николаева, лица или организации»75. Это и было последнее официальное заключение по делу Кирова перед развалом Советского Союза в конце 1991 г. Есть основания полагать, что Яковлев, председатель данной комиссии по расследованию, был не очень доволен этим заключением. По его мнению, это расследование выполнялось на недостаточно широкой документальной базе и заранее предполагало, что Сталин был замешан в убийстве Кирова76.

Таким образом, мы видим, что убийство Кирова было в высшей степени политизированным делом не только во времена Сталина, но также и при Хрущеве, Брежневе и Горбачеве. Критики Сталина — Хрущев, Горбачев и их ближайшие сторонники — искали подтверждения того, что в это убийство был замешан Сталин. Это было частью их усилий, направленных на упрочение собственных позиций во власти, а также спасение «лица» советского социализма. Вина за совершенные Сталиным преступления возлагалась только на него самого и царивший культ личности, а не на социализм. Противники Хрущева рассматривали такие усилия как стремление дискредитировать их деятельность во времена Сталина и, по возможности, поддерживали сталинскую версию убийства Кирова. После падения Хрущева в 1964 г., во времена правления Брежнева, самым безопасным было признано «забыть» об этом деле, как и о других «белых пятнах» в истории Советского Союза.

* * *

Материалы работы всех вышеупомянутых комиссий являются самыми важными источниками информации по делу Кирова. Ни одна из этих комиссий так и не представила окончательного отчета, т. к. это не отвечало политическим целям членов комиссий. Но недавно исследователям стали доступны материалы той огромной работы, которую проделали эти комиссий. Расшифровки стенограмм и документы, а также рассмотренные ими материалы публиковались в российских газетах и журналах историками, получившими доступ к отдельным частям архивных документов. Некоторые из них были переведены и опубликованы за границей. Также общественности был открыт доступ к архивным материалам по Ежову и другим важным фигурантам из его ведомства. Кроме того, недавно были опубликованы и некоторые промежуточные отчеты этих комиссий. Данная книга написана на основе этих материалов и сведений из других источников.

 

 

Глава 6. СЛУХИ, СПЕКУЛЯЦИИ И ВЕРСИИ ИСТОРИКОВ

 

Современные популярные слухи об убийстве Кирова

Сразу после убийства появилось множество слухов и толков, которые циркулировали среди членов партии, простых граждан, дипломатического корпуса в Москве и за границей. Реакция простых граждан на это убийство хорошо задокументирована: сразу после убийства в Ленинграде были получены сотни агентурных данных об отношении народа к этому преступлению. Данные материалы изучала историк Сара Дэвис, и представленные далее материалы частично основаны на ее находках1.

Как мы уже видели, первоначальные отчеты об убийстве, опубликованные в прессе 2 декабря, были очень краткими. Об убийце из сообщений прессы было известно лишь то, что им руководили «враги рабочего класса», что он арестован, что его личность надлежащим образом установлена. Многочисленные слухи возникли из-за отсутствия каких-либо данных. Одни говорили, что Киров совершил самоубийство. Другие утверждали, что он еще жив: кто-то якобы видел, как 2 декабря он покинул больницу и направился в Смольный. Поэтому многие люди приходили туда, чтобы хотя бы мельком увидеть его.

Появились истории о других лицах, которых уже якобы нет в живых, в т. ч. и о заместителе Кирова Чудове. Он, как говорили, был убит или совершил самоубийство. Кроме того, якобы имели место покушения и на других политических руководителей, особенно много историй было про Кагановича. Упорно циркулировали слухи о смерти знаменитого писателя Максима Горького.

Ходили также толки и пересуды о том, кем является убийца Кирова, особенно людей интересовал вопрос, был ли он членом партии. После того как 3 декабря появилось сообщение о личности убийцы (но без упоминания о том, что Николаев является членом партии), подобные толки не прекратились. По слухам, начальник Ленинградского управления НКВД Медведь запрещал работникам Смольного сообщать кому-нибудь любую информацию об убийце, в т. ч. «учреждениям и корреспондентам, особенно корреспондентам иностранных газет»2.

Потребность публики в информации оставалась неудовлетворенной. Люди, которые знали Николаева и его родственников, говорили о его прошлом. Кто-то предпочитал рассказывать о нем более или менее правдоподобные истории: что он якобы является сотрудником НКВД, что он умственно недоразвит и т. п. Поговаривали даже, что он был незаконнорожденным сыном Кирова!

Исследователь Сара Дэвис разделила спекуляции на тему мотивов, которыми руководствовался Николаев, на четыре группы: секс, политические конфликты, экономическая ситуация и «враги», которые фигурировали во множестве вариантов.

Например, говорили: «Кирова убили потому, что у него было много женщин»; «Киров был известен в Ленинграде как большой любитель побегать за каждой юбкой; у него были шашни со всеми обкомовскими дамами». И, наконец, очень конкретно: «Кирова связывали любовные отношения с женой Николаева Мильдой Драуле». Как мы видели, подобная версия мотива убийства играла большую роль как в то время, так позже.

Ходили разговоры о том, что причиной убийства были политические конфликты между местными лидерами или с центральным политическим руководством. Видимо, у Кирова были определенные политические разногласия с другими ленинградскими партийными лидерами, например с Чудовым и Угаровым. Но в данной группе слухов о версиях, однако, наиболее вероятным было предположение, что за убийством стоял Сталин, который организовал все это дело.

Версия об ответственности Сталина за убийство Кирова возникла сразу же после убийства. В популярной частушке пелось:

Эх, огурчики мои, да помидорчики,

Сталин Кирова убил да в коридорчике.

Другие связывали убийство ленинградского лидера с напряженным экономическим положением, с введением карточек на основные продукты питания, на хлеб. Ходили разговоры, что Кирова убили рабочие за то, что он якобы урезал нормы выдачи продуктов по карточкам. (Непосредственно перед его убийством было объявлено, однако, о решении отменить карточную систему.) Однако многие жители Ленинграда восприняли это пессимистически и опасались резкого роста цен на основные продукты питания3. Например, ходили слухи о забастовках в некоторых цехах завода «Красный путиловец», после того как рабочим стало известно о решении отменить карточную систему, а один рабочий якобы пошел в Смольный и убил там Кирова4.

Как мы уже знаем, согласно первой версии террористический акт совершили «враги рабочего класса». Первая официальная реакция состояла в обычных нападках на «белогвардейцев»; она также поощряла спекуляции на тему вовлеченности в убийство Кирова иностранных держав. Так, один рабочий утверждал, что Кирова убил немец, работающий в Ленинграде, и что Германия объявит войну Советскому Союзу в случае, если его не освободят. Другие предполагали, что ответственность за это убийство несут иностранные государства: Финляндия, Турция и Польша5. Как сказал один рабочий завода имени Сталина, «нет сомнений, что в убийстве Кирова замешаны иностранные державы». Еще один ленинградский рабочий, на этот раз текстильной фабрики «Красная заря», полагал, что убийца Кирова был связан с оппозиционными кругами6. Как мы видим, слухи, распространяемые многими людьми о подоплеке убийства/мотивах убийцы, основывались на необоснованных домыслах. Они, с одной стороны, по большей части рождались фантазией народа, но, с другой, сообщения властей, предполагавших участие в данном преступлении иностранных государств, очень способствовали их распространению. Однако ключевой версией этого преступления являлось убийство в состоянии аффекта или же политический конфликт в руководстве партии. При этом многие полагали, что в деле может быть замешан Сталин.

Власти энергично боролись с распространением подобных слухов. Как уже упоминалось ранее, Медведь издал специальное распоряжение для работников Смольного: ни при каких обстоятельствах не раскрывать посторонним какую-либо информацию о Николаеве. Если же кто-либо обращался к работнику Смольного с просьбой сообщить ему такие сведения, то об этом следовало немедленно извещать органы НКВД. Через день после убийства Кирова один рабочий завода «Светлана» был исключен из партии за распространение слухов о том, что Киров убит из-за ревности, или, как было сказано в решении об исключении этого рабочего из партии, «за распространение контрреволюционных слухов, порочащих имя товарища Кирова»7.

Власти знали, что многие считали убийство Кирова преступлением, совершенным по страсти. Большинство распространителей подобных слухов были исключены из партии, а некоторые даже арестованы и расстреляны8. В рамках «кремлевского дела», по которому летом 1935 г. ПО человек, занимавших административные должности в Кремле, были приговорены к различным наказаниям якобы за участие в заговоре против Сталина и других высших руководителей СССР. Первоначально им предъявлялись обвинения за распространение «злостных провокационных слухов», в т. ч. и по поводу убийства Кирова9.

Власти немедленно карали и тех, кто одобрял убийство Кирова. Так, в середине января 1935 г. 9 человек были осуждены за слова: «Кирова убили — хорошо, нужно убить Сталина»; «одним мерзавцем меньше стало»; «одного черта убили, хотя бы всех их убили бы». Многих из них приговаривали к году принудительных работ; при этом они могли жить дома, что не было особо суровым наказанием по стандартам того времени. Относительно мягкое наказание и тот факт, что за подобные высказывания было наказано немного людей, свидетельствуют о незначительном количестве подобных случаев. О популярности Кирова в народе можно судить по высказыванию одного из осужденных за такие разговоры. Хотя он, по-видимому, и был противником советского режима, тем не менее он сказал: «Кирова люди жалеют, а если бы убили Сталина, никто не жалел бы»10.

Следует отметить, что подобные слухи ходили не только среди простых людей. В партийных кругах также выдвигались различные предположения о мотивах этого убийства; члены партии задавались в основном вопросом, были ли у Николаева сообщники или он действовал в одиночку? Николай Бухарин, например, так размышлял о роли иностранных государств в этом деле: «Не могла этого сделать иностранная разведка. Они не допускают, чтобы их людей могли арестовать. Быть может фашисты из группировки Геринга или Розенберга»11. Как мы уже видели, Карл Радек полагал, что в преступлении замешаны находящиеся за границей «белогвардейцы»12.

Из мемуаров мы знаем, что слухи о любовной связи Кирова с Мильдой Драуле были широко распространены и среди членов партии13. Но точно установить, какие слухи были характерны для партийной среды, а какие — для населения в целом, представляется довольно затруднительным. Также неизвестно, составлялись ли соответствующими органами какие-либо отдельные отчеты о слухах, ходивших среди партийных товарищей.

Слухи и спекуляции, ходившие среди иностранных дипломатов и отражавшиеся в иностранной прессе

В определенной степени слухи, которые ходили в советских партийных кругах, находили свое отражение и в отчетах иностранных дипломатов и журналистов, вращавшихся в этих кругах. Такие отчеты дипломатов и журналистов, работавших в то время в Советском Союзе, представляют интерес и для нас, потому что они показывают, как именно иностранные наблюдатели видели советскую политику и общество в свете этого убийства.

Дипломатические круги видели в решительных мерах, предпринятых властями сразу после этого убийства («террористическое постановление» и казни «белогвардейцев»), проявление шока, вызванного этим преступлением, а также страха, что оно может породить новые убийства. Вот, что отмечал в своем отчете поверенный в делах США в Москве Джон К. Уайли: «Несмотря на твердость и крепкие нервы большевистских лидеров, неизбежно создается впечатление, что они испытывают сильнейший шок»14.

Французский посол в Москве Шарль Альфан полагал, что хотя деятельность органов НКВД в последние месяцы и имела тенденцию к «успокоению и нормализации», однако решительные меры, предпринятые после убийства Кирова, демонстрируют намерение советского правительства вернуться к «сильнодействующим средствам». При этом посол упоминал недавние громкие убийства в Вене и Марселе, которые спровоцировали серию похожих террористических актов, «которые советские власти хотели бы подавить в зародыше»15. Французский поверенный в делах Жан Пэяр указывал на «страх и желание использовать террор для предотвращения эпидемии террористических актов, которую могут спровоцировать такие примеры. Без сомнения, советское руководство одержимо сейчас страхом покушений». Пэяр говорил также об исторических корнях террористических актов в российской истории: «Терроризм был и остается застарелой славянской болезнью, проявлений которой всегда так боялись и боятся русские правители»16.

В дипломатических отчетах также упоминались и обсуждались спекуляции на тему мотивов этого убийства. Уайли, например, цитирует слухи, в которых об убийстве говорится как о частном акте мести. Одна из подобных версий основывалась на информации, что Николаев ранее работал в ленинградской Рабоче-крестьянской инспекции. Киров якобы его уволил, и Николаев просто отомстил ему. Далее Уайли также упоминает слухи, в которых это преступление считается совершенным в состоянии аффекта. Этот конкретный слух, «который, кстати, пользуется доверием во французском посольстве в Москве», основывался на толках о том, что это было преступление по страсти; Николаев при этом изображался как обманутый муж, семейное счастье которого было разбито Кировым. Уайли, однако, в это не слишком верил; как он писал, о преступлениях, совершенных по страсти, в Советском Союзе он не слышал. И даже если считать утверждения о «кристально чистой» жизни Кирова частью ритуальных восхвалений погибшего, то «нет никаких фактов или даже достоверных слухов, которые свидетельствовали бы об обратном»17.

Американский дипломат Лой В. Хендерсон, который находился в Москве с января 1934 до июля 1938 г. также упоминал слухи, согласно которым мотивом убийства послужила ревность. Он сообщал о словах дипломатического представителя Литвы в Москве Балтрушайтиса, сказанного американскому послу Уильяму Буллиту, что Киров был влюблен в жену Николаева, которому было об этом известно. Но муж был согласен на любовную связь Кирова со своей женой Мильдой Драуле в надежде на помощь Кирова в продвижении по служебной лестнице. Когда же этого не случилось, Николаев почувствовал себя обманутым18.

Фраза Уайли о том, что версия ревности с доверием воспринимается во французском посольстве, подтверждается до некоторой степени теми отчетами, которые писал французский посол в Москве своему министру иностранных дел. Так, в своей телеграмме от 8 декабря он пишет, что, вероятно, убийство Кирова не является политическим преступлением, и некоторые люди считают «его мотивом <...> любовные отношения»19. В своем отчете, отправленном 18 декабря, посол отмечает, что версия, по которой убийство можно считать индивидуальным и исключительно личным актом, вполне заслуживает доверия, и сам он полагает, что это было «преступление по страсти»20. Следующий отчет, подписанный Пэяром, содержит более осторожные формулировки. В нем утверждается, что данное убийство, несмотря на официальное отрицание такой причины, все же могло быть мотивировано чувством личной мести. При этом Пэяр не уточняет характера мести21.

Германское посольство в Москве также посылало отчеты, в которых говорилось, что преступление было совершено из чувства личной мести. В отчете Посольства от 3 декабря, адресованном в Берлин министру иностранных дел, утверждается, что один сотрудник советского Комиссариата иностранных дел говорил, что на основании показаний убийцы Кирова можно сделать вывод о личных мотивах преступления. Однако о их характере в отчете ничего не говорилось. Этот отчет был подписан послом фон Шуленбургом, который также отмечал решение властей ужесточить законодательство о терроризме и интерпретировал это как усиление в обществе власти НКВД22.

В отчете германского генерального консула в Ленинграде, высланном через день, личные мотивы убийства описывались более подробно. В этом отчете указывалось, что с большой долей вероятности можно считать совершенное убийство актом мести члена партии, уволенного с работы. Консул также предполагает политический характер мотивов преступления. Обстоятельство, что убийство Кирова было совершено во время подготовки к выборам советов и сразу после принятия решения об отмене карточной системы распределения продовольствия, консул считает простым совпадением. Он также отвергает предположения некоторых людей о принадлежности Николаева к «большевикам-экстремистам», противникам существующей политической линии. Мотив ревности в отчете не упоминается23.

Двумя неделями позже, после появления в советской прессе обвинений против ленинградских зиновьевцев, консул снова вернулся к предположению о политических мотивах убийства Кирова; при этом он также упомянул о слухах, что это могло быть преступлением по страсти. Он пишет, что мало верили обвинениям, выдвинутым против зиновьевцев, но существует «широко распространенное и хорошо обоснованное ощущение, что данное убийство было задумано Николаевым с целью личной мести за увольнение, а также за свою оскорбленную честь супруга»24.

Британской посол Вискаунт Чилстон также утверждает в своем отчете в министерство иностранных дел, что убийца, вероятнее всего, руководствовался личными мотивами. «В целом полагается, что преступник руководствовался таким мотивом, как личная обида, так как Николаев был уволен из секретариата Кирова; он мог также совершить его убийство и из чувства ревности»25. В следующем отчете он упоминает слухи о том, что жена Николаева родила от Кирова ребенка и рассказала ему эту историю незадолго до совершенного им убийства26.

После окончания суда над Николаевым и его сообщниками слухи о личных мотивах этого убийства продолжали циркулировать; более того, они даже усилились. В дипломатических кругах никто не верил официальной версии, по которой ответственность за данное преступление лежит на недовольных зиновьевцах27.

Тем не менее некоторые люди не верили, что причиной преступления могли быть личные мотивы. Так, один старый большевик, «высокопоставленный член партии и один из ведущих публицистов Советского Союза»28, якобы сказал во время частной беседы с поверенным в делах США Уайли, что, насколько ему известно, убийство Кирова было организовано антибольшевистскими элементами. Подобные «бывшие люди» уже долгое время надеются на иностранную интервенцию и верят, что осложнение международной обстановки и внутренние трудности могут привести к падению советской власти. Однако все возрастающая экономическая мощь Советского Союза и улучшение его отношений с иностранными державами развеяли их иллюзии. Таким образом, единственным средством, на которое теперь могут рассчитывать эмигранты, остается индивидуальный террор. Есть несколько большевистских руководителей, среди которых Киров, «вероятно, больше чем кто-либо еще, пользовался доверием Сталина, высоко ценился в партии и был незаменим на своем посту руководителя Ленинградской парторганизации. Соответственно, советская власть рассматривает возможность проявлений организованного террора очень серьезно»29. Ходили также слухи о серьезных трениях, возникшими между органами госбезопасности и правительством в ходе реорганизации ОГПУ. Подчиняя ОГПУ Народному комиссариату внутренних дел (НКВД), Сталин, по всей видимости, намеревался создать более жесткий контроль над всеми службами безопасности. В этом плане убийство Кирова можно рассматривать как попытку определенных сил в органах госбезопасности получить контроль над этой сильной и независимой силовой организацией. Арест сотрудников НКВД в Ленинграде вскоре после прибытия в город Сталина усилил слухи о том, что Кремль как минимум подозревает их в ненадежности30. Другие полагали, что роковой выстрел в Ленинграде был «выстрелом слева». Согласно этой версии, мотивом данного преступления стало недовольство проводимой правительством политикой. Для многих рабочих такая политика представлялась возвратом к нэпу, с новым «высшим сословием», ведущим вольготную жизнь, и новой внешней политикой, вызывающей у многих недовольство:

Рабочие <...> смотрят только набитые публикой рестораны, джаз-оркестры, модные журналы, меховые воротники, личные автомобили, дружбу со старыми врагами, активное участие в международной борьбе, которую ведут между собой капиталистические страны, на все внешние атрибуты новой правящей верхушки и новую роль страны на международной арене, ответственность за которую несут кремлевские политики. Некоторые обозреватели ищут мотивы убийства Кирова во всей той озлобленности, которую вызывает этот спектакль31.

Как мы видим, спекуляции на тему убийства Кирова распространялись и на высшие дипломатические круги Москвы и Ленинграда. Особенно убедительной представлялась версия о личных мотивах. В дипломатических отчетах чаще всего фигурировали мотивы мести за увольнение и не в последнюю очередь ревности. При этом следует отметить, что в дипломатических кругах даже не упоминалась возможность того, что в числе подозреваемых может быть Сталин. Дипломаты, как представляется, не знали о таких слухах, несмотря на то что они имели широкое хождение среди простого народа. Представляется, что источники, из которых получали свою информацию дипломаты, которыми зачастую были более или менее высокопоставленные деятели коммунистической партии, никогда не упоминали возможность участия Сталина в этом убийстве (чего от них, впрочем, навряд ли стоило ожидать).

* * *

В иностранной прессе скоро стали во множестве появляться различные спекуляции на тему убийства Кирова. Источником всевозможных слухов такого рода была финская газета «Hufvudstadsbladet». Так, всего лишь день спустя после убийства воскресный выпуск этой газеты вышел с сенсационным заголовком на первой странице: «Петербургский диктатор пал жертвой убийства — застрелен в своем собственном кабинете». В статье также говорилось, что убийца предъявил охране фальшивый паспорт, он «попал на прием к Кирову и выполнил свой замысел». Утверждалось, что убийца арестован. Он якобы пытался бежать, однако сотрудники охраны повалили его на пол и задержали32.

Ведущие международные газеты сначала ограничивались лишь той скудной информацией, которую давала им советская пресса33. Про Кирова в них писалось, что он являлся «одним из выдающихся представителей молодой части старой большевистской гвардии» и что у него «была репутация самого твердого и непоколебимого соратника г-на Сталина («The Times» от 3 декабря); «г-н Киров был одним из главных помощников Иосифа Сталина» («New York Times» от 2 декабря). По мнению «Hufvudstadsbladet» (3 декабря), Киров был «одним из лучших друзей и коллег Сталина». Французская газета «Le Figaro» (3 декабря) писала, что Киров «был одной из наиболее известных личностей большевистского режима» и что его рассматривали как возможного преемника самого Сталина. В главной немецкой нацистской газете «Volkischer Beobachter» (4 декабря) сообщалось, что «Киров был представителем той группы руководителей, которые пользовались полным доверием Центрального Комитета партии, и в последние годы играл роль партийного диктатора. В частности, он отвечал за партийные организации в воинских частях Ленинградского военного округа».

4 декабря заголовок на первой странице газеты «Hufvudstadsbladet» поведал читателям, что убийство Кирова «было сигналом к всеобщему восстанию по всей стране». Корреспондент этой газеты в Ленинграде (или Петербурге, как газета продолжала называть этот город) сообщал, что «все круги» сходятся во мнении: «...данное убийство было делом рук оппозиции, которая в последнее время все более активно выступает против жестокого сталинского режима»; далее говорилось, что это убийство высветило заговор общенационального масштаба. Некоторые из заговорщиков якобы получили задание уничтожить одновременно с Кировым и других наиболее видных деятелей Советского Союза. Однако восстание было подавлено в самом начале и без

большого кровопролития. Кроме того восстание, по данным корреспондента этой газеты, было поддержано в различных частях страны недовольными воинскими частями. Однако при этом корреспондент «Hufvudstadsbladet» писал, что публикации в иностранных газетах о волнениях преувеличены. Причиной таких волнений были действия «группы левацких радикальных элементов», считающих, что внутренняя и внешняя политика Сталина, «особенно возобновление дружественных отношений с Францией» в течение нескольких последних месяцев, «слишком далеко зашла направо»34. Как мы видим, это была именно та теория, против которой так энергично выступал Карл Радек в правительственной газете «Известия».

Что касается мотивов убийства, то газета «Hufvudstadsbladet» (2 декабря) приводила слухи о том, что убийца, «по всей видимости, был ранее коммунистом, который впоследствии присоединился к тайной антисоветской организации». В целом же газеты сначала проявляла определенную осторожность в своих публикациях на тему мотивов убийства, совершенного Николаевым. Тем не менее «Le Figaro» (3 декабря) сообщала, что Николаев мог действовать и не в одиночку. По мнению этой газеты, остается совсем немного времени до того, как Николаев «выдаст имена своих сообщников (если они имеются) или же тех, кто поощрял его на совершение данного преступления».

В следующие дни газеты обсуждали горячие новости об аресте и казни «белогвардейцев», аресте Медведя и других должностных лиц НКВД в Ленинграде, а также новые законы, относящиеся к процедурам расследования и судебных процессов по делам обвиненных в террористических актах. Подоплека убийства Кирова и его последствия также давали пищу для размышлений. Утверждалось, например (хотя и ошибочно), что НКВД снова получил право приговаривать подследственных к смертной казни35. Лондонская газета «The Daily Express» 7 декабря утверждала (также ошибочно), что в Ленинграде произошли жестокие столкновения между мятежными и верными правительству частями войск НКВД, расквартированными в Москве. По ее данным, обе стороны понесли значительные потери. Нарком НКВД Ягода был арестован. В дополнение к этому газеты сообщали (и опять же ошибочно) о том, что Николаев вместе со своей женой, детьми и восьмидесятипятилетней матерью был расстрелян.

В течение следующих семи дней поток публикаций по убийству Кирова уменьшился; эта тема появилась на первых страницах газет только после сообщений об аресте Зиновьева и Каменева. Возникали все новые и новые слухи. Так, «Le Figaro» утверждала, что эти два деятеля сосланы в Сибирь. Как сообщала газета, «в некоторых кругах» убеждены, что руководители оппозиции ранее не наказывались более строго потому, что еще до смерти Ленина якобы было решено представителей «старой гвардии большевиков» никогда не приговаривать к смертной казни36. Тем не менее «Hufvudstadsbladet» приводила слухи, по которым Зиновьев и Каменев уже якобы расстреляны37.

Как писала британская «The Times», практически не остается сомнений в том, что Николаев убил Кирова из чувства лично неприязни; она утверждала: «Киров нес ответственность за увольнение Николаева с занимаемой им ранее должности, ухудшение его материального положения и долгое отсутствие работы». Кроме того, ходили слухи, что после убийства Кирова Николаев совершил самоубийство38. Так же активно обсуждались мотивы ревности. В частности, корреспондент «Hufvudstadsbladet» в Москве сообщал следующее:

Никто не считает, что Зиновьев и Каменев были замешаны в убийстве Кирова. По данным информированных источников, совершенно ясно, что Николаев убил Кирова из чувства мести за несправедливость, от которой, по его мнению, он пострадал. В частности, Николаев считал, что его увольняли с некоторых должностей в советской администрации по приказам Кирова. Кроме того, его раздражали любовные отношения между Кировым и его красавицей-женой. Его жена, задержанная и допрошенная органами НКВД, призналась, что она изменяла своему мужу с диктатором Петербурга39.

Данные примеры, взятые из различных западных газет, отражают ту неопределенность и смятение, которые охватили в первое время после убийства Кирова также и советскую прессу. Отсутствие достоверных сведений давало пищу для смелых фантазий; при этом газеты делали все, чтобы превзойти друг друга в публикации ничем не обоснованных версий. Найти какую-то закономерность или же основу в таких спекуляциях прессы является очень непростой задачей. Версии мотива убийства менялись каждый день. Ходили слухи, что данное убийство должно было послужить сигналом к всеобщему восстанию против советского режима и что такое восстание уже якобы началось. Следует отметить одну особенность: и в дипломатических отчетах, и в изученных нами сообщениях прессы упоминания об участии Сталина в этом убийстве полностью отсутствуют.

Версия Льва Троцкого

Одним из первых известных деятелей, прокомментировавших за границей убийство Кирова, был Лев Троцкий. Первоначально он предполагал, что это был акт личной мести. И действительно, такая версия могла бы объяснить, почему вокруг этого убийства была создана такая завеса секретности: «Моя первая гипотеза состояла в том, что это был акт личной мести. Может быть, какие-нибудь конфликты вокруг женщин, проблемы с ними и так далее — ситуация, которая могла бы скомпрометировать Кирова, если бы она попала в прессу. Для меня это было единственным объяснением такой секретности»40.

Однако скоро Троцкий изменил свое мнение. Через неделю после убийства он написал пространный комментарий о деле Кирова, в котором отрицал, что Зиновьев, Каменев или их ближайшие сподвижники были замешаны в этом убийстве. В своей статье от 28 декабря 1934 г. он объявил, что виновен только один Николаев. Однако после знакомства с обвинительным заключением Троцкий опубликовал статью, в которой утверждал, что НКВД знал о подготовке террористического акта; чекисты следили за Николаевым и обеспечивали его финансирование иностранным консулом (как мы знаем, высказывалось предположение, что он выполнял роль связующего звена между Николаевым и Троцким). При этом НКВД якобы преследовал две цели: арестовать как можно больше лиц, замешанных в подготовке убийства, а также скомпрометировать политических оппонентов Сталина. Однако коварные планы НКВД потерпели неудачу: «Николаев произвел свой выстрел в Кирова до того, как через "консульское дело" удалось подготовить политический удар по Троцкому»41.

В другой статье, написанной несколько месяцев спустя, Троцкий был более конкретен: «Они пытались впутать меня в дело Кирова. Они провалились, так как направляемый ГПУ террористический акт Николаева принял очень серьезный оборот. Пуля была выпущена еще до того, как Ягода и Медведь отправили под арест организацию, которую они сами же и контролировали»42. В своем интервью, которое Троцкий дал после первого московского показательного процесса в сентябре 1936 г., он заявил следующее:

Я считаю, что «покушение» на Кирова было организовано с целью искоренения оппозиции. Никакого намерения убить Кирова при этом не было: «покушение» должны были предотвратить в последнюю минуту. Когда же события пошли не так, как планировалось, то ответственным за них сделали главу Ленинградского ГПУ Медведя43.

Троцкий также считал, что Сталин замешан в убийстве Кирова: фактически он назвал его прямым организатором этой «провокации»44. По мнению Троцкого, на самом деле Сталин никогда не намеревался действительно убить Кирова. Он просто воспользовался планами убийства Кирова, о которых было известно НКВД, для того чтобы спровоцировать Троцкого. Однако в какой-то момент НКВД утратил контроль над ситуацией, и Киров действительно был убит в результате того, что можно было бы назвать несчастным случаем. Троцкий представил позднее эту версию комиссии по расследованию45, которая была создана для рассмотрения обвинений, выдвинутых против него в ходе первых двух московских показательных процессов. Он все же допускал возможность, что НКВД намеревался убить Кирова: «Независимо от того, хотели или не хотели провокаторы реально довести дело до убийства Кирова, ответственность за это преступление лежит на ГПУ, которое не могло действовать в таком серьезном деле без прямых приказов от Сталина».

Как считал Троцкий, ответственность НКВД (а следовательно, и Сталина) подтверждается процессом сотрудников Ленинградского управления НКВД, в ходе которого Медведь, Запорожец и другие лица получили тюремные сроки за то, что «имели информацию о подготовке покушения на С. М. Кирова <...> однако не приняли необходимых мер»46. Однако, как уже упоминалось выше, Троцкий не считал, что это убийство действительно намеревались совершить. По его мнению, это лишь могло создать проблемы и для НКВД, и для Сталина.

Слухи об убийстве Кирова в мемуарах и в работах перебежчиков

Убийство Кирова часто упоминается в мемуарах. При этом авторы предпочитают исследовать две ключевые темы: слухи о любовной интриге между Кировым и женой Николаева, а также предположения об участии в этом убийстве Сталина.

Мемуаристы и эмигранты продолжают разрабатывать версию о том, что убийство было спровоцировано ревностью. Согласно одной из историй, Мильда Драуле работала в Смольном до лета 1933 г. По вечерам и во время работы в выходные дни она якобы встречалась с Кировым. Утверждалось также, что она была стенографисткой Кирова, когда тот готовил свои речи, а также вела протоколы заседаний бюро и секретариата47. Другой вариант этого слуха предполагает, что однажды Николаев вернулся домой и застал Кирова и Мильду в компрометирующей их ситуации. Одержимый чувством ревности, он тут же застрелил Кирова. Для того чтобы жена Кирова не узнала об этой истории, тело Кирова якобы было потом перевезено в Смольный48. Распространение подобных слухов противоречило официальной версии, по которой убийство являлось политическим актом, совершенным врагами советской власти. Слухи о внебрачных связях Кирова дискредитировали руководителя ленинградской партийной организации и (косвенно) саму партию, которая требовала от своих членов, чтобы они вели высокоморальную жизнь49. Очевидно, это было одной из причин того, почему Медведь старался предотвратить утечку из Смольного нежелательной информации. Есть все основания полагать, что подобные пересуды относились к числу «преднамеренных провокационных слухов», за распространение которых люди несли соответствующее наказание.

Во многих слухах мотив ревности использовался и для обоснования соучастия в этом убийстве НКВД. По этой версии, чекисты специально направили агрессию Николаева против Кирова: они распространяли слухи о любовной интриге между Кировым и женой Николаева. Согласно одной версии, Мильда Драуле якобы была агентом НКВД, завербованной Запорожцем с целью соблазнить Кирова50. А. К. Тамми, бывший комсомольский руководитель, который работал в Смольном одновременно с Мильдой Драуле, утверждал, что ему рассказывали о письме, которое якобы было найдено в кармане Николаева. По его словам, в этом письме было написано следующее: «Киров посеял вражду между мной и моей женой, которую я очень люблю»51. В 1970-х гг. ходили слухи, что Николаев получил анонимное письмо, в котором рассказывалось о любовной связи его жены с Кировым52.

Хорошо известный деятель КГБ Павел Судоплатов не просто говорил о слухах, по поводу любовной интриги Кирова и Драуле, но он утверждал, что имеется надежный источник, подтверждающий правдивость этой истории. По его словам, в 1933-1935 гг. его жена работала в секретно-политическом отделе НКВД, который занимался вопросами идеологии и культуры. Ее группа отвечала за Большой театр в Москве и Мариинский театр в Ленинграде. После убийства Кирова НКВД тщательно расследовал его любовные интрижки с балеринами обоих театров. Как выяснилось, у Кирова было несколько любовниц в этих театрах. Мильда Драуле участвовала в вечеринках Кирова и была одной из его «подружек». Отчеты информаторов НКВД из Ленинградского театра, в которых описывались «особые» отношения между Кировым и Мильдой Драуле, хранились под грифом «секретно». Кстати, после смерти Кирова этот театр был назван его именем. Балерины — любовницы Кирова якобы считали Драуле своей соперницей. Некоторые из них, говорившие больше, чем надо, были отправлены в лагеря за «клевету и антисоветскую агитацию»53.

После исключения из партии Николаев через свою жену якобы попросил Кирова помочь ему. Киров выполнил эту просьбу, и Николаев был восстановлен в партии54. В гл. 10 при обсуждении мотивов убийства Николаева мы еще вернемся к отношениям между Кировым и Мильдой Драуле.

Другая ключевая тема, рассматриваемая в мемуарах, особенно перебежчиков, — слухи о том, что Сталин отдал приказ совершить это убийство. Одним из таких обвинителей Сталина был Вальтер Кривицкий, бывший сотрудник советской военной разведки, оставшийся в США в 1937 г. В Америке он выдал информацию о советских секретных службах и опубликовал ряд статей в газете «Saturday Evening Post», которые позднее объединил в книге «In Stalin's Secret Service»55.

Хотя Кривицкий напрямую и не утверждал, что за этим убийством стоит Сталин, однако указывал на некоторые обстоятельства, которые он считал подозрительными. Он сравнивал убийство Кирова с расправой Гитлера над группировкой Рема и Штрассера в июне 1934 г., допуская, что именно это событие подвигло Сталина на убийство Кирова. Кроме того, он полагал, что у Сталина были свои причины для мести Кирову, т. к. последний в ходе расследования дела Рютина якобы выступил против его намерения осуждать на смерть старых большевиков. Кривицкий также упоминал, что незадолго перед убийством Николаева арестовали и нашли при нем револьвер, однако потом его освободили. При этом никаких объяснений, почему Сталин столь благосклонно отнесся тогда к освобождению Николаева Ленинградским управлением НКВД, не приводилось. Однако как мы знаем, Сталин (по крайней мере внешне) был очень недоволен этим событием56.

Как отмечал Кривицкий, атмосфера в НКВД вокруг убийства Кирова «была окружена особой тайной». Он якобы спросил начальника иностранного отдела НКВД Слуцкого, верит ли тот в участие в убийстве Ленинградского управления НКВД. На это Слуцкий ответил ему, что лучше всего будет не проявлять никакого интереса к этой истории: «Если можешь, то держись подальше от этого дела»57. По имеющимся данным, в то время Кривицкий находился в Голландии58. И поэтому он просто не мог получать какую-либо информацию из первых рук о событиях, происходящих в Советском Союзе. В целом он основывает свои утверждения на слухах, которые он слышал во время своих поездок в Москву, а также на утверждениях, представленных в «Письме старого большевика»59.

В 1945 г. один перебежчик из числа советских дипломатических работников, Александр Бармин, опубликовал книгу, в которой намекал, что за убийством Кирова стоял Сталин60. Однако в автобиографии, опубликованной в 1938 г., он об этом ничего не говорит61. Бармин не располагал какой-либо информацией из первых рук по делу об этом убийстве и не написал ничего, что не было бы ранее упомянуто в «Письме старого большевика», статьях Кривицкого в «Saturday Evening Post», а также в расшифрованных стенограммах московских показательных процессов 1936-1938 гг.62

Виктор Кравченко, бывший сотрудник советского торгового представительства в Вашингтоне, стал невозвращенцем во время войны, вскоре после этого он опубликовал книгу «Я выбрал свободу», в которой хотя и комментировал убийство Кирова, однако не упоминал о причастности к нему Сталина. Напротив, он пишет, что убийство потрясло Сталина: «Из всего его последующего поведения можно было предположить, что Сталин был очень встревожен этим и находился в состоянии, близком к панике»63.

Свои очень интересные свидетельства об этом убийстве приводил другой перебежчик, Генрих Самойлович Люшков. Дело в том, что Люшков в 1934-1936 гг. был заместителем начальника секретно-политического отдела НКВД и 2-30 декабря 1934 г. находился в Ленинграде64. Он прибыл в Ленинград из Москвы на следующее утро после убийства вместе с Аграновым и другими сотрудниками НКВД на том же поезде, который привез Сталина и других членов высшего политического руководства СССР. Люшков вел допросы ряда важных свидетелей по этому делу, в т. ч. жены Николаева Мильды Драуле65. Таким образом, он являлся непосредственным участником расследования этого убийства. Позднее Люшков был назначен начальником Дальневосточного управления НКВД и перебежал в Японию. В Японии его допрашивали сотрудники японской секретной полиции, также он давал интервью и печатал статьи в японской прессе66. В гл. 10 мы рассмотрим его свидетельства более подробно.

Характер и ценность работ этих мемуаристов как источников информации очень различны. Некоторые из них просто воспроизводят слухи, другие же выдвигают собственные версии или строят предположения по поводу этого дела. Иногда информация приводится теми, кто были непосредственными свидетелями драматических событий, поэтому они могут считаться ценными источниками информации (хотя и к их рассказам следует относиться критически). Примерами являются работы Рослякова и Люшкова. Многие же авторы приводят информацию, полученную ими из вторых и третьих рук, черпают ее из слухов или же просто сами придумывают факты. К такого рода свидетельствам относятся многие работы перебежчиков. Одним из ярких примеров подобных сочинений является книга Елизаветы Лермоло «Лицо жертвы», изданная в 1955 г., в которой автор утверждала, что располагает ценными сведениями об этом деле; по ее словам, она лично знала Николаева и якобы разговаривала со многими людьми, которые были свидетелями убийства Кирова. Мы еще вернемся к этому вопросу в гл. 8. Другой работой, которой было суждено сыграть очень важную роль (не в последнюю очередь как источника данных для историков, описывающих убийство Кирова), является книга Александра Орлова «Тайная история сталинских преступлений», вышедшая в свет в 1953 г.67

Александр Орлов и «Письмо старого большевика»

Пока Сталин был жив, практически никто на Западе не считал, что он руководил убийством Кирова. И действительно, ни дипломатические круги в Москве, ни иностранная пресса, которая комментировала убийство, даже не упоминали такую версию. Троцкий рассматривал это убийство как некий случайный инцидент, который произошел из-за небрежности НКВД. Однако за пределами круга ближайших сподвижников Троцкого лишь немногие серьезно воспринимали его точку зрения68. Утверждения немногочисленных советских перебежчиков также не привлекали к себе большого внимания. Политические настроения в союзных странах после вступления Советского Союза в войну против нацистской Германии и в годы сразу после ее окончания также не способствовали предъявлению Сталину подобных обвинений.

Однако в середине 1950-х гг., т. е. в разгар холодной войны, ситуация коренным образом изменилась. Начали появляться различные спекуляции на тему подозрительных обстоятельств, окружающих убийство Кирова, причем подобные утверждения поступали также и от советского руководства. В дополнение к тем заявлениям Хрущева, которые тот сделал во время своего «закрытого» выступления на съезде КПСС в 1956 г. и на съезде партии пятью годами позднее, на Западе появились две ключевые публикации, поддерживавшие версию, что за убийством Кирова стоял Сталин. Одним таким источником была уже упомянутая выше книга Александра Орлова; вторым —«Письма старого большевика».

Само название книги — «Тайная история сталинских преступлений» — говорило о том, что она посвящена раскрытию многих, ранее не известных, деяний сталинского режима. Орлов был первым, кто представил публике сравнительно полную историю убийства Кирова. Сталин фигурирует в ней как главный организатор этого убийства. Орлов выделяет несколько аспектов данного убийства, которые он считает подозрительными. Как уже упоминалось в предыдущей главе, целый ряд сотрудников Ленинградского управления НКВД были арестованы и позднее осуждены по обвинению в «халатном отношении к служебным обязанностям» или же «преступно-халатном отношении к служебным обязанностям». Орлов считал их приговоры подозрительно мягкими. Только один из подсудимых получил десятилетний срок заключения; все же остальные, включая Медведя и его заместителя Запорожца, получили от двух до трех лет. Орлов писал: «Все это выглядело тем более странным, что убийство Кирова должно было рассматриваться Сталиным как угроза не только его политике, но и ему лично: если сегодня НКВД прохлопал Кирова, завтра в такой же опасности может оказаться он сам». Далее автор продолжает: «Каждый, кто знал Сталина, не сомневался, что он наверняка прикажет расстрелять народного комиссара внутренних дел Ягоду и потребует казни всех, кто нес ответственность за безопасность Кирова. Он должен был так поступить хотя бы в назидание другим энкаведистам, чтобы не забывали, что за гибель вождей они в прямом смысле слова отвечают головой»69.

Самым же странным Орлову показалось то, что Сталин, едва получив сообщение об убийстве Кирова, отважился лично выехать в Ленинград. Сталина часто изображают очень осторожным человеком, трепетно относившимся к своей безопасности. Сталин никогда не отправился бы в Ленинград, если бы это убийство было совершено какой-либо террористической организацией, о чем говорили первоначальные сообщения о «белогвардейцах» и последующие обвинения против «Ленинградского центра». Исходя из этого Орлов делает вывод, что убийство было результатом индивидуального покушения, а участие в нем предполагаемой террористической организации — это миф70. Далее Орлов разъясняет, как ему стали известны тайны данного убийства. Основываясь на том, что мы знаем сегодня, следует сказать, что в этой истории вряд ли содержатся какие-либо достоверные данные. Тем не менее некоторые аспекты данной истории все же были взяты за основу историками, которые позднее изучали это преступление. Это относится, например, к истории того, что якобы произошло во время допроса Сталиным Николаева на следующий день после убийства71.

Орлов был перебежчиком из НКВД. Его настоящее имя — Лейба Фельдбин, которое он позднее сменил на Льва Никольского. Действуя за границей в качестве агента НКВД, он работал под многими псевдонимами. Очевидно, Орлов не был, как он утверждал, генералом НКВД; он был майором госбезопасности, т. е. имел звание, которое в 1945 г. было приравнено к полковнику. Его настоящая биография изобилует тайнами и белыми пятнами. В 1930-х гг. он предположительно возглавлял подразделение, занимавшееся финансовыми расследованиями в Иностранном отделе ОГПУ и имел конспиративные контакты с иностранными бизнесменами. 1934-1935 гг. он провел в Лондоне, где мог играть определенную роль в вербовке знаменитой «кембриджской пятерки» шпионов: Филби, МакЛина, Берджеса, Кернкросса, Бланта и других. В 1936 г., во время гражданской войны в Испании, он был командирован туда и отвечал за транспортировку в Москву испанского золотого запаса. Он также сыграл ключевую роль в вербовке в Испании советских агентов и последующей ликвидации троцкистов. Считается также, что он руководил операцией по устранению в Испании лидера местных троцкистов Андре Нина72.

Орлов не располагал информацией по убийству Кирова из первых рук. В то время он находился за границей и вернулся в Советский Союз только осенью 1935 г.; в августе 1936 г. он снова отправился в загранкомандировку73. Как и Кривицкий, он писал свою книгу, основываясь на слухах, циркулировавших в Москве. Олег Хлевнюк, наиболее авторитетный специалист по советской политике 1930-х г., выразился по этому поводу следующим образом: «В общем объяснения Орловым причин решения Сталина о ликвидации Кирова не находят хоть какого-нибудь подтверждения в архивах»74. Комиссия Яковлева также рассматривала историю Орлова. Она дистанцировалась от некоторых ее специфических положений; в целом делался вывод, что многие из его утверждений содержат «явные искажении, основаны на его домыслах и не соответствуют действительности»75.

* * *

Как упоминалось в гл. 3, в 1936 г. в русском эмигрантском журнале «Социалистический вестник» был опубликован документ, который позднее сыграл знаменательную роль в исторической оценке подоплеки убийства Кирова. В этом документе с названием «Письмо старого большевика» содержался ряд деталей и комментариев относительно политического развития Советского Союза в недавние годы. Автор этого документа, который якобы являлся старым большевиком и, соответственно, членом партии с дореволюционных времен, утверждал, что в годы, предшествовавшие убийству Кирова, в политическом руководстве СССР сформировались две политические линии. Сторонники первой из них были убеждены, что «можно продолжать прежнюю линию беспощадного подавления всех инакомыслящих, неуклонного завинчивания административного пресса, если надо, даже усиления террора». Сторонники второй линии считали не обходимым «примирение с советской общественностью», прекращение террора как в целом по стране, так и в партии. Одним из наиболее влиятельных и уважаемых сторонников второй линии предположительно был Киров76. Автор «Письма» утверждал, что представители двух политических линий якобы боролись за влияние на Сталина; высказывалось предположение о том, что противники «умеренной» политики Кирова могли нести ответственность за данное убийство; особое внимание в этой связи уделялось Кагановичу и Ежову77.

«Письмо» не связывало Сталина с участием в убийстве. Однако в нем приводились некоторые данные, в которых говорилось, что у Сталина могли быть свои причины, чтобы избавиться от Кирова. Кроме того, в данном «Письме» была впервые сформулирована история о якобы имевшем место несогласии Кирова с требованием Сталина казнить Рютина78. Рассказывалось также об огромной популярности Кирова и о том, что постепенно он стал очень влиятельным деятелем79. Более того, автор «Письма», задавал вопрос, как Николаеву удалось, несмотря на то что руководители партии тщательно охранялись, так близко подобраться к Кирову80. В «Письме» также упоминаются необычно мягкие наказания начальства Ленинградского управления НКВД81.

В 1956 г. «Письмо» было использовано в качестве источника информации в статье об убийстве Кирова, опубликованной в «Социалистическом вестнике», автором которой был Борис Николаевский, бывший меньшевик, сотрудничавший с этим эмигрантским журналом. После того как «Письмо» и эта статья 1956 г. были опубликованы в английском переводе в 1965 г., Николаевский признался, что письмо не является произведением какого-либо автора, а всего лишь текстом, который он написал на основе рассказа Николая Бухарина во время их встречи в Париже в 1936 г. В «Письме» Николаевский не утверждал, что Сталин причастен к этому преступлению; подобные обвинения появились только в его статье 1956 г.

В течение многих лет у исследователей возникали сомнения относительно ценности этого «Письма» как источника информации82. Оно написано безо всяких ссылок на беседу с Бухариным. Многие из упомянутых в нем событий произошли уже после того, как Бухарин покинул Париж, и Николаевский сам признавал, что в этой публикации он пользовался и другими источниками, помимо рассказа Бухарина83. Его заявления о том, что ему якобы рассказывал в беседах Бухарин, зачастую противоречат друг другу. Так, он пишет, что обсуждал с Бухариным положение дел в советской Коммунистической партии. Однако на той же самой странице сообщает, что Бухарин не рассказывал ему подробно о положении в Советском Союзе. Николаевский делал свои заключения исходя из «его [Бухарина] некоторых замечаний, на основании его умалчиваний или же его вопросов»84. В дополнение к этому, в «Письме» содержатся и очевидные ошибки, которые Бухарин, по всей видимости, допустить не мог; у исследователей возникают также и сомнения относительно того, насколько хорошо на самом деле мог быть информирован Бухарин о дискуссиях по важным вопросам в Политбюро, из состава которого его вывели еще в 1929 г.

В 1989 г. были опубликованы мемуары вдовы Бухарина Анны Лариной. В них Ларина, которая сопровождала Бухарина в его поездке в Париж в 1936 г., критикует утверждения Николаевского, содержащиеся в «Письме»85. Так, она настаивает, что ранее Николаевский никогда не встречался с Бухариным, и они даже не были знакомы. В Париже Бухарин встречался с Николаевским только по официальным делам, связанным с переговорами о покупке некоторых рукописей Карла Маркса. Бухарин был очень осторожен и не встречался с меньшевиками без свидетелей. Он якобы ясно говорил ей, что надо быть очень осторожным в делах с «этими типами», т. к. они способны на всякого рода провокации, которые могут причинить ему неприятности86. Однажды Николаевский явился неожиданно к ним в гостиницу. Бухарин был недоволен и безуспешно пытался, чтобы при их встрече присутствовали бы в качестве свидетелей его спутники. Содержание этой беседы между Николаевским и Бухариным не совпадает с тем, что было позднее представлено в «Письме». Ларина приводит также и другие аргументы против утверждений Николаевского о роли Бухарина как источника информации, содержащейся в «Письме».

Косвенно с Лариной соглашается и Рой Медведев, который считает «неопровержимым фактом», что Бухарин был очень осторожен в своих переговорах с меньшевиками. Медведев указывает также и на то обстоятельство, что Бухарин находился под наблюдением французской полиции; скорее всего, в Париже за ним следили также и агенты НКВД. Таким образом, практически невероятно, что Бухарин мог иметь какие-либо конспиративные встречи с Николаевским и другими связанными с ним людьми во время своего пребывания в Париже87. Ценность мемуаров Лариной как источника информации оспаривалась профессором Андре Либихом, который указывал на ошибки и несоответствия в ее пояснениях. Он также доказывает несостоятельность и утверждений Медведева88. Так или иначе, но опровержение Лариной фактов, содержащихся в «Письме старого большевика», еще более понижает его ценность как источника информации.

Историография убийства Кирова с хрущевских времен и до падения Советского Союза

Книга Александра Орлова, «Письмо старого большевика» и откровения Хрущева на XX и XXII съездах КПСС в 1956 и 1961 гг. являлись в последующие годы для западных историков наиболее существенными источниками информации для изучения обстоятельств убийства Кирова. Первым из них был Роберт Конквест, который опубликовал в 1968 г. большую работу, посвященную террору 1930-х г.89 Конквест использовал главным образом данные Орлова и слухи, которые рассказывали перебежчики. Конквест считает, что Сталин использовал для убийства Ягоду, на которого у него, очевидно, имелся компромат, что делало возможным шантаж главы НКВД. Ягода якобы привлек к заговору заместителя начальника Ленинградского управления НКВД Запорожца, который, в свою очередь, завербовал Николаева, снабдил его револьвером и обеспечил, чтобы ничто не помешало ему совершить убийство. Запорожец также организовал автомобильную аварию, в которой погиб охранник Кирова Борисов. У Конквеста нет никаких сомнений в том, что Сталин виновен в убийстве Кирова: «Это без сомнения так»90.

Узким местом трактовки Конквеста убийства Кирова является ее слабая обоснованность достоверными данными из источников. Конквест принимает за чистую монету разного рода сомнительные источники, такие как книга Орлова и различные мемуары перебежчиков. Анонимные отчеты, содержащие самые скандальные истории, используются им как серьезные источники91. Вызывает также большое удивление, что он использует в качестве источника официальные протоколы судебных заседаний московских показательных процессов, несмотря на его же слова, что он не считает эти «признания» подлинными. Соответственно, здесь он идет по тому же пути, что и Хрущев, который в полной мере и для всех целей принимал сталинскую версию убийства Кирова — за исключением того, что в качестве источника приказа на убийство Кирова «правотроцкистский центр» заменил Сталин92.

В течение двадцати лет книга Конквеста «Большой террор» оставалась в глазах западных историков авторитетным источником информации по убийству Кирова. Но в этот периода на Западе были опубликованы несколько работ русских историков-диссидентов по сталинскому периоду. Так, в 1967 г. появилась работа Роя Медведева о сталинском времени; она была опубликована в 1971 г. на английском языке и называлась «К суду истории»93. Медведев упоминает несколько подозрительных обстоятельств этого убийства, которые были оглашены Хрущевым, включая сюда аресты Николаева (Медведев, как и Хрущев, пишет о двух таких арестах), а также предполагаемое убийство Борисова. Автор приводит некоторые истории, поддерживающие версию о том, что Киров являлся политическим соперником Сталина. Данные истории говорят о якобы имевшейся фальсификации результатов выборов нового состава Центрального Комитета на XVII съезде партии, на котором многие делегаты как будто бы проголосовали против Сталина94. Он также упоминает «растущую популярность Кирова и его влияния, которые не могли не вызвать зависть и подозрение Сталина». Ответственность Сталина за убийство, которая в 1934—1935 гг. представлялась маловероятной, сейчас выглядела «вполне вероятной и почти доказанной как логически, так и политически»95.

Медведев строит свою версию на источниках информации, которые были неизвестны Конквесту и прочим западным исследователям, включая сюда письменные заявления и личные беседы с людьми, которые, как предполагалось, были знакомы с важными обстоятельствами данного дела. Но, видимо, версия Медведева имеет те же недостатки, что и версия Конквеста, изложенная в книге «Большой террор»: некритическое отношение к слухам, информация, полученная из вторых и третьих рук, не подтвержденная другими источниками.

В 1981 г. в свет вышла книга еще одного диссидента, Антона Антонова-Овсеенко, под названием «Сталин и его время: портрет тирана»96. Данная книга не содержала никакой новой информации и еще в большей степени, чем работа Медведева «К суду истории», основывалась на сомнительных источниках и просто на предположениях. В ней также говорилось о вине Сталина в убийстве Кирова. Книга Антонова-Овсеенко подверглась сильной критике за отсутствие критического подхода к источникам информации, ошибки, преувеличения и противоречия97.

Но не все историки полагали вину Сталина в этом убийстве очевидной. Так, Адам Улам в биографии Сталина, изданной им в 1973 г., высказал несколько аргументов в пользу того, что Сталин не получил никакой выгоды от убийства Кирова, и даже если бы он действительно получил такую выгоду, то он совершил бы его по-другому98. По мнению Улама, очень сомнительно, что Сталин хотел создать прецедент увенчавшейся успехом попытки покушения на одного из ведущих партийных руководителей Советского Союза: «У Сталина были все мыслимые причины сохранять государственную монополию на политические убийства, а не поощрять представление о том, что это же могут делать и частные предприятия»99. Улам также сомневается в предполагаемом лидерстве Кирова в либеральной группировке в Политбюро, а также в том, что его популярность в партии могла возбудить ревность у Сталина. Все это являлось лишь предположениями, не подтвержденными никакими фактами100.

Помимо всего прочего, у Сталина были веские причины не верить Ягоде, и почти невозможно представить себе, чтобы он поручил ему проведение такой операции. Следует иметь в виду, пишет Улам, что даже в те времена, когда у Сталина было намного меньше власти, чем в 1934 г., ему успешно удавалось отстранять от руководства и дискредитировать такие популярные в партийных кругах фигуры, как Бухарин и Томский. «Так почему же, особенно после того, как он был возведен на трон в качестве некоего марксистского божества на XVII съезде партии, у него должны были возникнуть какие-либо неприятности с Кировым?»101 Улам приходит к заключению, что причастность к убийству Кирова Сталина не подтверждается «фактами и разумными объяснениями, которыми мы располагаем. <...> Следует думать, что убийство Кирова было преступлением, задуманным и осуществленным одним человеком»102.

В 1985 г. была опубликована работа Дж. Арча Гетти «Origins of the Great Purges: The Soviet Communist Party Reconsidered, 1933-1938», в которой разрабатывалась тема убийства Кирова и ее освещение в работах различных исследователей103. В ней Гетти критиковал источники информации, согласно которым Сталин якобы руководил убийством Кирова. В лучшем случае это были отчеты из вторых рук и предположения перебежчиков, которые, по всей видимости, имели личную заинтересованность в представлении сенсационных «фактов» о Советском Союзе в сталинские времена. Гетти согласен с тем, что некоторые обстоятельства этого убийства могут указывать на причастность к нему советских спецслужб, однако это не предполагает участия в нем Сталина или же других лиц из его окружения. Есть также обстоятельства, которые, как представляется, прямо противоречат версии соучастия Сталина. Гетти приходит к следующему выводу: «Никакие источники, обстоятельства или же последствия этого преступления не предполагают участия в нем Сталина <...> Все, что можно сказать вполне определенно, — это то, что Леонид Николаев, рядовой диссидент, действительно совершил это убийство».

В эпоху горбачевской гласности во второй половине 1980-х гг. интерес к убийству Кирова вспыхнул с новой силой, появились новые версии и мемуары об этом преступлении. Была учреждена комиссия по расследованию убийства Кирова. В 1988 г. Роберт МакНил опубликовал достаточно обстоятельную биографию Сталина. МакНил представил четкую и относительно обоснованную (используя достоверные источники информации) картину убийства. Он указывал на то, что версия о виновности Сталина построена в лучшем случае на косвенных доказательствах; при этом он лично склонен полагать, что она является правдоподобной104. Тем не менее его книга была написана еще до появления новых разоблачений в то время, когда во главе партии стоял Горбачев, и, таким образом, построена почти исключительно на старых источниках хрущевских времен или же на более ранних источниках.

В 1989 г. Роберт Конквест опубликовал книгу, специально посвященную убийству Кирова, «Сталин и убийство Кирова». Год спустя было выпущено переработанное издание «Большого террора»105. В этих изданиях были использованы некоторые источники, ставшие доступными в эпоху горбачевской гласности, что в целом никак не отразилось на взглядах самого Конквеста. По сравнению с первым изданием 1968 г. в новой редакции «Большого террора» взгляды автора на убийство Кирова практически не претерпели каких-либо изменений. Конквест, однако, убрал утверждение о том, что Запорожец находился в Ленинграде в день убийства, а также некоторые детали, описывающие допрос Сталиным Николаева, которые первоначально он взял из книги Орлова и «Письма старого большевика»106.

Медведев также опубликовал новую редакцию своей книги от 1968 г. «К суду истории»107. Глава, относящаяся к убийству Кирова, была расширена, однако общая картина убийства и его обстоятельства остались в целом такими же. Медведев повторил приведенное в первом издании книги заявление о том, что вина Сталина в этом убийстве «почти доказана»108.

В 1990 г. был опубликован второй том биографии Сталина, написанной Робертом Такером109. В этой своеобразной «психологическо-исторической» работе убийство Кирова предстает как заговор, тщательно спланированный Сталиным, цель которого заключалась в развязывании крупномасштабной кампании террора против своих реальных и потенциальных оппонентов в партии. Такер разрабатывает старые источники, такие как книга Орлова и «Письмо старого большевика», и новые, появившиеся на свет в эпоху гласности; следует отметить, что ко всем им он относится некритически. При этом Такер не сомневается в виновности Сталина: «Вне всяких сомнений, ответственность за данное убийство несет этот человек с бесстрастным лицом [т. е. Сталин]»110.

Представляется, что работой по этой тематике, вызвавшей в то время наибольший интерес, была биография Сталина, написанная Дмитрием Волкогоновым, которую впервые опубликовали в «Литературной газете» в 1987 г. Позднее расширенная версия этой работы вышла отдельной книгой111. Волкогонов был военным историком и в 1988-1991 гг. занимал пост директора Института военной истории при Министерстве обороны СССР. Необычным в научной биографии Волкогонова было то, что он является первым и до сих пор единственным исследователем, который имел доступ к закрытым советским архивам. Его работа с этими источниками информации была, однако, ограниченна и до некоторой степени случайна. Что касается убийства Кирова, то он сообщил мало нового112. Он подтвердил историю о фальсификации результатов голосования на XVII съезде партии, а также историю о том, что Сталин хотел казнить Рютина, а Киров выступил против этого. Важным источником информации по первому пункту были мемуары Микояна, которые, как мы увидим, очень ненадежны. Что же касается дела Рютина, то Волкогонов вообще не представил никаких источников. В его биографии Сталина имеются также и некоторые фактические ошибки: например, то, что Сталин, который после съезда хотел перевести Кирова в Москву, якобы изменил свои планы. В реальности все произошло по-другому: Сталин хотел видеть Кирова в Москве как можно скорее, однако Киров был склонен пока оставаться в Ленинграде, и ему удалось отсрочить свой перевод. В том, что относится к обстоятельствам убийства Кирова, то Волкогонов строит свою версию на хрущевских разоблачениях. Как он сам признавал, в архивах, которыми он пользовался, не содержится никаких фактов для более определенных выводов по делу Кирова. Но исходя из того, что мы знаем сегодня о Сталине, он пришел к выводу, что «вполне можно предположить», что Сталин мог приложить к этому свою руку113.

В работах по убийству Кирова 1960-х гг. и вплоть до развала Советского Союза прослеживается сильное влияние версии об участии Сталина. Это относится как к западным историкам, так и к российским диссидентам. В официальную сталинскую версию убийства почти никто из них не верил. Тем не менее есть одна общая особенность, которая свойственна сторонникам теории об организации этого убийства Сталиным — их поразительно некритичный подход к источникам информации. Основываясь на слухах, сомнительных утверждениях перебежчиков и шатких «косвенных доказательствах», известные уважаемые историки, Роберт Конквест и Роберт Такер, приходят к однозначным выводам о виновности в этом преступлении Сталина. Только немногие историки критически подходят к этой версии; они без достаточно тщательной проверки исходного материала прибегают главным образом к таким аргументам, как здравый смысл.

История убийства Кирова на Западе и в России после распада Советского Союза

После распада Советского Союза дело Кирова предстало в совершенно новом свете. В России возник в этом плане целый водопад новых слухов, сформулированных в утверждениях авторов мемуаров и журналистских публикациях. Подобный потоп слухов начался еще во времена гласности в конце 1980-х гг. После же распада Советского Союза многие российские архивы были на некоторое время широко открыты для исследователей. Но вскоре доступ к архивам был снова ограничен. При этом некоторые важные архивы, например архивы КГБ и Президента Российской Федерации, так никогда и не стали полностью доступны для историков. Так или иначе, база источников информации по убийству Кирова была расширена, и некоторым российским историкам удалось получить доступ к показаниям, которые давались различным комиссиям во времена Хрущева и Горбачева с целью расследования данного убийства.

В последующие годы и вплоть до сегодняшнего дня опубликовано множество сообщений об убийстве Кирова как в России, так и на Западе. Многие из них строятся на слухах и предположениях, другие же представляют собой серьезные исторические исследования, основанные как на старых, так и новых документальных материалах. Анализ этих новых работ выходит за рамки настоящего исследования. Мне придется ограничиться лишь упоминанием работ тех авторов, которые относительно глубоко проанализировали обстоятельства убийства Кирова или же нашли новые факты. В отдельных случаях в следующих главах эти исследования, так же как и ранние работы, будут рассматриваться более детально.

В 1993 г. Гетти снова поднял вопрос о возможном участии Сталина в убийстве Кирова114. Используя новые свидетельства и документы по этому делу, он утверждает, что версия причастности Сталина представляется ему довольно слабой. Два основных источника письменной информации, лежащие в основе версий о том, что Сталин организовал данное убийство (книга Орлова и «Письмо старого большевика»), противоречат новым фактам по обстоятельствам данного преступления. Гетти приходит к следующему выводу: «Всегда существовали разумные сомнения относительно участия в этом убийстве Сталина, и сейчас их стало еще больше, чем раньше»115.

В 1999 г. в свет вышла книга Эми Найт «Кто убил Кирова? Величайшая тайна Кремля»116. Несмотря на название, убийству и делу об убийстве посвящены примерно сорок страниц, т. е. около 15 процентов всего текста. Найт имела доступ к некоторым самым новым источникам информации, появившимся по этой теме после распада Советского Союза. Автор выдвинула версию, что НКВД было что скрывать и ответственность за это убийство лежит на Сталине.

В статье «Действительно ли Сталин убил Кирова и имеет ли это значение?» Мэтью Лено тоже рассматривает дело об убийстве Кирова, однако он приходит к заключению, противоположному выводам Эми Найт. По его словам, «приказ на убийство Кирова не имел для Сталина никакого политического смысла; он также никак не соответствовал образу действия советских политиков середины 1930-х годов». Он также пишет, что «если мы будем следовать общепринятым правилам классификации исторических свидетельств (например, приоритет архивных документов над устными свидетельствами из третьих рук), то мы обнаружим, что практически от всех обычных в таких случаях повествований нам придется отказаться»117. Как мы видели в предыдущей главе, Лено также написал статью о комиссии Молотова, в которой проанализировал ее работу по делу Кирова в 1956-1957 гг. в свете внутренних конфликтов, существовавших в тот период в Коммунистической партии Советского Союза.

В биографии Ежова (до момента назначения его наркомом НКВД) Гетти и российский историк Олег Наумов изучали деятельность Ежова во время расследования дела об убийстве Кирова118. Ежов в целом отвечал за это расследование. Гетти показывает, что весь ход следствия (не только по делу Николаева и его соответчиков, но и по делу Ленинградского управления НКВД) свидетельствует о том, что Ежов навряд ли что-либо предпринимал, чтобы скрыть участие Сталина в этом преступлении. Еще к числу западных историков, которые скептически относятся к версии, предполагающей участие Сталина в данном убийстве, относятся Дональд Рэйфильд и французский исследователь Жан-Жак Мари119.

В России появились самые важные новые работы по делу об убийстве Кирова. Алла Кирилина — историк, который наиболее глубоко проанализировал материал и сегодня, несомненно, владеет наибольшей информацией об этом деле. Ранее она была связана с Институтом истории партии в Ленинграде, пользовалась источниками информации Музея Кирова в этом городе, а также Ленинградского партархива, как и многими документами различных комиссий по расследованию убийства Кирова, к которым она имела доступ. Во времена гласности она опубликовала ряд статей по этой теме, а в 1993 г. вышла в свет ее книга «Рикошет, или сколько человек было убито выстрелом в Смольном». В ней она решительно утверждает, что Николаев совершил это убийство в одиночку. Позднее вышло французское издание «Рикошета» в расширенной версии; оно представляет собой более конкретизированную последнюю часть написанной Кирилиной биографии Кирова «Неизвестный Киров», опубликованной в 2001 г.120

Исследователь Олег Хлевнюк, несомненно, обладает лучшими знаниями советской политической истории 1930-х гг. В ряде своих книг он исследует этот период, используя источники, появившиеся после распада Советского Союза121. Он расследовал целый ряд фактов, относящихся к убийству Кирова. Мы еще вернемся к его позиции в следующих главах. В числе других российских исследователей, изучавших отдельные аспекты данного убийства, следует упомянуть Юрия Жукова, А. Е. Павлюкова и Александра Бастрыкина122. Кроме того, эта тема активно разрабатывается журналистами и в популярных изданиях, посвященных советской послевоенной истории.

 

 
Ко входу в Библиотеку Якова Кротова